то, что за скобками. и тоже на иголке

"Вдовою индусскою
 В жерло златоустое,
 Наядою сонною
 В моря заоконные..."

(c) Марина Цветаева.

Если ты родился не под тем знаком, это всего лишь значит, что ты родился не под тем знаком.
Я родилась под знаком огня. Хотя нет, не так - мне почему-то в покровители досталось созвездие Овна.
Но знаете, это тут я одна. Но я чувствую, да что там чувствую, я знаю, что где-то там,
за пеленой сна, по ту сторону окна, у меня есть сестра. Она такая же как я и совершенно другая.
 И почему-то мне кажется, что там, куда мне не суждено заглянуть, она идет по жизни под знаков Рыб.
Но есть тонкая грань, где смешивается всё - сладость и боль, разум и безумие, а образы танцуют бешеный,
 пьяно-пряный танец. И на этой нити, соединяющей два мира, у нас на двоих один день. А мы с ней близнецы.



Где-то на границе фантазии и безумия стоит перекошенный дом. В нём пять этажей и столько же подъездов. Но только одна из скрипящих дверей настоящая - настоящая, насколько можно быть таковой там. Остальные же ведут в никуда - а никуда это и есть то, что находится вокруг здания: старая детская площадка да выжженное поле, теряющее свой конец в ядовитом тумане. И если попытаться разглядеть что-то в этой едкой дымке, чуть сосредоточить внимание, то не увидишь ничего, кроме как того дома, что ещё минуту назад стоял за твоей спиной. А обернешься - и снова он. И куда не глянь, чёрные глазницы окон смотрят на тебя: и кажется, будто ждут чего. И краем глаза замечаешь, что на старом, то ли высохшем, то ли сгоревшем дереве что-то висит. Или кто-то. Дует холодный ветер, заставляя кружится пёстрые обрывки осени, когда-то здесь торжествовавшей, и худое тело покачивается на длинной веревке. А ты снова переводишь взгляд на окна, потому что знаешь, что они что-то замышляют - а за разбитыми стёклами вовсе не дыры чернеют, а сгоревшая кирпичная кладка. Всё тот же ветер, наигравшись с мёртвой осенью, поднимает в воздух клубы пепла - а ты стоишь, не шевелишься. Пыль отражается в глазах, и вот они уже не золотисто-карие, а просто серые. Гарь сухим потоком пробирается по горлу, забирается в самые потаённые уголки души и оседает там. И теперь ты свой, мертвец. Кладбищенская тишина разрывается тягучим, неприятным, играющим на нервах скрипом открывающейся двери.

Лестница без ступеней ведёт на пятый этаж - других тут нет, только ржавые крючья торчат из бетонной стены. Пятого этажа на самом деле тоже нет: есть только чёрная дверь. У этой двери нет ни ручки, ни замка, а открывается она во внутрь - только беззвучно. Будто и её тут нет. Шаг в бездну: темнота готовится к трапезе, поправляет аккуратные манжеты и берёт в руки изящные приборы. Шаг в пропасть, кубарем вниз, только ты не Алиса. Здесь нет Алис.

А белый, оказывается, тоже может быть грязным. Он может быть любым, только не белым - белого цвета не существует. Он всегда с примесью - вот и эти обшарпанные стены замарались в горести и презрении. В этой комнате нет запахов, нет звуков - только всепоглощающая тишина и пустота. А пустота тянет к тебе, забившемуся в тёмный угол, свои костлявые руки. Мертвенно-холодные пальцы пробираются внутрь, копошатся в той грязи, что пропитала человеческую суть; они цепляются когтями за чувства и воспоминания, царапают нервы, а затем по ниточке вытягивают из тебя разум. Последняя мысль ускользает от тебя, ведьма хохочет и, раздирая грудную клетку, проникает внутрь тебя. Тишина разрывается диким визгом, голова разлетается на мелкие осколки, и ты будто бы теряешь себя. И вот уже крик не в твоей голове: он повсюду, отражается в появившихся из ниоткуда предметах, в окнах, которые будто чернильные кляксы пропитались сквозь кирпичную кладку; он ударяется о стену, и та рассыпается пылью. И вот ты уже посреди ярко-освещенного коридора, лежишь, растянувшись на кафельном полу, вокруг бегают люди, кого-то везут на каталке, а где-то вдалеке слышится материнский плачь. И ты не можешь подняться, но тебя никто не замечает - два санитара оттаскивают плачущую женщину от дверей, ведущих в реанимацию. Реанимацию? Где-то внутри тебя раздается звонкий, но злой смех - не твой, знакомый, до боли знакомый: эти двери ведут в никуда.

Ничто.

Нигде.

 Никогда.

Никогде. Они впускают тебя. Или уже не тебя. А кто ты - здесь, сейчас? В комнате темно, и кажется, что ты здесь уже когда-то был. Сквозь щели в потолке проникают багряные лучи закатного солнца, а комната щурится, не желая пробуждения, и продолжает спать под покрывалом мёртвой пыли. Почему мёртвой? В ней есть всё - прошлое и будущее. Только настоящего нет. Но его не может быть. Настоящее всегда упущенное, а значит прошлое. А смерть - это конец. Или не конец. Но смерть - это единственный миг, который можно заморозить. За этим мигом не следует ничего и плёнка перестает крутиться. И кадр, последний запечатлённый кадр застывает в человеческом сознании. Свою смерть невозможно запомнить, понять, осознать и осмыслить - она просто есть. Здесь, сейчас. Можно почувствовать её приближение, холодное дыхание за спиной, но в момент, когда ты встретишься с ней лицом к лицу, оператор нажмёт "стоп-кадр". А фотокарточку старуха спрячет себе в шкатулку.

Ты делаешь шаг, проводишь рукой по пыльной поверхности комода, а следов не остается. И пальцы прозрачные. Так кто ты?

А у стены стоит большое зеркало. Хочешь подойти, но не можешь - будто обратился камнем и прирос к дощатому полу.

Перед зеркалом, спиной к тебе, связанному по рукам и ногам, стоит девушка. У нее тёмные волосы и худые, неприкрытые мятой сорочкой острые плечи. Она почти живая - в своих воспоминаниях. А её стеклянный взгляд карих глаз упирается в зеркальную поверхность. А там, в отражении, виднеется чей-то силуэт. Механизм приходит в движение и ты, поддавшись порыву, тянешь пальцы к зеркалу - та, что прячется в тени, улыбается. Ты чувствуешь эту улыбку - она отдается лёгким покалыванием на кончиках пальцев. А у тебя чёрные кудри и острые, все в синяках, обнаженные плечи. Зеркало исчезает, шаг, и опять крики, смешанные со смехом, осколки доверия, разрезающие руки, и узы, которые душат, а она, белокурая, кружится в вихре карт-воспоминаний и хохочет. Зло, а слепые глаза глядят прямо на тебя, туда, где поселилась ведьма, и ненавидят. Тебя. Меня. А разницы нет.

Сестренка, ты снова меня обманула?

И комната разлетается бабочками. Они спешат улететь, но не успевают и горят. Пепел падает на сухие, потрескавшиеся губы.
Ты меня не забудешь, я тебя не забуду.