По долинам и по взгорьям

По долинам и по взгорьям

Смеркалось. Ветер постепенно стих, и воздух сделался прозрачным, почти хрустальным. Октябрьские заморозки уже одержали полную и безоговорочную победу над вездесущими сибирскими комарами. И тишина стояла такая, что птица не крикнет, ветка под ногой не треснет. Старенький цирковой грузовичок сломался еще утром и безнадежно отстал от труппы. А трактор, волочивший клетки с животными, напротив – обогнал бродячих артистов на пару километров. Вечерело, и ярким, бордовым пламенем горел над опустевшими полями закат. Всюду царила пронизывающая сырость, заставляющая путников ускорить шаг.
- Как холодно, - сказала Пася, зябко кутаясь в старую, выцветшую на солнце шаль.
- Да уж, - согласился с ней Филька, - скорей бы уж привал, хоть у костра погреться.
Этот переход отнял у малыша-карлика последние силы. Он с трудом передвигал своими крохотными, как у трехлетнего ребенка, ножками. Чтоб не отставать от Пассионы, ему приходилось почти что бежать. Но все же Филька упорно не хотел присоединяться к шуту Силантию – в телеге он давно околел бы от холода.
Он был совсем юнцом, когда предшественник дяди Васи обнаружил полуживого от холода и голода оборванца-карлика в какой-то ночлежке. Цирк стал первым настоящим филькиным домом. Здесь карлика накормили и обогрели, спасли от изводившей его чесотки. Он вырос в дороге, и не мыслил свою жизнь без нее. Здесь он встретил единомышленников, стал взрослым. Здесь, на цирковой арене он добился признания публики. А ведь куда Фильке тягаться с той же Пассионой! Ее хрупкая, девчоночья фигурка, танцующая на зеркальном шаре, вызывала взрыв аплодисментов даже своим появлением! А он - рыжий, кривоногий карлик с крохотными глазками и резким мальчишеским голосом вызывал поначалу разве что приступы хохота. Но потом к труппе присоединился Силантий, и дядя Вася объединил его с Филькой в одном номере. С тех пор Филька выступал на арене исключительно в роли куклы чревовещателя...

- Этой ночью будет полнолуние, - вздохнула девочка. – Опять тигры спать не дадут.
- Да ладно тебе, разбудим Елисанта – ты ведь не хуже меня знаешь, что наш дрессировщик своим магическим взглядом кого хошь угомонит.
- Разбудим, разбудим, как же! - саркастично фыркнула Пася. – Вот только выясним, с кем он почивать изволит.
- Тебе надо, ты и выясняй. Моему сну эти полосатые котята не никак не вредят.
- Прииии-вал! – крикнул администратор шапито дядя Вася, и бродячие артисты занялись обустройством своего ночлега.
Бродячий цирк остановился где-то в районе Омска. И старый цирковой механик Ганн занялся установкой шапито. Несмотря на то, что его подопечные, измученные долгим переходом, плохо слушались указаний, цирковой шатер раскинулся на окраине Угрюмска, пока участники труппы обустраивались на ночлег и разводили костер.

***
Утром толпы зевак сновали в окрестностях циркового лагеря, предвкушая выступление труппы. Сами же артисты не без интереса разглядывали бархатную, расшитую золотом походную палатку, выросшую за ночь невдалеке от шатра шапито. Так к труппе бродячего цирка присоединилась Шамаханская царица. Была ли она на самом деле таковой, никто не знал. Здесь не было принято вызнавать подноготную. Если новичок захочет – сам все расскажет. А нет, так нет. Анна, так представилась девушка, не стремилась стать частью труппы. Артисты же, в свою очередь, не стремились зазывать новенькую в труппу и навязать ей какой-либо номер. Захочет – сама скажет. Нет – так вскоре разойдутся их пути. А пока что – пусть царица путешествует вместе с цирком. У нее – свои интересы, у труппы – свои. Но желто-оранжевое кимоно Шамаханской царицы, расшитое шелком в восточном стиле, мелькало с тех пор на всех представлениях бродячего цирка. И с ее появлением душный воздух шатра наполнялся горьковато-пряным ароматом ее духов. Да! Увядшая листва и полынь, - именно так пахли ее духи.

