Маскарадости - глава 2

  "СВЕТ и ЗВЕРЬ".


     Молчун не верил. Он шел вперед один, неуклюже грохоча неудобными сапогами. Ступал свободный, сам по себе, без охраны, без напарника. Цепи разорваны. Но он не верил. Не верил своим глазам, поэтому держал перед собой руки, как слепой. Не верил, что это он идет. Одежда чужая, сапоги тоже не его, может он и не он вовсе. Это же ведь сон, просто очередной кошмар.
     Большой невольник, бывший невольник, остановился. Нет не сразу, несколько неуверенных шагов его ноги сделали.
     Сомнение.   
     Куда же его эти проклятые сапоги тянут? Зачем? Молчун быстро глянул на ладони – темно, не видно. С глазами у него было плохо. Глаза и при свете-то подводили своего хозяина, улавливая лишь движения и, как нередко оказывалось, очень поздно. Поэтому это было его слабостью. Тогда Большой принюхался к рукам и даже лизнул их – грязь, пот, но не кровь. За что же уцепиться? Где реальность, а где кошмар? Оглянувшись, он ничего не заметил. Нигде и ничего.
      Впереди, буквально в четырех шагах  от него что-то двигалось. Верно, кошмар. Оно копошилось, склонившись над чем-то, издавая довольное урчание, громко причмокивая. Молчун, сделал два осторожных шага. Потеряв равновесие, чуть не упал из-за сапог, наделав шуму. Существо по-прежнему занималось своим делом, не отвлекаясь ни на что. Это было страшное существо, один из тех мутантов, обитающих в самых темных уголках. Страшилка, которою все знают с самого детства.
       Это точно сон.
       Отступая назад, он наткнулся на что-то и, теперь не удержавшись на своих двоих, грохнулся на твердую землю спиной.
       Человек тяжело выдохнул. Снова боль. Под руку попался странный предмет. Тяжелый, одновременно из дерева и холодного металла – ружье охранника. Деревянная ручка еще помнила тепло ладони.
        Молчун поднялся, аккуратно потрогал затылок и, чуть дотронувшись до мокрых волос, шипя, отдернул тут же. Неожиданно для себя произнес громко вслух:
        - Добро пожаловать в реальность. – да, теперь его пальцы были в крови.
        Так это не сон.
        Человек, повесив на плечо ружье, снова двинулся вперед, с тем же стремлением, с каким рвался прежде. Без сомнений.
        Монстр, поднял от трупа морду, принюхался вслед уходящему человеку. Зарычал, обнажая зубы. В два прыжка нагнал наглого двуного, а третий был особенный, решающий. Прыжок хищника, отличающий настоящего охотника от других уродов. Для монстра это ничего не значит, слова для него не лучше пустого звука. Мутант жаждал крови. Единственное, что зверь понял, по-настоящему понял и даже верил – крови никогда не может быть много. И сейчас можно будет набить брюхо.
        Нет, врет все же животное чувство. Ничего нет дороже для любого хищника, чем эти мгновения решающего прыжка. Это главное, а все остальное лишь вторично. Хищник…
        Зверь наткнулся на твердый кулак человека. Удар был силен. Кости и клыки не выдержали. Еще миг и мутант беспомощно валялся брюхом вверх. Молчун обрушил еще один удар кулаком на мутанта, потом с размаху пнул сапогом – в этом они хоть пригодились. Тварь притихла. Она еще оставалась жива, но теперь это был не хищник.
      
        Теперь он бежал, помогал себе руками, отталкиваясь от стен. Мутанты чуяли нечто, сокрытое в нем, однако чуяли и человека – добычу. А Молчун чувствовал, что они были сильнее.
        Ноги стали тяжелее, сапоги шаркали по земле. Воздуха не хватало, даже глубокие вдохи не помогали насытиться им. Пыль и вонь еще больше удушали. Теперь Молчун помогал себе руками, хватался за шершавую стену пещеры и рывком проталкивал свое тело вперед. Пальцы легко впивались в сырую землю. Эту пещеру проточили мутанты своими зубами, грунт пропитался их липкими слюнями. Чужая шинель тянула назад, к своему хозяину, она придавливала Большого, заставляя пасть на колени. Упрямство заставляло делать все новый и новый шаг вперед. В легкие начала лезть всякая дрянь вместо воздуха. Молчун прислонился спиной к стене, откашливаясь. Вытерев рот сохранившимся рукавом, он прикрыл лицо тряпкой, завязав концы на затылке, надеясь, что она защитит хоть немного. Рана на затылке дала о себе знать.
       Еще пара больших вдохов, дабы набраться сил. И еще один… Ну и еще, последний.
       Он оттолкнулся и, искренне веря, что у него появились новые силы, помчался вперед. Сапоги, словно сами несли его. Бежать, почему-то слало легче. Под импровизированной маской появилась улыбка – ничто не помешает ему найти свободу. Ничто и никто. Проход сужался , он мог отталкиваться обеими руками, с быстротой своих сапог. Снизу доносился странный сухой треск, как от хвороста. Может, монстры делают такие подстилки из палок?
