Месть

Увы, денег на литературе я пока не заработал. Работаю над стилем усердно, но пишу всё-таки мало. Успешно ликвидирую всякие уточнители типа "всякий", "свой", "какой-то", "что-то". Понимаете, человек не может быть какой-то. Просто не может. Не должен. Или надо было учиться серьёзному искусству? Живопись, например. Но там нельзя сразу. Пришлось бы учиться рисовать. Или музыка. А там инструменты, ноты. А в архитектуре - вообще, страшно подумать, - точные науки. Вернёмся лучше к литературе.
В словесном творчестве должны присутствовать художественные образы. Например: народ, голосуя на выборах, снова волновался, как на первом свидании. От соприкосновения с властью, пусть даже в форме отрицания, по телу Родины побежали мурашки. Почему герой не может быть коллективным? Чем народ плох? Действительно, чем плох народ?
Только русский человек способен вызывать любовь и ненависть одновременно. Отдельного слова заслужила русская архитектура. Не бытие определяет сознание,  наоборот, окружающий мир является выражением русской души. Пёстрая цыганская Москва, но в чиновничьей гранитной облицовке. Ведомства, учреждения, - столица ведь. А чиновников всё больше и больше, наш коллективный герой добреет. Отдельные детали запомнятся навсегда. Как чёрные квадратики мавзолея. Неужели вентиляция? Или охлаждение? Как у печки. Боже мой, какая дикая функциональность образов. Почему память держит именно это.
Возьмём память героя не коллективного. Он пребывал в сладкой меланхолии, вспоминал школу, девочек, как русская учительница кричала во весь голос и колотила линейкой по столу, сжимала узкие синие губы. Линейка была деревянной и однажды сломалась, и в пыльной тишине он не смог сдержать смех. Учительница упала в обморок, зашипели девочки, в грязных окнах блестело весеннее небо. Вот и арка. Помню-помню. Боже мой, всё та же тень на углу. И разбитая штукатурка всё та же. Словно художник устал накладывать городской антураж на природу, оставил незакрашенное пятно, где теперь зияли кирпичи, а внизу, под стеной, - недоставало асфальта, - там пробивалась трава. Мир на своём месте. Как много лет назад. Ничего не изменилось.
Изменился  Валенок, - так звали его в созвучие женоподобному имени, чтоб хоть кличка была мужской. Вместе с нашим коллективным героем, Валя грустно и внезапно подобрел. Живота не было, просто туловище стало немного яйцеобразным и ручки-ножки теперь плохо сгибались. Валентин - если уж говорить совсем серьёзно - всё распахивал шарф, вытаскивал его из пальто и вытаскивал и один конец уже снаружи, а всё мало, трудно дышать, жарко, запыхался. На улице мороз и от холодного воздуха лёгкие набухли, как мокрый хлопок, дышать совсем нельзя. Бедный Валенок. Он прошёл через арку и вышел во двор. В центре всё тот же каток. Сбоку котельные. Небольшой пустырь между трансформаторными будками.
Эти подъезды кто-нибудь чинит? Грязь, надписи. Вот дом школьного друга. Валя заматывал руку на груди в шарф, и всё пытался вспомнить, что же могло быть у друга с его женой, как он не заметил, не углядел, неужели все эти годы, боже мой, все эти годы, - со школы, с детства? Нет, невозможно.
- Вот и повспоминал, привет из прошлого, - размышлял Валентин вслух. Зря он при ней погружался в ностальгию. Ошибка-с. Растрогал воспоминаниями. А они так растрогались, что не заметили его возвращения с работы ранее обычного срока. Проклятая работа. Которой теперь нет. Валя испугался и вышел из квартиры на цыпочках, чтобы не мешать. Очень корявый анекдот. Если у тебя нет работы, то нет и жены. Но не так же сразу. Он снова стал задыхаться. Тошно от мысли, что она изменяла с ним все эти годы, а он ещё ностальгировал, вспоминал школьные времена, товарищей, вспоминал его - его! При ней! Что-то рассказывал. Что же он рассказывал, а она ведь улыбалась, подыгрывала, а про себя наверно смеялась. А с ним наверно обсуждала его, дескать, а Валя тебя вспоминает, как вы мяч гоняли во дворе. Как скверно. Он бы заметил. Он всё замечал. Уперевшись головой в котельную, откуда валил железистый мокрый пар, он ждал, пока пройдёт физическая слабость.
