Маскарадости - глава 4

"ПРАЗДНИК и ПОДАРОК".

«Зачем ты его взял?». – Маньяк не мог смириться с тем, что Молчун взял с собой малыша. Злой-Гений приказывал, кричал на всю голову со всей своей звериной силой, что бы он бросил этого грязного отпрыска человека.
Аж сердце кололо.
Однако Большой гость старался быть глухим к его словам. Теперь ему плевать, что думает Маньяк! Потому что Злой-Гений не прав!
Единственное чего Молчун боялся, так это грядущей «ночи». Время, когда Маньяк требует пищи. Он боялся того приказа. С наступлением ночи Злой-Гений может заставить Большого человека сделать это… Маньяк уже говорил об этом. А он не умеет лгать. К сожалению…
Не понятный разум, конечно же, еще немного подогретый волей Маньяка, упрямо не внемля мольбам, Молчуна не делать этого, рисовал… яркими красками рисовал убийство ребенка:
Тесак, тонюсенькая бледная шейка… А потом кровь – кровь там, кровь на руках, кровь везде!
- Нет!! Заткнись!! – не выдержал Большой человек очередной провокации Маньяка.
Затем он осекся, глянул на малыша, безвольно висевшего на левом плече. Ребенок тогда на поверхности, перед тем как смолкнуть,  смог повторно пискнуть похожее на «папка» или «мамка». Большего Молчун от него не дождался.
До сих пор.
Хотя сердечко колотилось. Мягко и торопливо. Наверное, поэтому Большой человек не уловил жизнь в детской груди, ожидая услышать привычное тяжелое буханье.
Теперь они в метро – можно противогаз снять.
«Я желаю тебе помочь, мой младшенький… – опять этот Маньяк лезет в голову. – Ты же не хочешь потерять его на своих руках. Я знаю тебя. Это станет для тебя настоящим ударом…».
Молчун теперь промолчал, стиснув зубы, дабы вновь не сорваться. Что бы не разбудить малыша.
Большой человек аккуратно, стараясь не причинить своими грубыми лапами вреда, прикоснулся к резиновой маске. И тут же сжал пальцы в кулак. Ребенок так же лежал на плече небольшим мешочком, как и прежде. Даже не шевельнулся.
Убедившись, что он ничего плохого не натворил, Молчун снова позволил притронуться к маленькому человечку. Снять противогаз с головы малыша – оказалось не слишком сложным действом, как боялся Большой человек.
«Мешочек» вновь ничего не заметил. Бледный «мешочек». Аж в полумраке его кожа, точно светиться. Кругленькое личико, за место носа крохотная пипка. Вот волосы какие-то седые, как у старика. Однако на старика этот маленький человечек не походил. Хотя… И двухголовые псы есть, так почему не может быть карлика-старика?
«Брось его…».
- Нет. – покачал головой Молчун, разглядывая с интересом ребенка, точно невидаль какую.
«Пожалеешь…». – сказав это, Маньяк замолк. Как показалось Большому человеку, он отвернулся, скрестив руки на груди.

Что-то без спроса потревожило Большого человека. Запах?! Да. Запах людей, дыма от костра… Они близко. Слишком близко, хотя было тихо. Не похоже на станцию. Возможно, дозор…
Интересно, а  какие люди были впереди? Может, злые или же трусливые?.. Суровые солдаты?.. Просто красивые?
Будут они сопротивляться?.. Может, просто падут на колени с выпученными от ужаса глазами?..
Бред! Опять он думает о людях, как о добыче. Привык угождать Маньяку. Сейчас они просто люди, как и он. Лишь бы не оказались они фанатиками или бандитами, что привыкли видеть сами в любом лице и морде добычу.
Молчун пожалел, что нет возможности узнать, где же он оказался. Какую станцию охраняет этот дозор? Хотя одно название ничего ему не скажет, будь у него в руках даже подробная карта. Большой человек навряд ли представлял, с какой стороны подойти к этому раскрашенному кусочку бумаги.
- Мы пришли. – сказал Большой человек, аккуратно укладывая на бетонный пол спящего малыша, затем сняв с себя шинель, накрыл тельце.
