На деревню к дедушке

НА  ДЕРЕВНЮ К  ДЕДУШКЕ
Пассажирский поезд Москва – Лев Толстой прибыл на станцию назначения во втором часу ночи. Пассажиры быстро “растворились” в ночной темноте, успев все же сообщить, что единственная в городе гостиница находится в пяти минутах ходьбы от вокзала. Добраться до нее не составило труда, однако все мои попытки обрести там ночлег оказались тщетными, как потом выяснилось, причиной тому был мой слишком поздний визит. Знакомых у меня здесь не было, города я не знала, поэтому ничего другого не оставалось, как вернуться на вокзал. Разглядывая по дороге околостанционные постройки явно ХIX века, я была приятно удивлена, обнаружив музей Л.Н. Толстого и художественную галерею. “Будет что посмотреть завтра”, – мелькнула мысль.
Собственно, в этот маленький городок, куда ходят только пассажирские поезда, да и то не каждый день, меня привела давняя, еще школьная мечта: мне очень хотелось побывать на родине моего отца. Детская память сохранила лишь обрывочные воспоминания его рассказов, но и их было достаточно, чтобы, объездив половину бывшего Советского Союза, все же приехать сюда…
Расположившись в зале ожидания, я уже приготовилась ждать утра, памятуя о том, что “утро вечера мудренее”, как вдруг увидела проходившего мимо стража порядка. “Вообще-то, я спать хочу”, – без лишних предисловий сообщила я. Милиционер обернулся: “Сейчас устроим”. – И ушел. Через несколько минут он вернулся с дежурной, которая предложила мне за семьдесят один рубль пятьдесят копеек переночевать в комнате отдыха при вокзале. Привыкшая к люксовым номерам комфортабельных гостиниц, я раньше сторонилась подобных заведений, не представляя себе, что это такое. Но прежние опасения мои не оправдались: это была большая, метров сорок комната, чисто убранная, со всей необходимой мебелью и отсутствием других постояльцев. Узнав, что через день я хочу уехать в Москву через Липецк, дежурная попросила открыть среди ночи кассу и продать мне билет на скорый поезд Липецк – Москва. Еще несколько минут мы изучали с ней топографическую карту, а утром она проводила меня на автостанцию, пояснив водителю микроавтобуса, куда я хочу попасть. Надо ли говорить, как я была тронута участием совершенно не знакомых мне людей. Старый водитель с другого маршрута объяснил, где меня лучше высадить. Сложность заключалась в том, что деревни, которая меня интересовала, давным-давно не существовало, на ее месте значилось урочище километрах в восьми от шоссе.
Дорога при хорошей скорости заняла около часа. Вначале я была единственным пассажиром, потом в автобусе, объезжавшем деревню за деревней, собрался народ. Я ехала и думала о судьбе семьи моего деда.
Дед был крепким хозяином и, что называется, без вредных привычек. В доме все, от мала до велика, работали. Бабушка даже одного из сыновей родила прямо на грядке. “На Петров день дед пришел обедать и послал меня за огурцами, чтобы, значит, к столу подала, – рассказывала бабушка моей матери. – Пора-то летняя, сидеть некогда, а меня нет и нет. Дед – за вилы, да за мной. Куда пропала? А я сына-то в фартук завернула и несу навстречу, дескать, вот еще одного работничка родила. А как на Петров день было, так сына Петром и назвали…” В тридцатые годы деда раскулачили, отобрав дом со всем хозяйством и дав три года лагерей,  а в доме организовали школу…
Так многодетная семья осталась без крыши над головой и средств к существованию. И ту дорогу, что я ехала поездом и автобусом, им предстояло пройти пешком. Отец тогда чуть не умер от голода. “Помогите, мальчик умирает!” – заплакала бабушка. Какая-то женщина расстегнула сумочку и достала корку хлеба. Отец помнил об этой корочке всю свою жизнь.
Как они дошли до станции, не знаю, я была слишком мала, чтобы умело расспрашивать отца и запоминать…
Автобус остановился. “Теперь иди в ту сторону, – водитель махнул рукой куда-то на северо-запад. – Там, километрах в семи – восьми, увидишь березы, а меж берез – старый оранжевый автобус – это примета того места, где была деревня”.
И я пошла. По одну сторону – солнце, по другую – полупрозрачный месяц, небо без единого облачка и огромные, сколько мог видеть глаз – цветущие луга. Как в раю! Было такое ощущение, будто я первый и единственный человек на земле. Бывает же такая красота! Пройдя около часа, я почувствовала, что заблудилась: подвела топографическая карта, составленная с искажениями. И спросить не у кого: вокруг ни души. Все же через пару часов я вышла к заветной рощице в несколько берез. На месте домов остались лишь поросшие травой ямы, да куст сирени. Рядом меж холмов цепь маленьких озер. Я спустилась к воде. Отец рассказывал, как купали они когда-то лошадей в этих озерках.
Я пыталась представить себе свою жизнь, как могла бы сложиться моя судьба, родись я в этих местах. Глупо, конечно. История не терпит сослагательного наклонения. Она такая, какая есть, и ничего в ней нельзя изменить…
Во время Великой Отечественной войны семья деда оказалась недалеко от Дубосекова Волоколамского района Московской области. Отец часто рассказывал мне о подвиге героев-панфиловцев, а еще о том, как однажды немецкие солдаты-эсэсовцы пришли в их село с канистрами бензина. Ужас охватил людей. Но что могли поделать старики, женщины да дети малые? И вдруг навстречу немцам вышла Феодора – моя бабушка, неся перед собой икону Богородицы, которой благословила ее когда-то мать. Едва ли неграмотная бабушка знала, что Богородица почитаема у всех христиан. Путь к спасению подсказала ей вера, ибо что может быть сильнее молитвы матери в понимании верующего? И что может спасти от погибели, как не образ Матери? Солдаты постояли немного, о чем-то размышляя и, оставив канистры, ушли. Что было им за неисполнение приказа, не знаю, да только спасенное село до сих пор стоит.
…Ни до войны, ни после дед не мог устроиться ни на одно из государственных предприятий, мешало прошлое. Но он был первоклассным печником, и его золотые руки кормили всю многочисленную семью. Отец в детстве мечтал быть пионером, но так и не довелось сыну бывшего кулака носить пионерский галстук. Даже будучи взрослым человеком, он с затаенной завистью и грустью рассказывал мне о пионерах своего детства, о пионерских галстуках, о том, что “раньше галстуки не завязывали узлом, был специальный значок, а узлом завязывали только те, кто значок забывал или терял”…
День клонился к закату, и мне пора было собираться в обратный путь. Я взяла с собой горсть земли и два колоска пшеницы с соседнего поля. Потом, по возвращении домой, сидя у могил отца и деда, я слушала шелест берез, а перед глазами были бескрайние поля и цветущие луга, залитые солнцем, безоблачное небо и бесконечная дорога…
2004 год