***

                Незаменимый человек
Что является лицом любого предприятия, учреждения, конторы? Продукция этого предприятия, научные разработки, сотрудники, директор? Нет! Лицом предприятия, учреждения или конторы является   вахтер – да, именно тот человек, который встречает вас на проходной. Он и только он имеет право взять в руки ваш пропуск, пристально рассмотреть его, потом посмотреть на вас и разрешить пройти на охраняемую  территорию или не пропустить вас. Настоящий вахтер, то есть прирожденный, проверяет пропуск каждого сотрудника, несмотря на то, что он знает  всех в лицо.
Григорий Кузьмич, безусловно, был вахтером по призванию, по со-стоянию души.  «Не пущать!»-таким мог быть девиз всей его жизни. Ему до-верили сортировку людей: эти могут пройти, а этих пускать не велено. И все. Разговор короткий, сопротивление бесполезно. К должности вахтера можно относиться по-разному: формально выполнять свои обязанности, получать зарплату, мечтать о ее увеличении, надеяться на премию, одним словом, быть нормальным служащим.
Григорий Кузьмич относился к своей должности с душевным трепетом. Вот он стоит на посту, охраняет государственную тайну, ему доверяют, на него надеются, уверены, что он не потеряет бдительность. И он ее не терял ни при каких обстоятельствах. На работу приходил рано, проверял, все ли двери заперты, на месте ли пломбы. Следом за ним приходили самые ответственные, добросовестные сотрудники из разряда тех, которые готовы торчать на работе круглые сутки. Это были, как правило, одинокие люди, отсутствие семьи которым заменяла работа, или те, кто «двигал науку вперед». Впрочем, таких было немного. Кузьмич относился к ним  с уважением, знал уже не первый год, но, тем не менее, каждый день, взяв пропуск в руки, подолгу рассматривал его. Ему доставляло огромное удовольствие видеть, как эти ученые люди:  кандидаты или даже доктора наук - стоят перед ним по стойке «Смирно» и терпеливо ждут, когда он выполнит свои профессиональные обязанности. Затем на работу приходили начальники отделов и их заместители, то есть руководство. С ними Кузьмич любил обсудить проблемы, связанные с производственной дисциплиной. «На обед уходят раньше  положенного, после обеда задерживаются. А тут еще взяли моду бегать по магазинам в рабочее время», - докладывал Кузьмич руководству. Последнюю категорию работников – «бегунов по магазинам» - он особенно не любил, можно сказать, ненавидел всеми силами своей вахтерской души.  Вот  лично он не может позволить себе покинуть вверенный ему пост даже на минуту. Отлучаясь по естественным надобностям, он всегда закрывал на ключ входную дверь. Эти же «мамзели» бегают в рабочее время за модными тряпками. Совсем стыд потеряли! Скрывать такое вопиющее безобразие он не намерен, обо всем докладывал руководству.  Ни уговоры, ни мольбы на Кузьмича не действовали. Опоздал – будь добр, отвечай за содеянное.
Докладные от Кузьмича регулярно поступали в отдел кадров. Понятно, что за такой вредный характер Кузьмича не любили, но старались не портить с ним отношение.
Лаборатория, которую с таким рвением охранял бдительный вахтер Григорий Кузьмич, принадлежала одному московскому НИИ, но располагалась не в основном здании, а отдельно, в трехэтажной пристройке, возникшей еще до войны. Лаборатория была не только секретным объектом, но и объектом, в котором поддерживалась особая чистота. Проводимые там опыты  требовали стерильности. Сотрудники, миновав бдительного Кузьмича, направлялись в гардеробную, где оставляли верхнюю одежду и надевали сменную обувь, получали белые халаты и бахилы. Облачившись в эту одежду, они отправлялись по своим рабочим местам. В гардеробе бессменно работала Валентина Федоровна - для пожилых сотрудников просто Валюша, для среднего поколения  тетя Валя, а для молодежи - баба Валя.
