Сказка о Карбонаде

Жил был злой волшебник по имени Карбонад. Больше всего на свете он любил сидеть на бревне у уходящих вдаль шпал и смотреть на проезжающие мимо поезда. Когда Карбонад был маленьким, они с бабушкой ездили в деревню, и там Карбонад видел удивительный цветок. С тех пор он не мог думать ни о чём, кроме этого цветка. Он чувствовал, что в его жизни не хватает чего-то столь же прекрасного, что без этого цветка его жизнь - словно огород, засаженный крапивой.
Однажды Карбонад сидел на своём любимом бревне и смотрел на поезда и рыжий-рыжий закат, как вдруг услышал сердитое пыхтение. По высокой траве мимо него спешил по своим делам Ёж. Он был куда больше, чем нормальные ежи - и уж, безусловно, был волшебным. Возможно, даже заколдованным.
- Привет! - поздоровался Карбонад. - Вы заблудились? Возможно, я смогу подсказать дорогу?
- Ничего ты не подскажешь! - профыркал Ёж. - Ты же злой волшебник, с чего мне вдруг тебя слушать? Я лучше буду слушать твоего брата, Логана! Вот кто на самом деле добрый волшебник, он обходителен с дамами и умеет улыбаться незнакомцам. А ты? Ффыр!
- Ну, извините, - обиделся Карбонад. - Вот все эти годы только и слышу, что я, дескать, злой волшебник, а я ведь за всю свою жизнь и мухи не обидел! Подумаешь, я не могу улыбаться, как мой брат. Зато я знаю больше Истинных слов - и могу прочитать цвет души человека по его глазам. А ещё я верю в прекрасный цветок, который когда-нибудь найду - и тогда моя душа станет полной...
- А душа твоего брата уже полна, - ответил Ёж и спокойно пошёл себе по своим делам.
Карбонад тяжело вздохнул, сорвал травинку и пожевал её. Иногда ему казалось, что мир устроен не так, как надо. Что, может быть, если бы при рождении его назвали Логаном, а его брата Карбонадом, то они поменялись бы местами, и, может, это было бы к лучшему. Но при мысли о том, чтобы сидеть в зале дворца и смотреть на припудренные носики, за которыми не видно веснушки, Карбонад не мог удержаться от зевков. Нет. Пусть он и злой волшебник, зато он может целый вечер просидеть здесь, на бревне, с поездами и призрачным цветком.
Иногда Логан приходил к нему на это бревно. Возникал, бесшумный, словно тень, в самые разные, но самые тяжёлые моменты жизни, садился рядом, и его плечо оказывалось очень горячим, словно брат старался передать всё своё тепло через это лёгкое дружеское прикосновение. Они не говорили, просто молчали и смотрели на поезда. Потом Логан уходил, и Карбонаду хотелось схватить его за руку и усадить рядом, но он понимал: не судьба. Один из них злой волшебник, другой - добрый. Так всё и должно быть.
Карбонад много работал. Он собирал волшебные механизмы, смешивал людские эмоции с людскими страстями, помогал тем, кому требовалась срочная помощь. Но всё это было не то.
- Брат, - однажды сказал Карбонад, когда они сидели рядом на бревне. - Помнишь тот цветок в саду нашей бабушки? Не встречал ли ты ещё такой?
- Каждая девушка пахнет цветами, - ответил Логан. - У каждой из них особенный запах. Может быть, тебе поискать этот цветок в них?
- Но ведь для меня только тот цветок - особенный, - вздохнул Карбонад. У его брата было тёплое плечо, но время от времени его глаза становились зеркальными, и тогда он не разбирал слов Истинной речи. Что поделать, и добрый волшебник - это всего лишь человек.


Карбонад долго думал о том, что в его жизни не так и что он может исправить. Он был очень толковым малым, и в результате понял: у него только один выход. Тогда он пошёл к своему брату.
В огромном зале было очень много людей, и Карбонад едва не передумал, но всё же решительно отправился к Логану, стоящему в самом центре толпы. Это было его царство. Он умел не только владеть сердцами людей, но и дирижировать их хором, и Карбонаду было неприятно думать, что брат, возможно, дирижирует и его сердцем так же, хотя они и знали друг друга с тех самых пор, когда ни у кого из них не было ни цветка, ни дирижёрской палочки.
Но пробраться сквозь толпу оказалось не так легко, как Карбонад думал в самом начале. Никто из них не хотел подпускать его ближе хоть на сантиметр к смеющемуся и сияющему Логану. Да, его брат сиял, так, как никогда не сиял, сидя на бревне рядом со шпалами, его силуэт впечатывался в толпу сиянием, которое хоть и трудно было перенести, но от которого невозможно было отвести глаз. Вы могли попытаться схватить это сияние в силуэте стоящего к нему ближе человека, но в результате всего лишь похлопали бы этого человека по спине. Карбонад разозлился. Почему эти люди не понимают, что ему не нужно от Логана то же самое, что и им? Он не пришёл праздно любоваться на работу брата, тот ему нужен по делу!
Между тем, Логан заметил в рядах сердитого и взъерошенного Карбонада, и постарался не улыбнуться. Вместо этого он звучно объявил:
- Ах! Вот и явился Он, злой волшебник Карбонад! Пожалуй, я выйду на битву с ним!
Толпа ахнула и расступилась, и Карбонад смог спокойно доковылять до Логана.
- Дурак, что ли? - тихо спросил Карбонад, отряхиваясь и нервно косясь по сторонам: люди в зале смотрели на него, как на настоящего злого волшебника из учебника истории.
- Но это был самый простой способ тебя сюда доставить! - хмыкнул Логан.
- Ты отвратительно это делаешь, - покачал головой Карбонад. - Вот всё это. Играешь и делаешь вид, что ты весь сияющий и многословный. Но я-то тебя знаю.