Нет, недавно произошло. Стало холодно и Валентин застегнул пальто. Темнел знакомый с детства двор. Вечереет рано. Зимнее солнце исчезло, не побывав на небе. Валентин замёрз и устал от себя, от своей памяти, которая упрямо не принимала новый мир, и картинки прошлого, засевшие так глубоко, что не понять, а может то первые сны, - никуда не уходили, и с каждой секундой увеличивалась разница между тем, что в голове, - и тем, что вокруг. Его старый друг в памяти оказался одним, а настоящая арка, каток, появившийся школьный товарищ, - оказались совсем другими. Они оказались просто чудовищами. И расстояние росло, и Валентин вдруг с ужасом обнаружил, что никаких цветов под аркой нет, и кирпичей давно не видно, потому что всё обледенело, - что весьма логично для конца зимы. Для достоверности он скатал руками снежок.
Тогда, в прошлом, его жадный мозг вырвал из ткани бытия нечто важное, навсегда забрал себе кусочек сути, и оно теперь живёт в голове вечной идиллией. Оставив миру пустую обескровленную оболочку. Надо уходить, скорее покинуть нехорошее место. Валентин осмотрелся вокруг. Во дворе было пусто. Не горело ни одно окно. Здесь могила памяти. Он пошёл обратно, вошёл в арку. Всё обледенело. Чтобы не поскользнуться он пошёл медленно, держась рукой об стену. Арка стала невыносимо длинной, превратилась в ледяной переход из одного мира в другой. Впереди гудел город, ездили машины, шумела жизнь. Позади же удалялась гробовая засасывающая тишина. Валентин выходил из прошлого, превозмогая щекотливое желание обернуться, - как вдруг позади, глубоко во дворе раздался радостный собачий лай. В горле встал ком, Валентин заморгал, чуть сбавил шаг, но не остановился, не обернулся. Уже опытный.
Валентин  вышел на улицу. Наш коллективный герой собирался домой после работы. Артерии города наполнялись кровяными телами. Чуть пьяный от усталости, народ предвкушал вечер. Обезумевшая от человеческих запахов, стая птиц в небе выполняла фигуры неевклидовой геометрии. Жёлтым светом зажгли коросту магазинов и забегаловок. Надо возвращаться. Школьный товарищ уже ушёл. Как-то надо выразить недовольство. Повысить голос, стукнуть кулаком по столу, что ли. Боже мой, как же отомстить. Валентин впервые за день улыбнулся.
Рядом грустно существовал ювелирный магазин. Валентин зашёл, осмотрелся. Как здесь тихо. Из посетителей два крепких мужика в кожанках. Через толстые зимние куртки выпирают мышцы могучих спин. Две продавщицы застыли, как статуи. В углу стоит тощий охранник, глядит исподлобья набычившись. Скучно, господа. Валентин бодро прошёлся по магазину. В центре - стеклянные витрины с часами, браслетами. Дорогие безделушки украшены маленькими блестящими кристалликами.
- Что это у вас, стринги, что ли? - презрительно усмехнулся Валентин, обращаясь к молоденькой продавщице. Солидный магазин, а торгуют молодёжными блёстками. Валентин, вы опять  перепутали слова. Если никак не запомните - запишите, в конце концов. А девушка даже не улыбнулась. Что здесь происходит?
Валентин осмотрел витрину с брильянтовыми колье. На колье не хватит, ограничимся кулончиком. Какой крохотный - лупа нужна. А цепочка медная, что ли. Золотая. Долго выбирать не будем. Валентин достал выходное пособие. Хоть уволили по-человечески. Амбалы в кожаных куртках перешли к другой витрине. Валентин был так поглощён планом мести, что ничего не замечал.
Совершив покупку, он покинул магазин, громко насвистывая и крутя кулон на пальце. Чуть не уронил. Мужчины вышли вслед за ним. Валентин больше ни о чём не думал, щёки нашего героя порозовели, он бодро маршировал, ища глазами удобное место. Вот парикмахерская. Валентин остановился у входа, покрутил на пальце цепочку с брильянтом, затем вытянул руку над урной, и когда кулон перестал качаться, он разжал пальцы. Предмет роскоши упал на газетный сверток и скользнул внутрь мусорки. Валентин поднял брови, хмыкнул, и ушёл прочь. Сзади ещё слышалась какая-то возня, кажется смех. Довольный собой, он возвращался восвояси. Было особенно приятно от мысли, что жена никогда не узнает. Валенка распирала гордость за свою доброту, за утончённость, - нет, мы не будем топать ногами. Нам невыносимо, но мы ограничимся лёгким материальным уколом.
Главное не сорваться. Сохранить лицо. Ничего страшного. Случилось то, что воспевалось всей культурой человечества. Об этом в опере поют. Всё хорошо, Валентин. Вся мировая литература на эту тему. Зачем плохо думать, не надо таких слов. Приобщаемся к мировой культуре, ведём себя прилично. Месть уже свершилась. Уже теплело, пробивалась первая травка. В небе Родины летели прекрасные истребители Су, а отборные солдаты стояли в почётном карауле и на ремнях блестели огромные золотые бляхи. Валентин возвращался домой.