Обзор мировой литературы

Уважаемые читатели! Данный материал является в определенном смысле безусловной халтурой. Содержание полностью скомпилированно из моей (Романа Агеева) жж-шки и целиком посвящено чужим популярным книгам.

Сей труд предлагается к прочтению всем, кому не чужд окололитературный трёп в режиме "говно/не говно" и не более.

Поскольку материал чуть более чем полностью состоит из субъективных оценок и личных пристрастий автора, считаю куртуазным автора представить.

Роман Агеев, 28 лет. Проживает в рабочем поселке Пыра Нижегородской области. Работает слесарем шестого разряда в цеху КИП, в сменах. Кажется, всё.

Поехали!

 

НИК КЕЙВ, "Смерть Банни Манро"

 

Как должны проходить будни героя нашего времени, настоящего мужика? Кофе с круассаном, душ, потом на машине до офиса, прошерстить всех подружек в социальной сети, обзвонить клиентов, вечером бильярд с текилой в родном баре и спатеньки до нового светлого дня?

Эдак недолго проснуться однажды, сдернуть одеяло жвалами и обнаружить под ним пузатенькое брюхо человека-жучка.

Потому что жить надо не так. А вот как. На ночь зарядить обе ноздри коксом, брюхо - вискачом и ночь напролет трахать в отеле черномазую, сидящую на героине, шлюху. С утреца присунуть похотливой официанточке с ядреной жопой. Потом завести свой бьюик и дать жару прямо за рулем. Потягивая в машине пивко, сигналить прохожим девкам и передернуть поршень на сисястую школьницу с подведенными глазками. Заехать домой и обнаружить повесившуюся женушку. Подрочить в прицерковном сортире на отпевании жены и выебать на поминках телочку лучшего друга.

Охохо, какой жеребец нарисовался? Завидуете, смертные? А кое-кто так живет каждый день. Речь, конечно, идет понятно о ком.

Главный гуру инди-рока, король-Затмение, последний человек на земле, Ник Кейв.

Два романа Ника Кейва разделяет два десятилетия. Солидный срок. За это время можно угодить из коммунизма в гламур, прорваться из китайского гондона в десантуру, из петербургской школы контрразведчиков сами знаете куда.

Поменялся, конечно же, и Кейв.

Замес "Ослицы", был более эпичен и условен. Первый роман можно сравнить с нетленкой Маркеса - такая же куча отсылок к Библии, такая же условная община, эпос, в котором смоделирован и современный буржуазный мир и его священная мифология. Новый герой, а имя ему - Банни Манро - живет во вполне конкретном городе, считанные дни. Замечу, что второй роман очень сильно перекликается с беготней апдайковского Кролика. Недаром главного героя зовут кроличьим именем.

Во-вторых, поменялась тематика. Молоденький Ник Кейв ставил в центр своего художественного мира религиозный фанатизм. Соотсветственно и герой был идейный психопат, бесплодно истязаемый обществом и своими навязчивыми идеями. Кейв нынешний научился ценить простые радости жизни. Теперь он сделал ставку на прирожденного кобеля, беззаботного супер-ёбаря с козырной ракетой в штанах.

Но какие-то вещи, конечно, не меняются.

В романе то и дело царит грозовая атмосфера, а главного героя всё сильнее одолевают бесы соблазна и деградации. Это уже характер дарования, он не меняется - сумрачный, величественный, громоподобный. Что поделать - такой уж сам Ник Кейв, с гитарой ли он скачет по сцене или воюет с фразой, клеймя бумагу гусиным пером. Жоский мужик. Человек-гроза.

Хочется отметить также, что Кейв наделен выдающимся чувством метафоры. И это в общем-то при очевидном писательском дилетантизме. Он, например, раз 50 в романе повторяет сомнительное клише "всё происходило как в замедленной съемке". Но после отожгет сердца читателей таким глаголом, что буковские-поланики сосите ***.

Слегка сюрреалистическое окончание романа мне лично напомнило кафкианкую "Америку". Но у Кафки, само собой, было трасцендентное и запредельное в чистом виде, а у Кейва скорее такая пародийная театрализованная развязка, страшный суд в форме американского телешоу.

В общем, мне роман понравился и даже очень. Ах, рекомендую!

 

ЕГОР РАДОВ, "Якутия", полная любви, изумительности и зла"

 

Итак, постмодернистская книга о Якутии. Воображение неординарных художников частно притягивают сомнительные уголки планеты: мрачная тундра, антисанитарная африка или сифилическая монгольская степь - и, в общем, понятно почему. В этом есть что-то от тяги богомольца ко всему первобытному и изначальному. Удалиться мыслью от цивилизации в бескрайние просторы, в край природной нищеты, суровости и безлюдья - один из действенных способов приблизиться к богу.

В этих местах природа дает то малое, необходимое, что поддерживает в теле живого существа страдания жизни и неизбывную вселенскую тоску, иллюзию сопричастности к божественному абсолюту, так сказать.

