Командировка

Командировка

Нас еще ночью оповестили об аварии на полигоне. Ракета прошла в штатном режиме все предстартовые проверки. Со старта она тоже ушла без замечаний, но вот на 17 секунде что-то произошло, и бортовая система управления дала команду на самоликвидацию. Ракета взорвалась и упала недалеко от полигона в одном из отчужденных районов падения отделяющихся частей ракет. Хорошо, что произошло это в нашем районе, где нет ни жилья, ни людей, но вылившийся там наверняка гептил даст экологам, или, как теперь говорят, зеленым, пищу для упреков и обоснованность предъявления нам штрафных санкций за загрязнение окружающей среды.
Что такое гептил, да ничего особенного, просто жидкость, ракетное топливо из самых хороших, но только убивает рядом все живое и надолго остается химическим загрязнителем в земле. Так что после таких аварий всегда применяют специальные меры для нейтрализации пролива, вплоть до срыва всего пропитавшегося верхнего слоя почвы и его вывоза в специальные места для последующей очистки. Утром большую группу специалистов посадили в самолет, и мы полетели на полигон.
Я должен был увязывать результаты работы полигонного измерительного комплекса с анализом работы достартовых измерений, стендовых испытаний и еще целого ряда проверок ракеты на заводе и перед пуском, что делала промышленность и за что она отвечала. Ведь главный вопрос при аварии, кто виноват – военные или промышленность.
В чем заключалась работа измерительного комплекса министерства обороны? Как только ракета поднималась из шахты или уходила с пускового «стола», начинали работать всевозможные системы измерений. Каких только их не было на полигоне и по всей трассе полета, вплоть до места падения боевых блоков, и что только они не мерили? Все, что позволяло определить местоположение ракеты, мерилось системами траекторных измерений, все, что показывало, как себя чувствует ракета и все ее системы, в первую очередь система управления, система контроля автоматики подрыва ядерного заряда – оценивалось системами телеметрических измерений.
И вот обработка всего массива информации, не просто в каждую секунду, а практически в любой промежуток или момент времени и позволяло говорить, как летит ракета и соответствует ли ее полет полетному заданию, т.е. это качественный продукт или мы, военные, видим какие-то недостатки, и промышленности надо проводить доработки ракеты. В таких комиссиях куча народу – это и представители разработчика ракетного комплекса и всех его основных частей, тут же и заводчане-изготовители ракеты, тут же представители военных приемок, которые принимали ракету после заводских или стендовых испытаний, тут и представители науки, военных и гражданских НИИ. Естественно, есть представители вышестоящих министерств и ведомств, ну и конечно, главные специалисты полигона, еще и мы – представители генерального заказчика.
Суть работы комиссии в итоговом документе, где сказано, кто виноват и что надо переделать, и в какие кратчайшие сроки. И чтобы все подписали, лучше бы без особого мнения. Работа эта нервная и напряженная, подъем обычно в семь, в семь тридцать завтрак в гостинице, затем на машинах все разъезжались, кто на площадку, кто в вычислительный центр. К вечеру подводили итоги, что успели проверить и какие есть предварительные результаты и обсуждали планы на следующий день, а иногда это был уже наступивший день.
Главная проблема нашей аварии – понять, почему маршевый двигатель вдруг потерял тягу, а система управления, зафиксировав потерю высоты, дала команду на самоликвидацию ракеты. Вообще ракета умнейшее устройство – все там дублировано, где надо, даже троировано в целях безопасности и выполнения ракетным комплексом боевых задач в любых условиях воздействия противника. Так мы и сидели, разбираясь в каждом всплеске любого датчика, сверяясь при этом, где находилась ракета относительно расчетной траектории, а в отдельном ангаре другие разбирали по винтикам все, что осталось от взорвавшейся ракеты.
Неделя была на исходе, руководство торопило с выводами, а звонки начальников уже начали доставать всех. Все-таки грамотные тогда были специалисты, и на девятый день или почти ночью анализаторы показали место на ракете, это был небольшой участок трубопровода подачи горючего, который по всем показаниям стал работать хаотично, как бы то пуская топливо, то запирая его подачу. Другие в это же приблизительно время тоже дошли до разборки этого кусочка двигателя. Действительно, нашли именно этот участок трубопровода, внешне никаких дефектов не было, просмотрели результаты заводских испытаний, он работал в соответствии с техническими условиями, т.е. нормально, все подписи на протоколе предварительных испытаний на месте. Решили трубопровод сантиметр за сантиметром вскрывать. Сказано – сделано, вскрыв больше половины, ничего, что бы могло подсказать причину аварии, не обнаружили. Идеально обработанная внутренняя поверхность без единой зазубринки. Многие начали терять терпение, не веря в эту версию причины аварии. Но вот уже в самом конце мы, наконец, нашли то, что искали.
