Непредсказуемые

Пролог в космосе
Или о происхождение человека (6598-я версия)
Жила Природа. В те времена она была жизнерадостным созданием и любила тво-рить. Природа имела младшую сестру, которую звали Эволюцией. Сёстры дружили и ни-когда не ссорились. Эволюция всякий раз пускалась на самые интересные и забавные экс-перименты, так как в душе оставалась романтиком. Природа как старшая и более прак-тичная поправляла свою бесшабашную сестрицу, хотя никогда не укоряла её в ошибках.
Чаще других созданий сёстры в тесном союзе создавали новые виды мелких живот-ных, то есть насекомых, паукообразных и тому подобное. Именно насекомые более всего подходили под лабораторный материал, и ошибки Эволюции не так ярко бросались в гла-за. Но однажды её фантазия создала пресмыкающихся, то есть придумала яйцо – защи-щённую скорлупой икринку. Начался новый виток животной жизни…
Недочёты были. Например, неудача случилась у них с большими пресмыкающимися, так называемыми динозаврами. Просто Эволюция увлеклась размерами, создавая очеред-ное творение из неведомого нам универсального ДНК. Пищи для подобных существ было достаточно, условия как нельзя подходили для роста и развития. Всё было, на первый взгляд, нормально. Но они совсем не понравились Природе, которая была более разумной и практичной. Эволюции пришлось вытеснить эти творения другими – ещё более инте-ресными, сложными, более приспособленными.
В те времена сёстры никем не изучались и свободно экспериментировали над живы-ми тварями. Их отец – Большой Взрыв – давно перестал беспокоиться о своих дочерях, так как знал, что они вполне самостоятельные и способны справиться с любыми созда-ниями. Да и дочери пока не беспокоили своего отца, занятого растягиванием Вселенной. Он гонялся за разбегающимися Галактиками и неведомо, сколько было детей у легкомыс-ленного отца. А Эволюция и Природа, две весёлые играющие девчонки, создавали на сво-ей маленькой песочнице замысловатые живые игрушки…
Эволюция постоянно усовершенствовала правила игры, а вместе с тем развивались сами творения. Она словно желала показать, что вместе с усложнением органической жизни улучшается их устойчивость и самопроизводство. А Природа сдерживала необуз-данность своей сестры и умело отбирала наиболее экономичные типы жизни. Кстати, Природа обладала не меньшей фантазией, которую использовала для быстрого и безбо-лезненного уничтожения неудавшихся видов. Ведь для точного регулирования количества и взаимоотношения живых организмов необходимо было иметь огромные творческие и предпринимательские способности…
Последними созданиями Эволюции были свиньи и обезьяны. Свиньи поражали сво-ей плодовитостью и упрямым нравом. На первый взгляд, ни одно из этих качеств не было ни положительным, ни отрицательным. Этакие большие живучие крысы – уникальные творения. Эволюция могла бы порадоваться плодами своего труда. Да и Природа обратила внимание на эти создания: живучие, экономичные вследствие всеядности, они являлись прекрасными санитарами для равновесия в биогеоценозе. Отдельные минусы как прожор-ливость и плодовитость легко можно было восполнить увеличением количества хищни-ков. Другие создания были обезьяны, которых Эволюция наделала огромное количество видов. Эти создания оказались более капризными и никак не довершались у взбалмошной сестрицы. Обезьяны были весьма разборчивы в пище и требовали тёплого климата. Всё это привело к тому, что Природа сразу же ограничила их плодовитость, стремясь сделать эти создания достаточно редкими и безобидными. Зато обезьяны могли заниматься сексом по несколько раз в день. И делали это даже во время еды, и даже со своими детьми. Это развеселило сестричек, у которых еще не появились принцы, и они могли остаться навсе-гда старыми девами.
Еще одним плюсом обезьян было то, что они обладали некоторыми зачатками чувст-ва юмора, так как могли передразнивать других животных. Это еще более развеселило обеих сестёр, особенно Эволюцию.
Как-то посмеявшись в очередной раз над бестолковым поведением обезьян, Эволю-ция приступила к созданию ещё одного вида, в которой попыталась совместить способно-сти последних: свиней и обезьян. Сестра Природа, конечно же, пыталась вразумить Эво-люцию, но было поздно…
Нельзя совмещать несовместимое. Эволюция до этого много пыталась эксперимен-тировать в подобном направлении, но всякий раз получались довольно несуразные созда-ния. Как правило, появлялись творения, противные законам Природы; существа, не при-способленные к гармоничному сосуществованию с окружающей действительностью. Та-кие виды живых существ, как правило, самоуничтожались, или Природе приходилось вы-правлять положение.
Эволюция в очередной раз создала несуразные творения. Так появились то ли обезь-яны, то ли свиньи, то ли, как говорится, непонятно что. Это были ужасные безволосые твари. Сама Эволюция, привыкшая к самым невероятным созданиям, ужаснулась. Но по-том подивилась: творения получились хоть и несуразные, но очень смешные и любопыт-ные беспредельно. Природа же не стала в очередной раз выговаривать сестре, а только сказала:
– Эти смешные, до ужаса похотливые и агрессивные существа вряд ли выживут. По моим законам им предстоит вынести тяжелейшую конкуренцию и с хищниками, и со сви-ньями…
Так была решена судьба нового вида живых существ. Было негласно решено не на-сылать никаких болезней, не выводить новых конкурентоспособных видов. Опыт подска-зывал, что лишнее вмешательство в естественную жизнь живых существ может иметь не-предсказуемые последствия для сотен других видов животных и растений. В таком случае приходилось воссоздавать уже прижившиеся виды, перемещать их в другую среду обита-ния и выкручиваться из положения, которое создавалось из-за маленького недочёта…
И сёстры не сочли необходимым извести несуразные создания. Они, оправдывалась Эволюция, получились как бы сами по себе. Пусть испытают тяжесть земного существо-вания. Может, своей нелепостью они смогут внести какой-нибудь кратковременную ра-дость в души создательниц…
Так, одна из неудачных попыток Эволюции, оставленная Природой в относительном покое, начала свой невероятный путь существования на планете Земля. Этому виду как новому в семье огромного животного мира предоставили привилегированное место. Им, дабы освоились, были выделены лучшие места обитания. Но данный вид сразу же показал свою оригинальность по отношению к окружающему миру.
Во-первых, новые создания были очень похотливы и в силу этого необоснованно аг-рессивны по отношению друг к другу. Они спокойно могли убить конкурента, причём, не ввязываясь при этом на открытый бой самцов. С самого начала эти твари делали всё ис-подтишка. Даже в то время, когда царствовала тёмная ночь, и основная часть природы была погружена в беспокойный сон. Причём могли использовать при этом камни и палки. А похоть их была настолько сильной, что почти каждый самец хотел обладать чуть ли не всеми увиденными самками. Вплоть до того, что самки, которых всегда было предоста-точно, даже могли торговать собой и наиболее хитрые из них могли даже занять особое место в обществе благодаря собственному телосложению. Чуть позднее – не пройдёт и нескольких тысяч лет – самки начнут щеголять достоинствами Природы и выдавать их за собственные.
Во-вторых, наравне с необоснованной жестокостью и агрессивностью, эти твари ока-зались весьма трусливыми и коварными существами. Непонятно, что тут было причиной , но мир, кажется, так устроен, что жестокость и трусость всегда сопровождают друг друга. Новоявленные же существа в силу похотливой агрессивности и неприспособленности к холодной окружающей действительности, цеплялись за собственные жизни любым спосо-бом. Они, как уже говорилось, могли исподтишка сбросить большой камень на голову со-седа, с которым недавно питались, а потом спокойно сожрать неудачливого соседа. По-едание своих собратьев по виду не приветствовалось Природой. Впрочем, и на этот факт сёстры поначалу закрыли глаза, полагая, что это следствие неприспособленности нового вида к суровому окружению.
В-третьих, новоявленные существа быстро переняли свойства организации некото-рых хищников и начали первыми охотиться, подстерегая животных исподтишка.
Чрезмерная похотливость этих тварей не давала пропасть популяции. Они умирали сотнями, но порождались тысячами, хотя срок беременности их был одним из самых про-должительных. Популяция быстро росла, и их количественное превосходство на опреде-лённой территории приводило к тому, что они становились всё более уверенными и бес-церемонными.
В-четвёртых, страх и маниакальная похоть как основные их уникальные особенности гнали их в другие места обитания. Вследствие собственной трусости и изощрённой под-лости они пакостили в одном месте и уходили делать то же самое в другое.
Этими основными свойствами и выделялись новые существа, напоминающие боль-ших крыс, недокормленных свиней и голых обезьян.
Неутомимый страх, постоянное несогласие с окружающим миром и собственными соплеменниками вынудило пралюдей к постоянной миграции с одного места на другое, к определённой социальной организации. Всеядность их была поразительна, ибо они пита-лись всем: и падалью, и свежим мясом, и плодами растений, подгоревшими трупами жи-вотных, и себе подобными существами.
Что для живых существ года, то для Природы и Эволюции мгновения. Они решили немного отдохнуть и посмотреть на дела рук своих. Работа была проделана огромная: бо-лее миллиарда попыток, из которых было создано около 500 миллионов живых существ – поистине грандиозная нечеловеческая работа!
Итак, ошибка Эволюции и недосмотр Природы породили на свет необыкновенных существ, которые уже не зацикливались в природе, как все другие животные творения; не довольствовались местом, определённым им их создателями, а пытались выжить любыми путями: коварство, хитрость и подражание были сразу же взяты ими на вооружение. Они подражали обезьянам и издавали групповые звуки против хищников, подражали хищным птицам и разбивали яйца о камни, подражали тем же птицам и строили себе жилища, под-ражали трусливым сусликам и ящерицам и пытались освоить прямохождение. Так, из страха, подлости и умения подражать эти полуобезьяны, полусвиньи породили своеобраз-ное явление, которое мы сейчас гордо называем мышлением – предвестником сознания…
Дальнейшее недовольство собственным местом в природе, усложнение социальной организации, основанное на съедении более слабых и овладение более аппетитными сам-ками, коварное и наплевательское отношение к собственной среде обитания из ошибки Эволюции создало высокомерное существо – человека.
Человек полноправно вступил в этот мир после победы одного племени над другим, когда были изнасилованы все самки соседнего племени, а самцы стали обедом и пленны-ми рабами. Это была первая победа человека над окружающим миром, ибо после такой непредвиденной жестокости и безалаберности, человек стал самым непредсказуемым тво-рением на планете… 

Пролог на земле
Случается так: оборачиваешься в прошлое и воистину веришь, что вчерашнее собы-тие произошло год назад, а события недельной давности пришли в настоящее из далекой призрачной жизни. Академические часы имеют обыкновение ломаться, правильно отсчи-тывают время только твои собственные. Не случайно, иной день прожигаешь в пару ми-нут, а другой растягивается в год... Но ты конформист и постоянно подгоняешь собствен-ные, единственно правильные часы по испорченным вселенским, ибо так удобнее жить относительно других: так знаешь, когда начнется любимая передача по голубому ящику, который всегда живёт в углу главной комнаты квартиры; так отчетливее представляешь, когда к тебе придет смерть.
– Скажи-ка ты мне: ведь такое бывает?.. Или всё-таки нет?.. – обращался Ян к соседу по гостиничному номеру, который развалил свое немаленькое тело на дешёвой пружини-стой кровати.
  – Вряд ли... По-моему, это только кажется, – отвечал ему уверенно грузный сосед, и глаголил он глупо-пьяным, но приятным на слух баритоном.
  – Только бывает, что кажется, но, может, кажется, что бывает? – не унимался Ян, желая поддержать какой-то немаловажный разговор, начало которого нам не суждено бы-ло услышать.
 – Ну и болтун же ты! Гонишь всякую херню, а я должен это выслушивать, – сосед говорил по-дружески, без злобы, и его баритон сделался еще приятнее. Выражался он с нежным украинским акцентом, и все в этом полулежащем представителе рода человече-ского было размеренное и спокойное, – на тебя глянуть, вроде бы и не дурак, но... то ка-кие-то рецепты начинаешь втулять, то романы ультрамодные вспоминаешь, о которых я и не слыхал, то про любовь начинаешь, как Пушкин прямо...
– То водку пьешь, потом блюешь... – то ли ради красного словца, дабы нарушить тишину, то ли ради шутки высказался Ян, и не знали эти два мирных собеседника, что данный застольный вечер через неделю для одного из них будет событием столетней дав-ности, далёким и призрачным воспоминанием прошлой жизни.
Только сентябрь, находившийся тут же за немытым окном гостиницы маленького, холодного сибирского городка, был неуютен и тёмен и ни за какие земные блага не согла-сился бы отступить от академических канонов всесильного времени. Унылая осень не за-глядывала в прокуренную комнатушку захудалой одноэтажной гостиницы, да и не об этой осени думали молодые люди. Они, вообще, ни о чем глобальном не размышляли. Они об-щались, что на человеческом языке означает обмен необязательной информацией...
Молодые коротали резиновое время россказнями друг другу о домашнем уюте, пили крепкое спиртное, закусывали дорогими колбасами и всё это, замешанное на крепком не в тему мате, запивалось мутной газированной бурдой. Они так по-своему отдыхали. Один из них был менеджером по реализации стальных труб откуда-то с Украины. Другой также называл себя менеджером. Он якобы продавал краску и стройматериалы. Оба хотели про-дать, чтобы заработать, обоим надоела эта захудалая гостиница с запыленными стеклами на некрашеных рамах.
Грузный сосед Яна уже более двадцати дней ежедневно ходил к одному и тому же коммерческому директору одной богатой организации по нефтедобыче и выспрашивал деньги за реализованные и доставленные бесшовные трубы. Но ежедневно он приносил обратно в комнату лишь кислую, недовольную от такой жизни гримасу и ставший при-вычным отрицательный результат. Часа в два Володя отправлялся обедать в некое частное кафе неподалеку. Уходил, на медленном медвежьем ходу кидая гостиничной хозяйке: «Я обедать в «Тюльпан» на 40 минут. Ключи беру с собой...». Часто вечером Володя отправ-лялся на переговорный пункт звонить на свою далекую Украину. Возвращался он обычно часов в десять вечера, осторожно держа в своих больших лапах полиэтиленовый пакет с разнообразной едой, а иногда и с бутылочкой спиртного. Дни его молодой жизни стали походить на тянущуюся жевательную резинку, у которой выжевали весь сахар. Время его словно впало в кому – за эти двадцать безликих дней он не совершил ничего нового для себя. Никакие новые откровения жизни не состоялись при таком однообразии, никакие чувства не беспокоили его большую крепкую голову. Впрочем, Володя этим был и дово-лен. Как и предполагали руководители, закинувшие в эту глушь Володю, ждать нужно было не менее месяца...
Володя не ходил в кинотеатры, потому что никогда туда не ходил; он не читал мест-ных газет – они не содержали интересной для него информации. Он только глазел в пото-лок и изредка в окно бездонными до бессмыслия глазами, разглядывал дешевые порно-графические издания, хотя так и не прочитал «Веселую попку» какого-то многоопытного автора-извращенца, и скорее всего, мастурбировал по ночам...
Ян также терпеливо совершал это неторопливое бытие в течение почти двадцати дней. Он тоже говорил о деньгах, которые почему-то не перечисляют за уже оприходо-ванный товар. «Есть некоторые тут, как все здешние – вечно задерживают деньги. Непла-тежи – недобрая местная традиция», – высказывался он с недоброй улыбкой на лице. Ана-логично Володе Ян впирал глаза, полные хандры и очарованной тоски, в голых девиц на серой газетной бумаге. Но в отличие от грузного соседа он аккуратно прочитывал всю ме-стную прессу, что-то чертил и писал в черной общей тетради, разглядывал карту города и окрестностей, много и умно говорил в пространство и курил, наполняя сизым дымом три-дцать кубических метров. При всем этом он порой становился задумчиво-мечтательным, и вид мыслителя смотрелся очень кстати на его мужественном лице.
Но бытие Яна сильно отличалось от существования огромного количества жителей этого мира, время для него было готово умчаться вперед. Оно затаилось, чтобы единым рывком умчать своего раба и носителя; оно стояло на низком старте, готовое резко вы-рваться из застойного настоящего в бурное будущее...
– Давай выпьем за успех, казалось бы, безнадёжного дела! – и Ян поднял гранёный стакан, в котором было несколько капель спиртного.
– Что-то не очень много ты пьешь нынче, – хитро проакцентировал Володя, залпом опрокидывая полстакана какой-то немецкой водки неопределённого производства и каче-ства.
– Видишь ли, наверное, я завтра уеду. У меня сегодня важный ночной телефонный разговор, и мне должны дать ценные указания, – Ян встал и начал вышагивать по комнате. Он всегда так делал, когда нервничал. Впрочем, об этом знали не многие, а лишь избран-ные вроде автора данных строк.
– ... моя жена прекрасно готовит, но любит всё пресное. А я люблю солянку, жирную острую сборную солянку, где много оливок, разных сортов колбасы и кусков мяса... – Во-лодя опьянел и уверенно перешёл на свою излюбленную тему общения, где фигурировала всякая информация об изысканных яствах и просто жратве. Вероятно, желудок занимал в его организме более важное место, нежели сердце и, тем более, мозг. Под фон баритонно-го кулинарного монолога Ян о чём-то сосредоточенно размышлял.
– ... надо просто взять три средних соленых огурца, мелко и не торопясь, ровными кубиками нарезать их, а грамм сто хорошей копченой колбасы нарезать ровными полос-ками, сантиметра по два длиной...
– Может, я вижу тебя сегодня в последний раз, медведь хохлятский, – перебил его Ян, – мне предстоит важная и очень непростая работёнка... Так что, давай... – он остано-вился и увидел, что Володе интереснее его собственный рассказ о сборной солянке, и уве-ренно плюхнулся спортивной задницей на кровать и усмехнулся. Яну в это время захоте-лось оказаться одному... Ему стало тоскливо, ему было жаль ничем не наполненных минут существования...
– … хорошо, если копчёная колбаска будет с жирянками. Кроме того, можно взять еще грамм двести вареной колбасы, если нет подходящего мяса. А еще лучше добавить мелко нарезанного настоящего сала...
I
Я – член человечества, которое насчитывает неизвестное количество лет собст-венной истории. Котёл его памяти, из которого напивается каждый новорожденный член миллиардорукого сообщества, уже давно переполнен. Из него постоянно выливается поверхностное и лёгкое. Внизу остаются плотные сгустки окаменевшей истории, в ко-торых без устали копаются небритые археологи. В истории остаются не все фрагмен-ты, но выделяющиеся. Пусть не самые лучшие, но самые выдающиеся в ту или иную сто-рону от посредственности. Человеческая память бережно хранит не только имена древнегреческих философов, но и Герострата, не только неустанных деятелей по совер-шенствованию человеческого сообщества, но и имена Писарро и Торквемады. Бессмерт-ные гены – цветы будущей жизни – заложили в каждого из нас по капле подлости и под-лили подсознательное стремление к злодеяниям...
Я в центре Вселенной, я в центре времени, я – то единственное, что в этом мире присутствует для меня. Страдания сгущаются вокруг тела моего, а мечты растекают-ся неприятными слюнями на надоевшем и немытом лице бытия.  Я, как и все окружаю-щие, слишком завишу от времени, ибо всегда присутствую в определенной точке, в кото-рой соединяются векторы пространства и времени. С этой расчерченной площади бы-тия не ускользнуть. Я не могу перескочить в иной мир, не могу опрокинуть разлинован-ный до миллиметра лист присутствия, не могу вырваться из центра Вселенной, в кото-ром пребываю ежемгновенно. Впрочем, достоин ли существования задогматизированный мир, который оправдывается тем, что в нем есть какой-то смысл? Вопрос без ответа…
Во мне созрели гроздья гнева (именно название запомнилось в том романе). Почему-то это словосочетание вторгается в мою память, раздвигая там все приятное и ласко-вое. Всё у меня под одной черепной коробкой, под волосатым капотом: и желания, и мыс-ли, и боль, и гнев, и радости. Химические реакции, которые протекают там, сталкива-ются друг с другом, вызывая боль и гнев, которые в свою очередь служат катализато-рами новых реакций.
Я понял, что не живу, лишь надеюсь на жизнь в будущем. Не старею, но незаметно умираю, ухожу из жизни. Это никчемное течение в никуда можно остановить лишь хо-рошим завалом, ибо маленькие камушки повседневного мелкого труда легко смываются рекой времени и обстоятельств. Счастье истинное – неведение собственного ничтоже-ства...
Безмолвными свидетелями мыслей молодого Яна были лишь незрячие голосеменные сосны, мохнатые кедры да труднопроходимые буреломы. Он вышагивал по податливой таёжной земле, отдающей холодом и смертью. Миллионы жизней погребались ежеминут-но в этом грунте, и Яну не хотелось бы становиться очередной жертвой. Он понимал, что тысячи жизней в мгновение улетучиваются вследствие случайности, и нет ни одного мыс-лимого создания, способного предугадать сложность несущихся по времени случаев. Триллионы явлений сплелись в огромный клубок, являясь причинами и следствиями друг друга. Размотать эти нити не дано никому. Случай правит миром. Мы рождены по воле случая, случайный выбор из тысяч оплодотворяющих сперматозоидов, лотерея места и времени рождения. Мы не выбираем родителей, город, национальность, будущее матери-альное положение. Мы рождаемся свободными лишь на несколько миллисекунд. Вот нам уже определено место под солнцем, нам дают имя и заносят тем самым в многомиллиард-ный список сообщества. Врачи интересуются здоровьем, чинуши определяют тебя соглас-но социальному (самое много- и ничего не значащее слово в нашем лексиконе) положе-нию, по твоим родителям тебе негласно дают группу. Тут же ты приобретаешь нацио-нальность и даже вероисповедание. Поэтому слишком ошибается тот, кто думает вслед за болезненным Руссо, что люди рождаются свободными и равными. Мы рождаемся рабами, и, в первую очередь, рабами случая.
Неведомое – единственное, через которое лежит дорога к намеченной цели. Цель – желание познать мира. В этом нет аксиоматичности, это банальность. Достижение цели для Яна было для него излечением. Если бы он отказался от проделанного, ему бы при-шлось заболеть, он уже не смог бы обывательски присутствовать на этом свете, как это делают миллионы людей. Он бы не мог... Как не могут сумасшедшие, шизофреники и другие психически больные клетки общечеловеческого организма.  Слишком глубоко за-села в мозг идея о том, что совершение подобного дела не только позволит решить кучу проблем, но и испытать своё везение. Ведь мир тривиален, если относиться к нему, не вы-зывая подозрений. Мир испугается, если ты намеришься узаконить какую-то философ-скую модель мира, пожелаешь осуществить общественные преобразования. Действитель-ность любит доступность и простоту. Зачем? – это вопрос. Ответ: чтоб быть богатым, чтоб получить больше наслаждения от существования, чтоб управлять другими и не надры-ваться в поисках радостей и благополучия. Такое понятно всем: и преступникам, и рабо-чим, и юристам, и писателям, и политикам. Мир – кусок реальности, поделённый на соб-ственности двуногих существ, перепродаваемый ежеминутно – похож на большую плю-шевую игрушку, которую делит дорвавшаяся ненасытная моль.
Случайные семена породили деревья, цветы. Грибы от случайного дождя начинают расти неуемно быстро и покрывают таежную землю разноцветными шляпами. Сотни стволов умерших деревьев продолжают висеть на живых, своими наклонами нарушая норму вертикальности бытия. Впереди только деревья, только тайга, холодная и непри-ступная, не ведающая зла и добра, порождающая жизни и убивающая без сожаления. Тай-га, приспосабливающая живые существа под себя, и приспособленная сама только ко вре-мени и к состоянию огромной планеты. Впереди только деревья, которые лишены виде-ния мира. Их ветви, напоминающие морозные узоры на фоне неживой природы, и в то же время исполинские руки живых созданий, закрывают солнце и небо. Ян находился на дне серо-зеленого моря, и не было ничего движущегося вокруг него, хотя кругом жили мил-лионы невидимых существ...
Лес, приводящий в неведомый трепет обцивилизованное человеческое существо; лес, в котором уют можно отыскать только в смерти. Он бесконечен, он свиреп, он словно молох, поглощающий ежесекундно тысячи жизней – это тайга. Она вобрала в себя непро-шеного гостя – одинокого молодого человека. Он быстро перескочил границу цивилизо-ванной жизни и окунулся в неизведанное. По неопытности своей это новое существо ве-рило в описание тайги, которое было вычитано им из книг и услышано из разговоров, но его вера оказалась ошибочной. Перед молодым человеком простирался многокилометро-вый серо-зеленый ад.
Вера, порождающая ошибки; расчеты, не сбывающиеся на практике – неведомый грех, порожденный самоуверенностью разума. Создавая собственную веру, люди вступа-ют в опасную сделку с собой и с реальной жизнью...
В первые же часы своего пребывания в лесу, Ян понял, что он серьезно ошибся в своём представлении огромной и красивой тайги. Она была серой, грязной и страшной, как чудовище... Всего пять букв, не имеющих зловещего звучания; короткое слово, обо-значающее непроходимые топи и однообразные бесконечные деревья...


II

Ян ушел в тайгу. Он сбежал в царство сосен, елей и кедров; в королевство без коро-ля, где законы просты и ясны, где нет надуманных правил человеческого бытия, где до сих пор обитают дикие животные и чувствуют себя хозяевами пространства. Всю свою жизнь дремлющие сосны, эти далекие неподвижные предки животных, своими ветвями не схватили Яна, они не видели его, так как природа не дала им зрения ввиду их неподвиж-ности в пространстве.
Сосны и без глаз дошли до необходимого им совершенства в своем роде и присутст-вовали в своей простой экзистенциальной жизни и не видели, и не ведали цели. Им было совершенно безразлично, что какие-то движущиеся существа пробегают под ними, пожи-рают друг друга. Голосеменные не могли знать, что давно превратились в товар, и их цен-ность определяется кубическими метрами древесины. Но они были живыми, потому что росли, потому что семена их порождали новую жизнь...
Около двадцати минут по гулкому разбросанному поселку, и около часа по лесу Ян бежал изо всех сил. За полтора часа он только вспотел, ни о чем не мог думать. Просто уносил ноги, точнее, собственное тело подальше от места преступления. Ян не почувство-вал зловещей тишины тайги, тайных шорохов, шараханья испуганных зверюшек. Он только чувствовал собственное дыхание, бесчисленное количество сучков, на которые по непривычке сначала натыкался. Но вскоре Ян начал их видеть, глаза его постепенно при-выкали к холодной тьме. Он различал очертания огромных сваленных деревьев, похожих на сторуких великанов, чёрных в ночи сухих и опасных сучков.
Но и через эти полтора часа, несмотря на физическую усталость в теле и тяжелое прерывистое дыхание, Ян не остановился, а продолжал быстро продвигаться. Страх, что его могут догнать, подгонял Яна. Он еще чувствовал в себе прилив сил, и ему казалось, что в таком темпе сможет пробежать целую вечность.
Но до утра было далеко.... Он то и дело начал падать, и только после падений Ян на-чинал чувствовать прелый запах тайги, слышать его таинственную и опасную тишину. Сколько раз в эту ночь неприятно спотыкался о невидимые коренья, проваливался в мох, в болото, набредал на засасывающие в себя холодные бездушные лужи, натыкался на хо-лодные стволы.
Достаточно быстро для темного леса – пока еще не такого густого – Ян пробирался безостановочно всю ночь. Наступало утро, незаметное, хмурое, серое. Воздух был пропи-тан сыростью, земля покрыта мхами, небо спустилось к самым верхушкам деревьев.
Постепенно сбавляя темп, он прошагал практически без единой остановки весь ко-роткий световой день, и впереди его ждали все те же бесконечные деревья, сгнившие стволы, плесень, топи и жуткая темнота. Он несколько раз порывался остановиться, желая открыть сумку, висевшую за спиной – но снимать ее было долго, и не было подходящего места, чтобы присесть. Он постоянно откладывал и откладывал, и даже не заметил, что наступили очередные сумерки. Наступившая ночь после серого дня казалась затмением, последним окончательным затемнением на этой земле.
Неожиданно Яну захотелось развернуться... Ведь он знал, что через пятнадцать часов сможет выйти обратно, а впереди?.. Он не знал, что его ждет впереди, ибо впервые почув-ствовал, что тело отяжелело, что усталость валит его с ног, что он может не дойти. Ему даже показалось, что эта долгая ночь может оказаться последним пристанищем для его жизни... Но холодный, верный разум молодости в себе отогнал подобные мысли, и Ян продолжал идти, всё медленнее и тяжелее...
Когда темнота полностью захватила бездушный лес, Ян упал и решил немного поле-жать. Силы были на исходе, поэтому он решил переночевать. Руки сами начали хватать близлежащие ветки, мох и все, что попадалось под руку. Ян ползал на четвереньках и на-чал готовить постель на упавшем стволе огромной сосны. «Главное, подальше от земли. От той земли, которая породила нас, но мы топчем ее. И за то, земля снова хочет нас за-брать к себе. Главное, подальше от холода земли», – бормотал он, натаскивая мокрые гни-лые ветки к себе на постель.
Он пытался согреться хотя бы в мыслях и поэтому заставил себя мечтать об Италии и далеких островах Средиземноморья, где загорелые люди с белозубыми улыбками будут открывать ему двери в гостиницах. Он обязательно поедет на карнавал в Рио-де-Жанейро. И он пытался представить нескончаемый парад эротических танцев горячих латиноамери-канок.
Как-то один из знакомых Яна высказался о смысле человеческой жизни: «Мы рожда-емся исключительно, чтобы вкусно поесть и весело провести время с девочками. В прин-ципе, для этого я и простаиваю на базаре целыми днями... Если бы во мне не было этого полового стремления, то я мог бы пойти на какое-нибудь легкое производство». Этот тип торговал автомобилями и деталями на рынке и упрямо накапливал деньги на новый авто-мобиль, на котором он поедет снимать девочек по вечернему городу. Сексуальные притя-зания слишком сильны в человеке, и если он их сдерживает, то могут произойти даже психические расстройства. Именно к этому вел торговец на рынке. И Ян не случайно вспомнил эти слова. Неужели жгучие латиноамериканки и филиппинские проститутки, розовый квартал Амстердама и простые девочки в его городе сыграли не последнюю роль в совершении им преступления? Далеко не последнюю... Ян это почувствовал, потому как знал, что стоит ему остановиться в хорошей гостинице, наесться, отдохнуть, немножечко выпить, и он готов будет спустить кучу денег на каких-нибудь смазливых путанок. Он даже презирал себя за это, но в то же время пытался теоретически оправдать и успокоить себя. «Это природа, это жизнь, от которой не убежишь...».
Ян лег, он лежал целую вечность, но так и не смог заснуть. Сырой холод, пахнущий небытием, пронизывал тело. Тяжелые мысли остужали душу. Наверное, у каждого чело-века есть картины, которые, как ему кажется, он увидит перед смертью. Теперь Яну ви-делся шалаш, обрыв над широкой Волгой – все это в серых тонах, которые постепенно темнеют и становятся совсем чёрными. Это навязчивое видение он никак не мог про-гнать...
Несколько часов он пытался принять удобную позу, задремать, но только промерз. Конечности затекли до боли. Вдруг он неожиданно осознал, что если не встанет и не про-должит путь сейчас, то не встанет никогда. Самое обидное, никто не заметит его исчезно-вения из жизни. Поэтому, собрав силу воли и все, что еще осталось, Ян встал. Он продол-жит путь, он пройдет столько, сколько потребуется для того, чтобы дойти до Большой до-роги, по которой едут большие машины, до жизни, где существуют подобные ему теплые существа...
Подсчитывать, сколько километров или часов осталось до спасительной дороги, Яну было некогда. Точных ориентиров не было – так что оставалось только продвигаться впе-ред в точном направлении, которое ему указывала стрелка компаса. Это был практически единственный путь спасения из глухого сибирского поселка. Тайга стала убежищем одно-го человека от других. Она одинока, она живет без человека; тресками, шорохами напо-минает о себе. И холодеет сердце от душераздирающего визга невидимой твари над голо-вой; и вздрагивает тело от ломания сучьев каким-то неведомым существом – непонятный холодный страх невидимого мира. Ян вздрагивал и снова пробирался вперед – и так це-лую вечность. Минуты растягивались в часы, каждый час походил на полжизни...
Рысь жила по своим животным кошачьим правилам. Она охотилась, выживала, голо-дала. Иногда, при удачной охоте, она наедалась до отвала и тогда неделями могла отды-хать. Врагов у неё в тайге почти не было. Но пропитание приходилось добывать тяжёлым трудом.
Она до этого не видела людей. И вот перед ней появилось сгорбленное двуногое су-щество, которое шло, пошатываясь, и явно не было не способно обороняться. Кошачьи инстинкты не могли быть ошибочными: тёмное творение было обессилено и являлось хо-рошей добычей…
Ян не ожидал нападения, но большая кошка оказалась слишком самонадеянной. Её прыжок пришёлся в локоть Яну, и когти лезвиями распороли куртку и левую руку челове-ка. Правая рука человека тут же успела вытащить нож, и падая вонзила в пахнущий смрадной мочой живот рыси стальное холодное лезвие. Таёжная кошка сама напоролось на мучительную смерть от ужасного ножа – многовекового орудия двуногих существ…
Схватка длилась около двух секунд: почувствовав в себе сталь, распарывающий внутренности, рысь зарычала и отпрыгнула в сторону. Ей оставалось принять мучитель-ную смерть от отравления, а человеку предстояло перебороть очередную боль от жгучей раны на груди и распоротого левого предплечья…

Сомнения в невозможности предполагаемого и точно рассчитанного не могли его оставить. Желание снова вернуться в свой мир, мир людей, людского горя и радостей, счастья и подлостей, охватили Яна в сумерках уже второго утра с такой силой, что он за-плакал. Ян сам не заметил того, что плачет – просто споткнулся и в очередной раз ушиб колено, а вторым сапогом захлестнул воду, и забегали по поверхности лужи капли ледя-ного тихого дождя. И слёзы у Яна потекли в неосознанном ансамбле с этим плаксивым журчаньем. Тысячелетняя природа мудро смотрела невидимыми глазами на него, она не церемонилась с несчастьем одного их своих созданий. Без жалости смотрели тысячи де-ревьев на плачущего юношу. Брезгливо падал на него дождь. Безмятежно шагало время по своим академическим канонам, не признавая ни эмоций, ни красоты, ни добра. Тайга была ни утомленной, ни красивой, ни злой; она была чужой. Яну хотелось избавиться от этого холодного безразличия. Он был единственным носителем эмоций и безумных желаний в этом древесном мире. Он не мог приспособиться к этому окружению с ограниченным ку-сочком серого неба. Порой ему хотелось вернуться, пусть нищим, но только бы вернуться в мир людей. Какая-то стена выросла между ним и тем миром, в котором прожито столько лет, столько потеряно и приобретено. Но Ян сам обрек себя на это временное жестокое одиночество, он сам выбрал путь, сам завёл своё тело в эти холодные дебри с болотами и призраками, туманами и скользкими стволами...
Ноги отсырели, ему чудилось, что в сапогах плоть растаяла от воды и остались толь-ко кости; колени дрожали от холода и усталости; пальцы рук коченели, как зимою на мо-розе, а чертова шапка  практически не грела и только отягощала голову. Брюки и теплые индийские кальсоны отяжели от сырости и стягивали мокрые трусы, обнажая талию, и не было сил подтянуть их. Ян несколько раз думал о своих почках. «Они и так простужены, черт возьми! А теперь я могу вообще после этого подвига уйти на операцию... Впрочем, бог с ними, с почками... Главное, когда же это все кончится?..»
Рукав кожаной куртки превратился в лохмотья – «Сам виноват... Видел, что зацепил-ся, и все равно дернул, как псих». При каждой остановке тело коченело, поэтому он боял-ся остановиться даже на миг. Ян двигался, а впереди были туман и пелена грустного дож-дя, который может навевать задумчивость мыслей, если на него смотреть из уютного до-мика. Но этот дождь был безжалостный, пронизывающий.


