***

ХОЛОД СМЕРТИ

Молодой и красивой женщине делали операцию на легкие. Операция была сложной. После получения снимков хирург Хайруллин только присвистнул:
– Левое придется удалять, сгнило напрочь… Правое тоже придется порезать… Два ребра долой…,– и вздохнув. – Да, такая молодая и довела себя до такого состояния… По виду не скажешь, что наркоманка или алкоголичка… Ну ладно, придется делать вне очереди…. Симпозиум из трех врачей сразу поддержал молодого и энергичного Хайруллина.
– Оперировать будем вместе», – только и сказал Гатин, главврач больницы, который больше занимался административной, нежели врачебной деятельностью. – Давно я не видел подобного случая… Женщину можно и надо спасти. Молодая, красивая. Невероятно!.., – добавил он, глядя в сторону…
Лене сделали операцию. Она длилась около четырех часов.
Когда отходила от общей анестезии, Лена неожиданно начала бредить. Она говорила о какой-то яме, о смерти, о том, что уже поздно что-то менять. Говорила внятно, с каким-то надрывом в голосе. Привыкшие к таким случаям медсёстры даже не обращали внимания на её слова. А она громко твердила в бреду:
– Зачем, зачем? Не надо было выходить оттуда, я не хочу еще раз пережить такое, а придется… Я видела ее, я видела смерть, она совсем не яркий и длинный коридор, она – это темная, грязная, холодная яма.
Когда это услышал Хайруллин, то решил, что она в полусознательном состоянии представляет себе могилу. Как человек, образованный и излишне атеистичный, она воспринимает смерть пустотой, холодной и безжизненной ямой…

Зачем мы живем? Этот вопрос гомо сапиенс – голая обезьяна – задавал себе миллиарды раз. Именно наличие этого вопроса можно рассматривать одним из критериев наличия сознания. На него обычно дается ничего незначащий пространный ответ. Человек успокаивается или наоборот… Может, лучше его не задавать? Быть может, задать себе иной вопрос: почему мы родились? Чего ради порождается на свет человек?

