Соло ласточки, глава1

Приветствую тебя, мой друг, мой единственный друг, Ванька!


  Я крайне сожалею, что не увижу тебя еще полгода. Твое решение остаться в экспедиции, я воспринял почти как катастрофу. Ты отдаешь лучшее время молодой жизни этой неприступной красавице по имени Антарктида.… Но, уверяю тебя, она не оценит твоего подвига, не отблагодарит тебя за проявленное мужество! Она слишком холодна, чтобы раздуть огонь желания и страсти в твоем одиноком сердце, и  слишком целомудренна, чтобы позволить себе всякие штучки, о которых, ты, наверняка, мечтаешь темными, морозными ночами.  Бедняга, тебе остается уповать на природу, которая повсюду заботиться об отношениях между полами. Так, что подсматривай за совокупляющимися пингвинами и благодари небо за гармонию во всем, что тебя  окружает.
  Мой тон, надеюсь, тебя не разозлил. Но я знаю, что могу себе это позволить, так как пройденные, нет, я бы сказал, совместно преодоленные препятствия в виде  огня, воды и медных труб скрепили нашу мужскую дружбу. Я могу хамить тебе, могу придуриваться клоуном  и не ожидать удара в нос или в солнечное сплетение. А главное, ты единственный, мой друг Ванька, перед кем я могу распустить сопли и обслюнявить твою жилетку.  Да, вот я и подошел к главной причине моего страдания по поводу твоего отсутствия здесь и сейчас… Мне просто так хр-во, что хочется выть на луну.
  Я уже вижу твою едкую улыбочку, когда ты прочтешь следующие строки. Именно  там, в этих каракулях спряталась причина моей  тоски. Причина банальна как снег за твоим промерзшим окном – женщина. Я слышу твое дикое ржание, но представь, оно меня почти не оскорбляет. Я лишен, истощен и измучен – лишен эмоций, истощен морально и измучен желанием видеть ее…
  Сейчас в твоих руках увесистый пакет – это моя рукопись, которую ты прочтешь первым и последним, так как я хочу попросить тебя совершить «священный» ритуал. Прочитав мои записки, вложи их в целлофановый пакет, пакет в пластмассовую бутылку и брось в океан. Пусть плывет мое безымянное  творение по волнам. А я буду ждать, когда оно попадет ей в руки. Ты скажешь, что я сошел с ума. Я знаю, должно произойти чудо, чтобы случилось такое совпадение. Вот и пусть свершиться! Свершится, чтобы я сам поверил во все, что со мной произошло за последние полгода.
  Я долго думал о названии для  моих выстраданных «откровений» и остановился на поэтическом сочетании слов «Соло ласточки». Но поверь, совершенно не вкладываю в это сочетание глубокого смысла и не скрываю в нем ребуса, который необходимо разгадать. Нет, все просто – есть женщина,  и есть мужчина. Кто из нас ласточка и кто пропел соло громче - разберешься  сам, если хватит терпения прочесть записки до конца.
   А лучше, приезжай, мой друг, мой единственный друг, Ванька! И если моя дверь будет заперта, а в глубине пустой квартиры эхом прозвучит твой спасительный и нетерпеливый  стук, значит, нет смысла ждать, когда я открою. Значит, я все еще в пути, и не потерял надежду на встречу с ней, с этой идиоткой в черной юбке и дырой со «стрелкой» на левой щиколотке…
  Итак…

Часть 1



***


   В литературных произведениях события, которым суждено изменить  жизни героев, повлиять на ход их размеренного существования, начинаются в дождь или в преддверии дождя, иногда под звуки надвигающейся грозы.
  Я и не заметил, как сначала увлекся образным описанием природных катаклизмов, искусно преувеличивая   значимость дождевых осадков для самого себя. Но в последний момент отказался от художественного вымысла, решив не приукрашивать зачин истории, которой было предопределено перевернуть мою жизнь с ног на голову.  Все началось в феврале, в морозную стужу.
     Как обычно, в обеденный перерыв я сидел в питейном заведении с романтическим названием «Встреча». Столовая располагалась в центре города и была гордостью горожан. Здание строилось в те далекие времена, когда государство могло позволить себе заботу о воспитании эстетического вкуса у трудящихся через архитектурные строения.
   Фасад столовой был украшен мозаичным панно, на котором художник изобразил союз колхозника и интеллигентки.  Что имел в виду автор,  я долгое время не понимал. Скуластый пахарь с серпом и  железным другом-трактором за могучей спиной и миловидная женщина в белых одеждах, похожих на халат доктора, с пробиркой в руке стояли, взявшись за руки. Когда я смотрел на них, мне казалось, что они счастливы и полны надежд на лучшее в светлом коммунистическом будущем.
   Спустя некоторое время я  разгадал идею художника, который приветствовал  соитие представителей разных слоев общества. А спустя еще некоторое время я согласился с авторским суждением о монументальности чувств в мраморной крошке, согласился вследствие того, что другой безымянный художник настойчиво прорисовывал масляной краской причинные места у героев полотна. Городские власти боролись с хулиганской выходкой безумного горожанина – фасад столовой охранял сторож. Но, то ли сторож  любил выпить, то ли находился  в сговоре с безумцем, то ли еще по какой-то непонятной причине, но один раз в квартал на мозаичном панно появлялось неприличное изображение мужского достоинства у колхозника  и более скромное обозначение женского начала у интеллигентки, почему-то, в виде горизонтальной  восьмерки. И ничего нельзя было с этим поделать!
- Это не хулиган…- сказал мой сосед по столику, пожилой человек опрятного вида. Он маленькими глотками тянул из граненого стакана компот из консервированных  вишневых ягод и с лукавым прищуром наблюдал за уборщицей, которая готовила раствор смеси для того, чтобы смыть краску на фасаде. Женщина что-то тихо бурчала, к нашему столику летели обрывки фраз, в которых она называла художника «бесстыжим хулиганом».
 – Какой же он хулиган? Парень – философ, в женщине он выделяет главное  качество ее сущности – бесконечность,  ну, а главное мужское качество, как мы видим, на полотне обозначено более прозаично, с этакой недвусмысленной простотой и  с откровенным намеком на естественные потребности и желания, - неторопливо рассуждал сосед.
  Я повернул к нему голову, и он продолжил философствовать более оживленно, так как увидел во мне слушателя и возможного собеседника.
-  С недвусмысленной простотой и  с откровенным намеком на естественные потребности художник прописывает фаллос мужчины-колхозника, который мы видим в состоянии эрекции. Вам может показаться, что художник делает это не совсем изящно, но   за простотой линий слышится  вызов бунтаря… А что? Вспомните  известную картину Пабло, где прорисованные чресла натурщика  имеют прямые углы и никаких округлостей. Это ли не вызов, это ли не позиция для настоящего мужчины!
  Я не вспомнил известную картину Пабло, на которую с нескрываемым снобизмом ссылался мой собеседник, но у меня родилось свое отношение к пожилому ценителю уличного авангарда.
- Вы в прошлом экскурсовод?
