Возвращение к истокам. Гл. 10-я. Память жива

Глава десятая. Память жива


       На этом наша переписка оборвалась. Помня последние, несколько холодные письма отца, я решила на время прекратить её в надежде возобновить потом, но я и предположить не могла, что он не напишет уже никогда… что жить ему оставалось немногим более года.
       В следующем, 1965-м году, я успешно поступила в институт – вечерний филиал Карагандинского политехнического в Джезказгане, – тогда же начала встречаться со своим будущим мужем, потом вышла замуж. Так жизнь и завертелась.

       О смерти папы узнала из письма Люси.
Как ни горько вспоминать об этом, но всё же приведу его – оно было написано ровно через год после кончины отца.

24 февраля 1967 г.

       Тамара, ты просила написать о последних днях жизни папы. Я выполняю твою просьбу, потому что никто, кроме меня, не сможет рассказать об этом. Никто, потому что я единственный человек, который видел как он умирал. И хотя тяжело вспоминать об этом, но я расскажу.
       Сначала ничего не было заметно – он даже не знал, что болен. Правда, у него были и другие болезни, но на желудок он никогда не жаловался.
       Летом 1965 года мы с ним уехали в Новосибирск. Отец каждый день встречался с друзьями, и эти встречи не проходили без спиртного, хотя всё было в меру. Но я всё же ругала его, а он только отшучивался.
       В августе мы вернулись домой.
Дома как-то раз он съел яблоко, и его скрутило. Вызвали врачей – они признали заворот кишок, промыли ему кишечник и увезли в больницу. Пробыл он там около двадцати дней и к первому сентября вернулся домой. До четвёртого января ходил на уроки с грелкой, чего делать было нельзя категорически.
Восьмого января он развёлся с твоей матерью  и улетел по путёвке в Ессентуки, чего тоже нельзя было делать, но кто же знал... Там ему стало совсем плохо, произошёл упадок сил, и он попросил, чтобы его отправили домой. Нам прислали телеграмму, чтобы мы встречали тяжело больного, но прошло почти две недели, а его всё не было. Дома мама не могла вести уроки, я в Александровском – тоже сама не своя: всё сидела в аэропорту и ждала его. И вот в конце второй недели его привезли на санитарном самолёте, я тут же вызвала скорую, – его увезли в больницу.
       Если бы ты знала, каких трудов мне стоило не закричать, когда я увидела его! Он был такой худой, что страшно было смотреть: на нём абсолютно всё висело, а в шапке он просто утонул.
       Диагноз врачи не сказали. Они говорили, что с курорта не прислали документы, ещё говорили, что скоро поправится. Сначала отец даже повеселел, но потом не стал есть, часто впадал в забытьё и терял сознание.
       Врачи, зная, что он доживает последние дни, вызвали в Александровское маму, и 12 февраля 1966 года их зарегистрировали прямо в больнице, а 14-го февраля меня срочно вызвали из школы, – я тогда училась в десятом классе. Отец уже абсолютно ничего не ел, только пил воду. Я целый день просидела около него, а он уже не узнавал меня и ничего не говорил, только шевелил губами, мол, дай воды. Потом его снова начали мучить боли – он стал метаться, изо рта пошла пена. Я страшно испугалась и побежала за врачом.
       У папы было здоровое сердце, поэтому он так тяжело умирал. Умирая, из последних сил рванул на себе одежду – так и умер с её клочками в руках. Потом кое-как вытащили. Я упала без сознания. На следующий день сидела на уроках и не знала, что папы уже нет.
Вот и всё. Похоронили его 16-го февраля.

               
       Было ещё одно письмо от Люси, но после этого наша переписка прекратилась. Не знаю почему, не могу вспомнить – слишком много воды утекло с тех пор. Может Люся не ответила, а может и я.
       Знаю одно – отец наш был незаурядной личностью, был сильным, смелым и волевым человеком. А то, что он считал свою жизнь не сложившейся, что якобы ничего не сбылось из его планов и что его жизнь вообще не удалась – это неправда. Мне кажется, говоря так, он изрядно преувеличивал и делал это из солидарности со мной, чтобы поддержать меня в трудные годы метаний и треволнений, порой может и надуманных. 
       На самом деле это был умный и цельный человек. И он конечно знал, что лихая военная година, которая выпала на его долю, пережита им достойно. Знал, какую жертву он положил на алтарь своей жизни, перенеся столько ранений и операций.
Отец был общительным и добрым, любил литературу и музыку, много путешествовал и многое видел, много читал и многое знал.
       Вспоминают о нём и сёстры – вот что написала Вера.
       «Знаю, что папа был неординарным и талантливым человеком: играл на баяне, духовых инструментах, пел, мог смастерить мебель, был охотником, рыбаком, имел друзей по всей Томской области. В нашем доме стояли комод, этажерка и стол, оформленные художественной резьбой, и всё это было сделано его руками. Папа руководил художественной самодеятельностью школы и посёлка, с группой участников самодеятельных артистов ездил по всему району с концертами. Мама хорошо пела, и они вместе с папой выступали на концертах. Мне приходили письма из деревень, где хвалили и маму и папу. А в школе отец создал духовой оркестр, привёз все необходимые инструменты и начал обучать учеников. Занимались с огромным энтузиазмом, но довести до конца начатое он так и не успел, о чём все очень жалели, и я в том числе, так как из девчонок в оркестр он взял только двоих: меня и мою подругу…»

       Также тепло о нём вспоминают сёстры Валя и Нина, помнят отца и в городе Стрежевом, где он прожил много лет и где работал преподавателем в восьмилетней школе.
       Недавно в Интернете нашла информацию Стрежевского телевидения о нём. Речь там идёт о крутящихся новогодних ёлках, которые отец устраивал в школе со своими учениками, вот это сообщение:
       «На открытие музея пришла дочь Александра Елунина (бывшего директора Стрежевской восьмилетней школы – Авт.), которая тоже окончила эту школу и стала педагогом. Она рассказала ребятам об учительской семье Осыховских».
 
Из рассказа Нины Харчевниковой (Елуниной).
       «В те далёкие годы Владимир Александрович Осыховский преподавал в школе математику и физику. Представьте себе малюсенькую школу в маленьком посёлке в Новый год. Ёлка у нас тогда стояла большущая и пушистая – до самого потолка, и она крутилась. Вращали её два серебристых самолёта, и всё это чудо устраивал Владимир Александрович с ребятами-старшеклассниками».
      
       После поездки к сёстрам в Томск (в августе 2011 года) на одном из социальных сайтов я познакомилась с папиным учеником – Александром Николаевичем Выходцевым, который жил в одном из городов Украины*. Александр написал следующее:
       «Прекрасно помню Вашего отца, Тамара. Он работал в школе математиком, а ещё любил играть в шахматы, чему я у него и научился. В его смерти виновата проклятая война – он же получил столько ранений! Всё это отразилось и на его нервах и общем состоянии здоровья.
       Отец Ваш был видный мужчина: волосы волнистые, черты лица правильные – я его ещё по своему детству помню. А Люся, честно признаюсь, была моей первой любовью. Сам я – старший сын Николая Выходцева, и мои предки, которых сослали в 1930 году на Пасол**, рубили первое дерево на месте теперешнего города».


* В начале 2015 года Александр с семьёй перебрался в Россию с единственной  целью, –
чтобы спасти сына от проклятой войны.
** Небольшой приток Оби, на берегу которого стоит город Стрежевой.

http://www.proza.ru/2011/12/12/268