Именно этот вопрос и прозвучал приятным баритоном из уст физически крепкого мужчины в юное утро летнего дня.
«Какой прекрасное начало дня сегодня… Вот в такое время и хочется жить! Вот ради такого утра мы и живем!», – таков был его сам-себе ответ.
Они шли втроем вдоль опушки леса. Двое крепких мужчин и одна женщина лет тридцати. Ее можно было бы назвать и молоденькой девушкой, если не знать, что она уже десять лет замужем за Эриком, и что у них десятилетний сын.
Сам Эрик был, приятен и как мужчина, и вообще… Высок, с темными волосами и со спортивной фигурой. Большего и не скажешь….
 Самого же молодого и светловолосого в этой тройке звали Саша. Круглолиц, аккуратен, педантичен и  учён.
Во всей троице легко узнавался городской прикид. Все трое были в светлых шортах, на голове у Лены – замысловато-разукрашенная шляпа, а Саша был в такой яркой футболке, что за километр в нем узнавался городской пижон.
Именно Эрик задал тот самый вопрос:
– Зачем мы живем?
Сам же на него ответил. Ответил так, что трудно было усомниться в искренности ответа. И утро было таким прекрасным, что не допускало лживости и неискренности.
Деревенское июньское утро – это от четырех до половины седьмого. А потом начинает припекать, наступает настоящий день. Воздух наполняется духотой, солнце перестает по-детски улыбаться и превращается в беспощадного кочегара, кичащегося своей способностью припечь.
Они шли втроем вдоль опушки леса по сочно-зеленой траве, с которой еще не полностью сошла роса.
– Утренняя роса – признак того, что днем дождя не будет, – говорил Эрик Кажется, он был в ударе и говорил больше других. – Я очень любил ходить по росе в далеком-далеком детстве…
– В далеком ли?.. По-моему, ты не повзрослел с тех пор, – подправила супруга, при этом на лице заиграла легкая улыбка, а руки непроизвольно сделали взмахи, словно у готовой взлететь птицы.
– Ты права. В нас еще играет детство, и это хорошо. Как говорится, все мы родом из детства… – в Эрике чувствовался заряд утренней энергии. – Поэтому детство никогда не должно оставлять нас до самой смерти…
– Когда как, и кому как, – вступил в супружеский диалог Саша. Он все время что-то держал в руках. На этот раз подобранную тонкую веточку. Саша размахивал ей, словно косил траву, и при этом делал задумчивое лицо. Наверное, такой вид он принял вследствие того, что был ученым. Пассивным ученым. Иначе говоря, числился в сообществе ученых.
Дело в том, что Саша работал в некоем социологическом институте, и был кандидатом наук и доцентом. Ему было около тридцати, но выглядел он моложе.
– Неохота возвращаться домой после такого рассвета… Как здорово, Эр, что ты придумал встретить его таким образом, – сказала Лена.
– Да и не стоит торопиться домой, – ответил Эрик. – Сейчас прогуляемся вдоль речки, наберем ландышей… В детстве я очень любил гулять вдоль речки. Что весной, что летом, что осенью. Правда, по ранней весне там несколько грязновато, да и гадюк полно. Брачный сезон у них в конце апреля…
– А не поздновато для ландышей?
– В очень тенистых местах они только расцветают…
– А я думала, что ландыши и растут только в тени.
– А я сказал, что в очень тенистых местах. Ты вообще любишь ландыши?
– А то как же?  – вновь вмешался в диалог Саша, и напел, – ландыши, ландыши…
– Вопрос не тебе… Я и так знал, что ты любишь ландыши, и поэтому не женишься. А ты, Лен?
– Красивые цветы. Честно говоря, обожаю… Но они красивы лишь тогда, когда растут. А сорвешь, так и теряется все… – ответила Лена, и помахала фотоаппаратом, что держала в руках. – Решено, погуляем…
– Прогуляемся значит… – Эрик и добавил резонное, как он посчитал, замечание по ландышам. – Цветы красивы, когда растут, а как сорвешь их, то они начинают вянуть и становятся почти трупами для глаза. Цветы, как женщины. Ими тоже любуешься, когда они растут. А потом сорвешь и… ну понятно, короче…
– Все женщины – сорванные цветы? И я, конечно же, вхожу в их число?.. Быть может, бывают исключения? Так вот, если женщины – цветы, то их не надо рвать, за ними надо ухаживать, орошать живой водой, водой любви, – протараторила Лена.
– А недолго? – усомнился Саша.
– Чего недолго? – Эрик в ответе почти перешел на крик. – Ландышей собрать. Да нет… Пять минут, которые в жизни ученых и всей вселенной не имеют никакого значения!
– Мне ведь эти ландыши, честно говоря, как собаке пятое колесо, – сказал Саша, и гордо заявил, – а не женюсь потому, что люблю не ландыши, а науку…
Надо сделать примечание, что именно пассивные ученые любят вставлять подобные заявления. Делают это постоянно и чаще не в тему, словно моют руки после прихода с улицы.
– Я от тебя тысячи раз слышал о твоей любви к своей ненормальной старухе, набитой предрассудками и аксиомами, – ответила Лена. Она была права, потому что была юристом. А юристы знают, что они правы всегда, потому что прав также много, как и правд на этом загадочном свете.
– Здорово, что мы так встретили сегодняшний рассвет. Знаешь, словно побывали в другом мире… Знаешь, – заговорил Эрик и казалось, что он вообще не может молчать,  – я ездил в Египет, но ничего подобного не испытал. Там, конечно, определенно красиво, там здорово. Но там не другой мир, там далекий мир. А здесь именно другой.
– В смысле?
– Но другой мир – это потусторонний, да ведь, Лена, – истолковал вопрос жены Эрика Саша.
– Может, и в потустороннем. Быть может, в том мире и вправду прекрасно…
– Я не могу этого слышать, я атеист, – Саша возмутился.
– Ты мне уже надоел постоянным напоминанием о своей учености, чепрак, – сказал на это Эрик, – поговорить не даешь.
– Чепрак, чепрак, уже надоело…
– Извини, не плюйся, не лайся, а смотри на природу да радуйся жизни…
– Не извиняйся. Слово не воробей, вылетит, так никаким топором не вырубишь, ни дилитом не сотрешь.
Лена же просто осматривалась вокруг и просто радовалась жизни.
– А все же здорово наблюдать рождение дня. Проводить прекрасные рассветы во сне на городской мягкой койке. Да еще и с похмелья. Глупость…
– А я вот ненавижу зимние рассветы. Грязные, стальные, – Лена широко улыбнулась и сверкнула зубами-ландышами. Она была преуспевающим юристом. Впрочем, была практическим юристом в том смысле, что имела собственную фирму и реально помогала физическим и другим лицам. Старательно выполняла свою работу, а ее милое лицо, открытая улыбка способствовали тому, что клиенты охотно раскошеливались перед прелестным юристом. Совсем недавно Лена провернула прекрасную операцию по отсуждению муниципальной собственности в пользу маленькой фирмы. Получила хороший гонорар, укрепила репутацию, и была довольно собой, поэтому по утрам просыпалась с желанием жить и работать дальше.
– Да, зимние и летние рассветы как антиподы. Вряд ли где-нибудь на земле есть такие прекрасные рассветы. Хотя бы потому, что где-то нет грязных и стальных зимних рассветов, – продолжил Эрик. – А рассвет, который мы встретили – это иной мир, который есть рядом, и который мы не замечаем. Словно мы живем, но не замечаем чего-то в этой жизни. Чего-то самого важного. Вот о чем задумываешься, когда видишь такое. Думаешь: как хорошо, что я смотрю на это, как было бы жаль не увидеть этого.
– Ты поэт…
– Да, я в школьное детство любил стихи. Какие-нибудь экзотические. Не Есенина, не Рубцова, а Гумилева или Тютчева с его упоминанием неизвестных еще мне греческих богов… На Венере, ах, на Венере, у деревьев синие листья…
– Ты сейчас слезу нагонишь.
– Настоящие ученые не плачут, ученые сомневаются.
Они шли вдоль соснового леса, и словно светились радостью. Все трое были в приподнятом настроении. Как говорится, деньги к деньгам, а радость к радости. У Саши окончилась отработка гранта, который он урвал год назад и еле управился. Однако при этом сорвал солидный куш. У Эрика вообще дела шли великолепно. Он работал в фирме по установке сигнализационных систем. Получил хорошие премиальные за последний контракт. В плане денег и перспектив дела шли неплохо. Материальная сторона жизни, как известно, занимает важную часть счастья.
Беззаботная троица приближалась к маленькой речке, которая змеилась так, что почти везде исчезала в тридцати метрах за поворотом.
Рассветы надо наблюдать, их надо рассматривать. Начиная с апреля, в наших краях – это незабываемое явление. Наполнение всеми оттенками красной широкой полосы на горизонте. Вглядишься, так и чувствуешь себя на огромном шаре, который еле заметно поворачивается к солнцу. Как раньше не замечали, что не солнце крутится вокруг земли, а именно ты на большом шаре катишься к солнцу.
Рассвет летом – целое событие. Впрочем, троица уже удалилась, пока я разрисовывал красоты нашей природы, и подошла вплотную к небольшой речушке с детским названием – Плакса.
Вдоль берега речки ветвилась игривая тропинка, то теряющаяся в зарослях, то выбирающаяся на широкие полянки.
Ландыши – прекрасные цветы. Растут в тенистых местах, и во время их цветения по лесу разливается нежный аромат. А когда цветов много, то это истинная радость для человеческого глаза. Эта жемчужная белизна, словно зубы голливудской киноактрисы, прорезаются там, где нет обильного дерна.
Сам я в детстве на крутом волжском берегу любовался этими цветами. Но берег, помнится, был очень крутой, а мы, мучаясь, зачем-то рвали цветы и делали большие букеты. Потом несли домой, ставили в трехлитровую банку на стол в зале. Далее наблюдали медленную смерть растений. Когда же ландыши желтели, вяли, без сожаления выбрасывали их в навозную кучу.
Нельзя быть таким красивым, что тебя могут сорвать еще цветком, не принесшим плодов, но нельзя быть вялым, чтобы тебя не выбросили в навозную кучу. И мы стремимся быть, как все, усредниться в бескрайнем людском океане.
Наша троица шла вдоль речки, а солнце тем временем приобретало дневной оттенок. Но возле небольшой бурной речки было свежо. Река Плакса имела в ширину около тридцати метров. Самое приятное расстояние для того, чтобы переплыть туда и обратно. И не устанешь, и получишь утреннюю свежесть. Эрик, наверное, и пришел сюда не для того, чтобы собирать ландыши, а именно освежиться в Плаксе. Приезжая в свою родную деревню, он проплывал туда и обратно практически каждое утро.
Вообще, Эрик был тем типом людей, которые искренне любят жизнь. Таким завидуешь. Видя их, можно представить жизнь в виде сосуда, У одних он наполнен плохим вином или простой водицей, у других – вообще водкой, а у третьих – невероятно вкусным нектаром, от которого трудно оторваться. Так вот, Эрик пил именно нектар и с огромным наслаждением. Такие люди встают по утрам и начинают день с хорошей шутки, с искренней улыбки. В подобных людях постоянно кипит неуемная энергия. Само тело дышит свободой и здоровьем. Искренняя беспечность и бесшабашность делает этих людей особенно привлекательными.
– Искупаемся?! – то был не вопрос Эрика, а означало, что он-то обязательно нырнет и сплавает туда-сюда. Для него это обычное дело. Желающие же могут присоединиться. Таков наш язык: слова – лишь информация, интонация – истинное значение сказанного.
– Купаться с утра – удел уже ненормального здоровья, – пробубнил Саша. – Понятие здоровья относительно. Мне намного приятнее просто постоять под свежим душем, например…
– Он любить поплавать, – сказала Лена, и снова помахала фотоаппаратом.
– Фотографируй, я сделаю соответствующую позу. Могу без плавок, – Эрик тут же начал стаскивать с себя футболку. Делал это энергично, и футболка готова была затрещать на его крепком мускулистом торсе.
– Ты раздеваешься, словно в постель к королеве опаздываешь, – Саша тоже начал раздеваться, но делал это лениво.
– К какой королеве? К это старой английской, или ты можешь предложить другую?
– Ну-ка, ну-ка, о какой там королеве речь? – любое замечание при упоминании посторонней женщины, даже такой неопределенной, говорило о неравнодушии Лены к своему сильному мужу.
– Да нет, я просто перепутал, не королеве, а Королёвой… Ну этой Королевой…
– Как ты сам говоришь: не умеешь ты держать руки за зубами…
Солнце уже начало играть в воде, и поверхность речки отливала серебряной чешуей. Крупная водяная змея нежилась на солнце, и звала, ослепляя людские глаза и приманивая души. Эрика она зазывала своей свежестью, своим настроением.
Недолго думая, Эрик сделал несколько шагов в воду и заправски нырнул в блестящую воду. Новая среда приняла пловца, освежив его тело и прогнав мысли. Нет ничего благостнее оказаться в воде ранним утром. Это истинное наслаждение для тела и души.
Эрик тут же  стал кричать, зазывая в воду супругу.
– Ты такое испытаешь, такое испытаешь… Оргазм по сравнению с этим – ерунда, – кричал он и махал руками.
– Сейчас нырну, и посмотрим в конце концов на том берегу… Кстати, я там еще не был, – говорил то ли с собой, то ли с Эриком и Саша, медленно входя в воду.
– А ты хоть знаешь, что такое оргазм?! – крикнула Лена и также решила искупаться. – Ну что, я снимаю шорты!
– Нырни, а потом и поговорим об этом, – крикнул Эрик и напористым кролем поплыл к другому берегу.
Вскоре за ним устремились и его попутчики. Через пару минут Эрик уже стоял на другом берегу и весело поддакивал приближающейся паре. А Саша и Лена плыли наперегонки. Соревнование завязалось без сговора, но Саша устремился вперед, а Лена хотела показать, что феминизм еще чего-то стоит…
– На выходе осторожней, тут коряги какие-то, – крикнул Эрик. Но предупреждение было веселым и незначительным.
Вскоре они вышли на берег возле Эрика. Запыхавшиеся и покрасневшие. Саша все-таки сумел пораниться об корягу. Но даже не почувствовал, капиллярное кровотечение обнаружилось уже на берегу.
– Ты, ученый-копченый, как маленький. Даже из воды без приключений выйти не можешь…
– Не надо ля-ля, – ответствовал Саша, разглядывая маленькую рану на икре. – Ты лучше подумай, как меня обратно вынесешь, не будет же раненый Чапай плыть через опасную реку. Вдруг акулы или пираньи. Ну ты же понимаешь.
– Да с такой раной ты можешь больничный себе выбить месяца на полтора. Иначе пропадет для науки великий социолог, исследователь коллективной души.
– А наука, которую ты так любишь, будет ухаживать за тобой, – добавила Лена. Серебристые капли все еще сверкали на ее порозовевшем лице. И дыхание до сих пор не восстановилось. Она слегка отфыркивалась, и смачно хлопала себя по крепким ягодицам.
Трое наших попутчиков выглядели спортивно. Этакая группа элитарной молодежи, которая ревностно смотрит за своим здоровьем, возрадовавшись жизни. Та деятельная молодежь, которой не пришлось пережить страшную онегинскую хандру.
– Кстати, – начал Эрик после небольшого молчания, связанного с коллективным рассмотрением небольшой ранки, – я здесь ни разу и не был. Имею в виду, именно на этом месте. Много раз переплывал. Обычно вон там, за поворотом. Чаще ближе к деревне. Сюда же не заглядывал. – Говоря это, Эрик обернулся, и начал разглядывать густой орешник. – Кажется, сюда не ступала нога человека…
– А только копыта коров ступали сюда, – пробурчал Саша, – и еще стадо кентавров приходило на водопой…
– С чего ты взял? – спросила Лена, пропустив замечание Саши.
– Следов нет, – пожал плечами Эрик. – Впрочем, здесь место какое-то неуютное, вон земля какая мягкая. Да и орешник погуще. Да и… смотри…
Из орешника на них изучающе смотрела собака.
– Да, присмотришься и удивишься, насколько густо заселен наш мир, – сострила Лена, посмотрев на собаку. – А она не дикая?
– Ага, дикая… Динго. И прибежала на запах крови… Кстати, Саш, дай ей лизнуть кровушки и получишь четырехлапого социолога. Опрос будет проводить, только шум будет стоять.
– Не груби и не ерничай. Мне и вправду неприятно от этой ранки, надо переплыть и быстрее обработать чем-нибудь. Не думаю, что в Плаксе вода стерилизованная, – Саша тоже всмотрелся в собаку, и сделал оригинальный вывод, – ручная собака, подачку, кажется, просит…
Эрик зашагал в сторону орешника и принялся подзывать собаку. Та даже не пошевелилась…
– Тузик, сю-сю-сю. Ну иди ко мне. У нас, конечно, ничего нет. Но что ты делаешь тут, и где твой хозяин?
– Не отвечает на своем собачьем?
– Нет, зачем же. Я слышу эту собаку… и знаешь, что говорит?
– Знаю, – перебил Саша, – типа, что за придурок сюсюкает тут…
Но собаке, кажется, надоело выслушивать пустой диалог. Она спокойно развернулась и ушла в кустарник. Эрик уверенно пошел за ней и вступил в орешник…

Лето – пора отдыха. В жару хочется искупаться, понежиться под солнышком, погулять по тенистому лесу. Лето – на самом деле пора изнурительного труда. Мне, выросшему в деревне, это особенно понятно. Но насколько сильна закомплексованность людей, которые планируют свою жизнь в зависимости от времен года. До сих пор по весне мне всегда хочется иметь машину. Осенью этого желания нет. Зимой мы хотим лета, а летом не хотим работать. Получается, мы всегда не хотим работать. 
Летом в природе все заселяется, все оживает. Красотой ли, жестокостью ли, добром ли, злом ли – всем, что оценить может только человек. Для остальных это просто обилие жизни.
Эрик вошел в орешник, и ему показалось, будто небо потемнело. Густая листва скрывала небо, а почва была черной. Неожиданно Эрик увидел ландыши.
– Эй, господа, да здесь ландыши растут! – зычно провозгласил он.
– Они везде растут, дорогой. Но у меня нет фотоаппарата, а у Саши нога совсем раскровилась… Так что давай-ка поплыли обратно…
– Минуточку, минуточку. Сейчас подберу парочку цветочков…
За полосой орешника простиралось болотистое поле. Обычный заливной луг. Здесь к июлю все подсыхало, и появлялись сенокосилки. Травы было очень много, но она была крупной и некачественной. А в июне здесь еще было сыровато, зато трава была сочной, зеленой…
–  Да тут ландышей до черта… – удивился Эрик, оказавшись на небольшой поляночке в самом сердце густого орешника. – Минуточку… Хотя можете плыть, я вас догоню…
Эрик не подозревал, что его уже не слышат..
– Где же он запропастился? – уже возмущался Саша, все это время с нервным беспокойством рассматривая свою ранку.
– Слушай, Саш. Ты давай-ка плыви… Надо ранку обработать, хотя бы йодом смазать. Что-то она мне не нравится, – рана и впрямь не оказалась обычной царапиной с капиллярным кровотечением. Порез оказался довольно глубоким, и кровь не собиралась останавливаться…
– Короче, я поплыву… Что-то мне она тоже не нравится…
– Давай быстрей, и акул не привлекай своей кровушкой…
Саша не дал себя долго уговаривать. Он брякнул «До встречи» и полез в воду. Уже зайдя по пояс в воду, он кратко и непонятно выругался, при этом кратко добавил:
– Как меня черт угораздило!

