А вы любите весну? Рассказ для поступления во ВГИК

Вполне обычное утро для вполне обычного дня. Или всё же нет? Так казалось человеку, живущему по одному и только по одному закону – плыви вверх по течению. И почему вверх? Ему только казалось, что добавь он это слово, сразу же появится смысл, осмысленность всему происходящему, будто он идёт вверх.
Но на самом деле он шёл горизонтально, с вертикальным словом под сердцем.
Весна. Вы любите весну? Её любят все, но он не любил, ему всегда казалось, что в это время счастливы абсолютно все, но только не он, словно природа ставит ультиматумы одним за другим, выполнить для достижения счастья которые он не может. Просто не представляет, как и умывает руки. Это похоже на сон, анабиоз, но меньше пафоса – это всего лишь рутина. Однажды, сказав себе это вслух, его жизнь изменилась навсегда.
- Антон? Дружок, ты как? – Это был его дядя, оставили которого вовсе не для того, чтобы тот сидел и пил пиво целыми днями за телевизором, что тот, собственно говоря, и делал.
Но дядя любил своего племянника. А племяннику было двадцать два года. Ни больше, ни меньше, только-то и всего. Родители Антона уезжали куда-то не так часто, вот уже три года, из боязни оставить сына одного. Эта боязнь тоже изменила жизнь Антона, хотя боязнь была лишь следствием, а не причиной.
- А вы любите весну, дядя Толь?
- Что тут можно ответить, дружок, во-первых всегда хотел узнать, почему мы с тобой по-прежнему на ты? – он улыбнулся своей морщинистой улыбкой, вялой, но искренней, - По-моему, нам с тобой давно пора уже начать общаться на равных, сынок, - и всё дальше и дальше уходя от темы он наконец ответил, - Весна… Эх, да это действительно прекрасное время, люблю весну. А что такое, Антон?
Антон ничего не ответил. Зачем здесь нужен ответ? Да и кому – отвечать дяде, который просто поддерживал беседу? Быть может ещё и душу ему излить? Излить ту желчь, что накопилась в нём за те годы «движения вверх» - бессмысленно, глупо – незачем.
Дверь захлопнулась, прежде чем дядя Толя успел что-либо сообразить. Пошёл погулять – подумал тот и на этом, как и всегда, всё закончилось. Всегда так заканчивалось. Но сейчас будет ли так?..
Вот красивая девушка идёт по улице, вот на ней одеты прекрасные босоножки с закрытыми верхом (С открытым Антон любил не так, как с закрытым). Мысленно Антон оценивал её внешность так, словно на данный момент он её парень и может наслаждаться её внешностью, телом. Вот на ней одета стильная, короткая юбка, без колготок или гольфов – ноги слишком красивые и без того. И опять он засматривается на девушку, уже в сотый раз, в таких размышлениях, не замечая ничего. Она замечает его взгляд – происходит искра и… Искры нет. А её взгляд уходит куда-то вновь, часто с какой-то насмешливой ухмылкой.
И каждая девушка проходит в его сознании новые испытания, проходит она, а испытания для него, испытания его же потом и кровью – перебороть себя, свою замкнутость. Но каждый раз ничего не происходит, не изменяя реальность в целом, меняются три измерения. Или четыре – жизнь существовала словно бы без одного из измерений, без измерений вообще, как картинка – не в третьем измерении, плоская, ровная, обычная, повседневная и… Гнусная, такая гнусная, что при одной мысли об этом становится плохо и тут же ищешь урну. А вот и девушка в это время проходит рядом и боязливо морщится, ускоряя шаг.
Раз за разом. Год за год. Проблемы находят себя сами – адресат всегда один – Антон, ты ли это? Иногда в его голове звучат странные, порой психоделические диалоги. Ирония, сарказм, но чаще всего жалость к себе. Проявление ли это слабости? Безусловно, но в праве ли мы винить его, винить в этой «провинности»? А виним ли мы себя в таких ситуациях? Стоит задать себе эти вопросы и как можно быстрее найти ответы, на новые вопросы, возникшие в вашем сознании.
Вот какой-то парень едет на своей тачке, она ведь у него крутая, даже слишком крутая для этого района. А вот и та девушка в коротенькой юбке, они вместе – ну кто бы сомневался, так всегда было, но всегда был и шанс, неиспользуемый, словно созданный лишь для того, чтобы придать всей этой ситуации дерзость недосягаемости.