Валентина Федоровна, в отличие от Кузьмича, была человеком приветливым, добрым, а главное - безотказным. Получая верхнюю одежду, она ежедневно слышала, кроме радостных приветствий, еще и виноватое «Тетя Валя, у меня опять вешалка оторвалась» или «Валюша, мне сегодня в транспорте пуговицу оторвали». Но и без этих слов Валентина ежедневно просматривала вверенную ей верхнюю одежду: кому пуговицы покрепче пришьет,  кому - вешалку, кому оторванный подол подошьет. Весной и осенью в дождливую погоду чистила одежду щетками. Делала она это добровольно, молча и тщательно.  «Что мне еще-то делать? - говорила она как бы оправдываясь. – Пальто приняла, халаты выдала и свободна».    Свободной она, правда, никогда не была. Разобравшись с одеждой, начинала уборку проходной и большого коридора перед гардеробной, а также туалета с умывальником. Лабораторию она не убирала, так как не имела доступа на этот секретный объект. В ее обязанности входило поддержание чистоты до дверей лаборатории. Работу свою она выполняла добросовестно. Не ленилась менять несколько раз воду, а в конце уборки обязательно вытирала пол чистой сухой тряпкой. Кузьмичу нравилось смотреть, как работает Валентина: ловко, без суеты, никаких лишних движений. После уборки она уходила к себе в гардеробную, ставила на плитку чайник. Гардеробная - большая комната с примыкающей к ней лаборантской, в которой, кроме огромного вытяжного шкафа, находился большой стол, покрытый толстым пластиком. Дверцы стола скрывали от посторонних глаз настоящие сокровища: посуду, коробочку с нитками и иголками, а также краски, кисти, карандаши, альбомы, детские игрушки. Дело в том, что сотрудницы лаборатории, преимущественно молодые женщины, имели детей, которые ходили в школу или детский сад. У многих не было бабушек, и поэтому младшие школьники после уроков приходили к мамашам на работу, те кормили их обедом в столовой, а дальше детишки попадали в царство бабы Вали. Она делала с ними уроки, поила чаем с конфетами,  печеньем, баранками, одним словом, была «общественной бабушкой». Детишки не просто любили бабу Валю - они ее обожали.  Валентина читала им книги, вместе с ними рисовала, учила девочек вязанию и вышивке. Перед Новым годом  и 8 Марта гардеробная превращалась в творческую мастерскую.
Каким же образом Кузьмич пускал эту шумную публику на вверенный ему объект? Это отдельная история. Опыты, проводимые в лаборатории, носили непрерывный характер, сотрудники часто дежурили по ночам. Брать больничный по уходу за ребенком, а также работать на полставки было делом крайне нежелательным. Поэтому руководство посчитало присутствие детей на территории института, под присмотром Валентины Федоровны,  возможным ввиду производственной необходимости. Дети Кузьмича не любили, они его боялись и поэтому вели себя в стенах института смирно. Они старались тихонечко, на цыпочках прошмыгнуть к бабе Вале в гардеробную, где чувствовали себя в полной безопасности. Дошколят к Валентине приводили редко, только в случае карантина в детском саду. Но дошколята становились младшими школьниками, и поэтому большинство детей сотрудников лаборатории прошли через заботливые руки бабы Вали.  Правила поведения:  тишина в помещении, игры только во дворе института - выполнялись неукоснительно. На Новый год и 8 Марта Валентину забрасывали подарками. Благодарные мамаши покупали вскладчину  существенные подарки: бытовую технику (утюг, мясорубку, фен), посуду, одежду. Сотрудники дарили конфеты, цветы, чай, печенье и прочие сладости, которыми Валентина угощала детишек. Получив подарки, баба Валя долго благодарила, чувствовала себя неловко, стесняясь такого внимания. Больше всего она любила детские подарки: картинки, вышивки, аппликации, поделки из пластилина. Девочки лепили зверушек, мальчики – машинки, танки, самолеты. Все эти поделки обязательно выставлялись на всеобщее обозрение, отчего гардеробная напоминала выставку детского творчества, куда по ошибке принесли одежду. На самодельных открытках корявым детским почерком выводились первые слова, написанные самостоятельно, от всей души: «Дарагая баба Валя. Паздравляю с пнем 8 Марта. Жилаю щастя!», «Баба Валя я тебя лублу», «Баба Валя расти болшой и хорошо кушай» и так далее.  Валентина бережно хранила все эти подарки. Покрасовавшись на стене положенное время,  эти произведения аккуратно укладывались в красную папку с синими завязками. Подросшие ребята любили просматривать свои шедевры, смеялись над ошибками, вспоминали детство.