Лена стояла и смотрела, как Саша ловким брассом стал преодолевать водное пространство. От его плавного движения по воде разбегались серебристые волны. Они играли на солнце, словно сверкающие конфетти.
Потом она повернулась и крикнула:
– Эрик, не пора ли обратно. Здесь грязно и вязко, ты не находишь? – ответа не последовало. Тогда она, уперев руки в талию, тронулась в сторону орешника. Влажный вязкий песок нежно охватывал ее ступни. Ей было приятно. Словно сила земли вливались через это единение с землей.
– Ну что там нашел, Эрик? – в гуще орешника мужа не было видно. Но Лена привыкла, что он азартный и упрямый тип. Увидел ландыши, так небольшой букет соберет обязательно. Вообще, жизнерадостный он у меня, подумала с удовольствием Лена. Она из густого орешника оказалась на небольшой поляне, куда уже могло заглянуть солнце. А солнце светило самым приятным светом. Оно словно радовалось, что наступило утро. Это был уже не романтичный юный красный диск, но и не злая яркая лампочка, на которую больно смотреть.
Июнь – самый приятный месяц года. Именно в июне все растет, вытягивается, зеленеет. Все вокруг наполняется истинной жизнью, даже воздух становится оживленным и приветливым. А ясные июньские дни – это истинная благодать для ничегонеделания. В такие дни приятно просто купаться, ходить по лесу, бродить вдоль речки, да и просто лежать на свежей траве.
Лена остановилась и вгляделась в орешниковую заросль. Там движения не наблюдалось.
– Эрик, ну где ты там? – вновь молчание. Опять решил в прятки поиграть, подумалось Лене. Любитель розыгрышей и плоских шуток. Но это не от недостатка остроумия, а просто от веселого нрава. Все это Лена успела подумать, вглядываясь в густой орешник. Но туда ей идти не хотелось. Босиком да в одном купальнике.
– Иди сюда, аккуратненько-аккуратненько, тут ландыши, – послышался крик Эрика. – Лена, Саша…
– Саша уплыл. У него рана не очень-то заживает…
– Тем более иди сюда. Тут такое: белые жемчужины на черном – красотище…
– Сейчас, слышу тебя, – и Лена медленными движениями вошла в густой орешник. Она шла осторожно, внимательно смотря под ноги. Почва здесь была черная и теплая. Стволы орешника – ровные серые жерди – перемежались с рябиновыми.
– Ау-у, где же ты?
– Здесь, – эхом прозвучал голос Эрика, и вдруг, – твою мать… Интонация последнего ругательства была такой, словно на голову ему свалился кирпич…
– Эрик, что случилось? – в ответ молчание. – Что ты молчишь, где ты?
– Здесь, – но голос Эрика донесся уже не звонкий, а какой-то утробный. Это даже несколько напугало Лену. Она ускорилась в сторону, откуда это донеслось… – Ты говори, а то я тебя не вижу, Эрик…
– Здесь, провалился в какую-то хреновину, – судя по донесшемуся тембру, хреновина была не маленькой… – Сейчас выберусь…
Лена ускорила шаги, потому что голос прозвучал совсем близко. Ей захотелось помочь своему бесшабашному мужу. Только он мог скатиться в какую-то «хреновину».
Говорят, в жизни не бывает случайностей. Но, как оказалось, бывают. Говорят, причинно-следственные отношения правят миром и живут во времени. Но каждый день мы встречаемся с незапланированным явлением. Получаем информацию о том, что где-то произошла трагедия, оплошность и погибли люди. Кажется, что это далеко, и что они имеют свои веские причины. Человек настолько самоуверенно зажил в последние несколько сот лет, что думает, будто все можно в этой жизни предугадать. От всего можно застраховаться. Но мы и режемся случайно, и наступаем на грабли, и  роняем бутылки с хорошим вином. Короче, мы легко совершаем глупости. Потом исправляем их. Раны заживают, все забывается, мы становимся осторожнее, но проходит совсем немног время... Мы снова готовы совершить оплошность, сделать глупость…
Вот и Лена шла на голос своего благоверного, и поспешила немного, и глядела себе под ноги. Но увлеклась и не заметила, как неверно шагнула. Она поскользнулась и скатилась в ту же хреновину, где находился ее муж. Свалилась прямо на него. Когда он как раз собирался вылезти…
Вдвоем они упали на дно этой впадины, и неожиданно ощутили, как провалились еще глубже. Словно это была яма с двойным дном…
– Также я провалился сначала… – нарушил сложившееся молчание. Лена практически лежала на Эрике и серьезным голосом сказала:
– Я, кажется, больно ушибла ногу. Болит.
Она хотела тронуть ногу и только вскрикнула.
– Сейчас посмотрю, – надежно сказал Эрик, и выполз из-под нее. Оба они были в грязи, и совсем недавно блестевшие на солнце тела, превратились во что-то неузнаваемое…
Осмотрев ногу, Эрик сделал простое заключение. Кажется, растяжение. Немного поболит, но это ничего. А может и достаточно долго поболит, но в целом ничего страшного.
Только потом Эрик попытался встать и соизмерить расстояние до поверхности. Метра два с половиной, ерунда. Надо придумать, как отсюда вылезти…
Человек – существо творческое. Попадая в яму, человек способен оттуда вырваться самыми невероятными способами. Пытливый ум Эрика сначала задумался о том, откуда такая глубокая здесь яма, или откуда возникли подобные пустоты.
Первым делом он сразу же обратил внимание на почву под ногами. Здесь должен был быть песочный слой, слой глины, известняка и т.п. Но ничего подобного здесь не было. Соответственно, эта хреновина могла быть искусственной. Почва под ногами была песочной и черной. Иначе говоря, на полу ямы был настоящий гумус. Значит, это пустота…
Первой голос подала Лена:
– А как мы отсюда выберемся, дорогой? Здесь достаточно страшно и холодно… Я еще и ходить не могу.
– Я думаю… Минуточку, – с этими словами Эрик потрогал стену, они были рыхлыми. О том, чтобы легко подняться по ним не могло быть и речи. – Очень просто, дорогая, – то ли для себя, то ли для успокоения Лены проговорил он, и начал рушить рыхлую стену из чернозема и песка. – Все это надо утаптывать под ноги. Ты, Лен, старайся не закопаться от моей деятельности, а подкладывай под себя.
Лена так и не смогла полностью встать. Она стояла на четвереньках, и была похожа на запачканную собачку. Она начала замерзать, хотя они пробыли в яме не более десяти минут…
Эрик же рьяно взялся за дело. Он крепкими руками обрушивал рыхлую стену, также напоминая собаку, которая закапывает кость на черный день. Работа сначала пошла обнадеживающе, но буквально через пятнадцать-двадцать сантиметров, Эрик наткнулся на крепкие слои, которые и должны были быть…
– Это искусственная яма, – вздохнув, высказался Эрик. И сел прямо на кучу обрушенной рыхлой грязи.
– Эрик, мы, по-моему, продолжаем погружаться, – уже испуганно сказала Лена. – Такое впечатление, что пол продолжает опускаться… Вон ты сколько обрушил, а мы не поднялись. Земля втаптывается и уходит вниз…
– Прямо, зыбучая земля, ты хочешь сказать…
– Ничего я не хочу сказать, я замерзаю и хочу побыстрее вылезти отсюда… Кстати, у нас на другом берегу фотоаппарат, одежда и все такое…
– Сейчас придумаем что-нибудь, ты не беспокойся… Для начала я тебя согрею, иди ко мне… Я тут почти вспотел. – Эрик нежно прижал к себе Лену, и начал нежно потирать, согревая ее гусиную кожу.
– А если мы ничего не придумаем…
– Перестань, не глупи… Вон корень торчит. Если я до него доберусь, то уже окажусь на поверхности… Вообще-то, это ерунда… Проще будет выбраться тебе… Сейчас залезешь на меня, попкой на голову, а я тебя толкну…
– Но у меня нога…
– Придется потерпеть, дорогая, а там ты меня вытащишь…
– Хорошо…
– Вдвоем всегда проще, не так ли? – оптимистично высказался Эрик, и сразу же приступил к делу. Он начал энергично сооружать пригорок, чтобы встать.
До поверхности было не более трех метров. А с пригорка и того меньше, и казалось, что никаких проблем здесь быть не может. Эрик встал на пригорок и уперся в стену, Лена взобралась на его могучую спину. И вот Эрик начал подниматься…
Эта человеческая пирамида потребовала от участников много сил, но они смогли выпрямиться. Но стена продолжала рушиться там, где Эрик не доставал, и руки Лены даже не могли зацепиться за край поверхности.
– Ты рушь и рушь, Лена, я выдержу…
Лена старательно разрушала рыхлую часть, и все же дошла до поверхности. Но чтобы затолкать ее на поверхность, ее надо было толкнуть…
– Сейчас я тебя постараюсь поднять, а ты постарайся сама толкнуться на «три» и за что-нибудь зацепиться…Помни, я тебя не отпущу, – Эрик набрал воздуха и начал, – Итак, раз, два и три!..
Лена чуть было не зацепилась за край, и Эрик, хотя изо всех сил и толкнул Лену, сам неожиданно провалился в наваленном пригорке. Причем ушел в грунт и ногами, и сам грунт провалился сантиметров на десять… И пирамида рухнула…
При  этом Лена осталась без поддержки и, не сумев зацепиться за поверхность, начала сползать вдоль стены обратно в яму. Эрик как можно поддерживал ее, но она исцарапала живот, порвала бюстгальтер, и до крови истерла коленки.
Они упали вдвоем, упали в грязь, но больно.
Всё в мире происходит неожиданно. Как мы не стараемся хвастаться словами типа «Я знал, что так и случится», «Я предвидел это», всё происходит неожиданно. Не только падения, но и взлеты. Ты сегодня даже не мог представить, что завтра станешь героем, о котором будет знать полстраны, и журналисты будут преследовать тебя. И тогда ты не сможешь правильно и отчетливо представить то, что еще вчера брел без рубля в кармане по улицам города, и никто тебя не узнавал, ты никому не был нужен. Если мы не можем правильно представить прошлое, как мы можем представить и определить будущее, которое спрятано от нас за туманом времени.
После падения Эрик и Лена пали духом. Это произошло как-то сразу. Эрик до этого был не только оптимистичен, но просто уверен, что у них не будет проблем вылезти из этой хреновины…
Но после того, как он увидел грязную, окровавленную и плачущую Лену, вдруг задумался всерьез. У него самого появились искры растерянности в глазах…
Три метра глубины, одна стена практически очищена от рыхлой проваливающейся земли. Пол очень рыхлый и на него очень сложно опираться. Яма имела квадратную площадь: метр двадцать на метр двадцать. Может, чуть больше. Хреновина напоминала колодец… Эрик начал озираться по сторонам. Самое надежное – сделать ступеньки в очищенной стене…
– Надо было сразу же начать с этого, – сказал он вслух, ища какой-нибудь инструмент для выдалбливания ступенек в стене, – придется подождать немного, но не бойся, дорогая. Все будет нормально…
– Это все твои глупости… Иди сюда, я тебе покажу что-то… – сквозь слезы заговорила Лена. И замолчала, словно потеряла безграничную веру в своего мужа. Она хотела показать Эрику серьезную рану плеча, но муж даже не обратил на это внимания.
Для Эрика подобная ситуация стала вызовом… Инструмента пока не было. Его надо было сделать. Самый лучший инструмент – удобный кусок камня. Камня, конечно же, не оказалось в рыхлой лесной грязи, перемешанной с вязким песком. «Тогда придется обрушить все рыхлые стены!» – бросил он вызов. Даже проговорил эти мысли вслух.
Эрик начал рушить рыхлые стены и тем самым расширять яму. Работа предстояла грязная, тяжелая, но… насчет результата он не беспокоился. Ему до сих пор казалось глупым оказаться в подобном положении…

