Маскарадости - глава 1

 "ЛИЦО".

   Он не знал прошлого мира, однако не понимает и нынешнего. Ни людей, ни время, ни того, кто смог выдумать такое, затем набравшись смелости сотворить. Люди в свою очередь не понимали его: молчаливый, хмурый, глаз из-за того, что очень глубоко посажены, не разглядеть, лицо всегда всем напоминает кого-то другого и обязательно всяких негодяев. Люди давно ему надоели, он потерял к ним доверие. Все же иногда не мог он долго сдерживать эмоции… Каждый брошенный камень в его сторону, проглатывался его сознанием и оставался там покоиться. До поры…
    Бессонные ночи начали тревожить все чаще. Дабы обрести покой, он убежал на заброшенную станцию, название, которой никто не помнил. Подальше от всего человеческого, от разговоров. На той станции он оказался не первым, сбежавшим от суеты и своего «я». Бродяги, бедняки, криволицые… Мерно ступая между ними, пришлый человек, снова очутился в чужом мире для себя. Хотя тут всем было наплевать на всех, и это было главное.
    Он переживал слишком много эмоций, даже принадлежащих чужим людям. Вскоре они начали мешать, врываться в привычный для него устой мира, стали отбирать самое дорогое. Покой и мысли. Он не сдержался.
    Ночь не хотела дарить сон. Даже молитвы, которым научила когда-то мать, не помогали. Кошмар – вот единственный подарок. Никак не уснуть…
    Запахло смертью.
    Кровь на руках, кровь на одежде… Он лежал на полу. Рядом, прислонившись к стене спиной на него неестественно раскрыв глаза, глядел старик. Старый человек не дышал.
    Руки разбиты, нога болит, в голове шум, словно несколько людей истерично кричали…
    Что тут произошло?..
    Плачь… Чей то плачь был слышен в стороне. Женщина, склонившись над окровавленным трупом, роняла слезы, она теребила тело, пыталась, будто разбудить убитого. Он подошел к женщине, упав на колени.
    - Что тут произошло? – его рука осторожно тронула ее плечо.
    Она испугано уставилась на пришлого, точно перед ней стоял сам монстр. В этот момент он отчетливо рассмотрел ее лицо. Опухшие глаза, красное лицо, влажное от слез, еще одна слезинка скатилась по щеке к подбородку…
    - Убийца!! У-уби-ийца!! – заорала женщина на всю округу, отчаянно колотя слабыми кулачками по плечам, а затем попыталась задушить его.
    Пришлый человек отстранил истеричную женщину, пятясь от нее. Он еще ничего не понимал.
    - Ты. - она показала на него пальцем. – Как смеешь ты спрашивать? Оглянись, посмотри на дело рук своих! Сволочь!!
    Куда не посмотри – везде трупы. Даже своим слабым зрением,  человек отчетливо различал мертвые лица тех несчастных, когда-то сидевших у очага костра, что разговаривали, жили…
    Неужели это сделал он? Мужчина хотел было прикрыть свои глаза, только не видеть их лица. Две широкие ладони оказались полностью испачканы кровью. Руки просто по локоть в ней. Но как? Он же просто пытался заснуть, и, наверное, уснул… В памяти ничего не всплывало.
    Чья-то рука легла на его плечо, начала теребить с каждой секундой все сильнее и сильнее… 
    Пришлый обернулся.
    Перед ним стоял тот самый дед, что сидел у стены. Нет, он не выжил, он был мертв, голова, запрокинутая назад, бесхребетно болталась, глаза по-прежнему широко раскрыты, волосы растрепаны, рот широко разинут.            
     - Ты… - промычал старик. – Ты убил. Убийца.
    Кто-то еще в стороне бубнил себе под нос. Мужчина глянул в сторону. В другую.
    Все, все мертвецы поднимались на ноги, ворчали не разборчиво, тянулись к живому человеку. Вскоре вокруг поднялся гул неживых голосов. Они все до единого твердили:
    - Убийца, убийца, убийца, убийца, убийца, убийца… - голоса сливались в единый монотонный крик, повышающийся до высокого свиста.
    - Ааааааааа!!! – закрыв ладонями уши, единственный живой мужчина, упал на колени и испустил рев. Он неистово кричал во всю глотку, стараясь, наверное, перекричать эти голоса. 
