молчание

Во рту пересохло. Молчание повисло в воздухе, налилось свинцовой тяжестью и всё сильнее и сильнее тянуло мой язык вглубь, не давая ему шевельнуться и сказать хоть слово. Я тонул в тишине, я просто онемел. Вокруг нас беззвучно плавало молчание, виляя плавниками...

 В первый раз у меня было такое... Я мог подобрать сотни слов, чтобы описать своё состояние, и ни одного - не поверите! - ни одного, чтобы хоть как-то объясниться с Ней.

 - Ты изменился, - Она нарушила молчание. От слов веяло холодком. Голос, тон - ни нотки истерики, ничто не выдавало Её. Только за лживым равнодушием я чувствовал: Ей больно.

 Больно, как если бы мир, который Она строила, - сотни тысяч радуг и дождей, паутина спутанных переулков, входов и выходов, миллиарды вдохов и выдохов в прокуренное небо, лампочки ночных фонарей и прохладу подъездов, всю веру и искренность, вложенную в него, - всё это уничтожили, сравняли бульдозерами и стёрли с лица земли. И стёр никто иной, как я - я, собственной персоной.

 Не в силах произнести хоть слово, я молча стоял и смотрел Ей в глаза.

 По радужкам забегали искорки, запахло солёным морским штормом. А я стоял и молчал. Я не мог найти себе слов оправдания. Наверное, я и сам себя не понимал...

 Её губы шевельнулись. Она вновь заговорила.

 - Представь себе... Есть в этом мире Птица. Одна-единственная Птица на миллионы похожих. Для Неё небо - гораздо больше, чем просто небо, оно для Неё даже больше, чем дом. Она живёт небом, живёт полётом. Ловит в крылья ветер, падает в бешенных пике, выходит из сумасшедших "мёртвых петель"... Небо - это Её, оно у Неё в крови, оно с рождения - единственный Её смысл. Её талант - лететь, как ветер. Но вдруг - раз! - и это небо внезапно становится для Неё недоступным. Всех птиц, вместе с Ней, запирают в клетки, и Она может видеть небо лишь сквозь решётку клетки... И всё это - ради одной-единственной овцы, которая, пожив рядом с Птицей, заразившись Её грёзами о небе и украв у неё смысл жизни, решила, что может летать. Но овца - это ведь не Птица, согласись? Овцы не летают, как птицы. Их удел - жевать траву на полях, но не небо!

 Я смотрел на Неё. В Её колючие, искрящие, будто разрядами тока, глаза. И прекрасно понимал, о чём идёт речь.

 Да. Я украл у Неё идею. Я виноват перед Ней. Я перекрыл Ей доступ к небу. Но у меня даже сейчас не хватало слов на то, чтобы это признать и попросить у Неё прощения.

 Я просто стоял как истукан и молчал.

 Она смотрела на меня и тоже молчала. Молчание как кисель висело между нами и, казалось, что лишь протяни руку и сможешь нащупать вязкий от тишины воздух.

 Наконец, Она сдалась. Протянула руку, но вместо воздуха подхватила с кресла свою сумочку за ремешок. Её движения одновременно были неторопливы и расторопны - в Ней удивительно сочетались две крайности. Я снова посмотрел Ей в глаза. Океаны в них то ли высохли, то ли нырнули глубоко под сушу, обнажая зрачки.

 - Что ж, дальнейший разговор бесполезен, - Её лицо чуть скривилось, но так оно стало казаться мне даже ещё более привлекательным. - Прощай и не ищи меня больше.

 Каблучки застучали по паркету. Цок-цок-цок... Я застыл и всё смотрел в ту точку, откуда буквально секунду назад на меня смотрели Её глаза. Время тянулось так же вязко, как и тягучий воздух вокруг. Я смотрел на обои. Полоски, полоски, а между ними лиловые бабочки... Она всегда говорила, что эти бабочки - какие-то сопливо-женские, а я улыбался и целовал Её.

 Я всё смотрел, в голове крутилась только Она... Я слушал музыку Её шагов... "Цок-цок-цок" словно какая-то загадка крутилось в голове... Так по-разному звучат эмоции девушки, переливаясь в каблучках. Разочарование, радость, равнодушие, злость, боль, надежда... Каждая из них, как мелодия, звучит по-своему, так, что её невозможно спутать ни с чем другим. Но сейчас я читал в Её каблучках только одно. Ты Меня Потерял... "Цок-цок-цок" застыло, хлопнула дверь... Я стёк на пол по стене и, как подросток, беззвучно зарыдал...