Соло ласточки глава4

Я проснулся от сильного стука в дверь, поэтому события в моем сне сопровождались громовыми раскатами. Вернее не события, а одно единственное видение, в котором все застыло как на стоп-кадре.  Я стоял в нелепой позе, слегка прогнувшись в спине с тем самым бутылем  с мутной жидкостью. Меня окружали предметы, движущиеся на месте – машины с вращающимися колесами, цепочные карусели с пустыми застывшими сиденьями и еще какие-то вещи, очертания которых расплывались в моем сознании. Все одушевленное тоже окаменело... И только синий поток воды несся с бешеной скоростью  так близко, что омывал мои ноги, но не сбивал меня с места. Я проснулся от удивления,  почему бурлящие омуты реки издают странные звуки, а все одушевленное  кричит голосом гостиничной администраторши.
- Юрий Валентинович, откройте немедленно! Слышите! Откройте, иначе взломаем дверь, и вам придется оплачивать ущерб…
- Одну минуту! – отозвался я сквозь сон, накинул одеяло на плечи и открыл дверь. На пороге стояла администраторша, имени которой я не вспомнил. – Проходите.
- Юрий Валентинович, здравствуйте! У вас будут проблемы…
- С кем?
- Со мной… Вы нарушили порядок, установленный правилами проживания в нашей гостинице. – Она повернула ключ в замке, села в кресло, закинув ногу на ногу. – Во-первых, за нарушение  режима я обязана взыскать с вас штраф в размере…
- Не важно, сколько?
- Как это не важно! Вы, в состоянии алкогольного опьянения, вламываетесь в гостиницу среди ночи, нарушая покой проживающих… Во-вторых, вы отказываетесь от  описи вещей, за которые расписывались… и, вообще, ваши хамские  замечания в мою сторону не делают вам чести.
- Ну что ж, есть только единственный способ все исправить…
- Какой? – спросила она, не подозревая, что я окажусь таким догадливым и решительным.
- Прыгай уже ко мне, - сказал я и откинул одеяло. Она, как и положено женщине в столь щекотливой ситуации, сделала кокетливую паузу и… прыгнула.
     «Это дурацкое «уже», оказывается, самое действенное наречие в русском языке, а может и не наречие. Может, я ухватил ЕЕ интонацию, в которой несогласие звучит как смертный приговор тому, кто отказывается подчиниться». Мысль промелькнула и вылетела в приоткрытую форточку,  на улицу, где фонари горели оранжевым светом. «Значит, еще ночь и останется время, чтобы поспать», - подумал я и приступил к исполнению мужского долга перед безымянной администраторшей…
    Кровать, которая не раз была пристанищем для таких как я должников и для, может более очаровательных, кредиторов, чем эта блюстительница порядка,  тяжко поскрипела растянутыми пружинами и успокоилась.  Все проблемы были решены.
- Ты когда съезжаешь?
- Ты ведь знаешь.
- Поэтому и спрашиваю. Может, задержишься на денек - другой.
- Если только ради тебя… - я ответил ей этой замыленной фразой, только для того, чтобы выглядеть в ее глазах порядочным. Она восприняла мои слова иначе - обрадовалась и расслабилась,  прикоснувшись щекой к моему плечу.
    Шорохи и голоса за дверью дали мне возможность не продолжать заунывное перешептывание под одеялом. Ей пришлось встать, привести себя  в порядок, и выйти в коридор.
 - Вот, работка! Никакого покоя, никакой личной жизни…- сокрушалась она на ходу. Дверь за ней  неслышно закрылась.

***


    Я зашел в тупик. Мне необходимо было разобраться в своих ощущениях от  событий прошедшей ночи. Я должен провести анализ и  сделать выводы. Но  к своему удивлению мне совсем не хотелось этого делать, я готов был принять все как есть. Я готов был признать, что   моя личность решила раздвоиться. Понял я это не сразу, но когда осознал произошедшие в моем сознании перемены, почувствовал облегчение. 
   Причина  беспокойства  стала ясной как белый  день. Меня дурачили, водили за нос и  бесцеремонно пользовались моим кошельком. Но самым унизительным для меня оказалось то, что мои чувства, возникшие в порыве жалости и одиночества, не были  оценены ею. А этот, шумно сопящий, озабоченный лилипут за приспущенной портьерой… Мало того, что он подглядывал за нами, так он еще  получал удовольствие за мой счет.
  Второе мое «я» призывало не искать повода, чтобы увидеть ее еще раз, а пойти и открыться ей во всем. Вот, только о чем я хотел рассказать ей, я пока еще не понял. Признаваться в любви женщине, когда тебе почти под сорок, женщине, о которой ровным счетом ничего не знаешь, уныло и глупо. Мой цинизм, приобретенный за долгие годы спокойного супружества, возвышался барьером над любым проявлением чувств. Я казался себе глупым и смешным даже в моменты полного одиночества, в минуты, когда можно, оставшись наедине с самим собой раскиснуть в собственных слезах или воспарить над обыденностью, наслаждаясь поэзией великих.