- Ты тоже не всё время собираешь свои механизмы, - легко отмахнулся Логан, но Карбонад видел, что тот обиделся. - Это же не значит, что на самом деле ты не умеешь и не любишь их собирать. То, что ты видишь вокруг - это моё призвание. Моя судьба. Я не хочу и не буду идти против неё. По правде говоря, это от меня не сильно зависит, если я хочу быть счастлив. Так с чего ты вдруг зашёл?
- Я пришёл сказать, что ухожу, - пожал плечами Карбонад. - Искать тот самый цветок.
- О, - сказал Логан и замолчал. - Надолго? - наконец, спросил он.
- Возможно, - кивнул Карбонад.
- Ну тогда дай мне пять дней, пожалуйста, - попросил Логан. - Я должен кое-что сделать до твоего отъезда.
- Ладно. Но, пожалуйста, не опоздай.
- Не волнуйся, - усмехнулся Логан и тут же засиял. - Я не опоздаю.
Карбонад, выходя, всё же не смог удержаться от ответной улыбки. Которую ни Логан, ни окружающие так и не увидели.
Карбонад провёл эти дни с пользой. Он составлял карты, которые могли ему понадобиться в пути, составлял подробные планы путешествия, едва ли не отчёркивая реплики на полях. Он любил всё продумывать. Логан мог сорваться с места и позволить себе что угодно, потому что у него была полная душа (о чём Карбонаду не особенно хотелось думать), а вот Карбонад не мог себе позволить такой роскоши. Когда за твоим плечом не смеётся Удача, нужно самому заменить её на работе. И Карбонад проделал всю работу Удачи. Он распланировал свои остановки и движение. Он собрал рюкзак. Он расчеркал карту. Он заштопал отцовский дорожный плащ. Он был готов. Не хватало только прощания с Логаном.
На шестой день Карбонад уже откровенно не понимал, зачем он пообещал дождаться брата. Он мог бы уже воплощать в действие свой гениальный план, похожий на хрустальный мост, и радоваться каждому дню. А вместо этого он сидит на рюкзаке на пороге и пьёт остывшее какао из жестяной кружки. Какая глупость!
На седьмой день на пороге появился Логан. Карбонад бы ни за что того не узнал: он был в дорожной одежде, весь пыльный, худой, но неизъяснимо настоящий. Он сиял, но сияние у него было какое-то иное, чем обычно. Словно изнутри.
- Спасибо, что дождался, - сказал Логан. - Я принёс тебе кое-что, - и он протянул Карбонаду тот самый цветок, вытащенный из-под полы мягкого материнского дорожного плаща.
Карбонад потерял дар речи. Цветок пах ещё лучше, чем он помнил: тот самый запах с маленькой щепоткой теплоты их мамы, потому что цветок долго хранился под плащом. Карбонад протянул руку и дотронулся до цветка. И словно бы небо сошло на него.
Но через несколько секунд он услышал странный хрустальный перезвон: это рушился весь его гениальный план, который он с такой любовью создал и продумал. Тогда его охватила злость. Он вскочил и накинулся на брата.
- Зачем ты это сделал?! - кричал он. - Что ты хотел мне доказать? Что я настолько хуже тебя? Что ты можешь достать его всего за семь дней и без особых проблем, с твоей-то обычной лёгкостью? Что ты можешь все? Хочешь дирижировать моим сердцем сколько угодно, потому что я не улыбаюсь тебе на твои шутки?
- Да нет же! - пытался ответить Логан, не уворачиваясь от ударов. - Не поэтому!
- А почему?! - усмехнулся Карбонад. - Чтобы заслужить миллионы улыбок и аплодисменты на закуску?! Чтобы тебя ещё больше полюбили? Ах, брат помогает своему немощному брату, какой он герой и молодец, разве нет? Ведь ты именно поэтому так по-царски кинул передо мной этот цветок, который является смыслом всей моей жизни?!
- Я просто не хотел, чтобы ты уезжал, - тихо признался Логан. - Мне было  бы грустно, если бы я приходил иногда на то дурацкое бревно, а ты не сидел бы там, как брошенный щенок, глядящий на поезда. Поэтому я решил, что проще будет принести тебе этот цветок, раз уж он тебе так нужен, чем смотреть на это дурацкое бревно. И, кстати, раз уж ты перестал меня бить. Я всегда вижу, когда ты улыбаешься на мои шутки, даже если ты отворачиваешься.
Карбонад мрачно посмотрел на широко улыбающегося избитого и уставшего Логана, встал и протянул тому руку. Логан улыбнулся ещё шире, схватился за руку и поднялся. И тут только они заметили сломанный и измятый цветок, лежащий в грязи. Карбонад ахнул и кинулся к цветку, но тот уже пах только землёй и кровью, ничем больше. Братья переглянулись и одновременно пошли к крыльцу, сели на него и стали пить остывший какао из жестяной кружки и смотреть в ночь.
- Что-нибудь придумаем, - сказал Логан.
- Сам придумаю, - огрызнулся Карбонад. - Ты уже придумал.
- Сам придумай, - легко согласился Логан.
Они переглянулись и улыбнулись друг другу. Вокруг было тихо и сонно, и слышался только тихий стук жестяной кружки, да в воздухе так по-домашнему пахло холодным какао.


А ещё у Карбонада и Логана была сестра Зоя. Логан считал, что она слишком взрослая, хотя никогда этого не говорил, а Карбонад - что она слишком маленькая, хотя никогда этого не говорил. Между собой они тоже никогда не говорили о Зое, разве что так: "Зоя приезжала, выпила две чашки чая и уехала". Или: "Зоя просила передать, что заедет в среду". Правда, Зоя редко приезжала, и обычно к Карбонаду. Хотя братья ничего и не говорили, она чувствовала, что один из них считает её моложе, и ей было уютней рядом с ним - всегда уютней рядом с теми, кто ничего от вас не ждёт эдакого. Кроме того, после встречи с Логаном Зоя очень нервничала и постоянно смотрелась в зеркало - не появились ли на лице морщинки. Вдруг брат видит что-то, чего она не видит.