Почему-то оторвать взор от этого ребенка больше, чем на три удара сердца было невозможно.  Взгляд сам возвращался…

Молчун расстегнул ремешок на затылке. Двумя рукам, взялся за края маски, затем набрав полную грудь воздуха и прикрыв глаза да покрепче стиснув зубы, Молчун медленно стал отрывать эту пластиковую гримасу от своей изуродованной шкуры.
Кожа снова зудила, дико зудила, будто под нее залез рой клещей-шелкопрядов хаотично пляшущих свой хоровод. Если делать это быстро – пойдет кровь, останутся раны очень болезненные. Медленно, конечно, получается еще больнее, за то потом крови меньше.
Он боялся закричать, ибо так потревожит малыша. Но было больно. Молчун ощущал, как тянется прилипшая к маске шкура, она разрывается…
…И чувствовал, как она потом радуется свободе.
Как же приятно снять маску, став самим собой! Настоящим собой.
Большой человек тяжело выдохнул – наконец, это все прошло. Он глянул на маску. Вот этот посыл, его выражение всему, что он видит перед собой – пластиковая театральная печальная рожица, испачканная паутиной царапин и грязью. Хорошо, что все черное и нет того самого бурого… Хорошо.
Молчун вновь пристегнул ремешок маски на затылке, но саму искусственную гримасу поднял, точно забрало шлема. Теперь пустые глазницы личины не мешали в полной мере любоваться малышом.
Все-таки есть что-то эдакое в этом маленьком человечке. Чудное…
…И перед глазами опять мелькнула сталь, брызги крови… кровь на руках!
Большой человек быстро, дабы не видеть больше того ужаса, рисованного красками Маньяка, закрыл своими здоровыми ладонями лицо. Да так резко получилось, что он невольно ударил себя. Боль немного отрезвила и морок улетучился.
Малыш также лежал, изредка вздрагивая. Молчун поправил шинель и уселся подле ребенка. И все вроде бы было хорошо… Он в кои то веки остановился, сел, снял эту недовольную мину, рядом живой человек. Просто человек.
Может, это тот, кто даст ответ на один вопрос?..

…Чего-то не хватает. Некоего фона. Как если бы пропал тоннель. Все это дико пахнет сладкой байкой для дурачков. Не хватает отрезвительной действительности.
«Скучаешь?..»
Злой-Гений - Вот потерянная деталь. Как же без него.
Большой человек просто не представлял жизнь без Маньяка.
- Нет. – покачал головой Молчун.
«Хм… Знаешь, у меня сегодня праздник».
- Не знаю.
«Зачем ты шепчешь?».
Молчун боялся признаться, что привязался к ребенку. Что надеется на него, ибо именно этот маленький человек обязан знать кто он такой. Ведь там, на верху, некто тянул его к малышу… Это же не спроста?
Большой человек. прищурившись, вгляделся вперед, туда, где были люди.
- Боюсь спугнуть… людей. – зверь мог увидеть мысли Молчуна, а мог и полениться. Так или иначе, однако, коварный зверь что-то затеял. Опять нечто то, о чем человек станет себя ненавидеть и…
«Я сегодня добрый. Праздник же! Мне людская кровь не интересна. Да и заставлять работать моего младшенького в этот день будет, мягко говоря, не прилично». – поддельно добрый тон, лживая радость – все вранье.
Большой человек опять поправил шинель, ставшую одеялом для малыша.
- Ты… что ты хочешь? – Молчун глянул куда-то вверх, точно над ним стоял сам Маньяк – высокий и гордый.
«Ох… У меня же сегодня день  рождения! Я то думал ты догадаешься…» - обиделся Маньяк.
- И что я должен… сказать? – пожал плечами Большой человек.
«Не знаю… - задумчиво ответил ему Злой-Гений. – Сказать: Поздравляю, желаю всего… хорошего. Или что-то в этом духе».
Хм. Сказать Маньяку «всего хорошего», то же, что пожелать смерти себе же. Издеваться над Молчуном Злой-Гений еще не скоро бросит.
- Тогда поздравляю. – Молчун развел руки в стороны.
«Краткость… Весь в этом ты. Молчун. Эх… Может, подаришь что-нибудь? Обычно, когда у кого-то день рождения, друзья этого кого-то дарят подарки».
- Хм! – почему-то удивился Большой человек. – Зачем?
«Я что ли знаю. Это Вы, люди, изобрели. Но… стоит признать, хорошая традиция. Мне она нравится, особо сегодня. Сделай мне подарок!».
- Кровь?
