Дядя Ваня. Александр Иванцов

 
     Дядю Ваню Поповкова привезли в психушку в белой горячке. Он все куда-то рвался, звал кого-то. Когда его, однорукого худого старика, прикручивали к кровати дюжие санитары, он кричал: «За Родину! За Сталина!». Мерещилась война, хоть и кануло сорок лет. Наверно, ему казалось, что он попал в плен, что вот схватили и ведут на расстрел.

     Ему поставили укол, вскоре он стих, забылся страшным сном. В небытии он пребывал двое суток. Очнулся как-то сразу, но понять ничего не мог. Кое-как его подняли под руку, отвели в туалет, умыли, втолковали, что он в сумасшедшем доме, покормили немного и уложили отдыхать. В третьем часу разбудили и повели ко врачу – Алевтине Степановне Куратовой, женщине сорока двух лет.

Встретила она его радушно, приветливо улыбаясь.

- Ну, как вы себя чувствуете? Как же вы, такой пожилой человек и допились до такого? Не стыдно?

     Дядя Ваня молчал, для него все было загадкой. Он вспомнил, что поехали с соседом, заядлым рыбаком Иваном Васильевичем Суртаевым, на рыбалку. Хорошо наловили рыбы, отметили там маленько.

     Куратова послушала его сердце, приставила стетоскоп к животу, тоже послушала, и зачем-то спросила, с ласковой улыбкой: «А вам не кажется, что у вас в животе кто-то разговаривает?».

Дядя Ваня молча наблюдал за ней. «С ума они тут все посходили, что ли?» - мелькнуло у него.

Алевтина Степановна что-то писала в истории болезни. Опять мило улыбаясь.

- Долго вы меня тут держать будете? – неуверенно спросил он.

- Вы алкоголик, вы – хронический алкоголик, вам совсем нельзя пить, вас надо лечить. Руку – не на войне ли потеряли? – На одном дыхании, все так же  улыбаясь, вымолвила она. - Но мы вам постараемся помочь, вы еще не совсем потерянный. Одеколон, политуру пьете?

Дядю Ваню от такого затрясло.

- У вас алкогольный психоз, пока пропишем вам «серу», чтобы вывести все шлаки, - не унималась она. – Санитар, проводите больного.

Вошел бельмастый санитар Коровин и с тупым взглядом мясника крепко ухватил дядю Ваню за пустой рукав пижамы, как будто тот сопротивлялся.

Бельмастого Коровина год назад самого привезли в белой горячке в психушку. Подлечили, он вшил «Торпеду» и остался работать санитаром. Скрипя зубами, терпел, не пил, но алкашей странно ненавидел, сумасшедших тоже. Когда никто не видел, он бил сумасшедших шваброй, алкашей не трогал, боялся мести. Это доставляло ему какую-то животную радость. Особо ему нравилось загонять больного в общий сортир и, прижав его к стенке, тыкать шваброй в лицо. В этом была вся его звериная суть. За год трезвой жизни он занялся предпринимательской деятельностью. Купил велосипед и, когда приезжал на работу, пристегивая прищепкой одну штанину, то не было его главней среди алкашей и тихо помешанных. Они с ужасом ждали появления Коровина.
     В свободное от дежурства время он ловил по городу бродячих собак и сдирал с них шкуры. Шил шапки и унты, лихо торгуя ими. На базаре его можно было видеть каждую субботу и воскресенье, в собачьем тулупе и собачьей шапке, с длинным мундштуком в зубах.

     Недели через две дядя Ваня совсем пришел в себя. После «выведения» шлаков из организма, когда отстегнулись ноги, и он пролежал несколько дней недвижимым. "Это пострашней Освенцима, - думал дядя Ваня, прогуливаясь вместе с сумасшедшими во дворе с шестиметровым сплошным забором, - застенки Куратовой". За ними было интересно наблюдать, они дружили, играли на гармошке, пели матерные частушки, смеялись, были задумчивы, жили своей тихой сумасшедшей жизнью, со своей тихой сумасшедшей любовью и тихими сумасшедшими планами.

Сашка Казазаев все время искал напарника ехать за золотом, только он знал – где клад. Он горстями пожирал у всех таблетки и ему не было плохо. Таким его привезли из армии.

Когда санитарам и медсестрам надоела эта тихая и размеренная жизнь сумасшедших, они давали им таблетки от Неусидчивости, и больные, как угорелые, начинали искать «пятый» угол. Наша медицина экспериментировала.

     «Так как же я сюда попал?» - все время думал дядя Ваня, перебирая память. Ответ пришел вместе с женой. В порыве загула, в белой горячке ему померещилась война – партизанский отряд. Как он, молодой пацан, встречает самолеты в тылу у противника, раскладывая три костра из сушняка, и поджигая их. Дядя Ваня выбежал из пятиэтажки, неся с собой охапку вещей: пиджаки, штаны, одеяла. Сбегал еще и еще – разложил все это на асфальте на три кучи, облил бензином и поджег.

… и сорок лет спустя, он встречал наши самолеты, воевал. О проклятая память, о проклятая война, о проклятый санитар Коровин…