Маскарадости - глава 3

"БОЛЬШОЙ и МАЛЕНЬКИЙ".

Три дня…
     Что такое время Молчуна научил Маньяк. Не сам, но своим присутствием. Днем Зверь спал, не беспокоя человека. Ночью Гость должен был выполнять страшные приказы…
     Долгие три дня. Изнурительные три дня человек бродит по земле и под ней в поисках ответа на один с виду простой вопрос: кто ты такой? Его ноги останавливались лишь на какие-то мгновения. Он сам не ведал отдыха, не знал сна, а про голод забыл вовсе. Лишь позволял себе выпить воды.
      … Мучительные три дня…
      Молчун шел. Боялся остановиться, боялся, что ответ с каждым мгновением промедления ускользает все дальше и дальше. За все время его рука даже не прикоснулась к маске, теперь печальная гримаса приросла к его шрамам. Теперь они одно целое. Призрак же верно скрывал в тени, своего друга человека. А тесак… Тесак был заточен и знал свое дело.
       … И три кошмарные ночи.
       Молчун не хотел этого делать, но он приказывал, он требовал. И с каждым разом голод Маньяка рос. Ему становилось все мало и мало. Одной жертвы стало недостаточно. И Гость, ненавидя себя, бежал искать новую жертву. 
       Однако и Маньяк исполнял свое слово. Что-то теплое не покидало его сердце. Это было, как костер - оно грело, но и обжигало. Чувство усиливалось после первых пролитых капель крови. Становилось… легче и теплее. Нежный огонь разливался по всему телу, придавая новые силы. И тогда молчун, поставив отметину на своем теле, стремглав летел на крыле призрака за ответом…
       Они тоже стали одним целым. Но если бы мог, Молчун отрезал бы вот этим самым тесаком вросшего в плоть Зверя. Если бы только мог. Если бы ответ нашелся…
       Поэтому летел, затем просто шел, озираясь по сторонам туда, куда глядели носки его сапог.
       О, да! У него появилась та самая новая мечта, о которой говорил Зверь. Увидеть падающие с неба капельки воды. Ни прикоснуться, даже не напроситься в объятия, не притронуться, но всего-навсего увидеть дождь. Выбираясь на поверхность, его взор первым делом обращался к небу…
       Три дня и три ночи прошли, а ответ он так и не нашел…
      
       Предрассветный миг. Солнце еще не поднялось на охоту, а Маньяк уже успокоился, насытившись. Делая осторожные шаги по усыпанному различным мусором полу, Молчун слушал, что ему расскажут эти стены, проводил пальцами по шершавой поверхности, по чудным стульям и столам,  затем подкрадывался тенью к окну. Он как обычно глянул первым делом вверх, даже вытягивал руку в проем раскрытую ладонь, подобно попрошайке, и точно так же ждал пару хлопков ресниц прикосновения… Но и на этот раз руку отклонил только колючий ветер. Жаль.
       «Жаль». – говорила маска своим видом.
       Молчун быстро глянул по сторонам, отошел на пару шагов… Остановился, закрыл рукой лицо.
       Шорох. Визг. Вой ветра… Глухой удар сердца, еще один… Еще.
       Золотые когти солнца не спеша тянулись к земле, облагораживая все вокруг. Заманивая новые заблудшие тела. Для Гостя нет ничего красивее кромешной темноты. Ведь это, как его шинель – укрывает и греет…
       Лучи ощупывали каждую стену, заглядывали в любую щель. Казалось, будто солнце кого-то ищет.
       Все. Пора. Убрав руки от маски, его ноги сорвались с места. Пыль и сор скорее разбегались в стороны, взлетая даже ввысь от его сапог. Сильный рывок – Молчун прыгнул в проем, оставляя после себя вихрь беспокойной пыли да легкий шелестящий смех шинели.
      
