История

Я люблю лето за то, что только оно дает возможность почувствовать себя в тени чего-то великого так не навязчиво, делая одолжение прежде всего тебе, маленькой букашке в муравейнике нашей жизни.

И, собственно говоря, я встретила его летом.

Наверное поэтому я сейчас улыбаюсь от того, что всплывает в моей памяти, от того, как я снова его нашла.

Восемнадцатого июля я была уже дома. Сессия забыта, лето  вертит своим хвостом перед моим носом, в общем – жара, свобода, друзья, развлечения… Было весело, и это на тот момент было единственным, что меня интересовало.
 И того же восемнадцатого я, прогуливаясь по городу, встретила этого человека на улице.
 Сашка был с матерью – они, видимо, решили проветриться хоть немножко, или, быть может, были в больнице – честно говоря, уже  не помню – но, когда мы случайно столкнулись, я, здоровая молодая барышня, и он, в своей инвалидной коляске, первым испытанным мною чувством,  был шок.
  -Саня?
  -Вика?
  -Здравствуйте, теть Люда. П..п..ривет, а что ты? Как ты? Почем-му..?
 -А, не обращай внимания, – он махнул рукой, и попытался улыбнуться. – Как ты вообще?
-Да вот, жива пока. Ничего особенного! Ты сейчас куда?
-А вот мы с Сашенькой едем домой. Как раз на счет такси спорили – он не хочет вызывать, хоть ты тресни!
-Так может мой папа вас завезет – он сегодня на машине, вон на остановке в машине сидит.
-Да, это не удобно как-то…
-Всё в порядке, Людмила Михайловна! Мы никуда не спешим, так что подбросить бывшего одноклассника с матерью домой вовсе не составит труда.
После того, как мы подвезли их – Космонавтов 14 – я не могла выбросить из головы этого печального и милого мальчишку.
  А через три дня набралась смелости и позвонила ему.
  Оказалось, что он попал в аварию на мотоцикле, из-за этого у него что-то случилось с позвоночником, и он перестал ходить.
    Всё что у него было на тот момент это незаконченная «Вышка»( с его-то способностями к программированию), дом, требующий капитального ремонта и мать с кучей материальных проблем.
  Конечно же, не всё он рассказал сразу. Просто согласился на то, что я навещу его дома, и там, уже по крупицам, вытягивая информацию тайком из его матери, я узнала об этом.
  Нет, денег на операцию, которая могла дать шанс на восстановление, у меня не было. Да и Саша не хотел моей помощи.
   
  А через некоторое время мне у меня внутри родилось уже не желание, но потребность видеть его снова и снова: мы выезжали на природу, ездили на рыбалки, прогуливались в парке и ночью на террасе смотрели на то, как лениво с черноты бархатного неба падают хрупкие звезды.
   В такие моменты я загадывала, чтобы с Сашей всё было хорошо. Чтобы он, а еще лучше, мы, просто были счастливыми.
  Август вообще всё решил для меня. Как обухом по голове – внезапно мне стало кристально ясно, что этот парень мне далеко не друг.
-Саш?..
-М..м…? – он лежал на траве, закинув руки за голову и зажмурив глаза от яркого летнего солнца.
-Са-аш!
-М.м.м?
-Ну, Саша! – я пощекотала его сорванной травинкой по лицу. Он так мило, забавно отфыркивался, что я растаяла. В который раз.
-Что тебе?
-Мне надо  кое-что сказать.
Парень повернул ко мне голову и уставился серьезными черными глазами.
-Что?
-Я…это… того!
-Э?
-Кажется, я влюбилась…
-В кого? – так же шепотом спросил он.
-Баран!
-Не понял…
-В тебя, блондиночка ты моя ясноглазая!
-Я брюнет, – еле слышно, и, явно ошеломленно, промямлил Саша. – Не смейся, мне не каждый день в любви признаются.
-Наверное… просто ты, если ничего не можешь мне ответить, то и не надо, не стоит попусту тратить слова. Я, прости меня. Я такая дура… Не стоило мне тебе этого говорить, ведь, наверняка, у тебя уже есть девушка, которую ты любишь, и всё такое прочее.. Я ведь просто с девятого класса неровно дышала к тебе. Не хватало у меня никакой смелости тебе в этом признаться, но вот мы снова встретились и ты тут, рядом со мной, и лето, и вообще…
-Есть. У меня есть девушка, которую я люблю. – после продолжительной паузы он продолжил –
Это ты.

