В степном селе

Лучшему   другу   Ивану   Пантелеевичу   Казбаненко                и памяти его покойной супруги Марии Андреевны
                посвящаю.

-Ванюшка знает, что он не ваш сын? - решился я после долгих колебаний все-таки спросить своего кучера Семена Ивановича.
Разговоры об этом то и дело проскакивали по Каменскому отделению, где я в ту пору был управляющим. Проходило ка¬кое-то время, и все стихало, не получая продолжения и окончательных выводов. Как-то вяло поговорят-посудачат, да и притихнут: дело-то совсем давнее...
 
СЕМЕН ИВАНОВИЧ против ожидания спокойно, без обиды и раздражения встретил мой воп¬рос и сказал:
-Знает. Смальства ходит могил¬ку матери оправлять. Цветы ей приносит...
И вот теперь через десятки лет мне захотелось поведать о судь¬бе людей, живших и ныне живу¬щих в наших местах, потому что это и часть судьбы моих близ¬ких. Вот что мне тогда рассказал Семен Иванович.
Давно это было, еще до голода 33-го года. Прибыл в наше село агитатор. Слово это было тогда в ходу, за что только не агити¬ровали: то за коммуны, то за колхозы, то за ОСОВИАХИМ, то еще бог знает за что. Этот, ху¬денький и юркий, говорливый, с каким-то блеском в черных глазах, убеждал всех, что жить коммуной - беды никогда не знать. Весь мир скоро станет единой коммуной. Нашлись охо¬чие, клюнули на его призыв: осточертело с детских лет копо¬шиться круглый год в земле да навозе, хвосты быкам крутить. Среди них оказался и я, недавно сыгравший свадьбу.
В бывшем панском доме при поддержке властей и обоснова¬лась коммуна. Это уже потом я понял, почему Агитатор, как прозвали приезжего, так обха¬живал тех, у кого было хоть ка¬кое-нибудь хозяйство. Голытьба, у которой на базу ветер свис¬тел, его не особо привлекала, хотя ее-то в первую очередь притя¬гивало обещанное райское жи¬тье.
Работать - это в тогдашней де¬ревне! - по восемь часов, иметь выходные и праздники, общая столовая, каждому комната  в просторном господском доме и работа  по желанию, на выбор.
-При таком раскладе вы там скоро зубы на полку положите и ноги протянете, - рассудительно и строго ответил мне отец, вы¬слушав мой горячий доклад о жизни по-новому - Это вам не город. Надо работать от зари до зари, тогда и на столе кусок хлеба  будет
Я не соглашался, твердил о свободе и раскрепощении лич¬ности (со слов Агитатора), нас¬тойчиво требовал свою долю из хозяйства
-Бери, что хочешь! - отрезал отец - И уходи с моих глаз... Профункаете все - приходи, приму; куда ж вас, дураков, денешь...
Обидевшись, отец ушел из дому к сестре и вернулся только после нашего ухода А мы с женой собрали пожитки, взяли часть хозяйства, запрягли лошадь и отправились строить новую жизнь в большое село, верстах в тридцати от нашего.
Через год, как и предсказывал отец, все в коммуне проели. А тут еще голод 33-го.
Жена на сносях. Что делать? Пришлось идти к отцу на по¬клон. Тридцать верст пешком (лошадь съели, телегу на топливо пустили зимой) кое-как преодо¬лели за три дня. Отец принял нас без упреков.
А тут жена от всех переживаний потеряла ребенка. Фельдшерица сказала: детей она больше ро¬жать не сможет. Услышав такой приговор, моя молодка разры¬далась.
-Теперь ты меня бросишь!.. Ку¬да же пойду, родных-то никого в живых нет, - причитала на всю хату Марина.
-Я его брошу! - вмешался отец. - Лучше он со двора долой. Дам цуцыка с цепком - и катись на все четыре стороны.,. А ты, невестушка, у нас жить оста¬нешься, тебя, сироту, в обиду не дадим. Не по-христиански это было бы.