       Шинель же, как и сапоги, встала на стороне этого человека, ныне тянув вперед, за шкирку. Он летел на черных крыльях, развевающихся в темноте. Именно так он себя представлял. Свободным человеком, подхваченным призраком, который нес его к свету. Мягкому и согревающему, нежному свету.
       Улыбка непроизвольно стала шире, почему-то лицо пронзила боль, однако это всего лишь малая плата. Он стал помогать призраку, сильнее отталкиваясь ногами и руками. Он даже затаивал дыхание.
       В какой-то миг призрак устало упал на его плечи.
       Крылья сложились.
       Палок под ногами стало еще больше, они, словно специально мешали человеку, стараясь повалить его. Им это удавалось. Похоже, это были вовсе никакие не палки, а кости. Меньше всего хотелось считать их человеческими. Однако в голове рождались образы мертвецов, тянущих костлявые пальцы к его ногам.
       Пещера уменьшилась еще больше. Молчун полз, преодолевая нескончаемое кладбище, отбиваясь от скелетов и свирепых крыс. Стены давили на грудь. Но он понимал, что вовсе не ползет, а взбирается наверх. Все вновь повернулось против него: кости земля… Однако шинель, то есть призрак по-прежнему верно сидел на плечах и незримо помогал ему. Молчун, стиснув зубы, сделал рывок, еще один – он не мог упасть, ведь призрак не поймет. Тело застревало, нора становилась извилистой, как червь. И Большой, тоже уподобившись тому червю, пробивался сквозь землю.
       Страшно. Он совсем застрял. Вот если избавится от… Нет, он прогнал эту мысль сразу. Нельзя. Пальцы впиваются во тьму. Такую мягкую, как мясо свиньи. Молчун вырывал большие куски плоти, не пропускающей его черноты.
       Вдруг где-то впереди появился светлячок. Крошечный такой. Казалось, до него  сотня тысяч шагов. Числам беглый раб знал цену, это был не пустое эхо, ведь за каждым числом стоит удар резиновым шлангом.
       Земля осыпалась, утянув ружье с плеч и чуть не сбросив Большого. И вот он…
       Свет.
       Свет ворвался в нору, пробивая путь человеку, протягивая свои нежные руки, что бы подхватить Молчуна и вырвать из лап тьмы, как своего детеныша. Кое-как размахивая руками, он выкарабкался из дыры. Весь черный от грязи, земли, крови и слюней мутантов – в общем, такой же, как и был. Но свободный и радостный. Поднявшись, он гордо выпрямил спину - Большой готовился встретиться со свободой. И радовался он больше свободе от самого себя. От зверя.  Рабы, помещики, тоннели – все не главное, находящееся где-то снаружи его мира, за бортом, как любила говорить мама, его корабля. Зверь же был тут, рядом с ним. Молчун это хорошо чувствовал. Он слышал, как оно скребется своими когтями, пытается вырваться. Не нравится! Теперь он положит этому конец. Он свободен!
       Он стоял в каком-то здании, лучи, не могли дотянуться до Молчуна. Свет лишь заглядывал через трещины в непробиваемых стенах, да прямоугольный проем, перед которым стоял человек. Золотой луч манил к себе, как мама.
       Его глаза не могли полностью насладиться золотой красотой. Большой уже ничего не видел. Кроме света. Он, как слепец, с блеском в глазах, расставив руки перед собой, дабы не наткнуться на что-нибудь, ступил к проему, ведущему к выходу… из рабства. Нет же, Молчун, скорее, был похож на младенца, который недавно научился ходить, тянул руки к своей маме, что бы она, улюлюкая, подхватила чадо на руки и подарила нежный поцелуй.
       Он и сам пропал из той реальности, видя себя младенцем.
       Открыл еще шире глаза, что бы видеть больше, что бы не пропустить мельчайшей детали, которая может ускользнуть от него. Молчун старался даже не моргать, ведь он не простит себе тогда. Теперь он лишь искренне смеялся, переступая порог, ту границу тьмы и света, свободы и заключения. Глубоко вдохнув, развел руки, в знак приветствия. Золотые лучи приняли его. Но вдруг…
      
       Свет сделал ему больно, ударив, словно тоненьким лезвием по глазам. Потом еще. И еще. Оно хлестало человека по глазам невидимым резиновым шлангом, точно наказывая, непослушного ребенка.
       Молчун не выдержав, закрыл лицо рукавом, что имел удачу, сохранится на шинели, правой отмахивался, стараясь прекратить удары. Однако боль никак не проходила, даже закрывшись, свет, будто бы играл с ним, хлестко ударяя то с одной стороны, то с другой. Он крутился на месте. Правой рукой теперь яростно махал, сжав пальцы в кулак. Каждый удар обязательно проваливался в  пустоту. Крик боли и отчаяния вырывался с его губ.
       Свет повалил его с ног. Человек, беспомощный и жалкий, валялся по земле, глупо махая конечностями, наивно думая, что хотя бы один удар зацепит того, кто причиняет ему боль. Затем он пополз. Не видя куда, зачем…
       Молчун сдался.