У Зои тоже была мечта. Она мечтала оказаться в такой стране, где, лёжа на траве, можно дотянуться руками до звёзд. С самого раннего детства она выдумывала эту страну: её жителей, её холмы и дома, дороги и восходы. Карбонад знал: если взгляд Зои немного сияет, её лучше не трогать - она продумывает свою страну.
У Зои тоже был дар. Люди, до которых она дотрагивалась, начинали сиять. Это было удивительное и красивое зрелище, хотя Зоя после этого тускнела и ходила несколько дней, словно чёрно-белая плёнка для фотоаппарата. Но улыбка её в эти дни становилась настоящей.
Зоя очень любила своих братьев, очень. С мягкой нежностью она относилась к Логану, хотя она знала, что в детстве он толкал её в грязь, за ухом у него родинка, иногда он врёт и считает её старше. Она его за это и любила, он был её младшим братом и она гордилась его умением ладить с людьми. "Видите? - говорила она тихо какой-нибудь девушке в толпе. - Какой он улыбчивый. Это у него от матери. Она всегда улыбалась. А его брат пошёл в отца." Но она никогда не говорила, что он её брат и никогда и ни за что его не хвалила. Логан и Зоя не понимали друг друга. Правда, они не ссорились, а просто словно говорили на разных языках. "Передай мне чай, пожалуйста", - говорил Логан. "Ах, - думала Зоя. - Он сказал "пожалуйста". Значит ли это, что он старается быть вежливым? А разве бывают вежливыми с семьёй? Значит, он не считает меня своей семьёй... Значит, я ему не нужна. Ну, конечно. Я же старая, как он думает. Но даже этого он не может сказать!" - и её носик вдруг краснел, словно она плакала, только слёз не было видно. Логан старался быть мягче с Зоей, но у него ничего не получалось. Возможно, потому что она думала, что настоящих друзей сближают настоящие эмоции. А она никогда не видела Логана в гневе. Да мало кто видел Логана в гневе. Логан мало кому был настоящим другом.
В то же время Карбонад и Зоя понимали друг друга с полуслова, а иногда даже и без слов совсем. Зоя рядом с ним много смеялась, размахивала руками, шутила - и вдруг становилась очень-очень похожей на Логана, каким он был в детстве. Карбонад знал, что нельзя ей этого говорить, но его глаза сами собой загорались, когда он видел Зою такой. Он немного скучал по тому Логану, каким тот был в детстве. Ведь тогда им не было нужды расходиться по разным домам. Зоя любила Карбонада за характер. "Он у тебя скачками", - говорила она. То, что Карбонад считал за достоинства, Зое казалось недостатками, зато она искренне любила в нём всё остальное. Ведь когда Карбонад забывал о том, чтобы выглядеть достойно, выглядеть лучше Логана, то он становился таким же прекрасным, как Логан, немного неуклюжим, очень молодым и радостным. Именно такого Карбонада Зоя на самом деле ценила. Карбонад и Зоя часто и подолгу говорили друг с другом на одни и те же темы, и расходились, смеясь, когда у них начинала гудеть голова, словно огромная бочка.

У Карбонада никогда не было телевизора. Когда они с Логаном были маленькими, телевизоры были не у всех. Логан всегда мечтал о том, что у них будет самый-самый большой телевизор, а вот Карбонаду телевизор казался крайне бесполезной вещью, которая отнимала время и зрение. Впрочем, читать он тоже не любил. Чтение отличалось от телевизора только одним - оно позволяло видеть предметы такими, какими их задумали, не указывая на них пальцем. Карбонад не очень любил выдуманные вещи в любом виде. Он предпочитал настоящие, а иллюзии - это было больше по части его брата и сестры. Если Карбонаду вдруг становилось скучно, он покупал на рынке черешню и ходил по полусонному парку, вглядываясь в брошенные машины и серые кусты сирени и ёлок. Иногда Логан просил взять его на такие прогулки, но Карбонад никогда не соглашался. Он знал, что если выйти с Логаном на улицу, ты по дороге растеряешь его с первым встреченным знакомым. Карбонада это раздражало, а раздражение - не лучшая замена скуке.
Ещё у Карбонада были друзья. Правда, их было мало, совсем не чета друзьям и знакомым Логана. В основном они были странные и мрачные. На них со всех сторон сыпались неприятности, и Карбонад, пытаясь помочь им, всегда представлял воду, текущую в решето. Или то, как ставят тазы и кастрюли под протекающую крышу: только поставил под ту дыру, как потекло в другом месте. Впрочем, это было именно то, чем Карбонад умел заниматься: врачевать сердца. Если человек был правильным, Карбонад вставал между ним и бедой и принимал удар на себя. Он знал Истинные слова, чтобы сращивать открытые раны на самой душе. Он достиг такой степени мастерства, что мог делать это даже молча.
Ещё он иногда рисовал свой цветок палочкой на песке или листьях канадского клёна. Рисунки выходили ужасными и кривыми, и Карбонад кидал листки в реку, а песок расшвыривал - чтобы, не дай бог, никто не увидел. Иногда Логан потом вылавливал эти листья из реки, улыбался и высушивал их - на память. Карбонад не знал. Он думал, что если Логан, который играет словами, как ребёнок солнечными зайчиками, увидит эти каракули, он засмеёт его.
