Между делом

Фаина лежала на кровати поперек, положив ноги на стену. Пальцами она щупала не обои. Молчаливые свидетели перемен в ее жизни как будто подстраивались под настроение хозяйки комнаты.  Сегодня они были какие-то безысходно-рыжие, как волосы, выкрашенные дешевой хной. Натурально мертво.

Фаине сегодня впервые приснилась ее смерть. Пальцы с идеальным назло уродству мира педикюром еще ощущали пустоту этого сна. Оборвавшаяся канатная дорога, ощущение полета, потом взгляд непонятно, чем, непонятно, откуда на обезумевших от ужаса попутчиков. Странно было снова видеть педикюр. Пять минут назад  никаких пальцев Фаина не видела. Раскачивающаяся над пропастью вагонетка с пробитым лобовым стеклом занимала ее куда больше. И чего они  там так кричат? Им не видно потому что, наверное, как красиво, как свободно их качает.

Люди не умеют оценить красоты своей личной драмы. Идеально было бы восхититься накалом страстей, отблесками возмущения, чтобы в итоге понять, что все это наносное.
И вот опять этот дурацкий красный педикюр. Ноги длинные, упрямо загорелые. Шли бы вы.
Смерть Франца приснилась Фаине пару лет назад. То есть даже не сама смерть, а известие. После того сна Фаня не рассматривала так флегматично свои мизинцы-бусинки. Ее вынесло из постели и долго бросало от намерения покончить с суевериями к необходимости скорей его предупредить.

Кого? О чем? Франц не особенно отличался во сне от себя реального. Он также отсутствовал. 
На самом деле, конечно, никто не умирал. Никто и ни для кого. Это все суета и томление духа, как говаривал Веничка Ерофеев. Просто люди берут иногда, делают глупость, потом еще одну для верности и начинают искать себе excuse для радости или печали. Именно excuse, потому что оправдание – это когда ты уже порадовался или погрустил и сидишь, убеждаешь себя и все свободные уши в веской на то причине. А excuse – это когда делаешь глупость, которая, как тебе упрямо кажется, принесет радость/свободу/единоличное владение, а она -  бац, и не приносит.

И когда находится такой excuse, теряешь близкого человека. Часто вся эта катавасия происходит, если принимаешь близость за собственность или независимость за одиночество и закрытость.

А люди ведь не могут и не должны принадлежать друг другу.  Свою индивидуальность надо бережно хранить. Об этом еще Одри в «Завтраке у Тиффани» говорила. Правда при этом она частенько надевала повязку на глаза и отгораживалась от мира берушами. Не называла по имени даже кота. Чтобы, не дай бог, не привязаться, не влюбиться.

Так что Франц вовремя затормозил. Еще чуть-чуть и он растворил бы Фаину в себе без остатка. С другой стороны, опять же остался бы один. Только все же другой. Какая тогда , к черту, разница? Мы все приходим и уходим одинокими.

Но пока мы живем, мы не раз приходим в точку невозврата, и есть два пути. Либо бросить все, катапультировавшись, либо дотянуть до пункта назначения через силу. Чтобы увидеть: да, аэродром другой, но тоже ведь ничего.

И Франц, и Фаина искали направление, задавали скорость маленького биплана – механизм просто не выдержал противоречий. Она неслась на низких оборотах на заветную посадку, а он рвался к солнцу.

А ведь можно было просто парить. Без лишних движений, для себя и друг для друга.
Фаине теперь совсем не хочется садиться, она полюбила скорость, но часто заглядывается на тот пейзаж, который невольно ее научил ее этому. А Франц больше не стремится ввысь, но и не то, чтобы парит. Скорее, настороженно и с усилием сохраняет набранную высоту и противостоит ветру, который норовит отнести его назад.

Отличный биплан, но пилоты попались тогда совсем еще юные. Так и висит он где-то между страстью и равнодушием, надеждой и отчаянием, да и нет.

Фаина уже давно не хочет возвращаться на ту самую, первую взлетную полосу. Но Франц все еще боится, что она свалится на него из облака и потащит назад. А она бы с удовольствием просто повалялась рядом на этом облаке. Легко-легко.

Иногда глядя на бездонное небо и представляя миллионы галактик, она думает о том, что фактическое расстояние между ней и Францем так ничтожно, что просто глупо его нарочно увеличивать в своих мыслях.

Франц остался для Фаины кем-то очень особенным. Не идеальным, не лучшим из всех окружающим людей. Просто таким странным,  уникальным, что его черты чудятся ей в лицах всех прохожих мужчин.