III
Дождь продолжался... Яну вдруг мучительно захотелось есть. Он вспомнил, как Во-лодя – его последний сосед по гостинице – любил вкусно поесть и много говорить о кули-нарии.
Яна начинала понемногу охватывать нервозность, это расходовало силы. Он чувст-вовал, что близок к отчаянию... Сигареты кончились – последнюю выкурил на так назы-ваемом «ночлеге». После этого «ночлега» Ян никак не мог согреться, и предчувствие над-вигающейся болезни уже не оставляло его. Нужен был костёр, но кругом было сыро. При-пасы, спички, сухой спирт – все это висело за спиной. «Впрочем, спички наверняка отсы-рели, и костра мне уже не видать».
Единственная приятная тяжесть висела за спиной. Она согревала не только спину, но и душу. Там лежало все то, ради чего Ян совершал этот нечеловеческий переход через жуть таежного бесчувствия. Там же лежала одежда, сухая, чистая... Но он терпел – ещё далеко до Большой дороги, рано доставать заготовленные припасы.
Он выберется, и тогда... Первым делом он поест. Зайдет в какое-нибудь захудалое кафе и возьмет обычный суп, наберет обычных горячих котлет, и горячего крепкого чая... А потом, на большой земле он ежедневно будет есть сервелат, карбонат и лучшие блюда из рыб. Сколько вкусного и недоступного привиделось ему вдруг, что закружилась голо-ва... Он чуть не упал от боли в желудке – молодость давала себя знать: его организму тре-бовалась пища... Ян всегда любил вкусно поесть, и не только вкусно, но и много. Он не считал чревоугодие каким-то грехом; если хочется, почему бы ни наесться до отвала? Те-перь ему почудилось, что именно за прежнее невоздержание в еде его так наказывает же-лудок. «Отшельники неделями держат пост... Но они же не делают в это время таких про-гулок по тайге. Они созерцают жизнь... Угодники божьи, о чем они думают во время со-зерцания, хотелось бы мне знать?..» – и Ян под эти мысли снова споткнулся почти на ров-ном месте. Жидкие ноги уже отказывались держать его, но он оперся о дерево, и просто-нал: «Хрен вам всем! Все равно я выберусь отсюда...» Он снова заплакал, но то были сле-зы злости на всё, что его окружало, и на всё, что его будет окружать...
Большая дорога – это теперь его главная цель жизни. Той жизни, которая была про-жита в пару дней. В первые же сутки глубокие рассуждения, болезненное самооправда-ние, самоуспокоение, идиотские мечты о возвышенном небе Италии опустошили его го-лову. Ему не хотелось ни мечтать, ни думать будущем. Стройные крепкие мысли, копо-шившиеся в его голове в начале пути, начали подкашиваться, они скакали и прыгали, как поросята в агонии. Работали теперь они только в одном направлении – выжить, дойти до Большой дороги, до спасительной автомобильной трассы. Как хотелось молодому, только начинающему жить юноше поскорее и навсегда покинуть жестокую, мрачную бездорож-ную тайгу, тающую в себе безжизненный холод и широко раскрытые пасти смерти. Ни единого человеческого следа!..
Ян продвигался, перелезал через стволы деревьев, окоченевшие руки держали ком-пас, ноги толком не слушались. Но останавливаться он не имел права, если хотел жить. «Вдруг компас врёт! Чертова какая-нибудь аномалия и приблужу куда-нибудь... Хотя я знаю, куда... Трое суток я уже не выдержу». Сомнения закрадывались и отнимали его по-следние силы еще и потому, что где-то на половине пути он должен был выйти на поселе-ние хантов, а потом на прорубленную линию электропередач. Линию высоковольтной ли-нии он пересёк, а вот поселения, где проживали в основном ханты, не обнаружил. Но ведь и пройти мимо маленькой деревушки в таком тумане можно было в двухстах метрах. Помнится, Ян думал о том, что надо будет обойти поселение хантов, но теперь ему хоте-лось увидеть людей... Не предполагал Ян, что за двое суток он соскучится по себе подоб-ным существам, по тем, кого презирал, по тем, которых убил... Хотя не по людям соску-чился Ян, а по нормальному отдыху. Если бы он был местным. Но он вырос далеко отсю-да: где-то там, далеко на западе была его родина. Нежели компас указывает правильно, то Ян с каждым шагом приближался к ней.
Ян знал в прошлой жизни и настоящую усталость, и физическое изнурение. Но хо-рошая еда и крепкий долгий сон быстро восстанавливали силы. Молодой организм прихо-дил в нормальное состояние, и тогда отступали болезни. Но теперь... Когда он сможет полноценно поесть и нормально поспать? Ян чувствовал, что его организм уже поджида-ют многочисленные болезни – предвестники мучительной смерти. Но болеть нельзя! По-бедить болезни можно только движением. «Движение – жизнь... Надо сделать переход, и я сделаю, – скрежетал зубами Ян, – переход. Хорошо сказано, черт возьми! Как Ганнибал со слонами да через Альпы...» Да, это были для Яна настоящие Альпы, за которыми ждали его италийские равнины с виноградниками, кипучей жизнью и улыбающимися итальян-ками. Подобные мысли словно добавили сил в загнанное тело Яна, и он задвигался энер-гичнее, преодолевая очередной завал в тумане по промокшим стволам погибающих кед-ров. «Путешествие в теплые края будет первое, что куплю я себе, если, конечно, хватит денег...» – внезапно проговорилось вслух.
В большой чёрной сумке, пошитой неизвестно где и неведомо кем и надетой теперь на плечи Яна на манер рюкзака, лежало все то, ради чего всё ЭТО совершалось. В этой сумке, отдельно от всего в черном пакете находилось богатство, выражаемое в бумажных купюрах. Этот черный пакет сыграл роковую роль в жизни нескольких людей. Одним из них был Ян.
Ян – высокий смуглый юноша, встретивший в своей жизни 28-й Новый год, с чер-ными глазами на вытянутом лошадином лице, густобровый, с уродливым кривым носом и широким несимметричным ртом. Асимметрия лица говорит о злых, скрытных намерениях человека, – лопочет психология физиономии, но, ведь согласитесь, нельзя определять нравственные качества личности только по лицу, как нельзя определить характер человека по звездам, что бы там не городили астрологи.
Жизнь на планете шла своим чередом. Ученые тихо и буднично ломали свои натру-женные головы в пропахших лабораториях и кабинетах, исподтишка мечтая о новых от-крытиях, и о новых повышениях по службе. Писатели и сценаристы застревали на каком-нибудь простеньком предложении в сочиняемом тексте и нервничали, курили, пили креп-кий черный кофе. Спортсмены сжимали зубы и старались преодолеть необоримое пред-стартовое волнение, которое давило на грудь и неприятного вкуса комом подкатывало к горлу. Каждый старт, каждая статья, каждая телевизионная передача отнимали у челове-чества миллионы нервных клеток. Каждая новая единица человечества требовала от дру-гих страшных болей при появлении на свет. Но все открытия, статьи, выступления про-двигали гордое человечество вперёд на определённом пути, условно названное прогрес-сом... Человечество обогащалось знаниями, событиями, примерами из собственного суще-ствования для подражания другим и воспитания остальных. Человеческое сообщество двигалось и двигалось, но куда?
Ян тоже двигался, но в отличие от беспутного человечества, породившего его, у мо-лодого человека имелась конкретная, конечная, и, в общем, не бессмысленная цель – уме-реть богатым и славным. Ян считал, что другой цели в данном сообществе и быть не мо-жет. Кто-то говорит о служении обществу, об интересных делах, о призвании, о детях, о любви и тому подобном, но где-то внутри все равно лежит стремление к власти. К власти над женщиной, к власти над людьми, над обществом. Это Ян усвоил хорошо, даже слиш-ком хорошо. Его ничто и никто не мог переубедить...
Одной из основных сил, которая двигала Яном, был страх. Неотвязное чувство, что за ним гонятся, трясло его. Ян не мог без дрожи представить то, что будет, если его пой-мают. Порой он ощущал запах той атмосферы унижения и издевательств, слышал затыл-ком слова: «Козел! Ублюдок! Скотина!», представлял взгляды презрения... После этого он не будет ничего чувствовать в данном мире, кроме запаха собственной соленой крови... Страх явился одним из самых важнейших причин его неутомимого перехода. Да, может, нужно было отказаться от этого жестокого деяния. Зачем ему нужно было все это? Живут же люди честно! Нет, все это глупо. Ян успокаивал себя. «По велению закона времени ка-ждый момент настоящего уходит в прошлое; и эти моменты тяжелого настоящего раство-ряются в безостановочном конвейере жизни, и всепротирающие жернова времени загла-дят и эти шершавые события... Скоро это кончится. Хоть как, но кончится. Закончилось же то удушающее ожидание перед ЭТИМ,  ведь всё понемногу, совсем незаметно, по за-кону непрерывности времени, возвращается в прежнее русло» – тешили холодные мысли Яна, они не согревали его. Где-то внутри он чувствовал жуткую боязнь, и ничто не могло победить этот животный страх. Он разговаривал и словами пытался оправдать и успоко-ить себя, но что такое слова!? Ян знал, если он попадёт в руки стражей порядка, то вряд ли выживет. Он будет растерзан, умрёт позорной смертью, ибо не будет для них человеком, но объектом мести.
Лишь оптимистические думы о сумке, которая висела за спиной, согревали Яна. Там лежала сумма, достойная этих испытаний. «В принципе, люди гибнут за принципы, за глупые идеи, подыхают пачками по пустякам, просто так, словно оправдываясь перед ро-диной, другими людьми за предоставленную жизнь. А я хоть страдаю за смысл собствен-ной жизни, и знаю, что в случае победы меня ждет вознаграждение...» – и ему становилось бодрее. «Только бы снова не упасть», – каждое новое нечаянное падение причиняло ему острую физическую боль, вместе с тем он ощущал и падение духа. «Не падать духом!» – подбодрил Ян себя, когда в очередной раз спотыкнулся о гнилое дерево. Ему оставалось только громко и сильно обматериться, поскрежетать зубами, и, стиснув скулы, идти дальше. Но злоба, и он понимал это, отнимала силы. Страх заставлял вновь и вновь под-ниматься молодого героя и гнал далее... Страх перед людьми, которые словно гнались за ним, страх перед неведомой природой, которая, казалось, читала его путаные мысли.
После очередного падения, Ян, выругавшись и нелестно помянув бога и всех двена-дцать апостолов, почувствовал в левом кармашке сумки нож. Это был его нож. Беззаботно и мирно лежал этот злой и холодный кусок металла, беспечно он плелся за своим хозяи-ном. Это был прекрасный нож с удобной рукояткой и специальным канальчиком для вы-текания крови жертвы.
Однажды Ян помогал колоть свиней. Помнится, Ян не в шутку разволновался. Он не умел усмирять заколотых поросят... И вот они вдвоем зашли в стойло к своим жертвам: маленький, неприметный и сухощавый дядя Саша – настоящий профессионал своего дела – и Ян. Дядя Саша тихонько заходил к поросятам и просто становился рядом. Он не смот-рел на свою жертву, словно зашел сюда только погладить их за ушами, или за какой-нибудь чепуховиной. Вся его поза, все его движения говорили о полном спокойствии, об абсолютном миролюбии. Но вдруг, словно между прочим, дядя Саша приближался к сво-ей жертве и начинал его гладить. Он не делал никаких резких движений, никаких замахов, – даже ножа не было видно... Погладив борова, он просто небрежно отходил в сторону. Тут же слышалось журчание – это ручьём текла кровь прямо из сердца животного. Боров похрюкивал, словно от удовольствия, и почти не было слышно визга. По крайней мере, в этом хрюканье не чувствовалось какого-то испуга, предсмертного хрипа. Более того, чув-ствовалось какое-то облегчение животного от тяжести бренного мира, освобождение от нелёгкого бремени бытия. Да, смерть для борова была легкой, ровной и даже какой-то обычной, хотя смерть для всего живого никак не может быть обычным явлением. «Это живое существо оказалось счастливее многих, – подумал тогда Ян, следя за медленно опускающимся на пол животным, – все живое, включая и людей, можно разделить по спо-собу их умирания. Умирающие долго, от болезней, от старости, естественной смертью в теплой постели – это первые, и они самые несчастные. А умирающие неожиданно, без осознанной боли и выводов совершенного существования – это вторые. Они не успевают оценить положение и просто засыпают, чтобы больше не проснуться. Это – счастливые. Смерть – самое неприятное и страшное, потому что смерть – некий обязательный итог нашей жизни. Смерть порождает суеверия, религии, страх. Вся жизнь – только подготовка к смерти. И люди, которые мечтают умереть в уютном доме, желают умирать долго, сами делают себя несчастными. Жизнь – прекрасная штука, если правильно подготовиться к смерти, а нож – лучшее и самое надежное оружие, если им научиться пользоваться. Тогда Ян понял, что ножом можно творить чудеса. Обычным ножом с хорошим колющим лез-вием из хорошей стали и удобной ручкой... Именно такой и лежал беззаботно в специаль-ном кармане сумки.
Ян не был обычным мелким преступником, уркой, идущим на преступление как на святое дело. Он был расчетливым, знающим как себе, так и другим цену, жестоким убий-цей. Стал он таким не вследствие неудачного воспитания или испорченного окружения. Не страдал мягким нравом, но и не был жестоким подростком. Он не вырабатывал специ-ально норму собственного поведения, не вычитывал идей из книг. Ян просто поставил пе-ред собой программу: во что бы то ни стало добиться материального благополучия, чтобы иметь так называемую и возвеличенную ввиду отсутствия её в жизни «свободу», чтобы не изменять любимой работе, чтобы иметь возможность «по-человечески» отдохнуть. Он не был глупым Подростком, возмечтавшим превратиться в Ротшильда; он не был профес-сиональным грабителем, захотевшим куражной жизни. Нет, Ян был человеком, прези-рающим «великое» и самовлюбленное сообщество людей, в котором родился и вырос. Он хотел, как можно больше освободиться от проклятого общества. Этого можно было до-биться, только став богатым и материально независимым от общества. Тем более Ян не был философом, он никогда не делил людей на обыкновенных и необыкновенных. Не тер-зали его разум вопросы типа: имеет ли он право? Нет, это необходимость жизни. Окунув-шись в эту идею, Ян уже не смог вырваться из цепких лап своей мечты: одним махом вы-рвать у несправедливого в корне общества то, что может принадлежать кому угодно? А почему бы не ему? Сколько он наблюдал мир, и не видел в ней ни логики, ни смысла. Столько обманутых, покинутых, горбом своим зарабатывающих хлеб насущный на этом свете, столько обкраденных другими людьми. Каждого приучили работать на невидимое общество, государство. И кто-то в это же время делает деньги «из воздуха». Ян знал, что это не воздух, а перераспределение.
Каждый рождается обязанным, должником, и должен отработать собственную жизнь. Люди не разгибают спин от нелюбимой работы, они за всю жизнь ничего не полу-чают взамен, кроме болезней и материальных благ, которые становятся ненужными с приближением к смерти...
«Они говорят, что радеют за детей, что все нажитое останется их потомкам. Но, как ни странно, их дети совершают тот же круг жизни в обществе, потому что долги имущих лишь увеличиваются...» – Ян не понимал людей, заводящих детей в двадцать пять лет. Может к сорока, если станет совсем скучно. А лучше всего не приводить еще одного должника в несправедливый мир.
Ян побывал в шикарных гостиницах Москвы и любовался стенами, люстрами, ков-рами, удобствами, глазел на шикарно одетых мужчин и женщин. Напыщенные, самодовольные, ничего полезного не сделавшие в жизни, они вышагивали по коврам, ежевечерне пили  дорогое шампанское. Они были рождены в ином мире – лотерея жизни. В том призрачном царстве все стоило денег и связей – невидимых нитей современного приблатненного общества. Но настоящей кровью данного королевства сытости и благополучия оставались деньги. Они кружились вихрем перед Яном. На вид обычные люди в казино проигрывали такие суммы за час, которые могли бы осчастливить целые семьи где-то в провинции на всю оставшуюся жизнь. Но жадность этих тел, завернутых в лучшие тряпки мира, не имела предела. Они презирали бедность, и были самодовольны и сыты... В этом обществе можно было быть кем угодно – бандитом, сутенером, наемным убийцей, магнатом, обманщиком, мошенником, кем угодно, только не нищим. Нищета презиралась, она была самой страшной карой для этих расфуфыренных господ жизни.
Потом Ян летел в деревню и смотрел на убожество, на мелкие людские радости. Он с тоской разглядывал деревенских людей, которые работали и работали, 350 раз в году на-девая грязную рабочую одежду, а потом, приехав в город, не верили ценам на колбасу. Они даже представить не могли, что за всю жизнь не увидят таких денег, какие держит ежедневно в руках какой-нибудь мошенник в московском казино. Деревенские жители говорили о сказочной жизни столичной, как о сказке – недоступной и прекрасной. Это по-ложение в России укоренилось с царя гороха, точнее со времен Екатерины Второй, когда богатство императорского двора было сказкой для Европы и всего мира. Самые богатые люди всегда были из России, несмотря на то, что здесь же умирали с голода тысячи лю-дей.
Уже давно, до появления на свет Яна кто-то поделил людей на проедающих эту жизнь и на тех, кто работает для этого, и за всю жизнь даже не видит кусочка столичной пресыщенной жизни. Молодой человек ясно осознал, что многое в жизни зависит от слу-чая. Но случай истинной удачи может ни разу не подвернуться за короткую жизнь. Соот-ветственно, такой случай надо создать. Удача человеческая заключается в тривиальной схеме – нужно лишь быть в определенном месте в определенное время. Но не просто быть, присутствовать, а суметь использовать из этого максимальную выгоду.
Ян решился сам создать свою Удачу – если уж не везло до этого в дрянной жизни, то зачем быть в ней и далее; каждому необходимо сыграть в рулетку со своей жизнью, испы-тать своё везение...
Яну в одно время пытался понять путем логики обычный смысл существования, но вскоре ему пришлось отвергнуть все известные теории, начиная с христианского пожела-ния добра даже врагам своим до экзистенциального «собери в себе частичку от всех». Все они стали ему противны до тошноты. Ведь теории не могут быть глупыми по сути, они могут быть только вредными и безвредными, но никогда – полезными. Полезными могут быть справочники и учебники. Преуспевающими в жизни были люди, которые не имели никаких теорий, которые плевали на любые принципы. И счастливчики шли по жизни без глубоко намеченной цели, тем более не торопились услужить обществу. Отсутствие раз-дутой цели – это минимум основы нормальной жизни, потому как, раздувая свою цель, человек начинает считать себя обязанным, и ограничивается собственную свободу.
И вот, переваливая своё разбитое тело через очередной бурелом, Ян еще не верил, что ему что-то удалось. Ему не верилось. Казалось, что какая-нибудь мелочь испортит де-ло. Казалось, как бы он ни старался, все равно произойдет что-либо непредвиденное. Он вдруг осознал, что самое худшее, если он просто заблудится и не выйдет никогда из чер-това леса. Даже если он всё проделает точно по плану, то по иронии судьбы его или обво-руют, или он попадется в несуразную историю. То, что дело шло по плану, не сулило ни-чего хорошего – подобные вещи, когда задуманное идет слишком правильно, порождают предчувствие непоправимого.
Он вспомнил, как в далеком его детстве, еще в незапятнанной прошлой жизни (ведь сейчас началась новая эра его жизни после ЭТОГО), они с другом стащили у играющей команды детишек мячи. Ян схватил хороший кожаный футбольный мяч, а его друг при-хватил резиновый. Они потихоньку удалялись, как были замечены загорелой спортивного вида теткой, наверняка пионервожатой. Они побежали, но тетка оказалась молодой и про-ворной, а они были слишком маленькими... Бежать с мячами было неудобно, пришлось  их бросить. Но быстроногая преследовательница продолжала погоню. Начинало гореть в груди от судорожного бега, и Ян с другом разбежались в разные стороны. Но упрямая тетка помчалась именно за ним. Ян знал, что его вот-вот догонят, слышал частый и глухой стук собственного сердца, собственное прерывистое дыхание, он ждал, когда крепкая рука взрослой женщины схватит его. Ян боялся оглянуться, также как и сейчас в тайге... Вдруг спасение: за поворотом он знал лазейку, куда может пролезть только курица да маленький Ян, а там... пока пионервожатая обойдет ограду, он успеет хорошенько спрятаться. Вот он поворот, вот она лазейка. Ян залетел в это укромное место, и сразу увидел место, где можно надёжно спрятаться, и проворное мальчишеское тело ловко юркнуло под бак... Он с трудом затаил дыхание, а сердце продолжало бешено стучать, что даже отзывалось в висках. Ждать пришлось недолго – появились крепкие ноги с крупными икрами и, широко вышагивая, начали ходить взад и вперёд. Тётка искала его. Даже если она и заглянула бы под бак, она бы все равно не увидела Яна. Он это знал... Ян сделал правильно, но не на-брался терпения... и выглянул. «А ну-ка, иди сюда!» – грозный педагогический голос уже собравшейся уйти преследовательницы. Но почему же он не выдержал каких-нибудь жал-ких десяти-двадцати секунд? Почему он не подождал; да потому что и есть на свете обык-новенное невезение...
Теперь в тайге он слышал запах того же страха, боялся оглянуться, словно за ним могли гнаться какие-то чудовища. Снова чувствовал собственное прерывистое дыхание, и вспоминал, что именно так дышит безнадежно убегающий, загнанный человек. Как во сне – хочешь убежать и не можешь стронуться с места, а чудовище медленно угрожающе приближается. Ты вновь и вновь делаешь усилие, рвешься изо всех сил, но чудовище зна-ет, что ты никуда не денешься, и идет, и приближается еще медленнее, злорадствуя и по-лучая удовольствие от твоих бесполезных стараний, и вот, и вот... ты просыпаешься. Но теперь Ян в тайге не мог проснуться – кругом была холодная явь. Наоборот, теперь он не мог заснуть...
Перед Яном была перенаселенная земля, в которой все были в состоянии войны за место под солнцем, перед ним была вся планета. Он словно находился на сцене, и весь мир смотрел на него, на его мучения. Где-то находились 6 миллиардов таких же, как он. 6 миллиардов внутренних мирков, столько же идей, столько же сумасбродных идей и жела-ний. Сколько злобы затаено в 6 000 000 000 людей! Книга в 6 миллиардов страниц соста-вит около 300 километров в толщину. Никто никогда физически не сможет увидеть всех людей этой планеты, хотя бы мельком... С ума можно сойти от такого количества идей на земле, от такого количества жадности и злобы, что удивляешься порой, как не сошла с ума сама планета, и радуешься, что она крутится и круглая. Дай бог, что не плоская, а то бы  её давно перевернули.
Вот Ян почувствовал, что перед ним стоит весь мир в молчании, а он убегает от него, переступив правила игры в жизнь. В сегодня умерло много человек: кто от старости, кто от болезни, не менее 100 000 двуногих мыслящих существ ушло в иной мир, как и во вся-кий другой день, просто от голода. Но на место этих смертей пришло еще больше жизней, рожденных в болях и страданиях матерей.
Человечество бодро шагало по третьему тысячелетию от условного рождения Хри-ста, очередной город мира усиленно готовился к проведению Олимпиады. Крупные фи-нансовые акулы боролись различными способами за рекламу на этом сборище народов и стран. Повышались гонорары спортсменов, киноактеров, эстрадных знаменитостей. Каж-дый из них мог прокормить тысячи человек, а тысячи их могли кормить миллионы голод-ных детей в течение года. Но знаменитости не торопились этого делать, они плотно за-крыли двери, ведущие на их праздник сытости. Наверное, в глубине души все они прези-рали это человечество, этакое наивное и доверчивое существо, одетое в лохмотья добра...
В жизни преступника, которого общество назвало Яном, подходил к концу второй день одинокого и беспросветного передвижения по промозглой тайге... Он должен был бы упасть и не подняться. Иногда и сам удивлялся тому, что его до сих пор не оставили силы. Откуда берутся возможности в человеческом теле? Но еще на одну ночь – холодную, сы-рую и темную – Яна может не хватить. Бесконечно поваленные стволы гнилых деревьев начинали двоиться, а ноги перестали чувствовать сырость. Ему мерещилось, как теплая жизнь медленно вытекает из него, но молодой организм продолжал сопротивляться. Он держался, но могло оказаться так, что первое же его падение могло стать последним. Ян шёл медленно, и тело его заносило в сторону. Огибая стволы деревьев, он все чаще оста-навливался, прислонившись то к молодой березе, то к столетнему кедру. И уже никакие мысли не тревожили его измученный мозг.
Туман несколько рассеялся, скоро должно было начать темнеть. Сумерки приготови-лись повиснуть паутинками на деревьях, как Ян заметил, что лес начал редеть. Впервые за бесконечные двое суток он почувствовал твёрдую тропинку...
Он, словно пьяный, даже не ощутив радости, поплелся по ней. Ян передвигался по утоптанной ровной земле. Он не ощущал ни радости, ни появившейся надежды. Глаза за-стилала пелена, ноги подкашивались, а он продолжал по инерции передвигать ноги. В ушах шумело, в голове поселился какой-то шум, она раскалывалась...
Долго шёл он по обнаруженной тропе, как неожиданно прямо перед собой увидел небольшое круглое озеро – и не просто озеро, а обжитое. Молодой путник в первую мину-ту испугался открытого пространства и остановился. Он стоял, покачиваясь, и рыскал мутными глазами по сторонам: здесь могут оказаться люди. Даже в состоянии Яна не-трудно было догадаться, что здесь бывали любители таёжных прогулок. Может, здесь ры-бачат, а может, это дежурное место для попоек. Ян сделал еще десяток шагов и сел, полу-лег, а потом и совсем лег на большую черную сумку. Впервые за двое последних суток Ян перевел дух...
Он выбрался живым из тайги, он сумел победить себя – всё шло по расчету. Он вспомнил это озеро на карте. Если это оно, то тут до большака около двух километров, не больше... Ян это смог еще сообразить.