- Нет, что вы!  А  в настоящем, я рекомендую себя в качестве гида среди сложных жизненных ситуаций и душевных неурядиц. Психолог- самоучка. – сказал старик и галантно привстал, чтобы откланяться.   Присев на стул, он сделал последний глоток из стакана и, подумав, добавил.- Нет, я не прав, у меня есть учитель - ее величество – жизнь!
  Он явно рассчитывал на аплодисменты окружающих. Но их не последовало, так как, кроме меня, его никто не слушал. Я не нашелся, что сказать в ответ, меня хватило только на протяжное «Да!».
- Ваша молодость позволяет вам делать такие категоричные заявления, - ответил старик. Его бойцовский, моложавый прищур никак не  увязывался с интеллигентной речью. Мне показалось интересным это наблюдение, я подвинул стул ближе к столу. Старик аккуратно поставил стакан на угол подноса и изящным жестом достал изо рта вишневую косточку, спрятав ее в бумажную салфетку. «Эстет, черт побери! А   порнушку не пропустит…» - промелькнуло в голове, и я усмехнулся.
- Вы даже можете позволить себе смеяться над всем и всеми, не задумываясь над последствиями, - старик слегка икнул. – Я в вашем возрасте ого-го как шалил. Просто стыдно вспомнить, а приходится. Я  почти каждый день возвращаюсь  в разные периоды своей жизни, чтобы не впасть в старческое слабоумие. И, кстати, очень хорошая подзарядка для памяти. Попробуйте, молодой человек, помогает, - он встал, одернул полы пиджака, откланялся как военный русской армии  из фильмов прошлого века, тем же изящным жестом надел шляпу и, шаркая, побрел к вешалке с верхней одеждой. Я остался в недоумении.
- Писатель, наш, местный, - услышал я за спиной мужской голос. Мужчина веселого вида что-то дожевывал. – Я к тебе присяду, а то одному скучно, не могу один есть. Не возражаешь?
- Пересаживайтесь.
- Так я, что говорю - книжек его никто не видел. Он всем говорит, что в рукописях хранит свои творения. Какие там творения, записки сумасшедшего… А я все смотрю, смотрю на тебя, ты у нас в городе человек новый. А кто ты, что ты, спросить неудобно…- тарахтел мой новый собеседник. Простодушие и легкая картавость, растрепанные вихры  и огромный вздернутый нос, небрежность в одежде и словоохотливость говорили о веселом нраве мужчины.
- Я в командировке у вас тут, вторую неделю.
- А что за командировка? Не, ну, если не секрет, конечно…
- Перевожу технические тексты, с английского. Помогаю осваивать новое оборудование на предприятии «Рассвет».
- У Хомичева! Ха! Да, это же мой одноклассник, чтоб ты знал! Учились вместе. А видишь, как раскрутился… Молодец-удалец, новый русский, твою мать… Хорошо хоть платит? Он всегда жмотом был, убить не жалко…
- Нормально, не обижает, – ответил я и поймал себя на мысли, что желание продолжать разговор у меня пропало. Я только что расправился с двойной порцией второго, хотелось горячего чая, который немного остыл за время моего неторопливого обеда, хотелось покоя. Чтобы не говорить самому, достаточно дать повод, а вернее интересующую твоего собеседника тему для разговора. Слушать иногда полезнее, чем говорить. Я настроился слушать.
- А, как вы  говорите, Хомичев раскрутился?
   Наверное,  выражение моего лица вдохновило мужчину на подробное описание незаконной деятельности школьного товарища по организации предприятия «Рассвет».  Он стал очень активно размахивать руками, то перед моим носом, то над своей головой. Крошки сыпались изо рта во все стороны, оседая на груди, на рукавах и на столе. При этом он каждый раз причмокивал губами, слизывая остатки соуса с пальцев, и очень шумно глотал.  Успокоиться не получилось.
- Ладно, братан. Давай, мне пора. Не прощаюсь. Ты, если что или если кто, сразу мне. Понял? – сказал мой новый товарищ. – Я в городе, знаешь, не последний человек тоже. У меня ларек здесь, за углом. Заходи. Меня Серегой зовут.
  Как зовут меня, его, похоже,  не интересовало. Серега начал уверенно пробираться к выходу. Широкими жестами он отодвигал стулья,  при этом старался никого не задевать. Я сравнил его с ледоколом, который упорно прокладывает себе путь среди льдин. На ходу  он застегивал куртку, таким же широким жестом открыл входную дверь и оказался на удивление галантен, когда путь на улицу ему преградила женщина. Серега пропустил ее вперед, поздоровался и пошел по своим делам.  «Ага, вот и она! », - подумал я и услышал свой громкий вдох облегчения.
   Мы были не знакомы. Нет, о ней я мог бы сказать, что она меня не замечала вовсе.  Она не догадывалась о том, что на протяжении последних десяти дней  является объектом наблюдения мужчины, сидящим за ее спиной на расстоянии трех обеденных столов.
   Я мог бы пофантазировать и опять прибегнуть к художественному вымыслу, сравнив ее с Блоковской незнакомкой. Но я осознанно не стану этого делать, чтобы не вводить в заблуждение,  прежде всего себя. Я хочу быть предельно откровенен в описаниях и точен в оценках, чтобы все-таки разобраться в причине моего помешательства этой женщиной. Понять, что же первично в зарождении чувств – внешность,  обаяние, непредсказуемость в  поступках или что-то еще. Неведомое влечение, сила которого измеряется способностью сторон пойти на жертву. Потерять что-то, в надежде обрести еще большее и успокоиться, в конце концов.
   Как странно, но я не помню, что особенно меня в ней привлекло в начале заочного знакомства. Может, вспомнил жену, ее ласки, и захотелось увидеть перед глазами женское. Может,  задремал после обеда на полный желудок, в теплом помещении, и запахи навеяли миражи. Не знаю, не помню.
    Ее фигура, полная противоречий и несовершенств, приобретенных с годами и в результате недочетов генной инженерии, не имела пропорций. Просто была фигура.
   Опять же, наверняка, когда-то эта женщина  была привлекательна. Но всю привлекательность она, или растеряла по дороге жизненных передряг, или  сознательно оставила ее в далеком прошлом, чтобы избавиться от неприятных воспоминаний.   
   Глядя на нее, мне хотелось играть в слова, строить замысловатые фразы и конструировать предложения. И посредством  созданного образа возбуждать в себе или унизительное отвращение, или беспощадную жалость. Все зависело от моего настроения.
   Например: «Привлекательность этой женщины задержалась в гостях у юности, в том возрасте, когда эта самая розовая  юность с персиковым пушком на щеках прекрасна сама по себе, просто как дар умной природы-соблазнительницы» или «Внешность осталась, а привлекательность стекла по пальцам в канализационную трубу». Вот такой эстетствующий графоман… (Опущены нецензурные выражения).
   На первый взгляд она была обыкновенной, неидеальной женщиной. Я рассмотрел ее. Руки – кисти великоваты, запястья слишком широки. Грудь тоже великовата, но спокойно лежит на округлом, слегка выступающем, животе. Бедра полны, ноги сильные и упругие, и шаг тяжелый, икры бутылочной формы.