    Поздно. Они пробрались в голову, стали бесноваться там, разносясь повторяющимся эхом. Не живые обитатели этой, всеми забытой станции, пытались разорвать человека на части. Мужчина запрокинул голову и узрел свет. Своды станции разошлись в стороны, как густые клубы тьмы от ярчайшего луча прожектора. Небо. Сверху стали падать капельки воды, прохладной, заживляющей все раны, гасящие боль не только телесную, но и в сердце.
    - Убийца… - сипело тело старика, засасывая воздух в горло. – Смерть… За смерть надо платить… Кровью! Ха!!!
    - Нет, старый мертвяк! – пришлый схватил деда за горло. – Я хочу жить!!!
    - А-оо-кххх… Про… снись. Молчун, проснись!.. Ты меня задушишь!...
    Лицо старца сменилось на другое, вокруг стояли живые люди, а просторная станция сузилась до крысиной норы. Грязные лица, испещренные шрамами, спутанные волосы, растрепанные бороды. Рука его сжимала шею одного из хозяев тех лиц. Он потупил взгляд, глядя сквозь все и вся.
     - Плесни на него еще! – говорили одни.
     Чьи-то руки трясли его, пытались разжать пальцы, сомкнутые на шее, кажется, знакомого человека.
     - Молчун, Молчун! Проснись! Ты снова кричал во сне.
     Тот, кого называли Молчуном, ослабил хватку, мужик  закашлял, держась за шею.
     Он смог вернуться в этот мир.
     - Очнулся?.. Хромой, ты как?..
     - Вставайте, вставайте скорее! Сейчас помещики заявятся. Бить будут! – пробегая между грязными рабами, возвещал молодой паренек, такой же грязный, но свободный.
    Молчун, подняв перед глазами свои руки, тупо уставился на цепь. Знакомые пятнадцать ржавых натирающих руки до мяса звеньев. 
    Зачем? Зачем? Зачем он вспомнил эту жизнь? Нет, скорее это неверный вопрос. Лучше так: Зачем эта жизнь вновь лезет к нему в голову?
    - Просыпайтесь! Помещики не довольны будут! – все мельтешил паренек.
    Таких называли белыми пятками. Таким разрешено свободно бегать и ходить без «напарника», к которому привязан толстым канатом или цепью любой раб. Все знают, как эти шестерки смогли заслужить такую привилегию. Не иначе как вылизывая пятки своим хозяевам – помещикам. Рабам же лучше гнить вместе с веревкой, нежели опуститься до белой пятки. 
    - Молчун, поднимайся. Опять ведь бить будут. – он был связан с этим истощенным постоянной работой человеком, прожившим добрую половину своей жизни в этой дыре. – Все молчишь. А мне вот руку сломали, до сих пор болит.
    Выглядел его «напарник» лет на сто: кожа да кости, облысевшая голова, постоянно трясущиеся руки, добрые, доверчивые глаза. Кощей – одно слово. Однако тот твердил о двадцати пяти. Врет, наверное. А если нет, то лучше не знать, что он пережил за эти двадцать пять. Особо дохлых связывали по трое. Но этот молчаливый здоровяк мог работать за троих, поэтому никто из помещиков не видел нужды привязывать третьего напарника.
     - Эх, Молчун… - печально вздохнул Кощей.
     - Так, стадо! Все спим, животы отлеживаем?! – раздался в стороне противный голос одного из тех самых помещиков, следивших за рабами. – А ты, пяточка, все носишься. Гляди, привяжу к ним, вот потеха будет, ха ха…

     Их вывели из норы на станцию. Многие уже забыли, как она и выглядит то. Да что говорить, большинство банально не видело света ярче, чем от фонарика охранника, поэтому жмурились. Закрыться руками могли не многие – цепи быстро притягивали вниз тощие руки.
     Построили в один ряд перед костром, грязных, босых, связанных измученных людей. Свора охраны верно отрабатывала свой кусок свинины, иные даже сверх плана трудились, сбивая с ног немного промедлившую пару. У костра сидел коренастый, бритоголовый мужик, которого невольники видели в первый раз. Румянец на щеках от жара костра, взгляд был направлен на огонь. Он только и делал, что поддерживал огонь да ворошил сгоревшие угли, толпа грязных рабов его не интересовала. Многие обитатели той станции, проходившие мимо, глядели на них с отвращением, просто плевали в их сторону или демонстративно зажимали нос.
