Засупница

Про корову Вальку и не только

Корову Вальку купили летом на рынке 10 июня, продав телку-летошницу и пару валушков. Корова у нас была, но дело в том, что семья наша большая – дедушка Самошка, бабушка Уля, мама и ее меньшая сестра, побывавшая замужем, тетушка Паша и нас трое детей. Меньшей Ане было всего пять лет. Разместиться в нашем маленьком флигельке было проблематично, но дело было даже и не в этом. Маленький огород, хотя земля и была плодородная, не мог прокормить такую ораву, на колхоз тогда еще надежды не было – мизер на трудодни, да то  что мама и тетушка Паша принесет за пазухой и карманами, едва хватало до травы. Решили из одной семьи сделать две, в Сельском совете сделали раздельный акт –отделились дедушка, тетушка и я.
Старое  дедовское подворье здесь, на самом краю села Верхнее-Макеевка левой стороне вильховца (водотока), построили землянку, сарай для коровы, баз, огородили  двор плетнями. Огород большой, но часть его была под одичалым садом, красной лозой и резаным песком, и только по взгорью и низина около левады – земля подходящая для посадки картофеля и овощей. Дедушка привел в порядок леваду, древесины хватило на обустройство и на продажу. Тетушка с утра до ночи работала в поле, дедушка плетет большие корзины (кошелки), которые обмазав внутри коровяком, закапываем в саду и прячем туда зерно, я помогаю дедушке, вечером встречаю с выгона корову Вальку (а это не просто) и отношу молоко на маслозавод – сдача государству. Пацаны нашей улицы: Коля  Кудинов, Саша Смирнов, Митька Челобин, вечером с ведерками с молоком собирались у Негодиного колодца (криница). Вкусней воды в округе нет. Черпачок из  белого лопуха, боже мой, нет ничего приятнее в жару!
Дед моего деда, Андрей Иванович Смирнов рассказывал своему внуку, что этот колодец решили вырыть богатые люди Негоды на своей усадьбе и  когда  углубились в рост человека ударил мощный фонтан высотой выше дуба. Образовалась радуга, похожая на венец на голове святых, мужики попадали на колени, стали молиться и класть поклоны. Фонтан бил несколько дней, поутих и мужики приступили к делу. В настоящее время по инициативе церкви это место (от колодца остался всего один венец полусгнившего сруба) привели в порядок, освятили, и оно стало святым местом, а иначе и не могло быть! Этот колодец в жаркую пору уборки урожая студеной водой поил хлеборобов, охлаждал двигатели разогретых тракторов и комбайнов не одно десятилетие. Вода прямо на поверхности (ручейком зимой и летом вытекает в  водотоку) ее легко заливать в водовозку. Одно лето моя мать работала водовозом – по 4-5 бочек воды вывозила в поле.
Собравшись у колодца, присоединяемся к другим пацанам и идем на маслозавод, где в порядке очереди сдаем молоко и довольно часто пацаны постарше старались проскочить вне очереди, мы дружно стеной стояли, чтобы никто не проскочил, прием молока был организован хорошо, задержек не было.
О том, как казак легко и дешево продал нам Вальку, узнали через несколько дней. Еще на базаре бабушка сдоила попробовала молоко:
- Хорошее молочко, берем! – и, правда, молоко было вкусное, сладкое, жирное.
- Пив карчажки сметаны, тьфу-тьфу-тьфу чтоб не сглазить – заключила бабушка.
На маслозаводе принимали молоко в зачет при 3,8% жира, у большинства коров летом молоко было ниже базисной жирности, а Валькино 4,3%. Девчонки с маслозавода сливали его в отдельную посуду. По удою молока Валька была средней. Не корова, а клад, но был у нее серьезный изъян – она не знала дома, а может просто придуривалась. Каждый день я косил ей траву, никогда не бил, даже не замахивался палкой, не кричал и все равно она меня так выводит по левадам, что я еле волочил ноги. Нырнет Валька в левады и несется по кустам, я за ней, стану передохнуть и она остановится, делает вид, что щиплет траву. Во дворе она сразу  спешит к яслям, аппетитно жует свежескошенную травку, почешу ей под шеей, она лизнет меня по лицу шершавым языком. Так дружили мы с ней уже третье послевоенное лето.
- Надо продать корову, совсем замордовала хлопца – говорил дедушка.
- Та, прийдытся – соглашалась бабушка Уля.
До слез я доказывал, что Вальку  продавать нельзя, она хорошая и умная.
