Командировка в Германию

                Командировка  в  Германию

         Год 1978 -й не предвещал мне ничего хорошего. Причиной тому резкое ухудшение здоровья моих родителей. Мама совсем перестала понимать,  что с ней  творится. Целыми днями просиживала на стуле или диване. Когда уставала, подходила к кровати и ложилась на неё поперек. Так и засыпала. Много плакала, подсознательно понимая свое положение. Иногда,  когда я или Ася приходили с работы, радовалась, смеялась, но это были эмоции нездорового человека. Самостоятельно не могла есть, и потому приходилось её кормить.

      Анатолий Соломонович чувствовал себя лучше. Мог самостоятельно кушать, одеваться и пользоваться туалетом. Когда ему надоедало сидеть на месте, он ходил по квартире, внимательно осматривая обстановку. Иногда пытался к этому занятию привлечь маму. Она упиралась. Тогда он подолгу рассказывал ей о необходимости  «прогулки». Мирные уговоры заканчивались физическим принуждением. И тогда по квартире раздавался крик и вой. В наше отсутствие Анатолий Соломонович иногда помогал маме. Во мне признавал приятеля из Тульчина и часто обращался ко мне с вопросом, указывая на маму: «Скажите, пожалуйста, кто эта женщина?  Скажите ей...». Чтобы пресечь доступ больных к газу, я  вставил замок в дверь на кухню и закрывал ее, уходя на работу.

      В ту пору я вставал  в половине шестого утра. Поднимал маму, одевал, вёл в туалет, умывал, причесывал, менял постельное белье и тут же его стирал. Ася готовила завтрак. Днем Илюша, придя из школы, давал старикам еду.

      Изредка  вызывали участкового врача - немолодую женщину.  В дверях комнаты стариков она останавливалась, осматривала  обстановку и неизменно  повторяла  фразу: «О, Боже мой!  Какой ужас!». Выписывала лекарства, в благотворное действие которых не верила,  потому что значительно больше нас понимала, что склероз сосудов головного мозга излечить невозможно. Выражала нам сочувствие,  давала  советы, желала терпения и мужества. Врач скорее пыталась помочь нам, молодым, нежели старикам.

      В этой обстановке моё поведение было ясным. Я сын и мой долг помогать больным родителям. Это выразилось в моём поступке,  когда взял  их жить к себе. А Ася? Здесь были  варианты, или возразить против создавшихся условий жизни, что как-то можно было понять или  разделить тяготы жизни с мужем. Её совесть, порядочность и преданность выбрали последнее. Мне известны многочисленные случаи распада семей из-за больных родителей. Асенька выдержала испытание жизни. Она выразила отношение к ситуации наставлениями сыну  Илюше: «Ты должен всё видеть, в меру своих возможностей помогать больным  и понимать,  что в жизни бывают тяжелые периоды,  скрыться от которых невозможно». Этими обстоятельствами  мы были подавлены морально и измотаны физически. Так продолжалось несколько лет. Только работа могла отвлечь от грустных мыслей. Большие нагрузки способствовали этому,  поглощая  мое внимание.

      В один из февральских дней меня вызвал к себе в кабинет заместитель  начальника Управления Максим Георгиевич Марченко. Поинтересовавшись, как идут дела,  неожиданно задал вопрос: «Как  ты смотришь на то, что мы хотим послать тебя в заграничную командировку? Это предложение Благова, которое он передал из больницы». На мгновение, я опешил: меня, еврея, за границу?! Справившись с  волнением, я стал благодарить за оказанное доверие и поинтересовался, куда и когда надо ехать, какова задача?  Марченко ответил: «Благодарить будешь Благова, а всё остальное узнаешь в Первом отделе и в Управлении зарубежных связей».

      Здесь следует пояснить, почему это обычное для многих министерских работников предложение, вызвало у меня столь эмоциональное восприятие. Дело в том, что в брежневский период правления, особенно в семидесятые годы, для советских граждан был  приоткрыт железный занавес. Это касалось в большей мере государственных чиновников, научных работников, руководителей крупных предприятий. Страна расширяла свою деятельность в различных комиссиях ООН, в международных отраслевых конгрессах и  в странах социалистического лагеря по линии  Совета Экономической Взаимопомощи. Значительно увеличились туристические поездки в страны соцлагеря. Появилось много случаев поездок по приглашению, в гости. Могло показаться, что люди получили некую свободу перемещения. Однако при более внимательном рассмотрении  было немало ограничений.

      Выезжающий за рубеж проходил тщательную проверку Комитета государственной безопасности и сотрудничавшими с ним государственными структурами. Процедура оформления  выезда начиналась с написания подробной автобиографии, где следовало упомянуть ближайших родственников, их  занятие. С места работы выдавалась характеристика, которую подписывал треугольник: начальник предприятия, секретарь партийной организации и председатель профбюро. Характеристика рассматривалась и утверждалась в райкоме партии или в парткоме, приравненном к райкому.

      В Минуглепроме также работала «тройка», состоявшая из бывшего работника КГБ, числившегося в штате министерства, начальника Первого отдела и члена парткома. Она тщательно проверяла рекомендуемого, после чего вносила предложение на заседании партийного бюро министерства. Человек вызывался на это заседание. Ему задавались вопросы, подчас не имевшие никакого отношения к  поездке. Далее вопрос рассматривался в КГБ,  где говорили «да» или «нет». Каждый человек, выезжавший за пределы страны, невзирая на его чин и цели, находился под тщательным наблюдением КГБ или его уполномоченных.

      Такая система накладывала на подписывающего характеристику  или рекомендацию  ответственность за свои действия. При определенных ситуациях рекомендовавшие могли лишиться работы. Отсюда было немало перестраховщиков. Особый подход - к оформлению граждан еврейской национальности. На это были основания. Среди евреев было много диссидентов, ширилось сионистское движение за возвращение на свою историческую родину. Власти жестоко подавляли инакомыслие, тем самым, вызывая противодействие всё большего числа евреев.

      Под нажимом международной общественности и правительств некоторых стран, государство вынуждено было разрешить выезд в Израиль. Правда, обставив это рядом условий. Тех, кто подавал заявление на выезд, тут же увольняли с работы. Тем, кто работал на предприятиях, связанных с военной промышленностью, а таких было в СССР около 80 процентов, разрешения следовало ждать 5 лет. Выезжающие инженеры, кандидаты, доктора наук должны были уплатить государству «выкуп за обучение» в сумме, превышающей месячный заработок в десять и более раз. Количество невозвращенцев из загранпоездок систематически увеличивалось.