У Карбонада были две знакомые, Девушка из Моря (которую все звали просто Мойра) и Люц, девушка без голоса. Правда, с Карбонадом она иногда говорила, но тихо-тихо, и её улыбка всё чаще становилась такой же, как и у него, но Карбонад не замечал этого. Иногда они сидели вместе с Мойрой и Люц на поваленном бревне у болот, слушали сверчков и играли в шарады. У Мойры было удивительное лицо - изменяющееся, красивое, полупрозрачное, словно море. Правда, слишком часто на нём было какое-то непонятное выражение. Карбонад был готов поклясться, что это презрение, но точно он не знал. Мойра когда-то однажды видела Логана, и он оставил на ней немного своего силуэта. Карбонад не любил, когда Мойра расспрашивала его о Логане, но она всё равно расспрашивала. Не могла не расспрашивать. Мойра и Люц жили в маленьком домике прямо у моря, выращивали семейные деревья из случайных знакомых, рассказывали друг другу оголяющие нервы истории на ночь о больных и умирающих людях и мило улыбались. Иногда Карбонаду было страшно и неуютно рядом с ними, но он всё равно оставался. Ему нравилось в них что-то. Возможно, то, что потом ему было, что вспомнить - эти диалоги на поваленном бревне, тихий стрёкот кузнечиков и горящие вдалеке огни города, стылая прохлада с болот и два тёмных силуэта рядом с ним - живые люди. В этой темноте жизнь, текущая в их телах, казалась пронзительной. А ещё, возможно, потому что он мог при случае сказать Логану, что тоже не сидел дома, а "отдыхал с друзьями". Это была его шестёрка, бьющая тузы Логана. Как Логан пытался произвести впечатление на окружающих, так Карбонад пытался произвести впечатление на Логана. В конце концов, они были братьями, и если бы они приложили ладони одна к другой, то увидели бы, что их линии судеб идут, проникая одна в другую, словно свитые в крепкую и страшную верёвку.
Впрочем, Карбонад об этом не знал. Он не планировал всю свою жизнь проводить с братом. Поэтому, может, он и набирал себе знакомых. Словно когда он наберёт себе их достаточно, для брата там не окажется места.
"Вот будет мне восемьдесят три, тогда-то мы и подведём итоги, тогда-то и окажется, что я куда лучше тебя", - думал Карбонад, не понимая, что подсознательно всё же продумывает, как они с братом будут мериться характерами и когда ему будет восемьдесят три. Что подсознательно он собирается всю свою жизнь отдать на то, чтобы в конце концов вместе подвести их общие итоги. Сделать свою жизнь лучше - ради брата.


Зоя любила волшебство. Её братьями были злой и добрый волшебник, для которых волшебство было частью каждого дня, а вот Зоя не умела ничего, разве что слышать мир таким, какой он есть, и поэтому она слушала волшебство - и записывала его в большой синий дневник белым карандашом. Ещё в этом дневнике она записывала всё, что придумывала за день - людей, события, слова, а иногда даже ёжиков. Больше всего ей нравилось писать про девушку с прохладными ладонями, которая носила самодельные платья и любила ночной город с большим колесом обозрения, но как только Зоя начинала писать об этой девушке, как из глаз её текли слёзы - и строчки выходили размытыми. У неё никогда не получалось писать об этой девушке больше недели чётко и разборчиво.
Кардамон походил на отца, Логан - на мать, а Зоя унаследовала внешность и нрав двух своих прабабок по обеим линиям. Даже её имя - Зоя - это имя носили они втроём, и иногда Зое казалось, что она проживает одновременно три жизни: жизнь сказительницы Зои, врачевательницы Зои - и обычной Зои, которую она каждый день видела в зеркале.
Иногда Зое казалось, что мир, который она так чутко умела слышать и вбирать в себя, переполняет её, не в силах выплеснуться в словах. Она, вроде, и хотела бы сказать Кардамону о чём-то, что произошло с ней за это время, что его не было, но этого было слишком много, и спутавшиеся слова оставались в ней. Тогда она начала шить из этих слов то, что она сама называла "заплатки". Это были маленькие истории о вечности и времени, о незнакомых и одновременно знакомых городах и людях, со смыслом и без. Эти заплатки она связывала между собой - и со временем сшила из них большое лоскутное одеяло. Она всегда брала его с собой, когда ходила на "кукурузный пикник" - пара книжек и лоскутное одеяло посреди бескрайних зарослей кукурузы. Логан всегда говорил, что когда-нибудь её лоскутное одеяло станет слишком большим и покроет всё кукурузное поле, словно море. Может быть, тогда Зоя успокоится. Но Зоя знала - она никогда не успокоится. Пока она может воспринимать мир, ей придётся шить свои заплатки.
Зоя любила читать. Как Кардамон любил настоящие вещи, как Логан любил телевизор, так Зоя любила читать. Иногда Кардамону казалось, что Зоя не слушает его, а смотрит на то, как двигаются его губы - выглядывает знакомые очертания букв в его по-разному сложенных губах. Её любовь к письменной речи была такой глубокой и неестественной, что Кардамон и Логан одинаково боялись её за это.
Постепенно то, что придумывала Зоя в своём синем дневнике, начинало лениво воплощаться в жизнь. Так медленно, что даже сама Зоя не замечала этого движения - а ведь это и было её волшебство, то, ради чего она дышала. Она творила судьбу тех, о ком писала, она дарила им желания и счастье, поднимала их с колен и улыбалась им сквозь сине-белые строчки. Правда, она так и не смогла оживить ту девушку с прохладными ладонями, что стояла на крыше и смотрела на исчезающий в небе фейерверк, и фигура этой девушки осталась шрамом над её левой бровью, невнятной, словно город в вечном тумане, словно короткие оборванные сообщения на синей ленте. Но что же поделать - она не могла не плакать, когда писала о ней, такими разными они были, и только смех их был одинаковым.
Кардамон дарил Зое покой, а Логан - печаль, радость или нежность. Из них обоих Зоя была самой цельной, и иногда Логан или Кардамон думали: "Ах, если бы мы могли жить так же отдельно, как Зоя, и приезжать только на выходные!" Даже Зоя время от времени обманывала себя настолько, что видела свою отдельную от братьев жизнь яркой и незамутнённой. Шутка ли - она занималась любимой работой, у неё было ровно столько друзей, сколько нужно, в клетке жила смешная зверушка, которую Зоя звала капибарой (хотя, конечно, это была не капибара), а если всё и было плохо, Зоя могла искать утешение не в людях, которые быстро устают, а в буквах, которые всегда были рады увидеть её. Но правда была в том, что без напряжённого голоса Логана, утверждающего, что он очень рад её видеть (Правда ли?), и смеющегося с ней и над ней Кардамона, Зоя не имела совершенно никакого значения. Она была знаком сложения между двумя числами. Конечно, можно было поставить её отдельно и молиться на неё, но на самом деле вся её суть становилась настоящей только когда она стояла между двух своих братьев, положив правую руку на плечо Кардамона, сжав левой рукой ладонь Логана. А знак равно и результат записывала их судьба - в самом-самом конце их истории.