     Ждать пришлось долго. Они бы успели разобрать вчерашний завал. Но вот показалось какое-то движение, охрана занервничала, костровой вскочил на ноги. В окружение телохранителей вышел главарь всех помещиков. Хмурое выражение лица говорили о плохом настроении начальника станции. Наскоро наброшенный на голый торс засаленный бушлат, спортивные штаны с оттопыренными коленками, давали явно понять, что он поднялся сегодня пораньше с мягкой постели – это еще хуже. Однако на голове все также была его счастливая шапка-ушанка, окаймленная пулеметной лентой с патронами.
     - Фу! Ну и воняет от них… - плюнул под ноги барин, как он любил себя называть. – Значит так, слушаем меня, стадо! Вы меня начали огорчать в последнее время, а я ой как не люблю этого. Последняя попытка сбежать от меня, истратила последние капли моего терпения. Теперь каждый из Вас получит на рожу клеймо. Благодарите своих не путевых дружков. Сволочи! Красота Вам, скотам, ни к чему. Чай не девки… Гы гы гы… - загоготал начальник, а его прихвостни дружно подхватили тупой смех. – Харэ, я сказал! Начинай…   
     - Подходи, по одному. – пригласил костровой к себе, делая манящий жест раскаленной кочергой, расплывшись в садистской улыбке. - Ща автограф писать буду. Ты! - он указал пальцем на выделяющегося среди всех рабов здорового мужика, который вопреки всему не чахнет, как это бывает со всеми, а наоборот здоровеет. – Да, я к тебе обращаюсь дылда. Будешь первым.
     Трое бравых охранников мигом скрутили скованного цепями и веревками Молчуна. Кощея подталкивал дубиной четвертый, все равно тому дорога за своим напарником. Они с трудом поставили на колени перед невысоким мужиком с раскаленным прутом, на конце которого был символ похожий на извивающегося червя.
     - Молчун, мне… страшно. – пропищал сзади напарник, похоже, что находился он в таком же положении.
    Двое старались держать Молчуна, когда как третий силился поднять к верху его лицо.
    - Как? Как тебя зовут? Ха, сейчас ты у меня заговоришь. Это я тебе обещаю.
    Лицо раба не изменилось, оно все так же оставалось каменным, словно не живым. А глаз и вовсе не разглядеть, даже при таком освещении, им удавалось скрываться в тени. Хотя, может, у него такие глаза были – черные как сажа?
     Красный прут остановился от правой щеки на какую-то ладонь, не больше. Жар раскаленного прута уже ощущался на грубой рабочей коже.
     - И кого-то он мне напоминает… Зуб даю, напоминает.
     Первые мгновения ничего не было: ни боли, ни страха, ни ярости. Этот отвратительный запах, жженой человеческой шкуры. Вот и вылез страх: лишь бы глаза не испортил. А теперь боль. Страшная, долгая, мучительно долгая. Коротышка специально медлил, он получал удовольствие, от своего «творения», как маленькие дети рисующие угольками на стенах. Наверное, и лицо у него такое же было.
     Он молчал, молчал… На станции стояла гробовая тишина – все смотрели на клеймление. Все слушали, как шипит кожа от прикосновения с раскаленным металлом. Все вдыхали тошнотворный запах. Кого-то из рабов начало тошнить на месте, другие и так обессиленные изнурительным трудом, падали как мешки на пол, потеряв сознание.
     Скрипя зубами – редким богатством – он терпел. Мышцы превратились в  камень, сведенные болью и напряжением они отказались подчиняться.
     - Еще одну… завитушку… - увлеченно бубнил костровой.
     Его слова раздражали и причиняли страдания больше, нежели кусок раскаленного металла.
     В какой-то момент Молчун потерялся, точно провалился в яму. На его место явился гнев, раскормленный причиняемыми страданиями до ярости, а затем ярость в корчах от своей же слабости скормила себя зверю, загнанному в темный угол, почти умирающему от голода и грызшему собственный хвост. До сей поры, зверь чах, потрясая костьми, зализывая тонкую лысеющую шкуру. Теперь. В этот момент он переродился. Старый издох, выбросив новое существо, более голодное и злое. Оно порвало все барьеры, оно утащило человека в свою черную яму, из которой вышло, и заполнило собой всю душу. Все сердце. Весь разум.