IV

Ян лежал и ничего не видел, кроме низкого темнеющего неба, напоминающее бро-шенную половую тряпку. По академическим часам прошло не более пятнадцати минут, но он пролежал целую вечность. Это была та истома, тот момент жизни, когда ни тело, ни душа, если она все еще чувствуется в нас, не ощущают понятия жизни. Когда в теле раз-ливается полное спокойствие, организм так хорошо расслабляется, что через десять минут приходит в себя. И к человеку возвращается способность мыслить. Именно это и про-изошло с Яном. Молодой организм, несмотря на разбитость, не собирался легко покинуть грешное бытие.
Он очнулся в полулежачем состоянии и почувствовал, как холодная сырость окуты-вает тело, как из ног вытекает тепло. «Если я встану сейчас, если я смогу разжечь огонь, то я буду жить долго и богато. Так нельзя, надо встать... Дорога где-то рядом. Я это чувст-вую. Согреюсь. Спички. Они ещё должны гореть», – он собрал силы и начал сбрасывать с себя ту самую сумку. Освобождение от груза оказалось непростым делом, словно Ян за двое суток прирос к нему. Каждое движение разносило по телу зябкие капли, и выветри-вало из тела последнее тепло. «Так и коньки откинуть недолго», – подумал, точнее, собрал злость Ян, и сбросил, наконец, свою ношу. Она стала частью его скривленного от холода тела; она вросла в него, в его душу, все мысли Яна были в этой сумке, вся надежда была в ней. Если бы не было этого куска черной брезентовой материи с десятью килограммами груза, Ян бы не прошел эту тайгу. Он хотел скомандовать себе вслух, но слова застряли в глотке и сухие губы слипались, как бездушные резинки. Но он все же встал в положение радикулитной бабушки и начал собирать сучки, сырые сучки для живительного костра. А есть ли спички? Должны быть. Сухой спирт. И он там должен быть. Костёр, тепло. Эти два слова стучали по вискам. В нём остался лишь животный инстинкт самосохранения. Он ясно услышал запах надвигающейся холодной смерти, и ни о чем не думал, кроме сучьев, которые собирал. Хотелось увидеть языки пламени, которые вернут тепло и жизнь.
Ян расстегнул сумку. Руки практически не слушались, пришлось зацепить бегунок сучком. Крупнозубчатая капроновая молния забилась грязью, но не подвела: не располз-лась и не расстегнулась. Она издала звук рвущегося крепкого материала. Пальцы готовы были отпасть, но он выдержал. Неужели в этот последний миг организм предательски подведет его? С трудом, ругаясь и проклиная собственное бессилие, ему удалось открыть сумку. Плача от бессилия, он зубами достал белый непрозрачный пакет. Здесь лежала одежда, спички и немного хлеба с кусочками сала. Зубы не подвели и разорвали пакет. Ян чувствовал, что продолжает плакать, хотя слёз не было...
В холодном пакете было сухо... Сейчас только осталось достать спички, сухой спирт и зажечь костёр... Таблетки сухого спирта легли под мелкими сучками, и кое-как зажжён-ная спичка произвела на свет маленький фитилёк огня...
Когда огонь лизнул сырые сучья, и появился кислый дымок, Ян перестал плакать… Он успокаивался…
Вновь его охватил животный страх. Зачем надо было это делать? Чтоб подыхать тут одному, даже не зная собственного местонахождения... Он смотрел на сумку. Там было ещё два пакета. С некоторым испугом смотрел Ян на главный чёрный пакет. Трепетное желание, страх, возвращение к жизни, доходящая до боли гулкая пустота в животе, треск и гул в голове – все перемешалось в нём. Сколько раз он представлял себе, как откроет черный пакет, занимающий большую часть сумки... Что же там есть? За какое сокровище двое людей отдали свои жизни? Именно теперь, через минуту Ян должен был ответить на эти вопросы.
Огонь почти согрел руки, от насквозь промокшей одежды повалил густой пар. Скоро станет совсем сухо. Вскоре он должен совсем прийти в себя. Куски хлеба по животному жадно начали поглощаться кривоватым ртом обросшего юноши. Самые вкусные куски черствого заплесневелого хлеба за всю жизнь. Он подбрасывал в костёр более толстые су-чья. Вскоре весёлый огонь дал первый треск, и повеяло настоящим теплом. Яну даже пришлось отодвинуться от огня. С каждой минутой смертельно уставшему Яну станови-лось легче существовать в сыром и холодном мире.
Прошло не менее десяти минут: хлеб был съеден, руки согрелись, мысли начали приходить в порядок. И он полез за чёрным пакетом...
Его страшило, что все это в единый миг может пропасть. Это богатство, если оно там, которое нельзя спрятать, негде спрятать. А до дома далеко. Надо ехать на попутках, потом на поезде... Что за глупые мысли проносились в тот миг в голове разгоряченного юноши... Он доставал пакет, он чувствовал глухой стук своего сердца. Ведь сколько раз представлял он себе, как будет открывать, и считать, и пересчитывать эти купюры, будет строить планы. Но оказалось, ему теперь не до планов. В голове стоял гул, в ушах режу-щая боль, в нижней части желудка ноющая пустота. Зубы продолжали стучать друг об друга, ноги гудели и ныли в суставах...
  На самом верху пакета лежали целых шесть пачек стодолларовых бумажек... Это уже все – победа! Дальше была пропасть денег, но уже эти шесть пачек давали ему очень и очень многое – 60 тысяч долларов! Само звучание этого короткого предложения ласкало слух. Ян взял их в грязные руки и опрокинулся... У него все болело, резко захотелось спать. Возле костра было тепло и клонило ко сну. Ян закрыл глаза и вгляделся в мрачные вершины деревьев. Ему захотелось лечь прямо здесь и отдохнуть... Может, в этом есть смысл? Но восстановить силы только теплом невозможно. Нет еды. Вряд ли один сон, тревожный и неспокойный поставит его на ноги. Ему пришлось снова сесть и положить купюры обратно в пакет...
Всё-таки деньги – это здорово. Один вид этого пакета внушил Яну бодрость духа. Ведь осталось совсем немного. А там... Об этом ещё рано думать. Главное, теперь денег хватит намного. Они подарят Яну покой. Он в этот момент осознал, что не за богатством шел на ЭТО. А в первую очередь, для успокоения. Он столько перенервничал, столько по-тратил времени и нервных невосстанавливаемых клеток, чтобы заработать одну тысячу долларов, а тут он «заработал» в сто раз больше. Неужели это не принесет ему спокойст-вия и уверенности? Он вспомнил, как считал последние деньги в кармане, когда нужно было идти в гастроном, и делать выбор между едой и сигаретами. Нет, нельзя было так дальше жить. Конечно, Ян мог покончить жизнь самоубийством, но почему бы вместо этого не пустить себя в расход с прекрасным риском? Кажется, он это и сделал... Теперь, он может купить даже новый «Джип». А что говорить об остальном. Впрочем, стоп... На-до думать о ближайших задачах. Ян снова начал рыться в пакете. Здесь лежало несколько пачек 20-долларовых, 50-долларовых, а потом из глубины сумки появились пачки с рус-скими купюрами. Он достал пачку пятидесятирублевых и сунул в карман. Этого должно хватить доехать... Все!
Когда Ян чистил сейфы, то приблизительно прикинул, что должно быть не менее 200 тысяч долларов и куча русских денег. А потом, когда бежал, особенно первые километры этого марафона по тайге, Ян предполагал уже меньшую сумму: порядка 150 тысяч вместе с рублями. Но теперь уже был уверен, что в сумке куда большая сумма. Общая сумма, на-верняка достигает, 300 тысяч баксов. И Ян нервно захихикал, позабыв страх. Ведь основ-ные трудности позади! Осталось проявить только терпение. Как в детстве, не попадись на глупости, имей терпение. Он рассчитывал всю предстоящую зиму прожить тихо, незамет-но, среди книг и размышлений. А потом, когда всё утрясется, он сумеет правильно потра-тить эти деньги. Неужели впереди нормальная человеческая жизнь с нормальным жильём.
Тем временем, огонь понемногу согревал Яна, костер уже не дымил так сильно, язы-ки пламени весело пожирали древесное топливо тайги, на покупку которого и предназна-чались эти деньги. Неужели сбылось? Да, как-нибудь он поднимется на Эйфелеву башню и сверху вниз посмотрит на этот глупый мир...
Яну захотелось прилечь, но он ощутил прохладу от озера. Хотя костер и был боль-шой, но молодой путник никак не мог найти удобного положения. Тело болело, руки до сих пор полностью не слушались, а ноги продолжали ныть. Ян скинул сапоги, начал мас-сажировать ноги, пытался делать энергичные движения, которые получались вялыми и смешными. Надо было переодеваться в более сухую и опрятную одежду, а до этого хотя бы сполоснуть лицо...
Вспомнил, что по глупой студенческой молодости моральные вопросы давали ему некоторую пищу для размышлений и сомнений. В студенческих кругах частенько возни-кали споры по поводу этических норм, по степени ответственности каждого из живущих за содеянное. Но проблемы государства и абстрактные вопросы бытия начали отходить на второй план после того, как Ян углубился в трудовую жизнь. Здесь, в вихре погони за деньгами и удобствами он познакомился с сотнями разных людей. Среди них были и пре-успевшие, и не очень. А среди преуспевших были настоящие преступники, которые были в самых различных ситуациях. Но в них трудно было заметить подобие раскаяния, и, во-обще, какие-либо размышления о долге. Многие из них попирали своим поведением об-щественную мораль и нравственность, словно были специально рождены для испытания прочности общечеловеческих устоев. И таких испытателей в начале 21 века стало очень много. Как известно, если слишком долго испытывать какую-нибудь штуку, то она может и не выдержать. Появилось общество, в котором основная часть хотела лишь урвать по-больше денег, не отдавая ничего взамен. Мораль прежних веков устарела. Классики с проповедями религиозного и полурелигиозного образа жизни не доходили и до десятой части ушей потребляющего человечества.
Арифметика, которую так боялись философы столетней давности, окончательно по-бедила: придумай более или менее законный способ, чтобы каждый третий житель России с улыбкой отдал бы тебе не особо необходимый для него рубль – и цены тебе не будет! Ты сможешь с легкостью попирать устои этих же легкомысленных людишек; сможешь по-зволить себе не только материальное, но и полное моральное превосходство...
Все оказалось так просто... Неужели другие не могут сделать то же? Неужели они слабоумные? Конечно же, могут. Но сила духа, крепкие и невидимые рамки общественно-го мнения и воспитания, принципы, которые навязываются специально для того, чтобы сделать всех рабами и т.д. и т.п. Наверняка, многие, заработав (украв, отняв) подобным образом, думали именно так. Эти молодые сорванцы, раскатывающие нагло в дорогих ав-томобилях, наверное,  удивляются простоте и доступности «делания» денег, и тоже дума-ют с презрением: «Неужели другие не могут, а может, не хотят? Не хотят – ну и чёрт с ними! Зато нам легче, конкуренции меньше».
Как быстро под воздействием пустячных факторов люди меняют ориентации в жиз-ни. Это касается не только отдельных людей, которые сегодня презирают то, чем вчера восхищались. Это касается общества в целом.
Остаётся лишь ценность денег. Редкие чудаки отказываются заработать кучу непри-глядных хрустящих бумажек. Как приятно держать пухлую пачку денег в руках... Если планеты кружатся около солнца, и мы прославляем эту желтую звезду за свет и тепло, то главные события жизни этой вертятся вокруг денег. Мы ругаем и презираем, а в душе лю-бим их больше всего на свете. Политика, спорт, искусство давно стали пленниками денег. Люди с началом нового тысячелетия перестали во что-то верить не потому, что стали ху-же; просто сообщество стало мудрым и взрослым мужчиной, не верящим ни во что, что нельзя потрогать, что нельзя употребить на пользу. Самой распространенной философией стало отсутствие философии, скептицизм, но не Марка Аврелия (упаси!), а холодный прагматический скептицизм, достойный и понятный любому живому организму. Ведь ес-ли есть за что жить на этом свете, то только ради потребления. Все остальное, кажется, потеряло смысл. Начинало терять смысл расти детей из-за слишком быстрых перемен в обществе, из-за страха за будущие поколения. Около 4 миллиардов населения за чертой бедности! Ни раз задумаешься о будущем…
Ян отчётливо осознал, что с тем бесполезным грузом этических догм, вычитанных им из старых книг, он остается дурачком-ягненком в волчьем логове. Нельзя добиться счастья в обновленном его понимании, опираясь на глупые устремления 20 века, нельзя даже добиться нормального существования. Так он думал до преступления, а теперь весь грязный и разбитый, но счастливый от содержимого черной сумки, оправдывал себя перед собой. Он не находил никаких изъянов в своей системе.
Но зачем же он оправдывался? За двое суток он неожиданно понял, что ему необхо-димо оправдаться. Он не понимал, зачем и перед кем? Ведь в том, что он совершил, не было какой-то идеи, никакой теории, он не хотел добиться большего, он содеял это только по необходимости. Просто борьба за место под солнцем, которую ведут все. Никакого ие-зуитства: он не решил облагодетельствовать человечество, а всего-навсего желал зани-маться «любимым делом» и получать от современной жизни все блага, на которые имеет право любой, вытащивший счастливый билет.
Сибирская природа спокойно и глупо взирала на умного и грязного человека возле костра, который нашёл силы подойти к воде и омыть лицо холодной водой. Тайга остава-лась равнодушной к мыслям Яна и продолжала свою бессмысленную круговую жизнь. Ян взглянул вверх, и увидел низкое, стального цвета небо. «Передо мной не надо оправды-ваться – ты лишь проявил себя, а любое проявление отдельного индивида и есть наша с тобой природа. Ты не сделал ничего такого, что бы требовало оправдания», – говорили ему в тот момент мохнатые лапы кедров.
Ян сделал всё, что от него требовалось по его плану. Теперь он переоделся, помылся, посмотрел на себя в маленькое зеркальце... Пора было идти дальше по протоптанной тро-пе, которая должна вывести его на автомобильную трассу. Он сел не на землю, а на брев-но возле костра и подумал, что стал похож на уставшего сибиряка, возвращающегося с рыбной ловли. Единственно, он был небрит. Конечно, у Яна был прихваченный для такого случая новый «Bic», но он решил, что небритый  рабочий для данного района – явление обычное. Главное, что теперь он чувствовал себя ребёнком, ожидающий прихода Деда Мороза. Он почувствовал наступление новой эры в своем существовании в этом мире и боялся пропустить этого момента...
Ян наблюдал наступление сумерек. «Надеюсь, это последний раз я встречаю прокля-тые сумерки в чертовой тайге. Скоро все кончится. Наверное, тут до трассы километра два максимум...»
Вдруг чуткий, молодой, напряженный слух уловил четкий хруст веток. Тишина, и снова хруст от ломающихся веток. Было ясно, что кто-то приближался. Кто-то вышагивал. Ян соскочил прямо босиком – так уверенно мог идти или хищник, или местный житель – хозяин этих мест. Вообще, Ян забыл, что в тайге могут быть медведи; он по своему незна-нию предполагал, что вряд ли остался хоть квадратный километр суши на планете, где не ступала нога человека. Сейчас он уже знал, что на планете можно отыскать сотни гектаров «пустот» (эгоцентричный человек привык называть свое отсутствие пустотой).
Ян он соскочил и растерялся. Бежать? Куда и зачем? Если это враг, то от него он вряд ли убежит. Легче встретить его: либо гостеприимно, либо... Он уже слышал четкие уверенные шаги, но самого существа никак не мог заметить. Чувство страха обуяло его. Губы пересохли, дыхание затаилось. Совсем как тогда, перед ЭТИМ. Хруст продолжался, он шел один. Ян спрятал нож в приготовленный кармашек. Достать его за секунду не представит труда. И вот он заметил силуэт, направляющийся прямо к костру. Он шел уве-ренно и открыто. «Наверняка, какой-нибудь лесник или кто там еще. Короче, хозяин тай-ги». Вот он появился: круглолицый, здоровый мужчина почти двухметрового роста, иду-щий легко, как заводной и смотрящий прямо перед собой. Он приближался. Создавалось впечатление, что незнакомец даже не смотрит на Яна. Но он неожиданно остановился в метрах десяти напротив Яна... У последнего перехватил дух. У него подгибались ноги, у него болело всё тело, у него стучало в висках и болело в ушах. А перед ним стоял какой-то незнакомец. Даже не человек, а некое существо, которое больше походило на куклу. Постояв немного, этот человекообразный великан двинулся прямо на костер. Ян уже при-готовился достать нож, как незнакомец остановился в шаге от Яна и сказал, выговаривая отчетливо все буквы:
– Здравствуйте, –  его резиновое, бессмысленное лицо застыло. Яну ничего не оста-валось, как заговорить в ответ...


V

В городе С. хозяйничала осень, и лиственные деревья дружно разделись под душем холодных дождей. Свет дней, отстоявшись за лето, выпивались временем, опустошаясь из нагретых сосудов бытия. Привычная для суровых мест серость наполняла мир.
Кумыков родился в городе С. Здесь же вырос. Учился в обычной общеобразователь-ной школе, и на зависть многим после службы в рядах Российской Армии с третьей по-пытки сумел поступить на юридический факультет Н-ского университета. После студен-ческих пяти лет вернулся в родной город. Здесь через полтора года стал старшим лейте-нантом, а ещё через пару – капитаном. Ему было всего тридцать лет, но он имел и автори-тет, и складки на брюшке, и небольшую залысину на макушке. Работал Кумыков следова-телем по особо важным делам. Его упорство, энергия, принципиальность создали ему ре-путацию лучшего в этом городе следователя. Кумыков ненавидел воров – «ворует, значит надо наказывать», он любил свой захудалый городишко, в котором ему жилось приволь-но. Знал практически всех подозрительных типов, имел целую кучу друзей, готовых ему помочь. Казалось, он больше никем и не может быть, кроме как следователем.
С первых дней работы, Кумыков решил навести порядок в своём городишке. И ему удавалось, потому что он хорошо знал и понимал тех, кто недолюбливал круглого капита-на, ведал и о тех, кто скрывал налоги, кто торговал без лицензии. За пять лет работы бук-вально весь город узнал его. Знали, что его невозможно напугать, с ним нельзя догово-риться. Капитан быстро приструнил резвых и крутых уличников, и по так называемой криминогенной ситуации город имел почти показательные результаты. Необходимо заме-тить, что Кумыков уже раскрыл пару сложных крупных дел. Но вот...
В ту ночь его подняли в четыре утра. Он сразу же рванул по вызову, на ходу подняв по телефону своих помощников. Кумыков прекрасно понимал, что первые минуты после преступления имеют важнейшее значение. «Максимум информации, владеть всей инфор-мацией и задавать себе самые важные и самые простые вопросы...» – напомнил он себе собственные наставления.
Капитан Кумыков не пользовался методами Шерлока Холмса, не распутывал интел-лектуальные клубки, а шёл методом исключения самыми жёсткими методами. «Никогда не надейся на свой нюх, и тем более на свои мозги, не строй теорий, не делай догадок, – говаривал он молодому маленькому и шустрому лейтенанту, только что прибывшему к нему, – а просто работай много и быстро – не ленись. Ставь вопрос и отвечай. Ставь про-блему и решай. Собирай всю информацию и опережай всех. Просто, но это очень трудно... Как правило, преступления не раскрываются только из-за нехватки людей в нужный мо-мент». Это же он говорил и своему непосредственному начальнику старому майору Шутько – умному, медлительному типу.
В ту ночь капитан был на месте уже в половине пятого. Правда, пришлось накричать на водителя оперативки, которого он дожидался около десяти минут на улице. Он, ещё подходя к двухэтажному зданию фирмы «Кедр», задал первый вопрос, на который нужен был срочный ответ: «Местные или приезжие?»
Кумыков с зажатыми кулаками, словно там держал это вопрос, начал рассматривать комнаты, трупы и небогатый интерьер фирмы. Он ходил уверенно, стараясь не мешать криминалисту, который прибыл слишком быстро для этого типа людей. Впрочем, это был не настоящий криминалист, а помощник. Но это не самое важное; главное, что он сделает необходимое, дабы потом не кусать локти.
Ответ на свой главный вопрос Кумыков получил уже к пяти часам утра. «Что-то это дело идет на редкость удачно... Если окажется какой-нибудь простоватый тип, то по горя-чим следам... Но куда он направился?» Это был уже второй вопрос. А ответом на первый вопрос было: «Вероятно, действовал сумасшедший одинокий волк, наглый и приезжий. Скорее всего, какой-нибудь ненормальный, наркоман или что-то в этом роде. Жестокий и быстрый, чёрт его побери... Теперь он вооружён. Скрывался, наверное, в кладовке туале-та. Если так, то сколько же он там просидел? Значит, дал ему бог терпения… » Ему дали сведения, что преступник ушёл около часа ночи, не раньше. Нужна ли собака? Конечно, придурки! Надо же узнать, в какую сторону ушел этот тип. Через некоторое время: дан-ные есть. Он ушел в сторону леса. Но ближе к лесу собаки потеряли след. Наверное, он сел в машину...
– Сообщения какие-нибудь с железки есть? Ведь там только один поезд прошёл...
– Пассажиров с нашей станции не было...
– Мне нужны точные   данные. Повторяю: он высокий, сильный, в резиновых сапо-гах с узором «п» на подошве.
– Пассажиров с нашей станции не было. Поезд простоял всего три минуты. Какой идиот будет запрыгивать на ходу, когда все вагоновожатые на месте. Они, сонные, навер-ное, и дверей-то не открывали...
– Проверьте, черт вас возьми, этот поезд! Пройдите по вагонам. Это обязательно...
Кумыков звонил уже на дорожный пост: – Два часа прошло всего! Я сам могу все машины запомнить, а они у вас зафиксированы в книге. Они же по ночам у вас отмечаться должны! Ищите...
– Чего искать-то. Все машины записаны. Вычислим, тарыщ капитан. Должны вычис-лить.
– Будьте осторожны, не пугайте людей, во-первых; а во-вторых, он крепкий тип. Просто так не дастся...
Уже к шести часам утра все было обложено. Машин ездило через городок не очень много. Поэтому можно было найти всех, выехавших за ночь из городка. «Значит, и вправ-ду не очень нормальный товарищ...» – решил Кумыков, но не торопился делать выводы.
– А ты, сержант, – обращался капитан к своему собственному сержанту, служащий у него в роли секретаря-референта, – давай лети в гостиницу. Кто выехал, кто не ночевал, почему? Сам решай на месте: и не беги сюда с данными, а выясняй до конца. Лучше по-звони мне. Если приедешь с неполной информацией, полетишь обратно... – и маленький шустрый сержант, полная противоположность внешности Кумыкова, часто засеменил к белой забрызганной «шестёрке».
К семи утра у капитана скопилась достаточная информация, чтобы сделать первые выводы. Он успел переговорить с представителями фирмы, точнее допросить их. Разгова-ривал частично доверительно, а в основном в форме жёсткого допроса. Переговорил с  па-рой авторитетов криминального мира городка. «Фирма находится далековато от трассы. Тут намного ближе к тайге. Но тайга – не самое лучшее место, чтобы там спрятаться. А через город ему бы предстояло идти не менее часа до трассы. А если на машине, то я ду-маю, это нетрудно вычислить. Уже разосланы сотрудники по всем ночным сторожам, ко-торые предположительно могли бы увидеть машину... Наверное, это единственный путь отсюда. Хотя остается тайга... А черт, собаки потеряли след...» – Кумыков удивлялся са-мому себе. Дело шло быстро и гладко. Пока ответы без вопросов не оставались. И всё время находились вопросы, а значит, ниточка не обрывалась. Только главный вопрос: «Куда он делся и где его искать?» оставался открытым.
Это было чрезвычайное происшествие для такого города. Не самый богатый в округе городок впервые встречался с таким преступлением: ограбление с двойным убийством. Кумыков никак не мог успокоиться, и завтракать уехал только после того, как перегово-рил с оперативными группами, которые рыскали по городку и в окрестностях. Он не по-лучил официального назначения на это дело, но уже вёл его. Он знал, что никого сюда не пришлют. На всякий случай он позвонил начальству в центр с разъяснением и с рапортом, что всё находится под контролем. Лишь в конце рапорта капитан сообщил, что могут по-надобиться люди. «Нехватка людей. Но если этот деятель залёг в городе, мы его разыщем в три дня... Но дополнительные люди никогда не помешают...»
Любое дело идет хорошо, когда вся информация скапливается в одной голове, и ко-гда этот мозговой центр действует быстро, решительно, делает правильные выводы и от-дает конкретные приказы. Кумыков взял эту роль на себя, даже готов был разругаться и с Шутько, и с другим вышестоящим начальством, лишь бы закончить дело самому. Пока завтракал, он думал именно об этой проблеме. «Дело в их глазах не такое уж важное, хотя и настоящее ЧП для городка. Дело в том, что ограблено частное предприятие, на которого, по моим сведениям, имели зуб и чиновники. Особо они копошиться не будут». Но с дру-гой стороны, представители фирмы обещали подарить машину за возвращение денег и важных документов предприятия. Дело было даже не в машине, а в пошатнувшемся авто-ритете капитана в городе. Поэтому Кумыкову стоит выложиться. Да и дело с первых ми-нут двинулось хорошо.
К девяти часам утра у него была собрана практически вся информация, которую можно было собрать. Пять часов быстрой и хорошей работы и уже пора подвести первые итоги, сделать выводы. «Надо же, такую сумму держали в хреновеньком сейфе. Фирмачи чертовы! Значит, или были уверены, что их спасет неприметность предприятия и два воо-руженных охранника, или сами подстроили всю эту чертовщину».
Все, без исключения, деятели фирмы проверялись и перепроверялись, выяснялся круг их знакомых, брались подписки о невыезде. Этим занимался лучший помощник ка-питана. Кумыков уже готов был рапортовать прокурору с просьбой дать санкции на обыск квартир сотрудников и их родственников... Но он почему-то чувствовал, что искать надо не в этом направлении.
С машинами не получилось… Неужели преступник ушел в тайгу? Но куда? В лесу негде спрятаться... А может есть? Группа оперативников уже порыскала по лесу, но ниче-го не обнаружили.
– Продолжайте искать! Обломанные сучья, свежие следы. Попросите помочь охот-ников. Да хоть дядю Колю и этого бедолагу ханта Кузю возьмите! Скажите, что отблаго-дарим честь по чести, – кричал по мобильному Кумыков.
Где-то в глубине души он был уверен, что следы надо искать в тайге...
Ближе к обеду пришла полная информация из гостиницы. Выехали вечером только двое: Казаченко и Муритов. Последний был высоким парнем, и по сведениям, получен-ным от соседа по гостиничной комнате, торговал краской. Никаких данных о его фирме, как там она называется, нигде в городе нет. Он прожил в гостинице более двадцати дней...

– Где этот Харченко Владимир?! – кричал на своего сержанта Кумыков в три часа того же дня. И воздух нёс эти громкие звуки в растопыренные уши маленького сержанта.
– Обедать, говорят, вышел. Придет через полчаса... Вызвать? –  он умными серыми глазками пытливо смотрел на капитана. А тот посмотрел куда-то мимо него, и сказал веж-ливо, неожиданно даже для самого себя:
– Нехорошо человека беспокоить. Он может оказаться очень нужным свидетелем в этом деле... Мы, Коля, сами к нему поедем. Так сказать, частным визитом... Но где же за-прос на этого Яна Муритова?! – последнее предложение уже было обращено молоденько-му симпатичному лейтенанту в отделение и сказано так, что воздух опять дёрнулся всеми молекулами.
 – Сейчас будет, чего раскричались там, – это говорил не лейтенант, а кто-то невиди-мый ворчливым голосом старого участкового.
– Сейчас будет, сейчас будет, – ворчал беспокойный капитан Кумыков и резко бро-сил запуганному сержанту, – поехали в гостиницу!
«Шестёрка» дёрнула с места. «Почему-то я на 80 процентов уже уверен, что это он. Чтобы убедиться окончательно, нужно сделать запрос по домашнему адресу и перегово-рить с Владимиром Харченко. Если он, то не дать ему прийти в себя. А может и не он? Все может быть... Но другого кандидата пока не намечается. Значит, Ян Муритов. Он, оказывается, даже бывал в фирме «Кедр». Выехал вчера вечером, точнее в три часа... Ка-жется, чёрт этот был уверен, что скроется. Значит, документы должны быть поддельными. Если так, то начнём ловить... Фоторобот, связи местные и была ли у него возможность уе-хать на машине? Так. Если не было такой возможности, значит, он мог уйти в лес. А отту-да мы его быстро выкурим...» – он размышлял быстро и энергично, круглое лицо свети-лось довольством от собственной значимости, и там было написано желание что-нибудь крикнуть на сержанта. Это желание вырвалось вместе со словами: «Молодец, сержант! Кажется, мы откопали то, что нужно! Молодец... – и чтоб Коля не возгордился от по-хвальбы, Кумыков приказным тоном добавил, – Так позвони-ка в отделение: может, за-прос на Муритова уже пришел?»
– Товарищ капитан, сейчас же только спрашивали, перед отъездом...
– Их надо постоянно тормошить, чтоб работали. Это может оказаться самым важным делом на сегодня. Уже полчаса, как запросили... – и после некоторого молчания, – Обычно ведь быстро приходит?
– Да, обычно десять-пятнадцать минут, – несколько испуганно процедил сержант Коля.
– Значит, ищут... Значит, найти не могут. Ведь подтверждение даётся быстрее, чем опровержение, так ведь? А Коля?!
– Ну, наверное... – Кстати, этот Владимир сейчас на обеде. Нам бы тоже не мешало... Короче, сейчас побалакаем с этим соседом Муритова и едем ко мне. Пожрем немного...
– Не пожрем, товарищ капитан, а перекусим, – поддакивал Коля, и помахал знако-мому на улице...
– Ты не гусарь, руль покрепче держи, – тем временем Кумыков уже начал кричать на водителя, усатого сержанта, молчаливого и не расстающегося с рулем и сигаретами.