Я успокаивал Марину как мог Моя это вина больше, чем ее У меня и в мыслях не было изго¬нять ее,__
-Будем строить новый дом, рубленый И обзаводиться деть¬ми: сирот вон сколько по ху¬торам. А без детей как же: и в хате, и на душе пусто!. - поды¬тожил наше примирение отец
Хата, в которой мы жили, по тем временам была не худшей в селе. Крепкое, ухоженное са¬манное строение, покрытое под корешок мелким камышом, ра¬довало белизной стен. Под одной крышей с жилым помещением из двух просторных комнат на¬ходился и примыкавший к нему амбар с погребом. В амбаре, сложенном из широких дере¬вянных плах, находились доб¬ротные лари и ящики для хра¬нения   продуктов.
На подворье также были сараи для коровы, волов, лошадей, овец и птицы. Топливо, а это кизеки и дрова, складывалось в отдельном плетневом сарае, обмазанном глиной и крытом соломой.
В дальнем конце обширного двора находился колодец с воротом, на который наматы¬вался цепок с большим ведром.
Чердаки были забиты сеном и соломой Зимы тогда были мо¬розные и снежные. Когда за ок¬ном недели полторы бушует снежный буран и наметает высоченные сугробы, все, что надобно в хозяйстве, под рукой и в надежном укрытии.
Жизнь после трудного 33-го го¬да в колхозных селах потихоньку стала налаживаться. Люди при¬водили в порядок старые по¬стройки, начинали строить и новые дома.
Мы тоже принялись за дело. С помощью кума Федора, местного лесника, купили несколько ду¬бовых лесин и распилили на плахи. Дубовую основу дома заложили на восьми повалках - крупных каменных глыбах. Верб со своей левады хватило, чтобы вывести и пошалевать стены, поставить верх. Вдвоем с отцом нарезали камыша в лимане и, связав его в небольшие кули, покрыли крышу под корешок, защитив остов будущего дома от дождей и снега, за одно лето нам никак не справиться с такой стройкой своими силами. На¬нимать же кого-то из мастеров средств не было Да, так вот, чтоб не забыть: та крыша двад¬цать пять лет простояла и не улизнулась. только чуть почер¬нела.
В один из теплых дней вместе с приглашенными соседями и родственниками обмазали стены глиной, замешанной со старой ржаной соломой. Из такого же замеса наложили и потолок, который снизу побелили белой глиной. За два лета мы упра-вились, и можно было уже справлять новоселье.

Подворье наше тоже обновилось. Кроме просторного и теплого дома, который был всем на загляденье, во дворе появились и другие новые постройки, сработан¬ные на долгий век - прочно и основательно. Рук своих мы с отцом не жалели. Мать и Марина тоже работали чуть ли не наравне с нами, ничего не чураясь.

Под одной крышей на пяте¬ро дверей каменный сарай для живности, обложенный для утепления изнутри сама¬ном. Рядом высился крытый сенник, куда, кроме сена, складывали солому и полову, будылья кукурузы, пригодные на корм корове и овцам с козами. На месте погреба по¬явился подвал со ступенька¬ми, выложенный камнем. Просторное помещение его, где хранились свежие овощи, лук и соленья, было обшито досками-обаполами, чтобы не скапливалась зимой влага. Подворье охватывал новый забор с дощатыми воротами. Труда вложили много, но зато глаза и душа радовались, жить и работать по хозяйству стало удобней и охотнее.
Старая хата, прежде казав¬шаяся такой привлекатель¬ной, теперь ютилась в углу двора, как бельмо в глазу, но разобрать ее уже не было ни времени, ни сил: зима стояла у ворот.
-Пустить бы квартирантов, -говаривал отец за ужином. -Ведь всякое строение, как человек без семьи, незамет¬но, но скоро рушится, в од¬ночасье. Однако какие квар¬тиранты в глухом степном ху¬торе! Единственный приезжий человек - учительница на¬чальной школы давно опре¬делилась, выйдя замуж за местного парня.