Впрочем, до конца истории ещё далеко. )


Однажды Зоя и Карбонад сидели на широкой деревянной лавочке и болтали ногами. Рядом рос куст алых пионов, которые уже отцветали - и лепестки их падали в лужи.
- Вот такой будет моя возлюбленная, - сказал Карбонад и ткнул пальцем в лепестки пионов на воде. - Такая же красивая, как эти лепестки, такая же храбрая, как красный цвет, такая же нежная, как гладь воды с цветами на ней.
- Чудесно, - улыбнулась Зоя и записала это в свой сине-белый дневник. - Не забудь дать объявление в газету. Мол, ищу девушку с такими приметами...
- Я сказал это вслух, - напомнил Карбонад. - Значит, это уже наполовину правда.
- Истинные Слова, - улыбнулась Зоя. - Это всё равно, что сказать, что от тебя пахнет скошенной травой. Какой от этого прок? Слова не для того, чтобы становиться реальностью. Они сами уже реальность.
- А ты попробуй, - хмыкнул Карбонад. - Скажи.
- От тебя пахнет скошенной травой, - торжественно сказала Зоя. - Сухой и по-летнему белой. Она везде, эта трава. Ты рад?
- Вот увидишь, так и будет, - отмахнулся Карбонад. - Так всегда и бывает. Ты говоришь - и это появляется.
- Да, конечно, Логан, - сказала Зоя и прикусила губу.
Карбонад сильно побледнел и замер.
- Ой, прости, пожалуйста, Карбонад! - быстро заговорила Зоя. - Я не хотела тебя так назвать! Я просто подумала, что завтра мне встречаться с Логаном, и снова этот чай, и снова молчание, и...
Карбонад вытащил из рук Зои её дневник, вырвал две или три страницы из него и бросил в лужу. Теперь Зоя тоже побледнела. Так они и стояли друг против друга, бледные и молчащие, похожие, как никогда в жизни. Потом Зоя схватила свой дневник, а Карбонад - горсть лепестков пиона из воды, и они разошлись в разные стороны. Так они и шли в разные стороны половину дня, ни на секунду не сбавляя шаг. Потом одновременно остановились, и Зоя устало потёрла глаза.
На следующий день Карбонад пошёл к Мойре и Люц, и там увидел девушку, от которой слабо пахло пионами. У девушки были ясные глаза, пышные волосы и уверенная походка, и Карбонад с удовольствием говорил с ней.
- А почему Вы такой бледный? - спросила будущая возлюбленная Карбонада.
- Простыл, - ответил Карбонад. - Вчера было холодно.
В тот же момент Зоя ответила на вопрос Логана.
- Простыла, - сказала она, помешивая чай ложечкой. - Вчера было холодно. Передай, пожалуйста, сливки.
- Ты пьёшь чай со сливками? - удивился Логан.
- Да, - кивнула Зоя. - Так у него появляется тот самый вкус, как у озера в тумане. Нежный и всесильный.
И она не сказала, что этот вкус подсказала ей её девушка из дневника, та, что с прохладными руками. Ей не хотелось говорить. Логан понял это, и впервые с удивлением увидел, что сестра его прозрачная и хрупкая, словно хрустальная вазочка для конфет. Он взял её за руку, вывел на балкон, усадил на скамейку и сел рядом. Постепенно тепло солнца и свет самого Логана (настоящего, а не каким он был для всех) согрело Зою, и она встрепенулась, словно бабочка весенним утром.
- Логан, почему мы не ладим? - спросила она.
- Мы ладим, - улыбнулся её брат.
- Пожалуйста, прекрати это, - вздохнула Зоя. - Почему мы не ладим?
Логан помолчал. Зоя вздохнула и опустила голову ему на плечо.
- Потому что я плохой человек, - вдруг сказал Логан. - И я стараюсь оберегать мою семью от всего плохого.
- Дай твоей семье оберегать тебя от всего плохого, - улыбнулась Зоя. - А я поссорилась с Карбонадом.
- Господи, когда?! - в ужасе воскликнул Логан.
- Вчера, - сказала Зоя. Её было очень тепло, словно во сне или в книге. - Но какая разница.
- В смысле? - спросил Логан, который больше всего на свете боялся поссориться с Карбонадом.
- Мы идём и идём в разные стороны, - пробормотала Зоя. - А смысла в этом нет...
- Почему?
- Земля круглая, - ответила Зоя и заснула.
На следующий день Зоя шла по тропинке - и вдруг свернула направо. Там, за жёлтыми и рыжими домами, был детский двор, а в середине двора полянка, полная скошенной травы. В серединке этой полянки сидели Карбонад, Мойра, Люц и будущая возлюбленная Карбонада.
Зоя вдохнула запах травы - летний, тёплый, настоящий, посмотрела на Карбонада, прошла и села рядом с ними всеми. В этот момент с неба посыпались крупные капли "слепого" дождя - и все они, смеясь, кинулись прятаться под навес одного из домов.
Они вообще много смеялись тем летом.


У Логана было невероятное количество качеств, которые не нравились Карбонаду. Их было столько, что Зоя однажды со смехом начала составлять словарь этих качеств, но под сорок третье заскучала и отправила Карбонада за шоколадкой с черникой и гранатом.
Логан много врал и говорил, что никогда не врёт - и врать плохо. Логан слишком много говорил правильного, а поступал неправильно. Логан гадал на девушках, как на ромашке - вот этот лепесток он сегодня любил, а следующий не любил, и они никогда не повторялись. Логан часто не слышал, что ему говорили, а иногда у него появлялся зеркальный взгляд - сколько бы Карбонад ни бился тогда, Логан просто смотрел на него и не понимал, что ему говорят. Логан мог рассмеяться над тем, что причиняет боль, и выйти на улицу в грозу (хотя в грозу обычно выходила Зоя). Слишком много качеств. Карбонад вообще удивлялся, как эти качества не заставят его поскорее избавиться от Логана.