  Утро встретило меня привычными звуками за окном. Мой номер находился на первом этаже и выходил окнами на проезжую часть. В открытую форточку ворвался гул автодороги, голоса прохожих, воркование голубей и кудахтанье кур. Как ни странно, но эти глупые наседки были повсюду в городе, сначала это вызывало во мне умиление, но вскоре их раннее кудахтанье под окнами стало раздражать. Сегодня оно окончательно вывело меня из себя!
  Я хотел прикрыть форточку, но передумал, когда почувствовал запах улицы. Нет, это был не запах спермы, это был запах весны, первого ее дня! Резкий, настойчивый и обнадеживающий!
  Я решил отложить свой отъезд до завтрашнего дня. Сегодня я должен попрощаться с Хомичевым и сослуживцами, получить расчет и увидеть ее. Вот, только подумав о встрече с ней, я не смог определиться, в каком обличии мне хотелось бы ее увидеть в последний вечер.   Я не собирался выяснять с ней отношения, предъявлять претензии, чего-то требовать и что-то обещать. Пусть это будет еще один спектакль, в котором она сыграет главную роль, за собой же я оставлял право зрителя. Наблюдателя, покорно повинующегося головокружительному обману.
  Этим утром я согласился с тем, что сказал мне  писатель из столовой с романтическим названием «Встреча» - ее тайна и  недосказанность во всех поступках  возбудила к ней  и мой интерес. Хотелось обмануться бескорыстностью чувств.  Первым весенним днем я испытал потребность в иллюзиях! А пусть меня дурачат и водят за нос.  Если это доставляет удовольствие нам обоим, почему бы не поиграть в кошки-мышки? 
     Закончив короткую утреннюю процедуру, которая свелась к смачиванию висков холодной водой из графина, я вырвал себя из тесного пространства гостиничного номера. Вышел на улицу и вдохнул полной грудью морозный воздух! Мне не хотелось банальных сравнений, но они проникали в меня с легкими порывами уже весеннего ветра.  Я сдался и признал-таки Аглаю лучом в моем темном царстве. Себе же я казался глубоким колодцем, из которого она черпала вдохновение.
   Пройдя по скользкому тротуару первую сотню метров в направлении предприятия «Рассвет», я почти поверил сам себе. Принял все как есть, решив дождаться обеда и вечера. Но как я заблуждался, когда с гордостью думал о стальной выдержке, сознательно преувеличивая степень способности управлять эмоциями…
   Никогда не замечал за собой стремительных  перемен в настроении. Но хватило одного мгновения, нет, полсекунды, чтобы все изменилось. На пороге супермаркета «Анжела» я увидел ее черный силуэт! Перед собой она держала бумажный пакет, из которого вываливалась провизия.  Я не считал себя жадным и мог накормить не одного голодного, но вдруг все изменилось во мне.  Мысль о колодце испарилась, уступив место мысли об источнике, бьющим серебром, в ее дырявом кармане. Я терял самообладание, яростный весенний ветер бил мне в лицо, когда я ускорил шаг, чтобы не потерять ее в толпе многочисленных утренних прохожих.
- Доброе утро, прекрасная незнакомка! – окликнул я ее со спины.
- Я с незнакомыми мужчинами  на улице не разговариваю, - огрызнулась она и прижалась к пакету. Ей казалось, что он спрячет ее от неприятностей, которые надвигались на нее с моей скоростью. Мне не составило труда, обогнать ее и встать перед ней. Она все еще надеялась спрятаться за пакетом. Я вырвал его из рук. В грубости я превзошел самого себя.
- Боже, это вы?! Как вы меня напугали! Вас невозможно узнать. У вас испарина на лбу и синие круги под глазами, это первые признаки инфекции, – промяукала она, достала платок из рукава и потянулась к моему лбу.
- Я думаю здесь не место, чтобы проявлять такую заботу обо мне…
- Вы правы, давайте отойдем за угол. Там меньше ветра, и мы перестанем быть препятствием для прохожих. – Она взяла меня под руку и повела к углу ближайшего дома, заботливо заглядывая мне в лицо.
- Может, пригласите меня к себе домой, на чердак?
- Опять вы о чердаке…Ваша идея попасть на несуществующий чердак кажется просто маниакальной. Почему вы стремитесь на чердак? Дался вам этот чердак! – Она говорила быстро, не придавая значения словам. Ее увлекло действие.  Она положила на мой горящий лоб платок, прикрыв  его кончиками глаза. Сквозь голубое плетение нитей я смотрел на нее  и пытался понять, чего мне сейчас хочется больше: вцепиться ей в шею и задушить или перекрыть доступ кислорода другим способом – зверским поцелуем. Я не мог решиться ни на то, ни на другое.
- Может, хватит строить из себя дурочку?