Все же случай, как нам ка¬залось, удобный вскоре под¬вернулся. Как-то в конце ок¬тября темным вечером, когда за окном холодный ветер хлестал дождем и срывал последние листья с деревьев, заполошно залаяли собаки, кто-то неуверенно колотил в ворота. Прихватив фонарь "летучая мышь", всегда сто¬явший наготове, мы с отцом, накинув свитки, вышли во двор и успокоили рвавшихся с цепи двух своих собак.
-Кто там? - окликнул я, ста¬раясь сквозь шум ветра и де¬ревьев распознать, кто там по ту сторону высоких ворот.
-Люди добрые, - отозвался молящий женский голос, -пустите переночевать. Мы уже полхутора обошли, нам под¬сказали, что у вас найдется место.
Отец открыл калитку, и луч фонаря осветил закутанную в разные одежки фигуру моло¬дой женщины. В руках она держала какой-то узел. Рядом с ней стоял мужичок, на го¬лову ниже нее, совсем какой-то заморыш, дрожавший в промокшей одежонке и глухо кашлявший.
-А паспорта у вас есть? -спросил я у ночных при¬шельцев.
-Есть - есть, - отозвалась жен¬щина и полезла за пазуху, торопливо отыскивая спря-танные там документы.
Отец тем временем отвел собак в другой конец двора, где закрепил их на прикол, и, приблизившись , сказал:
-Проходите в дом, там поговорим.
Войдя в помещение, не¬жданные гости сняли мокрые свитки и сели на лавку по¬ближе к печке, недавно на¬топленной по случаю ненаст¬ной погоды, и начали рас¬сказывать о себе. Правда, го¬ворила только женщина, довольно привлекательная молодичка с черными, как у цыганки, волосами, выгляды¬вавшими из-под платка, ко¬торый она так и не снимала,
словно сомневалась, оставим ли мы их ночевать. Мужчина, тоже чернявый, молчал и только поглядывал то на нее, то на нас.
-Мы муж и жена, - говорила она, посматривая на наших женщин. - Правда, пока еще не расписанные. Но мы скоро распишемся, пойдем в сель¬совет и распишемся... Люди сказали, что у вас старая хата стоит свободная, мы бы стали на квартиру, если согласитесь нас принять. Деньги у нас есть, можем вперед запла¬тить. А там на работу в колхоз устроимся, может, и своим домом обзаведемся... Люди мы тихие, стеснять вас не будем...
-Не надо нам ваших денег, живите, коли вы люди доб¬рые, - после некоторого раздумья ответил отец, взгля¬дом посоветовавшись со мной и матерью. - Будете за домом доглядать, обмазывать и белить - вот и будет ваша плата.
-Спасибо вам, люди добрые, - впервые подал голос муж¬чина. - Я плотник и кузнец, так что не сомневайтесь, все бу¬дет в порядке
-Ну и договорились, - сказал отец. - Стол, стулья, кровать с постелью там есть. Посуду какую и ведра тоже найдем. Остальное потом сами предбаете.
Так  и стали жить у нас в старой хате эти люди с не¬здешними именами - София и Паша, сыгравшие большую роль в моей судьбе.
Откуда они пришли, мы не интересовались. Об этом зна¬ла только председатель сель¬совета Усова, а они помал¬кивали. Соседские бабы потя¬нулись в наш двор кто с чаш¬кой, кто с чугунком на обза¬ведение, а главное, выведать, что за люди эти пришельцы. Но София всякий раз уходила от таких разговоров, и скоро к нашим жильцам все при¬выкли и больше разговоров об их прошлой жизни не за¬водили.)
Павел устроился на работу кузнецом в совхоз "Красная заря" на соседнее отделение № 3, которое находилось в трех километрах по балке Наклонной.