Саша выплыл на другом берегу. Помахал Лене, но она не ответила. Она стояла спиной к нему и разговаривала с Эриком, который находился в густом орешнике. Саша даже не подумал ни о чем, а критически рассмотрел свою рану. Надо же было так пораниться неудачно…
На всякий случай, убрав в кусты одежду и фотоаппарат, Саша быстро натянул шорты, яркую футболку и собрался в деревню. До нее тут было около полутора километров. А рану надо было обработать побыстрее, тем более она начала уже ныть. Саша даже начал немного прихрамывать.
– Надо же было полезть в воду в неизвестном месте, чертовы ландыши… Давай нырнем, давай искупаемся, давай ландыши соберем! На хрена это было мне нужно, – разговаривал он вслух, всерьез рассердившись на Эрика.
Что-то еще бубня, Саша быстрым шагом направился в сторону деревни.
К дому Эрика, куда он и приехал в гости, Саша подошел через полчаса. И сразу же, быстренько поздоровавшись с тетей Тамарой, взял аптечку в автомобиле и принялся мыть рану прямо в саду.
– А где, сынок, Эрик с Леной? – дежурно спросила тетя Тамара.
– Они решили ландышей нарвать, а я вот ногу поранил, – ответил Саша, не отрываясь от отработки раны. – На другой берег Плаксы переплыли. В каком-то неизвестном месте, ну я и зацепился за корягу…
– Ладненько, ты поешь, Саша. Я там наготовила на столе. Найдешь сам, хорошо? – тетя Тамара куда-то уходила. Когда Саша вопросительно посмотрел на нее, она пояснила. – Я к соседке, к ней моя подруга приехала… – и она, больше ничего не сказав, отправилась по своим делам.
А Саша, немного погодя, отправился позавтракать. Встреча рассвета, хорошая прогулка разбудили в молодом теле неуемный аппетит. Саша попил молока, навернул пару ватрушек с сытной рисовой кашей. Парень так хорошо и вкусно поел, что его сильно разморило.
Вообще, Саша был большим любителем поспать. Как истинный интеллигент и ученый был совой по жизни. Иначе говоря, ночные часы с компьютером, телевизором и невеликими пока мыслями отнимали много времени. По утрам он никогда не любил вставать.
«Интересно, – подумал как-то Саша. – Когда часто преподавал, то по утрам не хотелось вставать. А как вышел на свободный график работы, так в семь утра уже на ногах…».
В то утро ему захотелось прилечь. И он прилег на диванчике. «Потом посплю, уж дождусь любителей цветочков…», – подумал он. Но не прошло и пару минут, как Саша ушел во власть Гипноса…

Эрик тем временем уверенно рушил стены и искал слой камней. За вертикальной, предательски рушащейся грязью, должен быт слой. Где-нибудь, соответственно, и слой камней.
Как-то в деревне Эрик копал выгребную яму. И на глубине двух с половиной метров они наткнулись на твердый слой камней. Пришлось заменить лопаты кирками. Здесь было то же самое наслоение. Соответственно, как раз на уровне груди должен был быть слой камней.
Однако тут не было таких слоев. Был только слой известняка, а отдельные камушки были слишком мягкими… Но он энергично продолжал искать что-нибудь, чем можно было бы сделать в стене выбоины, достаточные для удержания ступни.
Наконец, Эрик выбрал стену, по которой предстояло подняться. Она была наиболее удобной, так как имела небольшое сужение книзу. Первым делом он начал насыпать грязную землю, но она напоминала ил и расползалась по ногам. Эрик ступнями утопал в ней, как в прибрежном иле.
Далее он начал выковыривать в стене ступеньки. Руки даже жгло от боли, но Эрику приходилось торопиться. Лена, кажется, уже была на пределе. Она тихонько плакала и дрожала от холода.
– Ты стой, не садись… – говорил Эрик, не жалея пальцев. Глиняная стена оказалась очень плотной. «Эх, сейчас бы небольшую железку типа ложки. Я бы эти ступеньки за пять минут наковырял», – подумал Эрик. И украдкой влезла мысль о том, насколько беззащитен и слаб человек, если у него отобрать самые элементарные инструменты. Но они вышли из воды и не имели на себе ничего, кроме купальников. Они были голыми, как первобытные люди.
– Сколько нам еще сидеть в этой яме? – спросила Лена, и Эрик не мог уже точно ответить на этот вопрос. Самое неприятное, что он не мог сообщить более или менее точного времени.
– Лен, смотри сама, я уже две ниши проковырял. Еще парочку и я дотянусь до того корня…
– А дальше?..
– А дальше посмотрим… Думаю, что я смогу подтянуться, и зацепиться за край… По крайней мере, там уже будет недалеко… Да, зацепиться за край, зацепиться за рай, там где-то рай…
Эрик сам поверил своим словам, и начал неистово выковыривать жесткую глину из очередного углубления. Человек – существо творческое. Само мышление человеческое отличается от любого другого именно умением проектировать. Иначе говоря, иметь представление о конечном результате труда. Эта целенаправленность не даст нам сдаться в любой ситуации…
В настоящий момент Эриком двигало желание спасти Лену. Именно она придавала ему сил. Если бы он был один, то неизвестно, что бы мог придумать. А при Лене он суетился и чувствовал вину перед ней. Он же позвал ее, желая показать небольшую заросль ландышей. «Вот почему они росли здесь… Здесь не было корней деревьев, здесь был свободный участок как раз подходящий для коротких корней цветов и травы.
Если смотреть из этой ямы, то видно голубое далекое небо. И почти нет листвы. Падая, Эрик даже не обратил внимания на это, а теперь начал понимать, что поблизости нет орешника…
– Что же это было? Блиндаж какой-то что ли? – начал говорить Эрик и остановился в задумчивости.
– Хо-хо-хо! Есть ли кто тут!? – вдруг крикнул он так громко, что Лена даже испугалась. – Не бойся, просто пытаюсь дозвониться до кого-нибудь. Помнишь, здесь собака была?.. Может и хозяин его где-то рядом.
– И ничего у нас нет, даже одежды… – высказалась Лена и вновь расплакалась.
– Ничего, ничего… Первобытные люди тоже с этого начинали. Они ходили почти голышом и умудрялись ловить мамонтов в такие вот ямы. Так что, Лена, ты не плачь, не унывай раньше времени. Вот увидишь, буквально через пару часов мы будем сидеть в саду и смеяться над нынешней глупой ситуацией…
Лена немного успокоилась, посмотрела на работу Эрика и неожиданно спросила:
– А откуда это яма вообще?
– Выберемся, приставим лестницу, исследуем и узнаем…
– Такое впечатление, что это яму кто-то сделал. Это не природная яма, это что-то вроде погреба…
– Все может быть. Говорят, что когда-то здесь скит, или что-то подобное. Ну… короче, здесь жили отшельники. Об этом говорил мне сосед. Даже предлагал написать об этом. Мол, столько интересного и темного в истории отдельных деревень, сел, городов. Но никто этим не занимается. Большие историки предпочитают писать о крупных битвах, больших и интересных событиях, революциях…
– Ты мне зубы заговариваешь, милый, – под болтовню Эрика Лена перестала плакать, но заметила нечто не совсем хорошее. – У тебя уже пальцы в крови… Ты так все руки сотрешь…
– А ты предлагаешь сидеть и ждать. Но нам нечем заняться в этой глупой ситуации…
– А давай из собственных волос, можно со всех мест сделаем веревку и…
– Хорошо, что у тебя еще осталось чувство юмора, – Эрик закончил третью ступеньку. Что-то среднее между ямкой и прорезью в стене. У создателя ступенек появилось сомнение. «Смогу ли я подняться по таким черточкам на стене? Я ли ни ниндзя!», – подумал он про себя. Рассуждения вслух были опасны. Они могли породить сомнения в Лене.
Лена была прекрасным юристом. Это было ее призвание. Это, наверное, одно из больших счастий для человека: заниматься тем, что нравится. Она любила читать законы, копаться в них. Ее консультации стали цениться. Вообще, юрист подобного уровня не должна находиться в такой яме.
Но так получилось…
Эрик тоже не должен был оказаться здесь, но так получилось. Он не мог обвинять себя в излишнем любопытстве. Он не был искателем приключений на свою голову. Его отличал достаточно трезвый разум. Без этого он вряд ли мог стать предприимчивым коммерсантом. Своим единственным недостатком Эрик считал отсутствие терпения, усидчивости. Но человек с такой энергией, хваткой и без вредных привычек не мог оказаться в жизненной яме.
Но так получилось…
Они находились в этом земляном заточении уже около часа. За это время успели продрогнуть, вымазаться в грязи, исцарапать себе все, что можно. Но самое главное, Эрику удалось выгрести пять ступенек в стене.
– Лен, тебе не кажется, что мы подзадержались в этой яме. Может попробуешь ты… У тебя ножки небольшие, в эти прорези должны влезть. А я буду тебя страховать.
– Не знаю… – усомнилась Лена, которая все более принимала позу зародыша от холода.
– Не бойся, я тебе буду страховать, заодно твою попку потрогаю… – пытался пошутить Эрик.
– Я все понимаю, но… Кстати, прошло, наверное, уже часа два. Где же Саша?..
– Ты понимаешь, – говорил Эрик, согревая свои замерзшие и окровавленные пальцы, – что мы не можем надеяться на раненого товарища. Он, наверное, дома и только сейчас начинает беспокоиться о нас. Мы же не маленькие…
– Но очень беспомощные, Эрик…
Весь этот диалог не может того ужаса, который их охватил. Прошло около полутора часов, а они уже начинали сдавать. Даже Эрик почувствовал глупую безвыходность положения.
Понятно, что человеческие силы почти неограничены. Эрик слышал, что люди по несколько дней просиживали в запертых помещениях. Но они были в одних плавках, израненные, после бессонной ночи и в холодной, очень холодной яме.