- Чи так и так – соглашалась бабушка.
Потом случилось такое, о чем долго говорила вся улица. Рядом с нами жила бабушка Марина, ее муж, брат моего дедушки, рано умер и она жила со своей дочкой Марией. Их корова, черноватая, с белой лысиной на всю морду, раскидистыми рогами, была бодливой и мы всегда держались от нее подальше и  с палкой наготове.  Однажды  я  зазевался и она меня боднула, прижала к земле, благо я оказался у нее между рогами, заорал не своим голосом. Потом ребята говорили, что корова Валька с разгона боднула корову, та отпустила меня, намериваясь отомстить обидчице, но подскочили ребята и отлупили ее палками по полной программе. Я серьезно не пострадал, не стал гнаться за Валькой, нырнувшей в леваду, а вернулся домой, а через время Валька вошла в открытую калитку.
На второй день пришли справиться о моем здоровье Саша Смирнов, Коля Кудинов и Митя Челобин. Я снял рубашку, показал свои синяки, которые меня уже не беспокоили.
Саша Смирнов! Я часто бывал у него дома. Его отец, мой крестный и мне, росшему без отца, приятно было называть крестного папой, он понимал меня и относился ко мне по отечески. Желторотым пареньком Ваня Смирнов окончил первые курсы трактористов при Верхне-Макеевской МТС и один из первых начал пахать землю в только-только организовавшемся колхозе. Женился на красавице Насте, воспитали двух сыновей и две дочки. Сын Саша – Александр Иванович Смирнов, пошел по стопам отца. Ему доверили первый поступивший в колхоз трактор К-700. Он один из передовых механизаторов хозяйства. Нина, жена Александра Ивановича (его самого не было дома, предстояла ему, пенсионеру, сложная операция) выложила передо мной солидную стопочку Почетных грамот.
- Вот сколько их и из Москвы, и из Ростова, и из района и колхоза, а «Ветеран труда» ему не присвоили. Говорят, судиться надо. Бог с ними, проживем и без ветеранства, было бы здоровье – и она тяжело вздохнула, Саше предстоит уже третья операция.
Коля Кудинов моложе нас с Сашей, но мы всегда соперничали кому дружить с ним. Николай Леонтьевич, тоже механизатор, но от тяжелой болезни безвременно ушел из жизни, а вот следы Мити Челобина затерялись со временем.
Я и не предполагал, что это была моя последняя встреча с ними, пацанами, с которыми я был связан общими делами и интересами и у  меня появятся новые друзья, начнется новая жизнь на другой улице со своим неписанным Уставом.
Вечером к нам пришла бабушка и заявила, что завтра я должен идти в хутор Черепиевка (12 километров от села Верхне-Макеевка) к ее сестре Марине Кузьминичне Филевой и быть там до школы – подзаработать себе на штаны и обувку. Работа простая – быть пастухом хуторского стада.
- За Вальку не беспокойся, Коля поживет с дедом, он малый шустрый, справится.
Утром тетушка Паша (разговор о ней впереди), покормила творогом со сметаной и пышкой на дрожжах из нового зерна. Тетушка принесла  его в карманах, дедушка смолол на ручной мельничке, тетушка запустила тесто и первый раз, без травы, выпекла это чудо. Жизнь налаживалась, хотя я еще не оправился от голодных месяцев.
- У тебя можно не прикасаясь ребра пересчитать – шутил дедушка Самошка.
Перевалив через бугор, я спустился в балку Водяную к колхозному птичнику, расположенному под бугром, рядом колодец с журавлем и водотока, заросшая лозой. Мама встретила меня у колодца с ведром воды, она работала птичницей.
- Лиса сегодня в капкан попалась – сказала мама, когда зашли в дежурку.
Лиса докучала каждый год, а это лето особенно. Председатель пригрозил, что за недостачу придется платить птичницам. Пригласили охотника. Лиса, почуяв беду, не появилась. Ветврач, Чужиков Павел Васильевич, принес и установил на пригорке капкан. Сегодня он захлопнулся. Мать подошла к лисе, та  зло оскалилась.
- Думаю возьму лопату – рассказывает мать – убью паразитку. Подхожу к ней, замахнулась, а она жалобными глазами на меня смотрит и слезы из глаз. Глядь! А у нее три соска оттянуты. Боже мой, да, у нее детки. И я подумала, если я куда денусь, что будет с вами моими детками? Приподняла за цыпок, освободила заднюю ногу, а она лежит как лежала, видимо сознания лишилась со страху и боли.
