8. 2 Феанор в нашем мире. Продолжение

Феанор|Генрих Наваррский. Продолжение путешествия. Франция, Варфоломеевская ночь. NH.
Внезапный вызов. :) Продолжено в линии первого текста.

-1-
  Во Франции он не был почти целое столетие. Правда, в тот последний раз пожил здесь довольно долго и даже вполне счастливо и почтено «умер» в одном тихом уютном замке, после чего снова колесил по старушке-Европе в поисках лучшей участи. Вернее, не лучшей, а интересной. За минувшие четыре-пять тысяч лет своего рода коллекционирование примечательных событий, очевидцем которых он становился, стало главной его страстью и едва ли не главной отдушиной, когда ожидание нового позволяло отвлечься от текущего. Например, от назревшей необходимости оставить полюбившуюся тихую кафедру в Тюбингенском университете, продать небольшой уютный домик на окраине города и на вырученные деньги должным образом снарядиться, чтобы направить молодого норовистого коня куда-нибудь еще.
 Вопрос куда именно стоял недолго. Примечательная весть о грядущей свадьбе Маргариты Валуа с протестантским теперь уже королем маленькой Наварры будоражила половину Европы и грозила то ли большим примирением, то ли еще большей сварой. В любом случае, на это, несомненно, стоило посмотреть, тем более что интуиция подсказывала ему, что «что-то будет». А интуиции он давно привык доверять. Она столько лет верой и правдой помогала ему живым выходить из самых жарких переделок, что иное отношение было бы оскорбительным.
 Руководствуясь такими измышлениями и принципами, он без лишних приключений добрался до Парижа и въехал в город аккуратно накануне свадьбы. Стражники северных ворот, услышавшие от очередного остановившегося перед ними путника «Laudetur Jesus Christus»  недолго вертели его подорожные бумаги, несколькими днями ранее со всей тщательностью нарисованные в небольшом трактирчике близ Меца, и с охотой рассказали, где и как пикардийскому дворянину увидеть венчание и приобщиться к торжествам. Шевалье де Ланжан, как значилось в бумагах, благодарно опустил в подставленную пригоршню пару монет и направил коня вперед. С точки зрения личной заинтересованности ему было совершенно безразлично и Аугсбургское исповедание, и филиокве, и даже Никео-Константинопольский символ веры в своем неизмененном варианте. И то, что сейчас с его языка сорвалось католическое приветствие, а под рубахой на тонкой цепочке болтался небольшой крестик – это от безобидного желания избавить себя от возможных проблем. Ну и, может быть, отчасти оттого, что веры в одни только собственные силы и свою же интуицию иногда становилось  мало, и приходило желание убедить себя в том, что если не Единый, то какие-то человеческие боги все-таки наблюдают за ним. Хотя бы из любопытства. Тем более что принципиальной разницы между двумя молчаливыми Всевышними он пока не заметил.

  За последнее столетие Париж изменился несильно. Разве что закономерно прибавилось на его узких улицах нахваливающих товар крикливых торговцев, подозрительно снующих между горожанами быстроглазых проныр и  расфуфыренных дворян со шпагами. Впрочем, просто горожан тоже прибавилось, и было очевидно, что столица растет и будет расти. Лавируя в шумном людском потоке шевалье де Ланжан предавался такого рода подсчетам, разглядывал приуроченные к грядущему знаменательному событию украшения домов и неспешно пробирался к Сене, в меру крутя головой и высматривая среди вывесок подходящую харчевню. Таковых в конце концов обнаружилось две. На относительно тихой затененной улочке Перо в лучших традиция галльского остроумия почти друг напротив друга покачивались на тихо скрежещущих цепях вставший на дыбы рыжий конь с довольно очевидной надписью «Горячий жеребец» и целомудренно тупила очи вороная «Щедрая кобыла».
- За что выскажешься, Змей? – Риторически поинтересовался непикардийский недворянин у своего молодого буланого и, не дожидаясь ответа, направил  его налево -  вкушать обещанные заманчивые щедроты.
