Мария, Иосиф и Гавриил

Короток декабрьский день. Не успеешь, проснувшись, потянуться - и уже стемнело. Опять вечер.
  Ночь бесконечно длинна.
   И какие только сны не прилетят-приползут-прихромают...
  Добро бы про райские яблочки или про богатство, так нет, все больше на военную тему, где гибнешь неприкаянным.
   Или про кредиторов, что гонятся, а тебе от них не убежать.
  В декабре бабы снятся редко, а если снятся, то не голые, весенние и добродушные, а все больше домохозяйки в салопах со скалкой в руце, либо жилистые в телогрейках крестьянки с серпом или скудобюстные медички со скальпелем или клизмой.
  Утро еще хуже. Звонит будильник, а организм отказывается от зова к пробуждению.
  Организм требует реанимации, причем лучше сразу, не отходя от койки.
  Пьющий человек это хорошо знает.
  И ничего нет гаже, когда реанимироваться нечем.
  - Ось, скоко время? - сипит женщина в сторону мужчины.
  - А х...й его знает, Мань... Включи свет и погляди.
  - У тебя ничего не осталось со вчерашнего? - боевая подруга больна не менее мужчины.
  - Откуда! Всё выжрали, как обычно. И смотреть не буду...
  Щелкает выключатель ночника. Однако по-прежнему темно.
  - Кажись, разбили лампочку или перегорела, - констатирует женщина.
  - Надо будет в подъезде вывернуть, не покупать же...- с мукой в голосе отвечает мужчина.
  Раздаётся звук перемещающегося по скрипучему ложу тела, затем шарканье ног по полу, звон падающей стеклянной посуды.
  - Твою мать! Это ты, Манька, бутылки оставила на полу, зараза!
  Под потолком загорается голая без абажура лампочка. Убогое жилище алкоголиков, на диване из-под рваного одеяла раскиданы по подушке женские космы желтоватого цвета. Разбросанные вещи, ломаные стулья, пустые бутылки по углам, за давно немытым окном чернота. Криво висящие часы на стене показывают девять с четвертью.
  - Манька, вставай! - с кухни раздается голос мужчины, затем звук льющейся воды и горловое бульканье, - эх, вода не водка, много не выпьешь, вставай, кому говорю!
  Ответа нет.
  Мужчина возвращается в комнату со стаканом воды и сдергивает с лежащей одеяло.
  Женщина спит одетой - в джинсах и свитере, на ногах белые некогда носки.
  - Эй, подруга! На работу пора!
  Ответа нет.
  Тогда мужчина выливает стакан воды на голову лежащей.
  Та вскакивает, как ошпаренная и визгливо матерится.
  Супруги одеваются и выходят на лестницу.
  Двумя этажами ниже Иосиф нажимает один из многочисленных звонков коммунальной квартиры.
  Через несколько минут дверь открывается и красная лунообразная физиономия пьяной старухи говорит щербатым ртом:
  - Сегодня воскресенье, двойной тариф за аренду.
  - Ладно. Мы помним. Давай его сюда, - нетерпеливо говорит Мария.
  Старуха говорит через плечо:
  - Гаврила, выходи, кормилец!
  Между старухиных ног важно выходит на площадку некрупный пегий кобель на коротких кривых ногах, в зубах у него пластиковое ведерко из-под дешевого маргарина, которое пес держит за ручку.
  - Ну, с богом! - напутствует пса и супругов старуха и закрывает дверь.
   
  Десять утра. Невский проспект. В двух шагах - сквер с памятником императрице Екатерине Второй. У стены на куске картона сидит Гавриил. Глаза его - выражение мировой скорби всего собачьего рода и эти глаза смотрят на каждого прохожего с мольбою и надеждой.
  В ведерко из-под маргарина падает мелочь и даже бумажные деньги. На ведре крупно выведено черной краской: ХОЧУ КУШАТЬ.
  Мария и Иосиф стоят поодаль. Они терпеливо переносят муки вечного похмелья, которое особенно усугубляется в декабре, когда ночи бесконечны, а солнца почти не бывает и снега еще не укрыли безнадежно грустную землю.