      Подача заявления о выдаче разрешения на эмиграцию из страны приносила большие неприятности руководству предприятия, организации, где работал проситель. «Компетентные органы» указывали на неудовлетворительную воспитательную работу, неумелый подбор кадров, требовали изменения стиля работы и повышения бдительности.  Это было косвенным предупреждением, даже указанием - берегитесь евреев. Тех, кто игнорировал эти указания, снимали с работы. В нашей системе такое произошло с директором крупнейшего института. Он разрешил в здании института провести с сослуживцами прощальный ужин одному из старейших работников, главному инженеру проектов, уезжавшему в Израиль. Директор был снят с работы по настоянию обкома партии, с формулировкой «по собственному желанию и в связи с уходом на пенсию».

      К тому времени я проработал в министерстве  тринадцать лет и был «невыездным». Хорошо понимал, что виною тому «пятый пункт» заполняемой анкеты. Отвергаю мнение, что меня окружали люди с антисемитскими взглядами. Руководители боялись за свою карьеру. Но как бы то не было, моё человеческое достоинство было попрано. Я слыл хорошим, исполнительным специалистом,  честным, порядочным человеком. Своё положение невыездного воспринимал как неизбежную реальность, предопределенную судьбой.  В то же время переживал,  когда мои коллеги по несколько раз в год выезжали в заграничные командировки в США, Канаду, Швейцарию, Англию,  Францию и другие страны,  а я  улетал в Кузбасс, Восточную Сибирь, Казахстан, Владивосток. Моя должность в то время была «главный технолог по восточным  регионам». Парадокс ещё заключался в том, что  характеристики и рекомендации на заграничные поездки сотрудникам нашего Управления подписывал и я, будучи многие годы председателем профбюро подразделения.   

      Своими переживаниями никогда ни с кем не делился. Ася догадывалась о моем состоянии, и как могла, пыталась отвлечь. Не обсуждала со мной эту проблему, понимала, что изменить что-либо не может, а беседы и сострадания  только усилят мои переживания. А ведь могла сказать, следуя  женской  логике: «Все  ваши посещают заграницу, привозят много дефицитных вещей, а ты нет?!  Значит, не заслужил».  Но такая логика для Аси была чужда.

      В этих условиях надо было понимать,  какую ответственность брал на себя Игорь Сильвестрович Благов, рекомендуя меня в заграничную командировку. По моей кандидатуре надо было много работать с рядом  государственных  структур, доказывая, что только я должен ехать по данному вопросу, и никто другой. С поставленной  целью мог справиться только такой человек, как Благов. Умный, хитрый, с колоссальным опытом и авторитетом, а главное, умевший использовать дружеские связи с нужными ему людьми. Этим качествам многие даже удивлялись. Хорошие связи в ЦК КПСС, Совмине,  КГБ,  Комитете народного контроля,  Госкомитете по науке и технике, с руководством  ряда министерств и других государственных учреждений обеспечивали ему  успех в его начинаниях.

      На следующий день после беседы с Марченко я пошёл в Первый отдел. Там проверили  степень моего допуска и дали прочесть письмо Государственного комитета по науке и технике. В нем сообщалось, что на двусторонней встрече СССР и Германской Демократической Республики немецкой стороной было высказано пожелание расширить совместные работы по переработке угля. В то время все совместные работы в области науки странами социалистического лагеря проводились  в рамках СЭВа по ежегодно утверждаемой программе. Но имели место и двусторонние соглашения. Выполнение этих работ, и планы на будущие периоды ежегодно обсуждалось на встречах председателей правительств или их первых заместителей. Такое заявление немецкой стороны стало непонятным в Государственном  Комитете по науке и технике.  В связи с этим в ГДР был направлен запрос об уточнении внесенных предложений.

      Немцы быстро ответили двумя отдельными письмами: от Министерства энергетики и Министерства химической промышленности. В них перечислялись проблемы, давно проработанные в исследовательских институтах, доложенные на международных форумах и опубликованные в печати. После получения  этих писем  появилось ещё  больше вопросов. И в связи с этим было принято решение направить в Германию группу специалистов для уточнения предложений на месте.  Мне были переданы копии  писем.

      К тому времени  Благов, после болезни, вернулся на работу. Я  доложил состояние дел в подопечных мне регионах. Но большую часть беседы заняла командировка в Германию. В завершение разговора Благов сказал, что сделает всё,  чтобы моя командировка состоялась,  а я должен осознать всю ответственность перед ним, министерством и постараться наилучшим образом оправдать доверие.  Игорь Сильвестрович любил,  когда о его сотрудниках хорошо отзывались, и прилагал к этому большие усилия. Гордился своими сотрудниками. Ему многое удавалось благодаря умелому подбору кадров. Считал, что в авторитете подчиненных - его заслуга. Умел хвалить работника. И порадоваться вместе с ним его успехам. 

      Но не дай Бог, если кто-то допускал промахи,  действовал вопреки его желанию, нелестно отзывался о его деятельности. Жизнь такому человеку становилась не в радость. Беспощадная критика, унижение человеческого достоинства, иногда  изгнание с работы. В Управлении было тяжело работать, ни минуты покоя. Меня иногда спрашивали  коллеги по министерству:  «Как ты с ним можешь  работать?»  Я глубоко вздыхал и отвечал:  «Очень тяжело,  но интересно».  Это не было лукавством.

      Свое обещание «сделать всё для моей поездки за рубеж» Благов начал с заместителя министра, который курировал наше Управление,  и заручился его поддержкой. Далее он посетил секретаря парткома министерства, начальника Управления зарубежных связей и некоторых других лиц, от которых зависела  поездка. По телефону согласовал с ЦК КПСС. К концу дня я был приглашен  к Благову. Лицо его сияло в улыбке. По всему видно хорошее настроение человека-победителя. «Так вот, Семён!». Благов сделал паузу,  видимо,  для того,  чтобы я прочувствовал доброжелательность. По имени он называл сотрудников только при доверительном,  сугубо личном разговоре. Продолжил: «Ты поедешь за границу, не участником, а руководителем группы специалистов»… Продолжительные паузы, которые он делал между фразами, давала мне возможность  оценить то, о чём он говорил. При этом надо было видеть его лицо, улыбку, взгляд. Мне часто казалось, что не будь он руководящим работником,  из него получился бы отличный артист. «Ну, как ты оцениваешь мою работу?». Благов хотел похвалы, любил её. Скромностью не отличался. В таких случаях можно было расслабиться, пошутить. Я ответил:  «На пять с плюсом». Приподнявшись с кресла, он склонился над своим большим столом и протянул мне руку. Мы обменялись рукопожатием. Далее он сообщил, что в группу специалистов, кроме меня, войдут трое учёных ; кандидатов наук - два работника Минчермета СССР.