   Она  всю себя усаживала на самый край стула, и становилась похожа на   первокурсницу-артистку, четко усвоившую первый урок мастера – быть всегда на чеку, чтобы в любой момент встать и изобразить что-нибудь.
   Густые волосы собраны в «хвост», толщиной в мое запястье! Этот «хвост» обесцвеченных  волос всегда неподвижно лежал на спине. Иногда казалось, что к нему не притрагиваются несколько дней – концы спутаны, а в некоторых местах проглядывали свалявшиеся пучки. Сделав прическу ранним утром, она забывала о ее существовании до вечера, а может и на несколько дней. «Все говорило в ней о том, что она забыла о себе, поставила крест на себе, кажется, так говорят о неряшливой женщине» - графоманил я вновь и вновь.
  Но ее осанка! Осанка, а для женщины особенно, совершенный качественный признак во внешности.  Ее осанка  вызывала во мне то восторг и ужас, то умиление и жалость. Прямая  округлая спина и острые лопатки. «Лопатки сложенными крыльями прятались в слое жира» или « Лопатки как верблюжьи горбы выросли на складках жира. Одни накапливают воду, чтобы утолить жажду в жаркий полдень, а другие пополняются жизненной мудростью,  которая так и остается невостребованной». (Еще раз нецензурные выражения опущены).
  И абсолютно вся в черном. Шерстяная юбка с  мятым подолом, трикотажная водолазка с клеенчатым поясом из прошлого века, о, ужас! Подарок прабабушки –  этот черный лакированный пояс с  металлической застежкой.  Колготки, кричащие о бедности хозяйки и взывающие о помощи пущенной стрелой из дырки на щиколотке. Конечно же, стоптанные каблуки на туфлях. Носы туфель противно блестели.
   На ногтях остатки разноцветного лака, а на безымянном пальце левой руки (она всегда проходила левым боком от меня) желтое колечко с глазком горного хрусталя. Конечно же, подарок бабушки. Белые волосы и красные губы оживляли ее унылый вид, но не настолько, чтобы сравнивать ее с Мерлин Монро.
  Через нескольких дней наблюдения я уже знал точно, что познакомлюсь с ней. Все в ней было до безобразия просто, и сделать первый шаг к знакомству  было проще простого.
    Компот из противоречивых чувств к ней бродил во мне пузырьками любопытства. Изучив ее с тщательностью анатомиста-практиканта, я вооружился цитатой из классического произведения: «Отчего вы всегда ходите в черном?», и посчитал себя готовым к штурму.
  Если она образована, то оценит мою начитанность, а если она не знакома с творчеством  Антона Павловича, то можно выдать эту «гениальную мульку»  как свое каждодневное  наблюдение за ней. Но я не исключал вероятности, что она вообще откажется говорить со мной, и пошлет меня, такого начитанного и наблюдательного, на те три буквы, которые в народе почему-то называют веселыми.
  И все же, мне хотелось дописать последнюю страницу художественной анкеты о странной незнакомке. Мне необходима была победа! Победа ума и проницательности. Достоверность собранных наблюдений определялась одним – точным установлением ее возраста. Я попытался отстраниться от эмоциональных впечатлений, обратился за помощью к логическому мышлению  и пришел к выводу, что она вполне могла быть в возрасте моей двоюродной тетки, которая младше моей матери на девятнадцать лет. Значит, этой задумчивой особе сорок. Да, мы с ней почти ровесники! Получается, что она старше меня всего на год.
  Развеять сомнения, завершить этюдные зарисовки, значит спеть оду собственной интуиции. Повысить самооценку и добиться успеха во всем!
  Все, оставалось дождаться подходящего момента для знакомства. Сегодня шел четвертый день ожидания. И  когда она вошла в столовую,  я с облегчением вздохнул, потому что решил, что сегодня  я подойду к ней, по поводу или без него. Я понял, что зачем-то хочу предложить ей какую-нибудь помощь. И это-то после эстетского графоманства!...



***

  Она подошла к кассе с подносом, на котором стояла тарелка с супом. Огромная кассирша, не заостряя внимания на скудном рационе, проворным движением поставила на поднос стакан кефира. С каким-то демонстративным вызовом, пробив чек, она бросила его в корзину и наклонилась к лицу женщины. Было видно, что она что-то нашептывает ей, но я так же заметил, что взгляд она отводит в сторону и старается не смотреть в глаза постоянной клиентке, покорно опустившей голову. Женщина в ответ кивала головой и дарила кассирше тихую улыбку и преданный взгляд. Эта покорность никак не соответствовала ее гордой осанке.
- Все, больше не ходи сюда! Твой счет закрыт. Кормишь тебя, кормишь, а от тебя доброго слова не услышишь. Все, хватит! Мне тоже выговоры получать нет охоты, за благотворительность свою… - шипела кассирша. Она старалась не кричать, но ее темперамент прорывался сквозь шепот.  Раздатчица и повариха насторожились. Но скандала не получилось. Искра вспыхнула и тут же погасла. Женщина с подносом не поддалась на провокации – она еще раз покорно кивнула, опустила голову и отошла от кассы.
   Она проплыла мимо меня, не поднимая головы.  Каждый раз, поставив поднос перед собой, она замирала над тарелкой, оставаясь неподвижной некоторое время. Куда она смотрела – может в окно на оживленных прохожих, может на золотистую поверхность жидкости в тарелке, может прямо перед собой. Я не мог видеть, так как она сидела спиной ко мне. Потом ее локти прижимались к туловищу, и она медленно подносила ложку ко рту, не сразу – вторую. В левой руке она держала салфетку, которой промокала влажный рот.
  Ее внешний вид  не соответствовал аристократической манерности. С каждым разом меня это раздражало все больше и больше. И с каждым разом, наблюдая за ней и рассматривая ее, я понимал, что она не позирует.
   Сделав несколько глотков кефира, она отставила стакан и откинулась на спинку стула.  «Все, пора!» - подумал я, встал и направился к ее столу. Когда я сел напротив, она посмотрела на меня и подалась вперед. Мне показалось, что она ждала этого визита и теперь, когда я пришел и сел напротив, она проявила неподдельный интерес к моему поступку. Она сложила руки на столе как прилежная первоклассница и еще больше выпрямилась. Легкая как мотылек пауза зависла над столом. Женщина терпеливо ждала вопроса.
- Простите, может мой вопрос вам покажется бестактным, но  отчего вы всегда ходите в черном?- спросил я и понял, что кажусь ей идиотом.
- Я ценю вашу начитанность, но, наверное, разочарую вас. Не понимаю, почему принято считать черный цвет траурным цветом. Черный цвет в одежде практичнее любого другого и есть еще одна причина предпочтения именно этого цвета в моем гардеробе – он меня худит, - сказала она. Голос ее звучал как контрабас - выходил из груди низкими, плавными, распевными звуками. Я чувствовал, что начинаю терять выдержку, словно Одиссей  под звуки песен сладкоголосых сирен. Но она вдруг остановила рассуждения, вздохнула и повернула голову в сторону. Я понял, что тема разговора исчерпана. Трудно было не согласиться с тем, что она сказала, а говорить ей комплементы по поводу ее комплекции выглядело бы не совсем приличным.