Можно выразиться и прозаичнее. Фантазия современного хомячка о побеге из мегаполиса в энималпланет является одной из сладчайших хомячковых грез. Ах, сбежать от инторнета, магазинных вывесок и асфальта и заночевать на тряпках в натопленном провонявшем кумысом чуме рядом с чумазыми монголами. Пока шумит микроволновка и стынет пивко, почему бы не помечтать о вонючем чуме? Однако, ближе к делу.

Книжка Егора Радова оставила неоднозначное впечатление. Взахлеб ее точно не читал.

"Якутия" - современное мифотворчество. Условные якуты ведут сепаратистские войны с условными тунгусами и другими народами на условной территории недалекого еще совка. Новый Одиссей - неказист, недалек, иногда срет в штаны от страха, терпила и рогоносец. Но это не мешает ему совершить кучу бессмысленных подвигов во имя отчизны.

Язык произведения - восторженная молитва, россыпь самоцветов и психоделический трип. Вроде бы автор что-то такое употреблял по жизни. Судя по тексту - да и много. Собирать из его языковых самоцветов бусики лично мне было сложно. Но всё равно книжка очень талантливая, ироничная, яркая. Вери гут

 

АЛЕН РОБ-ГРИЙЕ, "В лабиринте"

 

Очень старался найти хорошее в лабиринтах великого француза, утомился и послал всё нахер. Нарезка времени, пространства, мельчайшие детали и персонажи - всё размыто и повторяется по сто раз. Тень мухи на потолке, две пылинки на столе, след башмака на снегу, расстояние от камина до комода, тень пылинки внутри следа мухи - зачем всё это читателю непонятно. Напоминает не шикарное полотно, а претенциозный сценарий к фильму из категории арт-хауса. От независимого нудного кино можно получать эстетическое удовольствие, но читать сценарии к нему ****ешься.

Вообще я не люблю тяжелое чтиво, когда постоянно необходимо напрягать внимание. Задача искусства очаровывать и развлекать, а не делать из читателя Альбера Камю и Бориса Бурду.

 

ДЖЕЙМС ДЖОЙС, "Портрет художника в юности"

 

Как известно, читающая публика делится на две категории: на тех, кто Джойса не читал, и тех, кто, порвал жопу в лоскуты, но схавал "Улисса" на одну восьмую. Последние могут смело потом ввернуть в светской беседе "Ах, говно этот ваш Джойс, говно!"

Моей первой крупной вещью великого Джойса стал "Портрет художника в юности". Гений модернизма и самый известный ирландский семинарист не подвел и не покорил. Книжка о пубертате со всеми вытекающими. О дрочке, шлюхах, прыщах, школьном насилии, чтении евангелия и других прелестях католического воспитания. Всё это происходит на зеленом ирландском лужку либо в мрачных катакомбах иезуитских школ. И конечно на фоне борьбы за независимость. Какой же ирландец не любит перетереть за политику?! Воспитанный иезуитами юный герой Джойса томится от похоти и жутко трепещет от одной мысли о посмертных кнутах и пряниках.

С кем я бы сравнил Джойса из сопоставимых? Толстой о пубертате, как и о всем другом, конечно же, писал лучше. Шампанское, гусарские набеги на барышень и карточных долгов на пароход - только так и должно начинать жизнь русское светило словесности. В общем Толстой вне конкуренции. Сэлинджер, конечно же, хуже. Холден Колфилд, это плаксивое балованное уебище, которое любит ковырять в носу, маму и тратить бабло в ресторанах, это совсем не то, что должен из себя представлять двухметровый ядреный кабан, готовый стать гением мировой прозы. Набоков, разумеется, о своих первых половых опытах молчал как партизанен, будто той поры и не было. Владимир Владимирович сразу же, вырвавшись из утробы матери, возопил об утраченной родине, первой любви, а затем со скоростью экспресса погнался за бабочкой, пробежал Германию, Францию, Штаты, и утомившись присел с пушкинской лирой на дружелюбном альпийском склоне. Примерно так развивался литературный процесс в XIX-XX вв. в том, что касается прозы о юношестве.

Рекомендую, "Портрет художника" всем, кто еще не успел освоить ни один культурный продукт под брендом Дж. Джойса. Чай ты не обезьяна какая, уважаемый читатель, уж ознакомься с Джойсом, пожалуйста.

 

ПОППИ БРАЙТ, "Изысканный труп"

 

Каждый контркультурый писатель ценен и примечателен по-своему.

Книги Паланика можно сравнить с рожденственским подарком. За яркой картонной упаковкой скрывается то, что дети любят больше всего: кишки и динамит.

В сундучке Ника Кейва всегда найдется Библия, нехилая доза джанка и бутылка отменного пойла.

У Берроуза в его черном чемоданчике полный арсенал радистки Кэт: пишущая машинка-оборотень, анус которой способен передавать сигналы из фашистского тыла в родные пенаты тонких миров.

В писательском столе Лимонова хранится портрет Мао Цзе Дуна и пачка презервативов. И о душе, так сказать, и о теле.