- Он ужасный, - вздыхал Карбонад, когда они с Зоей сидели на широкой деревянной скамейке и смотрели на играющих на каруселях детей. - Просто ужасный человек.
- Смотри не говори никому, - испуганно хмурилась Зоя.
- Так это же виииидно, - говорил Карбонад и прихлопывал в воздухе очередного комара.
- Никому это не видно, - качала головой Зоя. - Смотри, его ж никто и не видит толком, все это свечение его видят и слепнут.
Это была правда. Каждый, кто видел Логана, но не был частью их семьи, видел только сияющий силуэт Логана - и каждый с благоговением называл его "добрый волшебник" - и просил автограф и отпечаток его ботинка на мятом листке. Зоя всегда боялась, что Карбонад расскажет кому-то, что Логан на самом деле не такой, и тогда этот секрет уже не будет связывать их семью, и они распадутся, словно гусеница и веточка.
Логан не видел в Карбонаде ни одного плохого качества. Он приходил к тому, когда тот сидел на своём бревне и смотрел на поезда в тёплых сумерках, вдыхал запах росшего неподалёку чубушника, словно из прошлого до сладкой боли в сердце, рисовал носком кроссовки непонятные символы на земле и словно не видел ничего, а только чувствовал тепло Карбонада на своём плече. Даже когда он злился на Карбонада, он не переставал при этом внутри улыбаться ему, словно внутри дуэтом пели два голоса - чистой любви и чистой злости к брату. Единственное, что действительно заставляло его закусывать губы до крови, так, что приходилось сплёвывать кровавую слюну в реку, - это друзья Карбонада. Логан с удовольствием и изяществом легко склонял голову перед девушкой Карбонада, легко пахнущей пионами, но он действительно не понимал, почему Карбонад сидит иногда ночами с Люц и Мойрой на поваленном бревне и слушает сверчков. Чего же, чего Логан не может дать брату такого, чтобы тот вместо этих ненужных и глупых посиделок не отправлялся домой читать книгу с рыжей девочкой на фиолетовой обложке? Глаза Логана, когда он смотрел на Люц, внезапно становились бесцветными, и когда Люц говорила, что очень боится Логана, потому что его глаза смотрят в вечность, ей никто не верил - между тем, это была правда, только смотрел Логан так только на саму Люц. В то же время с мстительной радостью Логан наблюдал, как наливались красками и ожиданиями губы Мойры, когда Логан появлялся на горизонте. Но Карбонад старался не подпускать Логана к своим друзьям, так что всё, что мог сделать Логан - это, сидя рядом с братом на бревне, раз за разом представлять, как он хватает Карбонада за рукав и просит: "Ещё немного. Посиди ещё немного. Не ходи к ним. Смотри: вот я. Ну вот же я. Куда ты идёшь?"
Может, в глубине души Логан чувствовал, что Карбонад завёл себе не друзей, а "друзей вместо брата". Но внешне он никак не показывал, что его это задевает - и иногда он видел, что Карбонад из-за этого вздыхает украдкой.
К Зое Логан относился так же, как относился бы босоногий мальчишка к дорогой кукле. Он, пыхтя от усердия, рассматривал оборки на её платье, пытаясь понять, зачем она ему, как с ней обращаться - и куда её положить, в конце концов, чтобы случайно не испачкать, не уронить, не сломать в своих подвижных озорных играх. Он видел, что у Карбонада в руках эта кукла оживала и была счастлива; Логан обиженно сопел, притворялся Карбонадом при разговорах с ней, старался сделать хоть что-то, чтобы расшевелить её, но вместо этого делал только хуже, и они обычно допивали свой ледяной чай в таком же холодном молчании. Только однажды, когда он увидел сестру прозрачной, Логан вдруг ненадолго понял её и вдруг почувствовал себя взрослым и братом. Тогда он пытался согреть её, видя каждое биение её сердца через полупрозрачную кожу рёбер, и это было так просто и понятно, словно она была частью его самого. Но как только Зоя отогрелась, она снова стала непрозрачной и чужой, и Логану снова было неуютно и страшно рядом с ней. Он пытался вспомнить то чувство, когда он понял её, но воспоминания ускользали, словно ручьи после проливного дождя, и он снова чувствовал себя маленьким и потерявшимся рядом с ней, такой строгой, словно она всю жизнь смотрела на него сквозь очки и указку. Она никогда не показывала свою нежность к нему, боясь, что эта нежность, выплеснувшись, затопит его, а он, не видя и клочка этой нежности, терялся, не понимая, что это не каменная стена крепости, защищающей её от него, а настоящая огромная плотина, выстроенная, чтобы уберечь его. Только когда кто-то из них засыпал, второй по кривой нежной усмешке мог бы догадаться о том, как велико их стремление понравиться друг другу, но они спали всегда в разных домах и не знали этого.
Карбонад был злым волшебником. Логан был добрым волшебником. Зоя волшебником себя не считала. Они вместе писали друг о друге сказку, бесконечную, полушёпотом, свитую из вещей и слов, тяжёлых, как невысказанное. Сказку, которая казалось более настоящей, чем сама жизнь.

Карбонад и Зоя как-то вылезли из окон и пошли гулять ночью. Вокруг было тихо и сыро, и Карбонад даже попал ногой в глубокую лужу. Потом они сели на лавочку и стали смотреть на шоколадную Луну.