любимой стало заметно, что София в положении. Наши сердобольные бабы - мать и Марина подкармливали ее чем могли. В начале мая она родила мальчишку, назвали его Ванюшей. Радости был полон двор. Марина подарила несколько пеленок, загодя приготовленных, но так и не понадобившихся ей самой. Мать отдала мужу новую ру¬баху из ситца с какими-то цветочками, вскоре вылиняв¬шими на солнце.
В конце июля к нашим постояльцам заявился гость, откуда-то приехавший мужи¬чок, похожий на Павла ростом и обличьем. "Наверное, брат",
- подумали мы и не стали ни¬
чего сообщать в сельсовет.
В семье начался какой-то раскардаш: из хаты доноси¬лись крики мужчин, споривших между собой, София выходила на порог с заплаканными глазами, прижимая Ванюшку к своей груди так, будто кто-то намеревался его у нее отнять. Мы не вмешивались, надеясь, что со временем все в хате наладится. Однако не нала¬дилось, а повернулось все на беду, да на такую, какой никто из нас не ожидал.

Однажды уже где-то в конце июня, когда солнце стояло довольно высоко, как говорят, поднялось в дуб, внимание наших домашних привлек надрывный плач ребенка, доносившийся из хаты. Заглянули в окошко и, вглядевшись в полумрак горницы, увидели, что малыш, распеленавшись, колотил раз¬битыми в кровь ножками о край люльки, подвешенной к потолочная сволоку.

Позвали соседок и стали по очереди осматривать комнату через оконное стекло. Обна¬ружили, что Софья неподвижно лежала в углу возле широкой деревянной лавки. Дверь была закрыта изнутри, и войти в хату не удавалось. Тогда щупленькая соседка Люба пролезла через навозную ляду в сарай, а оттуда уже открыла входную дверь. София была мертвая.
Ванюшку поместили в колхоз¬ные детясли. Павел и его брат исчезли. Их объявили в розыск.
-Так заберете Ванюшку себе? -спросила у нас председатель сельсовета Усова. И услышав о нашем согласии, обратилась к секретарю Федору Павловичу Жилину: - Федя, выпиши на Сем¬ку и Марину свидетельство об усыновлении.
Вот так и стали мы с Мариной семейными людьми. И вырасти¬ли вон какого парня - красивого, доброго и трудолюбивого...
Как-то недели через две по¬надобилось мне поехать на от¬деление "Красной зари", где работал так  неожиданно ис¬чезнувший наш постоялец Паша. Дорога вихляла, огибая зазубни пшеничного поля и поднимаясь на левую сторону балки Поклон¬ной. Посматривая вперед, за¬метил, как возле второго зазубня поля, напротив большого тер¬нового куста, кружит воронье. Встречный ветер донес слад¬коватый запах падали. Под тер-новником лежал полузасыпан¬ный землей и прошлогодней травой распухший от жары труп человека. Милиционеры, при¬бывшие из райцентра, определи¬ли, что это был Павел, отец усы¬новленного нами- Ванюши. На нем была та самая ситцевая рубаха, которую подарила ему моя мать после рождения сына. Тут мы его и похоронили, по¬лучив разрешение властей.
-Вот и все: Ванюшка теперь круглый сирота, безродный - ни отца, ни матери в живых. И никто не заявит своих прав на пацана. Ваш он, - заявила пред¬седатель сельсовета Усова, об¬ращаясь к нам с Мариной после скромной церемонии таких не¬ожиданных похорон.
Однако жизнь рассудила по-другому, у нее свои повороты и выверты, о каких и не поду¬маешь.