   Мотылек опять замахал крыльями над остатками пищи на столе. Она не собиралась продолжать разговор, и проявляла вежливое терпение к моему присутствию на ее территории.
- У вас очень красивый лак, но почему накрашены пальцы только левой руки? – спросил я и снова показался ей идиотом.
  Она сжала ладонь в кулак, а потом резко растопырила пальцы перед моим лицом. Я отпрянул назад. Она приблизила ладонь почти к моему носу, потянувшись через стол. Потом села на край стула и снова сложила руки как первоклассница. Левая рука лежала сверху, и я увидел, что лак на каждом пальце был разного цвета. На  моем лице зависла гримаса удивления.  Она посмотрела на меня с сочувствием. Но я понял, что сострадание она выражала самой себе, так как поняла, что ей предстоит объясняться с человеком, который многого не знает в жизни. Я выглядел наивным и беспомощным. Я заерзал на стуле от  радости, что нашел повод продолжить разговор.
-  Ну, это же пробники, - вздохнула она с еще большим сочувствием.
- ???- я решил промолчать в ответ, и только пожал плечами.
- Пробники – это такие штучки в маленьких расфасовках. Это может быть губная помада, тушь для ресниц. Я вот пользуюсь лаком для ногтей. Меня устраивает. Деньги совсем не нужны. Это очень удобно – жить без денег. Но здесь тоже необходимо владеть некоторыми приемами общения. Продавщицы все молоденькие и высокомерные. Могут таким взглядом вас одарить. Но я научилась просто не замечать их хамства. Знаете как?
- Это интересно, поделитесь опытом.
- Я строю из себя капризную злую даму, которой мало что нравится здесь и вообще в жизни, и которой практически невозможно угодить…
- Может у вас это не очень хорошо получается, и они раскрывают ваш обман? – спросил я и взял ее правую ладонь, на пальцах лака не было. Ладонь не была изящной, но я почувствовал странную прохладу, не влажность, не холод, а именно прохладу. Казалось, что в  руке  у меня стеклянный шарик. Она оставила ладонь в моей. 
- А как вы себе представляете, красить ногти правой руки  левой? Разве я похожа на левшу? Попробуйте сами, молодой человек, и поймете, что сделать это качественно невозможно. Так зачем же тратить время и переводить товар?
- Я не знаю, я не крашу ногтей и я левша, - сказал я, польщенный ее обращением ко мне «молодой человек». – И простите мне еще одну бестактность, но говорить о качестве вашего маникюра было бы не совсем уместно. Наверное, ваша маникюрша пользовалась не специальными приборами, а своими зубами.
- Я прощаю вам вашу бестактность!- засмеялась она и выдернула ладонь из моей. Она звенела смехом! Все присутствующие в столовой обратили внимание  на нас. Она смеялась столько, сколько ей хотелось. Потом величавым поклоном  принесла извинения всем, кто слушал ее, и чей покой она нарушила. Я заметил, что все, кто смотрел в нашу сторону, сочувственно раскачивали головами и отводили взгляд в сторону. Мне это показалось странным и ужасно не понравилось. Она продолжила шепотом.
- Они просто ломаются во сне… Я сплю, сплю каждую ночь.… А утром, когда просыпаюсь, открываю один глаз, потом другой и смотрю на свои ногти… а они опять сломаны! Как будто я скребусь в стену к соседу. Даже стыдно от одной  мысли, что он,  бедняга, думает обо мне. Как представлю, что среди ночи скребусь…. Ух!
   И вдруг, мне стала ясна причина сочувствующих взглядов посторонних людей. Я разговаривал с ненормальной – она больная, тихая шизофреничка, сумасшедшая с навязчивой  идей. Поэтому я встретил столько жалости в глазах окружающих. Всем известна ее проблема, поэтому никто не задевает эту даму в черном. Вот о какой благотворительности говорила кассирша сегодня. Все, пора заканчивать разговор. Петь оду собственной интуиции расхотелось.
- Приятно было побеседовать,  но мне пора. Обеденный перерыв заканчивается….
- Я очень надеюсь, что с сегодняшнего дня вы перестанете мучиться вопросом, который не давал вам покоя вот уже одиннадцать дней – почему я все время в черном. Я помогла вам, прошу  и вас отблагодарить меня.
- Если это в моих силах…- смалодушничал я. Но она не обратила на это внимания.
- Пожалуйста, заплатите за обед, вон тому монстру за кассой.
- Пустяки, конечно,- сказал я и встал из-за стола.
- Идите, идите и ничего не бойтесь,- произнесла незнакомка шепотом и виновато посмотрела мне в глаза. Она положила руки перед собой и опустила голову на грудь.
  Я подошел к «монстру за кассой» с видом «нового русского». Очереди не было. «Монстр за кассой» оценила мою эффектную походку. Безразличие в ее зрачках сменилось  на участливую приветливость. Она улыбалась мне  радушной улыбкой.
- Что-то еще покушать хотите? Возьмите сырники, только что приготовили. Галина!- закричала она в раздаточное окно. – Сырники принеси!
- Нет, спасибо. Ничего не надо.
- А может, яблочного желе? На десерт. Жирную пищу хорошо кисленьким заедать. У нас сегодня жаркое-то жирноватое было…
- Нет! – резко перебил я ее, и она успокоилась. – Я хотел бы заплатить за обед женщины за тем столом, - четко произнес я и жестом указал на стол, из-за которого  только что вышел. К моему удивлению собеседницы там не было. Я покрутил головой, но не увидел ее и в зале. « Испарилась. Она еще и летает…» - думал я, но мои размышления прервала «монстр за кассой».
- Всю сумму будете оплачивать? – сказала она, заглядывая мне в глаза.
- А что, вы берете отдельно за суп, отдельно за кефир? – не скрывал я своего раздражения.
- Нет, беру за все сразу! – буркнула кассирша. - Она полгода кормит меня обещаниями, что заплатит, а я кормлю ее. И где благодарность? Ведь все мне говорят не давай, не давай в долг, а нет мне всех жалко… Она-то женщина очень хорошая, порядочная. Она мне помогла. Как только приехала к нам, так сразу же и помогла бескорыстно… Понимаете, в наше время и в нашем городе подыхать будешь, никто тебе руки не протянет… А она мне так просто взяла и помогла, отдала все, что имела. Но, господи, что она там имела… А вот помогла же… Она очень хорошая женщина, без этаких штучек и странностей, я уважаю ее за это…- говорила кассирша, отбивая указательным пальцем дробь на калькуляторе. Ее увлеченность расчетной суммой делало ее речь сбивчивой и противоречивой. Когда она закончила считать, она повернула ко мне калькулятор светящимся дисплеем  с таким видом, как будто предлагала мне расплатиться за космический корабль. Понизив голос, спросила: «Ну, так, что всю сумму отдадите?»