     Молчун почувствовал, что сильнее тех мокрых рук, пытающихся сдержать его. Они думают, что у них это хорошо удается. Лицо кострового явно проступило сквозь закрытые веки – оно корчилось от удовольствия.
     Он открыл глаза. Не боясь ничего, позабыв обо всем тот, кто был пару минут назад Молчуном, разбросал «живые путы», схватился за раскаленный прут, отстраняя в сторону от лица. Резкое движение и прут улетел в сторону. В миг, вскочив на ноги, левой вцепился в горло коротышке. Молчун, поднимая вверх дергающееся тело, задыхающегося кострового, увлеченно смотря в глаза, недавно такого смелого человека. Он трус, может только калечить и издеваться над беззащитными.
     Глаза, наполненные кровью, без нормальных человеческих зрачков, есть только мало заметные точечки, хищно впившиеся, как показалось всем без исключения, в самую душу своего мучителя.
     Для зверя, получившему власть над волей Молчуна, мир сузился до размера зрачков. Он мог и хотел видеть только жертву, свою жертву.
     - Что ты наделал?!! – выпалил Молчун прямо в лицо коротышке. – Посмотри!! Зачем ты это сделал?!!
     Другие помещики не заставили себя ждать. Кто-то запрыгнул на плечи, другой пытался освободить кострового и лупил дубинкой по рукам. Однако эта дылда, словно не чувствовала боли, будто бы ему это придавало сил. Жалкое дерево раскололось о каменное тело. Кто-то схватил раскаленный прут и ударил Молчуна по шее. Зверь упал на колено. Освободившийся из лап костровой повалился на пол без сознания. Остальные помещики разом накинулись на здоровяка, не давая ему хотя бы встать. Это всего лишь был человек, простой из плоти и крови. Простой человек. Им удалось сдержать на несколько секунд разъяренного раба и этих секунд хватило. Молодой охранник, подхвативший кочергу, замахнулся. Парень увидел его глаза, и ему стало страшно. Он, зажмурившись, ударил изо всех сил.
     Теперь зверь почувствовал боль, и это ощущение оказалось последним.

     - Ты это… Смотри не трогай его, а то задушит. Или чего похужее сделает...
     Слова. Опять слова – значит он снова рядом с людьми. И почему когда рядом люди каждый раз появляется боль? В памяти стерлись те мгновения, когда не было вообще боли. Казалось невозможным пробуждаться без боли, ходить прямо не хромая, дышать полной грудью, и засыпать не под колыбельную все той же боли. Люди приносят ее. Это он знал давно и если недавно пытался с собой поспорить, то сейчас – однозначно. Даже не хочется открывать веки, не хочется увидеть вновь мрак, тоннели, грязь, кровь, лица. Хочется открыть глаза и увидеть свет, яркий свет, как во снах. Надо наверх к свету. К свободе.
     Свобода – как же прекрасно звучит это слово. Конечно, он не один видит главный смысл этого слова. Большинство рабов может многое рассказать, что он именно видит в слове свобода. Для Молчуна это слово не звучало, оно являлось, вспыхивало в глазах ярким теплым светом. Оно было, как глоток свежей, прохладной и прозрачной воды. Свобода имела и не знакомое ощущение, которое Молчун мечтал опробовать – свежий воздух. Хотя представить воздух без пыли, мерзкой вони и дыма, тоже, что представить полное отсутствие его.
      - Гляди, задвигалси.
      - Очнулся?
      - Быстрей-быстрей…
      Что-то колючее дотронулось до его руки, но это слабое прикосновение осталось незамеченным. Что такое тот укол против горящей кожи на лице. Клеймо. Ему казалось, что горящий отпечаток расползается по всему лицу, рисует непонятные узоры, извивается, точно червь. Но сбросить этого червя Молчун не хотел. Он ничего сейчас не хотел. Однако один маленький вопрос назойливо крутился вокруг него крылатым тараканом. Зачем? Зачем оно снова пришло? Ведь, как считал он, это давно погибло. Оно же могло найти его в этом месте. Там где он теперь доживал, не было людей. Да, рабы и помещики, но не люди. Единственное место, где он мог остаться наедине с собой. Со своими мыслями – то чего он мечтал почти всю жизнь – и одновременно самое отвратительное, грязное место на земле не помогло. Он радовался, когда почувствовал внутри себя свободу. Он слышал, как оно воет от боли, как оно мучается и погибает. Оно ушло, не вытерпев, а Молчун терпел и получил в награду то, чего хотел. Одиночества. Недолго.