«Почему сразу кровь?! Делаешь из меня какого-то зверя… - опять обиделся Маньяк. - Мне не надо много… - он прервался, словно споткнулся о некую преграду. - …крови». – добавил он пренебрежительно и замолк.
И вновь заговорил неожиданно.
«Не в количестве вопрос… Убей ребенка для меня».

Стало тихо. Пугающе тихо. Тишина, с которой обязан жить скорбный слухом человек. Доносящееся гоготание и выкрики пролетели по тоннелю в последний раз… Потому что даже люди замерли, так же в ожидании, но под приказом собственного страха.
Затем стало слышно, как сопел спящий малыш; как учащается глухой стук «часов» в груди; как скрипят зубы; как дыхание Молчуна превращается в яростный свист, потому что губы на одной стороне не могли сомкнуться.
Тело Большого человека охватила мелкая дрожь, пробежали мурашки. Лицо из-за сетки шрамов жутко скривилось… Какое чувство выражало такое «лицо» догадаться было сложно, если и вовсе невозможно.
«Всего один удар…».
Молчун не мог произнести ни единого слова, даже звука. Он боялся. Боялся, что не сдержится.
А Маньяку это было нужно. Этот негодяй разжигал внутри Большого человека ярость, как будто какой-нибудь костерок. И сухого хвороста у него было полно…
Маленькая охапка сухих веточек, брошенных в огонь ярости, тут же была подхвачена множеством красных языков. Они скрутили хрупкие ветки и жадно утащили во всепоглощающее чрево. Такая маленькая охапка веточек… И смогла породить такой взрыв злости и ярости. Не успело сердце Молчуна сжаться, как пробежалось по телу пламя, выжигающее все: мысли только родившиеся в голове, эмоции, что отличны от ярости своей мягкостью, прочие сомнения – все было бесследно выжжено огнем.
Зрачки сузились до крохотных точек, белки глаз налились кровью. Однако, быть может это был тот самый огонь ярости? Этого не было видно со стороны, ведь тьма, хотя и не осязаема, но это все же очень плотная материя, хорошо укрывающая все, до чего дотянется. Главное, что это было видно тому, кто был внутри человека. Вернее, Маньяк находился одновременно как внутри, так и перед Молчуном.
Издав отчаянный рев, настоящий звериный рык, Большой человек набросился на того Злого-Гения, который нависал гигантской тенью, глядя на человека сверху вниз.
Тень – это плотная ткань, но не материальная…
- Я сказал нет!!! – заорал во весь голос Молчун, ударив кулаком по нависающей тьме. Как оказалось теперь по материальной. В виде стены.
– Где ты?! Выходи!
«Ха-ха! – звонкий наигранный смех в голове, острой болью заставил схватиться за виски. Казалось, еще чуть-чуть громче и голова разорвется. – Как видишь, и я могу кричать, братец! Твое большое и доброе сердечко уже отстучало ровно полный день. Теперь, как с полсотни тихих неспешных ударчиков назад началось мое время. Ночь! Сейчас сердце бьется в такт моему, и я не горю желанием потерять эти драгоценные моменты жизни! Моя очередь пришла».
Молчун чувствовал, как он сам себе начинает сопротивляться. Руки и ноги стали тяжелыми, противились приказам Большого человека. В один миг все тело будто превратилось в камень. Чуждая сила сковала все мышцы. К счастью, всего только на миг…
Однако, полной власти над собой, он так и не ощутил – воистину пришло время выполнять соглашение. Молчун обязан «подвинуться», уступив место Маньяку. Молчун обязан… Просто обязан, потому как он дал слово. И это слово – убивать.
«А теперь, мой младший брат, ты убьешь для меня этого седого коротышку» - он не произнес и не приказал, Маньяк всего–на всего огласил вслух следующее движение Большого человека.
Это было очевидно как то, что, к примеру, свет разгоняет тень. Молчун обязан… Сейчас ночь.
«Это же так просто!».
Молчун еще пару мгновений пытался сопротивляться чужой воле, однако Злой-Гений переломил Большого человека, подобно тонкой веточке. Не сильно-то и стараясь при том. Но веточка эта, именуемая Молчуном, не сразу переломилась, а сперва изогнулась сопротивляясь. Неприметная мелочь, да…
Он медленно, как-то устало, повернулся к спящему малышу. Правая рука уже щупала бок, ища рукоять тяжелой заточенной пластины. Ах да! Тесак остался привязанным под шинелью. Он совсем забыл о нем, забыл, кто он есть.