Перед самой войной наша со¬седка Люба вышла замуж за парня из соседнего села. Пара была - залюбуешься! Скромная, .невысокого росточка, но ладно сложенная дивчина с белокурой длинной косой и такой же лад¬ный и обходительный жених Григорий - они, казалось, были созданы друг для друга. И любовь у них была стыдливая - на лю¬дях стеснялись даже за руки взяться. Смущались и заливались румянцем, когда подвыпившие гости на свадьбе настойчиво требовали: "Горько!". Тут на вы¬ручку приходил мой отец, ко¬торому, как человеку степенно¬му, но в то же время находчи¬вому и острослову, доверяли вести свадьбу многие в нашем селе:
-Хватит вам терзать молодых! - по-свойски одергивая он са¬мых неугомонных. - Кому нев-терпеж горько, подходи - под¬слащу!..
Широким жестом отец пока¬зывал на четверть самогона, возвышавшуюся на столе среди разнокалиберных   бутылок...
Недолгим было их молодое счастье. Война разлучила наве¬ки Любу и ее юного мужа. Поезд, в котором он с другими ново¬бранцами отправлялся на фронт, попал под бомбежку. Не¬мецкая бомба разметала вагон, убив или искалечив всех, кто в нем находился. Наш односель¬чанин Миша Богунов опознал земляка и похоронил его в ук¬раинской степи невдалеке от железнодорожной насыпи. До¬кументы и фотографию его, най-денные в нагрудном кармане новехонькой солдатской гим¬настерки, переслал домой роди¬телям и молодой жене, в од¬ночасье ставшей вдовой. Люба вернулась на родительское подворье, незадолго до этого осиротевшее - хозяева, родители Любы, как-то один за другим умерли. Других детей, кроме Любы, у них не было. Поэтому свекры возражать не стали, хо¬тя им так не хотелось рас¬ставаться с пришедшейся ко двору проворной в работе и совестливой невестушкой. Ва¬нюшку нашего она попросила почевать у нее - одна боялась • оставаться в хате после потери дорогих для нее людей. Они являлись к ней во сне: то отец с матерью, то Григорий, погибший на пути к фронту.
               

На фронт меня призывали несколько раз - и возвра¬щали по каким-то, лишь врачам известным причинам. Но в конце концов одели меня -таки в солдатскую форму   и   как   ограниченно годного направили в тыловую часть грузчиком.

Служба там, скажу тебе, не приведи господь. В кино по¬казывают, как воюют солдаты на передовой. Смертельно опасно и трудно, но им хоть в затишье удается передохнуть. Тыловикам особо отдыхать не приходилось. Надо на пере¬довую доставлять провиант, одежду, снаряды и патроны. И бомбы падали на обозни¬ков не реже, чем на окопни¬ков За первых три месяца моего пребывания на фронте многих мы похоронили, сра¬женных бомбами и снаряд¬ными осколками, пулеметны¬ми очередями "юнкерсов". Меня же пока судьба миловала – ни одной царапины. А тут такой случай: слабосильный солдат-очкарик уронил ящик с тушёнкой мне на ногу и растрощил кости правой ступ¬ни: если бы не сапог, на¬верное, и не собрали бы.
В медсанбате мне кое-как сложили кости, забинтовали, и отправили меня в госпи¬таль, который располагался километрах в сорока от пе¬редовой. Там сделали опера¬цию, и через месяц косточки мои срослись. Однако ступня не гнулась, и меня комис¬совали: солдат не может быть хромоногим. Местность наша к тому .времени была под немцем, ехать мне было не¬куда, и я попросился оставить меня рабочим при госпитале: как-никак угол есть и пище¬вое довольствие. Определили меня в ездовые. Что ж, дело мне знакомое по единолич¬ному хозяйству и по колхозу. Паренек, что был до меня кучером, довел лошадей до истощения. С лошадью, как ты знаешь, надо умеючи обра¬щаться. Это тебе не волы или другая живность, лошадь -она же умная, свой норов и склад характера имеет. В общем, коня надо знать, чувствовать и понимать. Когда напоить, когда какой корм задать и сколько. Тут целая наука, и дается она не всем и не сразу. Вот тебе живой при¬мер. Федор Данилович, фу¬ражир и молоковоз второго гурта, - мужик старательный и трудолюбивый, кони в зерне чуть ли не купаются. А посмот¬ри - ноги еле волочат. Отправь Федора Даниловича в отпуск, а его пару поручи Егору Пет¬ровичу ДахновУ Львы будут, а не лошади (Прислушался я, так и сделал. И что же? Че¬рез месяц коней невозможно было удержать на вожжах).
