Люсинда и её выбор

Люсинда уходила. Она собиралась на очень важное мероприятие: референдум по вопросу введения налога на жизнь. Не уходила даже: убегала торопливо, нескладно: то и дело возвращаясь то за аусвайсом, то за пропуском на улицу, то за ключом. Наконец, всё было собрано. Она вышла на лестничную клетку. "Какая темень! - возмущалась Люсинда. - Видать, снова лампочка перегорела. Надо ввинтить. И холодно-то как: опять не топлено..."

Она уже давно делала всё сама, не сообщая гауляйтерам. Ей хотелось ясности в жизни, а жалобщики один за другим исчезали в неизвестном направлении. Дом пустел.

Суетно проворачивая в замке ключ, Люсинда вдруг почувствовала в воздухе руку. Руку, которая хотела закрыть ей рот. Серая тень стояла за спиной. Люсинда всегда отличалась отменным чутьём и опережающей реакцией. Она не успела даже понять, откуда в её хрупком теле взялась такая сила. Люсинда схватила руку и резко вывернула кисть. Послышался неприятный хруст. Однако обидчик не отступил. Он бросился. Люсинда увидела его невзрачное, абсолютно не запоминающееся, не выражающее никаких эмоций лицо.

От нападавшего не исходило запаха алкоголя. Зрачки его тоже были вполне нормальными. Люсинда поняла: это не маньяк, не шизофреник. И от него исходит реальная угроза.

Она не возбуждала его как женщина. Ему нужно было другое: лишить её права выбора и права голоса. И, скорее всего, вместе с жизнью.

Иначе она не дастся.  Иначе она не дастся. Отнюдь не из инстинкта: его не ощущалось.  Просто из гордости: с чего бы это отдавать свою жизнь кому попало? Да и проигрывать попросту не хотелось: это Люсинда всегда ненавидела.

Завязалась борьба. Иного выбора у Люсинды уже не было. За дверями квартир слышалось шарканье тапок и напряжённое дыхание: люди припадали к амбразурам замочных скважин. Однако никто не спешил на помощь. Минуты через три Люсинде удалось-таки бросить нападавшего через бедро. Случилось, что он полетел в лестничный пролёт.

Люсинду обуял давно забытый страх.  Но уже через ничтожную долю мига он сменился какой-то нездоровой эйфорией. Следом за тем, кто четыре секунды спустя станет телом, вниз ринулось что-то незримое, неосязаемое, но отныне чужое. Она поняла, что это был барьер примата. Рудимент. Теперь она готова ко всему.

Вместе с чувством обретения Люсинда испытала дикое, необузданное душевное облегчение. Лицо врага, стоявшее перед глазами, вдруг размылось, превратившись в абстрактное белое пятно.

Всё стало легко. Не крутились в мыслях даже ближайшие мрачные в связи с убийством перспективы. Она не боялась уже ничего. Немного беспокоило лишь: не пройдёт ли?

Люсинда перевела дыхание, закрыла дверь. Потом сняла перчатки, взяла их двумя пальцами и кинула в жерло сто двадцать лет не топившегося камина. Жерло вспыхнуло.

Мерный стук её каблуков не нарушил покоя соседей. Она спустилась вниз, переступила через лужу крови и спокойно направилась на референдум.

Когда она возвращалась, труп всё ещё лежал под лестницей. Полиции не было. Над не остывшим телом склонилась субтильная девочка лет одиннадцати-двенадцати. Белокурые локоны падали в багряную жижу. Девочка слизывала кровь с позвонков, торчащих наружу. Рядом, в кирпичного цвета грязи, валялись перчатки. Точно такие же, как у Люсинды. Только белые.

- Как тебя зовут, крошка? - Это говорила она, Люсинда, но голос её раздавался откуда-то со стороны. Зато слова девочки звучали как будто из её, Люсинды, уст:

- Герилья. Мягко - Герочка. Ты меня не бойся. Иди спокойно, как шла. Я всё  видела. Не придут они. Я знаю.

И подняла глаза на Люсинду. Две чистые льдинки на личике ангела. Тембр - морозные колокольчики.

Со стороны улицы что-то ухнуло. В парадной заискрилась пыль. Девочка даже не вздрогнула: она методично продолжала своё дело.