       И единственное в чем, была его ярость – безумный вопль. Все, что он мог сделать. Со стороны этот рев лишь делал его еще более жалким. Он как раненный зверь, пытался еще отпугнуть голодного хищника, способного только на тот самый рык, которым он заявлял права на лидерство.
       Кожа горела и не только на лице, по всему телу. Шинель начала уже тлеть.
       Забившись обратно в темный угол, откуда вышел, Большой человек, сильный герой, которого не сломила сама жизнь, закрылся весь, напуганный и побежденный. Иногда правой рукой не по своей воле вяло отмахиваясь.
       Хотя, может, это было другое здание или не здание вовсе, главное здесь не было света. Тьма приняла блудного человека обратно. Тень была его домом. Он в ней родился, рос, скрывался и умрет. По изуродованному лицу его потекли слезы. А через миг Молчун зарыдал в голос, как ребенок.
       Свет не принял его. Молчун не заслужил свободы. Его мечта… она…
       Дорожки, стали целыми ручьями из слез. Кровавых слез. Плотская боль не могла сломать Большого, потому что не боялся того мира, что за бортом, он легко мог терпеть ее, даже когда мучения не терпимы. Разум можно легко обмануть, если принять боль как избавление, как спасение, радость. Свет же проник в его мир, и сломил его, словно, хворостинку. Он переломил его хребет, мечту, смысл… как еще сказать? Он не знал. Так же, как не знал, что он теперь. Молчун не ведал теперь ничего. Вообще. Просто теперь текут кровавые слезы по корявым черным щекам, стянутым уродливой сеткой шрамов.
       Что он теперь?
       Кусок мяса. Зверь. Ему жить даже не зачем. Но как не хочется умирать.
       Свет не принял его. Его мечта, свобода, к которой так долго шел, оказалась ничем не лучше, чем все остальное от чего он так старался сбежать. Всего лишь очередной хищник с обманчивой внешностью, заманивающий бездумных крылатых тараканов теплым светом в свои объятия. Что бы сожрать. Все хотят кого-нибудь сожрать. Выживает тот, у кого больше клыки, острее когти, кто хитрее.
       Что он теперь?
       Такая же шинель, что покоится на его широких, вздрагивающих плечах. Оболочка… Пустая оболочка, без рукава, дырявая, местами заштопанная на скорую руку, кое-где обожженная… Скорлупа, шинель, такой же призрак без идеи, мечты, без души.
       Нет! Ответить что он теперь, никто уже не сможет.
       Нет мечты. Да это же то же самое, что вырвать бьющееся сердце из груди. И это сердце часто билось при одном намеке на свободу, намеке о мечте. Свет. Это то, что заставляло мчаться, точно ветер вперед и не оглядываясь, не сомневаясь ни на миг. Это то, что заставляло молчать его, когда раскаленный прут касался его лица, когда его стирали, выжигали из этой реальности. И это сердце жестоко вырвали с корнем.
       Нет лица – нет человека. А есть лишь зверь, тень, монстр – кто угодно, а все же не человек.
       Возможно, свет отверг человека из-за его уродливой наружности. Но загляни свет внутрь, ему мало, что понравилось и там. Да так свет и сделал. Монстр…
       Даже у раба есть мечта. У него она была… Ныне – нет.
       Свет.
       Предательство. Его мечта предала человека, что слепо несся на встречу с ней. Она вонзила нож в спину, но отнюдь не, как бы следовало сказать, пробило самое сердце, нет, нож убил не его. Точнее, не плоть – идею жизни или смысл существования, как угодно. Итог один. Самое страшное есть на этом свете – предательство. И самая ужасная смерть – лишения души.
       
       Большой по-прежнему ничего не видел, может, потому что ослеп окончательно, а может, просто не хотел. Однако все же он чувствовал, что свет подсматривает за ним, а  тень стоит и смотрит сверху вниз. Теперь лучи не доставали своими когтями до глаз, но раны продолжали болеть, а кожа, точно, горела. Молчун повалился вновь на землю, как беспомощный калека, продолжая ронять красные слезы. В тело впивались острые камешки, осколки чего-то неизвестного, причиняя новую боль. Еще одну.
       От досады человек стал яростно колотить по земле, разбивая руки. Раньше сила помогала. Благодаря ней он жил. Но даже она сейчас ничего не стоила. А все молитвы, что он держал в голове, были обращены к свету. Молчун не захотел даже думать о них, об этих скверных словах.
       Однако свет не смог дотянуться до самого темного уголка его внутреннего мира. Похоже, даже такой хищник испугался туда заглядывать. Зверь…
       Еще был зверь, от которого Большой спасался. Его темная сторона. Почему-то оно молчало. Человек не ощущал более его присутствия, не слышал, жажды крови. Его не было.
       Почему? Почему даже зверь отвернулся от него? Или оно просто дремлет, укрывшись в тени.
       - Приди… - зашевелились его губы, боязно, шепча страшные слова. – Прошу. Пожалуйста, приди… Зверь.