       Он делал короткие перебежки от строения к ближайшим развалинам, от следующего дома к  новой тени. Молчун бежал изо всех сил, стараясь успеть вырваться, успеть добежать до кусочка родной тени. Казалось, что ноги несут его слишком медленно. Гость вкладывал все силы, но быстрее не выходило. Его кожа ощущала уже жар солнечных лучей. И тогда издав звериный рык, его тело бросилось вперед, как зверь, потерявший свою жизнь кровожадным хищникам, но не потерявший надежды… Тень бережно укрыло свое дитя, от преследующих лучей. Молчун, наконец, почувствовал, что значит свобода.  Настоящая… И как она скоротечна. Жаль, что у призрака всего один рукав. Может, будь у него два крыла, свобода не оборвалась бы так резко.
       Земля больно приняла его тело.
       В который раз, он стремился убежать от действительности, и все неудачно. И вновь эта действительность наказывала его.
       Молчун перекатывался, пока не уперся в стену. Теперь можно выдохнуть. Стиснув зубы, Гость попытался сдать выдох. Боль сжимала его грудь стальными клещами и не думала отпускать, но боль… Боль можно обмануть. Поборов это чувство, он, наконец, смог выдохнуть, хоть и сквозь зубы. Молчун глянул на не покрытую правую руку, разодранную мелкими камешками, посмотрел как стекает кровь… Затем притронулся аккуратно к маске – пальцы знали каждую трещинку, каждую царапину и новые они тоже почувствовали. Пластик поцарапался, но выдержал. Руки затянули потуже ремешок на затылке. Теперь он готов встать на ноги и показать наглому свету, что он думает о нем, да и обо всей этой жизни.
       Жалость. Печаль. Отвращение.
       Гость, когда-то он себя так назвал, поднялся, гордо выпрямив спину, глянул вверх, прикрываясь тенью. Спустя пять ударов сердца, он снова во весь опор мчался к уцелевшему большому зданию, исчезая за молчаливыми стенами…
      
       Стоя в одной из комнат полуразрушенного здания, он осматривал стены, вслушивался в безмолвный крик убитого дома, ведь, это здание, наверное, когда-то было настоящим домом, сохранившего до сей поры…
       Молчун услышал плач. Детский, тихий плач. Ребенок боялся. Внимание Молчуна словно притягивало. Он отворачивал голову, однако скоро ловил себя на том, что смотрит в ту сторону, откуда, как ему, казалось, доносились звуки. Стена.
       Грязная, такая же холодная, грязная… Стена. Молчун нежно прислонил израненную ладонь к поверхности, словно успокаивая камень. Стена была холодной и твердой – значит это всего лишь камень.
       Существовав рабом, ему приходилось бить камни железной трубой, разбивая, может, даже, убивая их. Камень умеет дышать, знает, видит и запоминает. Иногда прислонив вот так ладонь, Молчун чувствовал, как что-то внутри стучит, словно сердце. Поймать этот момент было трудно, но оно того стоило… Этому научил Кощей. Напарник, которого порой так не хватает…
        Этот камень, что был стеной, помнил только смерть и огонь, а плакал кто-то другой. За стеной.
        Плачь. Теперь он чуял плач. Молчун, закрыв глаза, медленно втянул воздух через нос. Слезы, страх, очень сильный страх. Человек полностью отдался своим чувствам. Они теперь его вели. Не нужно даже поднимать руку, боясь удариться о стену. Проводник крепко удерживал ладонь Молчуна, уверенно ведя к цели.
        Проводник продолжал тянуть Гостя куда-то. Полностью доверившись, Молчун следовал не познанному зову. Странному, какому-то чужому, но приятному, заставляющему делать новый шаг, да с такой легкостью, что не чувствуется твердость пола под подошвой. Будто человек шагал по воздуху. И каждого движения не жаль, наоборот хотелось, что бы проводник вел, куда угодно вел, лишь не отпускал бы только.
        А все, что имело наглость тревожить Молчуна до этого, всего-навсего пропало. Просто улетучилось.
        Вот некто потянул руку сильнее. Человек слишком долго прислушивался к своим раненным чувствам, поэтому пора бы поторопиться.
        Цель оказалась за пределами сего стонущего от прошлой боли здания. Кончики пальцев, проткнув покрывало тени, коснулись лучистого тела, самого красивого и ненавистного хищника. Солнечных лучей.
        Молчун тут же отдернул руку, отбросив от себя все ощущения, которые вели человека. Гость неловко повалился на спину.
        - Куда ты меня ведешь? – прошептали губы за маской.
        Человек отрицательно закачал головой.
        - Я туда не пойду…

