Сказка на новый лад. Жалость

Глаз резко стало щипать от попавшей в него мыльной пены. Ну как всегда, сейчас он раскраснеется и из дома я выйду похожая на прожженную наркоманку. Мало мне прыща на щеке. Ведь все на левой стороне лица. Как там говорят в народе... левая сторона это несогласие с собой. Зеркало после принятия душа предусмотрительно закрывает мое отражение густой пленкой испарины. Еще бы, я сама предпочитаю не видеть себя в нем обнаженной. Часто задавалась вопросом: почему у кого-то и идеальная фигура и идеальная кожа, у кого-то либо одно либо другое, а у меня же ни первого нет в наличии ни второго. Последние лет пятнадцать представляю из себя девушку с фигурой дородной крестьянки и лицом подростка в период полового созревания.
День был расписан по часам до самого вечера. В летние дни хочется чуточку свободы. Свободы в нравах, в одежде, в расписании. И чем жарче на улице, тем ощутимее становится  жажда жить по-стрекозиному. Однообразными или нагруженными мои дни назвать сложно, только безлюдными, но к ночи я устаю ничуть не меньше остальных. Подружка позвонила еще до будильника с просьбой о своем питомце. Какая ирония, я собираюсь к ветеринару с чужой собакой, хотя у самой куча проблем со здоровьем. Меня бы кто свозил к хорошему доктору как эту подхватившую вирус псинку?
Рэм был спокойнее обычного. Он лишь смотрел на меня мокрыми глазами и утыкался в ладонь сухим носом. Я никогда раньше не видела болеющую собаку - зрелище душераздирающее. Глядя как его шкурку оттягивают и вводят лекарственные препараты, подумала что совсем не хочу в больницу, не хочу смотреть на кого-то влажными глазами, утыкаясь сухим носом. А ведь мы все идем к этому. Взрослеем, стареем и в старости выглядим жалко, как этот бедный пес. И повезет тем, у кого будет рядом человек, способный не только пожалеть, но и отвезти к человеческому ветеринару.
По дороге домой встретила двух людей. Давно забытую старушку из соседней квартиры и давно забытого всеми бомжа. Человек без определенного места жительства нашел временное убежище в складках строительного гаража, обустроил там и кухню без стола для распития согревающих и спальню, дважды даже двухместную. Месяц назад, в жаркий осенний день, из этих складок торчали женские ножки в стоптанных красных ботинках, а через неделю приютившийся, после совместной трапезы, разделил асфальтовое ложе с охранником стройки. Я очень не любила видеть его ноги или пухлую спящую щеку, но именно сегодня мне посчастливилось наблюдать за его переездом. Он сложил в пакет Dior, по виду прошлого века, тряпки непонятного назначения и книги. Книги! Заглянул мне в глаза своими стеклярусами как в пустоту. Меня как будто не существует, я не стучу каблуками, не шуршу пакетами тяжелыми от продуктов. А может быть он прав, и я не существую? И зачем вообще привязывать себя к месту к людям к жизни, если можно привыкнуть даже к забору? От мыслей отвлекла соседка, резким голосом обвинившая меня в курении. А дальше последовало много слов и про одышку и астму. Пожилые соседи все этим как ширмой прикрываются. И про участкового и про выселение и про немытый общий коридор. Ничего, казалось, нового. Но почему меня? Я не курю, не слушаю громко музыку, мОю почти по графику. Зачем я пыталась ей ответить? Зачем мне тратить нервы, голос и мысли на таких как она? Жалкие дни моей жалкой жизни, в которой умирают больные собаки, в которой даже бомжи меня не видят, в которой бабушки по лестничной площадке считают что могут на меня кричать. Зачем?
Пошел дождь. Дождь это грусть, а грусть это когда даже звуки воды о раму поют все о том же. Можно стоять у окна и слушать ссоры с мамой, обзывательства одноклассников, стоны от болезни и уколов, слова "Прости, я больше не могу быть с тобой", тишину в ожидания телефонных звонков и сердцебиение бессонной ночи в одиночестве.
Там, за мокрым стеклом шел Он. Нарочито упругий, явственно нравственный шел по дороге под проливным дождем. Лицо казалось плачущим из-за стекающих по щекам струй и слипшихся ресниц. Мокрая одежда выдавала в нем потенциал спасителя мира  из Криптона. Черная без прикрас футболка, прилипшие, тонкие джинсы казались латексными. Наверное, при каждом шаге вода хлюпала ботинках со звуком прыжков лягушки по болоту. Он смотрел строго вперед так, как будто вода вокруг не стояла стеной. Взгляд человека в метро, пустой, безжизненный, обездушенный. Человека в метро не жалко, не грустно от его опустошенности, не хочется узнать его историю, понять и попытаться утешить. Не интересно. Становится лишь жаль своей жизни в метро. И глядя на парня под дождем мне стало так же невыносимо от себя самой. А потом, через годы или года, не важно, начинаешь смотреть на всех так же как на людей в метро, как на этого безумного человека, с жалостью к себе. Зачем?
И вот он нарочито нравственный, явственно упругий мой образ в тесных рамках жизни с немеющими пальцами, кариесом и кучей шрамов внутри и снаружи. Зачем?