 Сдержанный окрас гостеприимной «хозяйки» объяснился с появлением трактирщика. Выряженный в черное благодушный толстяк-гугенот самолично выскочил на улицу и, бесстрашно ухватив зашипевшего Змея под уздцы, принялся уверять, что «мсье сделал верный выбор» и «метр Капон предоставит лучшую комнату с видом на  красавицу Сен-Жермен-л’Осерруа» («а если высунуться из окна подальше, то и на башни Нотр-Дама»). Не то, чтобы Ланжану очень хотелось подальше высовываться из окон и рассматривать кафедральный собор, но он удовлетворенно кивнул и легко расстался с весьма ощутимой  суммой. Отчасти из-за любви к приятным видам, отчасти из-за того, что окно верхней комнаты располагалось рядом с большим ветвистым платаном. А большие ветвистые деревья у самых окон он любил едва ли не нежнее, чем милые взгляду панорамы.

-2-
  Следующее утро для него началось рано. С более чем сносного завтрака, кокетливого взгляда пухленькой миловидной горничной (наверняка родственницы хозяина) и приятного парижского ветерка, разом разносящего по заполненных людьми улицам запахи свежей выпечки, пряностей, лошадей и нечистот.
 Людей и лошадей было действительно много, и Змей привычно красовался перед толпой, в общем строю гарцуя в сторону Нотр-Дама в сопровождении завистливых взглядов мелких и не очень дворянчиков, мрачно косящихся на своих куда менее статных кляч. Самому видному всаднику, впрочем, тоже перепадало. И от горожанок, и из-за занавесей украшенных бархатом и позолоченными шнурами носилок и карет. И от тех же дворян, впрочем, тоже, но знаки внимания со стороны последних он старался не замечать.
 У самого собора тем временем уже собралась изрядная толпа, и если бы он не был верхом, то даже рост не помог бы разглядеть за головами хоть что-нибудь. А так перед его взглядом разворачивалась в меру примечательная картина: вот прибывает пышная разноцветная процессия, вот жених сдержанно раскланивается со своей нареченной, вот та переступает порог собора, а он, руководствуясь своей верой, остается мяться на улице. Прекрасное начало для примирения, подумал Ланжан, скептически рассматривая щуплую фигуру Генриха Наваррского и прислушиваясь к то здесь, то там раздающейся в толпе брани. Дорогая королевская свадьба и присутствие в городе такого числа гугенотов явно не радовали затянувших пояса парижан. Так не радовали, что предусмотрительный губернатор, как он теперь узнал, умыл руки, загодя отъехав в свой замок. И пусть все это отчетливо попахивало «тем самым», за чем «пикардиец»  сюда и явился, но отдавало оно не той любимой им яркой и будоражащей кровь опасностью, а чем-то подленьким и низким… 
 Ланжан задумчиво поправил съезжающий на глаза берет и одернул коня, пристроившегося пожевывать в корзинке топчущейся впереди цветочницы. Время шло, мероприятие затягивалось, а  сочащиеся из толпы новости начинали повторяться и все больше сводиться к проклятиям и ругани. Меж тем застывший перед церковным порталом окруженный возбужденной публикой молодой человек стоически держался под обстрелом неприязненных взглядов и этим невольно вызывал симпатии наблюдающего за ним подложного пикардийского дворянина.
 А вот невеста ему не понравилась. Когда венчание подошло к концу, и она, наконец, появилась из нутра собора и уже без венчальной фаты приблизилась к своему теперь мужу, представ перед собравшейся публикой во всей красе, то оказалась высокой рыжеватой девушкой с внимательными умными глазами и, несмотря на славу первой парижской красавицы, на вкус Ланжана сомнительными чертами лица. Народ, правда, среагировал с вялым восторгом и даже подался вперед, но «пикардиец» поспешно воспользовался этим движением, чтобы побыстрее развернуть коня и выбраться из плотной людской массы за пределы окружающей собор площади.