  Для меня этот расчет не представлялся космическим, сумма меня не разоряла. Я улыбнулся и достал бумажник.
… Я вышел на улицу. В лицо ударил морозный воздух и неприятная изморозь, которая падала с неба колючими иголками. Уборщица с огромной шваброй и тряпкой остановилась возле меня и развернулась лицом в сторону фасада. Было видно, что она осталась довольна своей работой, ликуя  радостью от полученного результата. Щелочной раствор смыл  пошлые  рисунки неизвестного художника. Теперь на  причинных местах колхозника и интеллигентки остались мутные разводы. Эти белеющие пятна привлекали не меньшее внимание, и с еще  большей силой притягивали взор. «Дурдом какой-то!» - подумал я и зачем-то улыбнулся уборщице.
  Дверь столовой  с грохотом захлопнулась, и я понял, что там, в этом теплом помещении, пропитанном запахами кислой капусты, я оставил спокойствие и безмятежность, с которыми прожил полмесяца в командировке. Затворничество, на которое я так рассчитывал, когда подписывал договор с Хомичевым, надоело мне. Оно стало меня раздражать. Теперь оно казалось мне бессмысленным. Мне хотелось высказаться. Зная, что я не найду подходящего собеседника, я побрел на предприятие,  предаваясь  размышлениям с самим с собой.
«Фантазер! Две недели рассматривал ее дырявые колготки, выискивал печать страдания на ее немытом затылке. Она только и тянет, что на старую кошелку. А сколько наигранного достоинства и спеси… Хотела удивить меня своей неординарностью, вешая лапшу на уши насчет своих обгрызаных ногтей… А  раскрутила и сбежала как обыкновенная воровка. Теперь, понятно, почему ей не нужны деньги. Найдет такого вот дурака, прикинется жалкой страдалицей и берет все, что ей нужно… Но, черт возьми, вот это интуиция! Когда она поняла, что я клюнул на ее упитанный зад? Действительно, две недели назад я в первый раз увидел ее в этой забегаловке. А спустя четыре дня я заинтересовался ею настолько, чтобы таращиться и придумывать всякую душедробительную чушь… Но как она это поняла, каким из своих органов почувствовала мой интерес к себе? И когда успела поймать на себе мой сочувствующий взгляд? Может сегодня, когда стояла у кассы,  сквасив физиономию мученицы …».
  Злость переполняла меня. Она растекалась по жилам. И чем больше вопросов я задавал, тем меньше находил ответов на них. Злость моя с сокрушительной силой начала ломать мое сострадание к незнакомке, которая даже не спросила моего имени, а просто взяла у меня то, что ей было необходимо. Взяла и испарилась в чадящих парах столовской кухни. Ненависть моя начала беспощадно издеваться над сочувствием, зародившимся от желания раскрыть тайну «дамы в черном». Мое намерение предложить помощь осталось нераскрытым ею. А мое стремление осчастливить ее надеждой на то, что не перевились еще на свете мужчины, достойные уважения, осталось равнодушно незамеченным.
   Я перешел улицу на красный свет. Резкий звук притормозившей машины вернул меня в реальность. Теперь я шел и старался ни о чем не думать. Я старался отвлечь себя, рассматривая прохожих, машины и вывески. Глазу не за что было зацепиться. Все, что меня окружало, имело оттенки серого цвета.
  Дорогу к предприятию я мог бы найти с закрытыми глазами. Мне действительно захотелось закрыть их, чтобы не видеть всей этой серости, которая была повсюду в городе. Оттенки серого придавали всему унылый, отрешенный вид, свойственный старости. И когда на пути заискрилась разноцветная иллюминация предприятия с многообещающим названием «Рассвет», я  обрадовался и прибавил шаг.


***

  Вторая половина рабочего дня  показалась мне бесконечно долгой.  Мое плохое настроение подавляло желание заниматься работой и увеличивать Хомичевский капитал, который, как я теперь знал, был заработан незаконным путем.
   Мое раздражение накапливалось, а  отсутствие физической нагрузки усиливало плохое самочувствие. Я так увлекся выгодным контрактом, с таким рвением и усердием занялся техническими переводами и их внедрением  в производство, что отказался от утренних пробежек, которые до командировки я совершал с завидным постоянством.
  Мой двухнедельный сидячий образ жизни положил начало хандре, от которой я с таким рвением уезжал в эту командировку. Обеденный «прокол» не прибавил оптимизма в моем настроении. Поэтому, чтобы усмирить разлад с самим с собой, как говориться, во чреве, я решил оставшееся время рабочего дня посвятить физическому труду.
  Я с силой отодвинул кресло на колесиках, которое мне представлялось орудием пыток из средневековья. Освободившееся пространство кабинета я использовал для занятий физическими упражнениями. Я попытался отжаться от пола, потом от стены, и все мои попытки заканчивались сильным головокружением, я начинал сильно потеть. Но я не сдавался. Я понимал, что мой организм сопротивляется, и требует другого к себе отношения. Но о других отношениях в условиях подходившей к концу командировки не могло быть и речи…
  В шкафу, за дверью я нашел ведро, тряпку и швабру. Я  с неистовством накинулся на полы кабинета. Я размахивал шваброй, тер их руками, приседая на корточки. Выполняя бессмысленную работу, я говорил себе: «Остановись! Это же сизифов труд!». Бесполезность моего труда была очевидной, так как полы кабинета, благодаря профессионализму технического работника госпоже Вере Михайловне, полы кабинета блестели таким неземным светом, что слепили глаза. (На предприятии по распоряжению господина Хомичева все сотрудники, независимо от занимаемой должности и чина, обязаны называть друг друга по имени и отчеству, с добавлением слова «господин» или «госпожа»).
  Но я, не переставая, натирал полы, потом с таким же исступлением я накинулся на жалюзи, окна, полки и шкафы. От химического раствора с непереводимым названием, но с четкими рекомендациями на этикетке «для грязных и жирных поверхностей», я начал чихать.  Я добавлял раствор в воду, не  задумываясь над экономией средств Хомичева. Наверное, передозировка моющего средства вызвала у меня сильную головную боль.   И я решил, что сегодня мой рабочий день должен закончиться раньше.
  Февральские дни становились короче, но из-за серых, снеговых туч, постоянно висевших над городом, я так и не увидел заката. Я не видел его и вчера, и позавчера. За все время моего пребывания в этом городе закатов не было, потому что не было ни одного солнечного дня. Пытаясь все-таки разобраться в причинах плохого самочувствия, ко всем установленным мною причинам, я прибавил и эту. Отсутствие солнца над головой! Часа два я бродил по парку, в котором кроме меня бродили своры собак и  летали стаи ворон.
  Гостиница, в которой Хомичев оплачивал мои двухкомнатные  апартаменты с совмещенным санузлом, называлась громко и  однозначно «Россия». Для провинциального города с населением не более пятнадцати тысяч такое название звучало обнадеживающе для всех – и для приезжих командировочных и для местных жителей. Первые задавали вопрос «И это  тоже Россия?», вторые – «А чем мы не Россия?». И те и другие, столкнувшись с реалиями жизни заброшенной глубинки, хотели знать наверняка и получали однозначный ответ в виде светящихся лампочек на крыше одноэтажного здания - «Россия!». И сомнения, как-то сами собой, рассеивались.