Саша сладко уснул. После городской суеты, после хорошей утренней прогулки он спал крепко и беззаботно. Тетя Тамара – мать Эрика – весело болтала с давней подругой о прелестях городской жизни. Уже несколько лет бывшая соседка жила в далеком Петербурге, у сына. В деревню приезжала только летом, да и то ненадолго. Поэтому тем для разговоров было много. И тете Тамаре было интересно узнать о городской жизни, да и интересно было вспомнить прошлые годы. Ведь они вместе работали на молочной ферме доярками. И из бывших доярок остались практически вдвоем.
– Жизнь быстра, как наша Плакса. Течет все быстрее и быстрее. Мы по-старушечьи все делаем медленно, неторопливо. На каждую мелочевку мы тратим много времени, и что раньше делали за день, теперь делаем за неделю. Поэтому и время нам кажется быстрым…
– Не говори, Тамар. Как будто вчера только уехала в город, а вот опять лето. В городе все так быстро. Утром встала, туда-сюда, завтрак сделала, обед готовить пора. И возишься за обедом… Сынок у меня часа в три обедать приходит, а потом детишки из школы возвращаются… Настенька возвращается поздно, и ее тоже кормить надо… Вот день и прошел. Так день за днем и пролетает…
Летнее солнце поднялось выше, и день полностью вступил в свои права. На небе не было ни облачка. Старушки поднялись.
– Заболтались мы, Ксения. Пора бы идти, должны Эрик с Леной уже вернуться. С утра пошли на Большую Гору, рассвет встречать…
Уже выходя, они продолжали говорить и вспоминать о прошедших днях.
– Помнишь, мы тоже ходили. А вспоминаешь, Тамара, как еще девочками несколько дней подряд собирали огурцы. Потом пошли встречать рассвет на Большую Гору…
– Да-да, и по пути ребята залезли в огород к Максиму Рыжему за огурцами, – Тамара звонко рассмеялась. – Молодые были, бесшабашные. Целый день собирали огурцы, объелись ими. А потом полезли воровать огурцы…
– На Большой Горе было так здорово…
– Эрик туда постоянно ходит, когда приезжает. Даже один уходил… Встанет с утра, возьмет удочки. Как будто на рыбалку собирается, а я-то знаю, что он пойдет туда, встретит рассвет и для проформы посидит на Плаксе и выловит парочку пескарей… «Ой, мам, что-то сегодня не очень клевало»…
Старушки оказались уже на улице.
– Давай-ка присядем, Тамара. Успеешь молодежь встретить. – И они присели на уютную скамейку, которая стоит как обязательный элемент любого деревенского дома. Здесь сидят по вечерам и старушки, которые обсуждают все новости, начиная от телесериальных и заканчивая коровой соседа. Здесь перекуривают мужики, которые сообща делают какую-нибудь сельскую работу.
– Знаешь, Тамара, сынок Володя всерьез увлекается этой Большой Горой и рекой Плаксой. Даже в какие-то архивы ходил. Младшой же мой историк, – у тети Ксении было два сына: Николай, у которого она и проживала в Санкт-Петербурге и Владимир, который жил в Казани и был каким-то ученым-историком. – Он же у меня археолог, по несколько месяцев уезжает куда-то, копают и копают. Найдут глиняный горшочек и давай его изучать. Мол, жили здесь люди, торговали мехами, занимались сельским хозяйством и в больших сосудах хранили отборное зерно…
– Говорят, здесь же был какой-то скит. Монахи-отшельники жили. А когда жили, никому не известно…
– Об этом все говорят, но никто об этом не написал, не копался. То ли это были староверы, то ли обычные монахи, то ли татарские дервиши. Никто не знает. Но они приглянули себе Большую Гору и Плаксу…
– Там же все удобно, там же и вода, и родники имеются. Кроме того, там легко скрываться от всяких солдат что ли…
– Говорят, что во время войны там сразу несколько дезертиров обитали. Вырыли землянки на месте старого скита и жили себе там до победы. А баба Лена – тогда покойная была молодой еще – постоянно ходила к ним, подкармливала, помогала…
– Не только она. Мама рассказывала, что этим дезертирам всей деревней помогали. Это были нормальные ребята, которых приговорили к расстрелу или к лагерям. Вырвались из окружения, и, как узнали, что подобных им строго наказывали, так они подрапали на родину. А что там делать. За дезертирство – расстрел. Вот и оказались меж двух огней… Ведь в жизни не так все просто… А мама рассказывала, что их было трое и даже четверо. Один вновь самовольно отправился на фронт. Без документов, без ничего. Говорили о нем шепотом, что его определили в штрафбат, где его и след простыл…
– Ладно, Ксюша, и впрямь засиделись с тобой. Ко мне заходи…
– Ой не могу, Тамара. Володя позвонил, должен подъехать… Он всегда приезжает, как только я в деревню. В Петербург не едет ко мне. А ждет, пока я в деревне не появлюсь… В город ни-ни, словно ревнует к Николаю. Не хочет обременять…
– Так и не женился твой Володька-то?.. – спросила Тамара, а собеседница только рукой махнула.
– Да живет с одной кикиморой. В том году с ней приезжал. Странная какая-то… Больше на мужика похожа. Наверное, тоже из археологов.
Время, как уже отметили наши говоруньи, летело достаточно быстро. И Тамара наконец сумела оторваться от воспоминаний и направилась к дому.
В деревне уже не было того шума, который был здесь еще десять лет назад. Одни держали гусей, другие привязывали теленка, третьи копошились в своем садике, другие – просто проезжали и шумели. Нынче уже не было суматохи. В девяностых годах, сколько бы не судачили депутаты и президенты, сельское хозяйство подорвалось полностью. Подорвалось в том виде, в каком было. С колхозами, совхозами, маленькими личными хозяйствами. Небольшими молочно-товарными фермами. Эти хозяйства уходили в прошлое. Они заменяются или пустыми деревнями с кучей пенсионеров, или агропромышленными комплексами, которые захватывают деревни и дают им работу и новую жизнь…
Тетя Тамара вошла в дом и посмотрела на часы. Еще не было и десяти. Она сразу поняла, что Эрик с Леной еще не возвращались.
– Да ну ладно, – сама себе сказала семидесятилетняя бабушка. В старости люди любят размышлять вслух. И не только в старости. Но часто и люди, дабы не запутаться в собственных размышлениях, начинают использовать язык. Не случайно твердят психологи, что невербальное мышление очень противоречиво.
– Да ну ладно, – повторилась она, – а этот уснул. Ну и правильно. Ему с непривычки это все. – И старушка присела и начала обдумывать, что ей приготовить на обед…

Лена смогла подняться почти до поверхности при помощи зацепок в стене и сильных рук Эрика, но за что-нибудь зацепиться не получилось. Эта пирамида рухнула совсем неудачно. Лена еще более поцарапалась и ободрала себе подбородок. А Эрик неудачно упал на задницу.
Опыт энергичного молодого человека не удался.
Они упали на самое дно ямы, где грязно-илистый пол, кажется, продолжал опускаться.
Пленники злополучной ямы совсем впали в уныние. Лена даже заревела, и Эрик обнял ее.
– Будь оптимисткой, будь уверена, что нас или найдут, или мы как-нибудь выберемся… – успокаивал Эрик, сам не веря своим словам. Мысленно он подсчитывал время. «Саша давно уже дома. Может, уже начал понемногу беспокоиться. Мама, наверняка, уже несколько раз спрашивала, куда это мы пропали. Она у меня как ищейка: все хочет знать. Постоянно обо мне беспокоится».
– Мама через час-другой такой хай поднимет. Она же сама прибредет узнать, где мы, как мы. Нас обязательно хватятся… Давай-ка, Лен, посидим немного и подумаем…
– Это все твое неумное любопытство. Вечно ты ищешь себе приключений на задницу. Будь они прокляты – эти ландыши… – Лена даже немного охрипла и говорила сквозь слезы.
– Слезами делу не поможешь… Будь покрепче… Я знаю, что все это из-за меня, но такие ландыши здесь цвели. Прямо над нами…
– Как на могиле, да?
– И даже в тяжелые времена мы умели пошутить… Так, кажется, сказал Сталин Жукову…
– Ты сейчас анекдоты начнешь травить, или все-таки подумаем, как отсюда выбраться? – Лена немного успокоилась и прижалась к Эрику. Но ее всю охватила дрожь, подбородок трясся то ли от всхлипов, то ли от холода.
Замерзнуть посреди теплого лета в холодной яме – несуразное явление. Замерзнуть, провалившись в яму во время отдыха – еще несуразнее. Но люди верят в то, что им уготовано. Дано утонуть, то никогда не сгоришь. Если дано замерзнуть, но должен умереть летом – найдется яма посреди леса.
Они оба посмотрели наверх. Там был почти квадратный проем голубого неба, который был так недоступен. Небо было так далеко и манило своей безграничностью. Мы редко вглядываемся в эту бесконечную синь.
– Давай передохнем. Мы ведь всего час с небольшим здесь. Потерпим… Терпение – золото…
– А может это золотой рудник? – Лена начинала умничать и иронизировать. «Это хорошо, что она шутит», – подумал Эрик, поглаживая жену за плечи…
– Лишь бы яма не оказалась заилившимся колодцем глубиной метров двадцать… – печально предположил он. – Тогда мы будем уходить вниз и вниз. Впрочем, уже вряд ли. Наверняка, ил успел спрессоваться.
– Мы так сильно упали, но пол выдержал… – умно рассудила Лена. Мы можем просто сидеть и ждать. – Ведь у нас есть те, кто о нас знает и помнит. Вряд ли ближе к обеду не занервничает твоя мать, или не припрется сюда Саша. Сытый, самодовольный и умный…
– Твоими словами да бы… Впрочем, конечно, они должны прийти… Давай песню споем, Лена…
– А не лучше ли покричать. Может, кто услышит. А ты говорил о собаке. И говорил, что она ручная.

