Неожиданная встреча

 1937 год. Один из многочисленных лагерей сталинского режима. Описывать местонахождение этого сурового учреждения, его название мы не будем, так как для дальнейшего повествования это не имеет никакого смысла. В этот самый лагерь доставили очередную партию узников, осуждённых по страшной 58 статье Уголовного Кодекса, так называемых «политических». Среди них были два брата – Егор и Степан Шумилины. Оба они родом с берегов Дона, потомственные казаки. Когда началась Первая мировая война, то их, как и всех молодых людей, призвали на фронт. А потом в России произошла революция, и как раз тут пути братьев разошлись. Старший брат, Егор, встал на сторону Белого движения, так как был уже в офицерском чине и идеалы монархии считал единственно подходящими для страны, а младший - Степан, увлечённый идеями равенства и братства, совместной собственности и бесклассового общества, подался в большевики. И с тех самых пор братья больше не виделись. Но по иронии судьбы, спустя почти двадцать лет, они вновь встретились, но далеко не при приятных обстоятельствах – в лагере ГУЛага.
 Во время следования в поезде к лагерю братья не видели друг друга, так как ехали в разных вагонах. Но сойдя с поезда, пройдя колонной под конвоем к воротам их нового пристанища и расположившись в холодном и грязном бараке на сто человек, они оказались волею всё той же судьбы на соседних нарах. Егор бросил взгляд на своего нового соседа и замер. «Неужели это Степан? Столько лет прошло, его уже теперь и не узнать», - пронеслось в его голове.
 - Стёпа, это ты? – неуверенным и хриплым голосом спросил Егор.
 - Егор?! – воскликнул, резко обернувшись, Степан, и взглядом, полным удивления, посмотрел на своего брата. – Егор?! Я не верю своим глазам!
 У обоих братьев на глаза навернулись слёзы. Они крепко обнялись и зарыдали. Теперь все обиды ушли в прошлое. В лагере нет «красных» и «белых», хороших и плохих. Есть только зеки, равные в отсутствии прав друг перед другом. Братья посмотрели друг на друга. Сколько же времени прошло?! Казалось, целая вечность!
 - Стёпа, тебя-то за что сюда? Ты ж коммунист, и всегда им был, - недоумевающе спросил Егор.
 - Известно за что, изменник Родине я, - с явно выразившейся на лице душевной болью ответил Степан. – Донесли на меня, что я, якобы, покушение на товарища Сталина готовлю и подрываю советскую промышленность.
 - Это как же так? – поразился старший брат. – Что ж ты такого натворил?
 - Да вот, знаешь, я ж после гражданской войны в люди выбился, в нашем с тобой родном хуторе возглавлял ячейку партии, а потом подошла коллективизация. Так я стал председателем колхоза. Трудностей было много с его организацией, многие противились вступать в него, держались за частную собственность. Но мы со временем всё наладили, пошло у нас хозяйство, в передовики выбились. Я женился, детишками обзавёлся. Двое их у меня: старший сын - Коля, а младший – Прохор. И всё бы было хорошо, если бы голод у нас в хуторе не начался в тридцать третьем году. Приходилось почти всю продукцию отдавать, а люди голодали. Вот я и придумал, как бумаги подделать, чтобы урожайность снизить, а остатки народу раздавать. Всё ж ведь по доброте душевной. Но тогда мне это с рук сошло. Но сейчас я только понял, что враги у меня и тогда были. И вот, как-то раз, полгода назад, сидел я в своём кабинете. Дай, думаю, закурю. Ну, взял я без задней мысли газету и оторвал от неё клочок, а в него табачку завернул и подкурил. Сижу я, значит, курю, и заходит ко мне мой заместитель. Мы с ним все вопросы обсудили, и он ушёл. А через неделю ко мне домой ночью люди в форме приехали и забрали меня. А на допросе и говорят мне: «Что ж ты, гад, товарища Сталина убить решил?! Рассказывай, такой-сякой, что ты замышлял». А я и знать не знаю, о чём они. Ну а потом они мне и напомнили, как я при своём заместителе газетку курил. А то оказалась газета «Правда», и, представляешь, именно на том клочке, который я оторвал и скурил, была статья товарища Сталина и часть фотографии его вместе с прочим партийным руководством. Ну, и заодно припомнили мне мои делишки с урожаем. А всё это мой заместитель им рассказал. Метил, видно, негодяй, на моё место, вот и думал, как бы меня подсидеть. Моментик нужный уловил, и вот я уже тут. Такая вот история.