 Теперь он окончательно расстроился и отправился искать утешение в предназначенном для этого месте.

-3-
 С чего началось следующее утро, а так же еще одно он сказать бы затруднился. Но зябкий рассвет 21 августа он совершенно точно встретил на берегу Сены, свесив ноги вниз и отмахиваясь от злого и усталого Змея. Невоспитанное животное опасалось кусать хозяина, поэтому ограничивалось только тем, что старательно выбивало копытами в его сторону комья земли и, насколько позволял повод, пугало ранних прохожих. Наконец, потуги его были вознаграждены, и мрачный Ланжан все же поднялся с потоптанной травы, чтобы отправиться уже в «Щедрую кобылу».
 Там его, к счастью, еще не до конца потеряли и вещи из верхней комнаты с платаном у окна не растащили. Отмахнувшись от причитаний метра Капона, шевалье потребовал умывание, завтрак, устроить коня и оставить его самого в покое до дальнейших распоряжений. Что и было организовано в лучшем виде, в связи с чем предающийся в бессчетный раз нахлынувшей меланхолии и туманным ожиданиям «пикардиец» провалялся в комнате еще почти трое суток и проснулся в сапогах и в обнимку с порожней бутылкой около полуночи, когда кто-то немилосердно принялся звонить в колокол будто над самой его головой.
 Поставленная мимо стола бутылка дивным образом не разбилась и весело покатилась по полу, а не без труда выпутавшись из скомканного покрывала, шевалье поднялся и, сквозь зубы ругаясь, выглянул в распахнутое окно. Силуэт невысокой звонницы Сен-Жермен-л’Осерруа четко выделялся на фоне по-летнему светлого неба, и вместе с ней была хорошо видна маленькая черная фигурка на ее площадке и истерично бьющейся под каменным сводом колокол. Время для службы было неподходящее, а применять к звонарю известную теорию отсечения и предполагать, что заполошный просто-напросто пьян, отговаривала все та же интуиция. Поэтому Ланжан на ощупь нашел на столе брошенную посреди тарелок и объедков шпагу и подтянул ближе к себе. Чутье в очередной раз не подвело. Он едва успел обернуть вокруг бедер ремень, как тихая парижская ночь взорвалась криками и стрельбой. Совсем рядом с грохотом распахнулись двери «Горячего жеребца», на улицу высыпали вооруженные молодчики и с весьма недвусмысленным видом рванули к дверям соседнего трактира.
- Какое восхитительно безумие… - Пробормотал окончательно проснувшийся и укрывшийся в тени ставень Ланжан, натягивая поверх не слишком свежей рубахи колет и заряжая пистолеты. В окно уже отчетливо долетали звуки выстрелов, крики ужаса, полные боли вопли и дикий торжествующий рев. Прочие постояльцы «Щедрой кобылы» начали просыпаться, и теперь где-то внизу. под сапогами раздавались испуганные голоса и шум шагов.
 Ему понадобилось еще несколько мгновений, чтобы завершить экипировку и достичь двери. О том, что в его ладно обставленную привилегированную комнатку в гугенотском трактире не заглянут незваные гости, можно было и не мечтать, поэтому он предпочел действовать на опережение. Внизу уже началась бойня, и Ланжан, опрокинув поперек прохода платяной шкаф, метнулся обратно к окну. Вернее, к платану.
 Замешкавшийся на улице не слишком смышленого вида рыжий парняга появления противника у себя за спиной явно не ожидал, и эта непредусмотрительность стоила ему пары зубов и нескольких минут «отдыха» в сторонке. «Пикардиец», не заботясь дальнейшей судьбой поверженного борца с еретиками, ворвался в трактир через парадный вход, и здесь уже в дело пошла шпага. До теологических расхождений между противоборствующими сторонами ему по-прежнему не было дела, но в ситуации, когда вооруженные до зубов нападают на мирно спящих сограждан, его симпатии были на стороне последних. Тем более что волею судьбы и роковой благосклонностью к кобыльему полу, он сам оказался в их числе.