С появлением Анны мужчины мгновенно переставали следить за ходом представления. И, хотя Шамаханскую царицу нельзя было назвать красавицей, сверхъестественная притягательность ее черт была неоспорима.
Право, бродячему цирку было что показать! Публику развлекали и сиамские близнецы, и короткошеий жираф, и даже борзые, всем напиткам предпочитавшие водку, - всего не перечислишь. Современные цирковые представления в подметки не годятся тем, что ежедневно давались под кожаными сводами таинственного балагана. Но только таинственная фигура девушки в кимоно сводила с ума сильную половину зрительного зала. Мужчины, как зачарованные, следили за малейшим движением ее головы в надежде поймать пусть даже мимолетный взгляд восточной красавицы.
Во время антракта Анна покидала шатер и направлялась в свою палатку. И следом за нею неизменно направлялся один из зрителей, тот, кому удалось встретиться с нею взглядом. Чаще всего счастливчиком оказывался высокий, широкоплечий верзила. Никто из труппы не знал, что происходило в ее покоях. Но ни один из гостей царицы не покидал ее шатра. Одни лишь странные черные птицы, внешне схожие с журавлями, кружились по утрам над чертогами Анны подобно воронью.
И только два маленьких карих глаза денно и нощно следили исподлобья за каждым шагом восточной царицы. И жгучая ревность горела в них адским огнем, когда за очередным жеребцом опускался полог ее палатки. Филька сильно изменился с появлением в цирке Анны. Но ни одна живая душа не обратила внимания на это. Хотя тот мрачнел день ото дня. И откровенно высмеивал шута Силантия на каждом представлении. Их номер из веселого и озорного стал злобным и грубым. Впрочем, публика по-прежнему от души смеялась над филькиными репликами. А Силантий не обижался на выходки своего напарника. Между тем карлик становился замкнут и нелюдим. И все свободное время проводил, околачиваясь возле расшитого золотом чертога. Как-то под утро, когда Филька, в общем-то собирался уже идти спать, приоткрылся заветный малиновый полог. Карлик мгновенно упал на траву, чтоб выходящий из палатки верзила его не заметил, и, затаив дыхание, принялся следить за происходящим. К его удивлению, верзила не спешил покидать царицу. Зато из палатки вышла сама Анна, одетая против своего обыкновения в какую-то темно-серую хламиду. Шамаханская царица наскоро посмотрела по сторонам и, убедившись, что на улице никого нет, принялась вытаскивать из палатки какой-то большой и явно нелегкий предмет.
«Ба! Да это вчерашний счастливчик!» - осенило карлика. – «Стало быть, не все потеряно. У меня, стало быть, есть шанс!»
- Я могу вам помочь, Анна? – тихо спросил Филя, вставая с мерзлой земли.
- А! Кто здесь? – испуганно зашептала девица, нервно оглядываясь по сторонам в поиске источника потенциальной опасности. Увидев карлика, она улыбнулась, - А… это всего лишь ты, малыш? Ступай спать, да смотри, если кому проболтаешься… - с этими словами она достала тонкий стальной клинок и полоснула им воздух в области шеи.
- Тьфу, пропасть, - обиделся Филька. – Я к ней со всей душой, а она меня перышком пугает.
- А разве у таких как ты есть душа? – насмешливо спросила девица. – И где она, интересно мне знать, размещается?
- Есть, - зло хмыкнул карлик. – И не только душа. Кое-что у меня имеется, причем не хуже, чем у него, - Филька мрачно покосился на завернутый в рогожу труп.
- М…да? – недоверчиво спросила Анна. – А ты не окочуришься, кроха, как этот бычара? – она задумчиво попинала покойника носком гэта.
- А ты? – ехидно спросил он.
Его слова задели царицу за живое.
- В общем так, малыш, давай уладим дело с ним, - она покосилась на незадачливого любовника, - а там посмотрим, чего ты стоишь.
- По рукам, - довольно ответил карлик. – Куда его тащить?
- Отдадим питомцам Рупперта, дети ночи должны полноценно питаться, - с улыбкой пояснила Анна. – Видишь ли, птичкам моим на диету пора, а то они скоро летать не смогут от переизбытка пищи…
«Дети ночи», - мелькнуло в голове у Фильки. Он когда-то слышал, как старый черт любовно называет так своих ходячих мертвяков. Но они – его подопечные. А вот с чего бы новенькой так ласково называть их, оставалось для него загадкой.
В воздухе повисло напряженное молчание, чтобы нарушить его Филька неуклюже спросил:
- Э… ты что, со всеми так поступаешь?
Она пожала в ответ плечами:
- Просто… так уж выходит.

В то утро бродячих артистов разбудили дикие стоны Шамаханской царицы, чередующиеся со звериным урчанием Фильки. Ее палатка ходила ходуном.
- О! – кричала она, - Да ты зверь, мой малыш! Давай, давай, кроха! Не останавливайся!
Впрочем, Филька не нуждался в ее советах. Он работал как кролик, перебравший балтийского чай: неистово, ритмично, неутомимо. Анна и подумать не могла, что этот смешной кривоногий малыш на деле окажется одержимым половым гигантом. Никому еще не удавалось довести ее до исступления. Но даже находясь на пике наслаждения, она опасалась лишь одного, что этот страстный гном облажается так же, как все предыдущие ее мужчины. И его придется утилизировать участника труппы… А потом объясняться с этим оберегом цирка механиком Диксом… или Ганном… а может Руппертом – да, у старого пройдохи много имен… Но легче от этого не будет, ведь после разговора с ним останется разве что крикнуть: «Прощай шапито!»
Сумасшедшая парочка кувыркалась вплоть до начала вечернего представления, без отдыха и даже без перерыва на обед.