Работа ездовым в госпитале тоже медом не показалась. За полгода я там здорово износился. Две пары лошадей было за мной. Утром запря¬гаю одних, вечером - других.
Скотина не выдерживает, а я - один.
Прикорну где-нибудь в теп¬лом уголке, свернувшись в клубок, а тут:
-Дядя Сема! Где вы? По¬ехали!..- зовут сестрички.
Однажды и тут, за десятки километров от передовой, война меня достала. Слу-чайный дальнобойный сна¬ряд (одни говорили - немец¬кий, другие утверждали, что наш, по мне-то какая разница) рванул перед самой повозкой, когда я вез полевой дорогой провиант со склада. Коренную лошадь разорвало напополам, меня швырнуло вперед, вываляв в лошадиной крови и навозе. Пришел в себя от того, что медсестры поливали ме¬ня водой из ведра.
-Живой! - обрадовались они, кода я открыл глаза и по¬шевелился.
И опять повредило мне ногу, все ту же правую.
-В мирное время я ногу тебе сохранил бы, - сказал мне доктор в госпитале, куда меня доставили. - А так - ампути¬ровать надо, с гангреной не справиться.
Так вот дослужился я, что ногу совсем потерял.
-Не горюй, Семен! - утешал меня лежавший на соседней койке слесарь из Миллерово, звали его Петро, тоже без правой ноги. - Главное, руки у нас с тобой целые, а ноги мы с тобой смастерим. Видишь, там на горке самолет сбитый торчит из земли. Там наши ноги. Я до войны еще не один десяток мужиков на ноги поставил.
А однажды там же в госпи¬тале мне еще одно явление было. Как-то задремал я и слышу:
-Не бойся, дядя Сема, - про¬изнес тихо чем-то знакомый мне голос.- Не привидение перед тобой. Это я - Паша -живой...
Глазам своим не поверил: передо мной в белом халате стоял отец нашего Ванюшки -Павел. Накоротке он рас¬сказал, что же произошло тогда на проселочной дороге у дальнего поля в майский день. У двоюродного брата Макара он увел жену Софию. Тайком они покинули родные места и поселились в нашем селе. И все бы хорошо, но не сдержалась София, сообщила матери письмом, что жива и здорова. По почтовому штем-пелю Макар их и разыскал. ' Я уговорил начальника гос¬питаля оставить Пашу хоть . ненадолго, посвятив в наши с Петром планы. Чтобы вы¬полнить их, нам нужен был помощник. Паша как раз подходил для этого.


Паша вел вне госпиталя жизнь беспечную и приволь¬ную, перезнакомившись чуть ли не со всеми жителями села. Его деятельная цыганская натура не терпела покоя. Пользуясь особым вниманием вдовушек, он пропадал на два-три дня, и я иногда думал, что он куда-то укатил насовсем, не посчитав нужным предупредить меня. Но вдруг этот сердцеед объявлялся и как ни в чем не бывало принимался за хозяйственные дела в госпи¬тале, которые ему поручались и ждали его.
С ГОРЕМ пополам занимал¬ся он и нашим делом. На¬собирал по дворам кое-какой слесарный инструмент, отку¬да-то притащил тиски и не¬большую наковальню. По со-вету Петра приносил куски дю¬ралевой обшивки со сбитого немецкого "мессера". Петро заточенным гвоздем тонкими бороздками чертил по ним отдельные детали будущих протезов, и Паша под его присмотром что сам вырезал, что обрабатывал со старым кузнецом в деревенской куз¬нице. День за днем трудилась эта бригада, и вот протезы готовы: легкие и ладные, они были хоть куда! Мы с другом стали на ноги... До сих я своим пользуюсь, когда дома по хо¬зяйству управляюсь. Легкий, как пушинка, не то, что этот, казенный, культю отрывает.
