Падшая

Знаешь, я устала бороться. Я больше не хочу ничего просить. У меня больше нет сил. Всё. Теперь уже всё.
 Я делаю последнее движение и с тоской смотрю в небо. Изнутри, из самой глубины души поднимается смех и я смеюсь. Но мои уши ясно улавливают резкое похожее на воронье карканье. Так не смеются нормальные люди. И думаю, люди так вообще не могут смеяться. Этот страшный смех больше не принадлежит человеку.
Я закрываю глаза и обнимаю себя руками. Мир сломал меня полностью. Я не согнута, я полностью раздавлена, сломлена как ненужная игрушка. Мной больше не интересно играть. Меня выбросили на помойку...
Всё кончено. Теперь мне не подняться. Во мне больше нет ни радости, ни грусти. Ничего. Одна выжженая голая пустыня. Во мне больше нет чудного и дивного мира. Одна непроглядная чернильная тьма.
Я не буду больше бороться. Нет, не в этот раз.
Я бреду по городу и всматриваюсь в человеческие лица. Одни радуются. И я с удивлением таращусь на них. Радость?.. Что это такое?..
Встречаю плачущую женщину и не свожу с неё глаз. Это горе и боль. Что это такое?
Я всё забыла. Я ничего не помню...
Они все отличаются от меня. Они могут чувствовать. Я больше не могу. От меня осталась лишь пустая оболочка, раздавленная скорлупа.
Я ушла от раздражающего городского света, спустилась вниз по набережной во тьму, где неспешно катила свои воды широкая река. Здесь было темно и холодно и я долго смотрела на тёмные холодные воды реки. Я так хотела оказаться на дне этой реки и навек уснуть там, под этими холодными водами. Может они подарят мне покой?
Тьма что меня окружала, не пугала меня. Тьма что была внутри, была намного страшнее. Но она тоже не пугала. Я больше совсем ничего не боялась. Абсолютно. Теперь глупо было чего-то бояться. Смерть в страшных муках? Да! И чем мучительнее и страшнее муки, тем желанней. Чего ещё можно бояться? Я не знала. Бояться каких-то пустых потерь? Но что может быть страшнее потери своей души?..
Я вновь иду в город и меня останавливают улыбающиеся проповедники.
Ад? Глупцы! О чём вы проповедуете? Разве может теперь напугать меня ад?! Да я добровольно спущусь туда и самостоятельно войду в самое горячее адское пламя! Только бы оно поглотило меня целиком, не оставив даже пепла.
Я смеюсь. И мой смех пугает чистеньких аккуратных проповедников. Они ещё пытаются что-то говорить, но я не могу остановиться. Каркаю и задыхаюсь. И от этого смеха внутри всё лопается и сочится чёрной кровью.
И только отсмеявшись, позволяю заглянуть им к себе в глаза.
Они бледнеют и отшатываются прочь. Правильно, бегите. Вам никогда не понять даже толики того отчаяния что сейчас во мне. Оно бездонно и неизмеримо. Вы даже представить не можете, насколько темна тьма внутри меня. Это истинная тьма и она живая. Постепенно она всасывается в кровь, она становится мною и хищно улыбается вам в след. Пустые оболочки не могут существовать. Их всегда надо чем-то заполнить.

Я жива. Если это можно назвать жизнью. Я хожу на занятия, я смотрю телевизор, я ем и пью. Но большинство людей стало бояться меня, почти до ужаса. И я научилась не смотреть им в глаза, не показывать монстра живущего внутри. И тогда они стали разговаривать со мной, подпускать к себе ближе.
Мне стало нравиться гулять ночью по лесу, особенно в полнолуния. Меня стали раздражать все светлые и чистые эмоции что испытывают люди. Меня стало притягивать всё тёмное и извращённое. Я без труда научилась видеть эти тёмные ростки в человеческих душах. Меня манили эти люди, влекли, как тухлятина притягивает мух. Но и я, также стала притягательна для них. И я стала встречаться с ними и раздувать и увеличивать их тьму. И питаться ею...
Я превратилась в монстра. Ужасного отвратительного монстра. Но хуже всего стали вернувшиеся воспоминания о том, какой я была раньше. О том, что когда-то могла летать в чистой небесной лазури.
Монстр страдал. И жутко выл по ночам в лесу. Я ложилась на землю, жалась к ней и выла. Мой вой улетал в небо и тонул там. Я знала, что там слышат этот отчаянный вой, но помочь не спешат...
И когда я уже упилась тьмой и стала отвратительна и ненавистна сама себе, я ушла от людей. Я поселилась в опустевшей покинутой деревне и стала жить там. Одна.
Когда становилось совсем невмоготу я грызла осиновые поленья. И горечь осины смешанная с моей слюной отрезвляла меня. Мои приступы отчаяния становились реже, а тьма внутри меня стала светлеть, превращаясь в серые сумерки.
Ко мне стали приходить люди и просили помочь. Я не могла помочь. Помощь?.. Это не ко мне. Но я могла дать совет и безбоязненно могла зашить любую рану. Меня не пугала ни кровь, ни дерьмо. И люди прозвали меня ведьмой. Как же они ошибались. Но я не спорила. Ведьма? Пусть я буду ведьмой.
И постепенно, мой отвратительный монстр стал меняться, приноравливаться к названию - ведьма. Я не была светлой, я была тёмной ведьмой.
Так я жила довольно долго, словно во сне, с сумерками внутри себя. Ничто больше не менялось. Весы не склонялись ни в одну сторону. До сей ночи.
Я услышала стук. Ночь. Кому и что надо от ведьмы ночью? Зачем здесь люди? Монстр внутри меня всегда может выйти из подчинения. Напасть. Сожрать. Я зажигаю керосиновую лампу и иду к двери. И открыв её, вижу свёрток лежащий у порога.
От свёртка пахнет молоком и... чистотой. Жадно втягиваю носом воздух, напрягаю глаза, и отчётливо вижу, как ярко и ослепительно светится свёрток. От него исходит невидимый людям яркий свет. Монстр внутри ревёт, он недоволен, но я не слушаю этот рёв. Беру на руки свёрток и, приподняв кусок тряпки, всматриваюсь в лицо младенца. Чистота и свет исходящие от ребёнка проникают внутрь тёмного сумрака моей сущности ведьмы, и мне становится больно. Но это ничего, эта боль пустяк. Я рада ей. Впервые за много-много лет я рада.
И я с благодарностью поднимаю голову вверх, смотрю на небо и плачу.
И эта тёмная ночь становится самой прекрасной ночью в моей жизни, потому что небо впервые за долгие годы подарило мне надежду. Значит, оно никогда и не отворачивалось от меня, не отвергало. Просто я свернула не туда и заблудилась. А тьма обманула меня.
И смотря в тёмное небо я смеюсь, неумело, но смеюсь и этот смех, наконец, похож на человеческий. И смеясь, чувствую, как уходит из меня тьма, что так долго заполняла меня.