Гостиница была совсем неприметной. Одноэтажное вытянутое здание походило на барак. Грязно-голубого цвета, оно не вызывало приятного ощущения тепла и уюта. Да и находилась прямо рядом с проезжей частью, где шныряли громыхающие, вонючие грузо-вики. А в этот плаксивый день под серым небом здание гостиницы и вовсе сливалось с будничностью дня.
Подъехала, повизгивая и торопясь, шестая модель к этому зданию и остановившись, перевела дух. Из нутра автомобиля вышел Кумыков. Он подобрал брюшко и понес широ-кое тело на коротких ногах в гостиницу. Капитан не стал размышлять о плачущей осени, его обдул холодный сентябрьский ветерок, и он только почувствовал легкость. Кумыков шел быстро и намеренно не замечал семенящего за ним щуплого сержанта.
– Этот товарищ с Украины из 18-ой явился? – еще не закрыв за собою дверь, сразу спросил капитан приятную женщину с томно накрашенными губами. Тут же на прилавок облокотился и сержант, готовый начать говорить комплименты, но Кумыков зыкнул на него слишком строго, что Коля невольно отпрянул от прилавка.
– Харченко? – удивилась их собеседница, – а он чё, преступник что ли?
– Я, кажется, спросил, пришел ли он с обеда?
– Да... – приятная   женщина поняла, что капитан не склонен к шуткам.
– Сержант, ты не ходи... Стой здесь, и не забывай каждые десять минут звонить в от-деление по поводу запроса. И прямо сейчас позвони, и поторопи их там от моего имени, – недовольно махнув рукой, означающий «Ты смотри у меня!», он направился по коридору.
Следователь второй раз уже видел соседа Яна, и во второй раз удивился его схоже-сти с медведем. Всё – движения, лицо, косолапость – все было медвежье. «Не иначе, папа его и вправду был медведем», – невольно подумалось ему. Кумыкову даже захотелось сказать об этом. Капитану, в общем, понравился этот парень с Украины: в этом типе лю-дей была какая-то безобидность и искренность. Следователю нравились такие спокойные, простые, основательные, занимающиеся своим делом люди – от них трудно было ожидать всевозможных глупостей. Они смотрели в глаза, и если обманывали, то поневоле краснели и заикались при этом. Поэтому Кумыков улыбнулся Харченко, подавил желание подшу-тить, и лишь извинился за вторжение (он забыл постучать в дверь перед входом, но ведь дверь была открыта).
– Ничего, ничего, проходите, – привстал с кровати Володя, откладывая дешёвую га-зету с детективом. Глаза у него были тоскливые, одето на нём было трико с оттянутыми коленками и простенькая потёртая футболка. Босые косолапые ноги проворно нащупали тапочки, и весь вид вставшего принял извиняющийся вид, – чем могу опять служить?
– Тепло у вас тут, – заметил для такта капитан, – и кажется, что Вы здесь надолго устроились... – и Володя напевно начал подтверждать замечания Кумыкова, а последний тем временем понял, что можно переходить непосредственно к делу.
Видите ли, следователю во второй раз, и еще более подробно захотелось поговорить о его бывшем соседе Яне Муритове. Кроме того, если его не затруднит – а это не должно затруднять любого честного гражданина – то он должен будет проехать с ними для со-ставления фоторобота Яна.
– Мне трудно рассказывать все по порядку: я могу что-то упустить, или говорить не то, что нужно. Вы бы лучше спрашивали, что конкретно вас интересует... – простодушни-чал украинский парень.
– Мне нужно знать всё до деталей, – Кумыков сделал вдох и выдох, и захотел по-пить, увидев прямо перед собой на столе приятную на цвет газированную воду. Он почти по слогам добавил, – чем он конкретно занимался в этой комнате в свободное время? Ведь ты говоришь, – следователь резко перешел на «ты» для более тесного контакта, да так ему было намного привычней, – что по вечерам он практически не отлучался из комнаты. А где он бывал днем?
– В принципе, по вечерам он всегда был здесь.  Днём же его почти никогда не было, но я точно не знаю, где бы он мог быть, – Володя смешно скрестил ноги и только теперь, важно встав с кровати, подсел к столу. Он говорил в непринуждённом тоне, пододвинул следователю стакан и налил газировки, – я ведь сам ежедневно хожу в одно НГДУ, еже-дневно выхожу на обед и раз в два дня по вечерам иду на переговорный пункт. Всё ос-тальное время торчу здесь... Понимаете, у меня от фирмы идет в день 150 рублей плюс командировочные. За эту дешёвую гостиницу я плачу 38 за день да на еду у меня уходит порядка 40 рублей. Так что у меня прибыльное ожидание. Я валяюсь здесь, а мне еже-дневно капают денежки, и для меня совсем немалые. И живу я здесь уже 23-й день.  Ян поселился сюда на второй или третий день. С тех пор мы постоянно были вместе, – Воло-дя говорил с расстановкой, и умело строил предложения. Его украинский акцент почти растрогал сурового следователя, а тот перевел дух и продолжил: – Что можно сказать о Яне? Он очень много читал, даже мне оставил несколько книг – могу показать... – Володя потянулся к тумбочке и взял стопку книг, – эти газеты тоже его. Я сам местных газет не покупаю, читаю только центральные. А Ян, кажется, не пропускал ни одной местной газе-ты... Что еще? Он рисовал, чертил в своей общей тетради...
– Тетрадь он случайно не оставил на память? – резко перебил Кумыков. У него было очень напряженное лицо, и он словно всем большим телом профильтровывал получаемую информацию.
– Нет, тетради он не оставил... Да, ещё он любил рассматривать карты...
– Какие карты?!
– Географические, или как они там называются – топографические... А вы подумали, что игральные...
– Ну-ну, – и Кумыков перестал листать сборник рассказов Аверченко в мягкой об-ложке и внимательно посмотрел на грузного Володю, словно хотел прошибить взглядом это крупное тело, – про эти карты, пожалуйста, подробнее, подробнее.
– Насколько я могу припомнить, у Яна было несколько карт. Он говорил, что кол-лекционирует их. То есть, в каком бы городе он ни был, он старался приобрести местный путеводитель по городу или области... Весь разноликий мир на ладони на этих картах, так он иногда говорил...
– Слушай, Володя, а не было ли у него линейки, компаса или чего-нибудь такого?
– Да, компас у него был. Я такой впервые видел. Нам же в школе показывали другие, вроде больших часов на тонких ремнях, а у него был небольшой на хорошем ремне...
– Извини-ка, Володя, сейчас минуточку... Но хочу сказать, – следователь встал, – что мы с тобой будем разговаривать долго, – Кумыков так и не притронулся к пододвинутому стакану, он встал и резво вышел. Володя же оставался сидеть. В принципе, разбавление его одинокой жизни милицейским вторжением не сулило ничего хорошего, но, с другой стороны, позволит хоть как-то скрасить одиночество. Он сидел спокойно, ничто его осо-бенно не беспокоило, и думал он, конечно же, о Яне... Послышался зычный голос следо-вателя Кумыкова в коридоре: «Сержант, что там за новости?.. Ты не уснул там, черт возь-ми!» – и послышались быстрые шаги энергичного капитана. Значит, там что-то было...
Володя же думал о Яне. Кажется, он так хорошо узнал его, и был уверен, что нашел хорошего нового друга. Не просто друга, а приятного собеседника, симпатичного челове-ка. Володя в душе был на стороне Яна. Ему верилось, что чем больше информации даст он сотрудникам милиции, тем быстрее они поймут, что Ян невиновен.
Харченко слышал об ужасном преступлении, о котором судачил весь город. Люди просто передавали сплетни, в которых содержались сведения о том, что к преступлению причастны приезжие мафиозники. К приезжим отношение сразу охладело. Автоинспекто-ры на дорогах придирались к машинам с чужими номерами, руководители отдельных предприятий не торопились иметь дела с командированными...
Но неужели Ян смог проделать все это? Вскрыть сейф, убить ножом двух охранни-ков. Его уже несколько раз спрашивали о ноже, и Володя честно отвечал, что ничего по-добия финки у Яна он не примечал.
Конечно, они с Яном не имели никаких общих дел. Чаще всего просто выпивали и совместно убивали время. Он много говорил, и разговоры эти почему-то крепко засели в голове у Володи. Ему по жизни нечасто приходилось видеть таких начитанных людей, хо-тя он и себя не считал неучем.
Неожиданно, словно подкрался к дверям на цыпочках, вошёл следователь. Он был, как на иголках. Весь встревожен и по-своему рад. Кумыков переминался с ноги на ногу, что было совсем несвойственно для его круглого большого тела. Казалось, что ему не тер-пелось сходить в туалет, потирал руками. Он посмотрел на Володю, и сообщил приглу-шенным голосом, словно открывал огромную тайну: «Это он, Володя... Это он. Тебе, к сожалению, придётся с нами сотрудничать. Ты, конечно, представитель другого государ-ства, но весьма важный человек по этому делу. Я тебя прошу прямо сейчас же ехать с на-ми в отделение для составления фоторобота». Это говорилось в повисшей в комнате ти-шине, с достаточно большими паузами.
Тут же следователь, почувствовав, что пауза затянулась, развернулся к выходу: «Мы ждем тебя на улице...» – сказал он громко и вышел.

«Мы тоже умеем изучать топографические карты, друг... – разговаривал сам с собой следователь Кумыков, полностью разобравшись с топографической картой местности, – вряд ли у него есть такая карта. Наверняка, купил в киоске чепуху типа схемы». Далее Кумыков замолчал, и продолжал злорадно и напряженно размышлять: «Теперь, кажется, все прояснилось. Еще раз проверить все... Не ошибись, господин капитан. Нет, всё пра-вильно... Других теорий практически нет. Уход в лес, но там негде спрятаться, значит ос-тается одно – переход через тайгу и выход на другую трассу. Да, он оказался более хит-рым, а может и не совсем умным. Впрочем, он наверняка рассчитывал, что мы даже не будем предполагать уход в лес, а будем проверять автомобили. Неужели тип, убивший двух человек, может уйти пешком? Может, если он хитрый. Как раз таким хитрюгой и оказался Ян Муритов. Но он слишком отчаянный. Неужели он сможет пройти весь этот путь пешком? Вряд ли... Вот он, его расчёт: никто не осмелится даже предположить, что его следует искать по другой трассе, находящийся отсюда в полсотни с лишним километ-ров и разделённой от нас практически неосвоенной тайгой. Глухие места, медведь может рыскать, болота, непроходимые топи, да мало ли что! Но он пошёл на это, так кажется. И он пройдет свой путь. Сумевший натворить такое с двумя здоровыми мужиками, сумеет защитить себя в тайге, и вероятнее всего он хорошо подготовился для перехода...» Капи-тан задумался: слишком неправдоподобная теория получалась. Преступник ушел в непро-ходимую тайгу, в самую её гущу, имея на руках, если фирмачи не врут, более двухсот ты-сяч долларов. Было в чём засомневаться, но по всем уликам и доводам получалось именно так.
Кумыков только вздыхал да потирал подбородок, который изрядно вырос за послед-ние два года. Брюшко тоже росло и добавляло авторитета носителю. «Этот переход займёт минимум часов 50 непрерывной ходьбы. По тайге километр в час – уже высокая скорость. Еще он будет ошибаться, кружить, обходить болотца. А здесь сорок с лишним километ-ров... Это по линейке, по прямой. Значит, ему предстоит пройти 60 километров по непро-ходимой тайге. Не всякий по тропинке столько сможет пройти... Значит, что он выйдет из тайги максимум к завтрашнему вечеру, никак не раньше. Если вообще выйдет. Нет, если человек пошёл на такое, значит, он верит в свои силы. Может, какой-нибудь супербоевик, десантник. И жестокость, и уход в тайгу, и работа в абсолютном одиночестве... Ну что ж, надо достойно встретить гостя, если он дойдёт до трассы... Итак, предположим, версия верна, и Муритов сумел добраться по тайге до трассы... По той трассе всего одна крупная станция в округе 20-30 километров, если он не заблудится и не выскочит где-нибудь… А тут негде путаться. Здесь озеро, а на юге болота. Он просто не может не выйти по перпен-дикуляру. Достаточно точные ориентиры есть... Если не наткнулся на озеро или не попал в болото, значит, идешь правильно. Здорово придумал, чертов кнут! А там единственная станция – Халым. Больше нет... Впрочем, у них там товарняки вместо такси работают. Но, во-первых, Муритов, об этом может и не знать, а во-вторых, у нас еще полно времени предупредить всех и вся по той трассе... Но этот господин преступник может оказаться как раз с тех мест? Проверить надо!.. Прямо хоть самому туда выезжай... Кому охота за-ниматься чужими преступниками? Получат они информацию и будут на посту ДТП вы-лавливать, но еще вокзальной милиции описание дадут. А преступников так не ловят».
Пришло время начать делать новые распоряжения, расставлять силки для ловли жертвы. Следователь поднял свое круглое лицо и встал, выпирая вперед брюхо. У него за себя появилась какая-то гордость: в этот раз у него все быстро получалось – то ли он ста-новится настоящим профессионалом, то ли просто везет. Хотя везет тем, кто много рабо-тает. В этом Кумыкова нельзя было переубедить. Он уже несколько лет занимался одними и теми делами, и был уверен, что это лучшее, чем он может заниматься в жизни. Он тру-дился в поте лица, хотел, чтобы всякая дрянь боялась его, как огня, чтоб когда-нибудь сказали про следователя Кумыкова: «Этот любого из-под земли достанет!»
Капитан пошёл делать заявление по компьютерной сети, и названивать начальству с просьбой о выезде в Халым. «Да, везение – это всего лишь результат упорного труда», – так считал этот крепко стоящий на своих кривых ногах в жизни кругловатый следователь. Как же он отличался от Яна, какими они были разными сверстниками...


VI

Ян приготовился достать лучшего друга – нож. Но высокий и здоровый незнакомец остановился в двух шагах от него, и сказал, выговаривая все до единой буквы в слове:
– Здравствуйте, – и его резиновое лицо застыло. А губы Яна никак не могли сказать слово, они пересохли, и хозяин непослушных губ, в трясущемся состоянии, почувствовал, как пылают его щеки. Всё же Ян собрался и с трудом ответил:
– Здравствуйте... – Не иначе, как ищейка. Но откуда ему взяться? Неужели так быст-ро вычислили?.. А может совсем и не сыщик, может рыбак? – пронеслись мысли в его воспаленном мозгу, в голове, которой было о чем подумать, – но как они могли выйти на меня? Нет, это не они... А может уже расставили своих вдоль трассы и высматривают кос-терок. Легко можно было подсчитать, когда я примерно появлюсь. Хотя в подобных делах по одному не ходят...
Куда пропала усталость? Ян стоял в полном напряжении, готовый ринуться в бой. Предположение за предположением пролетали в черепной коробке Яна, и ни на одной из версий он не мог остановиться. Подсознательно он начал смотреть по сторонам, но кругом ничего не было видно, сумерки своей мутной мелкой сетью укрывали свет дня. Глаза не-произвольно искали убежища. Бежать? Глупо, от такого не убежишь, да и одеться в чис-тую одежду не успел. Самое главное, он чувствовал слабость... Что же великан? Он стоял – само спокойствие и тоже бесцельно посмотрел по сторонам, словно передразнивал Яна, и снова вперился в пустоту. Да, он смотрел не прямо на нашего героя, а куда-то в сторону, рядом с ним, словно был болен косоглазием.
Ян посмотрел внимательней на него, выждал определённую паузу и кивнул: мол, иди, присаживайся – если что, нож у меня наготове. Здоровяк, кажется, понял его кивок и стал приближаться...
Когда два человека встречаются впервые и начинают разговор, подразумевается, что они части одного человеческого сообщества, единого организма, что оба знают некоторые основополагающие знания об этом мире и, в конце концов, смогут понять друг друга.
– Здравствуйте, – повторил уже с несколько удивленным голосом Ян, желая, чтобы незнакомец первым начал разговор, и попробовал улыбнуться. Он знал, что улыбка ему к лицу не только как оружие для завоевания девичьих сердец, но и для доверительного раз-говора...
Но большой незнакомец подошёл ближе. Ян мог протянуть руку и потрогать его. И что-то неживое, нечеловеческое почудилось в этом крупном, срубленным топором лице.
– Присаживайтесь, погрейтесь, – Ян начинал теряться в этой непривычной ситуации. Кто это может быть? Неважно, кто это, но он какой-то ненормальный. Яну в какой-то миг даже показалось, что перед ним галлюцинация, его собственное видение. Но кто может ходить по тайге в чистой рабочей робе в такое время? – заблудился я тут... замёрз, как со-бака... даже трусы к чёрту отсырели, – затараторил Ян, чтобы прервать почти полуминут-ное молчание, и стараясь придать собственному голосу простоватый оттенок рабочей по-средственности. В то же время он старался угадать в незнакомце цель его прихода. Раз-глядывая здоровяка, Ян обратил внимание на совершенное отсутствие растительности на непривычно белом для этих мест лице. Цвет лица был настолько белый, что оно напоми-нало маску. Нарисованные брови, сероватые отрешенные глаза, затаённая усмешка в уголках губ. Рот для такого широкого лица был маленьким, а толстые губы имели еле красноватый оттенок. Для такого времени года незнакомец был без головного убора. Во-лосы цвета пожухлой соломы были смешны и непричёсанны. Одет был неожиданный ве-ликан в джинсовые брюки, выглядевшие вполне прилично. Черные огромные сапоги со-рок последнего размера внушали уважение, полушубок на овчинном меху – традиционная одежда местных лесорубов.
Ян не знал, что делать, и продолжал что-то говорить по поводу погоды, как это де-лают англичане, если верить старым самоучителям. А большой детина, как его прозвал чуть позже наш герой, продолжал безучастно смотреть то на Яна, то куда-то мимо него. «Садись, не стесняйся, вот брёвнышко. Тоже, наверное, весь продрог. Кстати, ты здесь местный? (Ответа нет). Не знаешь, сколько тут до трассы? До автомобильной дороги да-леко?..
– Я знаю, – ответил незнакомец. И Ян был рад тому, что ему наконец-то что-то отве-тили. Он уже устал говорить, но запнулся он от другого. Незнакомец словно повторил его голос. Конечно, мы плохо представляем собственный голос, но Яну показалось, будто эти два слова были сказаны им самим. «Сумасшествие, настоящее сумасшествие...» – пронес-лось в воспаленном мозгу молодого человека. Он удивленно посмотрел на великана, а тот продолжил как ни в чём ни бывало, и тембр голоса был очень похож на голос Яна:
– Я знаю, я понимаю, что ты говоришь... – неправильная интонационная структура предложения коверкала мысль. Даже было непонятно, то ли он спрашивает, то ли утвер-ждает... – но я не знаю тот ответ, который говорите вы, – и незнакомец садился на бревно, – я могу говорить, что до автомобильной трассы по линии моего маршрута оттуда до это-го места 2 тысячи 320 моих шагов... – он засунул руки в карманы, а потом медленно их оттуда вытащил. Было в его голосе что-то балтийское, европейское. Но дело было не в ак-центе, а в медлительной речи и построении интонаций. Кроме того, была сказана бели-берда, хотя и содержащая ценную информацию для Яна. Молодому человеку показалось, что он сходит с ума. Он не мог понять, кто перед ним? Он не мог понять, куда  попал. Да-же подумал, на земле ли он вообще? Видение, галлюцинация в воспаленном мозгу, – ре-шил Ян, – сон, который слишком хорошо смешался с явью...
Два километра, конечно же, мелочь по сравнению с тем, что ему пришлось пройти. Два километра по лесной тропинке, а там трасса. Трасса жизни. Попутка, ночь езды, большая земля, поезд, и он дома. Далеко же он забрался. Но, с другой стороны, как прият-но возвращение домой с такой сумкой. Но что-то свербело внутри, он совсем не был рад ситуации...
Про собеседника Ян даже не знал, что и подумать. «Наверняка, какой-нибудь гипо-физный шизофреник. То ли по-русски вторую неделю говорит, то ли хитрит... Судя по размерам, силы в нем хоть отбавляй, а у меня тут сумка, в которой вся жизнь... Весь мир в кармане, то есть в сумке... Короче, быстрее надо отделаться от этого типа подобру-поздорову.
– Ты, что же, не местный?
– Я здесь не живу, – великан запнулся, упорно глядя на Яна, и мучительно подбирал слова, – я неправильно сказал. Нет, я умею говорить по-русски. Но я не вы. Я пришел из-далека, из верху, – он опять начал спотыкаться в своих никчемных словах, и опять по-смотрел на собеседника. Уже темнело, но Ян увидел это лицо – оно ничего не выражало. Да, он был похож на робота... «Чепуха какая! Кто же это такой?» Дебильная стена непо-нимания, каменное лицо, бестолковая речь, и невероятная тяжесть во всем теле, боль в ушах и гул в висках – все это выдержать было невозможно. Ян почувствовал, что готов потерять сознание.
– Но куда ты идешь? – он чувствовал в собственном голосе злобу и бессилие что-либо изменить.
– Я не знаю, куда иду. Я иду от вас, людей. Мне через два дня уходить...
Яна тем временем начинали оставлять силы. Он сел рядом с незнакомцем. «Кажется, тип мерещится мне. Надо просто идти дальше, надо уходить. Надеть сапоги, и на трассу, быстрее. Здесь спать нельзя», – думалось ему, и вдруг им завладел безудержный кашель от дыма, помутилось в голове, затошнило. Внутри было пусто. Он чуть было не упал пря-мо в костер, но совладал. Незнакомец же смотрел спокойно на его больное состояние и ничего не собирался делать. Он сидел, словно изваяние, положив руки на колени и на-блюдая за происходящим с совершенным равнодушием. Кроме того, кажется, он хотел что-то сказать. Так сказать, пытался продолжить свой монолог: «Два дня, а точнее 50 ча-сов ровно мне осталось быть у вас...»
– Я не понимаю тебя, – лишь проговорил сквозь зубы Ян, и в интонации было жела-ние, чтоб его собеседник заглох. «Нервное перенапряжение, нервный тик», – и он закрыл глаза, опустил голову вниз. – Куда ты идешь? Скажи по-человечески... – молчание его убивало еще больше, чем глупый монолог.
– Нет, я говорю по-русски, ты должен понимать меня. Я понимаю тебя. Я уже два месяца у вас, а теперь я иду от вас, – все было ясно, он играет. Но нельзя же так здорово придуряться. – Я уже два месяца здесь...
– Где это – здесь? – уже почти закричал Ян, теряя терпение и чувствуя боль в районе сердца. Его охватил испуг: «Сейчас окочурюсь здесь... – и стало жаль себя бесконечно. Сколько сделано, – вот она, правда бытия: дуракам везет! Вот случай его жизни. Спокой-но возьмёт сумку, если не совсем дурак, и просто пойдет своим путем. Вот что значит ока-заться в нужный момент в нужном месте...»
– Здесь, на вашей планете, – случайный вопрос – случайный ответ. Ян уже не сомне-вался: перед ним свихнувшийся тип. «Нынче много таких помешанных, насмотрятся фильмов, наиграются в игры, начитаются книг и бродят Донкихотами, где не попадя... А вдруг?!» – да, не слишком он похож на человека, но тут новый приступ кашля оборвал все догадки, и ему начала казаться настоящая ирреальность: инопланетяне, космический ра-зум, вселенская трансцендентальность, чёрт побери. Кашель несколько прошёл, но боль в голове стала невыносимой. Думать было невозможно. Ян полузакрытыми глазами рас-сматривал в пелене сумерек придурковатого типа: безобидный тип не представлял опас-ности – это было очевидно. И наш молодой герой несколько успокоился. Надо дать отдых телу, но хорошо бы хоть через силу поесть и хоть немножко вздремнуть, вот тогда он встал бы на ноги. Ян почувствовал тепло и к нему пришел его сарказм:
– Ты инопланетянин что ли? – естество берет свое, а сарказма было в нем сорок ки-лограммов.
– Не знаю. Я скажу, я не с другой планеты. Мне говорили, что я – инопланетянин. Но я пришёл с другого места. Вы не понимаете. Может быть, ты поймешь?.. Я не здесь, я очень далеко, я очень большой, я во много-много раз больше вас... Я из другой мастер-ской... или лаборатории...
– Выходит, ты из пробирки, – «Пора идти, ведь 2 километра, если этот придурок не врет, я за полчаса проскочу, а там надо быть предельно собранным, спокойным. Автостоп – найдутся люди, довезут до первого вокзала... Буду снова среди людей – ведь останется только сесть на поезд, положить под голову сумку, залезть на верхнюю полку и спать. А поезд поедет туда – на юг, на запад... На юг, там тепло... Ведь у меня триста тысяч долла-ров... Бред какой-то... Хотя и миллионы долларов не спасают от смерти», – Ян думал, го-ворил и обувался, чтобы скорее идти, но он уже чувствовал, как тело целиком становится жарким...
– Да, я из пробирки! – говорил этот тип и «Ты дурак, и ты помрешь», – слышалось Яну, – я из другой лаборатории, – говорил новоявленный инопланетянин, и «Зря ты стра-даешь, все равно никогда не станешь богатым и счастливым», – доходило до Яна, и было больно и страшно одинокому молодому человеку в этом страшном мире. А незнакомый великан продолжал нести чушь:
– Я родился в лаборатории вместе с другими случайностями, а ваша планета – это маленькая частица этой лаборатории...
Ян через силу (как ему показалось, в последний раз в жизни) посмотрел на собесед-ника – и, вправду, несколько синтетическое лицо, слишком бледная кожа, отсутствие морщин и глаза – страшными показались они больному воображению Яна – глаза были отрешенными, рыбьими.
– Я, кажется, заболел, я... – сухие губы шлепали, язык только щелкал по горячим альвеолам, – но я... не ел уже двое суток, я болею, ты понимаешь меня?..
  – Да, я понимаю. Ты умираешь, – отозвался совершенно безынтонационным голо-сом великан, – Я не знаю средства от этого. Скажи, что делать? (здесь вопросительный знак не означает изменения в интонации). – У меня ничего нет, – и далее такая же чепуха лилась в уши молодого больного человека.
– Помоги же мне, – не выдержал Ян, – ты должен помочь мне добраться до людей, до автотрассы, до автомобильной трассы, там посадить в машину, пошли же, пошли же. Ты мне поможешь?
– Да, я понимаю. Я помогу тебе, – только и сказал незнакомец, и встал, готовый по-могать.
– Я тебя отбла-го-да-рю... – и Ян натягивал сапоги, сырые и горячие, – дай руку, а то я сейчас упаду. «Неужели он поможет? Неужели мне поможет придурок, а может и вправ-ду настоящий инопланетянин? Может, сам Бог послал его ко мне? Но я с Богом не в ладах – мы с ним не родственники». Ян видел тайгу, видел деревья, но всё для него было и по-шатывалось. Вот белое пятно поплыло перед глазами, белое пятно на всей тайге, на всем мире и жуткая боль в ногах. «На мне теперь белые носки, а я одел на них грязные сапоги», – он старался не упасть. Здоровяк, как ни странно, принялся помогать ему, – ну пошли, только держи, пожалуйста, сумку покрепче, там важные документы! Грохнет, ну и чёрт с ним, так и мне и надо, балбесу...»
Они оставили костер непотушенным, они оставили рваную кожаную куртку с крова-выми пятнами и мокрые штаны, и вот они пошли. Ян опирался на здорового незнакомца, который легко нес большую черную сумку. Они пошли к трассе. Больше тайга не будет беспокоить нашего молодого героя, но чем отличается от холодной тайги сообщество лю-дей? Они также не любят самоуверенных и излишне деятельных собратьев. Ян пошаты-вался, но шёл...
– Ты говори, говори о себе, не останавливайся, мне же интересно... – Ян боялся за-молкнуть, чтобы не отключиться. В первый раз в жизни он был в подобном состоянии, он почти  потерял чувство реальности.
– Я иногда говорю не то, что хочу сказать... Но я говорю по-русски. Я разговаривал по-русски все время, когда был здесь... – незнакомец говорил медленно, и слова из него выходили так, словно во рту не было языка. Звук похожий на звук радиоприемника.
Лес молчал. Плаксивый дождь перестал, словно испугавшись тьмы. Везде была не-вероятная тьма и тишина. Были видны только самые ближние деревья. Но незнакомец шел уверенно, а за ним еле поспевал Ян. Два километра, последние два километра ужасного перехода. «Как-нибудь, лет через пять, я приеду сюда и повторю переход». Пронзительная боль в его и так раскалывающейся голове.
– Так кто же ты?
 – Я – искусственный продукт, если говорить по-русски... Искусственная величина, формула, по-вашему, я – химическая формула. Ваши химические элементы собраны были компьютером, очень сильным и большим компьютером. У них там нет таких химических элементов, как у вас, но всегда можно создать подобные вашим элементам элементы, ко-торые смогут создавать вещи и создания, похожие на вас. Для этого нужно только пони-мание формулы бесконечности... Я – продукт случайной единицы бесконечности, как и вы сами...
Ян не мог ни понимать, ни сообразить, о чем говорит незнакомец, но почему-то чув-ствовал, что тот говорит правду. Но почему он был уверен, что слышит слова правды? Мы редко вслушиваемся в слова людей, поэтому нередко верим даже глупостям. Но теперь Ян слушал, и даже не полностью не вникая в смысл сказанного, чувствовал убедительную интонацию. А незнакомец продолжал:
– С помощью специального разгоночного аппарата, типа вашего синхрофазотрона, они создали мельчайшие роботы, обладающие всеми свойствами микромира. Они не мог-ли видеть микромир, но они могли вычислить и знать при помощи абстрактных формул, что происходит в этом микромире. Они знали, что в некоторых областях микромира су-ществует микрожизнь, недоступная для наблюдения. Их компьютеры начали вычислять эту жизнь и создавать возможные элементы этой жизни... В определенный момент для их цивилизации поиск разумной жизни в микромире стал последним шансом будущего... Они продолжили поиски с невероятным рвением: так был получен один из триллионов возможностей внедрения в вашу жизнь... Я – продукт, вещество, способное к нерегуляр-ному воссозданию. Я попал правильно, по одному из бесконечно возможных уравнений, точнее, по-вашему, в результате химической реакции... Но вот возврат обратно... Ты меня не понимаешь?
Последнее предложение было скорее не вопросом, а утверждением, и реакцией на падение Яна, который упал и не мог подняться... Впервые незнакомец реально помог на-шему молодому герою: он повернулся и поднял его на ноги.
– Где ты нахватался такого бреда? – Яну показалось, что стало лучше. Значит, надо просто идти и идти, и станет лучше.
– Я не знаю. Я это вычитал из ваших книг...
– Это здорово... Ну ладно, пошли вперёд, – Ян знал, что ему надо идти быстрее на дорогу жизни. Скорее всего, осталось не больше половины... – Кстати, а сколько еще тво-их шагов до автомобильной трассы?
– Девятьсот шестьдесят три... «Проверить, сосчитать?» – сразу же пришло решение, но оно было невыполнимо.
– Я болею, ничего не понимаю... Вот как... Но ты помоги мне добраться до нужного места, и мы с тобой поговорим, обещаю, – Ян узнал, что такое усталость в этом мире. За неделю такой жизни можно вообще устать от жизни. Только человек со своими глупыми надеждами, зачастую несбыточными, может выдерживать глупое существование, может позволить себе бесцельно страдать и бессмысленно идти вперед... – я устал, я хочу спать, мне бы только выспаться...
Впереди показалась настоящая грунтовая дорога, которая выводила на трассу. Если бы не осенняя тьма, окутавшая пространство, то Ян с великаном увидели бы здесь деяние рук человеческих. Сотни погибших огромных стволов, выращенных природой за сотни лет неутомимого труда, который люди не видят (люди за труд почитают лишь собствен-ные старания). Упавшие, повисшие на других стволах деревянные трупы сгнивали тихо, разлагались тихо, незаметно. Земля, породившая животную и растительную жизни, была без сожаления умерщвлена навсегда гусеницами бездушных железных тракторов. Разли-тая везде грязь в виде пролитого топлива, мазута неорганично сочеталась со всей окру-жающим миром средой и отравляла его. Отравленная человеческой деятельностью жизнь продолжала топтание на маленькой планете, которая ещё недавно казалась бесконечной...