Холодильник Поппи Брайт занимает в литературе особое место. Там хранятся старые любовные письма, увядшая роза, ну и еще немного от близкого человека, в частности фрагменты любимого тела.

Не знаю, что особенного откомментировать. Роман "Изысканный труп" - не повод для размышлений о литературном процессе, о проблемах современного общества, о нравственности. Это, прежде всего, роман о любви и дружбе, написанный в рамках особой канибальско-некрофильской эстетики. Эта эстетическая поверхность как свет-мой-зеркальце: человека темного и примитивного она отпугнет, но читателя независимого и внутренне сильного она одарит редким и нежным цветком, прекрасным и новым образом вечного чувства.

Рекомендую.

 

АГОТА КРИСТОФ, "Толстая тетрадь"

 

Объемный роман, сериал, да что угодно длинное, наделенное преемственностью сюжета, трудно оценивать объективно в каждой точке. С определенного момента на произведение начинаешь смотреть как на старого знакомого: он еще ничего не сделал, только вошел в дверь, а у тебя внутри готовая гамма чувств и непроизвольных ассоциаций. Свежесть и наблюдательность уступают опыту.

Первая часть трилогии "Толстая тетрадь" впечатлила легкостью, содержательностью и мраморной бесстрастностью. Смыслы подвинуты автором в специфическом направлении. Жесткое содержание текста предполагает драматичное читательское восприятие, сильные эмоции, оценочность, а стиль автора диктует совсем другое: хладнокровие и точность. Два ребенка-близнеца учатся жизни как две холодные глубоководные рыбы. Когда целесообразность того требует, они кончают родного папу, кормят голодного, ссут на лицо мазохисту. Привычное человеческое побуждение "так принято" у них замещено животным инстинктом "это совершенно необходимо". Человеческие качества в героях, такие как благородство или осуждение, присутсвуют, но выражены исключительно в действии. Человеческое в героях лишено демонстративности и отгорожено от мира стеной молчания. При этом главной побуждающей силой для двух пацанчиков остается "необходимость". Это делает повествование и героев привлекательными и нетривиальными.

Вторая часть сильно отличается от первой. Она заинтересовывает , главным образом, на фоне предыдущего читательского опыта. Привычка к героям это почти любовь: читать становится проще, думать и познавать уже не хочется.

Сентиментальные, человеческие, грустные нотки звучат во второй части основной мелодией. Всё-таки героям романа, как и звездам рок-н-ролла, целесообразнее уходить в тень вовремя.

О чем третья часть, я уже не вспомню.

 

ТАТЬЯНА ТОЛСТАЯ, "Кысь".

 

Триумфальная постмодернистская антиутопия эта ваша "Кысь".

Нифига не порадовало, что текст расписан финифтью и антураж повествования эталонно архаичный. Я не люблю пост-модернистские блины и сивки-бурки. Мне не греет душу использование в современной литературе фольклорных жар-птиц и кокошников, сколько глума и смысла в них не пехайте. Это на мой вкус мертвые культурные пласты - хранить в музеях необходимо, а переться с них западло. Уже, полагаю, Бунину и Набокову было бы вломы плясать под валенки, эх, да валенки...Чем нынешний читатель ущербней бунинских современников - не возьму в толк.

Убежден, что стилизация "под старину" это такой способ технично забить на важные составляющие текста в угоду одной смысловой, интеллектуальной доминанте, которая принимает обличие задорной небылицы. Т.е. автор ради написания мудрой сказки отказывается от важной ниточки, связующей его живое духовное существо с читателем - он перестает быть естественным и проникновенным.

И в то же время в "Кыси" есть чем поживиться! Не могу не восхититься лингвистической неординарностью Толстой. Перо у Татьяны Никитичны отточенное и фантазия у нее местами впечатляющая. Говняным априори языком написала яркую, глубокую, смешную книжку. Среди вороха аллегорий мне лично было весело. Авторским вниманием не были обойдены наиболее популярные в русской культуре типажи, пороки и смыслы - от батюшки-царя до мещанина-совка и диссидента. После Щедрина, Булгакова и Зощенко тут Толстая мало что надумала нового, скорее позаимствовала от классиков. Однако, главный драматический процесс она запечатлела знатно: как у очередного автора переворачивается нутро от созерцания и погружения в русскую действительность. Кому чо. У иного писателя (да хоть набоковского склада ) погружение в этнические и исторические закидоны, заковырки и мифы вызвало бы тошняк - а у Толстой такой, видимо, талант - саркастировать и изумляться на родной социум.

Особое место в романе занимает тема власти - не только в русле русской традиции "барства-холопства", но и вообще, в глобальном метафизическом, психологическом ключе. Заметно, что это важнейшая для автора тема - "бесы социальной иерархии".

О чем Толстая говорит по ТВ, о том собственно и пишет в романе.

Концовка фантасмагорически-философская, очень напоминает "Приглашение на казнь", правда драматизм развязки по пелевински сведен на ноль. Короче, сказка - ложь, да в ней постмодернизм, добрым молодцам синкретизм, аллюзии и деконструкция.