И так каждый раз. Которую весну подряд, лето, зима – в целом то же самое.
Солнце светит по-прежнему ярко, в кармане в чехле у Антона модные очки, которые родители подарили ему на двадцать третье февраля, но одевать их желания нет совсем, нет желания крутиться перед зеркалом, даже несмотря на то, что те ему идут – ведь бессмысленно, ну а как же. В кармане очки и двадцать рублей на мороженое. В такие минуты он чувствует себя умственно отсталым, неполноценным, да и люди, знай его, подумали бы то же самое – но вот ирония, он ведь не был больным. В школе до старших классов учился хорошо.
Но ничего не вышло. Увы, судьба – и полетело всё к чертям. Да и это ли мешает ему радоваться жизни? Или он был к этому всему предрасположен. Ах, да – депрессии у него нет вовсе, здесь всё совсем иначе, как может рассудить читатель – одно должно быть ясно точно. Человек безумно одинокий, он никогда не считал себя ещё одним обывателем, в его голове крутились сумасшедшие картины новых путешествий, знакомств с интересными для него личностями, конечно же, знакомство с той самой девушкой, прекрасной, как никогда принцессой. Но. Одно лишь есть но. Всегда рисующее другие перспективы – реальность, она всегда изменчива, но не для всех – к сожалению, для многих это так нужно, в такие минуты понимаешь, что жизнь несправедлива.
А справедливы ли мы к своей жизни, как относимся мы к ней? Халатно, безразлично, требуя от неё многого, ничего не давая взамен – усилия, равноценный обмен.
- Где был, Антоша?
- Ты, кажется, говорил, что мы все здесь взрослые люди, - начал тот.
- Да, - вскочил тот с кресла, - Мы все взрослые люди, - с расстановкой произнёс тот, выбегая из кухни с бутылкой пива, - Глотни, сынок.
- Да, спасибо. Сколько вы уже выпили?
- А сколько надо? – И тот вновь засмеялся, уже не в первый раз наводя на мысль об алкоголе, утопить всё что угодно в алкоголе – правильный выбор для неправильного человека.
- Ты когда-нибудь думал о смерти?
Встрепенувшись и через несколько мгновений осознав суть вопроса, дядя Толя не стал вскакивать с кресла, даже ухом не повёл:
- А как же, все когда-нибудь там окажемся, - тут же поняв, что сказал что-то не то, как-то болезненно поморщился, - Ну, это, ты меня понял…
Антон оставил последнюю реплику без ответа, хотя прекрасно её расслышал, успел просмаковать, пытаясь понять, обидное ли это что-то сейчас, сказанное его добродушным дядей, прозвучало в чей-то адрес. И адресовано ли это было вообще.
Дядя Толя не выдержал первым:
- Ты это, извини, что я такое ляпнул… Не подумавши, пивко в голову ударило, понимаешь…
- Да, всё в порядке. Дядя. Толя, - получилось злее и безразличнее, чем он хотел, точнее просто злее, - В конце концов, ты был прав. Я пошёл.
- Но куда ты пойдёшь?
- Да хоть в свою комнату, тебе-то что.
И уже не в первой оставляя взрослого мужика в комнате одного, бормочущего себе под нос, что он идиот, он пошёл в свою комнату, чтобы там решить, куда идти дальше – на месте сидеть не хотелось. В сидячем или лежачем положении мысли словно обострялись, и некоторые, самые колкие из них из иголки, как по волшебной палочке, превращались во что?..
Нож. Душевное ножевое ранение. Какая странная метафора – подумал Антон, - или афоризм? Вот в такие минуты на ум приходили ещё и мысли, что этого самого ума и нет и, что пройди он тест на айкью – там будет не больше пятидесяти.
Он не был болен, он чувствовал себя вполне здоровым, не был некрасив, страшен – был очень даже хорош собой, тогда проблема была в нём. Стоп. Заходя с другого края, важно понимать, что можно обойти важную точку зрения на всю ситуацию в целом – нельзя делать таких ошибок, ибо они могут стать фатальными. Он всего лишь хотел счастья. Человек, который хочет счастья – как же прекрасно это звучит, хочется смеяться и радоваться, но при этом даже не можешь понять, какие именно чувства вызывают эти сложенные воедино слова, эта фраза.