  К гостинице меня вела одна дорога – центральная улица города. На этой улице разместилась вся инфраструктура города. Здания местной мэрии, архива, музея,  столовой, парикмахерской, продуктовых и промышленных магазинов, милиции и районного суда. Между ними застенчиво прятались жилые дома и с разухабистым напором вмещались ларьки  местных предпринимателей.
  Я шел медленно, размеренными шагами, приближаясь к месту «обеденного провала». Несколько часов физических нагрузок не залечили мою обиду. Душа, растравленная едкими замечаниями относительно совершенного благодеяния, кричала о спасении. Чтобы не увеличивать разлад с самим с собой, я перешел на противоположную сторону улицы от  здания столовой «Встреча»,  название которой воспринималось мною как личное оскорбление.
   Демонстрируя самому себе силу и мощь мужской воли, я ускорил шаг. Я прошел мимо счастливой парочки на фасаде, краем глаза отметив, что белые пятна проявились еще сильнее. Я собирался петь хвалебные песни своей выдержке, но вдруг дверь столовой распахнулась. Сильный порыв ветра удерживал ее открытой,  и я увидел в этом мистический знак – приглашение войти и расставить все точки над «I». Я был уверен, что увижу ее там, за столом, сидящей на краю стула. Минутного порыва  стихии оказалось достаточно, чтобы я поменял свое решение. Я снова перебежал улицу на красный свет и влетел в распахнутые двери.
- Ресторан закрыт! – услышал я голос за спиной. – Не видишь, банкет у нас. Выходи.
  Я повернулся на голос и узнал в женщине  усердную уборщицу столовой. Ее нарядили в яркий сарафан, надели кокошник с разноцветными лентами,  поставили у входа встречать гостей банкета и охранять  ресторан от посторонних посетителей. То и другое она делала с тем же усердием,  с каким  мыла фасад.
- Глухой что ли? Не слышишь, что сказала? Сейчас милицию вызову.
- Извините, я сегодня обедал здесь и шарф свой оставил на вешалке. Можно забрать. Холодно без шарфа, так заметает, - сказал я и кашлянул в кулак. Это подействовало на старушку.
- Ой, господи, сейчас посмотрю. Нет, на вешалке не должны были оставить. Сейчас пойду в гардеробе поищу. Ты только постой здесь, а то у нас хозяин строгий. Посторонним вход воспрещен во время частного банкета, - переживала старушка.
- Я постою, не беспокойтесь.
  Я отошел от двери и спрятался за декоративной перегородкой,  которая была украшена  гирляндой мигающих  лампочек.  За кассой «монстра» не было. Раздаточное окно было завешено оранжевой занавеской с рюшами, столы накрыты зелеными скатертями, на стенах горели, синим и розовым светом, пластмассовые бра в виде  лилий. А меж столиков с «банкетующимися»  неторопливо расхаживали официантки в чепчиках с накрахмаленными хохолками и в фартуках, на которых было написано «YES!».  Дизайнерский проект оформления столовой-ресторана несомненно был авторским и принадлежал специалисту, который очень старался  создать приятную обстановку, располагающую к усиленному потреблению пищи и спиртных напитков. Ему это удалось. Я почувствовал желание выпить водки из холодного графинчика, чтобы не задаваться вопросом по поводу этого недвусмысленного «YES!» на фартуках молоденьких официанток.
  Среди приглашенных на банкет ее не было. Я вышел, не дождавшись охраницы-старушки в кокошнике, и направился к гостинице. Но оставаться одному в номере не хотелось. После двухнедельного затворничества я почувствовал, что переусердствовал в стремлении оградить себя от общения с людьми. Мне захотелось не просто поговорить по душам. Мне вдруг захотелось буйствовать, спорить до хрипоты, навязывать какую-нибудь точку зрения, постукивая себя в грудь кулаком. Мне захотелось выражаться просто, одними междометьями и кричать в ухо пьяному собеседнику «Да, я!», «Да, мы!». Мысли толпились в беспорядке в моей голове, но одна все же более других поднималась среди невыраженных желаний. «Чем она смогла зацепить меня, эта старая кошелка в рваных колготках? Завтра она появится в этой столовке и вот тогда…». Что произойдет «тогда» я не мог определить… Поэтому и возникла потребность выпить чего-то крепкого, чтобы не искать ответа, а услышать его из глубин пьяного подсознания.
  Начало смеркаться. Улицы города прощались с припозднившимися прохожими, оставаясь пустынными до утра. Морозный ветер подгонял прохожих в спину. Я был в худшем положении, холодный ветер дул мне прямо в лицо. Я остановился возле ларька, в окне которого увидел знакомое лицо. Это был Серега. Размахивая руками, он что-то объяснял нахохлившейся продавщице. Прежде, чем войти, я поднял голову и прочел название его заведения.  «Мини-супермаркет у Анжелы!». Ларек размером с вагончик с грандиозным названием приобретал в моих глазах статус торгового павильона.
  Наверняка, в городе все знают, кто такая Анжела и какое отношение она имеет к Сереге. Я искренне обрадовался предлогу зайти и поговорить о женщине по имени Анжела. 
- О, привет! Заходи, братан! Как дела? Хорошо, что зашел! – обрадовался Серега, когда увидел меня на пороге своего заведения.
  Серега действительно оказался радушным хозяином.  Он быстро организовал пространство для застолья. Мы устроились в подсобке, на коробках с товаром.
- Друг для меня - это все!  Это святое. Вот ты пришел ко мне, а я тебе все внимание, все уважение свое. Я для тебя стол накрыл. Хочешь бутерброд с черной икрой, хочешь - с красной. Пей и закусывай. За дружбу между людьми всего мира, – начал Серега торжественно, перерывы между тостами были непродолжительными, тосты еще короче, поэтому  к третьей бутылки водки мы подошли стремительно. И тема обозначилась принципиально.
- Я другу фуфла не предложу. Вот кто тебя в нашем городе еще так встретит? Думаешь Хомичев? Ошибаешься. Хомичев жмот. Уж я-то знаю, как он свой первый миллион заработал. Капиталист…- сказал Серега, уселся удобнее на самодельном табурете, положил  на стол-коробку руки, как спикер государственной думы и опять ударился во все подробности повествования о противозаконных действиях  Хомичева.
   Содержимого третьей бутылки оставалось меньше, чем на две рюмки, и Серега потянулся за четвертой. Я понял, что мне пора его остановить или сменить тему. Иначе рассказ о ненавистном Хомичеве я буду выслушивать в пятый раз.
- Серега, ты мне скажи, кто такая Анжела? – спросил я, когда, тот срывал зубами акцизную этикетку с пробки.
- Ты, Анжелку не тронь! Я за Анжелку сразу по роже бью. Не разбираюсь, кто прав, кто не прав… Кто, что имел в виду, кто, что не имел. Бью наотмашь. У меня из-за этого такие расходы… От ментов приходиться откупаться каждый раз. Я в городе, знаешь, человек не последний.