 

ВИКТОР ПЕЛЕВИН, "t"

 

Сказать особо нечего, кроме того, что это Пелевин настоящий, хорошего "урожая", именно "удачного урожая", как у алкогольного винограда. Пелевин работает в жанре буддийской фантастики, как молдавский виноградарь в жанре изабелы. Дыня тут не вырастет и не ждите.

Для меня настоящий Пелевин это автор "Чапаева". Есть у него произведения и откровенно безрадостные (в творческом плане). А настоящий Пелевин - грубый, дидактический, рассудочный, каламбуристый, сиюминутный, но и очень вдохновенный. Главным его талантом ( и в романе "t" это проявилось в полной мере) всегда было умение брать множественный интеграл от нескольких реальностей сразу, так чтобы вышло и злободневно и остроумно и глубоко.

Есть в романе места, о которых можно сказать: "вот уж ожидал, так ожидал". Я имею ввиду монотонные и многотонные диалоги героев о том, что такое реальность, кто кому снится и где она цель. Смысла и красоты в данных разговорах автора с самим собой я никогда не видел, но и не сильно на них раздражался. Это как привычка лучшего друга чпокать пальцем в залупе или рассуждать о боге: ну раз нравится ему, то и ладно, ведь любишь его не за это, а за то что правильный пацан.

В романе "t" Пелевин-постмодернист немало наигрался со светилами нашей литературы, Достоевским и Львом Толстым, как кот с грелками. Вот тут Виктор Олегович явно схитрил: светила непосредственно ему как бы и не светят, но помещение романа, где дано обосноваться воображению автора и читателя, греют жарко. Замечу, что будь данные грелки в добром здравии, могли бы дать коллеге сдачи.

Однако, о хорошем. Лев Толстой, который устраивает переправу через ледяной Стикс на коньках - это жутко смешно, а творящие новую русскую реальность маркетинговые боги от литературного бизнеса это жутко актуально. Много интересного, товарищи, много!

 

 

ДУГЛАС КОУПЛЕНД, "Поколение X"

 

Generation Икс (Поколение Хе) читал параллельно в двух переводах. Какой из них лучше, не понял. Понял только, что противоречий между переводами много. Два варианта отличаются друг от друга как гоблинский от украинского. Переводчик текста это не таджик с ломом, а как минимум соавтор, такой можно сделать вывод.

Конкретно по тексту. Самый культовый текст одного из самых продаваемых писателей современности - приятное фуфло. Трое друзей неохиппи прячутся от жизни в захолустье, мало зарабатывают, чудачат, ни к чему не стремятся и философствуют. Они - потерянное поколение, с пеленок изнасилованное американской мечтой. Соотсветственно их гнетут фрейдистские страхи перед всем, что эта мечта в себе несет: перед успешностью, офисной карьерой, семейными ценностями, атомной войной и прочими микимаусами.

Понятно, что социальная проблематика романа притянута за уши, поскольку маргинальность явление глубоко личное, экзистенциальное, а не социальное, якобы развитое общими темами навроде глобализации.

По стилю. Мне в принципе не нравится северо-американская литература, воплощающая дух нации простаков. Основные признаки этой литературы - слабо проработанный сюжет, где герои болтаются по свету разбавляя жизнь болтовней про съеденный гамбургер и скуренный косяк, а также второсортный журналистский пафос, восходящий к Хемингуэю и Стейнбеку.

Мне не близки и их герои, эти забавные миляги-человечки. В стране, где лучших поэтов стреляли на дуэлях и рубили саблями, гноили в гулагах, где замечательную Анну К. освежевали на рельсах как последнюю свинью, стыдно любить милых и живучих как тараканы человечков из Оклахомы. Рана Пушкина еще дымится, господа! Парное мясо Карениной еще не остыло. Чуден труп Анны при всякой погоде. Эта бричка никогда не доедет в Казань, камраде. Гугоугло олобр вываы вав.

 

ЛАЗАРЧУК и УСПЕНСКИЙ, "Посмотри в глаза чудовищ"

 

Прозу Андрея Лазарчука отличает большое количество драконов, масонских организаций, вождей калибра Гитлера, оккультных заклинаний, сверхоружия, а также великих русских поэтов, которые ведут себя как герои фантастического боевика. То, что Гумилев, вооруженный автоматом и Некрономиконом, стоит на страже интересов человечества, еще раз подтверждает истину, что поэт в России больше, чем поэт. Он тебе и Гарри Поттер и Индиана Джонс.

 

 

ВЛАДИМИР НАБОКОВ, "Венецианка"

 

Набрел на ранее не замеченные или уже позабытые рассказы Набокова "русского периода".

Набокова я не перечитывал много лет. Прежние впечатления от его прозы были так сладки и общи, что ворошить их особо неинтересно, как неинтересны любые юношеские воспоминания о том, как вечером засыпаешь в купе поезда, а на горизонте незнакомые гаснущие полустанки и внутри такое щемящее чувство, и странно теперь вспоминать этот чай в подстаканниках и дорожную курицу в газете, эх и грустно, эх и необычно внутри, набокова с вами читал ваш евгений гришковец.