Карбонад что-то говорил, а Зоя смотрела на его профиль - и видела там два профиля: один - профиль маленького мальчика, который везде хвостиком ходил за Логаном, а второй - профиль совсем взрослого и не совсем знакомого ей мужчины, который готов защищать от всех девушку, пахнущую пионами. И Зое было ужасно грустно от этого, ведь на том, втором профиле, её имя было выписано летящим почерком, второпя, в промежутке между фраком с цветком в петлице под цвет букета невесты и покупкой детской присыпки. А ведь у неё самой был только один профиль, профиль веснушчатой девочки, которая везде бегает за своими братьями, и никак, никак не может за ними угнаться, как ни старается. И ей нравилось всегда играть с братьями в догонялки, ей казалось невозможным, что кто-то из них вырастет настолько, чтобы прекратить эту игру. Ведь без Логана и Карбонада она исчезала, словно фея, в которую перестали верить. Сколько уже раз она пыталась быть одна, но тупая боль в сердце выгоняла её на ночные проспекты - бежать от самой себя, бежать в страхе, задыхаясь, пока ноги не приводили её к порогу Логана или Карбонада. Братья никогда и ни о чём её не спрашивали, просто впускали, накидывали на плечи одеяло, совали в руки кружку горячего чая и садились рядом. А что будет, если они найдут себе кого-то другого, кого они будут оберегать и поить чаем? Ведь у каждого из них только одна нежность в сердце - и она неразделимая, цельная, бесконечная.
Вообще, с тех пор, как Зоя поругалась с Карбонадом, она стала думать о разных вещах, которые и не приходили раньше ей в голову. Вдруг, например, она стала обращать внимание на то, как относятся к ней Люц и Мойра. Вдруг на самом деле они не красят ногти в такой же цвет, как у неё, а просто хотят через неё подружиться с Карбонадом и Логаном? Вдруг она так много говорит Карбонаду, а тот сидит и думает о яичнице, которую готовит девушка, пахнущая пионами? И хочет только отвернуться и пойти домой, устал и замёрз, и совсем она ему не нужна. А Логан... А Логан так и вообще улыбается ей, потому что не может не улыбаться всем, кроме Карбонада. Когда-то Логан сказал ей что-то важное-важное по этому поводу, и Зое даже показалось, что он на секунду действительно разозлился, но всё, что она помнила - это его лицо и глаза, в которых сияло небо. Она пыталась вспомнить его чётче, чтобы прочитать слова по губам, но всё бесполезно.
Ничто больше не радовало Зою. Она так боялась к кому-то привязаться. что не замечала, что заматывалась в эту боязнь, словно в кокон, и уже почти не чувствовала тепло и биение сердца сидящего рядом Карбонада. Она даже бросила свой сине-белый дневник, и только сшивала свои тяжёлые заплатки крупными грубыми стежками, и это одеяло уже нельзя было накинуть на плечи, так оно кололо спину и жгло горячими слезами, что оставались внутри Зои.
Ей, вроде бы, и хотелось найти в отместку себе замену братьям - человека, сильного душой, как Карбонад, и с таким же смехом и небом в глазах, как у Логана, но она понимала - бесполезно. Она любила своих братьев в своих братьях, а не в чужих людях, и эта замена всего лишь отвлекла бы её от того, пусть и болезненного, счастья, которое Зоя получала, говоря с братьями.
И всё же... Это было больно. Было больно видеть два профиля Карбонада и не иметь возможности остановить его, слить эти профили в один - наивный в своей деловитости, сияющий, когда Карбонад смотрел на Логана или - иногда - на Зою. К сожалению, всё менялось.
- Что с тобой? - вдруг спросил Карбонад. - Тебе холодно?
- Нет, - сказала Зоя, не глядя на него.
- Ей не холодно, - сказал из темноты усталый голос. - Ей страшно. Мне тоже страшно.
Логан, шаркая ногами, прошёл к лавочке и сел рядом с Зоей так, что его тёплое плечо чуть-чуть касалось её ледяной руки.
- Какого чёрта тебя принесло сюда? - недовольно спросил Карбонад, хотя Зоя видела, что его сердце засияло сквозь рубашку. - И что это вдруг за вид?
- Ох, и не спрашивай, - хмыкнул Логан. - Тяжёлый день, тяжёлая неделя. До свадьбы заживёт.
Зоя осторожно посмотрела на Логана - и поняла, что он прочитал её абсолютно и полностью. Точнее просмотрел, как передачу в своём телевизоре. Чёрт! Она снова позволила себе стать слишком прозрачной.
- Всё хорошо, - тихо сказал Логан, глядя на шоколадную Луну. - Всё хорошо будет, Зоя. Не сомневайся. Ясно? Загадай это, когда увидишь на часах повторные цифры.
- Что - "это"? - спросила Зоя.
- Чтобы не было никого, кроме нас троих, - сказал Логан, и на секунду Зоя увидела его, увидела настоящего Логана, который до смерти боится, что от него все отвернутся, и что Карбонад, говоря с ним, думает о яичнице, которую готовит девушка, пахнущая пионами.
- Да в мире никого и нет, кроме нас троих, - недоумённо сказал Карбонад. - О чём вы говорите вообще, что за глупости?
Зоя и Логан рассмеялись - и смеялись до слёз. В ту ночь они так и просидели молча на скамейке до утра, а потом шли домой молча - и Зое было тепло и спокойно. И было абсолютно всё равно, как относятся к ней братья.
Ведь они здесь. Рядом.

Однажды Зоя сидела с Мойрой, Люц и девушкой, пахнущей пионами, на старой скамейке под навесом чужого подъезда. У неё замёрзли ноги и болели губы от смеха, а вокруг была сырая грязная ночь, но девушки сидели вокруг неё молча и слушали, что она говорит.