 - Да уж, Стёпка, чертовня какая-то в стране творится, а ты ещё воевал за них, - укоризненно покачал головой Егор и злостно сплюнул себе под ноги.
 - Да кто ж знал, что так будет-то, - словно провинившийся ребёнок, опустив глаза в пол, пробормотал Степан. – Кто ж знал… А тебя-то за что? Как у тебя эти годы жизнь-то складывалась?
 - А я воевал против твоих коммунистов, а потом, когда Деникин отступил, я решил остаться на Родине, и будь, что будет. Я сдался большевикам, а они меня в тюрьму посадили. Я два года отсидел, а потом амнистия подошла для таких, как я, врагов вашей власти, и меня выпустили. Но я решил уже домой не возвращаться, а поехать работать на завод в Черноземье. Со мной вместе в камере просто сидел мужик оттуда, вот он меня и надоумил, дескать, с этими большевиками земли тебе всё равно не видать, а на заводе хоть заработать можно. Вот так я и стал рабочим. Тоже семьёй обзавёлся, дочка у меня и сын. А подошёл вот этот несчастный тридцать седьмой год, и арестовали меня, как бывшего белогвардейца и контрреволюционный элемент. Так я тут и оказался. И вспомнили же, было-то это давно. И не воюю я уже ни с кем, живу ж как человек, а всё равно им всё не так. Мало я этой заразы в гражданскую изничтожил! Мало! – и Егор с силой ударил кулаком по нарам. Лицо его переполняла злоба и обида.
 - Да что тут говорить, брат, ничего уже не воротишь, - с сочувствием сказал Степан. – Я и сам уже в этой власти разочаровался. Теперь только понял, что не наша это власть, бесовская. Раньше при царе мы, казаки, и землю имели, и свободу, а теперь ни того, ни другого не осталось. Только жизнь одна, да и ту, не ровен час, отнимут. За что боролись, как говорится, на то и напоролись. И где ж совесть-то у правителей? Где совесть у партии?
 - О какой совести ты говоришь? Они и слова-то такого не знают, потому что нет её у них, как и души нет, и сердца. О чём и толковать, не выйдет от этой власти стране ничего хорошего. Попомнишь мои слова, много большевики ещё душ людских и жизней загубят, потому что дьвольщина это. Коммунисты Бога продали, иконы растоптали. Что же это, как не бесовщина? А ты ещё им верил, Стёпка…
 - Верил… Прости меня, брат, прости…
И оба брата снова крепко обнялись. Они вновь были вместе, хоть и в беде, а не в радости, опять вдвоём, как и прежде. Но их общение прервал громкий голос надзирателя у входа в их барак:
 - Встали, твари, и быстро на выход! Бегом, я сказал! Строиться на работу, леса на всех хватит, скоты!
 Братья переглянулись, встали и, не произнося больше ни единого слова, направились к выходу. Их обоих переполняли чувства и мысли, каждому было о чём задуматься. И их встреча через столько лет совершенно не принесла им радости, ведь как можно радоваться тому, что твой брат так же, как и ты, угодил в лагерь? Но одно они знали точно: теперь они вместе, и вместе будут бороться за свою жизнь, поддерживать друг друга и не давать сломаться перед тяготами их нынешнего тяжёлого положения. И какой бы горькой ни была судьба, всегда нужно бороться, сдаваться нельзя. Оба они это знали. Но что же всё-таки будет дальше? Увидят ли они снова своих жён и детей? Увидят ли свободу? Это было уже не в их власти, а во власти всемогущей партии и великого вождя Сталина, ведь в этой стране Бог был уже никем. Вот оно какое – светлое советское будущее, которое большевики обещали в 1917 году, и суровое советское настоящее, которое они же дали народу сразу после своей победы…