VII

Холодная сырость пропитала воздух. Вода заполнила ямы и выбоины земли. Дере-вья, не привыкшие замерзать по пустячной осени, стояли бодро, и смотрели бы, имей они глаза, на плоскую ленту дороги с асфальтным покрытием, проложенной по земле тще-душными людьми, желающими победить пространство, желающими то ли сократить, то ли удлинить недолгое время пребывание в этом мире. По этой дороге проносились маши-ны, быстро крутились колеса, не встречая препятствий на выровненном участке земной поверхности. Устало существовала земля под тяжестью асфальтового покрытия. Блестел отсыревший асфальт под светом жидких желтых фар. Бездушные бока машин не потели от предложенной им работы и мчались мимо и мимо тайги да вдоль обочины.
На обочине стояли Ян и великан, которые вышли из леса. По телу нашего героя про-бегали мурашки. Ему было тяжело: ломило ноги, ныло в ушах, в голову стреляла тупая боль. А глазам юноши было больно смотреть на этот широкий мир, на мир, не ограничен-ный стволами. Дорога плевалась брызгами, летевшими из-под шин свистящих грузовиков. Летели грязные капли прямо по нервам и отдавались колющей болью даже в зубах.
Было серое низкое небо, снова готовое заплакать; была необозримая сибирская рав-нина и море бесхозных деревьев, торчащих в разные стороны вразрез законам природы. Ежеминутно шла борьба за место под солнечными лучами между кудрявыми кедрами и жесткоигольчатыми соснами.
Два молодых человека торчали на обочине и молчали. Один – тот, что крупнее – сто-ял неестественно прямо и поддерживал второго, который весь согнулся. Ян, как и рассчи-тывал, выглядел в своей одежде местным лохом-работягой. Новые дешёвые штаны не-сколько бестолкового пошива, куртка болоньевая, словно взятая напрокат в прошлом де-сятилетии, голубого цвета и с красными вставками, как у дружинника. Примерно также выглядел и второй. Так, со стороны казалось вполне правдоподобным, что эти двое только что вышли из ближайшего поселка. А один по случаю отбытия из дома или домой уже ус-пел нализаться...
Водители с трудом могли разглядеть их в сумерках – они стояли на неудачном пово-роте дороги, и представали перед взорами водителей слишком неожиданно. Многие даже не успевали среагировать на молодых людей, которые голосовали на дороге...
Они простояли не менее часа на проклятой дороге. Опять заморосил холодный дождь, и ледяные капли неприятно укалывали горячие щеки Яна. Такая погода хороша только за окном, когда лежишь в приятной мягкой постели и читаешь легкую, до ужаса интересную книгу. Здесь же чёрный ветерок, серый стальной и холодный асфальт.
Стояли двое, две маленькие песчинки посреди огромного темного мира. На этой планете где-то теперь было тепло и светло. И это было правдой. Если бы этого не было, то умерла бы надежда. А двое стояли и надеялись, что смогут выехать из темной точки про-странства и времени...
Скрип тормозов «Вольво» прозвучал радостно. Ян собрал силы и почти побежал к машине. Из иномарки вылез солидный и почти пожилой, но еще крепкий мужчина. «Са-дитесь» – просто сказал он, и пошёл к щёлкнувшему капоту. Наши знакомые уселись в машину. Водитель протёр фары, открыл, что-то поправил и закрыл капот. Он вернулся в салон автомобиля, и от него несло энергией и приятной осенью.
– Ты, большой сиди там посередине, а ты правильно, впереди... Легковатая машина. Неправильно сядешь, на большой скорости, как корова на льду становится. Носит что-то ее... Асфальт же мокрый, – и уверенный голос водителя перебил кашель Яна. А новый знакомый наших героев оказался очень разговорчивым и был тем положительным экзем-пляром обитателей сознательной части планеты мужского пола, для которых главным критерием человека является чувство ответственности. До того, как тронуться с места, этот человек успел произнести целую речь, – я до Уфы еду, поэтому могу вас добросить хоть до Екатеринбурга, хоть до самой Уфы – мне не жалко, да и веселей будет. Ты что-то плохо кашляешь, друг. Так и до воспаления недолго. Хотя кто сейчас о работягах думает? Все только о собственном кармане, всем мало. Воруют – ладно, но ведь у своих работяг воруют, а те терпят... Уже двадцать лет никаких изменений, а работяги терпят... А времена все хуже и хуже... Что говорить, когда кубометр леса стоит меньше, чем какой-нибудь дерьмовый магнитофон. Как будто можно сравнить: драный магнитофон из микросхем, а лес – ведь он растет годы и годы... – и все это время он вытирал тряпкой руки, и довольно смотрел на процесс чистки дворниками лобового стекла. – Ну что? Поехали... Так вот, – сказал он, включая тихую музыку, – этот магнитофон собрать – два пальца обсосать. У них там глаза узкие, прищуривать даже не надо, знай себе лепи чёртовы микросхемы... А по справедливости, лес должен стоить три тысячи рублей за куб хотя бы... Да ты заболел совсем. Такой молодой, а кашляешь, как семидесятилетний старик! Выглядишь совсем неважно... Но ничего, я тебе помогу сейчас... Ты же до Екатеринбурга едешь? Так вот, я в Халыме, вот скоро поселок будет, одну докторшу знаю. Прекрасный человек, укол сдела-ет, ты выспишься в домике бригадира, а завтра спокойно тронешься поездом. – Машина набрала хорошую скорость и ехала, весело раскачиваясь на неровностях асфальтной по-верхности. – Короче, договорились... Спросите, Аню, или Анну Андреевну, скажете, что от Василия Федоровича. Она обязательно поможет... Если честно, куб леса должен стоить пять магнитофонов, а может и десять – эти магнитофоны же уже автоматы собирают. Вот пройдет лет десять... Хотя, что это я говорю? Десять лет назад я говорил то же самое. А ничего не изменилось. Я уже тридцать лет работаю в леспромхозе, – пояснил он, обраща-ясь через зеркало к попутчику Яна, видя внимательный вид, – а вы сами местные?
– Да, местные, – с трудом ответил Ян, откашлявшись.
– Из Сивеха, наверное? – кажется, этот мужик знал всю округу, и был начальником среднего звена.
– Да, в лесу поработали, денег   пока не получили, – Ян хотел еще что-то добавить, но кашель – сухой и горячий – не дал ему сделать этого. Он кашлял, в ушах была тяжелая боль. Ведь впервые за два дня он впервые оказался в теплом окружении. Глаза его непро-извольно начали закрываться, салон качающейся иномарки убаюкивал бесконечно устав-шего Яна. Заметив это, водитель только покачал головой и прибавил обороты...
– Я вас оставлю в Халыме... Вас так везти до Екатеринбурга нельзя. Ехать-то всю ночь... – Ян согласился кивком головы. Может, оно и лучше – остаться в Халыме.
Что это? Сердобольный пожилой и жизнерадостный старик, который готов был по-мочь Яну, тот, который встретился с ним в лесу. Ян вступил в полосу удачной жизни. Ему удавались все мероприятия последнего месяца. Неужели удача повернулась, наконец-то, лицом к этому обиженному обществом сильному молодому человеку...

Пост ДТС. В тот день с утра здесь дежурила специальная многочисленная группа милиции во главе с приезжим капитаном Кумыковым. Пост находился прямо на самом выезде из самого крупного поселка в этих местах – Халыма. С десяти утра ни одна маши-на, проехавшая здесь, не избежала проверки. Капитан приехал к десяти часам, и сразу принялся за дело. Он передал по всем ближайшим отделениям словесное описание и фо-торобот Яна. Это же было разослано по вокзалам и постам ДТС.
«Раньше двух часов парень из тайги никак не выберется. Раньше никак невозможно, даже если идти по ночам... Эх, парниша ты отчаянный, ты еще не знаешь прелестей тайги! Может ты и к завтрашнему утру оттуда не выберешься, если еще выберешься ли? Суме-ешь ли ты выйти из тайги когда-нибудь? Ты должен выйти. Ты пройдешь болота, обой-дешь чертовы буреломы... Ты давай старайся, меня не подводи,» – дело в том, что версия Кумыкова прошла со скрипом. Против нее был майор Шутько. Он вообще предлагал пе-редать дело: «Кто они такие? Ворюги, которые налоги-то толком не платят. Сейчас реши-ли нас купить... Наглость какая! Вон пусть нанимают хоть из Москвы сыщиков, пусть разбираются. А охранников, конечно же, жаль. Но эти типы получают больше нас, а рабо-тают... Ходят героями. Предлагаю передать это дело... Не потому, что я не хочу его рас-крывать, а потому, что у нас полно более важной собственной работы, и уверен, что пре-ступник уехал всё же на машине и теперь находится в тысяче километров от нас. Навер-няка, где-нибудь на севере», – и, говоря это, майор ходил. Кумыков выступил против того, чтобы передавать дело наверх. С трудом сумел он убедить упрямого Каримова, который всё-таки дал согласие на тщательную проверку версии энергичного капитана.
Дело было развёрнуто по всем правилам: в ближайшие деревни разосланы гонцы с фотографиями и специальными датчиками, на товарных поездах все предупреждены, по дороге патрулировали автомобили. «Что же, беги, зайчик! Силки расставлены... К хантам не сможешь прибиться, там уже наши люди. Других населенных пунктов нет. Но есть один путь – на север. Вот туда он может проскочить... Там нет такого сильного поста, как у нас. Не успели установить, а надо бы...» – Кумыков опять звонил, проверяя бдитель-ность расставленного персонала. «Отчаянный ты парень, Муритов Ян! Но, как поймаем, по роже я тебе заеду...» – злорадствовал следователь, уверенный в правильности своих до-гадок. Он сидел в нижней части инспекционной будки возле навороченного телефона-рации. Оделся Кумыков по-граждански – солиднее, когда следователь среди гибедедеш-ников в гражданской одежде да к тому же в солидном костюме с галстуком.
«Высокого роста, 182-185, лет 28-30 на вид, черноглазый, глаза большие вырази-тельные, темноволосый. Несколько похож на южанина. Нос сломанный, несколько кривой вправо. У него должна быть черная сумка, одет вероятно в черную кожаную куртку, на голове модная полуспортивная шапочка. Говорит без акцента. Прекрасно владеет ножом, вооружён, опасен», – вычитывал из словесного портрета Кумыков и разглядывал фото-графию, сделанную по рассказу Володи Харченко. На выезде из Халыма инспекторы и сотрудники милиции продолжали обыскивать все автомобили, автобусы. Иногда сам ка-питан выходил, когда видел из окна что-то подозрительное. Кстати, проверка уже оправ-дала себя... В поисках Яна милиция натолкнулась на почти килограммовый груз наркоти-ков, распространение которого также не одобряется общественным законом. Это несколь-ко успокоило Кумыкова. Значит, по крайней мере, не зря работаем.
Версия Кумыкова строилась на очевидных фактах: домашний запрос на Яна Мури-това дал отрицательный результат – поддельные документы; его бесследное исчезновение в три часа дня. Только в половине шестого отходит поезд на юг. На нем Муритова не ока-залось, если он не сошёл в ближайшем пункте и т.д. Короче, версия Кумыкова имела пра-во на жизнь до тех пор, пока не будет опрошен единственный подозреваемый Ян Мури-тов, или тот, кто присвоил себе это имя.
Капитан нервничал. С наступлением сумерек он начал выходить практически к каж-дой машине и задавать, ставший дежурным, вопрос: «Мы тут одного товарища поджида-ем. Что на дороге? Не заметил ли каких-нибудь странных голосующих?.. И вот глянь на фотку, может, видел?» Кумыков десятки раз уже просчитал расстояние, которое должен был пройти Ян и время, которое на это уйдет. Получалось, что при нормальном стечении обстоятельств он выйдет из леса или вечером или утром следующего дня. Он уже наметил срок своего пребывания здесь: завтра целый день, ночь и с утра послезавтра придется все это снимать...
… Довольный камазист ехал домой. Документы? Всё в порядке, без проблем, на-строение отличное. Ему ехать до Мордовии, а домой ехать веселей, чем сюда. К водителю подошел круглый здоровый человек в гражданском и спросил: «Слушай, приятель. Мы тут одного попутчика дожидаемся – он может быть в километрах двадцати отсюда... Не видел голосующих на дороге?» «Знаете ли, в такую погоду на дороге и собак нет. Хотя тут недалеко от Халыма, ну этак в километров пяти-шести стояли двое – наверное, мест-ные...»
– А почему местные?
– Ну, судя по одежде. Они оба в рабочей   одежде...
– Молодые что ли? – Кумыков спрашивал автоматически. Двое в рабочей одежде его не удовлетворяли.
– Да, молодые и здоровые.
Один большой, двухметровый, второй поменьше – под метр восемьдесят, – словно припоминая, говорил водитель, проникновенно глядя в сторону и делая при этом заумный вид.
– Ну и что ты еще в них запомнил? – по привычке не унимался капитан.
– Здоровенный держал большую сумку, а второй – вроде бы выпивший пошатывал-ся, в куртке с красными повязками, как раньше дружинники носили... «А на вешалке у не-го висела разная одежда... куртка с красными полосками...» – как громом поразило Кумы-кова в этот момент. «Черт возьми, пошатывается, черная сумка, куртка с красными полос-ками, неужели он?» Кумыков даже вспотел.
– В какую сторону они голосовали?
– В нашу сторону, сюда...
– Сержант, бегом ко мне! – Кумыков закричал, словно случилось что-то непоправи-мое, а водитель, который уже направлялся к машине, удивился, но предпочел удалиться еще быстрее. А капитан опять кричал на худощавого сержанта, который был вроде его адъютанта и был всегда рядом. Следователь на этот раз отправлял сержанта с двумя ми-лиционерами к поселку Сивех.
– Там, двое должны стоять на дороге, быстро их забирай! Через десять минут ты там, понял?
– Понял, чё орать-то!
– Я тебе поговорю, давай бегом... Подъехала следующая машина. Огромная грузовая иномарка. Кумыков сразу подошёл к водителю. Да, он видел их. Они отсюда километрах в... не помню. Ну короче, там указатель есть. Поселок Силяк ли, Семак ли...
– Сивех?
– Точно: вот проезжаешь этот указатель, и сразу они там стояли, на повороте доро-ги...
– Понял, спасибо вам. А куда едете?
– В   Москву, за товаром... Кумыков отправил еще одну машину для патрулирования дороги. «А вы давайте в Халым, по посёлку пройдите. Там вроде гостиницы есть, и вооб-ще...» – у него не хватало слов, надо было действовать. «Всё время будьте на связи, не пропадайте. Каждые пятнадцать минут сообщайте!»
Тем временем к посту подъехало малиновое «Вольво». Из него бодро вышел уже пожилой мужчина и пошел, протягивая документы ближайшему сержанту. Кумыков же в это время ждал сообщения от своего сержанта и одновременно беседовал с водителем очередного «Камаза».
– Далеко собрались? – спросил сержант у водителя «Вольво».
– Далековато, в Уфу... домой, на родину, хотя уже тридцать лет живу здесь. Возвра-щаюсь потихоньку к себе на родину, как евреи в Израиль, – весело ответил энергичный мужчина, и, взяв документы обратно, заспешил к своей машине...
«На трассе в указанном месте их не обнаружено. Тарыщ капитан, нет их здесь. Мы еще чуть дальше проедем, потом вернемся в Халым. Короче, посылайте людей в Халым... Больше им негде быть...»
Кумыков еще рассчитывал, что они напорятся на них на посту. «Сейчас он старается как можно дальше удалиться из этих мест, выбраться на большую землю. Поэтому он бу-дет торопиться. Наверное, это просто не они. Нет, прятаться в Халыме он не будет, если, конечно, не местный. Непрописанные, непонятные сожители тут, наверняка, тоже есть... Надо будет заняться». Фамилия Муритов и описание, и фотография уже побывала практи-чески во всех необходимых руках халымовцев.

  – Вы, наверное, вахтовики? Так что, оставлю я вас здесь. Сходите к Ане, и счастли-во вам выбраться из этой дыры. Здесь, знаешь ли, заболеешь и сдохнешь – никто и не за-метит тебя. Кладбищ и то толковых нет, похоронить даже по-человечески невозможно, – говорил словоохотливый мужчина за рулем малинового «Вольво» за пятнадцать минут до описываемых выше событий, – а до следующей нормальной больницы тут еще часов пять езды, не меньше. А я вижу, у тебя температура высокая... До настоящего города, – про-должал он, не давая вставить слово, – еще часов семь как минимум – я там заночевать со-бираюсь... Ну ладно, счастливо. Ты крепкий парень, дойдешь...
– Спасибо вам, – только и буркнул Ян, – счастливого пути! – не мог же он настаивать ехать. Еще с этим большим придурком!
«Вольво» тихо покатилось по бетонке по направлению к основной трассе. Водитель довез их до самого центра поселка Халым... Ян смотрел, на машине весело закивал пово-ротник, и иномарка уехала. А Ян смотрел и смотрел, совсем забыв, что рядом стоит его крупный попутчик...
– Ты еще здесь?.. Почему с ним не уехал? – испуганно проговорил он, повернувшись.
– Мужчина этот сказал мне, что тебя надо беречь, что тебе надо помочь, что тебя обязательно надо доставить в больницу, – великан говорил все также монотонно. Ян сей-час только осознал, что в лесу с ним была не галлюцинация, этот ненормальный тип и вправду существовал и существует до сих пор.
– Знаешь, к черту больницу. Я здоров, как бык. Я просто устал и не ел двое суток... –Ян развернулся и вновь зашагал к трассе. После теплого салона автомобиля он почувство-вал себя несколько лучше, – и, вообще, ты-то куда идешь?
– Я иду с тобой, – великан не отставал от Яна, – я же сказал: я знаю и понимаю тебя.
– Подожди, – Ян остановился и повернулся к своему спутнику, – что это ты знаешь про меня? – Он хотел было сказать, чтобы тот заткнулся, но закашлялся, и опять разнес-лась боль по всей голове, и вдруг ему показалось, что он сейчас упадет. Ян выпустил из руки сумку, и сел на дощатый мостик, по которому шел.
– Ты устал, тебе необходимо отдохнуть и поесть, – спокойно, словно не обращая внимания на захлебывающийся кашель, говорил великан.
– Ну да ладно, – сказал Ян, почувствовав себя абсолютно разбитым, – делай, что хо-чешь. Я, кажется, не могу идти... Но запомни, что мне не надо в больницу, мне нужна только еда и сон... Больше ничего не надо, больше ничего не хочу... Хочу выздороветь, выспаться. – Он засыпал на ходу. Вдруг в глазах у него побелело и ноги похолодели, тело размякло и мозг терял связь с реальностью... Он уже не мог сказать стоп, он только почув-ствовал, что теряет сознание.
Белое небо, темное облако идет откуда-то сверху, оно падает и тут же превращается в ледяной дождь. Мир становится светлым, но не радостным, а безликим и мутным. Дома, сделанные из белого картона, люди, гуляющие без цели, собаки, лижущие им руки. И дождь превращался в белый снег. Деревьев нет, тайга умерла полностью, только перекре-щенные в воздухе стволы напоминают о былой жизни. «Лес распродали за бесценок», – говорит какой-то мужчина, и Ян не слышит его... Он умирает...
Ян почувствовал, что его несут. Это был тот самый великан, его попутчик. Как он смог поднять его, такого тяжелого? Но Ян не смог подумать даже об этом. Он открыл гла-за, и дернулся. Это означало, что он готов сам встать на ноги.
Никто не знает, как умирает человек, что он чувствует при этом. Наверняка, у каждо-го человека смерть индивидуальна. Но само слово смерть означает что-то страшное, что-то конечное, что-то итоговое. Смерть – конечная цель любой жизни. Кажется, Ян только что увидел собственную смерть. Он так и подумал, когда очнулся. Он знал, что смерть – это что-то противоположное последним мгновениям жизни. Если перед смертью светло и тепло, то там обязательно будет темно и холодно. А умирать в темноте и холоде приятно, ибо попадаешь в белое и теплое место.
Ян чувствовал до сих пор запах смерти. Да, это была смерть. Он чувствовал её – ко-рявую старуху со страшной косой.
Вдруг он заметил в метрах ста от себя коммерческий киоск. Это было спасение. По крайней мере, он может утолить голод.
Ночь уже смело входила в свои права, и тусклые холодные огни на высоких столбах были похожи на далёкие потусторонние маяки, нежели на уличные фонари. Яну хотелось сесть, лечь и закрыть глаза. Но коммерческий киоск был также похож на маяк спасения: ведь там были и хоть какие-нибудь шоколадки, коньяк и сигареты. Сколько он уже не ку-рил? Может выкуренная сигарета вернёт его к жизни? Но одно то, что он уже думает и мечтает о сигаретах и еде, говорило о жажде жизни. Нет, до смерти ему еще далеко!.. И Ян сел на валявшееся бесхозное бревнышко... Его спутник истуканом встал рядом, словно ждал распоряжений...
– Ты кто? – неожиданно спросил Ян и осекся. Он понял, что тот опять начнет нести бред по поводу какого-то лаборатория, откуда его заслали на нашу планету. – Извини, ты мне так помог, что я не знаю, что и сказать... Где ты научился помогать людям?
– Я знаю, что люди должны помогать друг другу. А мы и есть друг и друг... Тебе плохо... Ты нам нужен...
– А как тебя зовут? – «Кажется, его серьезно послал ко мне сам Бог. Он – мой спаси-тель. Может, я и вправду сделал все правильно, может, так и должен был поступить ува-жающий себя человек».
– У меня нет имени. Но в одной деревне меня называли то Борькой, то Борисом. Это было, когда я появился...
– Ну ладно. Боря так Боря. Можно я тебя буду так называть? – и, не дожидаясь со-гласия, Ян добавил, – помоги мне. Я тут должен... – новый приступ кашля одолел его, и Ян вобрал в себя холодный сырой воздух и вдруг застонал от резкой боли в правом ухе, – у-ух, зараза... Короче, слушай, – и Ян достал приготовленную специально для дорожных расходов пачку пятидесятирублевых купюр из внутреннего кармана болоньевой куртки с красными вставками на рукавах, – что-то мне совсем плохо... Сходи, пожалуйста, в ком-мерческий киоск. В магазинчик, который светится вон там. Купи там шоколадок штук пять, сигарет «Кэмел» или «Мальборо», пепси-колу и что-нибудь типа коньяка... – и Ян протянул большому незнакомцу пачку. «По его отношению к деньгам я сразу определю степень истинности его белиберды. Конечно, если он только врет, то вряд ли вернется. Или вернется за остальными деньгами... Нет, о них он не знает... Короче, надо дать всю пачку и пусть или проваливает, или поможет». – У-ух, какая боль в ухе! Ну ладно, пере-терпим... Ты не забудь купить пакет и сложить купленное, как положено. Сигарет можешь купить целый блок... Спасибо тебе, друг, – добавил Ян, когда Борис (надеюсь, и нам мож-но называть этого великана по имени) спокойно взял пять тысяч рублей в руки. Конечно, не бог весть какая сумма, но, по крайней мере, на эти деньги можно уехать далеко, можно купить десять кубов леса...
«Накупит на все пять тысяч всякой чепухи», – подумал вдруг Ян, и крикнул вдогон-ку: – Ты деньгами умеешь пользоваться?
– Да, умею, – словно эхо прозвучал короткий ответ, и Яну показалось, что это он сказал сам. «Выспаться и всё будет нормально, хорошенько поесть шоколаду, выпить граммов сто коньяка и попасть в тепло – все будет нормально, все будет хорошо!» – и он вспомнил эти слова, написанные на стенном календаре – «Все будет хорошо!» Думать не хотелось. Мечтам не осталось места в больной голове. Надо было думать о предстоящей ночи. Третьей ночи после ЭТОГО. «Главная задача – найти ночлег... Желательно где-нибудь у частников. Где-нибудь в тепле... Может здесь что-то типа гостиницы есть?.. Стоп, в гостиницу нельзя...» – Лежал Ян и думал о самых простых вещах. Хотелось жить, существовать. Он ведь еще молод. Надо выбраться из этой трясины, надо закончить это дело и... Что дальше? Этого он не знал. Ян просто закрыл глаза...
Ночь ожидалась с заморозками. Нормальное явление для местной осени. Дождь пе-рестал, тёмный мир стало шире, открылось небо. В такую ночь нельзя оставлять карто-фель в открытом состоянии; в такую погоду надо подключать систему отопления, чтобы утром не замерзнуть. И люди в частных домишках усиленно топили печи, а дым из невы-соких труб уходил в сторону юга; соответственно, будет еще холоднее – раз ветер дует с севера. Звёзд Ян не видел целую вечность. Теперь он посмотрел вверх и сразу вспомнил, как в августовское детство специально выходил ночами во двор и разглядывал звёздное небо. Видел Млечный путь и разглядывал туманности. Ян ведь когда-то увлекался астро-номией, и не только увлекался, но занимался: находил все видимые планеты на звездном небе, знал названия всех спутников Юпитера и Сатурна, представлял себе величественный пояс астероидов, а там где-то в бесконечности другие миры, другие галактики; рождение, жизнь и смерть горячих звезд... Он тогда, помнится, не особо мучился вопросом: «Есть ли разумная жизнь на других планетах?» А что значит – разумная жизнь? Он и тогда не мог понять. Любая жизнь, в принципе, так или иначе разумная. Жизни без разума не бывает. Да и что даёт разум людям? Возможность создавать новые формы насилия и умерщвле-ния, новые виды покорения друг друга, все более извращенные типы обхождения норм обычного существования. Нечем, в принципе, похвалиться нам – человечеству – перед ве-ликим таинством жизни. Мы лишь извратили и извращаем её основные законы, мы только плодим количество несправедливостей по отношению к другим, мы только еще больше отделяем людей от решения основных вопросов жизни, увлекаем их мишурой вещей, му-ляжом величия денег, приоритетом одной территории, не нами выбранной, над другой территорией.
Да, далеки мы от совершенства. Намного дальше, чем сами себе представляем. На-много ближе к нему любые иные твари на планете. Ибо, что такое совершенство? Это ко-нечный пункт развития, удовлетворяющего цели определенного вида. И животные не то-ропятся к переменам, они не жалуются, они нашли экзистенциальную мудрость бытия и поняли, что дальнейшее развитие пагубно и для них, и для других. Только люди стремятся быть выше всего, их гордыня, их тщеславное стремление, навеянное обманчивым разумом и громкими словами, бесконечны. Они прикрываются своей ответственностью за других, как будто об этом просила их природа...
Звёзды – это здорово! Они тоже живут, совсем как мы; наверное, тоже страдают, также думают и смотрит кто-нибудь издалека на маленькую точку на собственном небе и верит, что мы есть. Звезды живут, но они абсолютно равнодушны к нам, так и мы никогда не сможем понять их.
Ян услышал шум. Кого-то кто-то спрашивал... «Мы не местные, мы сейчас уедем...» – кричал один из говорящих. «Мы там не стояли», – отвечал другой. Ян почувствовал в этой активности что-то подозрительное. «Так обычно разговаривают с милицией, они оп-равдываются...» – страхи еще не кончились. «Может, это по поводу моего дела опраши-вают всех приезжих, ищут деньги... Явно, здесь прослышали об ограблении. Здесь ведь только каких-нибудь шестьдесят километров...» – подумал он, отрываясь от мыслей о да-леких звёздах.
Послышался шум с другой стороны. Это был Борис. Он шагал прямо как сошедший с телеэкрана терминатор, прижимая уверенно к груди пакет.
– Ты догадался купить пакет? – обрадовался в первый раз после ЭТОГО Ян, – дай, я посмотрю, что ты там накупил...
Борис бережно положил пакет прямо перед Яном, который тут же запустил туда свои руки... Тем временем, шум от разговоров стих. «Увели на проверку документов... Скоро и до нас доберутся», – одновременно копаясь в пакете, лихорадочно думал Ян. А руки его никак не могли отыскать сигареты, он нащупал шоколадки, что-то железное типа консер-вов, какие-то хрустящие обертки...
– Где же сигареты? – Ян спрашивал самого себя.
– Вот они, – просто ответил Борис, доставая из внутреннего кармана рабочей куртки блок сигарет. Потом, как волшебник, он достал оттуда же бутылку коньяка и из другого кармана сдачу... Все это аккуратно положил к пакету. А Яну оставалось только удивляться движениям Бориса. Как он напоминал робота?! «Неужели он и вправду не человек?»
– Фу ты, черт! У меня же спичек нет, – уже начинал нервничать Ян. – Так всегда бы-вает: все вроде бы есть, а чего-то все равно не хватает человеку... Черт, и прикурить не у кого, – Ян посмотрел на Бориса и начал доставать какие-то вафли, – Мне надо поесть, хоть через силу, а надо... Борис, а ты сильно устал?
– Я не устал, – Ян, кажется, начинал привыкать к монотонному голосу своего спут-ника, который так и стоял, глядя то ли на Яна, то ли на бревно, на котором тот сидел.
– Можно попросить тебя сходить к киоску еще один раз? Купи, пожалуйста, зажи-галку, – и Ян отправил в рот кусок вафли, одновременно доставая из пакета шоколад. Он чувствовал, что голос его стал каким-то плаксивым, снова силы оставляли его. «Надо есть и побольше шоколада... Вернутся силы, вернутся. Где же вода? А вот она...» Он достал деньги, которые успел положить в мокрый карман куртки и протянул Борису, – купи, по-жалуйста, зажигалку...
«Надо мелких денег, надо умело избавляться от новых, пахнущих типографской краской купюр», – Ян теперь опять подумал об этом, но это показалось ему такой мело-чью по сравнению с тем, что нет спичек. «В Сибири зарплату всегда выдают новыми ку-пюрами, поэтому и подозрения особого шуршащие купюры не вызовут...» – оправдывал он себя.
Борис снова зашагал к киоску – пошел, словно робот, безотказный и послушный до подозрительности.
«Фу, ты! Как надоело это низкое небо, как опротивел чертов кашель... Хочу высоко-го неба, светлого весеннего утра и хорошего настроения. Деревня. Утром просыпаешься, смотришь в окно, а там сады белые от цветения, там голубое небо, в которое можно всматриваться и видеть там глубину и бесконечность. Весна – период светлых надежд, счастливого высокого неба... Хочу думать об астероидах, недосягаемых для рук и близких для мыслей», – у Яна в мозгу зашевелились желания, а в глазах стояли видения прекрас-ных дней, но дней прошлых. Руки нашего героя автоматически лазили в пакет, доставали оттуда шоколадки, и в рот отправлялись то кусочки сладкого орехового шоколада, то ва-фельки. Захрустели на гнилых зубах Яна нежные кулинарные изделия, и таяли где-то ме-жду горячим языком и высохшим небом.
Несмотря на то, что вокруг расположился поселок – все равно пахло тайгой, этой проклятой Сибирью, «тундрой», как называл эти места Ян. Тайга для него теперь навсегда будет ассоциироваться с жестокостью, холодом и страданиями. Ему начало спирать дыха-ние, он вдруг почувствовал, что, выспавшись и наевшись, он еще не излечится полно-стью...
Помнится, прочитав Достоевского, Ян не мог представить себя, что бы он чувствовал на месте убийцы. Нередко старался он поставить себя на место Раскольникова, но не мог... Но вот, пожалуйста, теперь он и в самом деле на его месте. Неужели его будет преследо-вать тот же кошмар, характерный более для мазохиста, чем для нормального человека.
– Ну!? – глаза его были прикрыты, но он слышал, как подошли монотонные ноги Бо-риса. «Ходит, как терминатор. Как заведенный, точно...» – и Яну припомнился учитель литературы в старших классах, которого так и прозвали «заводной». Он ходил неестест-венно поднимая колени, отчего выглядел похожим на робота. Борис чем-то напоминал этого учителя с той большой разницей, что учитель тот был худой, как Дон-Кихот, а Бо-рис – крупный, как баскетболист.
– Я принёс зажигалку, – говорил Борис и протягивал ее вместе со сдачей...
– А ты сильный? – вдруг спросил его Ян, но тут же понял, что ответа на этот вопрос он не получит, – но ты ведь не устаешь никогда?
– Почему, я устаю... Так же, как и все люди, я состою из определенных химических элементов, которые нуждаются в постоянной подпитке и восстановлении, – Борис про-должал стоять, и стоял он ровно...
– Значит, ты и есть хочешь?.. А что же ты молчишь? Садись рядом и ешь... У нас еще впереди много работы, если ты собираешься идти со мной, – у Яна созрел план, в котором определенное место занимал Борис с его преданностью и силовыми качествами. «На него можно положиться, надо будет его уговорить пойти со мной, хотя бы до Екатеринбурга или до другого крупного города... А там уж я и сам смогу распорядиться своими деньга-ми...»
– Я собираюсь идти с тобой, – Борис неестественно сел рядом с Яном и аккуратно отломил кусок шоколада, – я пойду с тобой. Но ты потом пойдешь со мной?
– Извини, но сначала я должен дойти до какого-нибудь большого города, а потом мы с тобой поговорим... Наверное, я с тобой никуда не пойду... – Ян чувствовал, что смыться от этого придурковатого громилы не составит труда, но воспользоваться его услугами сейчас надо обязательно. Ян не верил в собственные силы, иногда ему казалось, что его оставляет ощущение реальности, – а теперь ты ешь... Я с тобой поговорю, но только поз-же... Нам надо устроиться на ночлег и уже потом... Спасибо тебе за все, – Ян закурил, но вкуса сигарет он не чувствовал, как до этого не ощущал приятного вкуса шоколада с оре-хами. Нет, он, оказывается, не хотел курить. Ему нужен был сон, спокойный сон. Для это-го он должен оказаться в безопасном и теплом месте. Где это место найти? Ян понимал, что здесь идет какая-то облава. Скорее, это по поводу его преступления. Ян предчувство-вал недоброе: пройти такое испытание, совершить практически невозможное, и попасться на какой-нибудь глупой случайной облаве... Наш молодой человек нервничал, и понимал, что не может спокойно разговаривать ни с одним человеком, верить им, чувствовать себя в безопасности ни с одним их людей этого района, за исключением Бориса...
Опять послышались голоса. Вновь Ян услышал громкий мат, которым смачно выра-жался один из тех, кто оправдывался десять минут назад. В осенней глухой тишине голоса слышались довольно отчётливо, и говорили о том, что «менты замучили нормальных лю-дей», что нормальным людям надо ехать домой, что их ждут дома жены и дети, что «мен-ты только и умеют честных людей хватать, а бандитов ловить боятся». Они говорили не-долго... Послышался звук открывающейся двери автомобиля, потом со стуком двери за-крылись и послышался шум двигателя. ««Камаз» должно быть, – сразу определил Ян, – интересно, куда они едут? Домой... Они едут домой... Ну что ж, надо попроситься, если места хватит». Решено! Дорога, по которой они поедут, проходит тут же за теплотрассой: двадцать метров, встать да протянуть руку... Куда бы ни ехали, лишь бы до какого-нибудь города довезли.
Поселок молчал, хотя вряд ли кто спал еще в такое время... Все торчали напротив те-левизоров и смотрели за перипетиями выдуманных событий. Дети возились возле компь-ютеров, утоляя свой игровой голод, а женщины, полные бесконечных забот, никак не мог-ли оставить свои кухни, а мужчины просто отдыхали, и жизнь текла своим чередом. Вре-мя не утомляется, оно бежит и что-то меняет и меняет, и все равно никогда все довольны-ми не будут...
– Сейчас надо попробовать сесть на эту машину... – размышлял Ян вслух, обращаясь к Борису, – кажется, у них там типа фургона. Они должны взять... – продолжал говорить он, когда заметил большой автомобиль с включенными фарами.
Борис словно только ждал распоряжения и встал на ноги. Ему пришлось поднимать своего больного попутчика. Ян закашлялся и словно проснулся, сказал коротко: «По-шли...» Дощатые доски, по которым они переходили теплотрассу, были сырыми и скольз-кими, Ян чуть было не упал. Кроме того, они еле выдерживали грузного Бориса. «Нам не-чего и мечтать о гостинице: явно здесь прослышали об ограблении. Да у Бориса еще нет, наверное, документов. Вот парочка... Всё здесь подозрительно, так что если останемся до утра – жди участкового... Мы идем верно, отсюда необходимо уехать: от греха подальше. Береженого бог бережет...» – думал Ян, и глаза его были закрыты. Он полностью поло-жился на своего послушного великана, который практически тащил его...

