Я пью один

Все мои уехали к тетке Загряжской и детей взяли.  Вернутся ближе к вечеру, только чтоб успеть переодеться к балу. Так, я один. Выходить сегодня не буду. Дел - никаких. Отдохну.
- Позовите мне Никиту! Никита, вот записка, вот деньги. Пошли Кирюшку в винную лавку Диаманта.
- Димант, это что ль на Мойке?   
- Да. Или лучше пошли его в винный погреб Рауля, вот написано:  две бутылки Шабли и сыру. И чтоб бегом. Расскажешь ему, как найти?
- Лександр Сергеич, да я скорее сам сбегаю. Я мигом.
- Ну, как хочешь. Стой! Лучше возьми три бутылки. Сдачу возьми себе. А телятина холодная у нас есть? Поди, узнай у Степана.
- Есть. Только вчера сготовили.
- Тогда сыру не надо. Подашь с телятиной.
- Слушаюсь.
- И скажи там, никого не принимать.

Опять лезут в голову  эти строчки, прямо-таки настойчиво лезут:         

О, сколько ждут открытий чудных
       Ум и Труд               

Где-то в черновиках они есть. Еще не написаны, но волнуют возможностью достижения каких-то далеких  целей...

Как тихо дома. Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать и смерти бояться... Тревожит, что много недописанного. Вот и это:

Я возмужал средь бурных искушений,
И дней моих взволнованный поток
Теперь утихнул - Мира ясный Гений 

нет, вот как:   
Я возмужал среди печальных бурь,
И дней моих поток, так долго мутный,
Теперь утих, - и ясная лазурь

здесь надо еще потрудиться. Докончу обязательно.
- А, уже принес? Хорошо. Да, пока две открой. Спасибо, все хорошо. И не забудь сказать там: сегодня не принимаем.

...У меня есть, чему радоваться: какую женку я себе завел, каких деток! Я счастлив, лучшего не дождусь. Хочу только, чтоб ничего в моей жизни не менялось. Это состояние так ново для меня, что, мне кажется, я весь переродился.   
Что же касается до остального... С некоторых пор чаще стала приходить  мысль о далеком будущем. Причем, думаю на эти темы не романтически-растроганно, как в молодости, - иначе.
Поэтам вообще подобные мысли  свойственны, вон что Баратынский написал:
      
И как нашел я друга в поколеньи,
Читателя найду в потомстве я.

Пытаюсь представить себе этих "читателей в потомстве", которые через десятилетия, страшно сказать, через сотни лет, будут понимать все, что сейчас меня переполняет и что мне не с кем разделить. Такая тоска подчас душит - может быть, и в этом меня поймут... 
Разберутся в моих зарисовках тайного захоронения пятерых; разгадают запутанную запись стихов десятой песни "Онегина" - я придумал довольно сложную систему. Но кто-то же в нее проникнет, прочтет...  Да, прежде нужно, чтобы прошли десятки, если не сотни лет.  Пусть нескоро, но - уверен - все, что  я написал, будет освобождено от нападок сегодняшней, мне враждебной критики и займет подобающее место в русской литературе. И заранее говорю спасибо им всем, моим далеким читателям!

Как быстро действует Шабли! Один стакан золотистого, легкого вина, а как поднимается настроение! А запах, а тонкий, изысканный вкус - все сплошное удовольствие!

О, сколько ждут открытий чудных
О, сколько нам открытий чудных
Еще готовят Ум и Труд

Редко бывает, чтоб я пил один. Хотя, вот, например, в Михайловском:

Я пью один. Вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет...

Напрасно сыру не заказал. Телятина сухая.
На людях я избегаю даже упоминать  мной написанное. Но  в мыслях часто приглашаю свои отдельные строки себе в помощь, опираюсь на них, когда  размышляю о чем-нибудь.   
               
Вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет -

Невеселые стихи, написаны в ссылке. Сейчас я не в ссылке, но нет уже той молодости и веры в будущее, какие были тогда. Сейчас - никаких надежд на будущее, если, конечно, не думать об очень далеком и светлом для всей России и для моего имени.
Ну,  ничего не поделаешь, хоть садись за стол и бери перо:

О, сколько нам открытий чудных
Готовят опыты веков

К "чудных" просится рифма "трудных". Что - "препятствий трудных"? Нет! Ну, скорее, трехсложное слово, подходящее по смыслу. А! Вот как:

Опыт, сын ошибок трудных

Что ж это такое? Ведь не записавши,  могу забыть. Все равно, отдыхаю. (А мне нравятся эти недописанные стихи, в них намечены какие-то далекие горизонты, далекие возможности...).