      Мне была поставлена задача, детально изучить предложения немцев. Уяснить суть вопроса. Начал с разработки программы действий. Один из первых пунктов - знакомство с людьми, включенными в состав группы. Необходимо уточнить их конкретную научную деятельность и общую эрудицию. Я не считал это бестактным. Проработав в институте около пяти лет, слишком хорошо знал, что знания ученого не всегда соответствуют его должности и званию.  В советские времена нередко были случае,  когда кандидатские звания  получали бездарные люди,  используя блатные и родственные отношения, любовные связи или умело эксплуатирующие существовавшую систему подготовки научных кадров. В отчётных докладах директоров научно-исследовательских институтов можно было услышать расхожую фразу: «За истекший период нами подготовлено столько-то кандидатов и докторов наук». Гораздо реже упоминалось о значимости защищаемых диссертаций. Звание давало возможность занять более высокую должность и получить надбавку к зарплате. Я же всю жизнь полагал, что звания в плановом порядке - большая глупость. Их следует присуждать за успешно выполненные работы и научные открытия.

        Количество ученых со степенями по отраслям регулировалось сверху.  После защиты диссертационной работы некоторые ученые часто не были востребованы ни в науке, ни в производстве. Такие ученые становились бездельниками. Привыкали к своему положению и могли находиться в таком состоянии десятки лет,  придумывая никому не нужные темы исследовательских работ и даже внедрение,  ввергая государство в большие затраты. В своей работе таких я отслеживал и  не имел   с  ними никаких дел. Каждый вопрос, поставленный немцами,  изучал отдельно и по возможности глубоко. Для чего находил в отраслевом Институте горючих ископаемых нужных мне по теме специалистов. Один раз в неделю, после обеда, я уезжал в институт. Встречался со специалистами, обсуждал с ними интересовавшие меня вопросы. Существо проблемы,  историю её развития, исследования у нас и за рубежом, использование разработок в производстве, требующиеся доработки, какую выгоду можно получить. Мне подбирали необходимую литературу, научные отчеты. Я их брал домой и внимательно перечитывал, делая для себя заметки. Вкладываемый труд был мне в радость, а приобретаемые знания вселяли уверенность в своих действиях.  Как-то директор института, наблюдая за мной, сказал: «Что  ты себя мучаешь?  Не усложняй  жизнь. Тебя посылают в командировку?  Это хорошо. Бери портфель и в самолет. Сразу видно, не стреляный воробей». В ответ я только улыбался,  вроде бы соглашаясь,  но от намеченной методики подготовки не отступил.

      Однако вскоре  мне пришлось резко снизить интенсивность подготовки.  После майских праздников  Благов сообщил,  что им принято решение командировать меня в Чехословакию. Поездка состоится в июне.  Вероятно, командировки за рубеж следовало понимать как поощрение за мой честный труд. Такие жесты были характерны для моего начальника. Он умел и считал необходимым делать людям добро, в равной степени, как и зло. Тут уж как повезет.  О  поездке в Чехословакию я расскажу в следующей главе.

      Подготовку к поездке в Германию я возобновил в конце августа. По сути, все было готово. Чувствовал себя уверено. Служебный паспорт, утвержденное командировочное задание и программа пребывания лежали в сейфе Управления зарубежных связей. Я встретился  ещё с одним участником нашей группы, работавшим заведующим лабораторией в институте «УкрНИИуглеобогащение», он приехал в Москву для  уточнения  деталей нашей поездки. Его фамилия  Святец, а имя  необычное  для еврея - Ибрагим.  Помимо бесед со мной,  он использовал приезд для согласования с руководителем аспирантуры  срока защиты своей докторской диссертации. 

       Определились участники поездки от Минчермета: начальник отдела одного из институтов  Семенов,  проводивший конструкторские работы совместно с немцами по совершенствованию технологии полукоксования, выезжавший в Германию десять раз, и главный инженер коксохимического производства Кемеровского металлургического комбината. Уровень квалификации участников поездки высок, и это меня успокаивало. Нам предстояло жить в Лейпциге,  встречаться с учеными в университете и сделать несколько выездов на предприятия. В последний день командировки - прибыть в Берлин и выработать с Министерством по науке и технике  совместные предложения.

      Неприятности начались неожиданно, за несколько дней до выезда. Мне предложили немедленно прибыть в ГНТК. В комитете принял начальник отдела по связям с ГДР. Начал излагать причину вызова:
      - Мы вынуждены изменить вам задание на командировку, в связи с распоряжением товарища Катушева - Председателя СЭВа, заместителя Председателя Совета Министров СССР. Предлагается сосредоточить внимание на согласовании проведения совместных работ по производству жидкого топлива из бурых углей. Все остальные вопросы остаются, как они сформулированы ранее. Это очень важная государственная проблема,  и потому к ней подключается наше посольство в ГДР. - Задаю вопрос собеседнику:
      - Почему столь важная проблема поручается нашей группе, не имеющей чиновников высокого ранга? Думаю, это неправильно.
      Ответ был удивительно прост:
      - Вы хорошо подготовлены, на выезд оформлены документы, и  мы не хотим терять время. - Заметив моё волнение,  продолжил:
      - Вам придется жить в Берлине и вплотную работать с первым секретарем посольства по науке и технике - Лебедевым Анатолием Викторовичем, приятным человеком во всех отношениях. Все ваши действия будут направляться им, в зависимости от складывающихся обстоятельств.  По этому поводу сегодня  в посольство ушла шифрограмма. А для того, чтобы вы не «растерялись», мы в составе вашей группы посылаем нашего человека. Завтра  приходите для продолжения беседы с руководством.

      На следующий день, я приехал на работу раньше обычного, чтобы переговорить с Благовым до начала рабочего дня. Выслушав мой рассказ,  он призадумался,  не спешил с комментариями и советами.  Явно не ожидал такого оборота дел. Но в конце  встречи  всё же выдал три совета:  «Ни в коем случае не показывай, что ты растерян, главное будь уверенным в своих действиях, у тебя всё получится. Попробуй переложить руководство группой на работника ГНТК. Попроси увеличить срок командировки  на 3-4 дня». С этим я и поехал в комитет.