-  Как я ошиблась в вас, вы мне показались таким милым и интеллигентным человеком.… А вы … Боже, мне не остается ничего, как корить себя за откровенность, которую я позволила себе вчера с вами. Никто не давал вам право смеяться над моей слабостью…
- А кто тебе сказал, что я смеюсь над слабостью… Ты порочна как сто китайцев… Чего ты добиваешься? Днем ты – монашка, а ночью – б… - я грязно выругался, мне не стало легче, я еще сильнее разозлился. Пакет ударился о стену, распрощавшись с содержимым.
- Я позову на помощь… Вы псих! – Она сделала шаг в сторону. Я схватил ее за руку, притянул к себе и ударил по лицу. Она увернулась от захвата и ударила в ответ, разбив мне губу. От неожиданности я потерял дар речи. Боли не было, но этот удар остудил мою ярость. Вид крови тут же вызвал у нее приступ «жалости». Она подняла платок с земли и кинула в меня.
- Я могла бы вызвать милицию, но вам скорее понадобиться скорая помощь…- сказала она равнодушно, присела на корточки собрала из рассыпавшейся провизии то, что можно было еще собрать. Карманы ее пальто раздулись как щеки хомяка,  а ее бедра раза в два увеличились в объеме. Она направилась в сторону тротуара.
- Стой, слышишь! Стой! – я вышел из оцепенения, я кинулся за ней, но, наверное, ее ангел-хранитель разгадал мое намерение задушить ее и подкинул мне под ноги банан. Я поскользнулся и с такой силой ударился о землю, что несколько секунд калейдоскоп из разноцветных звездочек вращался перед глазами. Оправившись от болевого шока, в состоянии сильнейшего стресса, мне ничего не оставалось, как иди на предприятие «Рассвет». Теперь мне хотелось задушить Хомичева.
   Но хотеть и мочь – это разные вещи, чаще всего взаимоисключающие. Аглая доказала это сегодня, в этой чертовой подворотне.… До утра я без нее не доживу. Я представлялся себе монстром с алым  цветком в зубах, который, не дождавшись встречи, умер на вечерней заре. Я не боялся заката. Я ждал вечера, я торопил его приход мечтами о ней. Я решил, что до начала следующего дня я должен стать ее рабом. Но только до утра. Крики петуха разрушат ее колдовские чары. Автобус унесет меня восвояси, а время залечит все раны…
- У нас сегодня экстренная планерка с утра, а вы, Юрий Валентинович, опаздываете. –  С натянутой улыбкой и блестящими глазами обратилась ко мне секретарша Хомичева. – Простите, но вид у вас.… Снимите пальто, оно в пятнах…
- Папе своему будешь указывать, что делать, поняла?
- Юрий Валентинович, простите, я не хотела вас обидеть, - лепетала она,  отводя взгляд в сторону и опуская  ресницы.
- У тебя молоко на губах не обсохло, а ты все туда же… Гейша, твою мать! – Зачем я это сказал, я так до сих пор и не понял. Девочка заплакала и выбежала из приемной. Теперь я окончательно  поставил себе диагноз – «идиотизм». Широким жестом я открыл дверь в кабинет.
  - Юрий Валентинович! Проходите, пожалуйста. Мы как раз говорили о вас, – приветливо улыбнулся Хомичев. Но напряженные и сосредоточенные лица присутствующих говорили о том, что тон начальника до моего появления в кабинете был другим. И мое присутствие спасало всех подчиненных. При мне Хомичев хотел казаться интеллигентным и начитанным.  Поэтому по кабинету прокатился вздох облегчения, когда вошел я. Хозяин сменил гнев на милость. Хомичев зависел от меня и поэтому уважал. – Вы не заболели, Юрий Валентинович, вид у вас необычный. Выглядите неважно.
- Да, немного простудился.
-Чаю! Юрию Валентиновичу! – крикнул Хомичев. – Посмотрите на этого человека! Он заслуживает уважения. Мало того, что он не нарушил графика работы, закончил в срок и с опережением, он пришел с температурой. А ведь мог побежать за больничным листом и потом трясти им перед моим носом, как некоторые из вас. Смотрите и учитесь! Приучайте себя работать по-новому, если хотите остаться на моем предприятии.
  В кабинет вошла секретарша с чаем. Она поставила его передо мной. Ее смущение и обида еще горели на щеках пунцовым румянцем.
- Возьмите у Юрия Валентиновича пальто,- распорядился Хомичев.
- Нет, спасибо. Меня знобит.
   Я решил оставить все как есть, так как теперь не был уверен, что мой внешний вид без верхней одежды будет соответствовать обстановке. Я никак не мог вспомнить, что на мне одето. Все перемешалось в моих мозгах. От утреннего весеннего  настроения не осталось и следа. Внутри меня кипел котел ярости. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не послать всех к чертовой матери. А самому не сбежать на этот злополучный чердак.
  Хомичев еще некоторое время раскланивался и благодарил меня за мужество и трудовой подвиг. Его пространная речь казалась мне совсем невнятной. Он явно чего-то хотел от меня, но стеснялся попросить. В конце концов, когда я попросил его выражаться яснее и по делу, Хомичев заорал на подчиненных.