       Молчун поджал колени к груди, обхватив их руками. Глаза зажмурил, что бы не видеть своей смерти… И себя, своей жалости.
       - Я прошу тебя, зверь. – уже увереннее произнес он, чувствуя, как отходит страх. – Я умоляю тебя, приди ко мне! Помоги мне!
       Теперь он кричал до хрипоты, взывая к тому, кого так боялся. Да он просил помощи у него.
       - Я умоляю… Умоляю!! Приди!! Спаси меня!! Пожалуйста… Я не могу… не смогу выжить… Без тебя!! Прошу… Кху…
       Молчун вновь извергал чудовищный рык, словно, говоря, что он еще силен и рано… Просто рано, пока еще. Нужно подождать чуть-чуть.
       Страшный приступ кашля захватил его, скручивая тело. Казалось, человек выплюнет сейчас свои внутренности и все равно кашель не прекратится. Повязка давно потерялась, но рука потянулась ее сорвать, что бы сделать хотя бы один глоток. Он так спешил, что хватал воздух, как воду, словно, мучаясь от жажды, большими глотками. Но, как и с водой, Молчун не мог заглотить достаточно воздуха и он с каждым мгновением все сильнее  задыхался. Мешал проклятый кашель.
       Сплюнув, человек почувствовал вкус крови во рту. Теперь не только глаза наполнялись багровой жидкостью.
       - Пож… жалуйста… Пос… пеши… приди. – хриплым голосом выплюнул Молчун, пытаясь успеть досказать и ничего не забыть.
       Все же ему повезло – смерти своей, так и не довелось узреть лицо.
   
       Мертвым тоже снятся сны. Только они немного другие, чем у живых. Молчуну снилась вода. Капельки падали на его кожу, щекоча, скатываясь вниз. Умершая кожа не могла чувствовать холода или тепла, поэтому капельки были, будто маленькие жучки, которые быстро передвигали своими лапками, убегая куда-то прочь… Прочь.
       - Прочь!! – заорал Молчун.
       Клещи-шелкопряды ловко запутывали тело человека в кокон. Большой, негнущимися пальцами освободил от прочной паутины лицо, затем стряхнул быстро самих клещей и перекатился в сторону.
       Тяжело выдохнул, снимая остатки паутины. Казалось, воздух хранился долгое время в груди, точно в закупоренном сосуде, обратившись в пыль. Точно, пыль. Каждый выдох раздирал сухими песчинками глотку до крови. По крайней мере, Большой так объяснял привкус крови во рту.
       Глаза страшно болели. В них, точно, насыпали песок. Молчун протер их руками – стало немного получше, но... Либо было вокруг темно, либо он ничего не видел. Одно из двух. Еще раз потер.
       В стороне было слышно невнятное бормотание, шорох. Слух его еще не покинул. Но вот глаза… Все так же темно.
       Молчун осторожно, на четвереньках, направился в сторону источника шума. В том, что это люди, он не сомневался. Сразу стало понятно, как только ощутил первую боль. Где люди, там всегда больно. Похоже, клеймо раба никогда не заживет на его сердце.
       Обрывки памяти вторгались в голову без спроса, хотели растрезвонить, что вот они остались с ним, но не догадывались, как больно делали человеку. Свет… свобода, мечта… Зверь.
       Большой остановился, не смея даже сделать лишнего вдоха. Здесь зверь. И он идет к нему. Зачем? Лишь потому, что нет иного выбора. Ничего нет. Молчун же просто накидка, шинель. Для него…
       Так что ж? Пусть его кто-нибудь накинет на могучие плечи!
       Он пополз  уже без страха на звуки. Чем ближе он приближался, тем, естественно становились громче шорохи, чавканье, бормотание… И все. Человек не слышал речи себе подобных. Просто обычных слов.
       Стало тепло.
       Возможно, люди узрели его внешность. Лицо, наверное, попало под свет костра, показав, кто он на самом деле. Сейчас в головах у них можно прочесть одну мысль: «какой урод». Но… но никто ничего не говорит. Наверняка, на него смотрит ствол какого-нибудь оружия. Пристрелят, как пса. Почему?
       Если б он мог видеть. И он может. Молчун способен видеть, ведь просто надо поднять веки. Те почему-то не двигались, как бы он не старался. Тогда Молчун, подняв грязную ладонь к лицу, трясущимися пальцами раскрыл силой слипшиеся гноем  и паутинками глаза. Он просто забыл открыть веки и всего лишь…
       Человек, что обжегся о собственную мечту, о солнце, стоял перед костром, обычным костром. Огонь он узнал сразу, тем более он хорошо чувствовал запах горящего дерева. Остальная действительность расплывалась перед взором его, никак не определяясь окончательно с внешностью. Странные сутулые фигуры, сновали всюду, точно искали потерянный предмет, что-то поднимали, потом испарялись, как дым и появлялись в новом месте. Похоже, здесь так темно, что не он один чувствует себя слепым. Не он один…
       Так хотелось думать.