Призрак, тесак, маска…
Маленький человек проснулся и теперь, скинув призрака, медленно отползал спиной от спятившего Большого человека.
Лицо малыша, казалось, источает бледное свечение, выделяясь на монотонном полотне тьмы, небрежной кляксой. Что-то кольнуло тонкими иголочками глаза Молчуну, проникнув внутрь тела, для того, что бы остановится в его сердце.
Малыш, сам того не желая, затронул только зажившие раны. И за место потока алой крови должного выплеснуться из потревоженной раны, получил каплю горького воспоминания…
…Солнце! Позолоченные лучи – легкие нежные руки красивого хищника с острыми когтями бритвенной остроты…
Да, малыш был схож на непослушного ребенка, что по собственной глупости забрел туда, куда строго запрещали взрослые, грозя розгами. Дитя солнца, ведомое любопытством, зашло слишком далеко. Не следовало этого делать! То зло, живущее доселе в сказках-страшилках, рассказываемых на ночь глядя, явило себя во всей красе… вернее, уродстве. Как наружном, так и духовном.
Молчун.
Теперь он здесь хищник. Злой, сильный, страшный, кровожадный и как раз поджидающий вот это милое дитя золотого зверя. И как вышло – дождался.
- Убью тебя. – не сказал, а зло плюнул эти слова Большой человек.
Конечно, все эти чувства, раскрытые раны, дитя солнца – все было не иначе как сложной, но видимо увлекательной для Злого-Гения игрой. В коей он, несомненно, знал толк, ибо манипуляции ловкого Маньяка приносили ощутимые плоды. Плоды, сладостный вкус которых имел возможность ощутить лишь он, игрок. Для иных, являющихся всего-навсего предметами этой игры, мякоть и сок плода оставался непонятен и, более того, столь горький, что не хватало сил сохранять привычное выражение лица и сдерживать слезы.
Как ни странно, эта забава Маньяка в данный момент нравилась Молчуну.
Злой-Гений и впрямь хороший игрок. Это же он придумал – сыграть на мести к солнцу.
Молчун в два движения оказался над малышом, не успевшим понять, что происходит. На вряд ли он успел заметить нависшего Большого злого человека. Просто чувствовал что-то, не более того. И это что-то было страх.
- Папка? – в темноте наивный шепот звучал забавно для уха Маньяка.
Молчун же не заметил никаких «выдохов» со стороны маленького человека.
- Нет. – устами человека, насмешливо ответил Злой-Гений.
Большой человек вытянул свою лапу - иначе бы такую здоровую руку не назовешь - к малышу… Одно движение – шея маленького человека хрустнет, что те сухие палки. Второе – Маньяк вдоволь насытится своим изысканным блюдом…
Но Молчун этого не сделал. Его широкая ладонь упала на лежащую подле ножек ребенка шинель. Призрак без поддержки крепких плеч оказался бесформенной тряпкой. Помочь Большому человеку, как и помешать не мог из-за собственного бессилия. Единственное, на что был еще способен Призрак – удерживать шнурочками тяжкую, сохранившую запах крови и сырого мяса тех монстров, поднявших лапу на маленького человека, пластину стали. Но этих шнурочков на долго не хватило – Молчун не церемонясь, вырвал тесак. Шинель, как бесполезную тряпку швырнул в сторону, что бы не мешалась под ногами.
Пальцы Большого человека привычно сжали неудобную узкую рукоять. Быстрый взгляд на малыша – всего лишь вытянуть руку и заточенная пластина достанет до крохотного сердечка. Надо это сделать быстро, возможно, тогда маленький человек не почувствует колючего холода почерневшей стали. И не столь больно будет… Нужно ударить резко – раз!
…Кровь на руках…
- Нет! – вдруг, заорал не Маньяк, но Молчун. Сам Большой человек, сдавшийся воле Злого-Гения, смог подняться вновь на ноги.
Он приставил заточенную железку к своей шее.
- Я лучше убью себя! – ощущая холодное щекотание, Молчун, вовсе отчаявшись сильнее, прижал лезвие к коже. – И тебя с собой заберу!