      Меня представили одному из руководителей Госкомитета, доктору технических наук,  который был хорошо  знаком с  проблемой получения бензина из угля. Отвечал за этот участок работы в стране и, видимо, был инициатором изменения командировочного задания. Задав мне несколько вопросов и убедившись, что я имею некоторые познания в обсуждаемом вопросе, он начал излагать свои мысли. Если коротко суммировать его получасовое выступление, то было сказано следующее. В Германии я должен сказать, что поставки нефти немцам не могут продолжаться до бесконечности. Наши запасы истощаются. Отсюда следует объединить усилия двух стран для быстрейшего решения проблемы получения жидкого топлива из угля.

      Попробую объяснить, в чем здесь дело. Известно, что уголь состоит из трех частей: органической массы (углерод, водород, кислород, азот и других)- минеральных примесей (глинистые и песчаные сланцы, пирит, сульфаты...) и воды.  При нагревании угля без доступа воздуха  до 800-900 градусов по Цельсию  он разлагается  на газообразные продукты и твердый остаток.  По мере развития науки и техники люди стали широко использовать уголь как технологическое сырье, для получения различных продуктов. В начале прошлого века немецкие ученые занимали ведущее место в области переработки угля. Перед второй мировой войной они освоили в промышленных масштабах производство из угля пищевых и лекарственных продуктов (маргарин, сахарин, аспирин...).  В Германии  существовала фраза «Накрыть угольный стол». В больших масштабах из угля получали горный воск, давший толчок к производству полированной мебели, различные кремы, гуталин. Освоили производство бензина из угля. В области брикетирования бурого угля немцы были мировыми законодателями с хорошо отлаженным выпуском необходимого оборудования для этих целей.

      В послевоенный период производство бензина из угля, учитывая сложность и дороговизну процесса, а также отсутствие достаточного опыта, отложили на более поздний период. Однако на определенном этапе,  учитывая  ограниченность запасов нефти, неравномерность её залегания на планете, задумались о возможном  энергетическом кризисе.  На повестку дня встал вопрос о производстве жидкого топлива из угля,  запасы которого многократно превышают нефтяные. Государства, обладавшие значительными запасами  бурого  угля, начали научные разработки и полупромышленные испытания возможных технологий. Схематический путь был ясен - нагрев угля и обработка его  под большим давлением. Однако нюансы процесса и его параметры следовало разработать. В Советском Союзе  разработку начали в Институте горючих ископаемых, под руководством его директора. В Подмосковье построили полупромышленную установку. И не дожидаясь получения стабильного процесса,  директор института предложил строить более мощную установку в Сибири, что было рискованно, так как это стоило больших денег. Тогда-то, и появилась необходимость убедиться в правильности научных предложений. Советоваться было не с кем, во всех странах все под большим секретом.  В соцстранах предположительно работы  велись в Польше и ГДР. Однако с нами делиться своими изысканиями они не хотели. Немцы на прямой вопрос отвечали, что некогда имевшийся опыт утрачен, а приступать к новым разработкам нет смысла,  так как к 2000 году их запасы угля будут незначительны. 

      Вот  почему Государственный комитет по науке и технике, с помощью нашей группы специалистов, попытался ещё раз убедиться в искренности и правдивости немецкой стороны.  Нам было подсказано о необходимости посещения химкомбината в городе Лейне, месте предполагаемых разработок.  Это было включено в нашу программу.

      После беседы в ГНТК, вернувшись в министерство, я доложил обо всем Благову, а тот послал меня в Управление зарубежных связей.   Заместитель начальника этого управления встретил мой рассказ с негодованием:
      - Как можно такое поручать тебе. После командировки тебя могут обвинить в подрыве двусторонних государственных отношений. Даже министру такое не дозволено говорить!

      Я стал ссылаться на должности и звания  людей, подсказавших мне,  что следует говорить в командировке.  В конце беседы возмутился:  «Не отказываться же мне от командировки».

      Тогда мне  подсказали довольно логичное решение. Необходимо поехать в ГКНТ и попросить за подписью руководства комитета письмо, которое я должен буду передать немецкой стороне.   

      В комитете, куда я тут же отправился, мне отказались дать такое письмо, но попросили написать самому «тронную речь»,  которую я должен буду прочитать на первом же заседании.  Даже подсказали её содержание.

      Домой мчался как угорелый. До вылета оставалось два дня. Обложившись газетами,  «тронную речь»  писал до 4 часов утра,  а в 7 часов был уже в министерстве. Благов распорядился немедленно отпечатать на половинках стандартного листа, как это делают начальники для удобства их прочтения на совещаниях. В Управлении  зарубежных связей моё выступление одобрили, оставив себе один экземпляр на всякий случай. То же произошло в комитете по науке. На сердце немного отлегло. Теперь я смогу сказать:  «А я вам показывал, и вы одобрили». 

      Перед вылетом собираю  группу, получаем последние указания,  марки, паспорта. Робко предлагаю обсудить вопрос, что брать с собой из еды для коллективного пользования. Надо сэкономить марки для покупки подарков семье. Так делали почти все. Безусловно, водки по две бутылки - столько разрешено.  Красную икру, копченую колбасу, сыр, копченую рыбу, некоторые консервы... Семенов отказывается участвовать в этом мероприятии,  ему «барахло» не надо.  Нам заявляет, что перекусить можно везде  и дешево  на каждом углу. Впоследствии мы были вынуждены взять его на довольствие, так как  он постоянно оставался без ужина, ; поздно возвращались из поездок. В подарок сопровождавшим нас в поездках немцам  купили  книги с видами Москвы,  наборы открыток и  музыкальные  пластинки.

      Вылет самолета Москва;Берлин по расписанию в восемь часов двадцать минут.  Городским транспортом не успеваем. Святец ночует у меня дома. Заказываем такси.  Встречаемся в аэропорту. Проходим регистрацию. Начинаем вычислять, когда будем в Берлине. Но вскоре  проходит информация, что вылет задерживается  на два часа по метеорологическим условиям в Берлине, а через некоторое время ещё на три часа.  Вылетаем из Москвы в третьем часу. За полчаса до посадки бортпроводница сообщает, что самолет приземляется в Дрездене. В окошке самолета ничего не видно - сплошной туман. В Дрездене нас размещают в маленьком одноэтажном помещении. Мы не одни, с нами футбольная команда тбилисского «Динамо». Прилетели на матч с западноберлинской командой. Летели Аэрофлотом, так как это подешевле. За бутылочкой пива знакомимся с футболистами.  Нам больше всего известен Кипиани.

      В помещении, где мы находимся, дверь, над которой вывеска «Представитель Аэрофлота». Павлов, такова фамилия работника Госкомитета по науке и техники, предлагает добираться до Берлина в электричке. Я не соглашаюсь. Хотя туман почти не рассеивается и начинает темнеть. Прошу Павлова  воспользоваться телефоном Аэрофлота для связи с посольством.  Вот и пригодился нам этот человек. Ему отвечают, что мы под контролем, нас будут встречать, ни- каких самостоятельных перемещений. 