- Вот они новые трудовые отношения! А вы, как работаете? Гайку с болтом путаете! Ведь вам все объяснили, перевели на русский.… Вот вам схема, пожалуйста. Только бери и соединяй. А вы все по старинке, тыкаете и тыкаете, куда попало! Я вам не за тыканье соцпакеты оплачиваю! – орал Хомичев. – Юрий Валентинович, у нас срыв запуска новой линии. Без вас никак! – обратился он ко мне так вежливо, насколько позволял ему его темперамент.  – Задержитесь на денек другой. Оплата в двойном размере.… Пожалуйста.
«Ну, что ж, теперь у меня все основания остаться», - подумал я.
- Разберемся, - сказал я. Откуда в моем лексиконе появилось это странное словечко? Оно вселяет надежду в того, кому предназначено? И я вдруг  вспомнил, что услышал его в первый вечер от нее на чердаке. Так хотелось во всем разобраться тогда. И такое облегчение испытал я, когда услышал это «Разберемся!». Она сделает это за меня, внесет ясность и подскажет, что делать дальше и как с этим жить. Но на самом деле все только запуталось. Она сначала  вселила в меня призрачную надежду,  а спустя сутки разбила ее ударом в лицо. О том, что я тоже ударил ее, я не вспомнил…
  За этими пространными, не совсем понятными мне самому размышлениями я не заметил, как кабинет Хомичева опустел.
- Спасибо вам, Юрий Валентинович. Как научить народ работать? – Ему явно хотелось выглядеть умным в моих глазах. Я предоставил ему такую возможность и выпил с ним предложенную рюмку коньяка «за наше общее дело». Хомичева потянуло на откровенность, и  мне пришлось выслушать  его версию накопления первого миллиона.
- Юрий Валентинович, трех дней вам хватит, чтобы со всем этим разобраться?- вдруг спросил Хомичев и посмотрел мне в глаза трезвым взглядом.- На большее не рассчитывайте, - тихо добавил он.
  Я вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Секретарша пудрила нос и даже не посмотрела в мою сторону. Дверь из приемной за мной   с грохотом захлопнулась.
   До обеденного перерыва оставалось время, за которое я успел побывать в производственном цехе. Ядреным русским языком я разъяснил мастерам-наладчикам способы подсоединения проводов в машинах. Проверил работу механизмов и, в принципе, остался доволен   полученным  результатом. Работа отвлекла меня от свирепых мыслей, я успокоился и принял решение больше не буйствовать и не злиться.
  Я вышел за ворота предприятия, сделал глубокий вдох и почувствовал душевное облегчение. Довольно размеренным шагом я пошел в столовую, с твердой  уверенностью встретить там Аглаю. Мне казалось, что те события, которые произошли этим утром, не повлияют на устоявшийся ход ее жизни. И что собственно произошло? Я сорвался не по своей вине, она сама спровоцировала меня на грубость и, она, как умная женщина, просто обязана сгладить конфликт между нами. Но я еще не понимал, что и мы, мужчины иногда  ошибаемся и бываем неправы…
  Огромный зал столовой, как обычно в это время, был полон. Но среди многочисленных посетителей ее не было. За столом, где должна была сидеть моя «дама в черном», был занят тремя женщинами из соседней парикмахерской. Розово-синие халаты делали их похожими на букет фиалок. Я отметил в себе переменившееся настроение и способность мыслить образно, прибегая к поэтическим сравнениям. Я сел на свое место, напротив «букета фиалок», и решил ждать ее появления.
- Если вы надеетесь на встречу с нашей прекрасной Еленой, то напрасно. Она не придет сегодня, – услышал я голос писателя за спиной. В руках он держал салфетку. Писатель закончил обеденную трапезу и собирался уходить.
- Почему?
- Потому что она никогда не опаздывает к обеду….  Неважно выглядите… Весна время простуд, надо беречься, молодой человек.
   Писатель встал, откланялся и медленно побрел к гардеробу. Я решил ждать, и, через некоторое время, надежда на встречу с ней в этом «романтическом месте» испарилась, так же как исчезает пар над огромными кастрюлями, оседая каплями влаги на потолке. И когда из- за стола поднялся последний посетитель, я понял, что она не придет сегодня, и завтра не придет, и послезавтра и, быть может, не придет до тех пор, пока я не уеду из города…
- Молодой человек мы закрываемся! – крикнула в мою сторону «монстр за кассой».
- А как ее зовут? – крикнул я в ответ. Но, скорее всего, я не крикнул, а пробурчал себе под нос, задавая вопрос себе самому. И кассирша его не расслышала, а когда я проходил мимо кассы, она мне приветливо улыбнулась.
- Закрываемся мы. Приходите вечером. Вечером у нас музыка и танцы.
- Спасибо. Зайду, как нибудь.
  Мне ничего не оставалось, как покинуть заведение ни с чем. Но когда я подошел к выходу, меня окликнули.
- Вы меня? – оглянулся я и увидел за стойкой гардероба уборщицу, ту самую, которая в вечерние часы работы столовой перевоплощалась в охранника, наряжаясь матрешкой.