Так вот, собственно, о Набокове и "Венецианке". Можно пенять на недостаточно глубокий психологизм, непроработанные женские образы и вечного романтизированного барчука в центре повествования, если очень хочется. Но мне приходит на ум другое. Первое, что восхищает, это то, что в 25 лет можно писать ТАК. Фантастическая причта о цветке Колдриджа, та самая, которую Борхес пересказывает на все лады с жутко серьезной миной, у Набокова втиснута в сюжет так весело и легко, как весело и легко может быть только юному барчуку на пикнике.

В целом, рассказ веселый и солнечный, наполненный до краев набоковской негой, в которой тонет всё, что по идее должно удручать и тяготить. Мне импонирует такое владение своим искусством. Литература как пикник, как большое золотистое яблоко на зеленой поляне. Взрослые дяди и тети пролили возле этого яблока много писательской крови, пота и слез. Пришел барчук, похрумкал яблоко и пошел дальше.

 

О СТРУГАЦКИХ

 

Сначала о предрассудках. Стругацкие это настоящее пугало для многих замороченных читателей: и для эстетов старой набоковской закалки (которые любят восклицать: ах, этот флобер - фанат стиля!) и для почитателей злобного матрешечного постмодернизма а-ля сорокин и для игрушечных маргиналов с битниками на футболках и хипстерских кедиках. В общем, для очень многих принципиальных индивидуалистов, которые не хотят быть похожи на маму с папой, а в результате оказываются похожи на миллион еще таких же оригиналов, Стругацкие - не шарман. Кашрут и мода им запрещают. Подростковые принципы велят, что коммунистов, утопистов и детсадовских фантастов надо обходить стороной. А главное, Стругацкие для эстетствующего пидора - совок, почти Кобзон.

В моем представление дело обстоит иначе.

Прелесть АБС. в том, что они не требуют от читателя ограничить свою эстетическую свободу до условных границ: моды, претенциозности, манерности, навязанных кем-то предрассудков.

Для меня АБС замечательны прежде всего следущим: их можно читать много - они не нудные, увлекательные. Они всегда пишут о судьбе человека, в то время как многие фантасты или просто авторы современной прозы эту функцию писателя не считают важной. АБС создают атмосферу другой планеты, цивилизации, будущего, других социальных отношений, не напрягая читателя техническими сложностями и запоминанием никому не нужного лексикона. При создании необходимой атмосферы Стругацкие используют то же, что использует в играх воображение детей: непонятные вещи со свалки, военную технику, заброшенные здания и полигоны, ненастный или наоборот жаркий климат пустыни. Ну и главное, в произведениях С. всегда есть тайна - не просто интрига, а чудесное, необыденное, которое в ходе повестования может быть раскрыто, а может быть не раскрыто, предоставлено себе.

Стругацкие это, если можно так выразиться, светлое будущее нашего недавнего прошлого - будущее, которое не случилось. Несостоявшееся нельзя не любить, о нем можно только тосковать или не тосковать.

 

 

ПЕТРУШЕВСКАЯ

 

У Петрушевской по текстам в большом количестве расставлены ловушки-раздражители, роль которых сводится к тому, чтобы у читателей из разных социальных групп (гендерных, культурных, возрастных) одновременно вызывать разные эмоции, от гнева до сочувствия.

Типичное. В неблагополучный полуголодный год тетка-героиня Петрушевской ходит по знакомым как бы в гости с внуком, а на самом деле, чтобы подкормить в гостях свое чадо, родившееся от непутевых родителей: дочь-то приблудная дура, зять-то пустое место сбежал, и позаботиться о сопливому дитятке некому кроме бабушки, утютю.

В общем, довольно наглая бабка, но и не осудишь, поскольку личинку человека, даже родившуюся от непутевого быдла, надо кормить, это научно доказано.

Короче, бабка с внуком сидят в гостях. Отец семейства безучастный ко всему смотрит по телеку футбол, хозяин типо, отдыхаю чо. Дитё освоилось в гостях, капризничает и просит переключить телевизор "На спокойной ночи". Мужик в бешенстве и вызверяется на ребенка, на бабку, на жену, что ему не дают посмотреть футбол. Ле скандаль.

Уверен, для большинства женщин описанная ситуация - воплощение мужского жлобства, тупости, равнодушия.

Полагаю, у многих мужчин противоположное мнение. После тяжелого рабочего дня смотреть футбол по телевизору неизмеримо приятнее, чем угождать капризам чужих сопливых детей и вникать в чьи-то проблемы.

Кто прав, затрудняюсь рассудить.

Если вам, уважаемый читатель, нравится Петрушевская и ее взгляд на мир, то, скорее всего, вы - баба.