Многие скажут – счастье, оно же здесь, вот, ну, вот, прямо за тобой. Или перед тобой. Но неужели они всерьёз считают, что всем людям право на счастье дано одинаково? Что все люди видят это счастье вместе, словно они все – все люди в мире – кровные братья?
Так вот – Антон – человек, всего лишь желающий счастья. Всего лишь – ключевое слово в данное ситуации, ключевое для фразы, и ничего не значащее вообще. Это неправильная точка зрения, или по-вашему, всё же нет? Он хочет счастья, но что он сделал для того, чтобы его получить, поборолся за него? Искал?
Проблема же в том, что он слеп – и слеп не по своей вине, не в физическом плане, а в моральном – не видя света, не увидишь солнца. Не увидев солнца – не познаешь света.
Не познаешь света – не познаешь счастья.
Рекламный лозунг гласит. Какой странный лозунг для лампочки – подумал он. И вот она – мысль у него под носом, исход всех решений, исход в неведении практически решён, но…
- Тупая реклама, весь город завесили этими рекламами лампочек.
И в правду, в конце концов, чем эти лампочки лучше других, что мы должны лицезреть их каждый день, выглядывая из машин, с велосипедов и просто проходя мимо своего двора.
- Здравствуй, юная особа.
- Что?
- Я говорю, вы очень привлекательны, пардон, ещё не успел узнать ваш внутренний мир, богат ли он, но всё же хотелось бы…
- Простите, вы кто, - перебила она его.
- Зовите меня Антоном. И вопросик, можно я перейду на ты?
- Вы как хотите, а я пожалуй воздержусь. Вы что-то хотели?
- Не хочу показаться быдлом с улицы, не хочу так знакомиться, просто ничего не хочу, вообще, - он на минуту закрыл глаза, уткнулся в пол и долго думал, девушка чуть не ушла, - Постойте, - заторопился он, - Я всего лишь хочу сказать, что мне нужно общение. Или не общение, - он опять сбился с мысли, - Даже не знаю как это назвать… Мне нужно хоть что-то. Хоть что-то…
- Хоть что-то? – переспросила девушка в недоумении.
- Вы такая красивая, а я такой вот, какой есть… Вы любите кино?
- Обожаю, - девушка говорила уже не так отстранённо, а на лице заиграли лёгкие нотки улыбки во весь рот, - А вы киноман какой-нибудь, наверное? Сейчас это модно, - элегантно закончила она.
- Знаете, не совсем, но почти, - последний фильм он смотрел года четыре назад, а в редкие минуты холодных зимних вечеров кроме русской и зарубежной литературы он скрашивал вечера, проводя их перед телевизором за ток-шоу, - Но почти, - повторил он.
- Интересно, вы знаете, сейчас в кино идёт хорошая мелодрама. Можно сходить.
- Прямо сейчас?
- Какой вы бойкий молодой, - она запнулась, - Антон, - улыбнулась, - Ну, впрочем, а почему бы и нет? В вашей голове ведь уже засела идея, теперь её оттуда ни палкой, ни пряником.
- Да… Пряником, конечно.
Уверенность проявлялась в нём с каждым шагом по пути к кинотеатру, с каждым словом, сказанным в её адрес, с каждым её взглядом, обращённым к нему – больше, больше и больше, она возрастала, пуская свои корни, всё глубже и глубже.
Псевдо-цветок – сорняк, пускающий свои корни иногда способен изменить мир и совсем не в лучшую сторону.
- Так, что вы говорите? Как вам фильм?
- Мы не на ты? – спросил тот, улыбаясь.
- Ах, что ты, Антон, мы уже на ты, это я так над вами шучу. Так как картина? Слишком детский юмор, на мой взгляд, не компенсируется актёрской игрой. Вот взять этого актёра, чёрненького. Шекспировская внешность, так почему он играет с существом, что будет пострашнее любого мультяшного персонажа. Он неотразим – факт, но всё же, никуда не годится. Никуда, - закончила она.
- Да, - он не знал, что ответить, - Безусловно, очень точное определение, Ань, очень точное. Значит ты у нас являешься киноманом?
- Как сказать, это очень сложный вопрос. Впрочем, хватит издёвок, я обожаю кино, что тут сказать. А премьерные показы с красной ковровой дорожкой это просто прекрасно, такие яркие впечатление, масса эмоций… Удивительно!
- И что, каждый простой смертный может попасть на такого рода премьеры? Или только такие принцессы, как вы.