      Оно вернулось. Оно вновь потребует крови. Оно будет командовать им, будет… убивать. Потому что сильнее.
      Есть последний шанс – убежать наверх к свету. К свободе. Там зверь не достанет.
      - Молчун, харэ дрыхнуть! Мы же не железные такую тушу таскать.
      - Я щас сдохну...
      - Если кто упадет, то не встанет вообще. Пшли быстрее, стремно тут. 
      Его тащили на носилках, бряцая цепями, четыре раба. Еще впереди шли двое. Вокруг было привычно темно, можно даже сказать черно. Только два пятна невесело уткнулись в спины. Охрана всегда идет следом и направляет луч тебе в спину, дабы не потерять рабов. И зачастую, не потому что кто-то может побежать, по крайней мере, сам. Дорогу же освещать черни не требовалось – пусть привыкают к темноте.
      - Эй, чего это он ворочается?! – осветил, пробующего приподняться Молчуна, первый охранник. – Скидывай его, нече валятся!
      - А ты слышал, че эта полумутатина вытворила вчера? – тихо сказал второй. – Давай отойдем на пару шагов, а?
      - Слышал… - ответил первый, тоже, почему то шепотом, а потом его луч задергался. – Делай как я… Целься на того…
      Потом он шел, таща весь хлам на себе, заменяющий рабам инструменты.
      Кощей плелся, как обычно позади. У него тоже было клеймо. У всех, кто, обернувшись, попадал под луч света охраны, Молчун отмечал такой же уродливый ожог на щеке, отдаленно напоминающий букву «S». Однако, как шепнул его напарник, он не мог похвастаться точно таким же.
      - Ну ты и дурак. – Кощей неизменно все что-то тараторил, рассчитывая на уши Молчуна.
      Только теперь напарник не тянул цепь, – он все время не поспевал, наверное из-за своей худобы и бессилия, а может, и потому что у него самая короткая цепь на ногах – напротив он старался догнать. И не просто догнать, но и сказать. Почему-то пока стеснялся… И начинал издалека. В почем, как всегда.
      - Чем ты вообще думал. Потом знаешь, как этих «червячков» прижигали… Будте-здрасьте. Конечно не как у тэбя…
      - Все на тебя теперь зуб точат. Конечно, и раньше недолюбливали, но теперь… хужее.
      Через десяток шагов, пыл болтуна поубавился, он начал делать паузы, что бы сделать несколько быстрых глотков воздуха. Он уставал. Скоро цепи натянутся и станут натирать ноги. А ведь надо будет быстро бежать, очень быстро. Как от пуль, так и от когтей. Молчун прислонил ладони к своей груди – и почувствовал, как сердце отвечает ему. Оно, точно вырывалось из груди к мечте…
      Нет, выход только один…
      - А помещики... еще хуже озверели… Ух… Опять не дали еды и… А нас… погнали на каторгу… и еще многих… Вот так…
      Не останавливаясь, Молчун оглянулся и шепнул своему напарнику:
      - Ты потом все поймешь.
      Кощей с тех пор и замолчал, лишь тихо сопел, стараясь поспеть.
      Их вели к «огрызку» - самодельному тоннелю. Точнее, не доделанному тоннелю. Как обычно послали первых рабов, затем через несколько секунд показались дрожащие лучи фонарей. Все они сразу забывают о рабах, стоит зайти в густую темноту. Без сомнения все они побегут прочь, спасая свои шкуры, тратя патроны на чью-нибудь тень, показавшуюся подозрительной, и заодно в невольников. Охрана собрана из всякого сброда, тупых животных, которых не жалко потерять. И таких же работников. Каторга – лучшие рабочие места для тех, кто хочет попытать судьбу. Даже появилось поверье, мол, если все вернуться невредимыми, значит быть большой беде. К счастью, верующих в эти придуманные ими же сказками, не было еще такого, что бы какой-нибудь отряд вернулся без потерь. Желудки у здешних тварей вечно пусты.