 Трое головорезов уже покатились по похвальным образом выскобленному полу, вопя и зажимая раны, окончательно проснувшиеся соседи по незадачливому приюту тоже не хлопали глазами впустую, а сам толстый трактирщик браво отвешивал направо и налево мясницким тесаком.
- Бейте еретиков, пускайте кровь! Пускайте кровь! – Гремело на улице все ближе, и мутные стекла уже отражали отсветы факелов.
 Ланжан проткнул очередного рьяного верзилу шпагой и, увернувшись от брызнувшего багрового фонтана, деловито отпихнул заваливающееся на бок тело.
- У вас есть, где укрыться? – Достиг ушей разделавшегося со своим противником хозяина «Кобылы» решительный окрик.
 Скоротечная схватка прекратилась за истреблением нападавших, но замершим постояльцам было ясно, что все еще возобновится.
- Есть винный погреб. И подпол. Но всех не вместит. – Толстяк порядком запыхался, но выглядел весьма браво и впадать в панику явно не собирался.
- Показывайте где.

 Уставленный бочками погреб был не очень тщательно замаскирован засаленным гобеленом с дежурной охотничьей сценкой, а под заставленной мебелью крышкой подпола укрылись трактирщик с семьей и несколько женщин из прислуги и постояльцев. Мужчины заперлись наверху, предварительно учинив разгром и содрав с некоторых нападавших белые повязки – создав видимость отгремевшего сражения и отсутствия живой добычи.
 Как ни странно сомнительная уловка подействовала. То ли «Щедрая кобыла» не пользовалась репутацией лакомого куска, то ли просто не выдерживала конкуренции с располагавшимися неподалеку лавками, но ревущая толпа пронеслась по улице Перо, заглянула внутрь таверны и, не став вникать в подробности, двинулась дальше, подобно лавине сея ужас и разрушение.
 Ланжан прислушался, вытер рукавом рубахи выступивший на лице пот и поднялся.  Проснулось дремавшее последние дни желание поискать приключений на свою голову. И, быть может, между делом помочь ближнему своему.
- Шевалье, куда же вы? – Кто-то схватил его за руку, но «пикардиец» только нетерпеливо освободился.
- Проверю что там. Не высовывайтесь.
  «Там» было тихо, и крики с выстрелами долетали теперь только с ближайших улиц. Ланжан переложил шпагу в левую руку и, вытащив пистолет, крадучись двинулся вперед. Перо изгибалась на восток и упиралась в свою более широкую и просторную соседку, где и лавок, и примечательных жилых домов было больше. Оставив где-то за спиной оба притихших трактира, внимательно озирающийся по сторонам «пикардиец» остановился на углу и огляделся. Казалось, с того мгновения, как ночь расколол набат, прошло совсем немного времени, но вот уже город горит, город пахнет смолой и кровью, город полон убитыми и убийцами. Обезображенные трупы завалили улицу Риволи, и стекающая с них блестящая кровь змеилась, сбегая к обочинам, собиралась в ручейки и устремлялась к повороту, ведущему к реке. Ланжан переступил на сухое место, стараясь не вслушиваться в сытое чавканье размокшей земли под сапогами, поднял руку и вдохнул было крепкий кожаный запах перчатки, но та тоже оказалась измазана и пахла железом и смертью. Его замутило сильнее, и он привалился спиной к стене дома. Впереди какие-то пройдохи  таскали из начинающего полыхать особняка уже ненужное хозяевам добро, на балконе соседнего потрясал кулаками некий довольный господин, только что отправивший лететь вниз истерично вопившую женщину, сновали еще какие-то люди, где-то совсем рядом продолжала кипеть бойня, а Ланжан  одурело смотрел на свои окровавленные сапоги и старался не обращать внимание на то, как знакомо серебряный лунный свет вырывает из мрака белые стены домов.