- Тебя, тебя, а кого же еще? Я пока не слепая, - кряхтела она, выходя из –за стойки. – Вот, просили передать. – Она протянула мне тетрадный листок, свернутый в несколько раз. Ответственная уборщица строго выполняла указания того, кто просил ее вручить мне послание. Листок успел пропитаться запахом ее  рук и слегка помяться. – Имени просили не называть. Сказали, что вы сами знаете.
- Спасибо. Конечно, знаю, - ответил я, скрывая волнение, и поспешно вышел.
  «Послание» оказалось предельно кратким: « ул. Прибазарная, д. 13, кв. 13». Но эти несколько слов сделали меня самым счастливым существом в первый день весны. Я упивался победой, ее вкус оседал на моих губах снежной крупой. Я приосанился, а потом, разгоряченный быстрой ходьбой, распрямился настолько, что холодный, но все же весенний ветер, врывался под полы пальто.
  Но то, что произошло через пятнадцать минут, когда я вышел на улицу Прибазарную, произвело на меня такое потрясение, от которого я и сейчас  испытываю слабую дрожь в коленях. В те минуты моя дрожь была равносильна дрожи отбойного молотка. Талантливому писателю было бы, где разгуляться, описывая картину разрушения дома под номером 13 и анализируя состояние героя от рушившихся, как стены старинного особняка, надежд!  Моя краткость в описании сцены, которая разыгрывалась передо мной на Прибазарной улице, не признак моего писательского таланта, а стремление ускорить повествование о событиях первого весеннего дня.
 - У вас есть разрешение на снос старинного особняка, главную достопримечательность вашего города? - задал я самый глупый вопрос в своей жизни пожилому рабочему в каске с отбойным молотком в руках. Рев огромной стенобитной машины и глухие удары чугунного шара заглушали мой голос. Но, наверное, в моих глазах застыли такой  ужас и  такое негодование, что рабочему захотелось меня утешить, и он прокричал мне в ухо.
- Хомичев дал команду на снос!  На этом месте выстроим супер баню, закачаешься! Приходи через полгода попаримся вместе!
- Какая баня, вы с ума сошли? – крикнул я в ответ. Мой тон явно не понравился пожилому рабочему, потому что он не стал разбираться со мной, а с силой вытолкнул за ленточные ограждения.
- Иди отсюда, здесь посторонним вход воспрещен! – орал он и махал кулаками в брезентовых рукавицах перед моим носом. Я понял, что ждать вразумительного объяснения происходящему бесполезно. Я отошел еще на несколько метров от пестрых лент и притих как побитый пес, только что не скулил от обиды на хозяина.
  Я ждал многого от нашей встречи на чердаке, но такого!  Такого хода событий не могло   представить мое распаленное воображение, с явными признаками какого-то начинающегося психического расстройства.
   Месть Аглаи несомненно достойна бурных аплодисментов обывателей, жаждущих  повторения и кричащих виртуозной мстительнице «Бис!». Такой цинизм исполнения финальной сцены поверг меня в ужас, в шок! Жестокость расправы над моим чувством не находила оправдания в моих внутренних монологах.  Они строились на одних междометьях и нецензурной брани!
  Оно, это зародившееся чувство, было мне дорого. Ценность его для меня была велика, только потому, что я нашел силы признаться себе в этом!  Кем я стал для нее за эти короткие встречи близости, только прохожим, пассажиром в переполненном купе экспресс-поезда, безымянным собеседником, раскрывшим тайну своего существования в пустом мире? Мой пустой мир для нее это всего лишь холодный номер в гостинице безымянного города,  а я сам, я такой неординарный и мужественный, наблюдательный и немногословный, я стал для нее администратором, скулящим возле ее плеча под одеялом.
  Эта стенобитная машина прошлась по мне, разутюжив все,  то, что почти прорвалось  наружу, пустило ростки  в поле, заброшенном обитателями пустого мира.   
   Весенние мартовские  сумерки спускались на улицы города  с такой же неотвратимостью, как и зимние февральские. Центральную улицу  осветили фонари и вывески на домах. Простояв над грудой досок и штукатурки разрушенного родового гнезда старика-лилипута, надышавшись пылью, я принял решение найти Аглаю. Разыскать ее в этом чужом городе, чего бы мне это не стоило! А что мне оставалось делать? Мое уязвленное самолюбие молило о пощаде, но гордость делала меня злым и беспощадным к обидчице!
- О, братан! Привет! Заходи, но только ненадолго. Я убегаю сейчас! Свидание…ты понимаешь…- замахал руками Серега, когда китайский колокольчик над порогом его супермаркета и у меня над головой зазвенел серебряным звоном. Вид у Сереги был праздничный. На нем был пиджак ярко малинового цвета и огромный галстук. Он проворно укладывал в пестрый пакет продукты в ярких упаковках.  – Все, так неожиданно… звонит и говорит загадочным голосом «Буду ждать, милый, хочу только тебя, на нашем месте, в тот же час!». Неделю к себе не подпускала, а тут сама, понимаешь… Чего ты потный такой? Заболел что-ли? Весна, братан! Нам болеть не полагается…  - Серега загадочно мне подмигивал, его намеки казались мне грубыми и пошлыми.