В селе и в госпитале беда была с водой. Вроде колодцев было много, и воды в них чуть ли не по самый сруб, только вода та на вкус солоноватая, как говорят, грубая. На хозяйс-твенные нужды еще туда-сю¬да, а вот пить надо привычку иметь, да и на стирку не го-дилась: ни мыло, ни щелок в ней нерастворялись как следует.
-Надо копать колодец вон на том холмике, - указал он на пригорок вблизи госпи-тального двора, выслушав оче¬редные сетования санитарок и поварих.
Многие засомневались: ка¬кая вода может быть на вер¬хотуре, вода низины любит.
-Вода там, - убеждал Паша со знанием дела. - Вкусная и мягкая, притом и не таи глубоко... Я ж колодезных дел мастер. Сколько их по округе до войны вот этими' ру¬ками поставил. Мотался по всем хуторам, недаром люди мне прозвище дали Паша-ветерок. Где сам выкопаю, где место укажу...
Местные старожилы над ним только посмеивались, но начальник госпиталя решил попробовать:
- Давай начинать, вдруг, да и получится. Чем черт не шу¬тит...
Паша оказался прав. Уже на четвертом метре ударил род¬ничок, яма стала набираться холодной влагой. Бабы, по¬могавшие копать, поспешили по драбине выбраться на¬верх. Паша набрал новой во¬дички в цыбарку. и когда она чуть отстоялась, осторожно, будто молодое вино, попро¬бовал ее на язык, а затем под вопрощающими взгляда¬ми землекопов сделал не¬сколько мелких глотков.
А теперь нате, вы попро¬буйте, - передал он цыбарку нетерпеливо ждавшим жен-щинам. Они тоже отпили и чуть не в один голос воскликнули:
Вот это вода!.. Век такой не пили...
Вода и в самом деле была отменная, вкусная и холодная, чистая, как серебро. Колодец обустроили: выложили кам¬нем стенки, поставили дубо¬вый сруб с плотной выдвиж¬ной крышкой, сделали ворот с цепком и накрепко зак¬репленной цыбаркой. И по тянулись к колодцу местные люди, протоптали дорожки к нему со всех сторон. Хозяйки с ведрами на коромыслах ступали осторожно, чтобы не расплескать драгоценную влагу. С легкой Пашиной руки в селе выкопали еще три или четыре таких же колодца на пресном водоносном слое, и все их называли Пашиными колодцами в благодарность мастеру, одарившему местных хохлов такой благодатью.
Однажды, где-то в конце августа, Паша заглянул к нам в палату попрощаться. Был он серьезным и сдержанным, не шутил, как обыкновенно.
- Комиссуют меня, дядя Се¬ма. Не все осколки из меня выколупали, слишком много их впилось в грудь. Хирург сказал, походишь, мол, и с железом, а там видно будет... Так вот, дядя Сема, погово¬рить надо с тобой один на один... Ты не переживай, пока я в здравом уме, не по¬беспокою ни вас, ни Ванюшу... Дело, конечно, давнее, но не убивал я Софию... Это Макар на меня с ножом пошел, а она наперед выставилась. Ну, он и не сдержал в запале руку... Макар выскочил сгоряча в коровник, через ляду -'на задний баз, а оттуда - в степь... Я за ним - догнал его в Поклонной балке. Кинулся он к терновым кустам, да не успел. Настиг я и с одного удара шкворнем по голове прикончил. Второпях выко¬вырял ямку неглубокую, сунул туда, землей чуть присыпал, а сверху сухим бурьянцом да листьями прошлогодними притрусил. Место глухое, редко кто там бывает, думал, я тем временем уже далеко буду... Подался в Донбасс на рудники, там особо не инте¬ресовались, кто да откуда: шахты открывались новые, народу много требовалось. Многие в нашем поселке были не без греха, но всем грехи как бы негласно и простились.
