Сидеть на облаке. Новогодний рассказ

Что случилось с зимами?
Декабрь, а на улице дождь, и все ходят с зонтами.
Наверное, Бог разгневался.
Последнее время я часто замечаю признаки его недовольства. Всюду пожары, обрушения, пандемии и колебания курсов. Хочется забиться в морскую раковину и слушать плеск волн. Или запереться в башню из слоновой кости и выбросить в форточку ключ.

Так я и сделала.

Я – фри-лансер. Пишу статьи, перевожу дурацкие книжки, заказываю пиццу по интернету, хлеб и соки – по телефону и стараюсь не пускать мальчиков-посыльных дальше порога.
Мне не надо выходить на улицу. Я и не хочу!
Я боюсь людей.
Боже, как я их боюсь. Танцующих, кричащих, бегущих и толкающих меня! Мою бессмертную душу! Я задыхаюсь от страха и ненависти.
Я хочу на Крит, в Грецию – на пустой, заросший колючками остров, к зеленой воде, гальке, отполированной столетиями!..

В дверь позвонили. Я спросила: «Кто?» - у самой засосало под ложечкой.
- Наташа, вы не откроете? Мне надо с вами поговорить.
Сосед.
На остров!
Я недоверчива: посмотрела в глазок, убедиться, не стоят ли за его спиной люди в серых шинелях? А ведь придётся открыть. Может, придумать, что у меня палец сломан? Указательный?

- Простите, что потревожил. Видите ли, какое дело, - он сбивчиво пояснил суть визита.

Соседа звали Петром Семеновичем. Пока меня не заклинило, мы даже здоровались. Лет ему было за шестьдесят, и он работал в организации со странным названием «Петросветсбыт». Благообразный такой старичок, поджарый подтянутый. Носик – уточкой, головка – клинышком. Не симпатичный, но и не урод. Трудящийся пенсионер, ага. И Мариванна у него была. Нет, не Мариванна – Ангелина. Но тоже Иванна. Восторженная курица. «Наташенька, посмотрите, какой сегодня день! Какое солнышко!» Ах, ах. «У вас петунии на балконе взошли?» Она преподавала в техникуме. Не помню, что? Кажется, химию. Потом куда-то пропала. Я думала, померла, ан нет – как-то за стенкой слышу её голос! Вялый, тусклый. Зашло, стало быть, солнышко.

- …вы часто дома, я подумал, не присмотрите ли, пока я на работе? Лекарство подать, покормить. Не бесплатно, Наташа! Я заплачу! Поймите, нанимать чужого человека…

Меня – в сиделки?! Мою бессмертную душу?

Согласилась я сразу. Подумала: если бог посылает испытание, пусть оно будет  под боком, чтобы не ездить на встречу с ним на метро, не лезть под землю. Туда я всегда успею.

Ангелина - Солнышко схватила микроинсульт. Целых два. Последний – в начале учебного года. С химией пришлось проститься. Она ходила по дому с палочкой и по стенке. Кружку поднимала с трудом. На меня смотрела виновато.

- Ну, так, - сказала я решительно – если я на что-то решаюсь, то дальше пру, как танк. – Будем дружить.

Подключила интернет и к утру была готовым невропатом: массаж, гимнастика, контроль давления, лекарства, бессолевая диета - и занятия речью. Солнышко говорило с трудом, однако вазу – называло вазой, чайник – чайником, а стул – стулом.
- На-та-ша, - протянула она. – Видишь, к-как меня…
«Вижу, - подумала я, – не слепая».
- В-врач сказала, что ещё лёгкий случай…
- Конечно!

Я терпеть не могу врачей. Я боюсь их больше уличной толпы, а ненавижу – за неразборчивый почерк. Они прописывают нам яды, и не хотят, чтобы мы знали, какие.

- Что это? – я показала на подоконник.
- Д-декабрист, - вспомнила она и заплакала.
Декабрист цвел ярко-красным, и на него было больно смотреть: фонтан брызг, пышное сияние. И всё в одном горшке. А рядом - больная на голову фри-лансерша и полупарализованное Солнышко.

Наш декабрь медленно полз к середине.
Ангелина Ивановна повеселела и перестала сидеть до обеда в ночнушке. Начала причесываться, и однажды я выкрасила ей волосы краской, купленной по интернету. Мы пили чай и писали диктанты – я вычитала, что надо тренировать руку. Буквы у Солнышка выходили кривые, но она втянулась и каждый день ждала новой темы.

Петр Семенович внезапно приволок ёлку.
Как я забыла: Новый год на носу!

- Хочу порадовать, - шепнул мне в коридоре. – Её любимый праздник. Думаю, зачем искусственную? Я живую купил. Не откажетесь – с нами, Наташенька? Вы молоды, вам наша компания, конечно, в тягость, но приходите, я приглашаю. Ангелина Ивановна будет рада. Я вам так благодарен…
Он прослезился, протиснулся «к ручке», чмокнул, я вспылила: «Вот ещё!» - и удрала. Ночью ворочалась: галоша этакая! Подумает, что я отказалась, расскажет Солнышку, а у него - бац! – и третий инсульт. Ну, не люблю я, когда лезут с поцелуями!