- Понимаете, - говорила Зоя. - Дело в том, что есть добро - это Логан, и я его не понимаю. Когда он говорит, я его не понимаю. Когда мы сидим друг напротив друга, мне хочется молчать. Есть зло - это Карбонад. Мы очень много говорим, мы слишком много говорим, мы сталкиваемся словами и плетём вместе сеть. А есть ещё что-то. Что-то за гранью добра и зла. Мне хочется назвать это что-то - Золли. Я назову его Золли, и дело в том, что это Золли - это я. Я ничего не чувствую в последнее время. Мне нужно принимать решение, мне нужно выбрать только одного из братьев, или им придётся разойтись... Кто-то из нас должен уйти, я чувствую это, но я - Золли, и я ничего не чувствую. Я только пью крепкий горький кофе, смотрю в окно, читаю цвета людей и читаю книжки-малышки с выбитыми глазами. И хожу по лужам. И стираю губы в кровь улыбками, которые адресую вам. В кровь, потому что не хочу улыбаться - и не привыкла ещё делать то, что не хочу делать. Сейчас по всему городу расцвела мальва, и мне больно смотреть на неё, и сегодня шестое июля, и асфальт такой горячий, а пока ещё не день, и вокруг нас темнота и тёплый дождь пузырями, и я не знаю, что мне делать. Словно меня две, и одна, спокойная, огромная, и она не слышит, как вторая кричит: "Не знаю, что делать, не знаю, что делать!!!" Что же мне делать? Как мне выбрать?
- А ты хочешь выбирать? - спросила девушка, пахнущая пионами. - Кстати, моё имя - не "Девушка, пахнущая пионами", не пиши так больше в своих заплатках. Я человек, я умею сидеть в кресле, протянув вперёд длинные ноги, у меня волосы сияют на солнце, у меня улыбка, как у Карбонада, и моё имя Дайра. Я настоящая.
- Я вижу, - улыбнулась Зоя и поморщилась от боли. - Я понимаю. Спасибо, Дайра. Я соскучилась по настоящим людям. Нет. Я не хочу выбирать. Я хочу исчезнуть, лишь бы братья были вместе. Но они не хотят быть вместе. Логан не может быть без тех, кто его окружает, а Карбонад не может простить Логану, что они не два Логана, а разные люди, и Карбонад не может быть своим братом. И я не знаю, кто из них прав.
- Я выбрала бы Карбонада, - сказала Люц. - Он высокий и ходит в плаще отца. Он может закрыть этим плащом - и тебе никогда не будет страшно ходить по улицам по ночам.
- Я бы выбрала Логана, - сказала Мойра. - Он улыбается так, что невозможно не улыбнуться в ответ, и ходит в плаще матери. Он может закрыть этим плащом - и тебе никогда не будет страшно чувствовать боль и тепло.
Зоя опустила голову. Дайра взяла её ледяные бледные руки в свои. Странное ощущение почти незнакомых горячих рук.
- А что ты чувствуешь, когда думаешь об этом выборе? - задала она единственно верный вопрос.
- Боль? - неуверенно ответила Зоя. - Я же сказала, я ничего не...
- Это не так, - покачала головой Дайра.
- Я чувствую... - сказала Зоя и запнулась. - Я чувствую...
- Что? - спросили девушки.
- Я чувствую тепло плеча Логана, - ответила Зоя и заплакала.

- Что ты делаешь? - спросила Мойра, подходя к Зое.
- Я пишу её, - улыбнулась Зоя. - Последнюю заплатку. Последнюю заплатку сказки о Карбонаде.
- Почему? - испугалась Мойра. В глазах Зои ей вдруг почудилось что-то сияюще-зеркальное, словно чужой мир.
- Я поняла, в чём мой дар, - ответила Зоя. - Я умею писать о людях их судьбу. Как я напишу, так всё и будет. Что бы я ни сделала. Чего бы ни захотела.
- И чего ты хочешь? - спросила Дайра.
- Я расскажу вам, - кивнула Зоя. - В своё время вы узнаете.
Карбонад в этот момент сидел на бревне и смотрел на поезда, рисовал прутиком на песке очертания своего цветка. И что-то вдруг заставило его обернуться. Но за его спиной никого не было.
В этот же момент Логан отвёл глаза от девушки с мальвой в волосах, и посмотрел в окно. За окном вместо вечера стало утро.
- Что происходит? - спросила Люц у Мойры. - Что с нами всеми происходит?
Мойра только покачала головой и молча посмотрела в светлое утреннее небо.
Братья, не сговариваясь, вечером пришли в дом Зои. Они посмотрели друг на друга и открыли дверь. На столе лежала сине-белая тетрадь Зои, было тихо, пустынно и сладко пахло чубушником и проточной водой из хрустального родника.
- Что случилось? - спросил Карбонад. - Логан, что...
Логан молча указал ему на тетрадь.
Там спокойным и ровным почерком было написано:
"...потом братья уехали искать свою судьбу. У каждого была своя дорога. Карбонад нашёл свой цветок, а Логан стал известен каждому человеку в мире, но остался тем самым Логаном, которого все так любили. Иногда они встречались и сидели рядом на том самом бревне. Их души были полными, и они были настоящими братьями друг другу. Несмотря на то, что рядом не было Зои, они научились ладить друг с другом и ценить друг друга - сильнее, чем когда бы то ни было. Потому что друзей и возлюбленных бывает много. А братья... Братья - это навсегда.
А Зоя исчезла из их жизни. Она вернулась туда, откуда вышла - в книги. Сейчас, когда вы читаете эти строки, она стоит на крыше с девушкой с прохладными ладонями. Они не говорят друг другу ни слова, только улыбаются ледяному ветру, хлещущему в их лица. Ведь всё, что нужно было Зое - это один-единственный человек, который остался бы рядом с ней насовсем. Человек, который смотрел бы с ней на ветер в городе, где всегда идут дожди. И её мечта исполнилась.
Всё так и было. Всё так и закончилось. Счастья вам, чая и серого свитера. Спасибо за внимание."
Логан посмотрел на Карбонада и улыбнулся, хотя они оба плакали. Братья кивнули друг другу, вышли на порог дома сестры и сели на крыльцо. Над ними горели огромные звёзды - большие-большие и сияющие. И, казалось, в мире нет и никогда не будет ничего, кроме их двоих - Логана и Карбонада.
- Логан...
- Карбонад...
Они замолчали.
- Ладно, говори первый.
- Говори ты.
- Не уходи, пожалуйста. Посиди ещё немного.
- Я хотел сказать то же самое.
Они сидели там и смотрели на звёзды, пока горизонт не начал светлеть.