 Он понимал и не понимал одновременно. За проведенное среди людей время, он часто ощущал именно это, разом глядя на их жизнь глазами одного из многих и не переставая при этом быть тем, кем оставался. Сравнивая со своей собственной судьбой и своими собственными деяниями. И сейчас он вспоминал другой город. Другой, тоже белый город, как и этот залитый кажущейся черной в свете факелов кровью. На вид та кровь ничем не отличалась от человечьей, и проливали ее там, как и здесь – свои. Но насколько отличалось одно преступление от другого и отличалось ли вовсе?.. Да, тогда они не нападали на безмятежно спящих, не убивали только ради убийства, и сами оборонявшиеся не остались незапятнанными битве. Но с другой стороны, происходящее сейчас, на улицах бесконечно далекого того прошлого Парижа походило на карикатуру, страшный гротеск, где нарочно доведенные художником до абсурда детали  должны были донести даже до самого невнимательного зрителя оголенную суть сюжета. Была ли сутью нынешней ночи встреча с уродливым лицом братоубийства? Разглядеть которое, он сейчас мог в подробностях и со стороны…
- Эй, ты! Ты чего тут стоишь?! – Рявкнуло над самым ухом, и вскинувший голову застывший «пикардиец» увидел уже увешанную трофеями компанию. Похоже, спасло его только то, что руки у прытких «мстителей» были заняты и аркебузы разряжены. Нужно было выкручиваться и половчее.
- Non capisco. – Сорвалось с языка первое пришедшее в голову.
- Чего? Чего он лопочет, Жанно?
- А я понял? Эй, ты из каких будешь, из наших или из поганых еретиков?
- Non capisco. – Повторил Ланжан, украдкой засовывая за пояс пистолет. И добавил скороговоркой, указывая освободившейся рукой на окровавленную улицу: - Che cosa sta succedendo qui?
- Итальянец что ли? – С сомнением уточнил названный Жанно рябой горожанин с лицом мелкого писчего, рассматривая сбледнувшего с лица незнакомца.
- S;, sono italiano. Che cosa sta succedendo qui? – Поспешно кивнул тот, с испугом и надеждой глядя на потянувшуюся к дубинкам и ножам ватагу.
- Дык, у итальянцев еретиков-то не сыщешь, не то, что у нас... – Поскреб в затылке еще один знаток и на всякий случай строго рявкнул. – Католик?
- Si, cattolico… -
- Тогда иди куда-нибудь. Иди-иди, - Замахал рукой Жанно и, предварительно ткнув в свое плечо, выудил из внушительного узла не очень чистую рубаху. – Повяжи, а то ухлопают.
- Idioti. – Буркнул под нос Ланжан, когда «правоверные» удалились. – Все, включая меня.
 Так глупо расслабляться действительно не стоило, поэтому усилием воли рефлексы и чутье были приведены в чувство, и он двинулся дальше. И когда трое укутанных в плащи людей вынырнули из темноты у него за спиной, он это скорее почувствовал, чем услышал, быстро развернулся и наставил на них пока остававшийся зараженным пистолет. Троица замерла, ощерившись шпагами, и двое из тех, что покрепче в одно движение отпихнули за спины своего щуплого спутника, чье лицо не слишком успешно скрывала черная полумаска. Белых повязок и крестов на них не было.
- Не долго вы храните верность молодой жене, Ваше Величество. – Протянул Ланжан, рассматривая заостренный подбородок хорохорящегося короля Наваррского.
- Да как вы смеете!.. – Начал было один из «охранников», но замолчал, при взгляде на красноречиво покачивающееся дуло.
- Сегодня все столь рьяно осмелели, что нечему удивляться. – Не видя серьезной угрозы, «пикардиец» отступил на шаг и опустил оружие. –  Мне кажется, куда разумнее было бы воспользоваться суматохой и пробраться в безопасное место под видом католиков. – Он кивнул на перепачканную кровью повязку на собственном плече.
- Вы протестант? – Подал голос отошедший от секундного испуга Генрих. Растолкал спутников и пролез вперед. – Как вы меня столько легко узнали, ведь мы не знакомы?