- Да, я понял …
- Понял, да? Если тебе женщина нужна, ты так по простому и скажи. Я, что не мужик, не понимаю. Рыбак рыбак видит издалека, - он похлопал меня по плечу и поднес рюмку к носу. Чокнулись и выпили не тостируя.
- Все, Серега, мне не наливать. Я пошел, день трудный был. Ну, ты знаешь в каких условиях приходиться работать. – Не называя имен и фамилий, я многозначительно кивнул головой в сторону двери. Серега схватил меня за локоть.
- Ты, молодец, братан! Ты все понял, и я все понял. Я в людях честность уважаю. Вот я, знаешь, какой честный… Да, если бы не моя честность, я бы давно на месте Хомичева был. Ладно, все, братан, иди домой. Увидимся еще…
  Я встал, меня повело в сторону.   Стараясь не задевать ящики, упаковки и коробки с товаром, я начал движение к выходу. Не скажу, что я не руководил своим телом, но в какие-то моменты мне казалось, что меня так много в этом пространстве. Хотелось быстрее выйти, я попытался ускорить шаг, но на моем пути возник Серега.
- Тебе баба на ночь нужна?
-???- я посмотрел на Серегу в упор, и увидел на его лице усы, которых до этого не замечал. «Сколько же мне надо выпить, чтобы разобраться в истинном положении вещей?»- хотел я пофилософствовать, но остановил себя. Мое молчание Серега расценил как знак согласия, и достал из кармана кусок бумаги. Как я понял позже, это была самодельная визитка.
- Вот, возьми, здесь адрес. Придешь, скажешь, что от меня. Ты понял? От м-е-н-я! – тянул он каждый звук. – Я плохого другу не предложу. У меня все по высшему разряду.
- Проститутка?
-Ты, что, братан? Обижаешь! Гейша! Сечешь разницу? И поговорит, и напоит, и уснуть не даст. Я про таких в журнале читал. Решил внедрить новую технологию…
- Японка, что  ли? Нерусская?
- Не, самая русская. Но имя, правда, дурацкое такое – Аглая. Я ей говорю,  давай  Катей, что ли, или Леной назовись, а она ни в какую…
- Хорошо, что не Аделаида,- пошутил я, но Серега моего юмора не оценил.
  Через минуту я стоял на главной площади, под фонарем и пытался разобраться с адресом. Визитка мокла от падающей на нее снежной изморози и строчки растекались загадочными иероглифами. Я проявил максимум терпения и настойчивости, чтобы прочесть их. «Улица Прибазарная, дом 13, квартира 13. Сегодня я слишком много выпил, чтобы реагировать на эту чертовщину. Ружье заряжено, и должно выстрелить! Вперед!».
  Мне не составило труда найти в ночном городе улицу Прибазарную. И во хмелю я сохранял способность логически рассуждать. Улица начиналась сразу за ограждением базарной площади. Дом под номером 13 стоял на левой стороне улицы, почти в начале. Мои математические способности пригодились мне, когда я выяснял подъезд и этаж. Дом в четыре этажа представлял  собою старинную постройку из позапрошлого века. Имел парадное крыльцо и еще два подъезда с торца. Мне захотелось войти в дом через парадное.
   Я вошел в подъезд и поднялся на четвертый этаж. Тусклого света лампочки, горевшей на первом этаже, было совсем недостаточно, чтобы разглядеть номера квартир. Но, осмотревшись, я понял, что на площадке четвертого этажа, квартиры под номером 13 не было. Мне ничего не оставалось, как спуститься и войти в дом с торца. Строение было таким старым, что и все жители этого дома должны быть пожилыми людьми, с определенным отношением к ночным гостям. Я хотел проникнуть в покои гейши незамеченным.  Но лестница скрипела под моими тяжелыми шагами.
  Пьяной поступью я дошел до площадки третьего этажа. И остановился в нерешительности. В полоске света из приоткрытой двери, как в луче прожектора, на меня смотрело детское лицо. От неожиданности я не успел разобрать, кому оно принадлежало – девочке или мальчику. Но рыжий короткий ежик на голове очень шел этому безобидному существу.
- Не подскажешь, в каком подъезде квартира под номером 13? – спросил я и приветливо улыбнулся. Мне не хотелось испугать это безобидное чудо, чтобы  остаться в неведении.
- В этом подъезде. А вам зачем? – ответил детский голос.
  Я хотел отшутиться и припомнить историю о любопытной Варваре, которой, возможно, на соседнем базаре оторвали нос. Но передумал, так  как голос видения цвета солнца мне показался странным, с простуженной хрипотцой.
- Хочешь быстро состариться?- отшутился я.
- Не хочу. Покажите мне такого человека, который с радостью встречает свою старость. Уверяю вас, ничего веселого в этом нет, я знаю,- говорил маленький философ. Дверь скрипнула и приоткрылась. Света стало больше, и  в дверном проеме я разглядел лилипута. Он стоял  на табуретке.
«Неудобно все время ходить с табуреткой»- подумал я и собрался извиниться. Но на лице маленького существа заискрилась улыбка, как у  доброжелательного старого сторожа.
- Квартира под номером 13 расположена на чердаке. Вы ее не заметили. К ней ведет лестница, она была слева от вас. Как можно не видеть этой лестницы, просто удивляюсь я всем. Каждый поднимается и не замечает, каждому приходится объяснять.
- Наверху темно…
- Нет, нет. Не обижайтесь. Мне совсем не трудно. Мне в удовольствие. Я один проживаю, поговорить не с кем, а тут хоть какое-то общение, хоть какая-то разрядка, - лилипут спрыгнул со стула на пол, спустя мгновение он уже сидел на табурете, положив ногу на ногу. – А вы к Аглае Витальевне. Она сейчас дома. Она почти всегда дома. Очень хорошая женщина, душевная. Всегда поймет, подскажет. Мне хотелось бы чаще с ней общаться, но, сами понимаете, ее работа. Я прошу ее: «Зайдите ко мне, Аглая Витальевна, на чаек!», а она так вежливо отказывает: «Некогда, Артурчик!». Но два раза мне удалось ее уговорить, такая душевная и денег не взяла, говорит: «Не в деньгах счастье, Артурчик».- Он вздохнул, и выпрямился.
- Меня Артуром Борисовичем зовут. Мама, царствие ей небесное, думала, что я буду великаном с таким-то именем, а я вот какой получился. Ох! А у меня замечательная коллекция марок, не интересуетесь? Увлечение началось в ранней юности. Можете себе представить, какие редкие экземпляры имею и храню. Раньше активно собирал, а сейчас только продаю или меняю. Нужда, сами понимаете. Всю жизнь на инвалидности. Интересуетесь?
- Нет, но хотите, я зайду к вам как нибудь? – соврал я, желая его обнадежить.
- Это очень хорошая мысль! А когда? Я буду ждать вас.
- Завтра, вечером, - врал я, не краснея.
- Договорились. А в котором часу? Хотелось бы определенности.
- Часов в восемь, вам удобно?