VIII
– Заколебали эти менты... Около часа потеряли, – говорил водитель, обращаясь к своему соседу по кабине вахтового «Камаза».
– Какого черта сюда приехали только? – возмущался в ответ тот, закуривая сигарету без фильтра, и добавляя матерные слова исключительно для экспрессивности.
– Сколько сейчас там? – кивая на часы, говорил несколько успокоенный водитель, и разглядывал простенькие приборы на щитке, и вздыхал, ми вслух прикидывал: во сколько они будут дома.
– Уже восемь почти... На хрена мы сюда приехали?! – все еще никак не мог успоко-иться его сосед, мастер по матерным словам, которые нам приходится опускать. А он при этом выпускал сизый дым, смачно причмокивая.
– Да ну тебя... На хрена, на хрена! Надо же было... Надо же как-нибудь на хлеб зара-батывать... Ну, кто знал, что здесь сплошные заслоны да облавы, – водитель начинал ус-покаиваться, чего нельзя было сказать о его соседе, – да ладно, к одиннадцати должны дома быть... Успокойся, Костян...
– К двенадцати бы доехать, – полуматерился Костя, – ну и влетит нам за это, черт его туда-сюда дык туда...
– Ну, поехали, что сейчас мусолить, толку нет, ехать надо быстрее, – и могучий ав-томобиль рявкнул перегазовкой и начал трогаться, подчиняясь движениям рук водителя...
Не успели они отъехать тридцать метров, как показались двое: один здоровенный, а другой вис на нем. Ну, конечно, нализался, работяга. Машут, давай остановимся, Костя. На хрен они нам нужны. Ну, давай остановимся, спросим, что надо, может, поможем...
Мы едем до С. У нас свободный теплый фургон. Конечно, возьмем. Если заплатите, тем более... Короче, укладывай своего дружка... Сидите там тихо. Там даже полежать можно... Только тихо, мы же не хотим из-за вас попадать в неприятности... Короче, вас там нет... Да, ладно, потом расплатитесь... Костя, проводи их в фургон. Сейчас я свет включу...

Темно. Тепло. Водитель выключил свет. Ян лег на удобную кушетку и передал день-ги за дорогу соседу. Сон окутал его и унес в свой мир. Борис сел рядом и не было видно: закрыты или открыты его глаза. Машину трясло, несло куда-то на север, двигатель журчал без надрыва. Время не изменило своим академическим канонам и текло по-прежнему в том же направлении.
Устало проникал свет в затемненное окно бытия. Возле окна стояла женщина, она тихо пела, раскачивая колыбельку. Ее сын никак не мог заснуть. Ее муж давно должен был прийти домой. И мир должен был быть другим. Но ничего не поделаешь – люди сде-лали такой мир, который отличается от совершенства. Деньги, которые в конце концов погубят мир, хозяева земли и душ наших. Если и делается добро, то в основном ради де-нег. Связи налаживаются и разлаживаются, если они не скрепляются денежными интере-сами. В телевизоре новости начинаются с проблемы денег. А новости культуры заканчи-ваются тем, что не хватает денег. Они – бездушные бумажки, презренный металл – усили-ли свою власть. Они победили... Ни образование, ни сила, ни ум, ни красота, ни искусство, ни работа даже, ни достижение – все ничто перед их властью. Божество – вещи, от кото-рых мы зависим, вещи-деньги, что имеет свою стоимость. Нет ничего дороже их, нет ни-чего презреннее, нет ничего ценнее их. Человек стал их придатком. Деньги могут дать все – образование, ум, власть, красоту (пусть условную), даже жизнь и здоровье.
Ян видел сон, в котором мама укачивала его в колыбели. Она сводила концы с кон-цами, отец работал и работал – нищий интеллигент, пропадающий по восемь-десять часов на работе. Наш молодой герой, будучи школьником, ездил у к бабушке в деревню. Он ужасался: люди работали, таскали целыми днями горячую воду скотине, кормили их, все лето косили сено, заготавливали дрова, разводили сады, работали в колхозе. Вся жизнь в работе – люди считали праздником даже поездку в город... И как они жили? Они не могли купить ничего, как и его родители. Но Ян видел и обратную жизнь: другие имели широкие светлые квартиры, большие автомобили, огромные дачи, и никак не мог понять молодой герой своего времени, как деньги прилипают к ним?
Он видел сон, когда мать его укачивала, а возле него лежала огромная сумка с день-гами – его будущее счастье. Если бы в колыбели и вправду была та сумка, которую он пронес через тридцать лет через тайгу, он бы был другим человеком. Может, получил бы хорошее образование? Может, вообще был бы счастливым человеком, нашедшим истин-ное предназначение в мире? Все может быть, но прошлое не меняется по нашему жела-нию... «Сынок, деньги нужны были тебе, когда ты был маленький, а теперь – зачем они тебе?» – это говорила мама. Она говорила о том, что нельзя убивать людей, что все-таки на свете есть некая высшая справедливость, она рано или поздно наказывает людей. Мы только из гордости своей думаем, что мы свободны, мы все невольники, мы рабы времени и условностей. Ты переступил грань... Ты жил с людьми, ты никого не стеснялся, никого не совестился, тебе нечего было скрывать. А теперь ты встал на другую сторону жизни... Ты всю жизнь будешь хранить темную тайну в душе своей, ты будешь спать, и тебе будет сниться одно и то же: деньги, обагренные кровью. Ты будешь избегать серьезных разго-воров, ты не сможешь правильно думать о справедливости, не сможешь спокойно рабо-тать, даже если найдешь любимое дело...
Яну снилось, как он пробирался по тайге, слышал запах страха, наполнивший всю его сущность. Запах тайги, перемешанный с запахом страха – это может и стошнить. Во-круг жила ночь, темнота окружила жизнь, а низкое небо стальными холодными каплями плакало на него. Он вышел к родному дому, где возле окна стояла его мама – нравоучи-тельница, которую он слушался до поры, до времени. Она растила его – зачем ты меня растишь? Для того, чтобы я завидовал недоступному богатству этого мира?
Машина останавливалась, о чем-то снаружи разговаривали. Какие-то проверки, но ни разу не потревожен был сон Яна. Сон похожий на действительность. Сон, в котором мы живем. Сон, дающий множество безответных вопросов. И хорошо было спящему, ибо в том мире, во владениях Гипноса не надо было отвечать на вопросы, не надо было жить телом. Там был только неуемный разум...

– Что это за проверки? Надоели своими документами... – сердился Костя, который сидел и выкуривал очередную сигарету, – если где-нибудь чухнут, что у нас поддельный путевой лист, то нам хана...
– Не нервничай, все будет нормально... Просто менты кого-то ищут, опасного черта... Видишь же, все с автоматами... А мы, мелкие нарушители, их не интересуем... Не зря они спрашивали, не видели ли кого? Не везешь ли кого?.. Обрати внимание, – разглагольство-вал опытный водитель лет сорока пяти умным голосом, – что они не спрашивают: что ве-зешь? А спрашивают: кого везешь?..
– А если они ищут как раз тех, кого мы везем? Ты про них ничего не сказал им?
– Конечно, нет, я, что, с ума съехал, что ли?..
– А вдруг обыскали бы...
– Костя, ты ненормальный какой-то... Если этих двоих найдут, попадет не тебе, не им, а мне. Залимонят штраф за провоз людей в ремонтной будке... А если уж они преступ-ники какие-нибудь, то, откуда мы знаем: кто такие? Залезли, наверное, пока мы стояли...
И довольный своей логикой он прибавлял обороты послушной машине, и та мчалась на север...
– Потом, – продолжил свою мысль водитель, на ходу прикуривая сигарету, – какие же они преступники: работяги, а один вообще нажрался... Им надо иномарки с молодня-ком ловить, там каждый второй – бандит...
Даже Костя, поматерившись немножко, начал успокаиваться после трех остановок...
Знал бы Ян, как ему везет – он бы с ума сошел. Но, как говорится, спящих сам Бог охраняет. Он проспал четыре часа, пока машина не въехала в крупный город С.
Уже в городе, Костя спросил, выйдя из машины и постучав по глухому фургону: «Где вас оставить?» Ян спал, а Борис ничего не мог ответить. Он только сказал: «На ко-нечной остановке...»
После этого машина поехала, а двое в кабине громко засмеялись. А город уже спал, и никто не подозревал, что неприметный технический фургон везет преступника, которого разыскивает вся местная милиция...
«Спрячь свое тело, оставь только душу, разум и деньги; спрячь свое грязное тело, кровавые руки, временно спрячь», – приказывал внутренний голос. «Ты перешагнул чер-ту, и вынужден будешь жить за этой чертой, иначе не будет, по-другому быть не может», – слышались Яну слова из сна. Конечно же, Ян не Жан Вальжан, способный переродиться под воздействием одних только размышлений. Ему важно только вылечить свое временно заболевшее тело, а о душе думать людям некогда: пусть богатые, наворовавшиеся об этом думают, а нам надо работать, выжить... Яну необходимо выспаться, и прийти в норму.
– Ты говорил что-то, я не всё понял. Диагноз: ты простудился и у тебя повышенная температура, – монотонно объяснял Борис, когда Ян очнулся на кровати. Он лежал в не-знакомой комнатушке, на проваленной постели, и отовсюду пахло сигаретами и мужским потом. Рядом сидел великан, который так и не разделся. Ян осмотрелся: стол исшарпан-ный, телефон на нем старый, на грязной стене какой-то график дежурства, отпечатанный на старинном компьютере, тусклый свет. За столом сидел мужик, точнее парень лет два-дцати пяти и улыбнулся Яну.
– Привет, больной, как дела? – начал он, и в нем сразу угадывался тот говорливый тип, который любит выпить и готов всю ночь не спать, если есть что выпить за чужой счет...
Ян вспомнил Бориса, который даже не разбудил его при выходе из машины. «Надо будет отблагодарить его». Голова ужасно раскалывалась.
– Где я? – испуганно спросил Ян, вспомнив всю ситуацию вокруг себя, и ему так за-хотелось бежать скорее, ему так хотелось быть сейчас дома...
– Мы сейчас находимся в городе С. Это комната охранника АТП НГДУ... Сюда нас привезли Костя и Марат на «Камазе», – спокойно, без какой-либо интонации ответил Бо-рис.
– Какие-то вы чудные, ребята... Откуда вы? У нас так никто не разговаривает даже...
Но слова молодого светловолосого сторожа прошли мимо. «Черт, этот придурок раз-говаривал с людьми... Они явно заприметили необычное, сейчас будут говорить об этом везде... Он договаривался о том, чтобы оставить меня пока здесь... Интересно, как они по-слушались его? Где сумка?.. – он начал рыскать глазами и сразу же увидел, что сумка не открыта и спокойно стоит на полу возле ног Бориса.
– А друг твой – очень заботливый товарищ... Он ни разу не отошел от тебя. Вот уже час битый сидит перед тобой. Брат, что ли?
– Да, брат... – хмуро ответил Ян. Ему не хотелось ни говорить, но он понимал, что надо действовать. Он поспал, и силы несколько вернулись... – время сколько?
– Второй час ночи, брат... – парень сказал это с недовольным тоном в голосе, словно ждал что-то от приезжих гостей. Ян по своему житейскому опыту сразу понял и оценил обстановку.
– Где коньяк? – спросил он у Бориса. «Мне самому тоже не помешает грамм 50 вы-пить...» И ночь прошла достаточно удачно.
  Сторож практически выпил бутылку коньяка за три сотни с лишним рублей, Ян то-же немного выпил и уснул, сказав, чтоб его в Борис разбудил в половине шестого. Он еще не знал, куда пойдет, но смотаться отсюда он хотел побыстрее. Сторож много и ненужно говорил, как все наше родимое человечество, а потом захрапел...

IX
Ян проснулся и посмотрел в окно. На улице было светло... За столом сидел Борис, он читал книгу, быстро переворачивая страницы. Комната была хорошая, прибранная и чис-тая. Ян снял ее утром на сутки за бешеные деньги. Но выбора не было. Надо было отдох-нуть, выспаться, переодеться и всё остальное.
Поэтому несколько часов им пришлось помотаться по городу С., но все дела он ус-пел сделать. Не успел только сходить на вокзал и купить билеты на большую землю.
Он проснулся и, кажется, выздоровел.
– Сколько сейчас время? – спросил он у Бориса.
– Десять часов десять минут, – отвечал ходячий компьютер, даже не повернув голо-вы. – Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно!.. Слушай, Борис, мне кажется, когда мы встретились, у тебя был ак-цент... А сейчас у тебя нет акцента... – голова у Яна практически не болела, он был только голодный и чувствовал боль в ногах...
– Я имитировал тембр твоего голоса, – отвечал Борис, говоря некоторые слова сооб-разно их графическому написанию. Иногда, он ставил неправильное ударение, но говорил понятно, и несколько смешно.
– Кстати, ты собирался о чем-то со мной поговорить? – Ян вдруг обнаружил у себя неплохое настроение, и ему и вправду захотелось поговорить.
Ян встал. Он так и не разделся, так и не принял ванной, о которой мечтал утром, сни-мая это жилье.
– Ну что, инопланетянин, что делать будем? Ты и дальше собираешься со мной ехать?..
– Обязательно... – наконец-то Борис повернулся к нему лицом, и Ян впервые увидел его при дневном свете. Да, он не был похож на живого, настоящего человека. Было в нем некоторое отличие: какая-то мертвая белизна и невыразительные глаза, по которым нельзя было ничего узнать. Нос неестественный, хотя по форме напоминал греческий. Рот нежи-вой. Но самыми странными были волосы. Они были словно содраны с куклы. Какого-то неопределенного желтоватого цвета они сразу же привлекали внимание. На лбу, под гла-зами ни единой морщинки. Невозможно было определить его возраст. Но точно опреде-лялся пол, несмотря на полное отсутствие растительности и даже намека на раститель-ность.
– Но я не инопланетянин, я итог точного расчета. Я всего лишь расчет, формула, тео-рия. Теория предшествует практике, но всегда практика приходит неожиданно. Вот я и есть – итог неожиданной практики...
– Ты слишком хорошо говоришь для инопланетянина...
– Я изучал русский язык. У меня безграничная для вашего понятия память. Поэтому я вобрал все ваши знания за очень небольшое время... Но язык у вас очень сложный, как вы говорите, образный. Я хотел не только вобрать ваши знания, но создать из себя экзем-пляр, единицу вашей жизни... Разумной жизни... Я хотел быть, как ты...
– Язык, по моему мнению, невозможно изучить до той степени, как знаешь ты... Ты не инопланетянин, – усмехнулся Ян, полностью встав и разбирая накупленную одежду...
– Я не знаю. Я только говорю, что ты не веришь, а должен...
– Я должен тебе верить? Почему?
– Я обладаю огромной потенциальной возможностью по сравнению с вашими спо-собностями. Ты можешь проверить... Ян недолго думая, с саркастической улыбкой начал задавать вопросы по разным отраслям знаний. А Борис легко отвечал, причем иногда вы-давал точные цифры и факты, и пояснил:
– Я вычитал из книг вашу терминологию. Но знания о вас – это не самая главная цель. Нам, точнее гроссам (я сам их так назвал – они ведь в миллионы раз больше вас) ма-ло этого. Они запрограммировали нас на приобретение не знаний, а умений. Как вы гово-рите, на познание вашего внутреннего мира, я не могу это сделать...
– Ты уже сам, как человек, – Ян почувствовал даже прилив сил. Он думал об отъезде. В любой момент может произойти случайное попадание. Какой-нибудь заслон, какая-нибудь проверка документов и все... Ян понимал, что они могли через Володю Харченко выйти на него и получить фоторобот... Не могли же они не проверить гостиницу. Поэтому Ян собирался идти в ванную и привести себя в порядок. Он хотел покрасить волосы, по-бриться, у него даже были усы... Он думал о том, приклеивать их или нет...
– Нет, мне нужен один экземпляр разумной жизни для обследования... Но экземпляр нужен такой, который сам бы согласился помочь им. Я не могу понять красоту, ваше ис-кусство, поведение и остальное. Эти слова я понимаю лишь как термины, которые могу использовать в речи, – он повернулся к Яну, и тот понял, уже уходя в ванную, что Борис намекает на него...
– Нет, я не могу помочь каким-то гроссам, у меня куча проблем, у меня тут жизнь, потом я ничего не понимаю о вашей там жизни... Тем более, гроссы в миллионы раз больше меня... – коротко выпалил Ян и пошел в ванную. «Во даёт! Если он говорит прав-ду, то я должен стать первым землянином, которому предстоит встретиться с другой ци-вилизацией и какой цивилизацией!.. Какая глупость, с ума можно сойти... Спокойствие...»
– Я тебе расскажу все, – услышал Ян свой голос, которым говорил Борис вдогонку. Горячая вода есть. Он включил и начал наполнять ванную...
– И что ты заладил, какой-то профессор, какой-то нужный экземпляр?! – Ян вышел из теплой ванной, и с удовольствием переодевался. Тело его побаливало, но самочувствие было нормальным, даже хорошим. Ноги ныли, как в детстве после многочасового фут-больного матча. Но голова была свежей... Весь мир поменялся для него. Еще неделю назад он был реалистом до мозга костей. Все его существование умещалось в рамках обычных цифр, а ныне он был совсем другим. Теперь же эти цифры, которые стояли колом в его мозгу, не переставали приятно беспокоить: триста с лишним тысяч долларов. Если пере-вести в рубли, то получится страшная сумма. Огромная сумма. Кроме того, есть еще более ста тысяч рублей на мелкие расходы, на удовольствие. Он уже подсчитывал, какой про-цент он заимеет, если всё положит в банк. Он никак не мог решить, что же ему надо: те-перь он мог купить и квартиру в центре города, приобрести автомобиль, набрать аппара-туры и бытовой техники... Все эти мысли были яркими и до сих пор казались несбыточ-ными.
А с другой стороны, он не мог раньше даже представить, чтобы он повстречался с иноземным существом. Столько книг прочитано о переломах во времени и пространстве, о пришельцах с других планет и других измерениях. Но Ян, как и все наше поколение, так привык к фантастическим произведениям, к выкрутасам неуемной человеческой фанта-зии, что был хорошо подготовлен к тому, что всегда найдется псих, который назовет себя пришельцем...
– Ты объясни попроще, откуда ты, кто ты, зачем ты здесь? Честно говоря, я еще пол-ностью не выздоровел, и не могу до конца врубиться в твои бредни... – Ян начинал то ли сердиться, то ли беспокоиться, то ли по-настоящему бояться этого незнакомца. Слишком уж таинственный тип сидел за столом перед ним.
– У вас – людей – очень много разговоров и рассказов о внеземной цивилизации. Она, конечно, есть. Но достигнуть обычными способами вы ее никогда не сможете. Мир распределяется так, что разумные существа в одном измерении, в одних условиях разви-ваться не могут. Это слишком маловероятно. Например, в вашей солнечной системе, и в сотнях других систем жизнь, подобная вашей, существовать не может. Слишком строгие условия каждой конкретной отдельно взятой жизни, и соответственно, другая жизнь нахо-дится совсем в других амплитудах, состоит совсем из других химических элементов, – он говорил здорово, звучало как доклад на научной конференции. Он говорил, словно читал по бумажке. Текст у него уже был в голове, был записан, и он только воспроизводил за-пись. – У вас есть хорошее слово: практически невозможно. То есть теоретически можно, а практически достигнуть другой разумной жизни вы не можете.
Ян смотрел на Бориса с разутыми глазами, и не мог позволить себе вставить слово в этот своеобразный монолог.
– Но внеземную цивилизацию вы можете вычислить, достичь теоретически... – про-должал сидевший Борис монотонным голосом.
– А тебе что-нибудь известно о других цивилизациях? – и Ян пошёл к окну, ему за-хотелось посмотреть на улицу, на этот мир.
– Да. Для вас цивилизация, которая послала меня, является другой... Но я не могу описать ту цивилизацию вашими понятиями. Но я расскажу все, что смогу объяснить... Если это тебе интересно.
– У нас есть еще что-нибудь перекусить?
– Колбаса, хлеб, рыбные консервы, конфеты, вафли...
– Ты перечисляешь еду, как в статистическом отчете... Впрочем, это не суть важно, ты лучше расскажи про свою цивилизацию, – и Ян полез в холодильник, раздумывая о дальнейшем пути, планируя ближайшее будущее.
Борис не заставил повторять просьбу, и словно диктор по радио начал говорить:
– Если подойти к жизни гроссов (так я их сам назвал)...
– Это ты очень умно придумал, черт тебя побери... – вставил Ян, доставая и крупно нарезая вареную колбасу.
– С вашей точки зрения их жизнь сверхразумная. У них есть хорошо развитые аппа-раты с искусственным интеллектом, то есть гроссами разработаны целые системы, кото-рые самообучаются, саморазвиваются без участия хозяев. Достижения в области техники у них на порядок выше ваших, а по-другому и не может быть. Наука у гроссов выполняет примерно такую же роль, как у землян религия. И одним из последних достижений их, ко-торый поставил всю их цивилизацию в тупиковую ситуацию, было определение беско-нечности, исследования в области случайного и возможного. Ни числа, ни движения, ни пространство не имеют, не могут иметь предела – они бесконечны, и, соответственно, бесконечны и варианты случайного. У гроссов понятие бесконечного существует не толь-ко в теории, как у вас. Оно было разработано на практике...
Ян улепётывал колбасу с мягкими булочками и с большим аппетитом, и запивал все это остатками холодного чая. Он так увлекся приемом пищи, что почти не обращал вни-мания на Бориса, но основная мысль новоявленного инопланетянина была понятна ему.
– Так, у вас есть всякие математические числа, единицы измерения, и вы можете лег-ко сравнить массу молекулы и массу коровы или зажигалки, но практически представить зажигалку или корову размером с молекулу вы не можете, тем более не сможете сделать зажигалку молекулярного размера. Или есть вычисления о том, что две параллельные пе-ресекаются, а на самом деле вы никогда не сможете сделать две бесконечные прямые, ко-торые бы не пересеклись...
Сообщество гроссов неожиданно сделало шаг в практическое применение теорети-ческих выкладок... Теоретические достижения у гроссов были невероятными. Как и у вас, многие из вычислений опровергали практические законы самого существования. Напри-мер, у вас это было бы примерно так: люди научились управлять движением своей плане-ты, как обычным автомобилем, или научились прогнозировать свои поступки с точностью до минуты на год вперед. Что-то примерно такое произошло у гроссов...
Они научились вычислять векторы стремлений отдельных членов сообщества и на-чали приводить их в систему. Вычислительные системы сразу же выдали сотни миллио-нов возможностей поведения человека, и вскоре они при помощи точных систем начали побеждать вероятность поведения. Возникли аппараты типа ваших некоторых компьюте-ров, которые могли предсказывать, точнее, вычислять положение всех внутренних и внешних факторов в определенный отрезок времени. Потом они научились при помощи системных формул выдавать информацию о следующем мгновении, а потом и о следую-щем... Они научились предугадывать будущее на короткие промежутки времени. Точ-ность их предугадываний не могла вызывать сомнений. Гроссы не смогли победить тече-ние времени, они неожиданно обошли его...
– Это ты здорово говоришь: предугадывать будущее... – Ян все еще ни на йоту не ве-рил Борису. У него было множество сомнений, и самым главным было то, что ни одно существо не сможет одолеть коммуникативные возможности языка за столь короткое время. И в ответ на молчание Бориса Ян заговорил: – Знаешь ли, у нас тут так много вся-ких предсказателей, футурологов, колдунов, ну... словом тех шарлатанов, кто предсказы-вает...
– И на ваш взгляд, узнав будущее, человечество может стать счастливым...
– Но я считаю как раз наоборот: а вот если бы часть народа могла бы знать будущее, вот эта часть стала бы счастливой...
– Дело идет не так, то есть не в этом дело. А дело в том, что речь идет не о счастье, а о жизни и смерти, – Борис хоть и не менял интонацию, но Ян почувствовал, что сейчас будет сказано что-то важное. – Цивилизация гроссов, сумевшая высчитать и создать меня, как малую, практически «недосягаемую» единицу и внедрить меня в ваш мир, который для них так же мал, как для вас атом водорода, в настоящее время ищет другие развитые цивилизации... Но не из любопытства, а в поисках помощи. Дело в том, что, преодолев свои возможности, которые должны быть ограничены, гроссы познали ненужную неиз-вестность, неизведанность, которую нельзя знать...
– Объясни попроще, – Ян заинтересовался, – ты как лекцию читаешь, черт тебя по-дери...
– Некие внутренние ли, или высшие ли законы не позволяют определенному сооб-ществу достигать в практической области какой-то планки, какой-то черты. И через эту черту переходить нельзя. Это закон... А цивилизация гроссов перешла эту черту, и они сразу же почувствовали реституцию...
– Что они почувствовали? – Ян увлекался прекрасным фантастическим романом...
– Возвращение незаконно, то есть неправильно приобретенных ценностей. Законы самосохранения всего живого не позволяют того, чтобы... на вашем примере, нельзя, на-пример, чтобы муравьи изобрели вертолет, или пчелы изобрели космический корабль... Любому живому сообществу предназначены определенные предельные знания и возмож-ности. Деревья никогда не научатся видеть. Лишь теоретически это допустимо. Если де-ревья начинают видеть, то они уже становятся другими существами, и обрекают себя на гибель... Так как эти деревья становятся конкурентами других видящих существ, которые намного сильнее...
– Дарвинизм по вертикали – интересно, – сумничал Ян, вздыхая от монотонной речи большого собеседника.
– Сообщество профессора, который меня создал, – продолжал уже стоя Борис, не об-ратив внимания на замечание Яна, – заглянуло за планку, за черту, за которую нельзя бы-ло переступать. И это сообщество увидело тех существ, которые должны были возникнуть после перехода на другой качественный уровень. Результат оказался страшным...
– Как же все-таки они заглянули туда? – не унимался Ян, пытаясь найти недостатки в больном фантастическом рассказе.
– Я сообщил раньше о том, что они могут вычислять будущие три тысячи металан-тов с погрешностью до очень маленьких величин...
– В принципе, понятно... Но я все равно не до конца верю в твою историю... У меня слишком много своих проблем, простых, не касающихся политических проблем человече-ства...
Но Борис продолжал не обращать внимания на замечания Яна, и как заведенный рас-суждал:
– Результат оказался страшный... Понимаешь, разумные существа смогли заглянуть в следующий качественный уровень своего развития и увидели там собственную гибель. Закон: те сообщества, которые достигают возможностей и знаний следующего качествен-ного уровня просто уничтожаются другими или самоуничтожаются. На вашем примере: вы, наверное, непроизвольно истребили бы всех лошадей, если бы те научились держать оружие и стрелять... Впрочем, это неправильный пример...
– Но мы же живем с другими, с теми же лошадьми, змеями, волками и даже охраня-ем их... Но мы и не знаем более разумных и не можем представить более знающих, чем люди, существ...
– На моем примере, вы и лошади – это один качественный уровень. Поэтому мне так трудно объяснить тебе все... Но я тебе постараюсь объяснить это потом... А то сообщество – мои создатели – совершили непоправимую ошибку, которую теперь пытаются оты-скать... Если даже они найдут свою ошибку, то вряд ли смогут ее исправить без посторон-него вмешательства. Они хотят передать свой опыт, свой печальный и страшный опыт другим цивилизациям, хотят сохранить о себе память...
– Драматично, однако, черт тебя возьми. Но извини, конечно, меня лично не совсем устраивает тот факт, что я нахожусь на одном уровне с лошадьми...
– Со стороны виднее: вы близки по химическому составу, по своим рефлексам, по биологическим целям и тому подобное: питание, воссоздание, общественное устройство, разум...
– Даже по разуму? – Ян надкусил в это время приличный кусок бутерброда, и благо-разумно и саркастично кивнул, – А ты есть не хочешь? Ты же ешь... А еще хотел спро-сить, ты всегда так мало спишь?
– Да, я почти не сплю. Мой организм не рассчитан на долговременное функциониро-вание в вашей среде...
– Стоп, стоп, стоп... Откуда ты научился всем этим фразам? Где ты набрался всей этой книжной дряни?
– Из ваших книг...
– Так вот слушай, Борис... Я тебе хочу сказать о более земных вещах, о тех пробле-мах, которые для меня в данный момент важнее внеземных цивилизаций, – Ян перешел на душевный тон, – кем бы ты ни был, ты мне помог. Будь ты чертом, инопланетянином или там математической величиной, я тебя хочу попросить только об одном: побудь со мной еще немного. Довези меня до дома, до того места, где я стану самим собой, успокоюсь, и лягу спать, не волнуясь, что не проснусь... Ещё хочу попросить: береги эту сумку – в ней лежат очень важные для меня документы... Побудь, пожалуйста, рядом со мной, одному мне страшно, – Ян в своем монологе почувствовал, что Борис – невероятная удача его жизни, великое везение, о котором он так мечтал. Он почувствовал даже себя этаким Аладдином, который нашёл волшебного Джинна. Он встал и подошел к окну...
За окном жила огромная и необъятная Сибирь. «Больше я в жизнь сюда не приеду... Только бы выбраться из этих придавленных небом мест». Он взглянул из окна и увидел мир через изобретенное множество времени назад стекло. Там, где-то внизу и далеко от него криво существовали улочки незнакомого города. Он их видел, но они были, словно из другого мира. Грязная остановка автобуса собирала к себе людей, ожидающих бездуш-ное железное существо на колесах, как куча дерьма в жаркую летнюю погоду собирает мух. Снова накрапывал сверху на них дождь, и мокрые глаза осени пристально вглядыва-лись в Яна, словно желая испытать его. Там торчал магазин с глупой кличкой «Сибирь», данной этому бестолковому зданию на собрании в администрации, и ходили туда покупа-тели, отдавали свои деньги резвым продавцам... Далее, через дома и дома, синела тайга, в которой безобразно торчали содеянные человеческими руками вышки... Наверняка, там где-то валялась бесхозная куча труб, сваленные деревья, отравленные нефтью озера... «Уехать бы отсюда, и скорее... Зачем именно сюда я приехал?»
– Я пойду на вокзал... Зайду в магазин, – Ян все еще смотрел в окно, и думал только об одном: «Не обманывает ли этот юродивый? Может, он уже знает о деньгах, и давно приметил их...» – Кстати, а как тебя создали?
– Меня вычислили... Грубо можно объяснить следующим образом: теоретически уз-нали примерный химический состав ваших миров, потом создали теоретически возмож-ные соединения из этих элементов... В первую очередь, из водорода нашли наиболее ус-тойчивые соединения. Таким путем компьютеры дошли до возможных белковых соедине-ний, из которых создан ваш органический мир... Но все это происходило на теоретическом уровне и казалось до определенного времени обычной фантастикой, но, как уже сообщал, однажды эти познания начали осуществляться на практике. А далее уже все понятно, спе-циальные аппараты для разгона электронов, для расчленения этих микромиров – типа ва-шего синхрофазотрона. Конечно же, эти аппараты намного сложнее и качественно отли-чаются от ваших, поэтому объяснить достаточно сложно, но в основном, механизм таков...
– А почему же они не додумались до роботов?
– Я и есть робот   в вашем понимании, только созданный на единственном, или од-ном из единственных саморазвивающихся материалов в вашей природе – белковых со-единений...
– Впрочем, я тебе полностью доверяю, – Ян уже одевался и готов был выскочить на улицу, – ты обязательно дождись меня, я приду через минут сорок...
До сих пор побаливали ноги, глаза чувствовали усталость, а в мозгу прятались буд-ничные мысли: надо купить чемодан, газеты, билеты на поезд...
И он спускался в осень.