Живую ёлку купил, надо же.
Когда у меня будет – живая?

Назавтра я извинилась и сказала, что вхожу в долю. Заказала в интернет-магазине судака, фруктов, хваленое «Божоле» и торт.
- Н-надо сделать оливье, Петенька любит, - Ангелина разволновалась. – И п-под шубой.
Бог не по силам испытаний не посылает.
Я мобилизовалась, настрогала салатов, очистила селедку, засыпала её слоями свёклы с картошкой, яйцами, залила майонезом. Моя подопечная подсказывала из-за плеча: «Так-так». Потом мы нарядили ёлку. Игрушки у Солнышка были старые: жёлтая кукуруза, самовар, три снегурочки в красных шубках, тонкие розовые шары с еловыми ветками и шпиль, похожий на адмиралтейский.
Расставили свечи, зажгли видавший виды китайский фонарь.
- Эт-то Петенька. П-после бала. Тогда ещё…

О! «После бала!» Я думала, мы поправились.

Стол накрыли к десяти. Немного отметившийся на работе Петр Семенович прибыл в половине десятого. Под благовидным предлогом я смылась. Покопалась в шкафу: что надеть? Давненько я не выходила «на люди». Синяя блузка показалась мне мрачной, бежевое платье – коротким. Ладно, сойдет сиреневый блузон с брюками.
Чего я нервничаю?
Ну, сидела бы в обнимку с компьютером, было бы легче?
Идти, так идти.
Прихватила своего судака с подарками – не такой я сухарь, подарки купила: Ангелине – косметичку, Петеньке – кружку в немецком стиле, будет чай пить, и явилась.

- Вот и Наташа пришла! Давайте, старый проводим, - сосед был навеселе. Шумел, суетился. – Оставим в нем неприятности – пусть себе! По рюмочке нальем – и выпьем. Первая – колом, вторая – соколом!
- Да-да, п-пусть в старом…. Наташа, с-скажите…

Я не умею я говорить тостов. Я одичала в своём углу, чувства мои притупились. Муж меня бросил, я оставила подруг и заперлась в башне из слоновой кости. Я сумасшедший фри-лансер и хочу на Крит!

- Наташа, скажите!
– Давайте, выпьем за старый! Не будем его ругать – год, как год, бывают и хуже. Запомним его… таким. Запомним этот стол и семейный очаг, и тепло батарей. Мы с вами живы и веселы, - тут я слукавила, на душе у меня кошки скребли, - наша ёлка пахнет смолой, лесом, на полках горят свечи и китайский фонарь…
- Да-да! – светящимися глазами Ангелина посмотрела на Петеньку, тот сжал её руку.
- За старый! – я подняла бокал, горло перехватило. – Я… рада. Мы жили по соседству и не знали друг друга, а теперь – знаем, и я рада…
- За старый! – спас меня Петр Семенович. Я разревелась. – Всё будет хорошо, вы – молоды, всё будет, поверьте…

Мы чокнулись, закусили «шубой». Рюмочки полетели «мелкими пташечками». Ангелина пила клюквенный морс и тихо улыбалась. Кивала: «Да-да!» В телевизоре хохотали, потом строго сказали: «Внимание!»
- Ой, шампанское! Скорее! – я с былой легкостью отвинтила бутылке голову.
- С Новым Годом!
- За новый! Ура! – шумел сосед.
Под грохот петард я достала подарки.
- И м-мой примите. Я знаю, вам н-нравится, - Ангелина поковыляла к окну.
Декабрист! Фонтан брызг, пышное сияние! Не возьму – это её цветок!
- В-возьмите, Наташа…
- Я поставлю его на окно.
- Да-да.

- Петр Семенович, - я стояла у своей двери в обнимку с декабристом: отсмотрев пол-«Огонька», Солнышко устало и пошло спать. Мы добили «Божоли», и я откланялась, - Ангелина Ивановна говорила про какой-то бал. Он… в самом деле был?
- Так новогодний! – сосед хитренько подмигнул. – Дело было лет сорок тому назад в ДК завода «Электропульт» - мы там познакомились. Танцевали всю ночь, а потом я украл с ёлки фонарь…
- Тот самый?!
- Тот! – он засмеялся. – Каждый год зажигаем. Спасибо, что посидели с нами. Ангелина Ивановна так рада. Ей никто не звонит после…. Вы понимаете. А тут – целый праздник.
- С Новым годом?
- С Новым!

Я закрыла дверь.
Поставила на окно цветок.
Белый, как облако снег укутал землю.
«Какая, в сущности, смешная вышла жизнь, - замурлыкала я, - Хотя, что может быть красивее…»