Говорить было трудно. Одно движение – и тесак сделает, что должен. Большой сильный человек, вытянув шею, стоял на коленях, трепеща от страха перед смертью. Смертью от собственной руки.
Ему хотелось жить. Сейчас. Просто жить.
Но не такой ценной! Не ценной маленького человека! Проще умереть!
От одной мысли, одного представления того, как эта грязная железяка, тихо шелестя, разрезает… перерезает ту единственную ниточку, на которой болтается его жалкая жизнь.
Все-таки тесак, не выдержав соблазна, укусил человека. Темная капелька покатилась вниз.
«Посмотри на себя – ты жалок. Еще не хватало заплакать, ха… А попробуй. Ну, давай! Кишка тонка, мой трусливый братец».
Молчун подхватил рукоять второй рукой, стараясь удерживать у горла…
Железяка выпала из ослабевших рук.
«Ты даже не способен контролировать свое тело. И как ты собираешься мне противиться?».
Да, теперь ни один мускул не подчинялся воле Большого человека – он заворожено глядел куда-то в пол, наверное на упавший клинок и даже глазом не смог моргнуть без разрешения на то Маньяка. Ход мыслей замедлился. На передний план вышел он – Злой-Гений.
Голова поднялась по одному жесту пальца, что бы Молчун мог видеть все величие Маньяка. Да, вот он стоит перед Большим человеком возвышаясь над бывшим рабом. Именно в этот момент поставленный на колени человек чувствовал себя, как раб. Их частенько ставили на колени перед кем-нибудь более-менее значимым, нежели охранник или сторож.
Но он был прав – хоть Большой человек и сбежал от своих цепей физических, однако же не сумел разорвать тех старых оков, что даны ему были, наверное, с самого рождения. Он навеки раб Маньяка. Это есть та самая простая истина. Они неразлучны. Ни какими средствами, мазями, микстурами…
Маньяк сейчас все это устроил лишь для того, что бы указать место Молчуну. А где должен быть раб? На каторге, там, где ступила нога хозяина; на коленях своих истертых, указывать почтение и покорность поклоном и не сметь поднять головы?..
Нет.
Может его место в оковах, соединенными ржавыми  звеньями цепей?
Верней всего. Точнее для Молчуна этот вариант ближе остальных. Ведь от хозяина то он сбежал, а разорвать оков не сумел. Не сумел и не может сию секунду, ибо слаб пока еще человек по сравнению с этой железной силой неведомо от куда пришедшей. Как неведомо куда ведущей.
Силуэт врага его стал явственнее, поселившего в сердце, накинувшем на нее свой ошейник, ощетинившийся подобными иглам, сделанными специально не для того, что бы умерщвлять, но для того, что бы причинять боль и сцеживать кровь… медленно. Во имя услады своей маниакальной. Он был высок, даже если представить, что  Большой человек не просто поднимется на ноги, а еще расправит плечи могучие, то вряд ли он преодолел бы плечи Маньяка; вот как раз в плечах он проиграл бы Молчуну, так как слепому взгляду раба этот черный силуэт мог принадлежать худощавому человеку; руки тонки, точно свисающие веревки, и оканчиваются тонкими пальцами, очень похожие на лапки пауков. Да, точно, два паука, так и стремились прикоснуться до теплой человеческой кожи. Глаз не было видно, как и других мелких деталей.
Маньяк не колыхался. Стоял, точно пребывал в тени, как не отъемная часть полотна тьмы. Однако, кому, как не человеку, невольно, а по раскладу костей судьбы, он стал рабом и чем-то большим для этого самого Маньяка, различать чернеющую на темном фоне общего полотна заплатку. Молчун был тоже точно такой же заплаткой, лишь светлее. В каком именно смысле светлее он и сам-то не понимал толком. Маньяк есть часть тьмы, а Молчун является частью Маньяка – замкнутый круг без тихого угла, в котором можно спрятаться ото всех и погрузиться в раздумья… Уйти на корабль.