Валентина Федоровна была женщиной одинокой - муж умер рано.  Василий вернулся с фронта  инвалидом в конце 1944 года после очередного ранения. Было ему всего двадцать пять лет. Детей у них не было – до войны завести не успели, после войны уже не могли по причине Васиных увечий. Валентина мужа очень любила, берегла, заботилась о нем. Всю войну она проработала на суконной фабрике. Производство было тяжелое, вредное, но она не роптала: война – всем тяжело. После возвращения Василия подрабатывала еще и дома, выполняя за мужа надомную работу:  набивала папиросы табаком. Все деньги шли на Васино лечение. Но как Валя ни старалась, поставить мужа на ноги не смогла. Вася умер, не дожив до своего тридцатипятилетия одного дня. Вскоре Валя ушла с суконки по инвалидности и устроилась в институт гардеробщицей. Работа легкая, рядом с домом, а денег одной ей много не надо.
Первым ее подопечным был шумный непоседливый сын заведующей лабораторией Екатерины Георгиевны - Борька. Учился он хорошо, а вот с дисциплиной – ну просто беда! Если бы не Кузьмич, которого Бориска побаивался, Валентина с ним не справилась бы. Институтский двор Борька знал как свои пять пальцев, мог пролезть в любую щель и частенько удирал с территории института, которая охранялась слабо.
После войны со многих предприятий и научно-исследовательских институтов стали снимать секретность, переводя их в разряд гражданских объектов. Лаборатория по какой-то причине сохранила статус секретной. Кузьмич всячески способствовал поддержанию этого статуса. Присутствие Борьки на вверенном  ему объекте Кузьмич терпел с трудом. Если бы Борька не был сыном заведующей лабораторией, кандидата наук, уважаемой всеми женщины, Кузьмич давно бы избавился от этого шалопая. Борька побаивался вахтера и поэтому пообедав, сделав уроки, убегал на улицу. Проследить за ним было невозможно и просто некому. Где он бегал, что делал - никто не знал. Борька напропалую врал матери, говорил, что гуляет на территории института. Екатерина Георгиевна расстраивалась,  частенько плакала в гардеробной у Валюши, которая переживала за непутевого воспитанника не  меньше матери.
Помог, как всегда, случай. В лабораторию привезли новое оборудование, старое:  датчики, счетчики, электроприборы, тумблеры, конденсаторы и прочее хозяйство - сложили в коробки и оставили на время в гардеробной. Одним словом, забыли. Сначала Борьку к этим коробкам не подпускали, а потом решили: пусть играет, если ему это интересно. И Борька увлекся. Сначала он разобрал на части все, что мог. Тетя Валя стала ему помогать:  раскладывала винтики, гаечки, шайбочки и прочую мелочь по коробочкам. С игрушками после войны долгое время было тяжело, и поэтому все эти приборы могли сойти, при наличии фантазии и смекалки, за детский конструктор. Фантазии и смекалки у Борьки было хоть отбавляй, но теперь все это  направлялось в нужное русло. Бориска так увлекся этим делом, что вскоре сам мог собрать нехитрый прибор. Электрик дядя Витя охотно помогал мальчику. Совместными усилиями они отремонтировали старую кварцевую лампу, которую включали в гардеробной с целью дезинфекции помещения. Из ненужных деталей Борька собирал машинки и самолетики, так гардеробная превратилась в мастерскую.
Тетя Валя терпеливо переносила  неудобства, возникшие на вверенной ей территории. На подоконнике, на полу, на стеллажах лежали запчасти, и среди этого хлама ползал восьмилетний мальчуган – будущий изобретатель. Екатерина Георгиевна восхищалась Валюшиным терпением и педагогическим талантом. Борис действительно впоследствии стал хорошим инженером. Он частенько наведывался к бабе Вале  будучи старшеклассником, а потом и студентом. Они пили чай, вспоминали его детские проказы, а также увлечение изобретательной деятельностью. После Бориса у тети Вали в ее гардеробной перебывало много детишек обоего пола, но Борька был первый и потому самый любимый. Такая забота о чужих детях вызывала у Кузьмича только раздражение.
- Хитрая ты женщина, Валентина, - начинал свои рассуждения Кузьмич, - три зарплаты получаешь, сидя у себя в гардеробе.
- Кузьмич, побойся Бога, откуда три? – удивлялась Валентина.
- Как откуда? Посчитай сама. За польта получаешь? Получаешь, это раз, - начинал загибать пальцы Кузьмич. - За уборку – это два. И за подпольный детский сад – это три. – Он  поднимал вверх руку с загнутыми пальцами.
- Еще премию вспомни, - некстати напомнила Валентина.