      Вскоре всё-таки  летим  в  Берлин. Встречают Лебедев и его сотрудники.  Везут в посольство. Знакомимся.  Лебедев мужчина лет  сорока, выше среднего роста, очень прост в общении,  доброжелателен. В посольстве работает семь лет, свободно владеет немецким языком. Просит передать ему  «тронную речь». Он хорошо информирован о каждом из нас и обо всех предшествовавших событиях. Нас угощают кофе и знакомят с обстановкой. Немцы ждут нас в Министерстве по науке и  технике, несмотря на вечернее время. Обеспокоены нашим прибытием.  Угольщики через посольство работают редко. Значит, что-то важное.

      Едем в министерство. Входим в большую, продолговатую комнату. Длинный стол, вдоль одной стороны сидят немцы, человек  двадцать. Нас приглашают сесть с противоположной стороны.  Представляют присутствующих немцев. На совещании - два заместителя министров, от которых мы получили письма. Сидят напротив  меня. Остальные представляют различные ведомства и науку. Лебедев знакомит с нашей группой. Встречу ведет начальник отдела  по связям со странами СЭВ Министерства по науке и технике. Говорит по-русски. В прошлом возглавлял торгпредство ГДР в Москве.         

      Наступило время изложить цель нашего приезда. Достаю  запись «тронной речи». Оказалось, выступать с переводчиком легко. Пока она переводит, я успеваю прочесть следующую фразу. По глазам сидящего рядом Лебедева понимаю, что всё идет правильно. Закончив  выступление, предлагаю  такой порядок дальнейшей работы: я зачитываю пункт предложений немецкой стороны и даю к нему свой комментарий, а немцы  должны пояснить, что конкретно имеют в виду в своём предложении.               

      Здесь начались неприятности. Слова для ответа предоставлялись заместителям министров, но они ни на один вопрос не могли ответить толком. Они-то не изучали проблемы, как это сделал я в Москве.  Стало очевидным,  что письма с предложениями немецкой стороны были формальной отпиской, не имеющему ничего общего с намерениями расширить совместные работы по проблеме переработки углей. К беседе попробовали привлечь присутствующих  научных работников, но и здесь результат тот же. Или не знают, или не хотят обсуждать. Сложилась глупейшая, смешная ситуация.  Приходится мне давать пояснения к их же поставленным вопросам. Неизменно жестко продолжаю навязывать свой план ведения совещания.  Недаром же мы  прилетели в Германию. На «главный» мой вопрос о производстве жидкого топлива из угля, ответили ясно и четко: «Секрет технологии утерян, из-за ограниченности запасов угля им вести научные проработки нецелесообразно».  Начинаю понимать, что веду себя не совсем корректно по отношению к хозяевам и пытаюсь  снять напряжение, рассказав  анекдот, в котором ищут, кто надел на кошку звоночек. За столом оживление. В ответ немцы рассказывают подобный анекдот. Всем понятно ; совещание надо заканчивать, с надеждой, что выезды на предприятия и привлечение других научных работников должны прояснить картину.   

       Нас везут в гостиницу  «Иоганесхоф», старую, ниже среднего класса, но удобную для проживания делегаций. На каждом этаже комнаты для совещаний и деловых встреч. У меня одноместный  маленький номер, без туалета и душевой. От кровати до стола можно достать рукой и включить приемник. В общем туалете идеальная чистота,  используются ароматические вещества, о которых в Москве не имел даже представления. В коридоре несколько холодильников, ежедневно пополняемых бутылками с содовой водой. На каждого жильца ; по одной, но можно выпить и пять - это на совести проживающего. В холлах красивая старинная мебель.   

      На следующий день нам предстоит поездка в город Фрайберг. Там находится химико-технологический институт, где разрабатывается новая технология полукоксования.  Город известен тем, что в нем была создана первая в Германии горная академия.

      Утром  ко мне в номер зашёл представительный мужчина лет 65, высокий, крупное лицо,  красивые, слегка вьющиеся седые волосы, в больших очках. Представился  по-русски:  «Доктор Хаас, заместитель начальника отдела по связям со странами СЭВ  Министерства по науке и технике.  Буду вас сопровождать всё время  пребывания в Германии.  В вашем  распоряжении  переводчица и два автомобиля: микроавтобус на 9 человек и «Волга» для руководителя делегации, которые стоят у подъезда гостиницы». И сообщает, что в нашей группе неприятности. Заболел Семенов. Спускаемся  в его номер.  Лежит в кровати, говорит, что у него сердечный приступ и ехать в машине на большое расстояние не может. От врача отказывается,  сам знает, как надо лечиться.  Лекарства у него есть.

      Мы лишаемся главного переговорщика. Поездка организована для него.  Семенов по контракту - исполнитель четырех главных элементов новой  конструкции  печи.  Оставляю Павлова с больным, все остальные отправляются во Фрайберг. Путь дальний. Надо проехать около 200 километров. Дорога хорошая, автобан, построенная при Гитлере  как стратегическая,  пересекает  всю Германию,  не проходя ни единого населенного  пункта. Скорость 100 километров в час. В «Волге» нас четверо:  шофер - женщина, рядом с ней  Хаас, на заднем сидении я и  переводчица - из советских, зовут Лариса. Знакомимся. 

      О Хаасе мне сообщил Лебедев накануне. Офицер гитлеровской армии. Воевал на Восточном фронте. Был пленен под Сталинградом. Строил дорогу Москва;Харьков.  Изучил русский язык и был связующим пленных немцев с охранявшими их военными. После войны учился, вырос до директора крупного электронного завода. После инфаркта работает в министерстве. Настроен просоветски.