       Молчун подобрался поближе к костру. Он побоялся приближаться совсем близко. Не хотел, что бы его приметили, думал посидеть в сторонке, подальше от этих занятых людей…  Ему хотелось почувствовать мягкое тепло, которого не смог найти, хотя бы малую долю той нежности. Чуток бы хватило, он бы осторожно подхватил своими ладонями искорку того доброго тепла, отнес бы к себе, на «корабль», и там, где он один, где есть сострадание и важное для него понимание, потому что там никого нет, разжег бы настоящий огонь. А затем сядет близко-близко, так что придется щурить глаза от жара его и летящих искр, и случайные языки пламени будут доставать до волос, но зато… Зато тепло огня польется по телу нежным прикосновением, отнюдь не боли. Пройдется ласковым прикосновением по больным ранам… И слез не будет видно, ведь это же прикосновение будет стирать их с лица, ибо не место им на его «корабле».
       Молчун зачарованно глядел на танцующие языки костра и плевать, что взор его не мог узреть каждой мельчайшей детали. Он даже говорил спасибо, так как смог увидеть больше, да, именно больше, чем обычный человек. Так теряется всякий мусор, ненужные детали, неважные, только зря отвлекающие внимание. Все смазывается в одно полотно. Как тьма, что поглощает все, до чего дотянется...
       Нет, нельзя так говорит…
       Укрывает. Тьма укрывает все отступное. Только то, по-настоящему заслуживающее внимание, возможно узреть. Остается пляшущий огонь и темнота – что еще нужно? Только покой… И время не имеет смысл, ведь раб, даже бывший, не имеет часов, а значит не замечает бегущей стрелки по кругу.
      Чудная смерть. Если это и есть смерть. Ах, если бы это была та самая смерть, точнее, то, что после нее идет. И как горько, что это не может быть она, ведь чудес не бывает, бывает жизнь. Горькая, наполненная до краев боли, мучений и дразнящих мечтаний. Жизнь. Это могло случиться только наяву.
       А коли первое – тогда где «корабль»?..

       Один из жителей этого места все же наткнулся на пришлого человека, странно уставившись на гостя. Молчун не мог отвлечься, однако что-то его насильно заставляло повернуть голову и обратить внимание на хозяина…
       «Довольно сидеть в стороне».
       Косматая фигура монстра с собачьей головой, махнула в сторону человека своей длинной лапой. Так простой жест зверя, который для животного ничего и не значит, однако в уже окрепших глазах человека, это выглядело как приглашение. Голос же звучал вовсе не от хозяина, Гость отчетливо слышал его в голове. И все же…
       «Присоединяйся ко мне».
       Верно, хозяин, пристально глядел на него, принюхиваясь, но не говорил. Это делал некто другой, изнутри, не из того мира, не из «корабля». Откуда-то из тьмы, словно, из ямы какой-нибудь.
       «Не заставляй меня ждать, мой брат»
       Молчун не знал, чей голос он слышит. Это вообще не голос был, нет. Это не были слова.
       Это бал зверь. Человек почуял его запах.
       Тогда Гость подошел к костру, нет, не так близко, как в мечтах. Ступал, не замечая, как поворачивают свои оскаленные морды ему в след чудовища. Как они делали шаг, приближаясь к нему, как косматые твари раскрывали пасти, обнажая длинные клыки…
       «Садись» - приказал голос.
       - Ты… - ему было тяжело говорить, словно, разучился этому нехитрому действу. – Где ты, покажись.
       «Ха. Оглянись, мой брат, и ты узришь ответ. Это так просто» - зверь рассмеялся, вызывая отвращение у человека.
       Молчун осмотрелся. Место было похоже на тоннель, всюду тьма, только этот костер освещал маленький кусочек реальности, достойной, что бы ее могли видеть. Однако чем достойной, он не ведал? 
       Нелюди замерли в нерешительной стойке, пуская слюни с разинутых пастей и недовольно фыркая, друг на дружку. За спиной никого вовсе не было.
       Молчун вернул свой взгляд к костру – единственной приятной вещи здесь. Теперь он был не один, жаль лишь, что человек он тут один. Пять собакоголовых монстров составили ему компанию, сев вокруг очага. Прямо как люди. Теперь они вышли из тени, появившись во всей красе. Большие круглые глаза и поросячьи уши – вот и вся их красота. Одна тварь стала разглядывать человека, забавно наклоняя голову. Молчун отвечал ей тем же.
       - Что смотришь? – не выдержал человек.
       «Мне интересно, как ты выглядишь. – неожиданно услышал он в ответ, слова зверя. – Что они натворили с тобой?»
       - Так это и есть ты? Мое лицо останется лицом. Пусть будет шрам. Это мое лицо. А у тебя его нет. – злость в госте забурлила. – Одна морда. И все!
       Первое косматое чудище, осматривающее лицо человеческое, всхрапнула, запрокинув голову и вскинув лапы.
       «Ха. Ты, верно, не знаешь, кто ты есть не только в своем «корабле», хикх… - в голосе зверя были слышна насмешка, он открыто насмехался нал Гостем. – Но и в глазах других. Ты слепец… Однако, возможно, тебе просто не встречалось зеркало».