Волнение уходило, но именно та уверенность застилала глаза, не давая увидеть очевидное, факты, что лежали прямо у него под глазами, подавались на блюдечке с голубой каёмочкой.
- Да нет, далеко не всем. Скажем так, есть свой доступ на, - она сделала движение пальцами, изображая кавычки, - такого рода мероприятия.
- Доступ-то, может, есть и всегда, но каким образом… Какой доступ?
- Ответ вам не понравится.
- Тогда я не хочу его слышать, - и он не догадывался.
Совсем.
Машина, богатый обладатель шикарного мерса – богатенький папенькин сынок или же успешный бизнесмен – не имеет значения. Кабриолет – вот, что имеет. И его права не только на машину, но и на девушку.
- О, Ань, а это кто?
Кажется, он что-то изрекает из своего рта, какие-то слова, фразу, может, предложения? Антон не слышит, и даже не понимает.
Вновь какие-то обрывки предложений, что-то не членораздельное, иногда что-то понимаешь, но далеко не всегда. Ну вот, опять.
- Не трогай его, пожалуйста, он всего лишь попросил сходить с ним в кино и поделиться своим авторитетным мнением.
- Авторитетным значит? Это как.
- Пойдём отсюда, я тебя прошу. Этот парень – он ведь никто, просто молодой человек, которому жутко не хватало общения, а в кино я всё равно сегодня собиралась.
- Да, но со мной, и вообще…
Всё остальное Антон уже не слышал, в эту минуту ему даже хотелось получить в морду, именно в такой формулировке – ощущая себя не человеком в такой ситуации, а облапошенным животным, существом, начинаешь что-то понимать, что-то не человеческое и такое обидное. Пролом.
- То есть, по-вашему, это всё был сон? Нет, нет, что вы, сон это был для меня, для вас лишь игра, поход в кино. Сон для меня…
Третья стадия морального облысения – разговор с самим собой, с целью укора «виновных».
День. Ещё один. И ещё. Они полетело как-то уж слишком быстро, так, что узнай ты этого человека в лицо, загляни к нему в глаза, в душу – стало бы страшно. Узнай ты правду. Но очень часто мы ведь не хотим видеть эту правду, нас напичкали экспериментами нашего же организма, назвав это социальным экспериментом, но ничего не произошло. Рок, имя ему рок – он всё ещё пляшет на просторах этого мира, по-прежнему уничтожая людей своими действиями, но откуда он взялся? Кто его создал? Политика – опасно даже произносить это слово, но мы ведь не из мира слабых, да и к чему это вообще…
Стоп. Антон думал совсем не об этом. Мысли совсем разные – сменить имя, сменить пол, что совсем уже странно, и уехать в другую страну. Но где деньги, как он уедет и бросит родителей. Это даже не вопросы – а риторические вопросы, утверждения, потопляющие его корабль надежд, не оставляя ни капли уверенности в собственном будущем.
А кто в наше время уверен в собственном будущем? Бизнесмен? Актёр, политик, музыкант? Никто. Но взгляните-ка теперь на человека, который не видит своего будущего вообще. Таких действительно много, очень, но все они делятся на разные категории: кто-то имеет настоящую, искреннюю поддержку близких людей, кто-то знает, чем будет заниматься в будущем, кто-то всё ещё имеет в своём сокровенном сундучке мечту…
А есть и те, кто давно перестал замечать поддержку близких, у кого больше не осталось мечты, и те, кто уже не знает, чем именно ему заняться в этом пустом мире.
Деньги – решение под номером один, для этого нужно образование – это номер два, для образования нужны знания – это номер три, но кому вообще хочется этим заниматься? В детстве нас всех учили, что нужно хорошо учиться в школе, чтобы поступить в институт и потом получать хорошие деньги. Но всем ли это нужно? И заходя не с того угла – вы неверно думаете.
Нужно ли это человеку, которого вообще ничего не радует, и все попытки к чему-либо в этом мире так или иначе обречены на провал? Вы скажете, так не бывает – бывает, и это, конечно же, не правильно. Неправильно – как же легко сказать это слово.
Но как всё это изменить?
В голове у Антона родилась теория. Человек счастлив лишь тогда, когда не замечает жизненных хлопот, повседневностей, наконец, рутины. Когда этот человек счастлив, нашёл своё счастье или живёт в горе, печаль затмевает всю его жизнь.