- Правильно. Премия - это четыре. А за что тебе плотют премию? За что? За польта, за тряпку? Нет, за подпольный детский сад, -  торжественно произносил  Кузьмич.  В эти минуты он чувствовал себя судьей, выносящим справедливый приговор. – И ты мне не говори больше, что ничего не берешь за детишек. Мамаши тоже хороши. Не свои деньги тебе плотют, а государственные. – Кузьмич многозначительно поднимал вверх указательный палец.
В такие минуты Валентина старалась не вступать с ним  в пререкания. Ее возражения по поводу несправедливых обвинений только еще больше распаляли Кузьмича. Он начинал  вспоминать обо всех подарках, полученных Валентиной за ее труд. И напоминание о том, что большинство «подарков» сотрудников поедаются их же чадами, а также Кузьмичом, который ни разу не принес из дома ни пачки чая, ни конфет или печенья, могли привести только к скандалу.          
Выждав паузу, Валентина обычно спрашивала:
- Кузьмич, чаю-то выпьешь?
- Что с тобой поделаешь-то, наливай своего «взяточного». С чем сегодня пить будем?
- Да вот сухариков насушила. Каких положить: черных или белых?
- Так уж и быть, клади и тех и других, - снисходительно отвечал Кузьмич.
Валентина частенько приносила из дома сухарики собственного изготовления. Делала она это мастерски. Покупала хороший хлеб, выждав два - три дня, нарезала его тонкими длинными ломтиками, а затем, положив их рядками на противне, обжаривала в горячей духовке со всех сторон. Эти сухарики обожали все детишки. Кузьмич особенно любил сухари из черного «Бородинского» хлеба. Валентина заваривала крепкий чай, наливала его в огромный бокал Кузьмича, укладывала на тарелку сухари, печенье или баранки и относила Кузьмичу на его рабочее место, которое он почти никогда не покидал. Выпив чаю, Кузьмич приступал к другой «серии» своих поучений.
- Вот ты, Валентина, всем хочешь угодить. Не спорь, есть у тебя такая черта.  Вот и мне, к примеру, сейчас хочешь угодить, хочешь, значить, чтобы я замолчал, чтобы взирал, так сказать, на эти безобразия молча. – Кузьмич с шумом отхлебнул  из чашки. – Молчал, значить, себе,  как говорится в тряпочку, а я молчать, не намерен. – Он опять с шумом отхлебнул, захрустел  сухариком. Ел он очень некрасиво:   причмокивал, прихлебывал, чавкал, по-этому Валентина во время этого шумного чаепития начинала заниматься уборкой.
- Ну, какая у тебя работа? - выпив чаю, продолжал Кузьмич. – Какая? Самая простая. Приняла польта, повесила их на крючки, тапки с халатами выдала и гоняй чаи с детишками цельный день. Польта, они что, висят себе и висят! Секретов не выдадут, сами никуда не убегут. А я? А у меня какая работа? Я же с людями цельный день работаю, я при исполнении, на посту, так сказать.  Охраняю секретный объект. Я даже, извиняюсь, в уборную выйти не могу. Ведь того и гляди, шпион какой прорвется на объект. Тут такая бдительность должна быть, такое внимание, куда тебе понять! Ты вот тряпкой шварк-шварк, и готово дело. А я должон кажный пропуск, кажную буковку и печатку проверить. Тут такой глаз нужно иметь, такую сноровку, чтобы ни одна подозрительная личность мимо не прошмыгнула.
- И много ты шпионов поймал? – спрашивала Валентина для поддержания разговора.
- Глупая ты женщина, Валентина. Потому шпионов и нет, что знают: мимо Кузьмича не пройдешь. Они что, дураки, шпионы эти? Зачем им провал нужен? Они все секреты через вас, дураков, выведывают.  У вас, у баб, языки без костей, обо всем растреплете. Моду взяли:  детей на секретный объект таскать. Вот напишу куда следует, будете знать. – После таких слов Кузьмич, как правило, замолкал, ожидая возражений, и не дождавшись, продолжал, -   Ты думаешь, что незаменима? Уйдешь на пенсию или, не дай Бог, помрешь, и тебе замену не найдут? Найдут, не бойся. На такую работу, за две зарплаты, охотников много. А вот на мое место не найдут, это я знаю точно.
- Ты, никак, Кузьмич, помирать собрался! Поживи еще, - подавала голос Валентина.
- Никуда я не собрался, не дождетесь. В моей профессии что самое главное? – продолжал рассуждать Кузьмич.- Бдительность - это раз, острый глаз – это два, нюх – три.  А это все природные качества. Охранником нужно родиться, здесь особый талант нужон. Вот, бывало, стоишь в наряде, спать хочется смертельно, а ты не моги даже и подумать об этом. Стой на страже, и все.