- Филька, кончай давай! – заорал Силантий, подойдя вплотную к палатке. – Наш выход, черт бы тебя побрал!
- Иду! – недовольно рявкнул карлик своему напарнику и, обращаясь к царице, добавил шепотом. – Этот дундук все равно не уйдет. Извини, детка, но мне пора на арену.
- Я буду тебя ждать после представления, звереныш, - заверила его девица, набрасывая на исцарапанные Филькой плечи оранжево-красное кимоно.

В тот вечер карлик был в ударе, он летал на крыльях любви и не чувствовал ни голода, ни усталости. Там, в расшитой золотом палатке его ждала Анна, и ночь он провел с нею. А на утро, когда бродячий цирк вновь двинулся в путь, Филька без задних ног задрых в кабине свежеотремонтированного грузовичка.
Измученная, но довольная Шамаханская царица выпросила у Елисанта пропуск в клетку к карликовым тиграм. Взамен он, правда, попытался напроситься к ней в гости, но она осадила его:
- И не мечтай, - глядя на дрессировщика в упор, сказала Анна. И добавила целую тираду в таких выражениях, что у несчастного кавказца перехватило дыхание. А ведь его нельзя было назвать чувствительным!
Елисант Гогоберидзе не привык к подобным отказам и мириться с поражением не собирался. Подойдя вплотную к Анне, он посмотрел на нее своим колдовским, гипнотизирующим взглядом. После подобной атаки грузина любая девица тотчас бросилась бы к нему на шею. Любая, но только не эта.
- Отвали, гнида, - зашипела Шамаханская и посмотрела на несчастного дрессировщика так, что тот отскочил от нее, как ошпаренный. Его, не знавшего отказа в любовных делах, отшили как прыщавого юнца. Отшили так, что ему и в голову не пришло повторить попытку поближе сойтись с царицей. Да что там, с царицей! Он на целый месяц вообще забыл о любовных похождениях! В мгновения ока мужская сила покинула Елисанта, и о былых утехах ему долгое время напоминала лишь резкая пронизывающая боль, сопровождавшая постоянные позывы к мочеиспусканию.

***
После представления Филька с замиранием сердца летел к Анне. Она пропадала весь день неизвестно где, и ядовитые уколы ревности снова терзали его сердце. Предчувствия не обманули малыша. В палатке слышалась какая-то возня. Отдернув полог, Филя заглянул внутрь. Анна, его неутомимая, ненасытная Анна обнаженная и прекрасная скакала на очередном верзиле, подобно амазонке на коне.
- Как ты могла? – зашипел он, влетая внутрь. – Как ты могла, Анна?
- Ты был занят, дурачок, - ответила она, вальяжно слезая с верзилы.
Подойдя к Фильке, царица нагнулась и чмокнула его в лоб. Верзила же продолжал лежать, не шевелясь.
- И этот издох, - презрительно фыркнула девица. – Не ревнуй, звереныш! Мне надо было срочно накормить птиц. А тут этот бугай и подвернулся. Пойми же, так надо...
- Чертова шлюха! – бросил в ответ Филька. Его маленькие карие глазки вспыхивали ненавистью.
- Не злись, малыш! Помоги лучше привести в порядок ложе, - сказала она и, посмотрев на Фильку, добавила, - наше ложе…

***
Переход выдался непростым. С утра лил дождь. Трактор, волочивший клетки с животными, то и дело увязал в грязи. Грузовичок вновь отказался работать: то ли от старости, то ли от сырости. Механик Ганн отстал от циркового обоза вместе со своими подопечными. Поэтому вытаскивать гусеницы трактора из чавкающей жижи пришлось артистам. Только ближе к вечеру подул  ветер и разогнал серые тучи. На привале промокшие, еле живые от усталости они отдыхали, вспоминая дорожные неприятности. Тогда-то и присоединилась к собравшимся у костра Шамаханская царица.
- Завтра полнолуние, - как бы для того, чтоб начать разговор заметила Анна, усаживаясь на бревне между администратором и дрессировщиком. – Дядя Вася, я готова принять участие в представлении.
- Добре, - крякнул администратор бродячего цирка. – И какой номер вы нам продемонстрируете? – спросил он, ехидно поглядывая то на Шамаханскую, то на Фильку.
- У меня есть отменный номер с птицами, - спокойно ответила девица. – Не понимаю, к чему ваши намеки. Держите их при себе. Куры отдельно, яйца отдельно.
- Давай, покажи номер.
- Не стоит, - спокойно ответила Анна.
- Она права, - поспешно добавил Елисант, - не стоит.
- Добре. Номер-то хоть яркий?
- Об  этом не беспокойтесь, - заверила его девица. – На редкость.
- Я бы сказал – смертельный, - чуть слышно прошептал дрессировщик, но дядя Вася не расслышал его.