А тут вскоре война. Я чуть не первый в военкомат явил¬ся: желаю добровольцем на фронт!.. Но там сказали: ты -шахтер, у тебя пока бронь -взять не имеем права. Но как немцы стали подходить, нас, кто этого хотел, разброни¬ровали - и на фронт. Основной же шахтерский костяк погру¬зили в вагоны - и на Воркуту и в Кузбасс: черное золото для заводов добывать...
Старался я, дядя Сема, все из памяти вычеркнуть, лез под пули, только они меня, как заговоренного, не брали. Пока в разведке не напоро¬лись мы на немецкое минное поле... Крепко тогда меня, поклевало осколками, только ребята не бросили. Вместе с немецким "языком" вынесли меня к своим... Видно, судьба водит нами - не думал, не гадал, а столкнулся тут с то¬бой...
Вообще-то, я сперва, еще до разведки, в снайперах был.
Глаз у меня цыганский, цеп¬кий, а рука кузнецкая - твер¬дая. Немало я фрицевских душ на тот свет спровадил, почти каждого "крестника" в лицо видел через прицел. И в каждом мне мерещился Ма¬кар, порушивший нашу с, Софией любовь и семейное счастье. И я бил без промаха, валил с одной пули. Однако не было мне утешения, корил себя: не так бы с Макаром надо было... Не к чему грех на душу брать... Жизнь нам господь дает, только он и взять ее может в свой срок... Стал я задумываться, пока поджидал очередную "добы¬чу", не было покоя и по ночам. Вот тогда я и запросился в разведку, дело это, сам знаешь, самое опасное, авось, где-то со своей смертью, на¬конец-то, встречусь в обнимку и покой обрету... Да, видно, не судьба все-таки... Человек я внутри перегоревший, душа моя истлела в горячий прах. Так что жизнь Ванюшке со мной не в радость будет. По¬этому не беспокойся, дядя Сема, и прощай... Вернешься домой - поцелуй за меня Ванюшку, но говорить ничего не говори. Будь здоров- спокоен, слово мое верное...
...Уже после войны, лет че¬рез двадцать, дошел до нас слух, что нашли в скирде после февральской вьюги за¬мерзшим какого-то бродягу, обличьем схожим с нашим квартирантом Пашей. Ни родни не отыскали, ни до¬кументов при нем не ока-залось, так и похоронили его где-то под Никольским на казенный счет. Паша это был, догадались мы, кружил он как перекати-поле в наших местах, но обещание свое не преступил, не показался на глаза Ванюшке, единственной своей радости в его горе-мычных скитаниях...
Не сказать Ванюшке, что встречался с его отцом в фронтовом госпитале, я не мог. Узнает рано или поздно, в жизни ведь нет ничего тайного, что не стало бы яв¬ным - обиду затаит. Это толь¬ко кажется, что мир огромный и просторный, нет, он тесный. Родная кровь притягивает родную кровь своим неве¬домым магнитом. Только это¬го нам никогда не познать.
Вот и весь в общем-то рас¬сказ моего кучера Семена Ивановича.
Прошли годы. Покинули этот свет приемные родители Ва¬нюшки, подзабылась история с его необычным появлени¬ем. Работал он шофером в АТП, была у него собственная семья - жена и трое детей. Жили ладно и дружно, во взаимной любви и уважении. Только прошлое неожиданно напомнило о себе. Но это '• уже совсем другая история, которую я, может, как-нибудь и расскажу своим землякам.


Иван Алексеевич КВИТКИН. с. Кашары

«Слава труду» №121 5.10.2004,№ 122 7.10.2004, №125 14.10.2004,№127 19.10.2004, №128 21.10.2004