- Меня устраивает. Но у меня к вам маленькая просьба. Будьте пунктуальны. Даю вам уникальную возможность почувствовать себя королем. До завтра! – сказал он и стремительно спрыгнул с табурета, отодвинул его в сторону и захлопнул дверь. Эту поспешность я объяснил его опасением, что я могу передумать и отказаться от визита. Мне стало стыдно за вранье, которым я так его обнадежил. За дверью слышались торопливые шаги, они казались мне счастливыми.
   «Неужели шаги могут быть счастливыми?..  Счастливым может быть человек или случай. А шаги? Какими должны сейчас казаться мои шаги?  Пьяная поступь по лестнице в ад!  Завтра буду мучиться угрызениями совести, что дошел до встреч с гейшами, проститутками. Какая разница! Как я завтра взгляну в свои протрезвевшие глаза? Что я в них увижу? Немой укор жены моей, или упрек собственной совести... И завтра наступит раскаяние  и придет покой…. А сейчас я иду отдаваться женщине, которая из жалости отдается лилипуту, и всем, кого послал к ней  благодетель Серега.  На этом чертовом чердаке она будет отдаваться мне. Но сначала выслушает мою придуманную историю, а потом расскажет свою, пересказав сюжет любовного романа писательницы-бульварщицы. Потом задаст вопрос: «Зачем мы пришли в этот мир?», и сама же ответит на него «Познать радости любви! »… А почему я еще стою на площадке третьего этажа, мне же на четвертый».
  Я прервал свои рассуждения – цинизм в этом деле не помощник. Пятнадцать ступенек к площадке четвертого этажа я прошел, не думая ни о чем, только считая ступени. Лестница на чердак действительно была! Но она пряталась в неосвещенном углу, поэтому оставалась незамеченной ночными посетителями и мной. «Сереге надо посоветовать повесить рекламный щит. Или лампочку вкрутить…» - с усмешкой подумал я и позвонил в доисторический звонок.
  Меня почему-то не удивило, то, что дверь  сразу же открыли. На пороге стояла женщина.
- А я услышала голоса на площадке, думаю: «Это ко мне»! И точно ко мне. Проходите, пожалуйста, - сказала она и приветливо улыбнулась.
  Я намеривался улыбнуться в ответ, но она повернулась ко мне спиной и жестом пригласила пройти в комнату. Я в замешательстве остановился на пороге. В Аглае Витальевне я узнал «даму в черном»! Это была она! Сомнений не возникало. Ее округлая спина, ее осанка и ее голос! Неосвещенное пространство коридора и приглушенный свет комнаты скрывали детали ее внешности, которые я изучал на протяжении одиннадцати дней. Но она была узнаваема во всем. Хотя ее шелковый халат до пят, высокая прическа с локонами-кольцами на шее, ее пунцовый цвет щек и глаза с черной подводкой меняли ее внешность до неузнаваемости,  но я знал, что это она. Та серая безымянная мышка, которая меня сегодня так завела.
- Что-то не так? – спросила она и заглянула мне в глаза.
- А вы считаете, что все в порядке?
- Если вы об Артуре Борисовиче, то не обращайте внимания. Он ко всем пристает. Одинокий старый лилипут – это просто трагедия, драма, не правда ли? – Она вела себя как королева. Я ждал, что сейчас она меня узнает, и прошел в комнату.
- Да, он успел рассказать мне о вашей душевности. Мне даже показалось, что он в вас влюблен?
- А как вы хотели? В меня невозможно не влюбиться, - усмехнулась она и снова посмотрела мне в глаза. -  В нашем деле без завышенной самооценки одна дорога – на дорогу, плечевой… Вас Сергей Иванович прислал?
- Кто???
- Так вы не от Сергея Ивановича?
- Нет, нет. То есть да. От Сергея… Ивановича. Он дал мне ваш адрес, - засуетился я и понял, что теряю самообладание. Что значит, весь этот маскарад и ее наглое нежелание узнавать во мне обеденного собеседника. А может, она действительно не запомнила меня или не успела запомнить. Мне начинала нравиться эта игра. Теперь у меня появился иной интерес к визиту, интрига, которая вдохновляла на общение.
  Несколько часов назад я готов был на скандал с ней, я мог предъявить ей массу обвинений и  столько же претензий.  Мое намерение разобраться в причинах ее хамского поступка имело небезобидный характер.  Но почему я считал, что имею на это право, я не знаю. Может потому, что основательно готовился к встрече с ней.  И потому, что решение подойти я принимал долго и мучительно. Мое двухнедельное одиночество сделало из меня эгоцентриста?
   Она проплывала мимо меня с фужерами, а потом с вазой, наполненной фруктами, а потом еще с ажурными салфетками и еще, и еще несколько раз, то со свечами, то  с другими  предметами, при помощи которых сооружалась «интимная обстановка» на убогом чердаке. Я сидел на диване и задавал себе вопросы. И чем закончиться эта встреча? – вопрос, который оставался для меня открытым.
- Не надо так волноваться, - сказала она, взмахнув широкими рукавами у меня перед лицом. Она протянула мне руку, в которую я положил визитку с адресом, а точнее то, что от нее осталось – смятый кусок бумаги. Странно, что я все время держал его в руке и безотчетно перебирал между пальцами.
- Все будет хорошо и почти, так как ты хочешь, - заворковала она над моим ухом.
Я ждал, когда же она закончит все эти кривляния и узнает меня. Она не спешила. «Хорошо, поиграем…»
- Что значит почти? Неужели вы чего-то не умеете? Вы же гейша?
- Нет, я не гейша, - она засмеялась и опять смеялась столько, сколько ей хотелось. Отхлебнув из бокала какой-то жидкости, и предложив мне поддержать ее, она села на край стула и приблизилась ко мне так близко, что я разглядел разноцветные точки в ее зрачках.
- Я не гейша. Это Сергей Иванович предложил такой рекламный трюк. Кто такие гейши в городе никто  не знает. Вот и идут все к нам, то есть ко мне, чтобы узнать. Я стараюсь говорить все слова  на выдохе, томно опускаю ресницы и отвожу взгляд, показываю смущение.
- Покажите.- Она показала и снова засмеялась.
- А вообще бывают фрукты – обхохочешься.
- Забавно…
- Ничего забавного, скучно, - не узнавала она меня.
- А я, значит, не фрукт? На меня эти услуги не распространяются?
- Разберемся, - сказала она и встала со стула, чтобы выключить «интимную музыку». - Ну, если заплатишь мимо кассы, то распространим…
 - А я за тебя не платил – ни в кассу, ни мимо. Мне Сергей Иванович просто предложил тебя в качестве культурной программы, вместо четвертой бутылки водки, - я тоже перешел на «ты».
- Значит, поработаем вне плана…
- Да, придется, тем более что сочту это как благодарность за оказанную тебе услугу сегодня в обеденный перерыв.
- Я ничьими  услугами не  пользуюсь, в отличие от вас… Я сама эти услуги предоставляю, - она продвинулась на самый край стула. Я приготовился  атаковать. Она меня опередила…
   ………………………………………………………………………………………….