Запахи детства

               
               

                Гл.1.

 Он приехал домой. Он вернулся. Столько времени он не был дома.
  По небу плыли летние, лёгкие облака. Тёплый суховей бил ровным потоком прямо в лицо, развевал волосы. Перед ним раскинулась раздольная цветущая июньская степь, справа уходили густые берёзовые рощи, а впереди …. Впереди
ждал простор. Тысячи запахов неслись ему на встречу: горьковатый аромат полыни, донника, кашки и ещё много других тёплых оттенков составляли ту неповторимую, давно забытую, но родную гармонию запахов. Он купался в тёплом пьянящим ветре, он купался в собственных, внезапно нахлынувших, воспоминаниях, и смотрел, смотрел на эту зелёную многоцветную равнину, которая ходила под ветром волнами.
  Он подошёл к одинокой, высокой, раскидистой берёзе, это была просто Берёзка, так её звали все. Много лет назад ветер занёс на склон оврага семечко, и сейчас оно выросло в могучую, доступную всем ветрам берёзу. Она весело шумела, радовалась лету, радовалась, что её кто-то навестил. По её толстой, растрескавшейся коре сновали вверх и вниз вездесущие муравьи. Он любил в детстве приходить сюда, слушать ветер в её ветвях, наблюдать за муравьями. Эти муравьи тоже были здесь всегда, Он их хорошо помнил. Они, наверное, не стареют, как и Берёзка.
  Вечером брат пригласил Его на рыбалку, хотя рядом протекала небольшая речушка, но они поехали на озеро – Берестовое. Они раньше часто туда ездили и теперь, он с радостью согласился. Просёлочная дорога петляла через поля и берёзовые колки. Запах берёзовых лесов наполнял вечерний воздух.
  Берестовое – это удивительное озеро. Оно представляет собой сильно вытянутый эллипс, небольшое по своим размерам, оно лежит в болотистой местности окруженное всё теми же берёзовыми рощами, полями, солонцами. Главный хозяин здесь – это камыш. Он окружает берега непролазным кольцом и вдаётся вглубь водоёма, местами даже сомкнувшись посередине, отрезает плёсы друг от друга. Удивительно красивые заводи, бухточки, малые и большие плёсы, узкие проходы, косы – всё это творения камыша.
  И вот приехав вечером на озеро, они заплывают в эти камышовые лабиринты на надувной резиновой лодке, и сразу окунаются в этот неповторимый мир Берестового. Десятки птиц: чаек, бекасов, чибисов, уток и ещё многих других кружат над водой, другие словно морская пена, качаются на волнах, в общем – крикливый, пёстрый хаос.
    Заходящее солнце позолотило зелёную стену камыша и отразившись в фиолетово-синих волнах разбилось и заиграло тысячами бликов.
  Вот проплыла мимо лодки ондатра с пучком каких-то корешков в зубах, влезла на кочку, отряхнулась, потёрла передними лапами мордочку, почистила брюшко и взяв в лапы корешок принялась деловито и с аппетитом его поедать,  не обращая на них никакого внимания.
 Тёплый, влажный ветерок гнал волну и она, разбиваясь о борт лодки, обдавала их тёплыми брызгами. Богатые различной мелкой водяной живностью воды Берестового были благоприятнейшей средой для рыбы. Хозяином в рыбном царстве здесь был Золотой карась. Жирный, ленивый, он водился здесь в камышовых зарослях тысячами, выходя, кормится на чистую воду. Вот здесь то его и ловили. Вскоре стемнело, и они выбрались на берег, в лодке, словно золотые слитки, шлёпая мокрыми хвостами, лежали караси. Вскоре запылал рыбацкий костёр, в котелке булькала уха, а он, лежа на боку, смотрел на костёр и слушал, что говорил брат. С озера доносилось хлюпанье ондатры, которая по своим ондатровым делам ещё всю ночь будет шататься по камышу, чавкать грязью, хлюпать, фыркать и чихать; гудение птицы-бычка, из лесу ухала сова, тявкала зачем-то лисица, пела ночная птичка, а издалека грустно постукивал поезд.
  На рассвете потянуло сыростью и прохладой. Угли костра покрылись белой шапкой пепла, исчезли комары… всё примолкло, притихло, задремало. Вот они снова заплывают на плёс – сейчас карась выходит на кормёжку.
  Над водой курится белый лёгкий туман, солнце на востоке лениво выползало из-за камыша. Он удил рыбу, он знал, что когда будут ехать домой, они будут проезжать через утреннюю свежесть леса. Он был дома, он был счастлив…. 


                .