И можно ни о чём не думать…
- Антон, чего такой хмурый в последнее время? – Его мать всегда пристально следила за моральным состоянием его сына, так ей казалось.
- Мама, ты когда-нибудь думала о счастье, как таковом? Горе, печали, что всё это есть? И для кого всё это есть, если не для всех.
- А что такое, сынок? Почему ты так говоришь?
- Горе, что ты знаешь об этом слове? Как много ты знаешь об этом слове, не о слове, а о смысле, об истине этого слова, что является лишь поверхностью, вуалью этого айсберга?
- Ты не должен об этом говорить, - вдруг отрезала всегда такая мягкая и приторная мамаша.
- Почему? Почему все размышляют об этом, думают сутками напролёт, не спят, а я, значит, уже и подумать на эту тему не могу? Ах, да, простите, это же я не сплю сутками, думая об этом умилительном дельце. Что, собственно говоря, за дельце? Маман, я и сам не знаю? Или может мне поступить на работу? Почему вы против, давай, ну же – дай своё согласие! Все боги уже смотрят на нас в эту минуту, ибо сейчас я даже представить не могу, кто на данный момент из всех, находящихся в этой комнате ничтожнее, ты или я!..
У матери в глазах появились слёзы. Их не было уже так давно, несмотря на то, да на это – но не было, она сама подметила это про себя – собственный сын заставил её плакать, именно заставил.
Это действительно было нужно ему, хотя сам он это отрицал ,на подсознании он всей душой желал этого, желал высказать ей всё, что было у него на душе.
Проблема лишь в том, что это не было даже сотой частью того, что мёртвым грузом сейчас таилось у него в душе, словно в маленьком ящичке, с очень важными документами, ключик от которого всегда под носом – хочется открыть, но незнание происходящего, незнание бездны – не даёт возможности копнуть глубже.
И в чём твоя проблема, парень? Всего-то.
- Мне нужно проветриться.
- Антон, куда это ты собрался, - отец, заметивший настроение «сына» всегда начинает включать осторожного вожака стаи, желающего, конечно, только добра своему наследнику.
Плечо к плечу – удар, всем нам знакомый жест, мужской и беспринципный, разве что, не применяемый в такой ситуации.
Солнышко, Боже, как же хорошо. Какой-нибудь птичке, перескакивающей с одной крыши на другую. Чик-чирик. Только и всего, всего лишь!
«Девушка вы так хороша, хотите в кино? Быть может, в кафе, лимонад, кофе, чай – потанцуем? Нет, не хотите, почему же так? Мой Бентли за окном, ничего сейчас не помешает нам поехать в другое место, здесь ведь так скучно. Что, что вы говорите? Простите, задумался»
Задумался. Это слово должно менять свой смысл – для таких людей, как Антон уж точно. Но в его же случае – это некий выход в астрал, разбор полётов, даже больше – разбирательство над своей жизнью, перебирание мелких фактов – в конце концов, ни к чему правильному не приводящее. Лишь выразительное искусство, эмоции пополняют его разум в этот момент, а ощущение тяготящей пустоты не уходит на долгое время после этого.
На очень долгое. Но это ему нужно. Нужно всем нам, рано или поздно.
«Подпишете мяч? Да, конечно, малец,  любишь футбол? Очень. Ну и хорошо, беги, скоро второй тайм»
И ещё. Еще. И бездействие наполняет душу бальзамом.
Утро. Оно наполняет твою чашку жизни своим адреналином, как бы повествуя тебе длиннющую историю о том, чего ты не сделал, не достиг, не добился. Это и превращается в адреналин, который не является ничем иным, кроме как обычной злобой, беспомощной и тупой. Она была бы даже милой, мы бы все улыбнулись, если бы это не было так грустно.
Ещё один луч светит в глаз – как раньше хотелось этого солнца! Не передать словами. Антону казалось, что только таким образом он сможет начать что-то делать, но ничего не менялось – не менялось и настроение, а значит, не менялась и его жизнь.
А эти лучики солнца лишь дерзко свисали на его голову, дразня его ужасно-бытовую участь.
Как там в его теории: Если человек не может быть счастлив, пусть будет упиваться горем?
Это теорема не для всех, этому вообще нельзя верить. Но есть такие ситуации, такие люди, когда выход только один. И стоит помолиться за то, чтобы таким образом эти люди нашли свой покой.