      Кому нужны эти «огрызки»? Помещикам, конечно же. А вот зачем? Похоже, они сами до конца не знали.
      Каторга – его единственный шанс вырваться к свету. Это его билет, выданный, отнюдь не судьбой, а им же самому себе. Это был его план. Безнадежный, но все же, заставляющий сердце биться все чаще и чаще с каждым шагом.
      Смертью уже просто смердело, не спасали повязки. Вот оно. Темная дыра. Могила, которую роешь своими руками.
      - Че встали! По одному вперед!
      Тьма выдохнула на людей холодом, пробирающим до костей. Отовсюду стал доноситься шорох, недовольное шипение и даже насмешливый клекот.
      - Большой, вперед. – дрожащим голосом сказал один из отморозков.
      Теперь его обозвали Большим. Странные эти люди, вечно пытаются по-своему обозвать все их окружающее. Да и скорее не окружающее, потому как это человек влез в природу со своими законами. Не привыкли они принимать должное, привыкли подчинять.
      Молчун шагнул в это черное пятно и пропал в нем, лишь цепи торчат. Кощей начал, было, пятится, крутить головой, мол, нет не пойду ни за какую свободу, однако раб должен слушаться – его толкнули свои же, стоило тем напомнить про оружие.
      Вытянуть вперед руки не хватало сил, поэтому зажмурившись и надеясь на свою удачу, он засеменил вглубь «огрызка».
      - Стоять. – тихо приказал охранник, где-то далеко позади. – Пусть эти еще продут. Да не свети ты. Тихо, слушай.
      - Молчун… – еле слышно, почти про себя позвал Кощей. – Ты… где.
      Никто не ответил.
      Почему цепи не кончаются? Ему казалось, что все вокруг еще больше сузилось, цепи уходят далеко вперед, вокруг не стены, но стены из живых туш монстров, обнюхивающих его. Он еще больше зажмурил веки. Он почти шагал на месте, боялся оторвать ступни, от пола. Крупная дрожь колотила все тело, мешая вздохнуть. Дышать пришлось через сломанный нос, свистя им точно чайник. Что-то холодное и мокрое дотрагивалось до его тела. Кощей не мог даже и подумать, что это капли пота стекали. Ему виделись мерзкие существа, длинными языками пробующие на вкус человека на вкус. наткнулся на какой-то выступ, потерял равновесие и полетел вперед. Но так и не упал – одно из мерзких существ подхватило тощее тело напарника Молчуна, сжимая его своими объятиями, лишая возможности вздохнуть. Кощей чувствовал дыхание монстра на собственной шкуре.
      - Ты долго идешь. – сказал Большой, помогая своему напарнику встать на  ноги. – И смотри…
      Молчун всунул в руки кусок железной трубы, еще не привыкшему к темноте напарнику. И двинулся вперед. Последнее его напарник узнал по натянувшимся цепям…
      Два луча наконец-таки показались в другом конце «огрызка». Молчун удивился, как не далеко он продвинулся. Клещи затянули своей паутиной весь путь. От Кощея толку не много. А душа она так и рвется. Липкая материя не поддавалась, постоянно норовила вырвать из рук ржавый кусок трубы – единственный инструмент, который доверяется в руки невольникам. Это была настоящая борьба с тьмой, он пробивался к свету, однако тьма отказывалась упускать его, она сгущалась, обвивалась вокруг шеи, превращалась в монолитную стену. Удар, еще удар, еще… Стена появлялась вновь и вновь. Никто не желал сдаваться в этом поединке. Слабый свет попытался прорваться чуть вперед, но быстро убежал назад, побоявшись. Фонари тоже пробивали черную материю и с таким же трудом.
      Когда же? Когда появиться свет?
      Он с нетерпением ждал, когда после очередного удара, сокрушающего черную стену, появится свет.
      Когда же…

      Охранник, что стоял с трехствольным ружьем, направил луч фонаря на часы – ровно час рабы пробивались сквозь паутины клопов. Медленно. Большому и его хилому напарнику сегодня безумно везло.