Саша спал крепко, снов он не видел. Тамара начала возиться по поводу обеда. Она делала все спокойно и размеренно.
– Куда же эти чертяги запропастились. Сколько можно гулять. Время-то уже двенадцатый час… А вон Володя приехал к Ксении, – посмотрев в окно, прокомментировала она проезд серебристой иномарки.
Летняя жара начала июня еще не такая обжигающая и душная. От нее остается еще свежесть весны. Лучи старика солнца еще не жгут безжалостно траву. Еще нет серой пыли, которая встает столбом после каждой проезжающей машины.
Тамара продолжала спокойно заниматься хозяйством. Она уже поставила суп с хорошей куском свежей говядины, начистила лук, морковь. Накормила кур и трех барашек, которых все еще продолжала держать. Это обычная суматоха была проделана. И теперь ничего не оставалось, как сесть за стол возле окна и смотреть: кто приехал, кто уехал.
Деревенская старость, когда дети разлетелись по городам и уже живут собственной жизнью, собственными проблемами, когда суетливого многоголосого хозяйства уже нет, когда остаются только разговоры с соседями да телевизор с телесериалами – это пора постоянного ожидания.
Старость ждет смерти, но одновременно с этим старость ждет некоего чуда. Наверное, чуда возрождения. Не случайно почти все деревенские пожилые люди обращаются к богу.
Тамара села возле окна и вздохнула. На улице все было без изменений.
Постучали в ворота, потом было слышно, как их открыли. «Володя, наверное», – такова уж традиция сложилась в деревне, что приезжающие из города привозят какие-нибудь подарочки пожилым соседям. Володя не был исключением. Именно он по городской традиции всегда стучится, прежде чем войти. Ведь в деревнях, заходя к соседям или родственникам, не стучатся.
Тамара пошла навстречу.
– Привет, тетя Тамара, как поживаем…
– По-старушечьи, сынок. Ничего особенного… Сам-то как доехал?
– Сел в машину да доехал. Тут езды пару часов… – и после короткого молчания, когда Володя передал пакет и услышал «Спасибо, здоровья тебе, сынок», он спросил: – а Эрик здесь?
– Здесь… Летом он каждую неделю здесь. А иногда и неделями здесь проживает. Другие по миру ездят, отдыхать катаются, а этот постоянно в своей деревне…
– Это же здорово… А где он?
– Да вон рассвет пошли встречать, Саша пришел, а этих нет…
– Этот Саша что ли?
– Да знаешь ты его, он тоже постоянно приезжает. Сын сестры моего покойного. С семи лет сюда приезжает…
– Про него и спрашиваю… А он где?
– Уснул… Нагулялся, наверное…
– Напился что ли? Он же вроде ученый человек… Или по ночам мотается черт знает где? На него не похоже…
– Да нет же. Они на Большую Гору ходили, рассвет встречали. Эрик с Леной до сих пор еще не пришли…
– Не пропадут. У нас акул, гиппопотамов нет. Влюбленная сладкая парочка решила устроить семейный отдых в виде прогулки по местным природным, так сказать, достопримечательностям. Все нормально, тетя Тамара. Короче, не беспокойтесь, а то, как я вижу, вид у вас немножко обеспокоенный.
– Мать ведь она уж такая. Время обедать доходит, а они даже не завтракали. Саша уже в девятом часу дома был… – Тамара до этого совершенно не беспокоилась, зная, что Эрик не пропадет. Но именно теперь она подумала, что они переплыли в неизвестном месте Плаксу. А там коряги, болотистые места. Вдруг что случилось? Мысли ее вертелись вдоль и поперек…
– Так пусть Саша сходит, развеется, проведает их. В такой день спать – это преступление против самой природы. Я сам хочу нырнуть в нашу Плаксу, смыть городскую шелуху. Я ведь, тетя Тамара, на пару недель сюда. Отпуск…
– Один что ли?
– Нет, с Эльвирой. Вы же знаете?.. – Володя потупился, зная, что Эльвира не пришлась по вкусу его матери, а, соответственно, всем подругам матери.
– Ксения говорила, что вы еще не поженились до сих пор…
– Успеется, тетя Тамара. Вот дети появятся, распишемся… Короче, я побежал. Еще баньку на вечер надо затопить. Соскучился по деревенской баньке… – и резвым шагом Володя заторопился к воротам.

В половине первого Саша проснулся и открыл глаза. Сонным взглядом окинул комнату и только через несколько долгих секунд вспомнил, что находится в деревне.
Он почувствовал себя окрепшим и самодовольно потянулся… Тут же ощутил боль в икре правой ноги. «Кажется, все же грязь какую-то занес», – решил он и крякнул совсем по-стариковски, и уже вслух:
– Да, старость не радость… – Саша вернулся в реальность и подумал, что вздремнул на полчаса. Так что ничего страшного. Зато взбодрился, отдохнул. В доме было тихо. «Все, наверное, чем-то занимаются», – решил он, и встал на ноги. Рана все еще беспокоила, и он даже похромал. Конечно же, городской занятый человек в таком положении всегда идет к своему сотовому.
– Так, что у нас тут? – спросил он у телефона, и телефон сообщил, что звонков и сообщений нет. Все спокойно, время 12.44. – Ничего себе! Ну и поспать же я… И главное, никто не разбудил…
Саша поковырял во двор… Там тоже никого не оказалось. На веранде готовился суп, его мясной аромат распространился аж по двору.
Он прошел в сторону сараев, потом передумал и направился в сад. Прихрамывая, он все же ощутил некий прилив сил от деревенского воздуха, от тишины и полного спокойствия. «Вот так и должен человек отдыхать… Прогуляться утром и выспаться в такую жару…».
В саду тоже никого не оказалось. Саша взглянул на подобие беседки, на мангал, сотворенный быстрыми руками Эрика, и услышал голос тети Тамары:
– Ну что, сынок, выспался? Как спалось?..
– Отлично, тетя Тамар, а где эти оглоеды? – повернувшись, спросил он.
– Не появлялись еще… – просто сказала старушка, и в ее голосе Саша успел заметить нотку упрека…
– Как, не появлялись?.. Время-то час доходит. Где их мотает, этих искателей приключений?.. – Саша был несколько ошарашен. – Может, они приходили, когда тебя дома не было?
– Может, и приходили. Но я только к Ксении ходила, и все равно бы заметила, что они приходили… Нет, они не приходили…
– Может, уснула эта сладкая парочку где-нибудь на мягкой травке…
– Саша, сходил бы туда, где их оставил да посмотрел…
– Конечно, тетя Тамара, правда, я немного хромаю, как старый инвалид…
– Кстати, Володя приехал. Тоже надолго… Час назад заходил, я не стала тебя будить…