Мы сходили на пригорок, на другой коней поля,  лисы не было. Большое поле подходило к птичнику. Шла уборка урожая. Мама попросила комбайнера Ивана Терентьевича Рябинского подвезти меня и я с удовольствием забрался на «капитанский» мостик. Большой (так мне казалось) комбайн «Сталинец» буксировали два трактора СТЗ. На мостике я устроился, держась за поручни, рядом с дядей Ваней, стоящего у штурвала. Через время, осмелев, спросил:
- Можно мне порулить? – он уступил мне место, помогая одной рукой, поучая:
-Дело не хитрое, надо жатку держать на весу, чтоб не «клюнула» носом в землю.
До боли в глазах смотрю на режущий инструмент жатки, стрекочущей где-то там у самой земли, среди падающих на движущееся полотно колосьев и вдруг мой взгляд упал на другую руку дядя Вани, лежащую на поручне – на ней не было пальцев, и время от времени поглядывал на нее, отвлекаясь от жатки. Он понял и убрал руку за спину. В конце загонки Иван Терентьевич разрешил мне объехать еще один круг и я потрудился на совесть. Намолоченное зерно увозили от комбайна на ток, расположенный здесь поблизости. Загрузка шла на ходу.
Пацан, не на много старше меня, за налыгач вел быков, а я на бричке разравнивал зерно, через рукав сыпавшееся с бункера, вместе со штурвальным чистили жатку от земли «Если б я ухватил столько земли, были бы тут боги и божинята, а ему можно» -  бурчал помощник комбайнера, потом дергал солому, забившую приемную камеру комбайна.
К полевому стану прибыли в аккурат к обеду. Повариха, узнав куда я иду, вскрикнула:
- Боже мой! Куда ж тебе такому чумазому. Дуся! – позвала она помощницу – приведи Ваньку в божеский вид.
Та подвела меня к чанку с водой.
- раздевайся, да снимай и трусики, не смотрю я.
Дуся обмыла меня, согретой солнцем, водой, выкрутила до суха трусики.
- Иди обедай, хлебороб!
Трактористы расположились за длинным под навесом  столом. Мое место оказалось рядом с Иваном Терентьевичем. Повариха  подала дымящий коричневатый, издающий пьянящий аромат борщ, поставила чашку пшенной каша с большим куском мяса, кружку взвара из яблок лесной кислицы и груши, и хлеб, много белого хлеба! Боже мой! Я давно не ел такого наваристого борща, мягкого, хоть губами откусывай, хлеба и мясо! На Пасху бабушка отделила нам по кусочку свяченного сала, а мясо мы пробовали, пожалуй, еще до Нового года, по осени.
- Ешь не спеша – посоветовал Терентьевич – а то пузо болеть будет.
Дуся подсыпала мне в компот ложечку сахара. Блаженство! Давно забытый вкус. В взвар мы обычно добавляли сладкую свеклу и сладкий корень.
После сытного обеда я поспал в вагончике, одел высохшую  одежду, посмотрел вслед уходящему на 2-й круг после обеда комбайн и дядю Ваню, столбом, стоявшего  на командирском мостике «Сталинца».
Иван Терентьевич Рябинский! Кто же не знал в округе этого знаменитого комбайнера, орденоносца, труженика. Его отец дед  Тэрэшко был зажиточным мужиком. 
Земля и все что нужно для ее обработки, молотилка и художественная кузница, а кузнец он необыкновенный, он художник. Со всей округи, и даже соседних областей приезжают к нему богатые клиенты со своими заказами, привозят рисунки, схемы и железо. Землей ему заниматься было некогда и пока не подросли сыновья, приходилось нанимать сезонных рабочих.
При НЭПе у Терентия  дела сложились удачно и  он смог купить паровой котел, чтобы запустить мельницу, маслобойню и осветить улицу Орловку. С мастеровым мужиком-хуторянином Трепкиным Павлом (отец Трепкина Павла Павловича – лучшего в округе наладчика топливной  аппаратуры дизельных двигателей) из города Луганска четырьмя парами быков на ползунах (летом) притащили паровой котел в сл. Верхне-Макеевка, установили на бетонный фундамент, затопили. Стрелка манометра давления пара не останавливаясь перевалила за красную черту, котел задрожал, мужики с перепугу, спрятались в канаве. Взрыв – от котла осталась куча рваного железа.