Меня безумно очаровали закаты в нашем маленьком милом городе. Вот, вроде бы, ничего особенного – маленький сад обнимающий широкое озеро, галька, которую ритмично облизывали волны, легкая рябь шального ветра, ветви деревьев, подметающие небесный свод, шепот листьев и прохлада вечера… ничего, ровным счетом ничего особенного, но мне не нужно было пенистых голосистых пляжей и крикливых продавцов тухлой рыбы.
 Здесь, посреди немой поэзии природы, в трепетном ожидании одинокой осени я провела лучшие дни своей жизни.
Здесь я узнала что означает говорить без слов, что означает смотреть не глазами, а сердцем, что означает чувствовать на полную катушку, чтобы сорвало крышу, до крика, до безумия, до дикого восторга…
  В его глазах нельзя было утонуть. Он пригласил меня в длительное и счастливое плавание, без спешки, без ненужных виражей, в ритме дыхания природы…
 
   Его комната находилась на втором этаже небольшого дома, под самой крышей. Это был замечательно обустроенный, уютный маленький чердак, с  косыми лучами желтого солнца. Пробивающееся сквозь витражи на окнах, с большой мягкой кроватью, кипой подушек на ней, большим креслом качалкой и огромным количеством картин на бревенчатых стенах.
  Мы очень любили прятаться от жары именно там, дурачась, смеясь или ссорясь.
 
     -Виктория, можно вас на минуточку? – однажды позвала меня его мать.
     -Вы же знаете о том, что случилось, правда?
Я молча кивнула.
     -Он в тот день выпил. Дорога скользкая, мотоцикл новый, видимо не справился с управлением… да что я вам рассказываю, всё и так ясно. Он ведь тогда выпил потому, что его девушка бросила. Выпил и помчался грусть развеивать. Мой маленький глупый мальчик.
Тогда доктора его тело по кусочкам собирали. А он пытался склеить свое сердце. Саша у меня парень серьезный, даже жениться на Ане собирался, а она решила начать новую жизнь, без него.
Вообщем, я только одно хочу попросить. Ты ему голову вскружишь, а ему потом с этим пол жизни, если не жизнь, жить. Он уже влюблен в тебя. Подумай, по-настоящему у вас с ним – любовь?
   
  Я после этого разговора с его матерью около недели не появлялась на пороге Сашкиного дома. Боялась, глупая, думала, сопоставляла, рассчитывала, взвешивала…
  После семи дней разлуки мне вдруг абсолютно точно стало ясно, что не одному ему голову вскружили. Да еще и завертели так, что дышать больно без него.
  Конечно же, моему мудрому сердцу был известен ответ на вопрос Людмилы Михайловны. Но я еще сомневалась.

   -Я сплю? – спросил он, когда я поправила на нем одеяло.
   -Тогда я твой сон.
  -Значит, я могу делать с тобой всё, что захочу. Вика, какая ж ты красивая! Иди сюда!
   