      - Похоже, эта парочка своим видом распугала всех мутантов… хи… - пошутил охранник, крутящий в руке самодельный пистолет.
      - Точно.
      «Большой что-то и впрямь разошелся. – глядя вдаль самодельного тоннеля, думал охранник. - Стучит трубой, как сумасшедший. Вот полумутатина, живет и процветает. Хоть на сколько-нибудь продолбят этот проклятый огрызок».   
      Первый опять посветил на часы – всего прошло четыре минуты.
      - Да чего ты дергаешься?
      - Да, стремно тут. Скорей бы отвалить отсюда. – охранник поежился. – Не ровен час, как твари придут на ужин.
      Второй ободряюще похлопал по плечу своего друга.
      - Не боись! Если первых не сожрали, значит, сожрут последних. А правильное место мы всегда найдем.
      - Хм, и как ты можешь верить в эти приметы? – шепнул почти на ухо тот, что с ружьем, озираясь по сторонам, боясь быть услышанным.
      - Это уже не примета. – его друг помахал перед ним пистолетом.
      - Ага. Талисман…
      - Да, и я в него верю. Ствол и у тебя есть. Я так думаю, что тварям больше по вкусу станутся эти с трубами, а не…
      - Тихо. – перебил его первый, подняв оружие. – Слышишь…
      Один только испуганный вид друга мог заставить палить во все стороны. Фонари мало чем помогали, даже скорее мешали, сужая обзор до этого желтого пятнышка. Сумасшедший раб, долбил стену с частотой пулемета. Его тяжелые удары выламывали целые куски, будь то мягкая почва или камень. Другие просто гладили, но не били.
      - Ничего, вроде бы.
      - Да, нет. Вот опять, слышишь.
      Только гулкие удары трубы.
      - Эй, ты, затихни там! – крикнул Молчуну второй, однако тот и не подумал останавливаться. – Я кому говорю, придурок!
      - НЕЕТ!!! – зарычал молчун.
      Удары стихли.
      - Эй, а он вроде не должен говорить. Он же Молчун.
      Другой только пожал плечами, глядя в удивленные глаза своего друга. Он улыбнулся и его фонарь взорвался у него в руках. Его рука дернулась, раздался выстрел.
      Тишина.
      Прошло несколько секунд ожидания.
      
      Молчун даже и не ожидал, что попадет в фонарь охранника. Он опять сорвался. Они не хотели, что бы он увидел свет. Пытались помешать. Что-то все время бубнили, кричали. Молчун уходил вперед, преодолевая сгущающуюся тьму, паутины, камни, землю. Они нагоняли, как бы быстро он не прорывался вперед, они были рядом, отставая лишь на шаг. Их желтые лучи обжигали кожу. Смех, вырывающийся из их пасти, разносился эхом повсюду. Смеялись над Молчуном, над его упрямством, над его глупой надеждой вырваться, над его провалившимся планом. Монстры не пришли. Твари подземные также хотели посмеяться над человеком-рабом. Они все мешали.
     Большой со злостью кинул еще один камень, размером с его кулачище.
     - Кто это сделал, скоты! – теперь единственный луч осветил стоящую могучую фигуру Молчуна. – На колени! Сейчас заставлю вырезать на собственной шкуре «простите, пожалуйста»!
     Второй, извергая проклятия и угрозы, приближался к невольникам, первый оставался на месте, освещая Большого. Другие рабы и Кощей, в том числе быстро попадали на колени, уже закрывая голову руками. Лишь он один только опустил голову, потому что свет щипал глаза.
     - Молчун, что ты натворил. – шипели на него невольники. – Он же нас всех порежет, ааа…
     Большой не двигался. Он не слышал никого, кроме своего внутреннего голоса. Зверь опять пробудился.
     Охранник не дошел каких-то двух шагов до стоящего раба. От него несло за километр страхом, но его гордыня побеждала первое, поэтому остановился на двух шагах. Даже оружие не придавало ему уверенности. Его друг мо похвастаться лишь неуверенным переминанием с ноги на ногу.
     Молчун тяжело дышал, как-то отрывисто, будто не хотел вдыхать этот воздух. Когда он поднял голову, глаза оставались сильно зажмуренными. Свет по-прежнему причинял боль, и невольник не желал впускать это чувство. Когда видишь желтый свет – приходят помещики и делают больно. Молчун не боялся ее и помещикам это не нравилось. Им нравилось видеть, как человек страдает. Раб боялся разбудить светом зверя.