Валентина давно привыкла к этим поучениям. На Кузьмича она  не сердилась, она его даже жалела - здоровый мужик всю жизнь в вахтерах.   О своей семье Кузьмич почти не рассказывал. Жил он с женой и дочкой в коммунальной квартире. Несколько лет назад дочь вышла замуж, родила двойню. Кузьмичу как участнику войны и очереднику района дали трехкомнатную квартиру. Этим фактом он гордился и любил повторять, что если бы не он, зять никогда бы не переехал в отдельную квартиру.
В 60-х годах прошлого столетия наша страна, оправившись от войны, развернула грандиозное жилищное строительство. Строили дома как муниципальные, так и ведомственные. Институт тоже начал строить дома для сотрудников. Квартиры получали по очереди наиболее нуждающиеся. Валентина жила в коммуналке в доме барачного типа на первом этаже. Дом находился на балансе суконной фабрики и был в аварийном состоянии.  Весной и осенью стены комнаты, в которой жила Валентина, покрывались черно-зеленой плесенью. Больная ревматизмом Валентина очень страдала от этой сырости, но комната была большая: 16 кв. метров, и поэтому баба Валя не стояла в институте в очереди на улучшении  жилья. Как вдова инвалида войны, имевшего высокие правительственные награды, Валентина  имела льготы, но хлопотать о квартире или комнате она стеснялась. Сотрудники лаборатории согласно очередности тоже получали квартиры в новых домах.
И вот однажды на заседании жилищной комиссии по распределению выделенной сотрудникам лаборатории жилплощади неожиданно для всех выступила зав. лабораторией с предложением дать однокомнатную квартиру Валентине Федоровне Захаровой, то есть бабе Вале. Собравшиеся выслушали это неожиданное предложение, обсудили его и приняли единогласное решение: выделить Валентине Федоровне однокомнатную квартиру в новом доме. Узнав это, Валентина по своему обыкновению начала отказываться, говорить, что есть более достойные кандидатуры и что ей хватило бы комнаты. В исполкоме сначала тоже засомневались в правильности принятого решения, но после того, как Валентина принесла все необходимые справки и награды мужа, утвердили ее кандидатуру. Все сотрудники лаборатории были искренне рады за Валентину. Все кроме, Кузьмича, которого эта новость не только удивила, но привела в бешенство.
- Ну что, тихоня, добилась своего? За детишками она ухаживала, ничего не брала! А это что? Как это называется? Подхалимка ты, Валентина, и взяточница. Я этого так не оставлю, я до самого министра дойду, – орал Кузьмич, брызгая слюной.
Таким злым Валентина его еще никогда не видела и поэтому не на шутку испугалась. Закрывшись в гардеробной, она сидела на стуле, зажав уши руками, а из глаз текли слезы. В таком виде застала ее Екатерина Георгиевна. Вскоре Кузьмича вызвали в партком,  провели с ним разъяснительную беседу. Парторг, бывший фронтовик, имеющий ранения, сказал, что пока Кузьмич охранял военные склады, рядовой Василий Захаров в последнем бою не только получил серьезные ранения, но и был удостоен высокой правительственной награды – звания Героя Советского Союза. Парторг посоветовал Кузьмичу извиниться перед Валентиной Федоровной за безобразное поведение. После беседы с парторгом Кузьмич больше не скандалил, но и не разговаривал с Валентиной почти месяц. Поостыв немного, Кузьмич как-то сказал:
- Ты, Валентина, извини меня. Я не знал, что твой муж - герой. Только я не пойму, ты-то тут причем? Вечно вы, бабы, за чужой счет живете. Муж герой, а она квартиру получает, к тому же отдельную. Тоже мне барыня.
- Не одна я там буду жить, а с племянницей Настей. Она сиротой осталась. Умерла сестра моя Зина, вот я Настю и удочерила.
- Опять незаменимая!
- Выходит, что так. После войны мы с Зиной из всей родни остались вдвоем: кто умер, кто погиб. А теперь я да Настя – вот и вся моя родня. Настя в этом году школу заканчивает, пойдет учиться дальше, так что, Кузьмич, тебе еще долго придется  меня терпеть. На пенсию я не скоро выйду.