       
        … Ребенок, земля, Солнышко, мертвые домики, папка…
       
        Папка сказал не смотреть, спрятаться в «палатку» - любимая отговорка тех, кого догнал водящий в «пятнашках» - и монстрики уйдут. Ведь он в «палатке». Он спрятался и теперь никто не сможет его тронуть.
         Этот съежившийся меленький человечек, хоть и прижимал изо всех силенок неудобную шапку-газ, которую так и не понял, как правильно надевать. Еще она называется шапка-невидимка – потому что не видно и не слышно.
          Но папка же сказал, что нельзя снимать. Нельзя. Нужно только немного потерпеть… Чуточку-чуточку.
          - Я в «палатке», я в «палатке»… - повторял скороговоркой ребенок, прижимая противогаз к личику.
          Другие ребята не любили с ним играть. Почему? Просто он был бяка – всегда мухлевал, постоянно подглядывал, врал и ябедничал. За что и получал по маленькому носу.
          Здесь, не смотря на строгий наказ папки, маленький человек не мог удержаться от своей «врединой привычке». Он начал приоткрывать глазки. Сначала, чтобы никто не поймал его на жульничестве, делал вид, что пытается держать глазки закрытыми. Старался, пыхтел, будто удерживал силой веки, которые нарочно поднимались.
          Хотелось поглядеть, что сейчас делает папка. Конечно же, малыш просто желал похвастаться. Что бы папка видел, как он старается и, конечно, поймать его улыбку – редкий подарок от сурового человека.
          Прищуриваясь так, чтоб не было видно, что он подглядывает, ребенок поправил незаметно противную шапку-газ.
          Одно круглое стеклышко теперь находилось как раз там, где надо для подглядывания. Оно запотело, и почти ничего не было видно, лишь несколько пугливых капель, которые заметив, что малыш подглядывает, пробежали вниз, оставив после себя чистые дорожки. Малыш опять резко зажмурился. Но уже с гордостью за себя.
           Нет, папка не видел, как он старается.
           Нет, папка не улыбался.
           Однако папка тоже спрятался в «палатку». И теперь маленький человечек, загорелся желанием обыграть своего отца, что бы потом громко крикнуть, что он победил.
           Папка лежал рядом, притворившись в убитого, И глазки не жмурил даже. Но он тоже играет… Ведь играет?
           А кто тогда водит?
           Теперь все эти козявки, что колотили его, станут завидовать, и каждый захочет дружить. А он еще подумает водить дружбу с ними или не нет. А все почему? Да потому. Папка обещал вырезать автоматик. Да такой, что круче настоящего будет.
           … Ведь все будет так?...
           - Ну пожалуйста. Пусть будет так. Ну пожалуйста.
         
          А кто водит?
          Ребенок поправил стеклышко шапки-газ, дабы глянуть вперед себя. Узнать, кто же все-таки за водящего.
         
          … Ребенок, папка, Солнышко, мир за стеклышком, водящий... Водящий – чудище клыкастое, страшное, с когтями, как ножики, да с глазищими, точно красные лампочки и рыльцем, похожим, что на хрюши, только больше. А зубы…
          …Зубы вцепились папке в бок и вырвали кусок куртки и мокрый, тянущийся нитками, и… капельками темного цвета. Кусок… от папки!
         