      Лариса, в прошлом одесситка, закончила пединститут. Вышла замуж за немца;студента и попала в Берлин. Вскоре развелась. Растит сына. Преподавала русский язык в немецкой школе. Но была уволена по требованию родителей учеников. По её словам, уволена  «... за то, что слишком много говорила правды ученикам в глаза. Русских здесь не любят,  о верной дружбе пишут только в газетах и говорят по радио. На самом деле всё  не так». Вышла замуж вторично и счастлива.  Мужу 55 лет,  он на 20 лет старше её. Режиссер, создает мультики.  Мне такие разговоры в присутствии  Хааса не нужны, и я её рассказ останавливаю, пытаясь перевести разговор в иное русло.  «Лариса, вы говорите,  что немцы не любят русских, а тебя дважды полюбили и жизнь твою сделали достойной,  да и ты наверно по любви  выходила замуж?  Так что не обобщай,  рассказывай о себе,  а не о «них».  Люди везде разные,  хорошие и плохие.  Кого уж встретишь».
      - Это вы правы,  я сейчас живу как королева,  нет, не как  королева, тут я перебрала, скажем, как нормальный человек. Хотя, если сравнивать себя с советской женщиной, то сравнение  подходит.
      - Я же вас просил без сравнений, - сказал я уже со злостью.
      - Утром муж мне приносит кофе в постель.  Проводив его на работу, я начинаю заниматься собой с приходящей массажисткой. Парикмахера вызываю по мере необходимости. Если заболею, муж отвозит меня к частным врачам, где мне делают необходимые анализы и только потом назначают лечение. У нас нет  поликлиник, где надо просиживать часами.  В нашей  жизни  нам  никто не мешает. Его отец живет сейчас в доме для престарелых. Там ему хорошо, ходит в кино, театры, ездит на экскурсии. К нам приходит редко. Сейчас я работаю переводчицей по свободному графику. Обслуживаю делегации по мере необходимости.  Меня вызывают и делают предложение, а я выбираю. Могу согласиться, а могу, и нет. На обслуживание с агентством заключаю  контракт. С вами я промахнулась, меня обманули. Не думала, что потребуется ездить каждый день так далеко. Я потребую доплаты. Наша старшая спрашивает  меня, за что я так не люблю соотечественников?..

      Я  резко повернул  голову в её сторону и пронзил  таким взглядом,  что она замолкла на полуслове.  После небольшой паузы всё же  продолжила:
      - Здесь, в Германии,  никто без  достойной оплаты не шевельнет пальцем.  Все думают,  что немцы - послушные работяги. Это не так.  Это вам не Советский Союз,  где работают на энтузиазме. В нашей семье,  в Одессе,  давно это поняли. Я уехала сюда, а брат на Дальнем Востоке,  ловит рыбу. 

      В какой-то момент я подумал,  что Лариса провокаторша и втягивает меня в разговор, не достойный советского человека. Чтобы прекратить её рассказ, я завел разговор с Хаасом, задав ему несколько вопросов.  Любят ли в Германии рыбалку,  существуют ли охотничьи угодья,  как проводят отпуска и когда у него отпуск? Рассказал ему,  как мне недавно довелось ловить рыбу в  Заполярье, какое впечатление произвела тундра.

      Фрайберг, куда мы приехали, показался из окна автомобиля, это красивый, старинный город,  похожий на многие города Германии,  которые я видел на фотографиях.

     Въехали  на территорию института. Охраняется полицией. Все комнаты закрыты на кодовые замки. Такого у нас в угольной отрасли не было. Начались переговоры. Нам рассказали, в чем суть новых разработок.  На территории института построена полупромышленная установка. В её конструкции использованы важные узлы, разработанные  советскими специалистами. Пытаюсь выяснить, в какой степени СССР является совладельцем новой технологии. Отвечают: «Ни в какой, мы по контракту заплатили вам деньги за выполненную работу». Я узрел в этом  несправедливость. Неумение распоряжаться своими мозгами. А где бы нам этому  научиться?  Внутри страны  всё делалось по плану,  и  за рубеж тоже по плану  Совета Экономической Взаимопомощи. Взаимопомощь была не равноценной. Это взгляд со стороны.    

      Подходит время обеда. Хаас предлагает пообедать и вторую половину дня посвятить культурной программе. Я отказываюсь от этого предложения, считая что,  в связи с болезнью Семенова, было потеряно много времени. Нам предстоит осмотреть установку. Перед её  посещением  с каждого из нас взяли расписку о неразглашении технической тайны. Опять удивились, ведь мы ведём совместную работу. К трем часам  освободились  и отправились в Берлин. По пути начинаю сожалеть,  что отказался от культурной программы. В дальнейшем такую глупость не допущу. Издержки отсутствия опыта. По пути приходит мысль купить какие-либо сувениры для дома. Кто-то предлагает заехать в магазин, расположенный в районе дислокации советских войск, и там купить обеденный сервиз «Мадонна» из грубого фарфора ; предмет, облюбованный  соотечественниками при посещении Германии. Заехали. «Мадонны» не оказалось. Купили аналогичный сервиз с названием «Роза». Мне нравилось покупать вещи,  которыми можно  украсить свой быт,  это поднимало настроение. Надеялся, что сервиз понравится Асе. Я буду вознагражден похвалой.

      Усталый и переполненный впечатлениями, я с удовольствием лег в постель, но заснуть долго не мог. Из головы не выходил рассказ Ларисы. Даже если она что-то приврала, её жизнь  значительно превосходила жизнь рядовой советской женщины. Я возненавидел Ларису,  её худую фигуру,  окрашенные в каштановый цвет волосы с мелкими завитушками. В ней я видел предателя  Родины. А с другой стороны, приходили мысли,  почему бы человеку не стремиться к  лучшей жизни. Во мне не было чувства зависти, верх брало советское воспитание. Я искренне верил, что ещё немного, и у нас жизнь улучшится, тому было немало признаков. Увеличивалось жилищное строительство, улучшалось  производство сельскохозяйственной продукции, открывалось много новых магазинов, ширилась сеть общественного питания, продажа полуфабрикатов, повсеместно отрывались прачечные, химчистки с использованием западных технологий. Государство пыталось догонять другие страны в улучшении  быта, но делалось это с большим трудом, в первую очередь, в Москве и столицах союзных республик.

      Утром я был разбужен Хаасом,  который сообщил,  что мы едем на фирму  «Шварце  пумпе» - черный насос,  играющую значительную роль в экономике государства. Более 70 процентов местного газа производила эта фирма за счет полукоксования угля. Предстоит длинная дорога,  опять  около 200 километров в одну сторону. Семенов чувствует себя нормально и  едет с нами.  Фирма является его заказчиком по новым,  совместным разработкам. 

      В машине, выехав за пределы Берлина, Хаас обратился ко мне.
      - Геносе Гроссманн, - так звучала моя   фамилия  в разговорах и в бумагах, написанных немцами, - мы у себя обсудили вашу работу, и она  нам очень  нравится,  отличается от других,  с кем  приходится работать.   
      Естественно, спрашиваю:
      -  Что именно вам нравится доктор Хаас?
      - Деловой подход,  очень конкретный,  затрагивает глубину вопроса.  Другие приезжают,  покушают,  любят хорошо выпить водочки и уезжают, откладывая решение вопроса на потом. У вас всё иначе. Нам показалось странным, что вы отказались от культурной программы, предпочтя продолжение  обсуждения вопроса. - Сделав небольшую паузу,  он спросил: 
      - С какой капиталистической страной вы работаете?

