Борьба, выживание и жизнь между ними

Приехала в послеобеденное время, раньше не получилось. При входе, как положено, никогда не встающая со стула гардеробщица и охранник.
- У меня разрешение на посещение в любое время. Неходячая. Терапевтическое отделение. 36 палата.
- Да они все тут такие. Проходи. Шубу с собой.
Ну конечно, любимая фраза любого общественного заведения, которую я помню еще со времен своей пионерии "администрация ответственности не несет". Ни за что не несет, какая уж тут шуба в гардеробе.

Краска на стенах местами, линолеум на полу тоже. При этом, нельзя было не отметить, насколько удобны были провокационно торчащие края напольного покрытия в больничном заведении предназначенным для тех, кому далеко за восемьдесять.
Это был не то чтобы нефешенебельный отель, это даже не больница для людей. Поэтому его назвали госпиталем для ветеранов. Каких-то ветеранов, какой-то Великой Отечественной Войны.

В чудом найденном отделении стояла угнетающая до приступов головокружения духота. Администрация, преследуя загадочные цели, поддерживала ее намеренно заколоченными окнами. Пациенты в коридоре были редкостью, хотя палаты переполнены и койку в этом  оазисе здоровья надо ждать пару месяцев. Не потому что здесь лучше, чем в обычных  больницах, а потому что в городские ветеранов не принимают. Участковые врачи и работники скорой помощи лишь разводят руками, сообщая родственникам "осталось только ждать". Представляете, в больницах боятся старости и еще больше боятся смерти...

В комнате размером три на пять метров стояло четыре кровати, столько же тумбочек и столб. Широкий квадратный столб в пятнадцатиметровой комнате рассчитанной на четырех человек!
Больничная иерархия незатейлива и неизменна на протяжении, думаю, лет пятидесяти. Чем выше - тем добрее - единственное правило, которому подчиняется всё в стенах этого дома. Заведующая или, по-другому, самый главный врач очень милая и участливая особа. Неглавные врачи улыбаются реже. Медперсонал отличить несложно. У них лживо добрые фасады и интерьеры в виде сжатого кулака профессионального боксера перед ударом. Медицинские сестры убеждены, что дорогие лекарства умирающим уже не помогут и поэтому "подрабатывают, сливая их налево". Слово "подрабатывают" в этом случае особенно заслуживает внимания, потому что сам процесс стал для них частью работы. По-другому не выжить.

- Привет! Ну как сегодня настрой? - пытаюсь сделать физиономию "мне все по плечу, тем более тебе"
- Ой, ну зачем вы все ходите. Не надо продуктов. Тут вообще хорошо кормят.

Решила поменять вчерашние молоко и сметану на сегодняшние. Холодильника ни в одной палате нет. Целых три холодильника находятся в пищеблоке. Ведь передвигающимся  на трех или четырех ногах пенсионерам лишняя прогулка до пищеблока лишь приятное развлечение. Работал всего один холодильник. Открываю его, сиротливо стоят три пакета. Это означало что сейчас в терапии лежат только три человека необделенные вниманием родных. Остальным некому носить продукты с едой. Нет, они не одиноки, но пакеты все равно никто не приносит. Они не жалуются, они с гордостью говорят. Именно с гордостью, потому что больше не с чем.
- У меня дочка такая хорошая, работает много и дети у нее есть, тоже хорошие и даже внук маленький. Правнук мой, Глебушка. Все есть, так живет хорошо. Вот только времени нет. Работает.
Она говорит это все время, пока я сижу в палате, бубнит как мантру, только глубокие морщины на лице иногда увлажняются.

- Расскажи, что в мире происходит?
- Митинги кругом - воодушевилась я.
- Что мигом?
- Митинги, говорю!
- А, выборы - ей всегда удавалось уловить самую суть - Да, пришли тут в воскресенье, молодые и такие нетерпеливые. Посадили меня в кресло, паспорт стали требовать. Я сказала им, что нет его, дома остался. Куда-то сбегали, узнали у медсестры мои данные и повезли на первый этаж.
- Ты голосовала?! За кого?
- Да кто же его знает. Очки-то дома, да и после операции совсем не вижу. Поставила где-то черточку.

Я смотрела на ее восьмидесяти восьмилетнее лицо. Вспомнила, как она водила меня в сад, как купала в бочке с дождевой водой, потом веником любя пошлепывала в бане. Смотрела на ее руки. Раньше они казались большими, по-мужски сильными и крупными, а сейчас вряд ли удержат стакан с водой. Когда-то она разгружала вагоны с торфом, которые шли на фронт, похоронила нескольких детей, всех сестер, одного брата и одного мужа после золотой свадьбы. Жила в бараке и делала детали на военном заводе, привязывая шестимесячного ребенка к ножке кровати, чтобы не уполз. Иногда по праздникам надевала костюм, весело позвякивающий медалями, никогда не пила алкоголь и даже в самые строгие времена читала молитвы, которым ее научила моя дважды прабабушка. Была ли она счастлива? Надеюсь, да. Выражения типа "законотворческая инициатива", "функции нижней палаты парламента", "многопартийная система" для ее понимания так же далеки, как и значения этих выражений до нашего настоящего. Стоит ли ей объяснять отсутствие политики в мире и утопичность демократии не только в нашем государстве? Стоит ли ей рассказывать о том, что процент проголосовавших "за" или "против" того или иного закона прямо пропорционален финансовому вливанию в этот самый закон, а не от того какой партии в думе больше?
Я взбила подушку, оглядела напоследок ее кровать и тумбочку. Интересно, а эти замечательные врачи, медсестры, охранник и гардеробщица как голосовали, пойдут ли на митинги?

- Не надо так часто приезжать, живите спокойно пока я в больнице. Тут хорошо. И врачи и сестры и еда, все замечательно... Лишь бы войны не было