На улице было достаточно прохладно. В новой одежде Ян неуверенно зашагал по не-знакомому городу. Он впервые в полном сознании шел среди людей после ЭТОГО. Он вглядывался в лица незнакомцев, и пытался угадать, о чем же могут думать эти никчем-ные людишки. Прохожие же шли мимо, не обращая внимания на детали городского мира, в том числе и на Яна. Одеты северяне были лучше, чем горожане Средней полосы много-страдальной России. Молоденькие девушки, чьи лица были наполнены радостью и здо-ровьем шагали в кожаных пальто и щеголяли в сапогах с камушками и шпорами, ставшие столь модными в последнее время. Топали молодые люди в солидных плащах, проезжали автомобили иностранного производства, включая даже спортивные модели. И где-то здесь же стелилось больное и плохое настроение Яна. Он был еще не совсем здоров, и вокруг все не нравилось ему до неприязни.
«И зачем только живет на этом свете весь этот народ?.. Вот ты, – мысленно обращал-ся он по-гоголевски к прохожему, словно шел по Невскому проспекту, – напялил на свое жадное тело дорогостоящий плащ и накрутил на шею красный галстук с серебряной за-колкой – для кого? зачем? Удивить хочешь собой весь мир? Но он не достоин того, чтобы его удивлять и покорять... Этот тщедушный мир поднимет тебя на смех, потом ославит, оклевещет, переварит вместе с костями, как пережаренную курицу, и выплюнет». Люди вокруг казались Яну не только чужими, он просто ненавидел их. Да разве можно их лю-бить? Мир словно перевернулся: казалось, что нет ничего в людях того, что могло бы за-ставить их любить... Все только и стараются вогнать тебя в самый низ выдуманного обще-ства, все только будут рады твоей нищете, твоему несчастью. А твой успех – заслуженный или незаслуженный – вызовет лишь черную зависть...
Но люди шли, как всегда, как все тысячелетия своего существования, по неустанной поверхности земли. Они не обращали на Яна, они не умели читать мысли других, и при-нимали обычный озабоченный вид в урчащих автобусах, равнодушно смотрели на витри-ны, на остальных прохожих, и допускали этим существование рядом себе подобных. Лю-ди передвигали свои конечности, как им казалось, в нужном направлении, и окутывали свои плоти в модные одежды. Они тщательно заботились о здоровье своем и совершенно не тревожились смертями других, за исключением работников морга и нескольких родст-венников; они страдали от любви и искали подходящую пару в противоположном, а ино-гда и в своем поле. Они, как все. «И почему «великие» философы хотели обязательного спасения человечества, и почему они так старались любить гнилое человечество, не зада-вая себе вопрос о правомерности собственного существования?» – злые мысли продолжа-ли свербеть в черепной коробке разгоряченного Яна. «И уже поросячьи сердца заменяют этим людям сердца... Впрочем, и головы тоже можно заменять без особого ущерба». С та-кими думами он быстрым шагом прошёл через площадь к вокзалу...

X
Миша Солдатов всю свою тридцатилетнюю жизнь шел только к одной цели – неиз-бежной смерти. И вправду, на какой фиг нужно надрываться в этой жизни, если после смерти все одинаково превратимся в ничто? Миша учился потому, что его заставляли, включая и школу милиции, куда его засунули беспокойные родители, чтоб не болтался по улицам... Он женился потому, что этого захотела она, он работал потому, что так поступа-ли все его знакомые и друзья... Миша не страдал понятиями счастья, всякими проблемами бытия. Если бы его случайно спросили: «В чем ты видишь цель своей жизни?», он бы от-ветил: «Поесть, выпить и потрахаться». Как ни удивительно, ни один пастор в мире, ни один великий философ, не смог бы его переубедить... Впрочем, чтобы не совсем показать-ся в глазах миражного мира полным эгоистом, Миша мог бы добавить к сказанному: «Чтобы и сын мой мог бы тоже поесть, выпить вдоволь и потрахаться». Всё в жизни он сводил к сказанному, а если встречал человека, думающего иначе, считал лицемером или придурковатым. Основой для этих трех жизненных обязательств были деньги. Поэтому сержант втихую брал взятки; по вечерам успевал сходить к проституткам, проводя с ними время бесплатно; вымогал деньги у граждан, когда хотел выпить после дежурства. Зар-плату он полностью отдавал жене, но не потому, что до этого додумался сам – просто так делали его коллеги.
Миша Солдатов в то утро встал с привычной головной болью. Утренняя головная боль стала составной частью обычного существования. Он, в среднем, пил пять раз в не-делю, но практически ни разу не пил на работе – принцип, который им был принят как ак-сиома. В тот день ему надо было идти на работу – объявили о дополнительном дежурстве на вокзале. «Чёртов заслон, – сказал он в уме, употребляя при этом обязательные непечат-ные слова, – постоянно эти заслоны... То бандиты завелись, то приезжает какой-нибудь хрен знает кто...» Он, как водится, с утра ничего не поел, просто несколько раз ругнулся вместо завтрака, и отправился в холодную неуютную осень...
Миша шёл с развода, и закапал грустный дождь, холодный ветер дул ему прямо в немытую, кое-как побритую, рожу. Настроение сержанта было в унисон с погодой, мрач-ное, больное. Оно было серее грязного неба и бетонного здания, называемого вокзалом. Вокзал этот был построен людьми по избитому архитектурному проекту лет 30 назад вме-сте с закладкой города; небо было создано богом – так написано в книге с самым большим тиражом на планете, – но какое было совпадение в красках между созданиями в то утро.
Миша же в первую очередь направился к Свете – диспетчеру. У нее тепло, и главное, есть горячий чай... Сержант не заметил патрулей, проскочил кассовый зал, и гордо погля-дывая по сторонам, поднялся на второй этаж. Опытным взглядом он успел заметить, что в кассовом зале все в порядке за исключением одного молодого человека, предлагающего какие-то видеокассеты и одного пожилого торгаша, который занимался сбытом какого-то запрещенного товара. «Потом обую обоих, – подумал хитрый сержант, ухмыльнувшись и прикидывая сумму, которую можно будет содрать с этих двух молодцов, – эдак, по пол-тиннику с каждого – нормально будет».
Он прошел мимо платного справочного бюро, и быстро пошел по коридору в по-следнюю крайнюю дверь. Там и сидела Света.
– Огромное спасибо вам, девушка, так меня выручили! – приятный мужской голос благодарил Свету. «Частенько сюда начали приходить всякие... за билетами. Хотя, каж-дый зарабатывает, как может», – промыслил Миша Солдатов, и мысли рыжими против-ными муравьями проскользнули под его фуражкой, и снова разболелась голова.
– Да что вы, не за что, – слишком уж ласково отвечала Света гостю высокого роста, когда вошел сержант...
– До свидания, приятной вам работы, – сразу понял всю сложность создавшегося по-ложения молодой человек. Он с деланной улыбкой взглянул на глупое лицо сержанта и поспешил ретироваться из кабинета. Он испарился, пройдя бесшумно мимо Солдатова, что последнему показалось, что это было видение. Мише лицо показалось знакомым, но ему по службе приходилось встречаться со столькими типами по жизни, что ситуация, ко-гда лицо казалось знакомым, но он не мог сказать, где мог бы его видеть, создавалась еже-дневно. Поэтому сержант поприветствовал Свету, начал говорить плоские шутки и жало-ваться на неприятности по службе.
У Михаила Солдатова была слабая зрительная память, даже частенько он мог спу-тать своих же задержанных, особенно с похмелья. «Я еще вчера тебя тут видел», – кричал он на молодого задержанного еще только вчера. «Да вы что, товарищ сержант, я только сегодня приехал в ваш город». «Ну значит, это не ты был, что раскричался, как ошпарен-ный». И тенор его голоса был не извиняющийся, а обиженный и грубый. Вообще, изви-няться он не умел. Но, словно для равновесия в созданной природой личности, у Миши была прекрасная слуховая память. Часто после очередной обработки за пьянство, он шел по улице и в голове до сих пор слышал слова своего начальника, слышал дословно и пом-нил донотно интонацию.
И вот, прямо во время пустого разговора со Светой, вдруг Мише припомнились сло-ва майора, который говорил мягким, несколько женственным голосом: «Особенно на во-кзалах... может объявиться молодой человек высокого роста... особые приметы: черногла-зый, черноволосый, несколько похож на лицо кавказской национальности, но произноше-ние чисто русское. Нос кривой, несколько искривлен вправо, губы полные...» И этот пол-ненький неуклюжий майор раздавал фотографии на разводе. Солдатов уже даже не пом-нил, куда мог забросить это чертово фото...
«Да, это же чертов сын он! Тот, о ком говорили...» – дальнейшее продолжение пото-ка мыслей сержанта мы опускаем, так как для этих слов еще нет разрешения в русской нормативной словесности.
История складывается из случайностей: случайно убежал Наполеон, случайно нача-лась Первая мировая война, да и все в мире в общем произошло случайно. Даже рождение наше – любого из нас – явление случайное, это все равно, что камень под действием ветра покинул скалу и покатился вниз. Так и мы, случайный двухвостый сперматозоид попал в нужное место и родился каждый из нас, а ведь мог родиться совсем другой, если бы наш двухвостый предок промахнулся.
Так и Миша Солдатов стал героем нашего романа только в силу того, что случайно оказался на вокзале.
– Свет, а что это за тип возле тебя околачивался? – сержант выразительно повернул больную голову в сторону двери.
– Обычный пассажир. Как все, домой торопится, – с максимумом официальности в голосе отпарировала Света, и уже более мягко, с неким подобием улыбки: – жену, гово-рит, в роддом отвезли... Домой хочет попасть быстрее. Хороший парень, аккуратный, не грубиян, – подытожила она, – а что случилось?
– Да так ничего, – продолжая смотреть на дверь, и с долей таинственности в охрип-шем тембре своих слов произнес Солдатов, – просто лицо показалось знакомым... Ай, с похмелья что только не привидится... А куда он едет?
– Да тебе-то какая разница? – говорила милая диспетчер, начиная рыскать в бумагах на столе.
– Преступник он опасный, и мне его поймать надо. Может, мне за это медаль дадут, – выпалил Миша, начиная верить собственным словам, и даже хохотнул от своего остро-умия.
– Конечно, конечно, – обиженно произнесла Света, – он взял на сегодняшний поезд до Екатеринбурга на 14.40 по Москве. Через пять часов...
– Ты, Свет, не беспокойся, скрутим, свяжем и тебя заодно за соучастие. А пока, да-вай-ка напоследок чайку попьем, – «успеет их чертов преступник... К чёрту их всех. То одного лови, то другого... Еще пять часов впереди. Но сообщить, конечно, надо на всякий случай». И в уме сержант с больной головой начал сочинять текст сообщения...

– Ты, Борька, родимый, естественно в одежде нисколько не разбираешься... Но когда я полностью переоденусь, ты поймешь меня! – выпалил счастливый Ян из маленькой ван-ной комнаты, бреясь, фыркая от удовольствия и высмаркивая остатки тайги. А Борис си-дел с задумчивым видом и был похож на манекен, брошенный забывчивым портным в кресло. Его глаза не отличались смыслосодержанием. На столе перед ним лежали горой покупки Яна. Огромный открытый чемодан, а в нем и рядом с ним новая одежда в шур-шащих изрисованных пакетах. Борис не ведал, что такое настроение, но резкое изменение в поведении Яна ему нравилось: тот много говорил, нес большое количество информации. Говорил о непонятных, но явно о нужных и важных вещах, о которых нельзя узнать из книг.
Резкий шум, и появился Ян в трусах, свежестью несло от его здорового тела, лицо побритое и готовое улыбнуться, волосы мокрые и причесанные.
– Ну-ка, что у нас тут есть... Я уж замудохался отмываться, примерять всю эту кани-тель. Кстати, замудохался – значит устал, сленг... – и Ян улыбнулся, – ты знаешь, что та-кое сленг?
– Я знаю, что такое сленг...
– Не надо только давать точного определения... Знаешь, так знаешь, это хорошо, – Ян словоохотничал, – а впрочем, приятно иметь дело с эрудированным человеком! Ах да, ты же не человек вовсе, а неизвестно кто и откуда... – и смачный мокрый щелчок пальца-ми, – Кстати, я бы хотел иметь такого друга, как ты. Но... всегда есть некоторые но... Хотя все это неважно! Дай-ка я лучше переоденусь и посмотрюсь на себя будущего... – и в ру-ках Яна проворно зашуршали пакеты, да так, словно посыпался гравий с балкона пятого этажа, ожил чемодан, который ловко переместился на пол. Все пришло в движение.
– А ты, Борис, пока вина попей, такое вино пьют далеко не все и не каждый день, по-верь мне. Я специально купил, оно, так сказать, прибавляет жизненную энергию, тонизи-рует...
– У меня плохо развиты вкусовые качества…
– У человека не бывает вкусовых качеств. Ну да ладно. Тараторь  что хочешь моим голосом, как по громкоговорителю на вокзале, – Ян с определенным удовольствием вы-таскивал брюки из шуршащего пакета, и любовно поглаживал их. – Кстати, Борис, – и крепкие ноги Яна оказались уже в полосатых брюках, – я вот тут шел сюда по улице и по-думал вот о чем: а что думают про деньги в той цивилизации гроссов?
– У гроссов нет государств, как у вас, у нет денег, как у вас. Это сообщество не имеет определенных знаков для приобретения материальных ценностей. То есть, у них нет денег в вашем понимании. В этом заключается их слабость. Трудно объяснить, но через ваше существование можно определить так: валютой у гроссов являются знания. На вашем примере примерно так: гросс приходит в так называемый магазин и говорит какую-нибудь новость в области науки, техники, новую формулу и тому подобное. Продавец является ученым, по-вашему, каким-нибудь профессором. Это очень высокая должность у гроссов. Если гросс назовёт неизвестную формулу, то за это он получает материальные блага. Но если гросс не может придумать сам новые знания, он начинает создавать материальные ценности и отдает за знания другим. Накопив знания, у гросса появляется возможность создать собственное изобретение и даже стать профессором-продавцом. Так, знания у гроссов выполняют роль денег, – Борис говорил это, не сводя глаз с расхаживающего и одевающегося на ходу Яна, – получается, что гроссы всю жизнь учатся, то есть накапли-вают знания, потому что главное богатство у них – знания. В настоящее время, как люди презирают золото и деньги, так они презирают знания, собственные знания, приведшие их на грань катастрофы...
– Тут ты ошибаешься, Боря, – резко остановился и весело перебил нудный монолог Ян, – сильно ошибаешься, – он успевал и говорить, и осматривать свои полосатые брюки и рубашку, – просто, как мне кажется, ты начитался наших художественных книг, где не столь ласково относятся к деньгам. На самом деле они существовали давно, и отношение к ним всегда было благоговейным. Во все времена деньги приносили людям свободу и власть. Конечно, иногда они приносили и горе, поэтому отношение к ним оставалось и остаётся противоречивым. Но одно ясно: например, за три тысячи долларов каждый вто-рой человек готов убить другого... Если ты меня поймешь, то можно сказать так. Деньги как таковые не зло. Отношение к ним, для чего они нужны – другой вопрос. Зло находится в самих людях, которые часто неправильно используют данные им деньги...
– Ваши деньги – это, наоборот, хорошо! Они у вас выполняют роль сдерживающего фактора. Скажем, умирает человек и оставляет в наследство деньги, а свою мудрость, не-использованные знания навсегда уносит в неизвестность с собой. Его разум умирает и вместе с ним умирают, быть может, такие знания, которые необходимы для прогресса че-ловечества... Так люди борьбой эмоций, фетишом богатства сдерживают прогресс и ото-двигают планку эмпирических знаний. Другое дело – гроссы. Они заставили каждую кле-точку своего сообщества работать по полной программе, и умирающий гросс оставляет в наследство все свои знания, которыми могли бы воспользоваться наследники, – Ян уже практически оделся и плюхнулся в соседнее кресло. От него исходила энергия и желание что-то делать: он тут же потянулся за бокалом, а Борис безынтонационно продолжил свой монолог, – а у людей новое поколение большую часть знаний осваивает заново, так как их предки оставляют им не знания, а материальные блага. Отсюда у человечества огромный багаж фактических знаний и очень мало выводов...
– А не лучше ли нам выпить и посмотреть на мою одежду?! А для дискуссии у нас с тобой еще будет время, – Ян налил в бокалы дорогого мартини, и вытащил сигарету, – как ты думаешь, я нормально выгляжу?
– Наверное, отлично... Я в этом не разбираюсь...
– Тогда скажи, я не сильно выделяюсь в одежде от местных жителей? – Ян совершил первую затяжку и дальнейшая жизнь уже продолжалась в сигаретном дыму, которого ста-новилось больше и больше в маленьком зале однокомнатной квартиры.
– Нет, ты не сильно выделяешься в своей одежде от местных жителей.
– Чертов ты робот! Тебе никогда не понять красоту одежды, ведь ты даже не стара-ешься разобраться в человеческих вкусах. И никогда не скажешь или прикидываешься, не понимая разницы между моим полосатым костюмом и твоими спортивными штанами! Я тебе отвечу: разницы между ними никакой, только полосатый костюм на мне дает мне до-полнительную уверенность в себе, дополнительный жизненный тонус, на меня приятнее смотреть другим и так далее...
– Потому что это приятно другим... – словно эхо повторил Борис, оставляя позицию своего грузного тела неподвижным, – это называется эстетика.
Ян только вздохнул на данное замечание, он плюхнулся в кресло и взял очередную сигарету. «Кстати, курить тоже надо бы бросить. Заняться спортом каким-нибудь инте-ресным – теннисом, например...» Планы мелькали в его черепной коробочке так незамет-но и быстро, что не могли мешать думать о чём-то другом. И сейчас тоже он параллельно подумал о том, что вместо грязной сумки у него теперь приличный чемодан, а вместо бо-лоньевой куртки с красными полосками на рукавах добротный кожаный плащ.
– Я бы очень хотел изучить ваше людское поведение до конца, понять, как меняется ваше настроение, почему вы смеетесь и плачете? – неожиданно и неуютно прервал тиши-ну Борис. Голос его теперь был практически неотличим от голоса Яна, но веселую скоро-говорку последнего Борис еще не освоил, поэтому говорил медленно, – Ваше искусство, ваше понимание красоты, вашу философию как науку, тогда как у гроссов подобная наука вообще отсутствует и, особенно, вашу литературу. Ваша художественная литература – это огромный и необъятный мир... За оставшиеся три дня я не могу всего этого понять. Для этого нужно два с лишним года по вашему времени...
– Ты что, через три дня уматываешь отсюда? – Ян все эти дни на 80 процентов счи-тал Бориса просто сумасшедшим, но после последних слов ему стало не по себе. – И как ты собираешься уходить?
– По-вашему ощущению я просто улечу, только очень быстро... Для вас это будет выглядеть почти как исчезновение...
– Интересный у нас с тобой разговор получается. Слышал бы кто-нибудь его, поду-мал бы, что мы оба сумасшедшие... Ну да ладно, – Ян затянулся очередной порцией сига-ретного дыма, – а мне можно будет присутствовать и посмотреть на то, как ты исчезаешь?
– Да, обязательно! У меня осталось всего 6 металантов. – Наступила минутная тиши-на: Ян курил, Борис глядел на Яна. – То, что я очутился здесь – огромная удача гроссов, это величайшее достижение их цивилизации. Подобных мне гроссы разослали миллиарды и миллиарды возможностей образования разумного объекта. Я не уверен, что из этого ог-ромного количества возможностей найдется еще два образования подобных мне. 99,999 процента не попали никуда, у одних уравнение движения было не выправлено, другие просто разбились о другие движущиеся объекты, третьи оказались не сориентированными по своей форме и так далее. Я – один из единственных, кто проник вглубь разумного су-ществования. Ваш разумный мир является именно тем, что так необходимо гроссам. Я со-брал огромную информацию о мире людей, и скоро о вас узнают гроссы, но им будет тя-жело повторить эту попытку... Дело просто в том, что подготовка новой атаки займет не-которое время. У гроссов пройдет несколько часов, у вас могут пробежать десятилетия, а может и столетия. – Ян слушал, и иногда усмехался и даже закрывал глаза, но Борис не обращал внимания на ужимки соседа и продолжал свой нехитрый монолог. – Моя миссия не выполнена. Я собрал много информации, но кроме экзотики в ней для гроссов ничего нет – мне нужен живой экземпляр, представитель вашей разумной жизни. Мне нужен не просто экземпляр, а хороший экземпляр, который бы выдержал нагрузку и не растерял при этом свои знания.
– Что ты хочешь этим сказать? – разволновался Ян, чувствуя, что намекают на него как на достойного представителя земной разумной жизни. – Уж не приглашаешь ли ты и меня к гроссам, которых я не смогу увидеть, услышать и прочее... Объясни, дружок, по-проще, что ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы мы вернулись к гроссам вместе... Я все подсчитал...
– Что, что? Что ты там такое подсчитал, математик ты хренов? – Яну было явно не по себе: какой-то недоумок хочет вовлечь в свою сумасшедшую игру. Надо было срочно делать ноги от этого дурачка. – Хватит! Много я тебя слушал, но хватит с меня. Я просто отправляюсь домой, а ты сам езжай к своим гроссам...
– Твой мозг устроен очень своеобразно, тебя нельзя никак просчитать. Я до сих пор не знаю, что ты хочешь, – спокойно продолжал Борис, – и может быть твой таинственный ум поможет вернуться гроссам в прошлое. Ты должен понять их цивилизацию: она проста и открыта...
– Послушай, Борис... – уже более спокойно заговорил Ян, перебив очередной зануд-ный монолог соседа, – я никак не могу лететь к вам, перевычисляться или что там еще... Честно говоря, если я даже поверю в твою брехню, – Ян профессионально выпустил оче-редные колечки дыма, – куда же я поеду? Я ведь просто умру, ведь твои гроссы в трил-лионы раз больше меня, и я никак не могу стать объектов для изучения, так как слишком мал. Во-вторых, они могут изучать любого, не забирая к себе, так как мы и так уже нахо-димся в их владении. И, наконец, в-третьих: я тебе просто не верю, я считаю тебя простым сумасшедшим, начитавшимся фантастической литературы и начавшим считать себя ино-планетянином. А все твои фокусы с подражанием голоса, с неподвижностью в течение не-скольких часов кряду – это просто фокусы. Ты, наверное, специально научился мало есть,  мало спать... Не знаю, короче говоря, я уезжаю и говорю тебе спасибо за все!
– Ты нужен им...
– У меня, Борис, такое чувство, что мы не понимаем друг друга, – это Яну уже начи-нало надоедать. – Пусть твои гроссы создают твое подобие и изучают его на здоровье. Я не могу стать подопытным кроликом у каких-то там суперсуществ, которые сосчитали и вычислили всё, что ни попадя. Короче, я не согласен... – Ян посмотрел на Бориса: и вправду совершенно тусклое малопонимающее лицо, веки искусственные, глаза абсолют-но безжизненные, да и руки мало похожи на человеческие... – Тем более я передумал до-жидаться этого Екатеринбургского поезда. Ровно в 11 по Москве скорый поезд, на кото-рый никогда не бывает билетов. Не думаю я, что проводники прочь подзаработать... Так что через час мой поезд, – и тут уже Ян затараторил и засобирался, нервно потушив сига-рету, которая продолжала дымиться. «Он точно сумасшедший! Как я сразу этого не понял. Совсем ку-ку: какие-то гроссы, металанты, реституция... А вдруг он и вправду иноплане-тянин?» Некоторые сомнения оставались – вид у Бориса был совсем неземной. – Вот так, Борис, я тебя покидаю. Как говорится в таких случаях, счастливо оставаться... Я тебе ос-тавлю денег, тебе надолго хватит – пользуйся, не теряй... Не забудь заплатить хозяину ха-ты вперед... Ключи оставишь у соседей, как договаривались...
– Нет, я поеду вместе с тобой, – и Борис упрямо встал. «Совсем как автомат. Точно робот». – подумалось Яну, а в голосе Бориса было настойчивое упрямство.
– Хрен с тобой, – выругался Ян, – если уж так хочешь сопровождать меня и дальше, пожалуйста. Кстати, посмотри, какие отличные ботинки я прикупил себе... – Ян внима-тельно посмотрел на невыразительное лицо крупного соседа. – Честно говоря, мне и ос-тавлять тебя не хочется, вдвоем веселее... Но ты подумай еще раз: точно ты хочешь? Сто-ит ли тебе ехать со мной?
– Нет, я поеду с тобой, – продолжал Борис твердить свое.
– Ты просто упрямый увалень... Но ты без моего согласия не заберешь ведь с собой? Я только жить начинаю, на пенсию перехожу, – и он засмеялся своей плоской шутке, – да ну ладно, давай присядем на дорогу...

XI
Кумыков недолго ломал голову, когда преступник неожиданно пропал в Халыме. «Тут пара-тройка километров, и любой водитель мог их запросто подвезти... Также они могли выехать, но только не через пост ДТП. Значит, они могли уехать на север...» Впро-чем, там тоже все было перекрыто, и Кумыков объявил розыск, но не переставал удив-ляться неожиданному исчезновению Яна. Лейтенант уже чувствовал близость преступни-ка, как охотник начинает слышать близость волка, и вдруг... «Срань везучая, – только и мог он сказать, когда понял, что двое точно были в Халыме, и даже большой из них отва-ривался в местном киоске, – но ничего, ничего... Терпение, и он сам попадётся. Пока не найду этого парня, дело будет стоять на месте». Другой версии все равно не было. «Он, это он!» – убеждал себя Кумыков. И чем дальше, тем больше росла в нем уверенность. «Единственная проблема – надо постараться взять его свеженьким, пока он не придумал чего-нибудь этакого. Надо брать, пока он в роли убегающего зверя...» Весь Халым проче-сан, соседние деревушки исследованы, рабочие допрошены, товарняки проверены – и ни единой весточки...

