Исповедь

Сдавленный хрип, наклонился ниже к самому рту, чтобы услышать:
- Прости… - И вздох, который оборвался на излёте.
- Дыши… Ну…- Он оставался спокоен. Был спокоен всегда и теперь был. При каждом движении под коленями перекатывалась острая цементная крошка.
- Не уходи… - Толчок. Дешёвое пальто было порвано, и чёрная грязь облепила полы. Он был спокоен, невероятно бледен.
- Умерла. – Спокойно, тихо, окончательно. Отпустил. Синие в смерти губы чуть приоткрыты, в уголках рта пена, в глазах дыры.
Он встал и шагнул к проёму, под ногой коротко хрустнул пластик, даже не взглянул, опёрся о проём и порывисто выдохнул. Воздух был холодным, жёг горло, грязным железом, резиной, горящим где-то картоном…
Нет, то не воздух сжал ему горло, и не было в этом смысла.

- Смотри, вон он прошёл. Пёсик.
- Ага, и что он в ней нашёл, симпотный вроде, а таскается за шлюхой, как за мамкой. -Глубокая затяжка.
- Со школы говорят, пристал к ней, приклеился, а она его в дерьмо затащила, он и дрался за неё и из постелей по три раза в месяц вытаскивал.
- Мне Вадим рассказывал, как то её вдвоём драли, этот припёрся, а она ему – Стой и смотри, если любишь…
Яркая помада остаётся на зеленоватом ободе горлышка.
- Ну и?
Хрустальный смех. – Стоял и смотрел.
- ****ишь.
Хрупкие плечики вверх и вниз.
- Я и не видела…
Молчание. Ещё один глоток. Стекло кочует из руки в руку. Кашель.
- Теперь на иглу села, и тянет из него как из копилки, а он на трёх работах рвётся.
- Найти такого лопушка, я б, наверное, даже полюбила его.
- Не говори. Как говориться, не трудно умереть за любовь, трудно найти такую любовь, за которую стоило бы умереть.
- И к чему это?
- Не знаю, звучит красиво.
Молчание.
- Пошли?
- Пойдём…