         И монстр был не один. Пока другой был занят телом взрослого человека, второй, или может третий плотоядный зверь заинтересовался, кто же там прячется в «палатке». Кто это там за стеклышком противогаза? Большое черное блестящее влажное рыло дохнуло на стеклышко, будто бы говоря: «Я тебя вижу!».
         Малыш, завизжал, испугавшись.
         - Папка!.. – раздался детский писк, пожалуй, слышимый только самому маленькому человечку, потому как противогаз ничего не хотел пропускать.
         Наверное, монстра это позабавило.
          Вдруг стало на миг тихо, почему-то был слышен свист рассекаемого отравленного воздуха. Бурые капли крови, упали на круглое стекло противогаза или просто шапки-газ, растекаясь некрасивыми кляксами.
         Это милое дитя даже и не могло знать, что твориться вокруг, чего не показывает стеклышко шапки-невидимки. Малыш привык к окружению стен подземелья, и представить жизнь без этих самых стен не мог. Но в чем-то он был прав.
         Чем отличается тоннель от этой поверхности?
         Если вот так прикрыть глаза, зажмуриться проще говоря, надеть шапку-невидимку, как правильно приметил маленький человечек, невидимку от того, что невидно. Глянуть через некую призму. Призму современного взгляда.
         Чем же будут отличаться тогда две эти «планеты»?
          Не многим.
          Малыш, единственный живой человек, стоял на коленках, окруженный мертвыми телами знакомых людей, кошмаром, явившимся наяву, беснующимися монстрами, совсем потерявшими всякий разум, даже свой звериный, от запаха крови.
          Вернись он живым из этой передряги в метро, то навряд ли что-то изменится существенно. Навряд ли.
          Конечно, ребенка будут окружать вместо тех противных кровожадных чудовищ люди.
          Тогда осмелюсь задать следующий вопрос… Чем отличаются монстры от людей?
          Если не брать в счет внешность…
          Не многим.
          Монстр в глазах людей куча мяса, которое только и делает, что убивает и набивает свое брюхо. Ну а человек отличается, пожалуй, лишь тем, что жаждет набить не только брюхо. Карман, насытить свой похотливый разум, тело, капризы…
          Так чем же отличается человек от монстра?!!
          Всего-навсего разностью «набивания брюх»?
          И кровь у них есть и плоть, как у человека. И течет точно также. Ну ничуть не отличается, такая же кровь. Тесак, хоть не остр, однако вспарывает их шкуру с той же хищностью, что и людскую. Они тоже боятся, в их глазах отражаются так же ужас и смерть, они думают, они видят кровь своего сородича… Они видят маску…
          Так чем же?..
          Если бы людей лишить того, к чему они привыкли, лишить, к примеру, пиши. Тогда в поисках малых крох сорвется такая же стая людей – внешне людей – найдет, загрызет хозяев крошек, а затем, съев все, что полезет в рот, помчаться дальше…
          Как хотелось бы ошибаться. Но это уже случилось. Бродячие пигмеи, облаченные в лохмотья, которые своим отвратительным видом скрывают еще большую отвратительность – язвы, опухоли, зияющие раны… Те самые люди, оставшиеся пока внешне похожими на людей, но внутри они такие же монстры.
          Так чем же отличаются люди от монстров?
          Не многим.
          Такие же кожаные мешки с мясом. Хотят нажраться.
          Прости, мой младший брат, за такую правду.
         
          Молчун швырнул изрезанное тело мутанта стае, его стае сородичей, вожаком которой он был. Один ловкий монстр, недолго думая, вцепился в покалеченное тело главаря, затем поспел другой… Третий, видно, любивший старого сильного вожака стаи. Попытался вцепиться с напавшими на остатки своего предмета восхищения…
- Не многим… - шепнул Гость, созерцая нелицеприятное зрелище. Созерцая правду.
          Где-то рядом стал различим хриплый лай дворовых псов. Тоже учуявшие громкие нотки свежей смерти на своей территории. Слишком шумные, не разборчивые в охоте, убогие телами собаки могли только искать «свежую смерть». Их сила в количестве и покорности своему двухголовому «ведущему по следу». Почему-то Молчун при первой встрече, произошедшей ночь и день назад, долго наблюдал за этим псом. Дольше одного удара сердца, коего не тратил на прочих уродливых детей природы. Большому Гостю показался интересен каприз сумасшедшего художника, так до сих пор не познавшего ни красоты, ни даже согласия с самим собой, натворить две головы на одни плечи.
         «Как говорил я… Одна голова – хорошо, а две – уже мутант». – Молчун не совсем разобрал смысла слов Маньяка, но, похоже, он ничего не хотел толком сказать. Как обычно болтал сам с собой . Гость не мог порадовать Маньяка приятной беседой, поэтому он вел диалог с собственной эгоистичной персоной.
         Пир. Скоро будет жуткий пир. Несколько приготовлений, просто еще не все разобрались. Кто есть гости, а кто – угощение. Большого Гостя на него приглашали, а значит, следует спешно откланяться.
         