      Видимо, они предположили, что я работник Управления внешних связей и приучен  к формам работы с деловыми партнерами.  В системе СЭВа можно было много говорить, а с капиталистами надо решать конкретные вопросы. 
      - Об этом мы сегодня говорили с Лебедевым, - продолжил он.

      Для меня это было приятным сообщением,  а главное, Хаас и его начальник приподняли планку моего авторитета на более высокий уровень. Я ответил:
      - Я работаю в производственном отделе министерства, где ежедневно надо решать  вопросы, не допускающие промедления. Отсюда выработались подходы и стиль.  К международным делам я никакого  отношения не имею.

      Наши машины двигались быстро, делая  небольшие остановки на отдых.  Так заведено. Разговор с Ларисой я отверг. Сидел молча, был наедине со своими мыслями,  любовался природой.  На подъезде к «Шварце пумпе» наша  «Волга» остановилась,  а микроавтобус, ехавший впереди, не заметил нашего отсутствия.  Оказывается кончился бензин. Я тут же выдал совет. Остановить проезжающую машину и попросить несколько литров бензина,  в крайнем случае, заплатить. Мое предложение было отвергнуто,  так как здесь это не принято. Я был  удивлен. Через некоторое время вернулся микроавтобус и взял «Волгу» на буксир.

      Подъехали  к предприятию. Ужасная загазованность окружающего воздуха.  Наша группа разделилась на две. Одна  знакомилась с брикетным производством, другая -  с процессом получения газа.  После осмотра собрались в конторе, где в нашу честь состоялся  ужин и обмен мнениями.

      На следующий день отправились  на химпредприятие, находящееся в городе Лейне, где предстояло обсудить проблему производства жидкого топлива из угля с учеными Лейпцигского университета и производственниками.  Эта встреча была для нас самой важной и мы к ней тщательно готовились. Приехав на место, нас провели в контору завода  расположенную вне  производственной зоны, и предложили там вести обсуждение.  Первым докладывал профессор университета. Ни единой конкретной фразы, полчаса словоблудия. Поняв обстановку, я попросил нашего специалиста быть столь же абстрактным. После двух докладов нам предложили пройти в столовую и после обеда продолжить беседу. Я возмущён,  почему не названо время посещения предприятия?  Хаас обещает выяснить после обеда. Заняли места в большом зале столовой,  где   кроме нас - ни души.  Ждём минут 20, нас явно не спешат  обслуживать. Поясняют -  не готов обед.  Неожиданно в зал врываются дети,  их не менее ста человек.  Это школьники, у них в большую перемену предусмотрен обед.  Нам сообщают,  что нас обслужат после школьников. Такое продолжалось около двух часов. Стало ясно: на этом предприятии ведётся работа по получению жидкого топлива, и нас туда не пустят.

      Дальнейшее продолжение разговора бессмысленно. Но сразу покинуть совещание не решаюсь. В дальнейшем могут обвинить, что сорвали обсуждение.  Пришлось ещё час просидеть в зале.

      Возмущен случившимся. Эмоциональные претензии к Хаасу.  «Зачем нас везли так далеко, чтобы проявить такую грубость?».  Хаас тоже взволнован,  но он обязан защищать престиж своей страны. Случившееся поясняет так:  «В  ГДР есть люди, позиция которых не совпадает с государственной.  Но не они предопределяют курс правительства. Завтра разберемся».

      По приезде в Берлин  связываюсь по телефону с Лебедевым. Он, как всегда, уже всё знает. Советует не волноваться. Уже доложено министру, и он поручил своему первому заместителю на завтра собрать совещание и рассмотреть результаты нашей командировки. Ещё светлое время дня, и мы решаем ознакомится с прилегающими  к гостинице улицами Берлина.  До этого  наше знакомство с городом было из окна автомобиля.

      Выходим к Брандербургским воротам.  Здесь пропускной пункт в Западный Берлин,  Хорошо виден разрушенный купол рейхстага. Не восстанавливают, ; служит памятником прошедшей войны. Проезжая часть улицы вымощена камнем. Стою на ней, и в моем воображении проходят события  жизни военного периода. Как бежали с мамой из-под носа у немецких войск, ужасные сцены фронтовой полосы во время артиллерийских обстрелов, бомбежки, голод, страдания в эвакуации. Потеря крова, гибель отца. Смерть бабушки в гетто и других родственников. Я стою на том самом месте, где маршировали колонны фашистов с поднятой кверху рукой, приветствуя Гитлера. Перед глазами проходит кинохроника прихода к власти фашистов. По спине пробегают мурашки, сердце сжимается, я уже не могу удержаться, из глаз льются слезы.

      Начинаю ненавидеть улицы, дома,  немецкую речь,  хотя она так близка к идиш.  Евреи должны проклясть эту землю и никогда не ступать ногой в это прокаженное место.

      На  следующий день состоялась встреча с первым заместителем министра по науке и технике ГДР.  Небольшой кабинет.  На встрече присутствуют два заместителя министра,  которые были на первой встрече в день прилета,  Хаас,  его начальник, Лебедев и я.  Хозяин кабинета,  мужчина лет сорока пяти, получил высшее образование в Москве,  владеет русским языком. На все поставленные вопросы дал отрицательный ответ.  Жидким топливом заниматься не будем,  так как для немцев это не актуально при незначительных запасах угля. Все, что касается машиностроения, то нам  бы следовало работать  со своим Министерством среднего машиностроения, которое находится на улице Горького. Вот ведь какой осведомленный, даже адрес подсказал. Совместные работы немецкая сторона исправно  оплачивает и тому подобное. Тогда я его спросил:  «Как нам следует рассматривать предложения немецкой стороны на  двусторонней встрече?». Ответ  лаконичен: «Это ошибка, вкравшаяся при переводе,  мы разберемся». 

      Желая  сгладить неприятное впечатление о встрече, он спросил меня, бывал ли я в Германии?  Я ответил «Нет».  Тогда Хаасу последовало указание.  «Завтра  всё, о чем мы здесь «договорились», оформите протоколом, а в субботу организуйте показ Берлина». 

      Придя в гостиницу, я рассказал коллегам о моей встрече и предложил записать наши предложения в протокол,  так как хотел,  чтобы в нём были отражены наши взгляды. Я был уверен, что если хочешь, чтобы твои желания были отражены в протоколе, то его надо писать самому.  Начали писать  наш вариант протокола, он  рождался в творческих муках. 