Антон сидел на лавочке, в теньке, а в голове у него вихрем неслись сотни мыслей, и при этом всего одна тупая, как баран мысль затмевала всё сейчас. У неё не было имени, обозначения – это было скорее слепое наваждение, полученное вследствие постоянного обдумывания, обсасывания навеянной чем-то мысли.
Сергею было двадцать три года – его отец был банкиром, а мать сценаристом, квартира у него находилась в центре города, была одна постоянная девушка, очень красивая, а сам он жутко любил учиться и познавать всё новое, одинаково хорошо владел как литературой, так и математикой, физикой.
И в тот день – для него всё было потеряно.
Антон выследил его порядок дня. С утра плавание, после перекус в кафе там же, затем следует поход в университет, сразу после этого он едет в библиотеку и там читает отечественную литературу ровно час.
После встречается с девушкой. Как же безумно она хороша – Боже, правый. Этих мыслей на этот раз у него не появлялось. Лишь тупое и бесчувственное безразличие и это нравилось ему, с таким подходом он практически не мучился – как было раньше.
Идеальная жизнь – как блестящее, начищенное до блеска дорогое и красивое зеркало. И так легко ли разбить эту стекло жизни?
- Приветствую.
- Ты кто, парень? – страх ли это или осторожность.
- Да я тебя в библиотеке часто вижу, вот хотел узнать, что читаешь, поинтересоваться, может у нас схожие интересы.
Его лицо приняло более спокойный характер:
- А, да, я тебя тоже часто там вижу. Да так, всю литературу из школьной программы я прочитал уже давно. Сейчас у меня этап зарубежной классической литературы. Виктор Гюго, Вольтер, Оскар Уайльд, ну, ты меня понимаешь.
- Можно сказать итак. Куда направляешься?
И какой-то отстранённый, слишком женственный для мужчины всхлип появился после того, как его легкое проткнул нож. Он всхлипывал ещё минуты три после окончания всего происходящего – значит, по сути ничего и не закончилось.
Всё произошло быстро, но эти секунды можно было растянуть на всю оставшуюся жизнь, незнание всего-всего в эту минуту на свете стало известным лишь после, осознание пришло после. Нужно ли было его добить? Должен ли он был мучиться в тот день?
Да и к чему это вообще…
Мы живём только тогда, когда счастливы или несчастливы – потому что тогда нам не хочется жить. Кто именно втемяшил ему это в голову? Кто заложил эту идею ему в сознание, именно ту, что является опаснейшим вирусом, идею, что уже не закрыть ничем другим, не перекрыть, не убрать, не забыть? Кто вообще сказал, что жизненные хлопоты должны быть такими ужасными, что человеку в таком случае даётся такой жесткий выбор.
Но это был его выбор – и он это понимал, от безысходности он шёл на сделку с дьяволом, в данном случае – со своей душой. Но он не учёл одного – совершив такой поступок, уже нельзя остаться таким, как прежде.
Или на это он и шёл?
- Ты где был? – вновь спрашивает мать, ничего не знающая, милая мама, которая когда-то действительно была такой милой.
- Не думаю, что это важно. Я отдыхал, занимался кое-какими мелкими делами. К чему весь этот диалог, мать? Я устал и мне нужно к себе в комнату.
Достаточно просторная комната. Большой раскладной диван – лучше кровати, и опять это солнце слепит ему глаза, заливает всю комнату. Диван большой, но это не доставляет удовольствия.
Сон от усталости не добавляет удовольствия. Голова кружится, мысли путаются, весь лоб покрыт большими каплями холодного пота, волосы мокрые, всё тело знобит.
Словно от какой-то болезни один за другим появляются симптомы неизлечимого заболевания – лекарство лишь ты узнай, получишь сходство и ровняй.
Эта фраза вдруг промелькнула у него в голове, может, он её и вычитал, а может – она создалась сама, как проекция его сознания. Важно лишь, что она проплыла мимо, не оставляя следа, всевозможных возможностей от осознания смысла фразы, просто исчезла, как песок сквозь пальцы.
- Слушай, это неправильно… То, что ты делаешь. Зачем так изводишь себя? Ты должен начать жить нормальной жизнью. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу, что ты чувствуешь…
Получилось как-то слишком холодно:
- Ты не знаешь, что именно я чувствую! Тебе не понять этого, да ты бы никогда не поняла, - и, замолкая, как-то начинаешь ощущать что-то маленькое, тёплое у себя внутри, - Прошу, уйди, я не хочу сейчас ссориться. Просто не хочу.