   -Знаешь, за что люблю тебя? За то, как ты дышишь. Тихо, и совершенно спокойно. Ты Очень тяжелый, противный, невозможный человек, у которого хватает наглости залезть ко мне в душу и перевернуть там всё с ног на голову. Тебе не стыдно?
-Нет! – он уже смеялся.
-И это еще не все! Ты лентяй. Ты любишь побрюзжать, когда только выпадает возможность.  Не переносишь крепкий кофе.
-Обещаю полюбить!
-Не перебивай! Так вот, тебя невозможно терпеть. О компромиссах вообще не может идти речи. Но я люблю тебя. Только тебя. Навсегда. Слышишь меня, навсегда.
Тогда я разревелась и уткнулась лбом в его грудь.
Саша обнял меня и всё время моей продолжительной истерики тихо посмеивался мне в волосы, поглаживая по плечам  спине.
-Вот дурочка! Чего ты плачешь? Я же рядом!
-Да… просто… я наверное перенервничала. Немножко.

Он сидел напротив меня, в темноте утренних сумерек, красив, с изогнутой бровью, грустным и насмешливым взглядом, теплой улыбкой и бесконечным теплом в горячем, заживающем сердце. В его глазах плескался глубокий черный океан, открытый для меня, доверившийся мне, подобно дикому коту. В его глазах была бесконечная забота. И тогда в первый раз в жизни я почувствовала себя целой. Нет, я конечно, была не битая и не поломанная до этого, просто вот именно та тривиальная фраза по поводу половинок… Вообщем, я поверила в нее. Нет, не так – я чувствовала, что это правда.

   Нас было двое во всей Вселенной. Зареванная, растрепанная я, и сильный, открытый для меня, он.

-У тебя шухер на голове – сказала я, вытирая слезы с глаз.
-У тебя еще хуже! – парировал он, улыбаясь до ушей.
-А я тебя люблю.
-А я тебя…

-АААААААААА!
С первого этажа донесся вопль его мамы, и вскоре она появилась в дверях его спальни, держа огнетушитель в руках. Вообще, картина заслуживала кисти художника – женщина с растрепанной косой, в длинной ночной рубахе, раскрасневшимися щеками, гневно помахивающая красным баллоном огнетушителя.
-Вика? А ты что тут делаешь?
-Вообще-то, мам, я мог бы у тебя то же самое спросить.
-Ну, там кто-то оставил грязные огромные кроссовки, и я подумала, что кто-то чужой в доме. А тут еще и всхлипы какие-то… а ты чего заплаканная, девочка?
Мы не смеялись – ржали дурным голосом.
-Ты где такие кроссовки нашла?- промычал Сашка.
-Папины одела – мои порвались. А он вчера в них в саду работал, помыть не успел…