       И одно из чудищ медленно приблизилось к человеку. Монстр смотрел прямо в глаза, даже не моргая. Молчун чувствовал его дыхание, чуял его запах, ощущал тепло плоти… Их отделял от прикосновения какой-то волосок. Гость заглянул в глазищи собачьего мутанта, в самую их глубину, без страха, так же, не моргая, дабы не уступить…
       И что он увидел?
       Самого себя. Ни скрытый смысл, мол, говорящий, что он есть точно такой же монстр, пусть и выглядит, как человек. Ни те чувства, которые схожи с эмоциями существа. Нет. Молчун узрел настоящего самого себя. Отражение. Не полное, немного лживое, однако глаза этого монстра превратились в настоящее зеркало.
       И ЧТО он увидел?       
       Монстра. Еще худшего. Уродливого и страшного, нежели окружающие его. То был не человек. И даже для существа оказался противен. Пальцы невольно потянулись к лицу. Теперь Молчун смотрел на себя, ощущая страх, и отвращение, и жалость…
       Руки тряслись – человек боялся разозлить чудовище в отражении. Вдруг оно укусит.
       Первое прикосновение. И на ощупь он стал монстром. Молчун будто прикасался не к своему лицу, а к какому-то другому. Лицо не чувствовала тепла от его руки, она ничего не чувствовала. От человека ничего не осталось. Кожа была твердой, похожей на застывшую кровь на ране, шершавую корку, такую же рябую и не понятную. Стены тоннеля оказались приятней, нежели эта… шкура.
       Волосы мало чем отличались от шерсти косматых монстров. Борода. Где его растрепанная черная борода? Похоже, ее сжег костровой... 
       Пальцы сползали вниз. Губы. Они оказались человеческими, они остались на месте. Казалось, что они не изменились вовсе: такие же сухие, растрескавшиеся, плотно… Прикосновение оборвалось. Пальцы правой руки сорвались со щеки. И там не было губ. Он прикасался к зубам. И на отражении теперь он разглядел, как скалится, подобно тем животным, хотя губы были плотно прижаты. Уродливая улыбка стояла на его лице. Но лишь на половине лица. С левой стороны пальцы прикасались к сухим, потрескавшимся губам. Только с левой…
       Все, что могло напомнить в нем человека, разбилось в дребезги. Некто составил вновь мозаику из осколков, но неумело из-за того, что некоторые части потерялись, или, быть может, из-за неловкости мастера. Глубокие шрамы были теми самыми трещинами, паутиной, хаотичным узором, который опутывал лик.
       Человек потупил свой взор, боле не в силах глядеть на себя. Чудище фыркнуло в лицо Гостю, удалившись вовсе.
       Теперь их стало четверо.
       «Что притих? – притворно сочувствующим тоном спросил голос зверя. - Думай-думай».
       - Я зверь… - тихо прошипел Молчун, качая головой.
       «Нет же! Ты неверно говоришь! – разозлился голос. – Да ты ничего не понимаешь! Вообще! Глупец!».
       Мутант, что сидел напротив человека, вскочил на ноги, угрожающе, заревев.
       «Ненавижу, когда ты так себя ведешь! Все беды от твоей глупости и мягкости! Будь сильнее и злее…».
       Теперь существо, взмахнув лапами, издало такой рык, что все ее собратья прижали уши и пригнулись.
       «Только сильный способен выжить! Только так! Так вышло, что ты моя слабость, мой придаток, тянущий меня назад. Но и без тебя мне не жить, понимаешь? Впрочем, как и тебе».
       Успокоившись, мутант, сел на свое место, стал копошиться с чем-то.
       «Вот, возьми это».
       Он перестал возиться, подняв морду. Из пасти у него торчала кость с кусками мяса, тряпки, видимо, когда-то, бывшие одеждой… Монстр сделал резкое движение рукой и в сторону Гостя полетел непонятный предмет. Тоже когда-то принадлежащий человеку.
       - Что это?.. Зачем? – повертев в руках непонятный предмет, спросил Молчун.
       «Эта пластмассовая маска поможет тебе, мой младший брат, завуалировать твою отталкивающую внешность. Людишки подпустят в ней ближе, да и пускать в тебя свинец сразу не станут».
       Другой мутант стал клацать зубами.
       «И еще… Что самое главное. Она мне нравится. Люблю что-то новенькое, какую-нибудь изюминку…».
       Тот косматый зверь, грыз кость, затряс мордой, начал рычать, разбрасывать тряпки.
       «Ведь мир скушен! Не так ли? Без красок – он всего лишь желтое пятно фонарика. А мне хочется праздника!».
       Теперь в стороны полетела не только одежда, но кости с кусками плоти… Остальные трое, подхватили забаву своего сородича, подбрасывая неумело все, до чего дотянулись. Потом один схватил зубами остатки трупа и умчался куда-то.
       Три мутанта и один человек уже грелись у костра.