Обстоятельства сильно отражаются на человеческом лице. Даже не будучи физиономистом, можно сказать, что человек в свое время много пережил. Про другое лицо можно с уверенностью сказать, что он всерьез увлекался алкоголем. Можно обратить внимание, что люди, занимающиеся одной и той же деятельностью, становятся несколько похожими друг на друга. Быть может, вы не узнали бы себя в зеркале, если бы находились за несколько секунд до ухода под воду корабля, на котором вы находитесь. Увидеть себя в миг, когда ты понимаешь, что через несколько секунд уйдешь в небытие, интересно. Вряд ли в этот момент на лице будет играть улыбка.
Если бы Эрик с Леной увидели бы себя со стороны в 12.44, т.е. в тот момент, когда Саша посмотрел в свой телефон, они бы с трудом узнали бы себя. В зеркале предстали бы два грязных, беспомощных лица. Растерянное мужское и заплаканное женское.
Они предприняли еще одну попытку подняться по ямочкам, сделанным Эриком в стене. Но это только отняло у них последние силы.
Жидкий грязный пол уже не опускался под ними, он был похож на болото, которое постепенно засасывало их. В этом уже не было сомнений. Поэтому Эрик пытался теперь уже создать некую платформу из грунта стен. Но без инструмента, одними голыми руками он не мог соскрести нужное количество, и их ноги постоянно тонули в этом иле. Создавалось впечатление, что буквально в метре под ними находится водный слой.
– Да, наверняка, это было колодцем… Скорее всего, им пользовались монахи, у которых, как говорят, в этих местах стоял скит. Здесь собирались странники, – Эрик говорил и чувствовал, что у него от холода уже начинают трястись губы.
– Да, – Лена уже давно перестала плакать и теперь только нервно дрожала, все время стараясь быть ближе к Эрику.
Время от времени Эрик кричал. В начале голос его был зычным и, наверняка, был слышен за километр. Быть может, даже на том берегу Плаксы. «Вряд ли нас могут услышать на том берегу. Вода скрадывает звук», – подумал Эрик. Но теперь его голос стал каким-то хриплым и жалобным. Он уже не мог быть услышан так далеко. Впрочем, какая-то надежда оставалась, и была она связана именно с собакой, которую они встретили утром.
Собака, встретившаяся утром, казалась уже чем-то эфемерным. Да и вообще мир становился все более эфемерным. Они сидели в холодной и грязной яме четыре с лишним часа. Будучи раздетыми они чувствовали себя беспомощными.
Мы очень редко раздеваемся. Я знавал людей, которые вообще не раздевались Единственное место, когда они оставались голыми – была ванная комната. Они даже спали в трико или пижаме. Одежда для человека последнего тысячелетия стала нормой и огромной психологической защитой.
А Эрик и Лена вконец перестали надеяться на себя. Вся их надежда была только на помощь извне. А когда она поступит, они даже не могли представить. Два человека, на которых они надеялись – Саша и мать Эрика – могли отнестись к этому достаточно легкомысленно. Ведь Эрик во время летнего отдыха практически не сидит дома. Он то на рыбалке, то по каким-то делам где-то, то просто на прогулке в лесу. Он приучил всех к его отсутствию…
Поэтому Эрик время от времени кричал о помощи.
Он понимал, что этот берег Плаксы был несколько оторван от обжитых мест. Бывают такие места в природе, которые отличаются неудобствами. Начиная с пустынь и заканчивая ледниками. Но такие места бывают и рядом с населенными пунктами. Деревня находилась на удобном, сухом участке. Рядом речка, хороший пляжный песок. А чуть выше по течению был орешник по обоим берегам. Но если берег со стороны деревни был испещрен тропками, но на другой берег в определенных местах никто толком и не выбирался. Здесь вплотную к реке подходил густой орешник, а берег был илистый. Поэтому выплывали на тот берег только на лодках. Обычно за орехами в августе-сентябре. Иногда любопытные приплывали сюда в поисках уютного места, чтобы пожарить шашлыки или просто посидеть. Но они, конечно же, ничего уютного и удобного здесь не находили. Далее шел луг, который полностью подсыхал только в конце июля. В засушливые годы луг скашивался, однако зачастую его не трогали, так как сено отсюда было грубым, похожим на солому, перемешанную с камышами…
Эрик начинал все это понимать. Они попали в нешуточное положение. С тем, что у Лены начались небольшие судороги, и она с трудом вынимала засасываемые ноги из ила, он начал представлять самое худшее. Да и сам он чувствовал, что через пару часов станет совсем невмоготу. В то же время Эрик понимал, что он протянет хоть до вечера. Сделает все что угодно, но протерпит. Но Лена… Он все время думал о ней, пытался помочь ей. Поэтому тратил сил еще больше. А Лена все сильнее раскисала. Она перестала плакать, и губы были уже синими, а глаза красными…
Время было около двух дня, а сидевшим в яме казалось, что прошла вечность…
– Помнится, в детстве я пас стадо. И знаешь, что было главным врагом в этой работе: ожидание. Как ты думаешь, сколько сейчас время, и сколько мы сидим в этой яме?.. Да, глупый вопрос, – сказал Эрик. – Глупый, но я скажу… Время сейчас не более трех часов, не больше… Так что нам придется терпеть еще не более пары часов… Так что крепись… Ты считай, просто считай или рассказывай про себя стихи…
И вдруг Лена сказала то, о чем она думала. Сказала это просто и размеренно:
– Зря мы родились. Если бы я знала, что попаду впросак, то не рождалась бы вовсе. Мне почему-то не хочется жить. Знаешь, Эрик, когда мы рождались, то нас никто не спрашивал, хотим мы или нет… Пробуждение нашего сознания было связано с важным вопросом: кто я? Как и когда я умру? Почему я это я? Взрослея, мы забываем об этом вопросе. Не от того, что становимся умнее, а от того, что Мы уже не интересуемся проблемой смерти. Это слишком скучная и страшная тема… Больно ли это? Страшно ли это? Бояться смерти – глупо, от нее не убежишь… Но жизнь – такие страдания…
– Лен, перестань говорить такие глупости…
– Как хорошо, что ты рядом, Эрик. Приятно утопать в небытие на руках любимого человека. Это счастье… Не затыкай меня. Я чувствую, как холод и эта яма отнимает у меня жизнь. Главное, сейчас не думать о солнце, о тепле, о горячем чае… Мы и вправду не особые какие-то сознательные существа, а простые биологические организмы, которые умирают многими тысячами ежечасно. И родились мы случайно, а не по благословению… Зря мы родились, если бы я знала…
– Тихо! – вскричал неожиданно Эрик. – Тихо, Лен… Подожди, я услышал хруст… – он закричал: Помогите, есть так кто наверху….
Наверху кто-то был, кто-то живой. И Эрик это ясно услышал. Через секунд десять, долгих секунд для Эрика он увидел собачью морду. Именно ту, которую он видел утром… Но утром Эрик видел глупое любопытство, а теперь уже нечто осмысленное показалось в его глазах…
Вдруг мордочка пропала, и Эрик услышал добрый лай. Очень было похоже на то, что собака давала сигнал бедствия или звала кого-то. «Не может быть, не может быть…». И с радостью сказал Лене:
– Кажется, мы спасены, Лена. Собака кого-то зовет, если я не ошибаюсь…
Но все вдруг замолкло, и сколько бы ни прислушивался Эрик, наверху уже не было никаких движений, никакого шороха.
Часовая стрелка к этому времени не дошла и до двух…

Тамара налила Володе чаю и сказала:
– Ты с спросонья попей, а потом пойдешь… Да и хромой ты… Тебе бы полежать…
– Схожу я потихоньку…
– Ты попей, попей… Что-то их и вправду долго нет, – Тамара посмотрела на часы. Они показывали час.
Саша вспомнил утро. Как он попрощался с Леной, как выходила собачка. «Да вроде, ничего особенного не было. Они хотели собрать ландышей и потом домой. Вряд ли они в таком виде остались на том берегу. Черт, я туда с перевязанной ногой и переплыть-то не смогу». Чай был горячий, зато ватрушечки у Тамары всегда были удивительно нежными и вкусными. Поэтому на каждый глоток переслащенного чая уходила целая ватрушка. «Сейчас наемся, потом уже и идти не захочется».
Саша был совершенно уверен, что с таким, как Эрик, ничего не может произойти. Но он большой любитель пропадать. И он сразу же вспомнил несколько подобных случаев. Один раз Эрик ушел с утра на рыбалку и не возвращался часов до шести вечера. Зато вечером пришел счастливый, уставший с четырьмя килограммами отборного судака. Оказалось, что он примкнул к рыбакам, которые направлялись на Каму, что в 40 километрах. Естественно, что на рыбалку и прогулки Эрик телефон не берет, а надевает командирские часы.
Саша не наелся, а объелся. И сидел грузный и тяжелый. «Как раз растрясется, пока до того места доберусь. Посмотрю… И если фотоаппарат и одежда на месте, то они, значит, на другом берегу…».
Он грузно поднялся: был уже второй час. Пора было идти. Но во дворе его встретила Тамара.
– Хорошо, что я застала тебя. Ты, смотрю, уже собрался идти куда-то. Не ходи пока, – старушка выпалила это, словно скороговорку скала. А потом уже отдышалась. – Володя тоже хочет пойти, точнее поехать. Он говорит, то заодно машину помоет, и если надо будет, то и Эрика с Леной можно будет поискать… Сейчас он там закончит свои дела, а когда поедет, то бибикнет нам…
– Да, это будет правильно. Когда еще я туда доковыляю, как я переплыву, если надо будет Плаксу… Короче говоря, лучше с Володей поедем…
– С Володей да с Володей. Я тоже поеду. Разве я усижу на месте. Это же уже сколько часов их нет… Эрик – на него уж я рукой махнула, но Лена – да она через пару часов вся бы изнылась и домой попросилась. Уж ее я знаю… Что-то у меня предчувствие плохое, сынок… Поеду я с вами, заодно этому чурбану на месте мозги вправлю… Может, хоть стыдно станет…
На том и порешили…
Но деревенские дела имеют правило растягиваться, и на этот  раз так и случилось. Володя, Эльвира, Володя и тетя Тамара выехали только в половине третьего.

После такой надежды полное исчезновение каких-либо движений наверху еще более надломило Эрика, и особенно Лену. Самым страшным в этой яме было то, что она была некой бесформенной. Не было в ней твердости. Глиняная грязная стена, в которой невозможно выковырять ступеньки, илистое дно, которое словно опускается под ногами и которая засасывает, как болото. Чтобы не уйти совсем под землю, нужно было постоянно переминаться. И невозможно было сделать что-нибудь типа насыпа. Нельзя было обвалить стену… Ситуация была глупой. Словно кто-то специально создал именно такие материалы для этой ямы, чтобы из нее было невозможно выбраться… «Может это специальная яма для ловли чего-нибудь живого и съедобного. А милый песик, на которого я так понадеялся, оказался лишь разведчиком…».
Эрик с Леной настолько надломились и устали, что в голову лезли самые страшные подозрения. Лена их озвучила отяжелевшим и заболевшим от холода голосом:
– Такое впечатление, то нас сюда специально заманили. Заманила собака, ландыши… Какое-то привидение. И где-то там оно ждет…
– Перестань… – Эрик готов был, кажется, полностью сдаться. Сдаться перед неизбежностью и сказать: будь что будет. Замерзнем, значит так распорядилась судьба; вытащат, значит кто-то послал нам испытание…
Да, холодный язык смерти уже начал понемногу облизывать им пятки. Ноги все меньше чувствовали что-нибудь. Ступни окоченели, организм уже не мог полностью согреть их, так как снизу все тепло забирал холодный ил, безжизненная грязь…
– Я начинаю летать, я в детстве… Да, нас сюда затащил он… – у Лены начали путаться мысли, ноги, которые Эрику периодически приходилось вытаскивать их ила и обтирать своими руками, которые были в крови и грязи, стали полностью холодными. Сам Эрик еще держался…
Он кричал, плакал, тер Лену, чтобы она не сдавалась… В этой суматохе он даже не заметил, что наверху опять послышался шорох…
– Эй, сюда, здесь человек умирает! – Эрик понял, что осталось не менее часа в распоряжении Лены. «Я сам еще час-другой продержусь…», – подумал он, но подумал слишком самоуверенно. Жизнь, которая теплилась все это время, и которая так неистово боролась со смертью, идущей снизу, резко начала отступать. Эрику Жизнь представилась в виде красивой и мудрой женщины в белом, которая посмотрела на них сверху и сказала: «Такие идиоты мне здесь не нужны, забирай их себе…».
Жизнь обращалась к Смерти, Эрик отчетливо это увидел. «Путаются мысли, путаются… Видения…».
Лена тем временем уже засыпала, ей было тяжело открыть глаза. Эрик не оставлял ее в покое, все время тер, метался, но и у него силы были на исходе. Вдруг ему стало страшно от того, что придется сидеть некоторое время до смерти возле трупа…
– Тебе хорошо, ты уже ничего не чувствуешь, – и Эрик заплакал. Хотя это нельзя назвать плачем, это можно было назвать нервным срывов. Тело его тряслось, и он громко шмыгал… – Тебе хорошо! А мне каково? Нет, я виноват… – Эрик уже не слышал собственного голоса и замер.
Шум наверху усилился. Самым неожиданным образом вновь появилась мордочка  собаки. Эрик видел это уже с трудом.
– Ты бы хоть что ли сожрала нас со своими… – и Эрика словно передернуло. По стене к ним спустилась веревочная лестница. «Галлюцинация», – подумал Эрик. Это была грубая лестница, сделанная из липы, мочалистая и крепкая… «Глюки, людоеды пришли», – Эрику стало плохо… Но он еще успел похлопать Лену по щекам:
– Лен, у нас лестница, пошли, хоть пусть сожрут нас, нас специально… – Лена не отвечала, хотя остатки жизни еще теплились в ней… И Эрик окоченевшими руками потрогал лестницу и понял, что она была настоящей. И как бы в подтверждение к этому наверху появилось человеческое лицо. Хотя назвать его полностью человеческим было трудно…