Наступала последняя неделя летних каникул. И она принесла с собой непонятный привкус горечи на сердце.
Саша был как в воду опущенный. Мы всё чаще молчали, пялясь в красно-золотистые разводы на горизонте, всё чаще запинались, когда речь заходила за будущее.
За два дня до отъезда я пришла к нему, села напротив и заглянула в глаза.
Что-то было не так, и я это нюхом чуяла.
-Что случилось, Сань?
-Приходил твой папа. Он сказал, что ты собираешься переводиться сюда.
-Ну…да. А что в этом плохого? Мы теперь сможем быть вместе постоянно.
-Не перебивай меня, Вика. Сергей Леонидович так же сказал о том, что я не должен держать тебя здесь. Я твоя обуза, груз, крючок, который не дает тебе спокойно отдаться плаванию.
-Он бредит, не слушай его! Я знаю, что мне нужен только ты, слышишь? И пусть это будет шалаш, но рай это лучше чем клетка! Даже если она золотая…
-Твой папа прав. И я с ним полностью согласен. Уходи, Вика. Уходи.
-Да хрен тебе! Ты меня разве что в окно  вытолкнешь.
-Вот именно, что только и могу – вытолкнуть. Не донести, не выбросить, а вытолкнуть. Единственное, что мне остается – отбуксировать тебя своим дебильным креслом к окну и вытолкнуть! Я не могу так, понимаешь? Я не могу!
-Ты из-за ног? Фффууу….- я помассировала переносицу. – мы с тобой уже говорили на эту тему. И я понимаю тебя…
-ДА НИЧЕРТА ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ! НИЧЕРТА! Ты никогда не поймешь меня,  сколько бы сказок не рассказывала себе по этому поводу! Ты думаешь, так легко быть с человеком, который может ходить, бегать, плавать… Да я даже не могу быть твоим партнером по танцам! Я знаю, как ты их любишь! Я не могу вести тебя в танго, делать па, держать тебя на руках…. Я ничего не могу. Иди туда, откуда пришла, поняла меня? Вали, давай!
-Какой ты, однако, бываешь… А я и не думала, что существуют еще настолько законченные эгоцентристы.
В запертую на замок дверь начала ломиться его мама.
-Эй, что вы там делаете? Пустите!
-Да, я эгоцентрист. Подонок, дурак, болван… но мне не нужно жалких подачек внимания от такой как ты. Слышишь меня? СЛЫШИШЬ?
-Где тот стеклянный шар что я тебе дарила?
-Вот, держи. Забирай и катись подальше.
-Этот? Ой, прости, я совсем нечаянно УРОНИЛА!
Послышался звук разбивающегося стекла.
-Думаю, что твоя мама найдет его завтра.
-Я устал от тебя, Вика. Ты была чересчур назойливым собеседником.
-Но ты не сказал, что не любишь меня. Ты не обмолвился даже словом по этому поводу. – я села перед ним на кровати и схватила его за футболку. Саша смотрел на меня – спокойно и холодно. Как будто он резко превратился в кусок ледяной стены.
-Пустите! -Тарабанила в дверь мать.
-Уходи, Вика. Если бы я мог, то я сам бы это сделал, но у меня нет возможности. Давай, иди.
-Нет.
-Тебя ждет другое будущее.
-Нет.
-Ты еще полюбишь.
-Н-нет.
-Ты полюбишь еще кого-то, ведь я тебя больше не люблю.
-Что?
-Я НЕ люблю тебя.
Он смотрел в мои глаза, уверенно и презрительно. Так же, как он делал это в июле.
А через несколько секунд я закрыла рот обеими руками, сдерживая плач, встала с кровати, и, пулей вылетела из комнаты, чуть не сбив по дороге Людмилу Михайловну.
-Что это было, Саша?
-Ничего, мам. Ничего.




Суета всегда растворяет переживания. Она как паршивый наркотик – дурит голову, затягивает, и уже не понимаешь, где сон, а где явь.
  Через некоторое время за мной начал ухаживать какой-то тип, постоянно подбрасывая под двери букеты цветов, умопомрачительные подарки и письма. Последнее я-то принимала, а вот цветы и подарки этот воздыхатель находил, вероятно, в мусорной корзине, и упрекал меня за это в письмах.
  А однажды он и сам появился на пороге, красивый и абсолютно уверенный в своих силах, плохой, очень плохой мальчик.
 
Идеален. Ну просто чертовски идеален.

Мне завидовали все девушки нашего факультета, если не всего университета.
  Он однажды позвонил в двенадцать часов ночи и потребовал, чтобы я вышла на улицу. После «тонкого» намёка на то, что время, как бы, позднее, и вообще я после душа, а на улице январь месяц,  он лишь отрезал, что мне следует одеться теплее, и не испытывать его терпение.
  А когда за мной закрылась дверь подъезда, то пред мои ясные очи явился этот мучачо.
-Милая сударыня, сегодня мы едем на бал!
-Ты совсем спятил, что ли? Полночь уже!
-Значит, сейчас время поцелуя, а потом мы едем на бал.
-Но я в ночнушке!
-Правда? Дай посмотреть, а то под шубой не видно!
-Вот дурак… Ты что, местный ипподром ограбил?
-Нет. Это – он похлопал по крутой шее черного красавца – мой личный жеребец. Его зовут Кира.
А вот эта смирная буренушка – Владомир погладил стреляющую глазками белую кобылку – тебе. Ее зовут Эрика.
-Ну, что ж, я согласна, но с одним «но».
-Каким?
-На Кире поеду я.