 

ФИЛИП РИДЛИ, "Крокодилия"

 

Филип Ридли в интернетах пребывает в каком-то странном дефиците. Сборник его рассказов я несмотря ни на что отыскал. Обаяние у прозы вполне конкретное: подростковая свежесть и непосредственность реакций, стыдливая педерастинка и темные стороны личности, выставленные напоказ в силу этой же юной непосредственности. В целом рассказы Ридли простоваты, как будто ученические. Внимание читателя концентрируется на нескольких выпуклых деталях и сухо изложенном сюжете. Ничего лишнего. Притягивает.

"Крокодилия" Филипа Ридли посвящена подростковой гомосексуальности. Герои книги много дрочат, фотографируются, мечтают о крокодилах, иногда сосут друг другу, вообще не работают и, что странно, совсем не шмякаются в зад. Какое-то вопиющее викторианство в последнем пункте.

Книга легко читается, так же легко забывается, ярко и просто написана. Понятно, где в романе приманка для читателя (помимо очевидных достоинств) - мы опять-таки получаем возможность прикоснуснуться душой к тому страдальческому и невинному периоду жизни, когда духовное и физическое в герое еще не засуровело, но жизненные соки бурлят бесстыдно, как никогда до и никогда после. Короче, юность и вдохновение Филипа неразделимы.

 

ДЖОНАТАН КЭРРОЛЛ, "Белые яблоки", "Кости луны"

 

"Белые яблоки" - роман Кэрролла. Главный герой вернулся с того света, чтобы родить мессию и спасти мироздание от мыслящего Хаоса. Бывает. В спасении мира ему помогает нерожденный сын, чревовещающий из материнского брюха, и женщина из другого мира. Борьба происходит как в настоящем, так и в прошлом, на площадках воспоминаний.

Есть в романе красивые образы. Собака, бегущая по океанской глади. Женщина, которая вернулась в свое прошлое, встретилась с собой, и оттуда, из прошлого, швыряет в себя будущую камнями.

Читается легко, но не оставляет ощущение, что автор чего-то много и зря нахуевертил.

 

Роман "Кости луны" огромного впечатления не произвел. Снова убедился, что надо доверять только своему литературному вкусу. Мало ли что понравилось Стивену Кингу. Роман занимает промежуточную нишу между детской сказкой и взрослым психологическим чтивом, то есть не вполне понятно, для кого он написан. Начало книги обнадеживающее: на хорошем уровне излагаются сюжет об отношениях бабенки с мужичонкой, а потом всё скатывается в скучное фэнтези. Неинтересная копирка с Хроник Нарнии и Алисы в Стране Чудес, довольно удачно разбавленная психоанализом.

Реалистичная линия ближе к развязке становится всё более слащавой и вспомогательные персонажи устраивают вокруг главной героини совсем уж неприличный кордебалет.

Главное, что не достает сказочному повествованию в обоих романах Кэррола - нерва, нет ощущения, что герои преодолевают собственные реальные трудности, а не толкают тележку с авторским замыслом

 

 

СТИВЕН ФРАЙ, "Гиппопотам"

 

Когда я открыл для себя Стивена Фрая, вспомнились и Генри Миллер и Буковски и Ник Кейв. В главной роли у Фрая богемный стареющий пердак. Поэт, развратник, алкаш, богохульник, хамло. Вообще герой умен, не любит себя обманывать, поэтому всех считает дерьмом. Пафосничающий мерзостный жулик, но душа-то у него золотая. Знакомый персонаж в литературе 20-го в., не так ли?

"Гиппопотам" заканчивается смешной пародией на чисто английский детектив, точнее пародируется шаблонная детективная развязка, когда гости собраются в полном составе к обеду и сыщик раскрывает карты, а слушатели - рты. Можно сетовать на то, что возврат к шаблонам тети Агаты Кристи не особо актуален, а можно не сетовать, потому что постмодернизм. Где раньше был штамп, там теперь бездна иронии. И все-таки концовку "Гиппопотама" Стивен Фрай слил невыразимым хэппи-эндом. Из личных ли философских соображений, суеверия ли какого... Или чтоб отделаться от повествования. А может, просто принял на грудь лишнего и эх, добил книженцию.

В целом чтиво крепкое, веселое, обаятельное. Как заметил один мой френд, под описание главного героя, умника, хама и выпивохи, вполне подходит доктор Хаус. Доброкачественная страдающая сволочь - востребованный ныне персонаж. Немного от Иисуса, немного от животного. Искать свой идеал во Христе и Дон Кихоте среди европеоидов щас не очень почетно, но не до такой степени, чтобы опять возвращаться к ликующим валгаллам, ницшам и гитлеризму.

Неотразимость героя штука тонкая.

 

 

ДЖОН СТЕЙНБЕК, "Гроздья гнева"

 

Как там было у Борхеса "сюжетов всего четыре: Симпсоны, Чебурашка, Пчела Майя и Черепашки-Ниндзя".

В сущности "Гроздья гнева" Стейнбека это те же Симпсоны, только оголодавшие и несмешные.