Жаль, что нельзя, когда захочешь уйти в такой маленький, но уютный уголок, позвать одиночество, что бы никто не посмел потревожить. И сквозь линзу, как сквозь сохранившееся стеклянное окошко дома, наблюдать течение собственных мыслей. А потом так, вдруг, осознать, что смотришь не через то самое стекло опустевшего здания, а иллюминатор корабля, как раз проплывающего по реке из своих мыслей… И видеть в отражении все самое доброе… Да вот что-то тучи свинцовые закрыли все небо… Одинокие капельки, не вытерпев долгого ожидания, пока тучи тщательно, дабы не осталось ни одного кусочка закрашивали небеса, стали стремительно падать на стекло иллюминатора того единственного, нет, не дома, а настоящего корабля… Чудно они как-то глядели в глаза человеку… Будто не видели никогда… Или человек был так уж страшен…
Рука поднялась, поднося к губам пальцы… Должно было быть прикосновение, однако тут все сомнения рассеяло отражение в том стекле – на человека, плывущего в своем корабле, глядел Молчун. Уродливый человек с испещренными линиями шрамов,  раб Маньяка, бывшего совсем недавно простым кровожадным зверем, ныне воплощение диавола, описанного во многих священных трактах.
Вот оно! Для чего было расстелено свинцовое одеяло, накрывшее то прошлое чистое и светлое небо с кружащими высоко-высоко птицами. Гром! Сначала молнии не слышимо промелькнул удар, какого не достигнет умелый стражник невольный людей, исполняющий принудительный наказ служить не своему даже хозяину, резиновым шлангом. Затем удар о громадную… нет… Великанскую… нет же!.. О наковальню кузнеца-бога, молотом, не уступающим ни в размере, ни в крепости той наковальни…
Задрожал воздух, растрескиваясь, словно хрупкое стекло. Закипела река, пенясь, останавливая свой ход и поворачивая в совсем другую сторону. Даже не в обратную – вверх. Корабль разлетелся в щепы!.. А человек, подхваченный водоворотом, образовавшимся точно под ним, стремительно провалился в… Тоннель. Во тьму, чье прикосновение он наконец-таки почувствовал. Оно сродни прикосновению воздуха; пылинок, парящих безмятежно, пока занятый человек не напугает их; на поглаживание радиации, которая желает просто дотронуться, потрогать новый предмет ее любопытства и, к несчастью, это самое любопытство, заставляет забыть о той беде, о том, что это прикосновение убивает, отнимает жизнь… В мир вечных рабов.
Молния, просвистев, ударила почти над самым ухом… Но почему-то был сначала гром…
Только когда прозвучал второй выстрел, Молчун осознал, что нет никакой грозы. Гром – выстрелы. Всего их было четыре. Первый только едва задел самого Большого человека, ударилась в бетонный пол. Остальные же пронзили нависшее тело Маньяка. Злой-Гений дернулся, будто пули и впрямь причинили ему вред. Раны неожиданно начали излучать свет, а затем расползаться, уничтожая самого Маньяка. Того, что был перед ним…
В этот момент Молчун неосознанно прикрыл веки и снова открыл, не прошло и мгновения, всего мгновения… кажется, мгновения – а Маньяк сбежал, исчез, растворился.
Сзади послышался топот приближающихся людей и тревожная трель свистка... Их фонари уже смотрели в самые глаза Большого человека. Рука заслонила яркий луч собой - Маньяк все же отпустил тело раба. Но он так просто не сдался, в противном случае не будь он тем самым Злым-Гением. Мельком Большой человек заметил раненую иссиня-черную фигуру тощего человека, склоняющегося  к ребенку. Одной рукой Маньяк держался за бок, когда второй тянулся к бледному округлому личику с большими глазами…
Собравшись с последними силами, Большой человек, рывком приблизился к малышу, пытаясь пока не поздно перехватить руку черного зверя.
Молчун схватил пустоту...
Видно, поздно, опять… Опять гром. Вновь выстрел. Уже, кажется пятый. Хотя какая разница. Ведь будет шестой, седьмой… Только вот нужны ли они теперь. Для верности, наверное. Что бы успокоить свой страх людской. А может, хватит и одного пятого.
Люди! Где люди там боль.
- Папка!!! – ухватился слабыми холодными ладошками маленький человек за лапу Большого. И прижался к телу Молчуна.
- Я, Молчун. Раб, без имени. Ты это хотел услышать, Зверь!
А потом он уже сказал маленькому человеку:
- И я не папка…
Малыш не ослабевая хватки, пробубнил сквозь сопли:
- Я знаю… Кривуля, а папка придет, а?
Но Молчун так и не ответил… Люди подбежали достаточно близко, что бы осветить их своими фонарями Большого и маленького человека… Никто из них не промахнется с такого расстояния.