Вообще, всё было очень красиво. Мне он преподнес длинное, отделанное кружевом на глубоком вырезе спины, струящееся атласное платье синего цвета, дорогую красивую шубу в придачу, и мы прошествовали по ночной автостраде, под сигналы клаксонов проезжающих мимо  автомобилей и восхищенные взгляды случайных прохожих, прямо в английское посольство, на бал.
  Стоит ли мне говорить, что этот тип меня очаровал?
  Стоит ли мне говорить, что он подарил мне столько чудес, сколько я не ожидала получить никогда, никогда в жизни?

Владомир, или для меня просто Влад, был высоким сероглазым красавцем, со спадающими на лоб прядями и выразительными скулами. О своем модельном прошлом он тактично промолчал, а на все расспросы отвечал, что это было «давно и неправда».
Я тонула в нем.
Тонула в омуте его глаз, практически без надежды на спасение.

Конечно, мы ссорились. И при чем, очень сильно.
Однажды он приперся ко мне домой после очередной ссоры пьяный в стельку и уснул, упав на коврик в прихожей.
 Всю ночь он бредил и тяжело отходил на утро. Я дулась, для вида, еще до полудня, а потом мое сердце растаяло от вида этого молодого человека на моей кухне, и я его простила.
 
Мы любили гулять по набережной, убегать от холодных прикосновений морской воды на берегу, сидеть потом в теплых и уютных кафэшках, запивая новоприобретенную простуду всяким горячим пойлом,  калорийными сладостями, и болтать о чепухе.

 Он затягивал меня, как пучина. Мне тяжело было дышать как с ним, так и без него, но вот находясь рядом  с Владом я имела гарантию получения следующей дозы.
 Владомир был похож на наркотик. Пожалуй, самый лучший из всех, он дарил такое количество эндорфинов, что ломки казались всего лишь понятной и приемлемой платой за них.
Когда мы однажды вечером сидели у него дома, перед большим и красивым камином, он посмотрел на меня, и мне стало слегка не по себе.
-Я боюсь тебя, Владомир.
Он вопросительно изогнул бровь.
-Я боюсь тебя так сильно, что у меня коленки трясутся от одной мысли, что я снова окажусь рядом с тобой.
-Может быть, они трясутся в предвкушении этого? Или мм… этого? – он прошелся губами вдоль шеи.
-Я… ох… серьезно. Ты невозможен…

Этот нахал никогда не принимал меня всерьез. И никогда не хотел быть принятым всерьез.
Я уже не могла жить без него. Знаешь, это такое ощущение, когда ты в игре, когда вот-вот финиш, но появляется новый поворот, и ты снова на вираже.
  Моя персональная трясина.
  Конечно, он заботился обо мне. Но в его безмерном самолюбии вряд ли было место для маленькой, жаждущей тепла Вики. Только для инфантильной, слегка капризной и похожей на него, Виктории.
  Он всегда меня так и называл – полное имя. Только Виктория.
   Его родители были в восторге от меня, как ни странно. И мои, от него, соответственно.
   
   
   
  А в один прекрасный день я позвонила в дверь его дома. Уставшая, бешеная, с пылающими щеками и копной нечесаных после бессонной, проведенной в раздумьях ночи, волос, до боли вжимающая кнопку звонка…

-И что ты тут делаешь?
-Я не могу. Я не могу больше. Мне без тебя… - А потом я упала на колени и обняла его ноги, укутанные в клетчатый плед. И разревелась. Так, как я плакала только с ним – на полную катушку, на грани истерики, полусмеясь.
 Наш “happy end” тяжело назвать именно хеппи-эндом. Он полон горечи, переживаний, проблем и тягот. Но он с лихвой компенсирует всё это безграничным, дерзким и смелым счастьем.
 И это стоит того. Как же это того стоит!