     - Ну что, крысы, просите…
     - Тихо. – сказал Молчун. – Ты слышишь это? Я тоже нет… Я это чую. Они здесь… Я приветствую их. Ты меня боишься?.. – раб втянул медленно носом воздух, набрав полную грудь, задержал дыхание и улыбнулся. – Да.
     Молчун распахнул веки. Тут луч фонаря дрогнул, тьма ухватила на мгновение тело Большого, однако свет быстро прогнал его. Теперь его улыбка стала звериным оскалом, мышцы напряглись, тело было готово к прыжка.
      «Я приветствую тебя…» - сказало чье-то эхо.
      Фонарик первого охранника потух. Даже крика не было слышно. Только удар металлического корпуса о твердый грунт да звон разбившегося стекла. Темнота с радостью поглотила брошенные желтым светом тела. Раздался выстрел, пламя его осветился мимолетный миг: Молчун стоял перед вторым охранником, сжимая тому горло своей огромной лапищей, Кощей лежал у ног в жалкой позе. Тьма не пыталась сдаваться, она снова набросилась, закрывая собой все, до чего дотянулась.
      Еще выстрел. Тело охранника поднято над землей, рука с пистолетом направлена в сторону. Здоровая ладонь невольника держала крепко. Под пальцами его слышался хруст костей охранника. И опять все скрылось. Хруст позвонков  и злобный рык, редкий лязг цепей, да плачь какого-то раба – вот и все.
      Вот и все. Молчун отбросил тело в сторону, точно кусок мяса и упал на колени. Две широкие мозолистые ладони, испачканные в грязи, закрыли изуродованное шрамами лицо. Кощей одним глазом, таясь, наблюдал за большим невольником. Он боялся, что Молчун его поймает, поэтому держал наготове ладошки, что бы прикрыться в случае чего. Всякий раз, как тело его напарника содрогалось, прятался, закрываясь руками, а затем, подождав несколько мгновений, идя на поводу у собственного любопытства, опять подсматривал сквозь пальцы.
      - Что ты наделал?! – разрезал своим воплем невольник, напарник которого плакал. – Теперь помещики скормят нас собакам! Все страдания из-за тебя!
      - Свобода… - промычал Большой.
      - Что?! Что ты сказал?!
      - Свобода. Я сказал свобода.
      Лязгнув цепями, Молчун протянул руку в сторону. Ухватив за ногу труп охранника, рывком подтянул к себе, словно то был мешок с инструментами.
      - Какая свобода?! Что ты несешь?! Псих, урод!
      Выстрел заставил вздрогнуть всех. Даже плакса заткнулся. Кощей же, не смог отреагировать и только потому  видел, как отлетает кусок звена, связывающий их, делающий их напарниками. Прежде, чем прозвучал второй, худой напарник закрылся, ничего не желая больше видеть.
      - Монстры уже здесь. – выворачивая карманы, монотонно произнес Молчун. - Второй охранник пошел им на корм и похоже этого будет мало.
      - Чтоб они тебя первого сожрали. Может тебя им хватит.
      - Это Ваш шанс. Делайте что хотите. Я сам по себе.
      Натянув кирзовые сапоги, Большой невольник протянул Кощею пистолет. Тот все лежал, сжавшись, дрожа всем телом. Тогда он положил оружие рядом. Стянув с трупа черную шинель, накинул ее на себя, затянул широкий ремень. Один рукав был оторван, кое-где были дыры – это самое лучшая одежда за последние шесть лет. Тьма даже не могла скрыть этих вещей.
      - Прости. Я не вернусь. – произнес Большой и загрохотал новыми сапогами.

      Молчун ушел.
      Рабы слушали удаляющиеся шаги, сохраняя гробовое молчание. Казалось, что кто-то еще стоит рядом с ними и провожает решительного человека. Может, даже махал ему рукой.
      - Молчун ушел. – произнес удивленно Кощей.
      - Ну и что нам дальше делать, а? – спросил Плакса.
      - Не знаю… Кормить мутантов, наверное. - Кощей нащупал рукой рукоять пистолета и подтащил к себе.