Два старика и правнук Никитка

Они часами могли быть вместе. Они подолгу могли молчать, прислушиваясь, друг к другу. И в молчании между ними был диалог. Со стороны глядя на них можно было подумать, что они дремлют, пригревшись под весенним солнышком. Иногда сидевший на камне старик, будто очнувшись, начинал говорить, второй его внимательно слушал, он был хорошим собеседником, никогда не перебивал, не советовал, не поучал. И, тем не менее, сидевший на камне знал, чувствовал, что другой старик его внимательно слушает. Иногда слушающий, одобрительным вздохом одобрял поступки и мысли говорящего. Иногда, когда он возмущался, осуждая пришедшего к нему, издавал шум негодования исходящий из его глубины. Глубины его души. Он все слышал и все видел. Кажущееся безразличие и не причастность к происходящему было обманчивым. Вот и прошлой весной, он еще издалека увидел идущего к нему старика. Было видно, что тому нелегко давался путь к собеседнику. Он часто останавливался, тяжело дышал, опираясь на палку служившей ему посохом. Подошедши, тяжело опустился на камень, успокоившись и отдышавшись, заговорил, - «ну, здравствуй, старина! Вот пришел. А думал уж не приду боле. Едва пережил эту зиму. Захворал шибко. Болячек много привязалось, столько же, наверное, сколь годов. А ведь этот март был уж 93. Вот, так, не скажу, что не заметно, а уж 93 годика топчу родную землицу. 88 из них, сознательных лет прихожу к тебе. Жизнь прошла на твоих глазах. Да, чуть не забыл, почти шесть лет забрала война. Так, что даже со всеми вычетами, почитай более 80 лет при тебе! Спасибо тебе старина. Ты уж проследи, чтоб внуки и правнуки мои жили в заботах, не желаю им жизни праздной. Леность убивает человека. Заботы и хлопоты ежедневные продляют дни его. Жить стало легко. Для облегчения трудов своих люди напридумывали разных механизмов. Раньше-то, помнишь, в лавке только керосин да соль закупали. А сейчас! В магазинах всякой всячины полно, от необходимого до лишнего. Лишнего-то сейчас продают больше. Раньше-то что, от ложки и до домовины все своими руками, все своими трудами. Как муравьи копошились, все на одну кучу работали, на свою семью. Семья как рой пчелиный был. Трутней-то не было, а если были, выправляли их. По теперешним временам трутней больше чем пчелок работающих. Ладно, ли так?! Ну, не шуми, не шуми. Как не поучаю. Учу, высказываю. А толку? По нашим-то временам, нас учили как? Где словом, где прутком, когда слов-то не понимали. А сегодня слово лишнего не скажи, а про, то, чтоб отшлепать, и речи нет! Вот, взять правнука моего, предпоследыша, предпоследыш, потому, в минувшем ноябре правнучка родилась. Нюркой назвали в честь жены моей, прабабушки значит. Так, вот, правнук-то, Никиткой звать, шалопай растет, каких свет не видывал. Все ему вынь да положь. Мы-то раньше знали, - прежде чем схватиться за ложку, выкопай картошку. А этот, мелочь пузатая, не знает слово – дать, знает только – дай! Не спросит, - можно ли, выкрикнет с притопом – хочу! Враждуем мы с ним. Одно радует. Любознательный. Третьего дня о тебе все выспрашивал. Слушал внимательно, не выветрилось бы только, не забылось. Однако пора мне. Одни они там. Не набедокурили  бы чего. Ты, это, про внуков и правнуков-то не забудь. Не устраивай им жизнь беззаботную». Старик, кряхтя, встал с камня и. не оглядываясь, пошел в поселок.
А нынешней весной старик на камень не пришел.
Уж ближе к лету к камню прибежал мальчонка, лет шести. Шмыгая носом, вскарабкался на камень и уставился, вглядываясь в глубину его глаз. Потом, шепотом, словно боясь, что его кто-то услышит посторонний, прошептал – «Здравствуй, дедушка Байкал! А это взаправду, что ты все слышишь и видишь? Мне про тебя старенький дедушка, мой прадед, это значит, папка моего деда рассказывал. Меня Никиткой зовут. Старенький дедушка зимой помер. Он хороший был. Мне жалко, что его нет. Он еще говорил, что, если долго сидеть напротив тебя можно услышать, о чем ты говоришь. А Сашка, старший брат мой, говорит, - «что это все враки. И море, даже такое как наш Байкал, говорить не может!»»
Старик Байкал смотрел на мальчонку и радовался. А уж не такой и шалапай этот Никитка. Улыбаясь, своими добрыми и ласковыми волнами спросил, - «Ты меня слышишь?»
- «Слышу» - удивленно и испуганно прошептал Никитка, -  «а почему я тебя слышу, если другие не слышат?»
- «Потому, что душа твоя еще не очерствела от самомнения и гордости».
Обрадовавшись, что с ним разговаривает сам Байкал, Никитка решил поделиться с ним своей обидой, - «меня сейчас мамка отшлепала за то, что я съел всю кашу и не оставил Анютке, сестренке младшей. Варила бы больше! Тогда и Анютке бы досталось. Мне-то завидно, ей значит творог со сметаной и еще кашу. А мне только кашу и то не всю. Обидно!»
- «А ты не обижайся, и не завидуй. Зависть и обида порождает злость!»
Глядя на мальчишку Байкал, подумал, вот и все человечество рассуждает так, как этот мальчишка. Съедает из чаши все, не задумываясь, что надо оставить другим, что по мере убывания туда надо подкладывать. Не может так продолжаться вечно, не вкладывая, -потреблять! Никиткин прадед просил трудностей для потомков его. Так они сами создают себе эти трудности. Забирают больше, чем вкладывают. Потреблять больше, чем вкладывать, это и есть самоуничтожение! Как пример взять его, сотни речушек, ручьев и рек впадают в него, а вытекает одна Ангара. Вот вам наглядный пример, - давай больше, бери меньше. На дольше хватит! Если еще прадед Никиткин был с природой как одно целое, то, сейчас человечество возвысилось над природой. А разве можно возвыситься над не возвышаемым?! Ведь однажды уже было показано и завещано, - не возвысься! Не строй Вавилонскую башню! Погибнешь под обломками ее!
- «Беги Никитка и передай это людям. Запомнил? Повтори».
- «Не возможно возвыситься над не возвышаемым и вкладывай больше чем берешь, на дольше хватит».
Никитка слез с камня и побежал в поселок говорить людям об услышанном.
Только бы не выветрилось, только бы не забылось.