- А нет вашего места! – заорал я. Зачем я так закричал на Серегу. Мой голос, хриплый  и глухой, напугал продавщицу за прилавком. Не разобравшись, что случилось, и кто кричал, она  закричала писклявым голосом в ответ.
- Нажрутся с утра пораньше и ходят целый день! Сергей Иванович, гоните его в шею, пока товар не стянул. Я одна не останусь в ночь, вызывайте сменщицу, или сами оставайтесь. Я за копейки жизнью рисковать не собираюсь.
- Заткнитесь оба! Иди, работай… Братан, чего с тобой? Ну-ка, зайдем в мой кабинет, на пару слов. – Серега толкнул меня в спину, а я и не сопротивлялся.  Теперь подсобка с товаром стала кабинетом, я почувствовал себя в нем крайне неуютно. Появившаяся неприязнь  на лице  Сереги и вопросительный блеск  в глазах говорили о переменившемся настроении.
- Ты мне скажи, ты был у нее? Честно, по-мужски, ответь…
- Да.
  Я хотел что-то пояснить, но не успел, потому что Серега ударил меня кулаком прямо в нос.  Но он ошибся на мой счет. Я не заставил себя ждать и ответил ему таким же ударом. Мы разозлились оба. И начался мужской разговор.… Не знаю, как долго бы продолжалась потасовка, но пронзительный крик продавщицы «Убивают! Грабят!» остановил нас на полуслове.
- Ты чего разоралась, Степановна? Не видишь, мужики разговаривают.
- А кто вас разберет, разговариваете вы, или морды друг другу бьете.… Вызываю милицию.… Оба сядете у меня на пятнадцать суток…
   Пришлось окончательно прервать мужской разговор, чтобы не пугать Степановну, так звали бдительную продавщицу, и  не привлекать внимание правоохранительных органов. 
- Как ты мог, братан? Я все для тебя, а ты… - недоумевал Серега. Он обхватил голову руками. Сел на ящик с пивом и совсем по-детски засопел в сторону.
- Слушай, Серега, не горюй ты так….  Кто же знал, что так получится.… Не давал бы ты мне ее адреса, не пришлось бы сегодня отношения выяснять.… А особняк тот снесли сегодня. Я только что оттуда. Так что, может, ты мне скажешь, где ее найти. Я поговорю с ней, быстро, клянусь, очень быстро… ну, потом и ты поговоришь, - успокаивал я Серегу. Я сел на коробку с чем-то хрустящим, напротив.
- Пересядь, товар испортишь.… А я смотрю на тебя и не пойму, что-то неважно выглядишь, братан.… А теперь вижу, что с головой у тебя проблема. Какой особняк? Ты кого ищешь, Агата Кристи?
  Я не сразу уловил связь между Агатой Кристи и моей головой.
- Я тебе про Аглаю… Витальевну.… А ты про Анжелу подумал?
-  Не заводи меня, слышишь? А то, и в правду, в ментовке окажемся.…Ну, ты даешь, братан.… А я не понял, вот, разнервничался немного.… Давай мировую? – выдохнул Серега с облегчением. Он потянулся  к полке, где в ряд выстроились бутылки  с водкой.
- А как же свидание?
- А что свидание, сейчас выпью для храбрости и пойду. Ну, давай, за любовь! – Мы выпили не чокаясь. Серега разлил по второй. – Мужик я или нет? Я же не бормотуху пью…
- Давай выпьем. – Мы выпили не закусывая, просто утоляя жажду и снимая боль от ушибов. – Ты мне скажи, где ее искать теперь? Особняк-то снесли.
- Какой особняк? Это же барак для строителей предприятия. Он полвека простоял. А теперь миллионер наш хр-в выкупил это место. Что он там строить собрался, пока не знаю…
- Баню.
- Баню? Вот гад! Решил грехи свои смывать…
- Да, бог с его грехами. Ты мне скажи, куда Аглая переехала?
- А что? Зацепила она тебя?.. Ладно, понимаю и не вмешиваюсь. Вот, только, куда она уехала, она мне не сказала. Забежала сегодня с утра, набрала продуктов для лилипута-сожителя. Сказала, что с ним удар случился, что везет его в областную больницу. Попрощалась так душевно, поблагодарила, попросила плохого о ней не думать и ушла.…  Давай по третьей, за любовь как положено…
  Мы выпили. Серега вошел в свой привычный ритм, стал отряхиваться и перетягивать огромный галстук.
- Не могу я эти галстуки носить! Ну, прям, как удавка на шее…
- А кто она и откуда приехала, не знаешь?