                Гл. 2

Однажды ранним июльским утром мы с отцом поехали осматривать делянку, на которой собирались косить сено. Машина мягко шелестела по пыльной дороге, и вскоре мы приехали к небольшой лощине – это и была та самая делянка. По совести сказать, трава там была отличная – лесное разнотравье. Но, обойдя всю лощину, отец пришел к выводу, что скосить-то ещё можно, но вот собирать придётся руками, комбайном сюда не заедешь. «Ну, что ж, руками так руками».- Сказал я весело и взглянул на солнце – оно только-только поднялось над горизонтом, и июльская жара ещё не вступила в силу.
    Через два дня трава была скошена и лежала толстыми, пахучими валками по всей длине лощины. Ещё пару дней потребовалось на то, что бы суховей высушил его, и тогда можно было смело собирать. Утром мы запрягли лошадь, уложили вилы, верёвки, длинную жердь – бастрык, предназначение которой я объясню позже, и выехали в сторону лощины. Трактор туда гнать было рискованно, места болотистые, поэтому мы и поехали на этом испытанном сельском транспорте – жеребце по кличке Малыш. Негромко поскрипывала упряжь, конь лениво переставлял ноги (начиналась жара и, что бы не утомлять мы пустили его шагом), отец правил, а я сидел спиной вперёд в конце телеги и свесив ноги, наблюдал за жаворонком, который трепыхаясь в вышине, без устали наполнял знойный воздух своей трелью.
   Прибыв в лощину, мы разобрали вилы и принялись за дело: сначала нужно было собрать сено в кучки, а затем эти кучки уже укладывать в телегу. Работать было весело, солнце ослепительно сияло, горячий ветер гонял по полю зефирное марево, а душистое сено было так легко и до одури хорошо пахло. Мы перебрасывались шутками, что- то рассказывали, отец рассказывал, как он тоже в детстве ездил косить сено на лошадях, когда труд ещё был полуручной….
   Так незаметно время пролетело далеко за полдень. Мы, по пояс раздетые, отдыхали на пригорке, отец, закусив травинку задумчиво смотрел куда-то вдаль, возможно он перебирал в памяти былое, словно пожелтевшие страницы старой книги. Убелённый сединой, с сеточкой морщин у глаз. О чём он думал, тогда, на сенокосе, сидя рядом со мной и перебирая руками, словно чётки, ковылок ? я не решался спросить, да и не к чему это было.
   Уже когда солнце склонилось к западу мы закончили работу, огромная копна сена возвышалась на конской телеге. Теперь её надо увязать, что бы не растерять по дороге. На  верху, вдоль, кладём жердь – бастрык, и её концы стягиваем верёвками с концами телеги, всё, готово, теперь оно никуда не денется. Малыш с лёгкостью тронулся в путь, мы сидели на самом верху. Оттуда было видно всё: и позолоченное заходящим солнцем поле, и густые берёзовые леса, и далёкие сизые сопки, и конскую спину с мускулистыми лопатками и пышной чёрной гривой.
Приехав домой я выпряг коня, - «завтра разгрузим», прихватив полотенце решил съездить на речку искупаться, смыть всю пыль. Сев в машину и повернув ключ зажигания, я испытал странное чувство: лошадь, сено, поле… и тут сразу комфортная «Ауди», но искупаться надо было и я отбросив все чувства и мысли помчался к реке. Был уже вечер. Закончился очередной трудовой день.


















                Гл. 3.

Ещё с обеда было ужасно душно. Солнце, казалось, уснуло в самой вышине неба, нещадно обжигая землю.
  Воздух был недвижим, ни ветерка, всё живое давно попряталось в тень. Вороны сидели с раскрытыми клювами у пересохших луж, пытаясь найти хоть каплю влаги… . Примерно через час изнуряющего пекла на горизонте чистого неба появилась чёрная полоса, она росла, ширилась и вскоре превратилась в зловещую иссиня-черную грозовую тучу.
   Туча уже закрыла собой пол-неба и наползая на солнце озолотило им свои края. Сразу спал изнуряющий зной, в глубине этой тучи уже что то глухо урчало. Стало тихо-тихо – ни малейшего движения воздуха, всё замерло… Потом внезапно налетел порыв холодного ветра, он поднял с земли пыль, мусор и погнал его вдоль по улице. Потом ещё один порыв, ещё, ещё… Наконец туча одним краем тяжело нависла над домами. Были  отчётливо слышны раскаты уже недалёкого грома. В дорожную пыль упали первые крупные капли, и вместе с каплями разразился первый разряд молнии, за которым последовал глухой, с нарастанием раскат. В следующую секунду хлынул проливной ливень.
  Дождь упругими струями врезался в крыши домов, в землю, бешено барабанил по листьям, в лужах вода будто вскипела, молнии следовали одна за другой, отдельные раскаты слились почти в сплошной оглушительный грохот. Вокруг всё кричало, шумело; трещало небо, шипела земля – одним словом ужас. Гроза была в самом разгаре.
     Но вот вспышки стали реже, гром уже не трещал, а глухо грохотал, напор дождя ослаб. Гроза уходила. Вскоре дождик и вовсе стал редким и просветлевшее небо уже не казалось таким страшным. Туча уходила, тяжело переваливаясь за холмы.
    С запада прорезало лучом раз, другой, затем ослепительно сверкнуло на краю тучи и красное заходящее солнце. Вокруг всё сверкало тысячами огней, с деревьев ещё капали отдельные крупные капли, а на проводах уже сидели белогрудые развесёлые ласточки и деловито чистили пёрышки.
   
    Над замлёй курился лёгкий туман, травы виновато пригнулись к земле. Солнце село, стало ещё тише, улетели куда то ласточки, исчезла радуга. Быстро темнело, стало свежо и прохладно. Из-за холмов оттуда где скрылась туча, осторожно выплывала красная большая луна, поднявшись выше она побледнела и одиноко повисла на небосклоне. Над рекой поднимался плотный туман, он растекался по низинам и оврагам накрывая белым покрывалом и дома, огороды, рощи… . Дышалось легко, воздух был свеж и слегка пьянил. На карнизах вновь набухли, уже от тумана, большие капли и падая звонко разбивались оземь. Редко – редко  пролетит сверху над туманом сова. Луна поднялась ещё выше, вокруг всё оцепенело, уснуло, погрузилось в томную дрёму… . А туман белыми призраками поднимался всё выше и выше, всё плотнее и плотнее укутывал, убаюкивал, ослеплённую, оглушённую грозой землю.