- Будь по-твоему, я принесу молоко и горячее печенье, только что испекла…
- Не хочу есть. Мам, прошу тебя.
Дверь мягко закрылась, а за ней послышалось что-то вроде всхлипа. Если бы сейчас он был не человеком, а котом – всё равно бы не повёл ухом. Это замечание прочно въелось ему в мозг, оставляя новые вопросы, например «Повёл бы он ухом ещё неделю назад?»
Или он умер ещё раньше.
Какая страшная мысль, но именно сейчас, в данную минуту она не только не пугала, но и доставляла некое удовольствие от осознания такой мысли. Что всё потеряно, что он может жить или не жить, не иметь ценностей в этой жизни, лишь тепло в теле и холод гораздо глубже, там, где стираются грани, а оболочки остаются возле входа.

«Как же всё-таки хорошо» - или плохо. Вообще никак – это отсутствие состояния вообще, не замечание этих хлопот, своей жизни, так прекрасно, удивительно и странно.
Именно странно, и странно, что он называет именно это слово, а не ужасно. Но пытаемся ли мы его понять? Пытались ли мы когда-нибудь понять своего Антона, теплящегося у нас где-то в закоулках души, разобрать эту теорию.
- Антон, ты как себя чувствуешь, сынок?
- А, папа, - весь лоб блестел от пота, цвет кожи бледнее, чем у вампира, но на лице улыбка, - Смотрел один фильм?.. Точнее их много… Но он такой один. Там человек отрезает себе руку, чтобы выжить. Он снят на реальных событиях. Такой красочный, живой. Там был человек. Он восстал из мёртвых, понимаешь? Просто восстал, настолько он любил жизнь. Отрезать себе руку… Это… Ты знаешь, возможно, он великий человек. Его явно стоит уважать.
- Постой, о чём ты...
- Я не плакала, - перебил его Антон, - Я не плакал, отец, более того, я даже мысленно не называл его героем, смельчаком, я просто завидовал ему, непонятно чему, но завидовал. Это было какое-то наваждение и ничего больше, тупая боль и знаешь…
Стоило посмотреть Антону в лицо отца, чтобы понять – он никогда не поймёт его, а доставлять лишнюю боль тому человеку, которого ты видеть не можешь, но любишь – больнее всегда вдвойне. В таких ситуациях чувствуешь боль за себя и за него, точно так же как и он.
Это неправильно. Так никогда не будет, в жизни Антона уж точно. Обещание, данное самому себе – по статистике, такие обещания завязать или сделать что-то ещё, перебороть себя – просто не имеют смысла, многие и вовсе забываются на второй день.
И это тоже неправильно. Можно долго рассуждать, что именно неправильно, но уж мы-то с вами знаем. Главное для человека преодолеть себя. Не вставляя «всего лишь», со всей ответственностью подходя к делу, осознавая, насколько это будет сложным. Но взять и перебороть себя.
Дело лишь в том, что Антон переборол себя в другом направлении, понимая, что делать попытки в одном направлении он уже не сможет – что-то переломилось в нём, навсегда.
И эта же дорожка по сути уводила его совсем не в те дали, где можно найти счастье, но туда – где можно найти покой. Такой великий жизненный парадокс, что для одного счастье, для другого имеет обличие горести и чувства вины.
Умиротворённость достигнута не может быть при таком случае никогда, но вы мыслях его лишь одно: цели не стоит, даже не пытаюсь, просто делаю.
И уже ничего не важно.
- Антоша… Ты как-то говорил про теорию… Ты уже третий день не выходишь из своей комнаты! Практически ничего не ешь! – Из глаз её потекли слёзы, - Почему ты так говорил? – в её глазах стали слёзы и какая-то животная, нечеловеческая отчаянность и беспомощность, предчувствие того, что уже не исправить.
- Ты веришь в судьбу? – пробормотал он, уткнувшись себе в спинку неразложенного дивана, - А за окном солнце, ма, всё то же солнце, а в судьбу верить и не нужно… Оно знаешь… Всё как-то само что ли пройдёт, да и не глупо это вообще-то думать о таких вещах, просто… Странно, знаешь ли. Что есть любовь и что есть мораль – извечные вопросы, вот ты знаешь ответы? Хотя бы на один? Нет. А кто может знать ответы на вопросы о том, что есть истинное счастье, истинные страдания, справедливое ли это замечание?