- Золотник залег – сделал заключение Трепкин. Хозяин целый месяц ни с кем не разговаривал.
В колхоз Рябинский Терентий по совету своих знающих клиентов вступил вместе со своим имуществом в числе первых. Кузница стала работать на общее дело. Машинистом молотилки работал в колхозе  его сын Иван Терентьевич. По глупой шутке мужиков мог потерять руку, отделался потерей пальцев. Закончил курсы комбайнеров и с душой взялся за дело. Он всегда впереди, и не дай бог, кто даже за день намолотит больше, места себе не находит. Его сын, Сергей, студент, на каникулах работал комбайнером, обошел отца, который не на шутку обиделся на сына и долго с ним не разговаривал.
С Группы, где расположен тракторный отряд, до хутора Чигиревка рекой подать – перевалив через бугор и на месте. Почему это местечко названо Группой я так и не смог узнать. Сразу после организации колхозов, а может и раньше, здесь в степи, в вершине балки Водяное была маточная конеферма. Жилое помещение, конюшня, базы – всего этого хозяйства уже не было. Богатый выпас, родниковая вода, раздолье – как раз то, что надо для конематок и молодняка. Лошади до Великой Отечественной войны, да и после, состояли на военном учете, имелся паспорт на каждую голову и только комиссия военкомата могла снять и поставить ее на учет, и каждое лето в слободе Верхне-Макеевка, в центре села, около рощи представитель военкомата с ветеринарными специалистами проводили оценку конипоголовья и ветеринарно-профилактические мероприятия. Мы, пацаны, крутились здесь от начала до конца.
Хутор Черепиевка расположен на солнечной стороне в вершине балки. Которая опускается в Миллеровский район. Давным-давно, сюда с Черниговщины пришел и обосновался Череповский, а со временем Лукьян  Михайловский, мой прадед, приехал к нему навестить свою сестру, жену Череповского. Понравилось. Приехал со своими сыновьями. У одного из них, Кузьмы, умерла жена, осталось сиротами пятеро детей (моя бабушка Уля была последыш), он женился на вдове с пятью детьми, прижили еще троих, Марина, к которой был  мой путь, Кондрат, проработавший всю свою жизнь лесником в Донском лесничестве, Вилька, судьба мне неизвестна. Михайловские взяли землю в аренду и через  несколько лет уже имели свою ветряную мельницу и маслобойню (до 2000 года  служил пресс маслобойки жителям Верхне-Макеевки).
Из  хутора, некогда большого, осталось около двух десятков дворов, огородами в балку, садами и сиренью в палисадниках. Бабушка Марина жила в крайней хате с мужем Василием Кузьмичем Филевым и малолетней  дочкой Надей. Стадо стерегли в порядке очереди один день за каждую голову. Пастбище, богатое разнотравьем, полноводный пруд с вербами. Я  легко управлялся со стадом. Хозяева скота кормили меня утром и вечером, на обед и полдник ложили в сумку молоко, сыр, яйца, сало, овощи, каждая семья старалась положить в сумку лучшее что было в доме из продуктов. Больше чем за месяц я отъелся, надышался аромата трав, прочитал несколько книг, в основном Максима Горького - «Мать»  и  «Мои университеты».
Вечерами около дома Филевых собирались мужики поиграть в карты, особенно в выходные дни, а когда стемнеет начинались разговоры и, конечно же о войне. Много чего я там услышал, все уже выветрилось из моей памяти, очень жаль, что с их, бывших солдат, уходом в мир иной вместе с ними утрачена живая информация о войне такой, какой она была на самом деле, глазами ее участников. Внучка Василия Кузьмича вспомнила один рассказ деда. Летом в самом начале войны они выходили из окружения. Командир посоветовал выходить группами по 3-4 человека. Нескончаемая колонна немецкой техники и живой силы преградила их путь на три дня. В хате, где они остановились, женщина в святом углу, стоя на коленях, молилась и говорила перепуганным деревенским пацанам-солдатам:
- Все они лягут костьми в нашей земле русской.
В душе они сомневались, а ведь украинка оказалась права.
Василий Кузьмич говорил, что эта женщина до сих пор стоит у него перед глазами. Сам он – рядовой пехотинец протопал почти до Германии без единого ранения, а тут на тебе, чуть не потерял ногу. Спасибо докторам, спасли от гангрены, хоть и не сгинается, но все же своя, не деревянная.