Как бы плохо ни чувствовала себя Валентина, она всегда выходила на работу. Только однажды во время эпидемии гриппа пролежала неделю  дома  с высокой температурой. Отпуск - две недели - брала только летом, когда работы было мало. Так проходили годы. Одни ребятишки вырастали и  могли уже обходиться без бабы Вали, другие появлялись в ее владении. Выросла и Настя, окончила институт, поступила на работу. Она очень любила свою тетю Валю, всю домашнюю работу взяла на себя, уговаривала ее уйти с работы.
- Что я буду дома делать? В окно смотреть? – протестовала тетя Валя. – Мне с народом веселее, да и к детям я привыкла, как без них жить буду? На работе мне и укол сделают, и давление измеряют.
Так и умерла тетя Валя прямо на рабочем месте. Приняла одежду, выдала халаты, села в кресло и умерла. Кузьмич ждал, что она выйдет  в коридор и начнет, как всегда, мыть пол, но ее все не было.
- Валентина, заснула, что ли? – позвал он ее громко. – Смотри, как натоптали. Непорядок! Валентина, что молчишь?
Не дождавшись ответа, закрыв дверь на ключ, Кузьмич заглянул в гардеробную и увидел сидящую в кресле Валентину, подумал, что она заснула. Подошел, легонько толкнул ее в бок и тут только понял, что Валентины больше нет. Позвонил в лабораторию, сбежались сотрудники, приехала «Скорая помощь», но было уже поздно.
Хоронили тетю Валю все сотрудники лаборатории. Пришли и подопечные тети Вали, которых набралось более двадцати человек. Плакали все: и начальство, и рядовые сотрудники. Поминки устроили в институтской столовой, так как в квартире все бы не поместились. Говорили о покойной много, но все речи заканчивались слезами. Кузьмич тоже сказал несколько слов о Валентине, так как считал себя наиболее близким ей человеком:  что не говори, а проработали они рядом более двадцати лет.
…Как ни велики потери, а жизнь продолжается. На место Валентины особых претендентов не было. Почти месяц сотрудники по очереди дежурили в гардеробной. Наконец пришла новая  гардеробщица – женщина лет пятидесяти, крупного телосложения, с грубыми чертами лица, хмурым взглядом. Звали ее Клавдией. Она тут же начала заводить свои порядки.  На приветствия не отвечала, одежду с оторванными вешалками не принимала, а небрежно кидала на стул, халаты выдавала какие попало, не сортируя их по размерам, обувь принимала только упакованную в пакеты. В проходной с утра собиралась огромная очередь, чего раньше никогда не было. Худенькая тетя Валя работала очень быстро, а Клавдия никогда не спешила, ходила нарочито медленно, вразвалку. На замечания огрызалась так, что тут же отбивала всякую охоту с ней разговаривать. На второй день своей работы выволокла в коридор все детские вещи: краски, пластилин, альбомы, карандаши, игрушки, а главное - заветную красную папку с детскими рисунками. Свалила все в кучу на полу в коридоре. Даже Кузьмич, противник «подпольного детского сада», и тот возмутился:
- Ты зачем это детские вещи выкинула? Надо было аккуратно сложить все в коробки, пусть мамаши забирают по домам.
- Тебе надо, ты и раскладывай по коробкам. Стоишь в своей  будке истуканом целый день. Неужели не надоело?
- Ты что себе позволяешь? Я же при исполнении! Я же охраняю секретный объект! Я же.., - Кузьмич задохнулся от возмущения.
- Я же, я же! – передразнила его Клавдия. – Тоже мне, нашел секретный объект, старый пень.
Такой обиды Кузьмич стерпеть не мог. Он начал было говорить о бдительности, о долге, но Клавдия  не стала его слушать. Ушла к себе, громко хлопнув дверью. Об утреннем чае Кузьмич уже не мечтал. Обед, который он приносил из дома, ему всегда разогревала Валентина. Посуду мыла тоже она. Теперь Кузьмичу пришлось принести из дома кипятильник и разогревать еду самому. С Клавдией он почти не разговаривал, молча смотрел, как она возила грязной тряпкой по полу, оставляя на кафеле разводы. В умывальнике теперь все время воняло грязными тряпками, раковина была вся в жирных потеках. Глядя на озлобленное лицо Клавдии, выглядывающей из окошка гардеробной, как из амбразуры, он все чаще и чаще стал думать о том, что незаменимые люди на белом свете есть.  Жаль только, что понимаем мы это слишком поздно.
               
          Р.S. Этот рассказ вошел в книгу "Чужие мысли", изданную автором в 2009 г