***
Вечер выдался на редкость безветренным и ясным. На представление бродячей труппы собралась вся деревня от мала до велика. Пришли даже ветхие седобородые старцы, тех из них, кто не мог идти сам – привезли на телегах. Но в отличие от своих односельчан, старцы не веселились и не шутили.  Напротив, они вели себя так, словно идут в последний путь.
Дядя Вася хорошо знал свое дело, под куполом цирка всегда был аншлаг. И только благодаря необъяснимому таланту механика Ганна в потертом кожаном шатре всегда находили себе место все желающие увидеть представление.
Успех был потрясающий. Труппа блистала как никогда прежде. Каждый номер завершался овациями и громом аплодисментов.
- А сейчас, в финале нашей программы перед почтеннейшей публикой выступит, - заглушая толпу, крикнул конферансье, - наша молодая и очаровательная дебютантка – Шамаханская царица, управляющая стаей черных журавлей.
Конферансье удалился. Свечи, освещавшие арену, сами собой погасли. Цирк погрузился во мрак. В зрительном зале начали раздаваться отдельные недовольные выкрики. Но вот заиграла тихая волнующая музыка, и выкрики смолкли. Из-под купола цирка на арену полился нежный серебристо-белый свет. И перед завороженными зрителями предстала Шамаханская царица во всем блеске и великолепии оранжево-красного кимоно. По залу пробежал вздох восхищения. Женщины с завистью разглядывали ее наряд, восхищаясь переливами шелка и яркостью красок. Мужчин же покорил бесовский огонек ее глаз и женственность форм. Анна подняла руку и тотчас на нее приземлилась крупная черная птица, больше похожая на ворону, чем на журавля.
Девушка недовольно надула свои пухлые губки и строго спросила птицу:
- Клотильда, ты одна? А где же твои подруги? Публика ждет!
Птица закрутила головой, словно убеждаясь в правоте царицыных слов.
- Убедилась?
Птица кивнула головой в знак согласия.
По залу вновь пронесся вздох восхищения.
- Ох и вумная, диво-то! Диво-то какое! – шептались зрители.
- Лети и без подруг не возвращайся, - приказала Анна.
Птица взмыла под купол, и тут же со всех сторон на арену стали слетаться пернатые питомцы Шамаханской царицы. Птиц слетелось бессчетное множество, они закружились вокруг Анны, образовав живую воронку.
- Полночь! – крикнула девушка птицам.
Свет снова погас, и крылатые демоны преисподней набросились на зрительный зал. Началась паника: вопили женщины, плакали дети, кто-то обращал свои молитвы богу, запрещенному и отмененному ныне большевиками. Зрители устремились к выходу из шатра. Но выхода не было. Только черные адские птицы, пользуясь кромешной тьмой, пикировали на несчастных, разрывали когтями кожу, выклевывали глаза…

Вскоре все стихло. И в зале снова зажегся свет. В центре арены, как и прежде, стояла Шамаханская царица. Только теперь яркое ее кимоно сменила серая бесформенная хламида с огромным, скрывающим лицо капюшоном.
- Ваш выход, детки! – скомандовала царица.
И полчища подопечных Рупперта с довольным рычанием принялись очищать шатер. Эти мертвяки не были избалованы в вопросах кулинарии и съедали все, что им разрешали съесть. Убедившись, что уцелевших в зале нет, умиротворенная Анна удалилась в свою палатку. Она чертовски устала, а перед дальней дорогой не помешало бы как следует выспаться.
Когда мертвяки завершили пиршество, механик Ганн проследил, как его подопечные разбирали шатер и заботливо грузили цирковой инвентарь в наспех отремонтированный грузовичок.
И с первыми лучами солнца бродячий цирк покинул безлюдную деревню. Где бы не останавливались артисты, их труппа неукоснительно соблюдала главную заповедь: «Один город – одно представление»…

По долинам и по взгорьям
Цирк невиданный бредет.
И к нему по доброй воле
Может кто-нибудь примкнет.

Здесь не спросят: кто, откуда?
И всегда найдут приют
Те, кто тихо верят в чудо,
Или полнолунья ждут.

Лица бледны, щеки впалы,
Но в глазах горит огонь.
Забывая про усталость,
В никуда идут легко.

Им, бродягам-оборванцам,
Воля – божья благодать.
Смерть кружится в вечном танце,
Чтобы зрителей забрать.

Никому они не служат,
И не верят ни во что.
Только знаю я, что лучший –
Цирк бродячий шапито.