       «Почему ты не радуешься?».
       Третий монстр подскочил к Гостю, осторожно и, как-то по-дружески, опустил когтистую лапу на плечо, затем повернув голову на бок, стал рассматривать маску, подаренную зверем.
       «Тебе не нравится мой подарок?».
       Старое исцарапанное - кое-где были видны глубокие дорожки от клыков - подобие человеческого лица, сделанное не иначе как для потехи, смотрело на Молчуна грустными и пустыми глазами. Маске чего-то не хватало до завершения образа. Наверное, тех самых глаз? Он, было, хотел швырнуть ее в огонь, однако бледная карикатура чем-то привлекала взор Гостя. Может, тем чувством, которое стало пожизненным бременем этой маски. Застывшая печаль. Когда все радуются, пытаются «привнести красок» в скучный мир, когда каждый расплывается в идиотской улыбке, потому что того кто-то хочет, она идет против всех, она выражает свое отношение всему этому гнилому миру, ни на миг не отступив, одним лишь только взглядом. Как и сам Молчун. Он нашел себе друга, единственного, кто понимает, кого так же предали все, даже те, что создали ее. Почему-то Гостю показалось, как будто у сей печальной маски была тоже мечта – стать маской радости.
       - Мне нравится. – задумчиво ответил человек. – Нравится, потому что она понимает меня больше, чем ты, БРАТЕЦ. – Гость зло смахнул лапу с плеча.
       Пальцы сами вцепились в маску, не желая выпускать ее.
       Монстр заскулил, отползая на свое место.
       «Я плачу… Не обижай меня».
       - Почему ты мне не помог когда я просил, когда я молил об этом?! Почему?! – закричал Молчун на отступающего мутанта.
       Ответ не заставил себя ждать.
       «Ты желал убить меня! Я хотел тебя проучить. Не надо со мной поступать так. Не надо…».             
       Отступающий вдруг остановился, глаза его сузились, верхняя губа поднялась, обнажая клыки, шерсть на загривке поднялась дыбом.
        «Да как ты посмел даже в мыслях такое!.. Убить своего брата! Как?! Я же тебе столько дал, я заботился о тебе, и это я, я… Я защищал тебя! Кем бы ты стал, не будь МЕНЯ рядом, а? Сколько бы ты продержался под лучами солнца, дыша отравленным воздухом, а? Ответь?!».
        Чудище сделало выпад в сторону Гостя, но не для того, что бы ранить, а, скорее, напугать.
        «О, я вижу, ты ошеломлен, брат. Разве ты не задавался вопросом: почему «я» такой? Почему ты выделяешься от своих друзей рабов? Почему свет не испепелил сразу? Я открою тайну, но между нами…».
        Тихо рыча тварь, приблизилась почти вплотную.
        «Это все из-за меня. Не стану вдаваться в мелочи, но без меня ты не больше, чем этот жалкий Кощей. Без меня – ты безголовое ничто…».
        Другая зверюга подняла в лапах откушенную человеческую руку, которая даже после смерти своего хозяина, крепко сжимала знакомый самодельный пистолет, и тут же монстр вгрызся в плоть.
         - Ты убил его… тварь.
        Зверь опять победил Гостя. Человек опустил голову и встретился глазами с печальной маской. Она была его отражением. Но как бы другой стороны. Той, что была внутри.
        Под ногами валялся один рваный ботинок со шнурками. Молчун глядел на него, сожалея о том, что это ему не снится.
        Волосы так и норовили влезть в глаза. Он все представлял себя косматым уродом.
        Тварь, что угрожала Молчуну, недовольно отвернулся и прыгнул во тьму, утонув в ней.
        Два монстра остались…
        - Ты псих. Маньяк! Ты прав, все из-за тебя. Все беды, вся боль, все это… - Гость указал на свое лицо. - …из-за тебя.
        «Да! Да, я маньяк, и мне нравится так называться. А вот ты не имеешь такого счастья. Тебе этого не дано постичь своими рабскими мозгами».
        Гость вытянул шнурок, затем собрал волосы в хвост на затылке и подвязал новой находкой.
        - Мне не дано стать маньяком? Ты прав. – усмехнулся Молчун, завязывая узел. – Это великий подарок… э-э жизни и я его не достоин.
        Первый замотал головой, будто стряхивая что-то с головы.
        «Ты, мой младший брат, не достоин понять, кто ты есть».
        - По мне так лучше не знать, чем жить маньяком и гордиться этим.
        «Быть бездушной шинелью?! Тенью?! Зачем?».
        Первый монстр из оставшейся пары, подскочил, покрутил головой, ища что-то, потом сорвался с места, забегав вокруг костра. Поэтому Молчун говорил с одним, который никак не реагировал все то время.
        «Слушай, а давай я тебя буду по-прежнему защищать, и опекать, ведь ты мой брат, а ТЫ, в свою очередь, должен мне самую малость – кормить меня. И будем вместе навсегда».
        - Как же я тебя буду кормить? Я тебя хочу убить. – зло махнул кулаком Молчун.