- Не, не знаю. У нас с ней чисто деловые отношения были. Приехали они в город прошлым летом или осенью. Не скажу точно. Она пришла ко мне одна. Вежливо так обратилась, по имени отчеству. Попросила о помощи. Ну, как откажешь такой женщине. Но у меня с ней ни, ни.… Сам понимаешь, Анжела.… Да и город маленький…  Клиенты у нее в основном командировочные были.… Но все мужики порядочные. Я сам подбирал. Она молодец, такая внимательная. Предлагала мне часть дохода, но я отказывался. Что я не мужик… Они и так у меня все отоваривались.… Вот такой договор был.… У нее, правда, один дальнобойщик появился, стал постоянным клиентом. Все просил ее с ним уехать. Пришлось мне с ним поговорить, уладить ситуацию… Хороший мужик оказался. А она ни в какую и все.… Не поймешь этих баб. Чего им надо?
- Они все с другой планеты…
- О, хорошо сказал! За это выпьем, и пойду я, братан. Не обижайся, сам понимаешь, у меня такое свидание сегодня… важное… с инопланетянкой.
  Мы вышли на улицу. С неба опять что-то сыпалось. Серега пожал мою руку.
- Давай, братан! Не обижайся. Эх, если бы не наш маленький город, мы бы с ней этот бизнес на широкую ногу поставили.- Серега подхватил пестрый пакет, поднял ворот куртки и пошел быстрым шагом. Мне захотелось проводить его взглядом. Пройдя несколько шагов на ветер, он развернулся ко мне лицом и пошел к своей Анжеле, пятясь как рак, задом.
- Ты когда уезжаешь, братан? – крикнул он.
- Утром! – прокричал я в ответ.
- Счастливо! Заходи, если что…
  Вот все и закончилось. Я  поблагодарил Бога, что все так устроилось. Обратился к нему с некоторыми сомнениями. Но потом решил, что не совсем прилично беспокоить Всевышнего по таким пустякам. Пусть устраивает судьбы влюбленных, а не разбирается с таким придурком как я, «командировочным», который, в силу непонятных причин и обстоятельств, думал о ненормальной проститутке больше, чем было положено правилами приличия. А, вообще, о каком приличии могла идти речь…
  Алкоголь и морозный ветер в спину меня успокоили. Теперь я знал точно направление пути. Я спешил в гостиницу. Мне хотелось поскорее лечь в койку, заснуть беспробудным сном. А утром, не сказав никому ни слова, сесть в автобус и уехать из этого города, навсегда!
  Но моему желанию остаться наедине с самим собой, единственному здравому желанию за сегодняшний день, не суждено было сбыться.
- Добрый вечер. Ключи, пожалуйста,- обратился я к горничной, которая встретила меня холодным, равнодушным взглядом.
-Ваш номер занят новым постояльцем! У вас закончился срок проживания у нас! Вот ваши вещи! - Услышал я знакомый голос администраторши в конце коридора. Она вышла из своего кабинета, дверь в который была открыта. – Всего доброго, счастливого пути!- Она оставила мой чемодан на пороге кабинета и хлопнула дверью.
  - Забирайте вещи и выходите. Посторонним у нас нельзя. Мы закрываем двери на ночь. Инструкция… - Горничная не проявила ни капли сочувствия к моему положению и поспешно удалилась в подсобку. Своей поспешностью она выразила солидарность с начальницей.
  Я остался совершенно один в холле, но сдаваться не собирался. Я сел в кресло под пальмой и решил обдумать план действий. Цель обозначилась сама собой – не остаться на улице в эту первую ночь весны. Первую и очень холодную ночь. Я понял, что в моем положении, мне ничего не оставалось делать, как выяснить отношения с женщиной, которую я так обнадежил прошлой ночью и о которой, за весь день,  не удосужился вспомнить.
  «А на что, собственно, она рассчитывала? Что она успела нафантазировать за время нашего короткого знакомства? И что дало ей право предъявлять мне претензии. Я не сказал ей ни одного слова, я был скрытен и осторожен. Моя вина заключалась лишь в том, что я поступил с ней так, как она захотела. Она прыгнула ко мне под одеяло по первому зову, приняв решение самостоятельно,  о котором я ее не просил, только намекнул. Так  к чему такая буря эмоций? Она провоцирует меня на поступок, но он меня вряд ли к чему обяжет! Она требует от меня лжи. Ну что ж, если она настроена обмануться и в эту ночь, я помогу ей… Перспектива вокзального кресла меня не прельщает  вовсе…».
- Ты обижаешься? Но почему? Я весь день просидел над работой. Я летел к тебе на всех парусах, а ты выставляешь меня на улицу. Или мой номер занят новым командировочным, и ты уже успела ознакомить его с правилами проживания в своем царстве? – Начал я, стремительно ворвавшись в ее кабинет. Самое банальное наблюдение классиков о лучшем способе обороны – нападении - подействовало. Я подошел к ней так близко, что пути к отступлению были перекрыты стеной за ее спиной и моей широкой грудью. Женщина обмякла и осталась в моих объятиях. Представляю, как пошло прозвучит мое описание взятия приступом ее крепости, поэтому опускаю рассказ о подробностях нашего прощального свидания… 
   Первая ночь весны расставалась со мной визгливым криком петуха  под окнами. На пороге я оглянулся. В мятых подушках спала сама безмятежность. Я утомил мою безымянную спутницу в ночи и успокоил одновременно. Успокоил настолько, что она не проснулась, когда, одеваясь, я наткнулся на стул, и он с грохотом отлетел в сторону. 