      Утром мы встретились с Хаасом и передали ему наш вариант протокола.  Он был  этим  удивлен  и заметил,  что по существующему этикету,  протокол пишется принимающей стороной, и мы потратили зря время. Наши замечания по  возможности учтут. Откуда мне было знать такие тонкости? Оказывается, подобные документы пишут специально обученные люди, и он нам будет представлен на двух языках. Нам предлагалось посетить ресторан и пообедать,  пока готовится протокол.

      Ресторан,  куда мы приехали, был пуст. Обслуживали только нас по установленному  для таких случаев этикету.  Был накрыт длинный стол, за которым  те же лица,  с кем нам пришлось работать несколько дней, в том числе и Лебедев. В стороне от стола в шеренгу выстроились  официанты, в униформе,  дожидаясь указаний старшего. Обедать не спешили, обсуждали события предшествовавших дней.

      Тем временем в ресторан привезли отпечатанный протокол для подписи. После чего каждому преподнесли по рюмке коньяка,  который пили за дружбу, успехи в работе и здоровье присутствующих. Совсем как у нас. 

      Ещё накануне, мы обнаружили, что у  нас остались немецкие марки,  особо у меня  и  у одного сотрудника Института горючих ископаемых.  Остальных я освобождал от некоторых поездок, и они  имели время  их тратить. Было бы глупо везти марки домой.  В связи с чем я попросил начать нашу культурную программу в час дня, имея в виду, что в субботу все магазины Германии закрываются в это время.       

      На следующий день, утром, за 15 минут до открытия, мы уже стояли у входной двери центрального универмага на Александрплац. Однако толком ещё не знали, что мы хотим купить,  а потому решили вначале обойти все этажи и тогда определиться с покупками.  В итоге облюбовали красивый палас. Таких в Союзе не производили.  Подошли к столику,  за которым стояла продавщица и выписывала  квитанцию на оплату.  Но она от нас отвернулась и стала заниматься другими покупателями - немцами. Так продолжалось, пока вся стопка паласов не была продана. Выразить своё презрение продавщице не могли,  так как не знали языка. Оскорбленные, хотели  уйти, но услышали,  как она  сказала, что сейчас подвезут новую партию. И мы решили подождать. С новой партией было то же самое. Демонстративно нас игнорировала. Наше самолюбие было настолько задето,  что мы, собравшись с мыслями и мобилизовав все наши познания немецкого, высказали продавщице всё, что она заслужила.  Подействовало. С оплаченными чеками мы проследовали  в отдел упаковок, где должны были   получить злополучные паласы.  Но этого не произошло, в столе упаковок паласов не оказалось. Пришлось ждать третью партию.

      На это ушло много  времени.  Надо было в ускоренном темпе делать другие покупки.  Но громоздкие паласы затрудняли наше перемещение.  Решили сдать их в камеру хранения. Но как её найти в громадном магазине? Помогла девочка - школьница, знавшая русский язык, она проводила нас до камеры хранения.   Купили по чайному сервизу и тоже  сдали на хранение.

      Последние марки решили истратить на покупку кримпленовой ткани, модной в то время,  не мялась и красиво выглядела. Пришлось постоять в очереди, в основном советские покупатели и из стран соцлагеря. Мне отмерили несколько метров, отрезали от рулона, и я отправился в кассу. Но здесь обнаружилось, что у меня не хватает марок. Обратился вновь к продавщице. Она прекратила заниматься другими покупателями и всё внимание обратила на меня.  Попросила выложить все мои деньги на прилавок,  сама сделала расчет и вновь отрезала ткань.  Эта процедура могла вывести из себя, ведь объяснения проходили на пальцах и жестах. Однако всё сопровождалось улыбкой и доброжелательным  отношением. После этого пойди разберись, какие они, эти немцы. В одном магазине мы столкнулись с тремя разными людьми. Вывод:  - не спеши делать  обобщения.

      Забирая покупки из камеры хранения, мы спросили хранительницу: «Сколько стоит услуга?».  Немка ответила двумя хорошо заученными словами:  «Сколько дашь». Перегруженные негабаритными покупками,  мы еле перемещались,  что вызывало насмешки у прохожих.

      В гостинице нас уже ждал Хаас. Пешком направились на Александрплац, где предстояло подняться на обзорную площадку телевизионной вышки.  По пути зашли в Пергамский музей.  Экспонируют предметы раскопок, сделанных в Палестине, Египте, Сирии... Осматриваем Берлинер хаус. Идут реставрационные работы на средства, пожертвованные немцами Западного Берлина. Заходим во Дворец съездов.  Здание, недавно построенное из стекла и бетона. На одном из этажей  в фойе играет камерный оркестр - благотворительная акция.

      У телебашни нас ожидают  Лебедев с женой и сыном. Лифтом поднимаемся на смотровую площадку. Снаружи она выглядит как шар и узнаваема  по фотооткрыткам.  Это как бы визитная карточка города.  Сели за столики, расположенные по кругу. Башня непрерывно вращается, делая один оборот за 45 минут. Посетителей угощают пивом или кофе - по выбору.  Пиво необычное, «вайсбир» - белое пиво. Обозреваем панораму двух зон  Берлина.  Всё виденное комментировал  Лебедев. 

      На следующее утро погрузили значительно увеличившийся багаж, который с трудом поместился в микроавтобус, и отправились в аэропорт. При регистрации у меня и моего коллеги вес багажа превысил  норму за счёт злополучных паласов, и нам предложили сделать доплату. О ужас!  У нас не было марок. О долларах  в то время не могло быть и речи. На выручку пришел Хаас, решивший оплатить багаж за нас. Подошли к кассе. Но, после некоторой беседы с администратором, платить ему не пришлось. Был учтен общий вес багажа всей нашей группы.

      Через день после прилета в Москву меня вызвали в  ГКНТ для отчета. Заслушал  заместитель председателя комитета в присутствии начальника отдела зарубежных связей  с ГДР. Вопросов почти не было. Мне показалось, что он  хорошо проинформирован о нашей поездке.  В конце встречи было сказано, что подробного отчета представлять не надо. События следует изложить на двух-трех страницах.  Этому я был очень рад.

      Впоследствии, обдумывая свою командировку, я пришёл к выводу, что  в ГКНТ действовали правильно, сообразно с обстановкой. Цель была достигнута. Нет сомнения, немцы занимаются разработками получения жидкого топлива из угля. А я нервничал, потому  что многого не понимал в дипломатии и в тонкостях общения с иностранцами.