Роман у Стейнбека вышел орально ориентированный на сто процентов.

Собственно, герои путешествуют, чтобы набить рты едой и об этой самой еде рассуждают много и с удовольствием. Если не о мясе, то о молоке. Если нет, то и кукурузные лепешки хороши.

Последняя сцена романа напугает хоть черта лысого. Совсем юная дочка фермера из-за недоедания и разных невзгод рожает мертвого младенца. Чтобы не пропадать материнскому молоку, роженица и ее мамаша решают накормить девушкиной грудью какого-то случайного голодранца, отца семейства, который вот-вот отбросит от голода коньки. Сиську дочери - бомжу в рот. На этом и сказочке конец.

Высокий трагизм ситуации зашкаливает. Социалистические взгляды вкупе с оральной фиксацией все-таки доводят автора до того, что он засовывает материнскую грудь в рот своему представителю.

Непонятно, какую мораль должны извлекать из программного произведения тупые американские школьники.

Там парни простые. Какую-нибудь мораль да извлекут.

 

ЛЕВ ТОЛСТОЙ, "Хаджи-Мурат"

 

"Хаджи-Мурат" производит тягостное впечатление. Честная книга о русской армии и атамане кавказских гопников другого впечатления производить и не может, потому что огребают все. Контртеррористическая операция штука такая. Законы гор штуки такие. Утра в горах уж больно хороши. А не зарезать ли нам парочку человек? А и зарежем!

Хороший человек на Кавказе тот, кто храбро воюет и убивает врагов, желательно русских. Мысль сама по себе обнадеживающая.

Весь жизненный путь Хаджи-Мурата как бы говорит читателю: носи папаху с чалмой, пали из ружья в кого попало и пой "аль илляха иль алла", а иначе ты не друг чеченского народа.

Вообще, несмотря на пацифизм Толстого, его симпатии к честным и храбрым воинам очевидны. То есть именно к честности и храбрости безотносительно стороны, за которую проливается кровь. Тыловых крыс и сытых русских вельмож Толстой не уважает.

Забавно морализаторство Толстого в отношении балета, где "марширует много голых женщин".

 

БУНИН И НАБОКОВ, рассказы

 

Рассказы из сборников "Темные аллеи" и "Возвращение Чорба" читал одновременно в зебрном порядке.

Отметил для себя непохожесть авторов.

Истории Бунина всегда двугеройные, поэтому льстят женщинам. В рассказах Б. пестик и тычинка равноважны, ибо умейте любить бабу, долой мужланство, пустите бля даму в сюжет, у ней тоже переживания. Принцип построения сюжетов однообразный: встретились-переспали-разбежались. А погоревать? И погоревали. Или встретились, спали-спали-спали-спали, а потом разбежались, а потом погоревать. В рассазах Бунина напрочь отсутствует остроумие. Если конечно не считать остроумием такой ход: барин сунул под хвост пятнадцатилетнему подростку-девочке, обещал жениться, а потом сбежал.

Истории Бунина можно охарактеризовать поганым словом "жизненные". Потому, наверное, и не смешные.

Писать о Набокове? О недосягаемом одиночестве, созерцательности, остроумии, сюжетной игре? Нет, увольте.

 

ФИЛИП ДИК, сборник "Сохраняющая машина", роман "Помутнение"

 

Основная тема творчества Ф. Дика - фальсификация реальности, где всё есть обман, а главный жулик - Бог (либо тот, кто в роли Создателя выступает). Бог Филипа Дика - страшная, непонятная, отталкивающая и мрачная стихия, и вместе с тем единственно возможная, настоящая и вечная. Такой вот ***вый буддизм.

В рассказах Дика присутсвует стандартный набор западного фантаста: межпланетные войны, картины постапокалипсиса и антикапиталистический, антиутопический задор.

Если сравнивать с теми же Стругацкими, то Дик, пожалуй, ближе к деловито-боевиковому Голливуду и Футураме какой-нибудь, только с уклоном в безысходность, а братья - ближе к советско-европейскому арт-хаусу с его вниманием к человеку. Собственно, место проживания к этому располагает.

У прозы Дика есть все недостатки, присущие приключенческому жанру, когда случайности хватают героя за рукав и ведут куда надо (или куда не надо).

Азартное взаимодействие с разными воображаемыми реальностями может вынести читателю мозг. Это собственно главное достоинство прозы Дика.

Напоминает мультфильмы Миядзаки.

 

"Помутнение" не характерный роман для Филипа Дика. Байки из жизни наркоманов, украшенные элементами научной фантастики и психологического детектива. Драматизм сюжета (сумасшествие, попытки самоубиства) сглаживается веселыми диалогами и видениями обдолбанных наркуш. Цена жизни в наркоманской тусовке невелика. Гамлетовский вопрос "быть или не быть?" заменятся более насущным "где достать?"

История скорее характерная для Берроуза или Уэлша.