- Я видел вас на венчании. – Пропустил мимо ушей первый вопрос Ланжан и, отступив еще на шаг, нашарил за пазухой обрывки давешней рубахи. – Возьмите.
- Так вы протестант? – Король нахмурился и осторожно протянул руку за тканью.
- Ваше Величество…
- Нет нужды, Миоссан. Этот шевалье имел возможность меня застрелить.
- Сир, прятаться под обликом убийц-католиков…
- Такую светлую голову грех подставлять под пули, сир. – Фыркнул Лажан. И добавил. – Минутой ранее я наблюдал, как один наверняка достопочтенный человек вытолкнул из окна свою жену. Та упиралась и голосила вполне в духе истовой католички, но супруг, готов биться об заклад, руководствовался иными мотивами, нежели вопросы веры. Сегодня не только смелеют, но и кривят душой, спеша урвать свое. Маленький маскарад – нестрашный грех, но он вернее спасет вам жизнь.
- Он прав. – Согласился Генрих и, оторвав нужный лоскут, протянул остатки спутникам. – Но вы дважды не ответили на мой вопрос. Выходит, вы не протестант?
- Я сторонник своих собственных взглядов на Священное Писание, за которые меня осудили бы и те, и другие. Но сейчас я на стороне обороняющихся. Такой вариант вас устроит?
- Раз вы наш союзник, то да.
- Тогда идемте. Здесь опасно.
 По очереди смерив троицу внимательным взглядом, Ланжан развернулся и, не дожидаясь ответа, скрылся за поворотом. Там, судя по воцарившейся тишине, всех кого нужно, уже перебили, и теперь только бродячие псы лакали из луж свежую кровь.
 Осторожно пробираясь через груды развороченной мебели и разбитых бочек, перешагивая через брошенное оружие и распластанные на земле тела, он шел вперед и остановился лишь в самом конце переулка, где за поваленным возом с теперь рассыпавшимся по всей дороге сеном обнаружилась небольшая неприметная дверь в какую-то незамеченную лавчонку. Одобрительно кивнув белому кресту на ее двери, «пикардиец», держа пистолет наготове, первым вошел внутрь, но предосторожность оказалась лишней - помещение было пусто. Видимо, хозяин отправился на промысел, вверив имущество попечению Всевышнего.
- Никого. Укроемся здесь.
 Пару минут спустя на стойке лавки загорелась оставленная в плошке свеча, и четверка беглецов расположилась на  невысоких стульях, чутко прислушиваясь и не выпуская из рук оружия.
- Куда вы планируете податься? – Первым нарушил молчание Ланжан.
- Я не знаю. Адмирал и многие другие убиты, особняк Конде разгромлен, ни от кого нет вести…
- В бордель гонцы заглянуть не подумали…
- Что вы себе!..
- Вы благоухаете, как лавка парфюмера. Но ночами по лавкам не гуляют. – Пояснил свою дерзость «пикардиец» и задумчиво прикусил уголок рта. – Я бы помог вам выбраться из города, если на то будет ваша воля. Спасетесь бегством, соберете союзников и будете строить планы подальше от этого капкана. Правда, ваши гугеноты могут счесть, что вы их трусливо бросили, спасая собственную шкуру, но …
- Мне не нравится это предложение. – Оборвавший его голос молодого короля прозвучал холодно. - И шевалье, вы так и не назвали свое имя.
- Чтобы вы в последствии припомнили мне вольности языка и обезглавили при удобном случае? Мишель де Ланжан, к вашим услугам.
- Сомневаюсь, что мне выпадает подобный случай, но я хочу знать с кем имею дело.
- Вы – четвертый в очереди на трон, а трое ваших кузенов пока не обзавелись наследниками. Не так уж это и далеко. Филипп Валуа некогда находился в таких же условиях.
 Генрих рассмеялся.
- Никогда не думал, что на меня будут примерять французскую корону в таком месте и такое время.
- Никогда не стоит забывать о таких вещах, сир. – Глубокомысленно изрек Ланжан. – Если у вас есть шанс стать королем всех французов, то осознавайте ответственность и рассчитывайте свои шаги соразмерно этому обстоятельству.