        Мутант осторожно придвинулся к человеку, тихо, сопя.
        «Хм… Тебе повезло, что это чувство не взаимно».
        Косматый зверюга хрюкнул.
        «Я часть тебя. Убить меня будет трудно. Точнее, невозможно, ведь и тогда я стану победителем, верно? А ты желаешь увидеть, как я корчусь от боли…  Я знаю чего ты желаешь, мне ведомы все-все сокровенные мечты, рождающиеся в этой, хоть и немного глупой, но голове. Ты опять забыл, кто я есть. Кроме маньяка. Правильно! Я часть тебя, твой второй глаз, твоя половина сердца, и так далее. Я знаю, что ты не хочешь умирать, потому что боишься. И у тебя есть еще одна мечта, кстати. Что, удивился? Маньяк знает тебя лучше, нежели ты сам. Представляешь?»
        Первый монстр, который что-то искал вокруг костра, вернулся, встав за спиной Гостя. Молчун не оборачивался и не смотрел на мутанта, он его чуял, как хищник чует добычу.
        Второй сохранял безмятежность, которая, кажется, передалась, первому. Только стоящий монстр за спиной как-то тяжело дышал.
        «Ты очень рвешься избавиться от меня. Ос-во-бо-ди-ться. Смирился бы, и как бы мы тогда зажили в паре, только представь… Ну это твой выбор, мой глупый брат. Вот мое предложение, выбирать тебе, но ты ведь сам понимаешь – у тебя нет выбора, хи… Так вот, предложение. – Зверь изменился, он стал холоден и жесток, никаких шуток. Молчун всем телом прочувствовал решимость и силу, исходящие от него. – Я оставлю тебя в покое, уйду в ту дыру, откуда явился. Навечно. Навсегда. Я подохну тихо, в одиночестве. Ты даже не почувствуешь…
        … Но если ты сможешь найти ответ на вопрос: «кто ты такой?». Если сможешь… А пока ты, мой братец, ищешь ответ, ты должен, нет, ты обязан, делать только то, что я хочу».
        Гость посмотрел с надеждой на недвижимого мутанта, схватил того за плечо, теребя спросил в нетерпении.
        - Что? Что тебе надо?! Говори. Я сделаю все, что захочешь…
        «Знаю. – перебил человека Маньяк. – Все, что бы стать свободным от меня. Я понимаю, ты просто желаешь жить. Но и ты пойми, что я тоже хочу жить. И прошу я немного. Ты станешь убивать, ради меня, убивать для меня, убивать во имя меня и, наконец, запомни, ты убиваешь ради свободы, слышишь, вбей себе в голову, так будет легче,  Накорми меня кровью и я буду доволен.
        Вот мое слово».
        Мутант за спиной раскрыл пасть, металлический предмет, который он держал клыками, упал рядом с правой рукой Гостя. Человек глянул на предмет. Это был большой тесак. Почерневшая от времени сталь, со следами ржавчины, лезвие в зазубринах, веревка на рукояти немного размоталась… Все было понятно и без слов. Это было предложение, а большой нож, его новое клеймо, оружие, которым он должен убивать, только ради того, что бы насытить брюхо незримого монстра, живущего в нем.
        - У меня нет выбора… - шепнул мутанту Молчун.
        «Предложение, от которого нельзя отказаться… - Маньяк все так же был серьезен.
        Глаза Большого загорелись на миг, он поднял голову, заглянув в глаза монстра.
        - А что если я сейчас отвечу на твой вопрос?
        «Мое предложение в силе. Я не отрекаюсь от сказанного».
        - Ты меня отпустишь?
        «Да».
        - Я… Я всего лишь человек. Человек, который ищет одиночества. Я хочу просто жить. Я человек… - сердце затрепетало в груди, заколотилось, как никогда.
        Он ждал ответа. Он ждал слово «Да».
        «Нет. Это не правильный ответ. У тебя еще три попытки, мой брат. Не трать их зря…»
        - Хорошо, я принимаю твое предложение… - пальцы сжали рукоять тесака.
        Молчун сжал зубы до скрежета. Он ощущал, как сила и решимость растекается по всему телу от одной точки. От сердца. Маньяк сдержал часть слова. Теперь они одно целое. Он вновь был охвачен пламенем ярости. И ему стало нравиться это чувство.
         «А теперь убей всех уродов, до которых дотянется свет от костра. И считай, что наш договор вступил в силу».
         Гость левой рукой схватил второго мутанта за собачью вытянутую челюсть, сжал с неистовой силой до хруста. Рывком приблизил морду к своему лицу, так что ничего не отделяло их. Лоб в лоб. Заглянул в большие влажные глаза. Мутант жалобно заскулил. Может, ему казалось, а может, и вправду… В глазах Молчун увидел ужас. Он прочел в них: «пощади».
          И тому, что отражался в больших глазищах с оскалом на пол лица, Молчун прошептал.
          - Я согласен.
          Монстр захлопнул веки – он почувствовал боль еще до удара. Резкий взмах руки и затупленный клинок большого ножа, вошел в шею первой жертвы.