Тамара уже извелась, ожидая Володю. Саша вел себя проще. Он просто сел на скамейку и сидел. В первый раз в этот день он закурил. Саша уже третий месяц упорно бросал это скверное занятие. Будучи социологом, он не мог не поддержать здоровый образ жизни, который стал популярен на Западе. А Запад был для него богом, потому что он был социологом. А вся социология – это западные учения. Ведь именно у европейцев и американцев самый большой опыт управления и подавления желаний целых масс и целых народов.
Один раз он покурил, а остальное время просто сидел  и смотрел на зеленую траву, на кур, которые старательно ее выщипывали, на котенка, который пытался напасть на курицу, а та совершенно не обращала на него никакого внимания.
И вот появилась серебристая «Хонда».
– Тетя Тамара, выходи, если поедешь, – крикнул, соскочивший с места, Володя. Тамара посмотрела в окно и тоже что-то сказала. А Володина машина уже подъехала. Сразу же открылась дверца и вышел радостный и развеселый хозяин машины. Он сходу на полдеревни прокричал:
– Сашок, привет! Не видно тебя было сто лет! – и он пожал протянул руку и даже похлопал Сашу по плечу.
– Это тебя сто лет не было видно!
– Может и меня… Ну что поехали?... Приехал, блин, машину помыть надо, в баню сходить надо. Дров на баньку наколоть надо. Со стороны огорода лежать. Коля привез, а колоть, значится, мне… Мы же дровами баньку топим, – однако монолог словоохотливого Володи прервала Тамара.
– Хорош болтать-то… Знаем тебя, что ты брехун не хуже своего отца. Поехали айда, – сказала она, выходя на улицу…
– Ты что, тетя Тамара, тоже купаться собралась. Через костер будем прыгать, хороводы водить…
– Ты язык не распускай, айда поехали, – Тамара уже открыла заднюю дверь и собиралась сесть. Саша помог ей и сказал Володе:
– Что поделать, душа у нее не на месте, Эрик с Леной что-то пропала. Время уже чуть ли не три доходит… А их с раннего утра нет… Короче, поехали
Когда все расселись, поздоровались с сидевшей тихо в машине Эльвирой, которая, несмотря на жару, была в джинсах и темной блузке, Володя продолжил свой вопросительный диалог. Он спрашивал о новостях в деревне у Тамары, о том, как дела у Володи, Эрика. Сидевший рядом Володя отвечал на все в таком же тоне, а Тамара с заднего сиденья отвечала однословно и все время добавляла: «по-стариковски уж, по-стариковски»…
Машина ехала мягко, и Володя показывал дорогу.
Они ехали около двадцати минут вдоль речки Плаксы. Дорога была извилистая и неровная. Так что Володе приходилось ехать все время на второй-третьей передачах. Он аккуратно объезжал колдобины, и все время о чем-то говорил. Его жизнерадостность разлилась по салону, и даже молчаливая Эльвира пару раз была втянута в обычный диалог, который сводился к обмену новостями.
– Окошечко откроешь – весь салон в пыли, закроешь – духота. Вот и приходится маневрировать на деревенских дорогах… А где ты ногу-то поранил? – Володя был в приподнятом настроении.
– Сегодня мы ходили рассвет на Большую встречать. Втроем… Потом искупались, там и поранился… – Володя понимал, что едут они неведомо куда и думал, что Эрик уже давно где-нибудь застрял у друзей… Просто домой забыл завернуть и предупредить.
– Ну и местечко для купанья вы нашли! – прокомментировал Володя, когда они подъехали. До кустов, куда Саша утром положил фотоаппарат и одежду оставалось метров пятнадцать.
Саша выскочил и торопливо отправился в сторону кустов, где должны были быть фотоаппарат и одежда. И он неожиданно для себя не удивился, что все лежит так, как он и положил.
– Здесь ничего не тронуто… – крикнул он, хотя все уже подошли совсем близко. Он не стал размышлять и сделав ладонями рупор зычно прокричал: – Эрик! Лена! Хе-хей!
– Ну и нашли вы место для купания, – все еще не остановился Володя. Теперь, освободившись от руля, он энергично размахивал руками.
– Они, должно быть, обратно и не приплывали… Надо срочно плыть на другой берег… А у меня нога…
– Нога, нога… – заерничал уже Володя, начиная раздеваться. – Нога, у кого надо, у того и нога, – приплел тут же цитату из старого фильма.
Эльвира тоже начала раздеваться… А Тамара только перекрестилась:
– Куда же это вы забрели, черти? Здесь же никто и не купается…
– Знаешь же, тетя Тамар, Эрика… Где ему взбредет, там он и купается.
– Где ты там напоролся на корягу? – осведомился Володя, и повернулся к Эльвире. – Ты просто поплавай, а надо будет, я крикну… Сейчас найдем эту блудную пару. – И Володя, энергично разбрызгивая воду, тут же нырнул…

Лицо, которое увидел Эрик, и вправду было почти человеческим. Обросшее, косматое создание посмотрело на него и исчезло.
То, что сбросил неведомый гуманоид, была не лестница, а веревка, свитая из липы, и нанизанная узелками, чтобы не соскакивали руки. В принципе, самая настоящая  и самая простая лестница…
Эрику сначала стало не по себе. Если этот лохматый примат был рядом, то почему он не помог в самом начале. Если подошел только сейчас, он должен был что-то сказать… «Как хорошо, что Лена не видела этого страшного лица. Хотя обычное человеческое лицо, только давно немытое. Я еще себя в зеркале не видел. Наверное, выгляжу примерно также».
Но надо было срочно вылезать из чертовой ямы. И Эрик не стал раздумывать… Он посмотрел на Лену и понял, что сначала придется вытаскивать ее корпус.
Веревка оказалась крепкой, хотя и врезалась в руки. Веревки-лестницы хватило, что обвязать Лену, и с другой стороны самому влезть на поверхность.
Вытаскивать себя, а потом Лену оказалось делом непростым. Он был измучен, замерзшие конечности почти не слушались. В разбитых в кровь руках его не осталось сил. Руки словно обвисли, и он с трудом удерживался на узлах веревки.
Все же Эрику удалось преодолеть все это. Иначе не могло и быть. Лена была совсем безжизненной, да он и сам чувствовал, что тепло покидает его мускулистое тело.
Через полчаса борьбы за тепло, за жизнь, они оказались наверху. Эрик считал это чудом. Он обернулся, из кустов выглядывала мордочка собаки. Любопытные глаза животного был устремлены на Эрика.
Из-за собаки из густого орешника неожиданно вышел тот самый гуманоид, который бросил им веревку. Он был обычного роста, около 1701-75 сантиметров, достаточно широкоплечий, обросший. На нем была обычная одежда, только старая и в нескольких местах порванная.
Это был обычный человек, только жил в совершенно иных условиях. Наверное, он и говорил, только делал это редко. А может и совсем разучился разговаривать…
Он быстро подошел. Судя по всему он не собирался помочь, он не хотел причинить вред. Он хотел только забрать свою веревку. Наверное, такая длинная и прочная веревка-лестница имела важное значение в его лесной жизни. 
Эрик пытался было об этом подумать, но у него совершенно не было сил даже на мыслительные процессы.
– Потерпи, потерпи… И говори что-нибудь. Здесь же тепло уже, – Эрик уже отогрелся, хотя выглядел совсем плохо. А Лена, прижавшись, сидела возле него…
– А кто это был?
– Не знаю… Какой-то странник… Он нас боялся, но обязан был помочь… – Они сидели на краю ямы, прижавшись друг к другу.
– Почему обязан? Я ведь уже… – Лена понемногу оживала.
– Не знаю, он не сказал ничего… Просто дал нам понять, что живет здесь недалеко… А ведь он случайно спас нам жизни, совершенно случайно… Все случайно. Мы и в яме оказались по воле случая, потом и ты угодила туда самым дурацким путем, что не заметила такой ямины… А может, это не случайность…
В наше время человек уже редко гибнет «от рук природы», но природу надо уважать, потому что человека она точно не уважает.

Володя быстро кролем преодолел Плаксу, и уже был на другом берегу. Даже с этого берега оставшиеся слышали, как он возмущался:
– Интеллигенты хреновы, нашли место! Здесь же ил сплошной, болото какое-то. Ну, Эрик, узнаю чертягу…

Володя отряхнулся и только крикнул «Эрик!», как сразу же услышал голос из орешника: «Да здесь мы!». Голос был охрипший и почти незнакомый.  Создавалось впечатление, что идет из глубокой ямы. Володя прошел через кустарник и увидел, как на земле возле глубокой ямы сидит прижавшая грязная пара, в которых с трудом можно было признать Эрика и Лену…

Мы ходим по земле, по этой поверхности. Даже не замечаем, что внизу таится холод смерти. Там кончается ойкумена для людей. Мы умирая, ложимся на землю, а потом уходим туда, в её глубину… 

Человек Просвещенный  смотрит на все свысока: на свое прошлое, подмечая в нем недостатки, на природу, которую считает своей. Он умудрился поделить ее между себе подобными и думает, что обладает ей. Но природа относится к человеку только как к одному из своих созданий: ни больше, ни меньше. Наука, ставшая новой религией, творит чудеса. Она вбивает в головы обывателей, что все можно узнать, что все можно изучить… Не стоит искать невероятных явлений типа НЛО, параллельных миров, когда самый близкий лес совершенно неведом…

Необходимо ли так много желать, когда не пользуешься уже имеющимся. Стоит ли счастье пребывания большего и несбыточного счастья.

Он так близок – это холод смерти. Расположился в нескольких метрах вниз в землю, по которому мы ходим. Земля – наша опора, и земля – наша смерть…

Жить – это здорово. С наступлением зимы, я смотрю из теплого жилья на холодные улицы города, и мне хочется оказаться где-нибудь в теплых краях. Я очень не люблю холод.
Жить – это прекрасно. Летом приятно находиться под лучами припекающего солнца.