Это была маленькая стружка металла, которая осталась после проходки алмазной фрезы. Видно, при проверках она держалась на стенке канала и не мешала проходить топливу, а после старта и при огромных перегрузках стала отслаиваться и в конце концов перегородила путь топливу. Все были очень рады, ну, во-первых, мы нашли причину аварии, и, во-вторых, эта причина не кидала тень на разработчиков, изготовителей, документацию и прочее, а надо было только найти того стрелочника, кто допустил такой брак, а это был настоящий заводской брак.
Лишь потом, спустя несколько месяцев, по линии контр-разведки до нас дошли слухи, что этого фрезеровщика высшей категории нашли и он оказался совсем не вредитель, а просто в то утро от него ушла жена к его начальнику. Вот он с расстройства и допустил такой брак, который в итоге мог дорого обойтись нам всем. Но это было потом, а в тот момент мы радовались, что работа выполнена, и все могут торопиться домой. Но эта командировка закончилась для меня совсем по-другому.
Самолетом нас снова привезли обратно в Москву, и я как на крыльях летел домой. Была пятница, нам разрешили в субботу побыть с семьями и не выходить на работу, а это значит праздник – два подряд выходных твои. Жена должна быть дома, ведь летом у учителей каникулы. Жаль только, что никак не смог ее известить о своем приезде. Вот уже и дом, вот и квартира. Дверь открыл своим ключом, как всегда, вошел и не могу понять, что не так. Зашел в спальню, диван разложен на двоих, тут же стоит чужая сумка, и везде меня преследует какой-то чужой запах.
Захожу в ванную и вижу чужой бритвенный прибор, рядом стоит туалетная вода с этим чужим, ставшим сразу раздражающим меня запахом импортного парфюма. Что-то во мне надломилось, предательски задрожали ноги, и я вынужден был присесть. Сколько я так тупо сидел, не знаю, но меня оживил телефонный звонок. Звонила жена, сказала, что почувствовала, что я дома, рада моему приезду и скоро будет дома и не одна.
Прошло минут тридцать, я не раздеваюсь, сумку не разбираю и хожу по дому в своей грязной форме с погонами подполковника, а в голове пустота. Но вот звонок, я открываю дверь, чувствую, как на меня бросается жена, целует, а за ней стоит красавец мужчина и довольно обаятельная женщина.
– Знакомься, – говорит жена, – это Эндрю и Кэйти, они приехали к нам в школу с гуманитарной помощью, и мы только что закончили ее раздачу ученикам.
Эндрю стоит весь напряженный, вижу по его глазам, что он чего-то боится. Мы познакомились, Эндрю и Кэйти были прекрасной молодой парой и напросились к нам в Россию, чтобы участвовать в этой гуманитарной акции, но с условием проживания в русской семье, и так как они по-русски ни-ни, то моя жена, зная английский, пригласила их к нам, ну и поселила их в нашей спальне.
Мы прекрасно провели время, я даже немного поупражнялся в языке, они же, трезвенники, пили и водку, и пиво, и шампанское и ели с удовольствием наше первое – и борщ, и суп со щавелем, что у себя не делали никогда. Уже в воскресенье, когда я их отвез в Шереметьево, спросил у Эндрю, чего он так испугался, когда меня увидел. Его ответ удивил и обидел меня. Перед отъездом из Америки их инструктировали, что Россия дикая страна – тут и медведей можно увидеть, и воду пить нельзя, а если им встретиться человек в форме, значит, их сразу заберут в КГБ, а это может быть даже навсегда. Так вот, когда он увидел мои погоны, то подумал сразу про тюрьму. И мне так захотелось услышать их рассказ дома своим приятелям об увиденной ими нормальной стране и нормальных людях и попытаться объяснить, если нас что и разъединяет, так это затасканные политические бредни.