Я уже доверху налит бургундским. Ведь Шабли - это в Бургундии, во Франции, куда меня не пустили... Что еще мне не позволили увидеть? Францию, Италию, Испанию, где

Ночь лимоном и лавром пахнет

Сколько я ни колесил по дорогам, никогда не покидал пределов России. Единственно, пожалуй, когда был в Арзруме, да и там чужой берег был уже нами завоеван. Царь и граф Бенкендорф полагают, что с меня довольно и одного этого места на земном шаре - Санкт-Петербурга. Им, конечно, виднее. Мой удел - это:

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Цвет небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.

- Никиту мне позовите!  Спроси у Степана, сыр у нас есть? Все равно, какой. Есть? Хорошо, подай. А телятину унеси. И открой  эту последнюю бутылку, может пригодиться.
Еще стакан.  Как там сказано, "Воображенье вокруг меня товарищей зовет" - попробую пить с ними.
Вот Пущин. О чем бы мы говорили? Я еще в Лицее привык жаловаться тебе на себя и других. Здравствуй. Давай обнимемся. Выпьем. Помнишь нашу встречу в январе 25-го года в Михайловском? Тогда пили Вдову Клико... Ах, Иван,сейчас я бы рассказал тебе  о том,  что происходит на глазах у меня. Своим раболепством наше общество делает государя именно таким, при каком ему, этому обществу, будет удобнее всего существовать. Примеров тому - тьма. А если бы ты  спросил, как я сам держусь, вот тебе ответ.
Когда меня сделали камер-юнкером, мы с царем встретились на балу. Я не благодарил за придворный чин, и мы долго разговаривали на разные темы, в основном, об истории. Знаю, ему неугодно было, чтоб о своем камер-юнкерстве я отзывался не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного!

Что-то вы должны пить в Сибири, но что именно - не представляю себе. Давай чокнемся за то, чтобы еще на этом свете вместе выпить Шабли.

Боже мой, уже  с  31-го года нет моего Дельвига! Никогда к этому не привыкну. Никто не был мне ближе в жизни. Какой человек  и  какое редкое поэтическое дарование! А как умел ненавидеть тех, кого  Гоголь зовет "свиными рылами"... Уверен, дорогой Дельвиг, твоя смерть - на совести  Бенкендорфа. Наша с тобой дружба была - да что говорить! Обойдемся без слез.

                Стихи
Звучат и льются. Их читает
Он  вслух, в лирическом жару,      
Как  Дельвиг пьяный на пиру.   

Вильгельм! Твоя очередь - пью за твое здоровье! Помнишь почтовую станцию, где мы встретились в 27-ом году? Такой неожиданный подарок судьбы. Ты потом удивлялся, как я мог узнать тебя в арестантском одеянии и с черной бородой? Ведь прежде ты носил только усы. Лучше спроси, мог ли я не узнать тебя, нашего Кюхлю?

До вас, я знаю, доходят журналы, их вам пересылают. Замечаешь ли, как мои критики постепенно переходят от литературных нападок к намекам  на мою политическую неблагонадежность? Суди по этому о нашем переродившемся обществе - не ошибешься. Уверен, у вас в Сибири нет подобных пакостей.
Вспоминаешь ли стихи:

Я жду тебя, мой запоздалый друг.
Приди, огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи,
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пью за то, чтобы увидеться и наговориться  досыта.

Из Москвы все эти годы распространяются новости о ссыльных, иногда отрывочные сведения о них, отрывки из писем женщин. До меня дошли поразительные слова княгини Марии Волконской, она написала  в Россию к кому-то из близких:
"Преждевременно было поднимать знамя свободы, не имея поддержки со стороны народа".
Какая глубокая, бесспорно верная мысль! Ей-богу, у меня слезы на глазах. Я пью за Вас, дорогая княгиня, примите издалека мой низкий поклон.
Ведь мой "Борис Годунов" - он в согласии с Вашей мыслью. Ваша мысль родилась не в гостиной, она выстрадана в ссылке. Я тоже написал "Годунова" в ссылке. Именно там я понял: без участия народа история  безмолвна, недвижна, в известном смысле народ и есть главный деятель истории. А от восстания декабристов народ оставался в стороне.

(Как тихо дома! Что-то  давно не заходит Наташа.  Или думает, что я занимаюсь? - Ах, забыл, они же все у тетки! Скоро уже приедут, хорошо).

С кем я мог бы поделиться  мыслями об истории? - Я к ним пришел недавно.
Рылеев! Твое имя теперь вслух не произносится. Оно ушло в историю, стало бессмертным. А помнишь, в молодости мы с тобой готовы были стреляться... Хорошо, что нас помирили... Сейчас "я пью один" - понимаешь? 
Ты среди тех, пятерых, я привык многое соотносить с вами, декабристами, обсуждать... Когда в Михайловском писал свою трагедию, уже с вами не соглашался. Кстати, представь себе, Булгарин украл что-то из "Годунова" для своего "Дмитрия Самозванца" - да черт с ним, ей-богу, пустяки это все - какой-то там Булгарин, даже смешно!
Рылеев! Я всех вас чту, но не вполне с вами  соглашаюсь, нет, не вполне. Вы не проникли в  высокую роль народа в истории, а я проник. Когда писал свою трагедию - проник, понял... Думаешь, "Народ безмолвствует" - просто театральная ремарка? В этих двух словах - пропасть смысла! Они звучат, как удар колокола, как набат!