За свою работу со мной жители хутора Черепиевка рассчитались, кто чем – деньгами, отрезом на рубашку и штаны, а один дед товаром (искусно выделанная кожа) на сапоги, главное из этого – я «нагулял» вес и мог легко  проделать обратный двенадцати километровый путь. Дедушка посмотрел на меня и сказал:
- Отъелся на хуторских харчах, товар дед Панько наделил тебе добротный, отдай его матери, Краснянский Иван Леонтьевич стачает ей сапоги, и хватит ей на всю оставшуюся жизнь, а ты их за зиму устряпаешь.
Так оно и вышло. Умело сшитые, точно по ноге, мастером своего дела, сапоги служили ей до самых последних дней ее жизни.
- Тачать сапоги из дельного товара одно удовольствие, не то что с сыромятины, попадут сапоги под дождь, раскиснут, высохнут – не обуешься. Ругают кого? Конечно, сапожника.
В селе был мастер, который выделывал (чинил) шкуры по качеству не хуже заводских. Это дело строго пресекалось законом, но все равно, втихую, люди приносили ему шкуры, просили его и он выделывал на товар, а сапожник Иван Леонтьевич, тоже рискуя (товар, поступающий ему из района на ремонт обуви был проштампован) обувал селян в добротную обувь. Работу всегда делал на совесть, плату устанавливал божескую, не то что другие кустари обирали селян.
Вечером я засобирался встречать свою любимицу корову Вальку.
- Корову продали. Еще месяц назад – ошарашил меня дедушка – потому тебя и отправили на хутор.
Настроение было испорчено, оказывается пока меня не было дома много чего произошло в нашем семействе. Во-первых, мать продала хату и купили новую усадьбу с большим огородом, левадой и луговиной, богатой сеном и камышом, отпала необходимость жить здесь в землянке, во-вторых, тетя Паша вышла замуж за Филева Александра Пантелеевича.  Его жена Лиза, больная туберкулезом, советовала мужу договориться с Пашей, ибо только она с ее добрым сердцем сможет  принять ее, Лизиных детей как своих, но Александр Пантелеевич не хотел при живой жене  подыскивать ей замену. Лиза попросила соседку под каким-то  предлогом пригласить тетю Пашу и встреча с умирающей женщиной состоялась. Тетя Паша в положенный срок вышла замуж за Александра Пантелеевича, воспитала его двоих детей и еще родила ему пятерых.  Вдвоем они вывели их в люди, помогли молодым семьям обустроиться..
Тетушке присвоили звание «мать-героиня» и назначили минимальную пенсию.
Прошло несколько лет, я подрос, отработал лето штурвальным в колхозе «Родина» и к началу занятий в школе надо успеть получить заработанное зерно в хуторе «Вяжа» Мать попросила у бригадира подводу.
- Не дам! Работал сын у казаков, пусть они обеспечивают транспортом – мать в слезы.
- Я то здесь работаю.
- Вот заработанное и перевози на бригадных быках.
- Федор, дай Насте подводу – вмешался в разговор Качалкин Михаил, участник и инвалид Великой Отечественной войны.
- Не дам! – уперся бригадир.
- Федя, не доводи меня до греха – спокойно говорил Качалкин – Мы с тобой пришли с войны, а у Алексея Квиткина и могила неизвестно где.
- Ладно, бери лысых.
-Бороздний бык объелся – сказала мать.
- До Вяжи дойдет, опростается.
До хутора Вяжа быка  так раздуло, что казалось лопнет, шел он заплетаясь ногами. Ветеринарным врачом оказался казак у которого мы покупали корову Вальку, а потом он у нас же ее перекупил. С волом провели положенные процедуры, часика через два он совсем оправился, кинулся щипать траву.
- Ты, наверное, хочешь узнать про корову Вальку, нет ее в живых. Проглотила проволоку, мучилась, с пастбища приходила с заплаканными глазами, пришлось дорезать. Жаль! Умная была коровка. Я много скота забивал за свою жизнь, а ее не смог. Соседа попросил и пока мясо не отвезли в колхоз, дома не показывался. Ты че, парень, плачешь?
Я не плакал, а слезы сами  лились из глаз, боже мой, как же она мучилась, бедная корова Валька. Ну, зачем ее родители продали, лучше бы другую корову, Зорьку. Мне вдруг захотелось стать ветврачом, чтобы лечить животных. Выучился на зоотехника. Видимо, все-таки корова Валька как-то определила мою судьбу – стать специалистом-животноводом.

                Июнь 2007   Кашары
                И. Квиткин.