 

МИЛОРАД ПАВИЧ, "Шляпа из рыбьей чешуи"

 

Милорад Павич мне совсем не понравился. Подобная литература, должно быть, ориентирована на эзотерических бабенок и разных возвышенных натур. Какой-то древнегреческий токарных дел мастер Аркадий странствует по античным местам, без гроша, но имея коллекцию ключей собственного изготовления, которые он обменивает в пути на курево и чипсы. Аркадий встречает таинственных торговцев, которые выполняют функцию дорожных указателей судьбы, а сталкиваясь с бабами, тут же их осеменяет по взаимному согласию в сладостном младенческом полузабытьи. На базаре герой покупает деревянное распятье и в качестве таинственного бонуса получает женщину с клеткой. Милионный покупатель, не иначе. В клетке деваха держит не канарейку какую-нибудь, а, прости господи, свои и чужие сны. Вот ведь чаровница...

 

АНАТОЛИЙ НАЙМАН, "Сэр"

 

В книге Анатолия Наймана лейтмотивом, точкой отталкивания (или как это будет по-русски) выбрана встреча главного героя сэра Исайи с Анной Ахматовой в пору ее шестидесятилетия, и спровоцированные этой встречей два стихотворных цикла, которые поэтесса посвятила своему возлюбленному сэру.

Книжка Анатолия Наймана, мне, собственно, понравилась, где-то со второй половины пошла на ура. Стержень книги представляет из себя косичку свитую из двух стальных ломов, двух интеллектов - автора и интервьюируемого им главного героя, которые оба есть люди абсолютно выдающиеся и незаурядные.

Не интервью как таковые, но дружеские беседы и комментарии к ним, не роман, но художественные воспоминания, подчиненные жесткой концепции, хотя и далеко не жесткой хронологии.

Оба коммуниканта виртуозно рассуждают о глобальном и вспоминают прожитый двадцатый век, бороздя своею мыслью туда-сюда, во времени и пространстве, вспоминая общих и необщих знакомых как правило калибра Ахматовой, Джона Кеннеди и Иисуса Христа.

Занимательно.

 

КЛАЙВ СТЕЙПЛЗ ЛЬЮИС, "Пока мы лиц не обрели"

 

Роман Клайва Стейплза Льюиса переведен на русский Ильей Кормильцевым. Ветхозаветные страсти и подобающая им галерея образов в условном государстве напомнили мне никкейвовскую Ослицу. Всё, что ни делается в романе, основательное и древнее. Каждое чувство как будто имеет внутри себя колоннаду и дымящий жертвенник (совсем не то что сейчас, да, не тот пошел народец, с микроволновкой и стеклопакетами внутри).

Главная героиня и рассказчица, царица Оруаль, способна вызвать у читателя неиллюзорное презрение, восхищение и сочувствие одновременно. Это значит, автор всё сделал правильно.

 

 

ДЖЕК КЕРУАК, "Бродяги Дхармы"

 

Рэй, герой Керуака, ищет себя в буддизме.

Буддизм в Америке в 56-м году это круто, потому что там всё поэтично, древне, божественно и по-японски, а не какая-нибудь прогнившая американская мечта. Рэю хорошо удаются пьянки, бродяжничество, уединенная медитация в лесу и совсем плохо отношения с родными. Когда Рэй хочет рассказать членам семьи о том, что они суть пустота, его не понимают, потому что для родных он чудак и оболтус. Так и есть. Рэя очень злит непонимание родных. С ***ли злит - не ясно. Работягам трудно разделять восторги половозрелого отпрыска, который вместо работы неделями медитирует. "Братья и сестры, пока вы пахали на сборе кукурузы, я сидел в позе лотоса и узрел скачащую по сукам белочку. Никак воплощение Будды? Правда ведь прикольно?" Братья и сестры определенно не понимают чудака.

У Рэя есть друг Джефи. Джефи тоже ищет себя в буддизме и находит везде. Жизнь удается ему легче, он талантливей и мужикастее.

Мораль этой истории в том, что оба рас****яи, но один такой, а другой такой. И в принципе каждый имеет возможность на счастье, просто у одного эти возможности всюду, а у другого всё шатко и хрупко.

И буддизм тут совсем не при чем.

 

ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ, "Фиеста"

 

Герои романа - баловни судьбы, корреспонденты, писатели и аристократы, проводят время по парижским кафе, дансингам, много острят, катаются из Франции в Испанию, иногда живут в кредит, но и это делают полушутя. Живут богемно, талантливо, гуляще и щедро. О чем сама книга, толком не понял. Кажется о том, как надо тратить деньги по парижским клубам, дансингам, кататься из Франции в Испанию, иногда жить в кредит, но, главное, делать это полушутя.

Единственный персонаж, который относится к жизни не в меру серьезно - еврей, писатель и боксер Роберт Кон, изображен самолюбивым, занудным и неуместным на этом празднике дружбы, ****ства и алкоголя, коим является жизнь по Хемингуэю. Все остальные живут в свое удовольствие, даже рассказчик-импотент.

Знай цену себе и этому миру, как бы говорит нам автор. В этом смысле роман крепко буржуазный.