- И что же вы советуете? Миоссан, не надо. Мы на волосок от гибели, это не такое большое расстояние, чтобы не дать шевалье шанс меня надоумить.
- Я бы посоветовал вам вернуться во дворец.
 Мгновенно погасшая улыбка на лице Генриха сменилась удивленным недоверием.
- Вы шутите? Там меня сразу же убьют.
- Не убьют. Вас должны были убить на улице. Непонятно кто, непонятно когда. Во дворце вы – кузен короля, муж принцессы и зять королевы-матери. Вы – сами король и ценны как  заложник. Вам можно ставить условия и требовать. Не будет вас – будут совсем злые гугеноты без лидера, которые, прежде чем захлебнуться в крови, утопят в ней всю страну. Екатерина Медичи умная женщина, она это понимает.
 Троица безмолвствовала, а внимательно рассматривающий пламя свечи Ланжан вдруг отрешенно подумал, что пока он общается с коронованной особой. Постояльцев «Щедрой кобылы» и ее толстого хозяина вполне могли перерезать какие-нибудь более внимательные охотники за наживой… Надо было возвращаться.
- Вы уверены? – Наконец, нарушил воцарившееся молчание король Наварры.
- Абсолютно. – Поднял глаза «пикардиец». - Вам нужно пробраться во дворец и разыскать жену. Она, говорят, тоже умная женщина и тоже должна правильно все понимать. И, если вы не успели испортить с ней отношения, хватайтесь за ее подол, а она  сама прикроет вас юбками.
 Генрих мял в пальцах полумаску и думал. Шевалье де Миоссан, первый дворянин свиты молодого короля, а так же его молчаливый собрат недоброжелательно косились на свалившегося им на голову советчика и угрюмо ждали королевского решения.
- Хорошо. – В конце концов, хлопнул по столу монарх. – Я согласен. Но надеюсь, что вы соблаговолите сопровождать нас к дворцу.
- Если на то будет ваше желание. – Не теряя времени, Ланжан поднялся с места.

  Воспользовавшись оживленной беседой поредевшей дворцовой стражи, трое гугенотов по очереди перемахнули через окружающую Лувр ограду и скрылись от ненужных глаз в ночной темноте. «Пикардиец», правда, прекрасно видел, как они ощупью добрались до какого-то бокового входа и нырнули внутрь. Тревожных звуков оттуда не слышалось, и теперь можно было ослабить хватку, опустив все еще не пригодившийся пистолет.
 Обычно он все же старался не вмешиваться в гущу поворотных событий, оставаясь их сторонним наблюдателем. Другое дело, что чаще, чем иногда его старания шли прахом, и колесо истории раз за разом увлекало его вслед за собой. Впрочем, возможно, он хотел именно этого и просто кривил душой перед самим собой. Вот сейчас, конечно, мог отступить, и предоставить наваррского короля его собственной судьбе, но, кроме того, что ему не хотелось бы увидеть Францию окончательно погруженной в многолетнюю кровавую гражданскую войну, как то случилось в германских землях, он неожиданно для себя почувствовал в повстречавшемся ему девятнадцатилетнем юноше какой-то внутренний стержень. Что-то, что вызвало стойкое желание встать на его сторону, помочь и, чем черт не шутит, действительно однажды увидеть на нем уже другую корону. Таким желаниям Ланжан привык доверять наравне с интуицией, поэтому, когда минуло еще несколько минут, и из черного зева бокового входа во дворец так и не донеслось ничего подозрительного, он слабо улыбнулся и прошептал одними губами «Да здравствует король!».
 Изнывающая на своем почетном посту дворцовая стража не прекращала своего жаркого обсуждения происходящего и, разумеется, не услышала из подступающих к ограде неподвижных зарослей ни звука. Как и не заметила одинокую тень, вынырнувшую неподалеку и тотчас растворившуюся в исходящей криками ночи.
 До рассвета было еще далеко.