– Вы же частенько, говорят, вместе выпивали; неужели он не говорил каких-то важ-ных вещей? Откуда он, что собирается делать? Может, что-то непонятное говорил? – Ку-мыков вернулся в свой городок, чтобы привести в порядок дела.
– Да он постоянно говорил непонятные вещи...
– К примеру.
– Ну вот, – Володя Харченко вздохнул, вздымая большую медвежью грудную клет-ку, – ну, например, постоянно предлагал мне какие-то рецепты: то из еврейской кухни, то из татарской, а то и из какой-нибудь румынской. У меня даже записано несколько рецеп-тов с его слов... Говорил он их прямо как диктор по телевизору. Типа: солянка сборная, надо взять 200 грамм вареной колбасы, желательно без жиринок, 50 грамм копченой, же-лательно с жиринками, почки говяжьи и тому подобное. Или еще: ты знаешь, что водку надо пить понемногу с разговором и с рыбой, обязательно с рыбой и под разговоры. Ина-че будет обычная попойка, бестолковая, ненужная и с болью в голове. Мы тут гостим в одном из рыбных краев, здесь в водоемах полным-полно речной рыбы, а закусываем мы колбасой. Негоже это, сударь... – Володя, рассказывая это, поглядывал на тревожное лицо озабоченного лейтенанта исподлобья, словно бык перед знаменитым тореадором. – А во-обще, Ян был... почему был?.. своеобразным типом: начитанный, умный, немножко себе на уме, но очень порядочный, он даже матом практически не ругался, и над моими саль-ными анекдотами только посмеивался... И еще: он что трезвый, что пьяный – любит по-болтать. А в целом, он никогда не напивался, держал себя в руках...
– А он ничего не говорил про деньги? – Кумыков уже в четвертый раз встречался с командированным Харченко, и каждый раз накапливалась куча вопросов. Этот украин-ский медведеобразный тип был единственным человеком, более или менее знакомый с Муритовым, так называемым Муритовым...
– Про деньги? – переспрашивал Володя, выдерживая необходимую паузу для его медлительного ума. Он вспоминал Яна с теплотой, и никак не мог разобраться, смог бы Ян, который прожил с ним более 20 дней в одной комнате, совершить то преступление, о котором трубили на каждом шагу. И он все больше склонялся к мысли, что произошла ошибка... – Разрешите закурить?
– Кури... Я сам никогда в жизни не курил... Но ты кури, – дабы прервать наступив-шее молчание, действующее на нервы нетерпеливого лейтенанта, говорил Кумыков. – По-старайся вспомнить как можно больше из того, о чем вы говорили. Каждая мелочь... Не мог он за 20 дней ни разу не рассказать о своей семье, о своем доме, похвастаться каким-нибудь полученным образованием – ведь ты говоришь, что он был начитанный – наверня-ка, у него высшее образование...
– Про деньги мы с ним практически не разговаривали. Так, жаловались друг другу на местные неплатежи и тому подобное. О деньгах, честно говоря, говорил больше я. Иногда только он посмеивался надо мной: люди гибнут за презренный металл, а их жизни пробе-гают рядом... А один раз спросил меня: тебе не скучно тут? Я, помнится, ответил, что у меня все нормально: каждый день мне капает копейка. А он: вот так вот, за деньги многие люди готовы и в тюрьме посидеть, если будут знать, что у них ежедневно идет зарплата...
– Ладно, это все понятно... Володя, вот вы, говоришь, выпивали... Но говорил же он о том, в каких городах был, какой город ему больше нравится, наверняка упоминал о своем родном городе?..
– В том-то дело, что о родном городе, сколько бы я его не спрашивал, он не говорил ни разу. Отговаривался общими фразами. Типа: моя родина там, где хорошо. Ян говорил, что хорошо в Северной Африке, в Италии – там высокое небо. А так, он рассказывал о многих городах: о Москве и Санкт-Петербурге, о Екатеринбурге и Казани. Ещё об Иркут-ске. Вот в принципе пять городов... О других городах он говорил, но... У него очень много друзей именно в Казани и Москве. Но он очень любил Иркутск, озеро Байкал, но это не его родные места – он сам говорил. Новосибирском восхищался большой город, чудо Си-бири и тому подобную чушь нёс...
В таком духе велись разговоры в том номере гостинице, откуда началось сие повест-вование. Времени после того первого разговора на первых страницах прошло ведь совсем немного, но как изменились обстоятельства жизнепребывания молодых людей. Харченко получил кучу информации для размышлений в одиночестве и дни его потекли чуть быст-рее: он уже меньше думал об Украине, все больше уходил в местные проблемы. Кумыков же решил во что бы то ни стало раскрутить это дело: ему претило, что какой-то молодой тип, которого считают умным, начитанным, интеллигентным водит его вокруг пальца. «Он ведь один, и где-то недалеко. Не мог он уехать на большую землю. Просто где-то временно укрылся... Но с его потребностями, он не будет сидеть долго взаперти, он высу-нется...» Кумыков продолжал сидеть и думать об этом своеобразным молодом человеке, которого возненавидел всей милицейской душой.
Капитан не мог заниматься другими делами, так увлекло его это разбойное ограбле-ние. Он даже получил хороший разнос на работе от непосредственного начальника. Май-ор начал даже кричать на него, но капитан упрямо пытался доказать, что дело Яна Мури-това – самое важное за последние 5 лет...
– С какой-такой стороны оно – самое «важное»?
– Ограбление с жестоким убийством, огромная похищенная сумма денег – неужели у нас каждый происходит подобное? Товарищ майор...
– Это не наши деньги! Это деньги частного предпринимателя! Мы должны их ис-кать, не спорю! Но, лейтенант, пойми, что они сами виноваты: эти деньги должны лежать в банке, который охраняют наши коллеги, а не в сейфах у подпольных миллионеров, ко-торые нанимают черт знает кого для своей охраны. Мы охраняем деньги и общественный порядок в государстве: мы – бюджетники. Нам эти предприниматели не платят, нам пла-тит государство...
– А убийства...
– Я же не говорю, что мы должны бросить это дело. Просто я не могу все силы ки-нуть на поиски твоего Яна Муритова. Обычный федеральный розыск уже объявлен, все меры приняты. Заслоны стоят до сих пор, фотографии разосланы... По-моему, ты еще не получал ни в чем отказа по этому делу... Но оно – не «самое-самое важное»!
– Убито двое наших коллег...
– Это не наши коллеги...
– Товарищ майор, разрешите не согласиться: они наши... Многие из нас готовы ох-ранять этих подонков, потому что государство не балует нас...
– Жаловаться будешь маме собственной, когда на обед пойдешь...
– Но самое главное, что простые люди, да и урки местные не понимают, что это не государственные менты. Все знают, что убиты два милиционера. А остальная милиция не может поймать убийцу... Все ждут, все смотрят на нас: если мы поймаем – будет порядок, этим примером мы припугнем ни одного чванливого молодого, но и бывалых уймем; ну а если не поймаем – останемся ментовской толпой, которые только и могут, что швыряться по вокзалам да бомжей усмирять... Короче, товарищ майор, я хочу лишь сказать, что дело получилось слишком громким...
– Ты отчитываешься перед государством, перед своим начальством, а не перед урка-ми. У нас есть дела, которыми мы можем похвалиться... Но о других делах тоже надо ду-мать, Кумыков. Хоть чуть-чуть... Да и дома бывать надо...

Когда капитан Кумыков вышел из гостиницы и шёл, переваривая в большой голове разговор с Володей Харченко, зазвонил мобильный телефон...
Так до следователя дошла информация, которую два часа назад кое-как оформил сержант Михаил Солдатов.
Через несколько минут Кумыков уже благим матом кричал сержанту на «Джипе», чтоб тот заводил, включил все возможности японского двигателя, и чтоб через два часа они были в П-Я, на вокзале.
Уже в машине Кумыков быстро давал указания: «Брать, брать!»
Но снова разочарование ожидало неудачливого лейтенанта! Два человека на два би-лета, которые были куплены у диспетчера по вокзалу, так и не явились к поезду! «Он где-то прощупывает нас, он явно водит нас за нос». Мог ли он уехать раньше? Был единст-венный поезд...
Буквально через двадцать минут удалось выяснить, что двое молодых людей, соот-ветствующие описанию, сели в восьмой вагон на поезд НУ – Москва. Они договорились не просто с проводником, а с бригадиром поезда...
Когда происходили эти нервные телодвижения на вокзале в П-Я, наши знакомые – Ян и Борис – решив ни один кроссворд и переговорив о многих темах, спокойно прибли-жались к Екатеринбургу...
– Не надо было писать об этом Яне в местных газетах! – кричал в это время Кумыков лейтенанту из П-Я, – эти чертовы газетчики все испортили. Этот Ян наверняка прочиты-вает все газеты! Даже его словесный портрет напечатали... Уроды... Теперь он все знает, знает, что мы знаем, где его ловить. Как только он увидит это в газетах, он выскочит на первой же маленькой станции и ускользнет на попутке. У него, между прочим, 200 тысяч долларов, не считая рублей. За эти деньги он тут может нанять два автомобиля с охра-ной... Да все что угодно он может сделать... – Кумыков явно не мог успокоиться от своего невероятного невезения. Давно с ним такого не было: ведь он все сделал быстро, опера-тивно. – А потом он уедет в свою Северную Африку, к какому-нибудь Атлантическому океану и хрен его там найдешь! А лет через пять, холеный и прилизанный приедет геро-ем... Даже сюда заедет! – неожиданно крикнул прямо в лицо своему коллеге Кумыков. – Ты знаешь, зачем он сюда приедет? Я знаю: он захочет посмотреть, как бестолковый Ку-мыков до сих пор с бандитами трахается, живет в квартире, где горячей воды толком не бывает, с утра соскакивает, дома ночует редко. Заработал на подержанную машину и ни-каких перспектив в жизни не имеет... Вот на что он будет смотреть!.. Нет, поймаю! Небо в клетку, а не Италию ему!
Капитан снова схватился за трубку и начал выходить на связь с Екатеринюургом. «Финал наш состоится в Екатеринбурге!» – пророчески и почти вслух подумал он своей большой головой, и направил свое тяжелое тело на кривых ногах прочь...
– Не я же этих газетчиков нанимал... Я даже наказать их не могу... Мы уже ничего не можем... – шел рядом и выговаривал Кумыкову лейтенант из П-Я с молчаливыми паузами в местах многоточия... Но следователь его не слышал, он думал о Яне... Он снова чуть-чуть запаздывал…

XII
Ян с Борисом в Екатеринбурге – столице Западной Сибири. Знаменитый город, про-славившийся своими деятелями во всех областях, начиная с политики и кончая молодеж-ной музыкой. Осень и здесь начала полноправно властвовать. Улицы, проспекты, скверы оделись в мокро-желтый цвет. В тот день небо было чугунным и тяжелым. Бабье лето уш-ло в прошлое, и это наводило приятную грусть. В целом природа никогда не отвечала чаяниям разумного населения, всегда мечтающий о выгодной и нужной погоде. А перед мрачноватой осенью дружно раздевались городские деревья, сбрасывая бурую листву на мокрый асфальт тротуаров. Человеческие деяния, отразившиеся в устремленных ввысь башнях жилых зданий, в ровных, прямых до безобразия заборах, в вонючих и сырых пе-реполненных автобусах, в шикарных удобных для тела автомобилях, в бесконечных доро-гах, спирающих асфальтом дыхание земли никак не влияли на капризы природы... Она не обращала внимания на великолепие деятельности рук человеческих и упрямо шагала из настоящего в будущее, унося с собой ежесекундно тысячи человеческих жизней: планета не сбавляла и не прибавляла скорости вращения. Но рестораны ночного города, малю-сенькими капельками прилеплённые к огромному круглому телу земли, зазывающе под-мигивали прохожим разноцветными огоньками. В гостиницах стоял шум и гвалт: люди приезжали, уезжали, болтались целыми днями и ночами...
Бюрократия приобрела огромный размах. То, о чем писал Кафка, показалось бы смешным и неправдивым, если бы вы захотели устроиться в гостиницу в эпоху развития компьютерного века. Вроде бы цель проста: переночевать на белых простынях... Ан нет! Человеческий разум придумал и устроил человеческим существам десятки мягких препон: необходимо было заполнить анкету, указать, нужны ли тебе холодильная камера, телефон, факс, компьютер, видеомагнитофон... После заполнения анкеты, в то время, пока бестол-ковый и бездушный, но захваленный компьютер подбирал номер по твоим требованиям, надо было пройти что-то типа медосмотра. Ответить на несколько вопросов, пройти через какую-то кабинку… Чем дороже была гостиница, тем больше надоедливых услуг, тем больше количество развлечений... Вся жизнь гостиниц – движение денег...
Ян, как только поселился в хороший номер гостиницы, сразу же заказал большой и дорогой ужин на троих. Когда он наелся и напился в первый раз за нормальным человече-ским столом, то почувствовал некоторую усталость.
Ян встал, прошелся и под действием вина заговорил. До этого, практически всю до-рогу в поезде он был непривычно молчалив. Нервничал, когда устраивались в гостиницу. Отказался лезть в кабинку: «Здоровые мы, как черти! Что тут проверяться? Черкните там, что прошли...» Девушка только улыбнулась – подобные просьбы она выполняла с удо-вольствием – лишь бы деньги платили...
И вот только после ужина Ян заговорил:
– Ты, оказывается, прекрасно эрудирован. Как мы быстро расщелкали кроссворды в поезде... А ведь когда-то я любил ехать куда-нибудь и решать кроссворды, сканворды вся-кие. Время пролетало быстро... Кстати, ты прочитал газеты, которые я накупил?
– Да, прочитал...
– И что ты там про меня узнал?
– Да, я тебя узнал.
– Так ты понял теперь, с кем связался? – в ответ было только молчание. Борис пони-мал, что Ян совершил какое-то преступление, но не понимал, почему он это сделал. – По-нимаешь, Борис, человеческая жизнь – настоящая война, это борьба за выживание, за луч-шее существование. Под нормальной жизнью понимается очень многое: приличное собст-венное жилье, солидная, достойная тебя работа, и положение среди друзей, и, конечно же, деньги, деньги, будь они прокляты... Это борьба велась всегда. Богатство всегда являлось главной причиной всех войн. Как ни странно, чаще в этой борьбе побеждает не ум, не знания, не сила, и даже не хитрость, а стечение некоторых обстоятельств вкупе с нагло-стью, предательством, с отсутствием каких-либо моральных устоев, которые всю свою жизнь вырабатывает гордое человечество. – Ян утонул в большом кресле, даже ногу пере-кинул через подлокотник. В левой руке он по-хозяйски держал бокал с вином, и вгляды-вался в эту дорогую, приготовленную где-то далеко отсюда, жидкость. Ян приготовился хоть одному из живущих рассказать, что он испытал за последние три-четыре месяца. А Борис словно отсутствовал, он просто смотрел на Яна, и глаза оставались мутными и не-выразительными. – Вот, к примеру, я всё время проигрывал в этой жизни. И мне остава-лось только пенять на себя: неудачник! Но сам же в тот момент понимал, что мне посто-янно мешала моя трусость, точнее моя интеллигентность что ли... Такое чувство, когда не хочешь делать другим ничего плохого. Наверное, так я был воспитан. – Ян пригубил вина и, не распробовав вкус солидного напитка и не допив, зло поставил бокал на стол.
За окном находилась все та же осень – равнодушная и темная. «Началось все очень просто. Мне предложили, – продолжал тем временем Ян, – хорошее место в одной солид-ной фирме. Это означало и достаток, и прекрасные перспективы, вплоть до зарубежных командировок. Мне казалось, что все прежние мои шатания кончились, что, наконец, на-шел своё место. Место было моё, что об этом говорить... Мне почему-то дали три дня на раздумье, но я точно знал, что никого лучше на этот пост они не найдут... Но пришёл че-рез три дня и узнал, что это место уже занято. Короче, мне предложили прийти через пару месяцев, и, может быть, тогда мне что-нибудь подберут. «Вы же такой молодой, у вас все впереди», – сказали мне с улыбкой, и я воспринял это как оскорбление. Что же я сделал? Да ничего особенного! Пошёл пьянствовать, проматывать свои последние сбережения... У меня ещё тогда засел план в голове, но для этого необходимо было подхлестнуть себя го-лодом и безденежьем... – Ян говорил и говорил, слова его растворялись в воздухе, ибо они немного значили для бесчувственного Бориса. Последний воспринимал лишь семантику, и напрочь не соображал в интонационных тонкостях языка.
Ян рассказывал около получаса о том, как он жил, что хотел, как приехал в малень-кий сибирский городок, в котором есть две очень богатые фирмы, у которых бывает ва-люта, причем немалые суммы. Как потом Ян точно рассчитал план ограбления, как выве-рил и дождался прихода новой наличности под автомобили... Как он совершил двойное убийство. Он даже вставал с места и показывал, как умеет орудовать ножом, и где он это-му научился.
– Такова моя тайна... Почти у каждого человека есть какая-то тайна, которую он скрывает... Не обязательно тайна должна быть преступлением, это может оказаться обыч-ной тривиальной мечтой, каким-нибудь стремлением к совершению подвига – но тайна есть у всех... Кстати, как только у меня появились деньги и хорошее настроение, неожи-данно изменились планы относительно того, как потратить эти деньги...
– Тебя поймают карательные органы, – вдруг ни с того, ни с чего выпалил Борис, си-девший практически без движения во время рассказа Яна. Ян же просто опешил... Насту-пило молчание...
– Как это они меня поймают? – спросил он, глядя куда-то в стену, словно спрашивал у самого себя.
– Тебя легко вычислить.
– Да ты просто начитался детективных романов. Там находится какой-нибудь супер-сыщик и вычисляет суперумного преступника. А в реальности людей очень трудно вы-числить. Практически невозможно.
– Тебя вычислить совсем нетрудно, – просто и настойчиво сказал Борис, и снова не-кая дрожь прошлась по здоровому телу Яна. Даже в нос ударил запах тайги, тот самый запах, который никогда не забудется, и когда он представил воочию, что с ним будет, если он попадется в руки серых шинелей.
– Человека не вычислишь, можно вычислить его имя, его реестр в списке человече-ства, а самого его нельзя вычислить... И вообще, если ты такой великий математик, скажи, пожалуйста, мое самое большое желание на настоящий момент...
– Ты хочешь отдохнуть и хочешь женщину.
– Я сказал, самое большое желание, оно должно быть одно...
– Ты хочешь отдохнуть.
– Да нет. Второе подошло бы больше. Спать и лежать мне совсем не хочется... А как ты догадался?
– Я догадался по теории вероятности... А ваши желания так схожи между собой – хо-тя в ваших тайнах заключена невероятная сила. Я достаточно много общался с людьми, с другими людьми. Они очень похожи между собой, и через три дня я начинал догадывать-ся обо всех их желаниях, обо всех их следующих действиях. Иногда я вычислял даже сло-ва, которые они должны сказать. А у тебя я угадал в первый раз, и то не угадал наверня-ка...
– Да, ты прав: в тайная наших – наша сила. Если у каждого четвертого появятся пла-ны, подобные моему, то мы просто перережем друг друга... Значит, вся наша сила заклю-чается только в этом: умении обманывать, убивать себе подобных, грабить, захватывать власть.
– Ваши тайны, – деловито, и впервые после ужина изменив позу, начал Борис, – серьёзно ваша сила, если их не высказывать!
– Если их высказывать, это будет уже не тайна.
– Правильно. И вы всегда чего-то недоговариваете, храните в себе и уносите в моги-лу и тем самым очень мало передаете следующему поколению... Кроме того, вы еще вери-те в недоказуемое, в невозможное. Даже в такое, что не только высчитать, но и предста-вить не можете. По моим подсчетам кажется, что у вас скачок на качественном уровне произойдет совсем в другой области, чем у гроссов. Вы перейдёте грань не в области на-копления знаний, а может в области самопознания...
А в это время Володя Харченко уже спал сном праведника. Ему было очень скучно: и он научился ложиться рано спать. К нему поселили молчаливого и неинтересного азер-байджанца, который зубы чистил и утром, и вечером, а в промежутках жевал какие-то же-вачки без сахара. А у Володи появилась какая-то надежда по работе: через пару дней было обещано перекинуть деньги на Украину.
Солдатов Михаил в это время балагурил со своим лучшим другом Мишей Левцовым. «Заслон» у них заканчивался в два ночи. Два весёлых Миши решили в очередной раз от-метить окончание дежурства с двумя давними подружками, и поэтому виды у них были скучающие, и глаза их внимательно всматривались на движение стрелок часов, и головы их не беспокоили чудеса нашего мироустройства.
Кумыков Александр постоянно думал о преступнике Яне Муритове. Он понимал, что ему остается работать над этим делом пару дней, потом его передадут кому-нибудь из федеральной службы.
На вокзале Екатеринбурга его не оказалось. Значит, Ян решил переночевать здесь. Имея бешеную кучу денег, вряд ли он пойдёт к родственникам, если они даже есть. И вряд ли он с Екатеринбурга, если много говорил о Казани, Москве и почти не упоминал этот город. Он с запада…
Из всех возможных вариантов капитан начал проверку ночных ресторанов и самых дорогих гостиниц. Он шёл по списку... В то время, когда Борис вел тоскливый, безынто-национный, словно осенний затянувшийся дождь, монолог, он сидел в кабинете одного из оперуполномоченных и шёл по спискам... Чуть позже, уже часа в два ночи ему передадут информацию о том, что в гостиницу «Сибирь» поселился некий Ян Камарин. С ним был некий Борис Борисов с простым удостоверением личности и без паспорта...
Осень в эту ночь устремилась к холоду. Подул северный ветер, дождь перестал. Мес-тами показались первые белые пушинки будущей зимы.
– Как это мы перейдем грань в области самопознания? Ты сможешь это как-то по-проще объяснить... – Яну стал дюже интересен этот своевольный тип. Он решил разгово-рить Бориса и больше узнать о выдуманной (а может, и не выдуманной – Ян этого до сих пор не решил для себя) цивилизации гроссов, – тебя, конечно, очень интересно слушать, но ты просто от начала до конца расскажи мне о гроссах...
– Я завтра утром, точнее через четыре часа сорок минут исчезну, и расскажу все, что ты хочешь узнать...
– Ты серьезно исчезнешь? Значит, я сегодня не должен спать: как бы ты не прихва-тил чего-нибудь чужого. Например, мой чемодан...
– Мы можем уйти вместе...
– Спасибо. Я останусь здесь. Я здесь родился и здесь же хочу дожить до самой смер-ти...
– Ты должен помочь гроссам...
– Я ни  кому ничего не должен, во-первых. А во-вторых, я не верю и не хочу верить в твое исчезновение, честно говоря. И, наконец, последнее, я не хотел бы лететь в один ко-нец, то есть я хотел бы иметь гарантию возвращения при первом желании...
– По моим расчетам, ты сможешь вернуться, но я точно не смогу вычислить место возвращения. Но время для тебя никак не изменится по сравнению с земным. Ты вер-нёшься на изначальную точку, к тому моменту, как мы встретились. Единственная про-блема: нагрузки…
– Это радует, конечно, но я могу сказать точно, что ни ты, ни я никуда не улетим и никак не исчезнем...
– Я не могу понять, о чем ты думаешь. Но ты просил рассказать о цивилизации грос-сов...– и без предисловия и переходов Борис принялся за свой обычный монолог. – Ничего непонятного и ничего сложного в цивилизации гроссов нет. Это их слабость. Они создали систему бестаинственного раскрытия всего сущего, то есть создали универсальную систе-му раскрытия логических законов. У людей – все, что не вмещается в понятие логики, на-зывается иррациональным. У гроссов такого понятия нет; у них есть логика второго по-рядка, которая когда-то, наверное, считалась алогичным. Гроссы построили точные урав-нения отношения между индивидами. Всё на законах логики. Эти законы с развитием на-чали давать все более полное и полное знание гроссов о себе, о мире. В определенный момент гроссы научились познавать желания всех индивидов на основе новых законов, и потом научились определять векторы устремлений и суммировать их. Представь, что ты смог узнать желания всех людей на Земле (конечно же, теоретически), узнал бы все, что теперь происходит на твоей планете в данный миг. Тогда бы ты узнал и все желания, все устремления членов твоего сообщества, прибавил бы к ним все природные отклонения и теоретически смог бы вычислить то, что произойдет в следующий миг на этой планете... Вычислительно-прогнозирующие знания гроссов достигли такой высоты, такого совер-шенства, что они смогли соединить теорию с практикой, то есть они вычислили устремле-ния всех гроссов и победили неизвестность времени. Гроссы узнали, каким будет сле-дующий металант, если не произойдет что-то невообразимое. А невообразимого произой-ти не могло – все было сосчитано, все было предусмотрено, ничего не упустили щепе-тильные гроссы. Так они вычислили исход следующего металанта практически без по-грешностей. Далее они продолжали развиваться: для их общества, где знания приравни-ваются к богатству, нельзя остановиться, так как все устремления направлены на преум-ножение знаний. Так, гроссы уменьшали погрешность прогнозирования до тех пор, пока точно не вычислили исход будущих металантов, будущих сотен и тысяч металантов, то есть они познали собственное будущее... Но, узнав будущее, они поняли и другое: гроссы не смогут стать прежними, они увидели, что их цивилизация идет к логическому концу, что уже не будет тех радостей, которые им присущи. Знание законов многослойной логи-ки привело гроссов к тому, что они изменились качественно, и лучшее, что они могут сде-лать – умереть, нарушив законы измерения будущего... Но, как ни странно, даже этого гроссы совершить уже не могут... Они отняли у самих себя самую важную силу, которая направляла их устремления, давала им интерес к жизни – тайну следующего металанта. Неизвестность когда-то жила в каждом индивиде и в самом обществе. Теперь же новое поколение гроссов рождается с уже заданными параметрами существования, с запрограм-мированными элементами поведения. Неизвестность была разлита во времени, и вдруг она исчезла. Для гроссов оставалось неизвестным лишь пространство, но во всех космиче-ских (так бы сказали у вас) исследованиях было вычислено, что силы, которые могли бы вернуть их обратно в непредсказуемость, отсутствуют. У них оставалось движение только в микрокосмос... Но и отсюда вряд ли можно ожидать спасения, так как катастрофы мик-рокосмоса не способны повлиять на известное протекание жизни гроссов. Может быть, единственным шансом для них можете стать вы. Им необходимо разрушить постоянное подтверждение собственных расчетов будущего. Им нужна некая ошибка, какое-то невы-численное, непредсказуемое постороннее влияние... Может случиться, что именно твоя посторонняя сила подействует на них – слишком различны ваши размеры, слишком раз-личны ваши цивилизации. Может, сама информация о вас спасёт цивилизацию гроссов. Ведь твое будущее они не смогут вычислить, так как не смогут разобраться в твоих уст-ремлениях. Так что шанс есть...
– Мне кажется, что все это твои фантазии... – Ян не мог, точнее, не хотел верить все-му сказанному. Хотя сомнения оставались…
– У вас совсем другая направленность. Вы непредсказуемые существа. – Борис слов-но не внял эмоциональной вставке Яна.  – У вас каждый индивид создает собственный мир и противопоставляет его внешнему. Это приводит к постоянному дроблению вашего общества по интересам, по возможностям и так далее. С другой стороны, вы очень хотите объединится, но это вряд ли когда получится...
– Ты такой предсказатель, черт тебя возьми, – Ян встал и начал бродить по комнате, – а как насчет отдельного индивида? Вот ты меня узнал достаточно хорошо: что может со мной случиться в ближайшее время, если, конечно, я останусь здесь?
– Тебя поймают...
– А если не поймают?
– Ты не можешь жить без придуманной цели. Ты выдумаешь какую-нибудь цель: на-пример, ты захочешь властвовать над людьми. Так написано в ваших книгах. И еще: на-личие таких опасных целей приводит обычно к смерти...
– Ты хочешь сказать, что меня убьют?
– Не обязательно тебя... Может, ты убьешь, но от этого ничего не меняется. Какая разница: ты или другой? Кроме тебя, остальному сообществу это совершенно безразлич-но...
– Ты прав... Наша жизнь – игра... К сожалению, ничего особенного и нового ты мне не сказал, – Ян уже сидел и зевал. Все-таки Борис правильно угадал его основное жела-ние: Яну хотелось отдохнуть, выспаться. – Но я продолжу еще эту игру в жизнь... Ведь на то и игра, что кто-то должен в ней выигрывать: а почему бы не я?

XIII
Жизнь – игра с жесткими законами, иногда с отсутствием всяких правил. А выиграть хотят все: идет невидимая борьба не на жизнь, а на смерть. Люди становятся  более злы-ми, их становится больше и больше, и всё меньше жизненного пространства на каждого потребляющего. Так что, скоро на планете не останется ни одного местечка, куда бы ни заглянуло зло.

Выиграть хотели все. Выиграть хотел и Кумыков. Уже неделю с переменным успе-хом он двигался по следам предполагаемого убийцы. Призрак Яна Муритова уже начинал преследовать его самого, но как человек, обреченный быть реалистом всю свою созна-тельную жизнь, капитан верил, что отыщет «хитрозадого» парня. Он не терял надежду. Эта надежда блеснула вновь в два часа ночи, когда он всё же решился проверить основ-ные гостиницы Екатеринбурга...
Его разбудили в пять часов, как он и просил... В шесть утра Кумыков с небольшой командой уже подъехал к гостинице «Сибирь». На улице шел снег, которому еще пред-стояло растаять и превратиться в месиво под безжалостными подошвами тысяч прохожих и резиновых шин. «Если уж снег выпал сегодня, то должно же случиться что-то необыч-ное», – подумалось Кумыкову. Капитан понимал, что завтра с утра он должен быть у себя дома, а дело передать другому следователю...
Вдруг администратор узнает по фотографии молодого человека.
– Точно он? – не верит собственным ушам Кумыков. Она не может, конечно, на все сто утверждать, что это он, но похож, как две капли воды. «Он еще одет в дорогое пальто из кожи, а с ним еще большой такой здоровый парень...»
– Это они! – Кумыков решил, что надо вызвать подкрепление на всякий случай, о чём и стал кричать сержанту, который, кроме выслушивания криков лейтенанта, на работе практически ничего не делал. Но на этот раз взволнованный следователь сам схватил ра-цию и начал просить подкрепление...
«Богатый номер с видеомагнитофоном, телефоном, джакузи и все дела...»
Через минут пять горничная уже стучалась в дверь... Время – половина седьмого ут-ра. «Они еще вчера были здесь и тот, кого вы спрашиваете, – извинялась дежурная на эта-же, – еще выходил часов в девять вечера». Она еще настойчивее стучалась в дверь. «Теле-фон тоже не отвечает».
– У вас должны быть запасные ключи!? – Кумыков терял терпение и безвременно начинал хвататься за кобуру...
– Сейчас принесем, – такой спокойный ответ, аж следователю не по себе.
– Сержант, быстро бегом вниз: запасные ключи от 813 номера... А вы продолжайте колотить, и стучите посильнее, – и Кумыков вдруг сам подошел к красиво обшитым две-рям и начал барабанить, не обращая внимания, что это все-таки гостиница, что время ран-нее, что клиенты с соседних номеров имеют право отдохнуть и досмотреть свои сны о родных местах...
Пришлось открыть запасными ключами: в номере никого не оказалось – окно было открыто настежь, на столе – остатки недопитого дорогого вина, сигареты, фрукты, а этаж был восьмой...

Ян проснулся от бьющих по лицу капель свинцового дождя. Костер, который он за-жег такими невероятными усилиями, погас. Ян почувствовал жестокую боль в животе, ему ужасно хотелось есть. Руки дрожали, ноги продрогли и не шевелились. Кругом была беспросветная тьма. Молодой человек почувствовал, что находится на другом свете. Он попытался встать, но спина то ли затекла, то ли замерзла. Ян почти не чувствовал тела, кроме рук.
А теперь передо мной возлежит тишина... Сзади хитро притаилось зеленое безмол-вие. Никаких чувств, никакой ностальгии, ничего. Я умер, поэтому не чувствую ничего, только понимаю своим недалеким разумом, что перестал быть. Это лучшее блаженство на этом... нет, уже на другом свете, остается один только мозг. Сплошная истома. «Спасибо», – единственное слово этой жизни за то, что она помогла мне понять настоящее блаженст-во, истинное счастье. Когда нет уже страданий, нет боли, нет чувств гнетущих, не щемит в груди; когда не надо думать о здоровье, когда не надо думать о других; когда не надо меч-тать, когда надо просто прощаться и уйти в темноту, которую почему-то люди по привыч-ке считают неуютным. Но нет ничего уютнее темноты и полного отсутствия ощущений. Жаль, что это мгновение тянется всего несколько секунд. И многого, к сожалению, не на-пишешь
Лежа возле круглого озера в тайге, Ян вспомнил, как ограбил фирму «Кедр» и убил двух охранников. Вспомнил, как бежал по тайге и как плакал под холодными струями си-бирского дождя. Как лег, открыл сумку и обрадовался деньгам – или это уже было во сне? Как появился здоровый Борис… Нет, это был уже сон… Странный сон… Где я был?
Вдруг где-то вдалеке, словно в другом мире, Ян услышал шум проезжающей маши-ны. Он не мог ошибиться, это был шум машины, хотя очень отдаленный. Ян даже успел предположить, в какую сторону ему надо идти...

Астрономические и вселенские часы идут неправильно – правильно идут только твои...
Прошла минута длиною почти в 25 дней для Володи Харченко... Кончилась погоня для следователя Кумыкова, его вызывали домой... А через день в некоторых екатерин-бургских газетах появилось сообщение, которое потом и перепечатывали московские дай-джесты:
«Из номера восьмого этажа гостиницы «Сибирь» исчезли бесследно два человека, не взяв с собой ничего, кроме верхней одежды... Создается впечатление, что их просто вы-крали… Исчезнувшие были главными обвиняемыми в деле ограбления фирмы «Стягир-Кедр» в городе С… Практически вся сумма была найдена в том же номере гостиницы… Несмотря на воспарение злоумышленников, следствие продолжается…»

А ещё через несколько дней недалеко от посёлка Сивех будет обнаружен закоченев-ший труп молодого мужчины, рядом с которым найдут старые вещи, испачканные кро-вью.
Свернувшийся калачиком возле потухшего костра разутое тело будет принадлежать Яну Камарину.  Следователь Кумыков и вызванный специально с Украины Владимир Харченко без сомнений опознают его.  Ян Камарин останется главным подозреваемым в деле ограбления фирмы «Стягир-Кедр» в городе С.