Стоит признать, что Маньяк помимо так называемой силы много отдал со своей стороны. Маньяк стал нечто большее, чем зверь. Кто он такой ныне? Маньяк – друг, прогнавший одиночество; учитель, подсказывающий причуды жизни; брат, который смотрит сквозь маску, а не на нее, брат, который знает, что лежит на душе. Маньяк – вторая голова на плечах. Он тоже имеет мечту, хранит и следует идее, и просто хочет жить. Если был бы выбор, Молчун избрал в новые люди таких маньяков прежним остаткам человека. Его злой гений хотя бы не лгал…
         И тогда окончательно распахнув свою душу, впустив старшего брата в самое сокровенное, в свою сокровищницу. На «корабль». Они воссоединились. Маньяк, он же Злой-Гений получил не малую долю от жизни Молчуна. Может, поэтому он стал думать, как Маньяк: надменно, издеваясь над всем вежливым тоном… Хотя быть и такое может, что Злой-Гений овладел телом Гостя, убив того.
Так или иначе, но все же, итог один – он изменился. Остается верить, что в лучшую сторону. Лучшую для всех.

Большой Гость двинулся к ближайшему укрытию. Солнце уже подошло к зениту, а Молчун еле стоял на ногах, не выдерживая натиска золотых лучей. На бегу схватил небольшое тельце ребенка. Звериный нюх, оплаченный скорбным зрением и кровью, подсказывал о том, что тот самый плач исходил от этого маленького человечка. Пусть Большой гость не слышал ныне, как плачет малыш, однако это был тот самый малыш.
Тельце, укутанное в непонятные большие одежды, бережными родителями, человек сунул за пазуху, как какой-то свернутый коврик и уже…
…Монстры сцепились тем временем между собой, разрывая друг друга в лохмотья, так что только куски разлетались по сторонам. Дворовые собаки, конечно, тоже вовремя подоспели… Началась дикая заварушка. Настоящая бойня.
Лишь двухголовая псина забравшись на кучу хлама, с интересом наблюдала как разворачиваются события. А вторая ее голова проводила умным взглядом человека, скрывающегося за стенами пустого здания.
Вот он! Новый герой, новый двухголовый король улиц! И вот он новое будущее, от одного взгляда которого разбегаются в стороны павшие «цари природы».
А человек?.. А человек пусть катится в свое метро!!

Молчуну удалось отыскать темный угол, подходящий для короткой передышки.
…Почему-то этот ребенок тихо вел себя. Все дети, которых довелось видеть Молчуну, постоянно чего-то орали. А этот… Даже не брыкается… Гость приподнял тельце перед собой на вытянутой руке.
«На вид ему лет семь, наверное…». - подумал Молчун.
Кажется, Большой человек держал малыша вниз головой…
«Хотя…».
Молчун поглядел на этот сверток, склонив по обыкновению голову на бок – глубоко въевшаяся в него привычка, которая как зараза передалась от тех собакоподобных чудовищ, бывших знакомых Маньяка.
Молчун поднес к уху тело Малыша, потряс, словно банку с тушенкой.
Как бы он не вслушивался в чудной сверток из тряпок с противогазом – ни стука сердца, ни хныканья…
«Поздно». – прочел мысли Большого гостя Злой-Гений.
«Надо уходить… Под землю скорей… - произнес голос Маньяка чуть позже. – Я не волшебник. А ты – человек. Человек, который на сегодня надышался отравы… Береги себя… Оставь его».
Большой гость бережно положил безжизненное тельце, завернутое в различные грязные тряпки на бетонный пол. Повернулся. И с тяжестью на сердце, и горькими мыслями, заполнившими его голову, двинулся из этого скверного здания.
Тяжело… Тяжело почему-то стало. Даже ступать было очень трудно, словно кто-то мешал. Словно на его ногах вновь появилась тяжесть рабских цепей. Каждый шаг, каждый… Каждое прикосновение подошвы к полу… Удар. Настоящий гром раздавался с каждым шагом, точно сапоги были из камня, тяжелого плотного камня. Даже тихое сердце, его маленькие часики, по которым Молчун иногда отсчитывает время, по-настоящему било. Сильные редкие, заставляющие содрогнуться все тело удары…
Тоненький жалобный писк… Похож, раз все что на мышиный, но…
Большой гость тут же остановился. Повернул голову в сторону, прислушиваясь…
«Нам надо идти…» - торопи Злой-Гений.
- Чш. – приложил палец к искривленным губам маски Большой гость, заставляя Маньяка замолчать.
Снова тоненький писк…
- Папка…