- Любовь и есть истинное счастье, Антон, - заплакав, тихонько произнесла она.
- И неужели, - вдруг вспыхнул он, - Неужели счастье только в этом?! Ну, а если нет, нет любви и всё тут! Где мне найти своё счастье? Какая там теория, теорема, аксиома, бред это всё, бред и только-то. А на деле же вот лежишь ты, лежишь и думаешь. Думаешь только о том, что думаешь – а в голове пусто… Ведь ничего не осталось! Понимаешь, уже совсем ничего не осталось!
- Но можно же что-то сделать… - слова трудно давались ей, - Всё исправить, найти что-то по-настоящему интересное для себя, найти себя в этой жизни.
- Все, кому это было нужно, уже сделали это. Жизнь сама нашла их. А я конченый человек, мне грош цена, Боже, как это смешно звучит. Классическая литература даёт о себе знать… Откуда же был этот отрывок… А и не важно, ма. Эти слова – они так легки, с ними можно играть как с огнём – ведь они могут и убить. Но они всё же легки, как ветер, как огонь, как спичка  - иногда эта спичка перед бензоколонкой. Но сути это не меняет. Поступки – это то, что определяет тебя. Но по сути – не меняет дела, часто не достигая конечной цели…
- Ради которой этот поступок и совершался… - закончила она за него.
- И знаешь. Всё в пустую. Абсолютно.
- Не говори так…
- Мне нужно прогуляться, нужно, ма. Ухожу. Подумай насчёт теории, мне не хочется оставлять записки в случае чего, да и сейчас рука в целом-то болит. Я слишком. Много. Говорю.
И дверь захлопнулась, оставив мать наедине с собой, без сына, наедине со страшными мыслями – без сына…
Записка всё-таки была написана. Пара слов, начирканных жалким почерком слабака – не будем слишком суровы. «Я ухожу».
Ничего больше, оставляя надежду на то, что он просто мог уехать заграницу, уехать в другой город, поменять имя, внешность и начать другую жизнь.
Но мы все так любим эти байки, так сладостны бывают они, но только не родителям – только не им, не в данной ситуации пускать в своё сознание грёзы о том, что всё будет.
И будет хорошо.
- Собираетесь прыгать, молодой человек?
Как странно. Такой малолюдный мост, пускай и в Москве и его всё равно заметили.
- Хочу заметить, что там внизу нет воды.
- Поэтому я его и выбрал.
- Вы ведь Антон, так ведь?
- Что вам известно обо мне? Впрочем, уже не важно.
- Нет, нет, нет, нет – Всё очень даже важно. Вы ведь ходили в группу для своего заболевания – такие у нас в стране только набирают оборот. Я вас помню, - он на секунду задумался, - тогда вы были ещё подростком.
- Я и сейчас не чувствую себя мужчиной.
- Это нормально, - у Антона слетел ботинок, - Послушайте, здесь важно не делать поспешных действий. Более того, болезнь Паркинсона – не приговор! Множество людей живут полноценной жизнью, страдая этим недугом, с каждым годом появляется всё больше и больше экспериментальных лечений, мы узнаём об этой болезни всё больше и больше…
- Полноценная жизнь, доктор. Её у меня нет.
- Но всё же…
- И не будет, - вновь перебил тот.
- Ааа, вы, молодой человек, совершили что-то плохое, чтобы не задумываясь уйти из этого мира, не сожалея, словно наказывая себя. Прошу вас, это того не стоит. Мы вместе разберёмся со всеми вашими проблемами, только дайте мне руку.
- Руку? Поздороваемся, Федор Михайлович, а что, я не против. Только потом я уйду – отрезал он.
Он пожал руку, и в этот момент доктор со всей своей силой перетянул его через бортик, на землю, придавив своим телом.
Антон завыл, ему не хотелось кричать, как и всегда в последнее время – он не ощущал ни боли, ни грусти, ни злобы – ничего. Но отчаянная бессознательность – всегда совмещает в себе все эти качества, не проявляясь до определённого момента, скажем так, в каком-нибудь инфаркте однажды ночью у, казалось бы, здорового человека.
Солнце. Вы любите солнце? А весну? Любите весну?
Антон полюбил эту весну.