- Никита!! Воды с лимоном и со льдом. И поскорее! А-а! Спасибо. Барыня еще не приехала, нет? Смотри, сразу доложи! И  еще стакан с лимоном и льдом!   

Вот что эта светлая душа, Волконская, написала: возмущения без поддержки народа преждевременны - это и есть истина. Я  теперь читаю в архивах (царь, который вас повесил, позволяет мне работать в архивах!); история, как поток, движется  перед глазами. У меня две тетради полны именами дворян, убитых Пугачевым. Вот тебе и народ - очень сложно о нем говорить, многое надо учитывать.
Рылеев!  Слушай, к чему я пришел. Даже для такого героя, как Наполеон, слава - не в военных победах - нет! 
Герой, будь прежде человек

- это я написал, сейчас не помню, где. И еще:

Оставь герою сердце, что же
Он будет без него?... Тиран.

Самое ценное, то, ради чего существует наш мир, - то, что французы зовут  L' humanite - человечность - у нас пока нет такого слова. А  хорошо бы было, - хорошее слово: че-ло-веч-ность. Милосердие, L' humanite - выше военных побед, важнее, чем  величественные замыслы государей. Я  посвятил  этому  поэму "Медный всадник".
Рылеев, я часто вспоминаю тебя.Ты молодец, ты настоящий герой! Вы все настоящие герои! Рылеев! Последний стакан - в память о тебе, обо всех вас! Вот послушай, что я тебе скажу, тебя нет, но ты бы понял. Я всё продолжаю воевать с властями. По их мнению, я неисправим, потому что знают: я не изменюсь. Живу своей жизнью, чёрт их возьми, и остаюсь таким, какой всегда был. А им все время хочется меня куда-нибудь поглубже загнать.  Ну хорошо, еще можно понять,за что в 20-ом году выслали из столицы,"наводнил Россию возмутительными стихами"(царь удачно выразился, умный был человек). Но из Одессы-то за что?! И ведь я сам, сам тогда просился в отставку - так нет! В ссылку! И куда? В самую глушь, буквально в медвежий угол! Вяземские, и он, и она были почти уверены, что я там сопьюсь, не выживу... Так за что же? А за "дурное поведение"!!! Ну разве это не глупо, скажи? И вот, Рылеев, я пришел к мысли: всей  своей жизнью я создаю властям неодходимость так по-дурацки, жестоко со мной поступать, то есть я всегда впереди,я невольно задаю им задачу как-то обуздать этого Александра Пушкина, а они - ну опять его в ссылку, то есть они  - позади.Ты понял меня? Вот. А как я из михайловской ссылки выбрался ты не представляешь! Александр ни за что бы не выпустил. Все произошло в согласии с моей элегией "Андрей Шенье": в ней я предсказал, что царь будет устранен с моего пути (ей-богу,стоит элегию напечатать церковными буквами!). Новый царь - ваш палач - освободил меня, чтоб показать публике: он не только палач, не совсем палач: "Вот он ваш ссыльный Пушкин, по моей царской милости обрёл свободу!"   

 Долго пытался открыть бутылку, поцарапал ноготь, пока не понял: бутылка-то  открыта. Кажется, мне довольно.

Каждый в меру свою напивайся.

Простите, дети, я пьян... Знаю, нельзя хандрить: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья.

Вода со льдом - как хорошо. Трезвеешь. Вопреки тому, что дела мои плохи (долги, долги) и читатели почти отвернулись, я слышу в себе силы и  уверенность и знаю - я могу творить. Да, порой бывает тоска, да, из Петербурга не выпустят, - ничего не скрываю от себя. При этом чувствую себя бодро, в голове кипят мысли,  я полон планов. И в конечном счете все слава богу, все будет хорошо.   

О, сколько нам открытий чудных
Готовят Просвещенья дух,
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг-

надо немедленно записать, еще, чего доброго,  вылетит из памяти!

- Alexandre! Puies-je  entrer?(Александр! Можно войти?)
- Наташа!  Je viens  a  l'instant! (Я сейчас приду!)

И Гений, парадоксов друг,
И Случай, бог- изобретатель

Нет, потом допишу. Вообще говоря, в  жестокий век власть способна подморозить любые достижения человеческого духа и само просвещение, но Власть - она только на время  выигрывает, а  Поэзия  побеждает навсегда.
- Natalie!  Je  viens!(Наташа! Я иду!)