   …Водитель автобуса не торопился с отправлением. Он строго следовал расписанию и не спешил заводить мотор. Проверив наличие билетов у пассажиров, он еще некоторое время усаживался в водительское кресло, как будто хотел, чтобы все неровности и выпуклости его тела совпали с просевшими углублениями сиденья. Когда он понял, что его ничего не отвлечет в пути, мы тронулись.
  Мы проехали по темным, дремавшим переулкам города, подбирая на остановках первых пассажиров.  Не набирая скорости, выехали на центральную улицу. Мне показалось, что маршрут автобуса был согласован с кем-то, кто хотел, чтобы я еще раз увидел места, в которых происходили события прожитых дней.
  Я прижался лбом к влажному стеклу. Прохлада испарений проникала через лоб и виски в мои мозги, остужала воспаленное воображение, возвращала способность здраво мыслить и хладнокровно  воспринимать  происходящую вокруг дорожную суету.
- Человеку плохо! – Услышал я визгливый крик  за спиной. – Остановите автобус!- Распоряжался все тот же визгливый голос. Водитель притормозил, в салоне загорелся свет. Я собирался проявить сочувствие и предложить помощь. Но потерял способность владеть собой. В эту секунду, отпрянув от стекла, я увидел эту женщину с визгливым голосом, которая проявляла заботу о пострадавшем человеке. Все, что творилось за моей спиной, я видел в отражении. Запотевшее стекло как зеркало отражало происходившее в салоне. Пассажиры в тесном проходе салона волочили грузное тело немолодого мужчины, стаскивая с него потертую куртку.
  Автобус остановился, человека вывели на улицу,  смочили лицо водой и усадили на обочину. Что происходило дальше, меня уже мало интересовало. Я был увлечен своим открытием, которое раскрывало секрет интуиции Аглаи! На протяжении одиннадцати дней ОНА наблюдала за мной через отражение в огромном окне столовой. Она знала о каждом моем движении, она отслеживала каждый мой взгляд, направленный в ее сторону. Сквозь опущенные ресницы она следила за моими мыслями и читала их как прейскурант на помятом листке  меню этой дешевой столовой. Она ждала и, спустя положенный срок, была готова затащить меня в свои сети. Она увидела во мне потенциального клиента  на своем заброшенном чердаке. Мой горящий, голодный взор выдал меня, и она бесстыдно воспользовалась моим природным желанием заплатить за пикантное приключение заезжего командировочного.  Мой холеный вид и толстый бумажник явились для нее стимулом начать эту пошлую игру. Ее цель поправить свое бедственное материальное положение оправдалась.
   Простота суждений о случившемся душевном переживании, словно все та же прохладная влага стекла, вернула меня в реальность происходящего. Автобус набирал скорость на просторной пустынной магистрали города. Но, не нарушая правил дорожного движения, образцовый пожилой водитель притормозил на красном сигнале светофора. За окном я увидел фасад в мраморной крошке столовой «Встреча».  Сюжет панно оставался тем же, но отблески света от уличных фонарей высветили не размытые блеклые пятна на причинных местах колхозника-пахаря и  интеллигентки, а четко прорисованные, с тем же художественным вызовом Пикассо, их чресла. Спустя мгновение,  параллельно отъезжавшему автобусу я увидел фигуру человека, спешившего спрятаться в темноту перекрестка. Сомнений не возникало – силуэт человека, с приподнятым воротником и втянутой в плечи головой, принадлежал… сумасшедшему писателю - автору неопубликованных творений, моему случайному собеседнику в обеденный перерыв, свидетелю моего помешательства  дамой в черном.
  Тот, к кому я обращался несколько часов назад в порыве страстных переживаний, предоставил мне возможность получить ответ на вопрос о женской интуиции и раскрыл личность художника-бунтаря. Всевышний простил мне мое прелюбодеяние и сжалился над моей пытливостью.
   Мысли о предназначенности случайных встреч в жизни оставляли меня. Я расставался с ними без сожаления, немного разочаровываясь в незатейливости хода событий. Смущал меня в этой истории только финал – беспощадный и несправедливый. Но возможно, там наверху, сочли его верным и выставили счетом за льстивую оду собственной интуиции. А ласками уличной проститутки с богатым воображением и бурной фантазией решили смягчить боль от удара чугунным шаром-разрушителем. Эта беспощадная чугунная чушка крушила мою плоть,  воспылавшую от удовольствий. А душу, с зародившейся надеждой на взаимность, оставили мне только для того, чтобы я сам с ней разбирался.
   Но ночью, засыпая под стук колес поезда, я вдруг вспомнил  тепло ее дыхания и шепот над ухом. Она то смеялась, то спрашивала меня, то настаивала, то обижалась: «Ты мой…»…  Сейчас я также молчал, как и в тот вечер, когда лилипут сопел за занавеской. «Ты мой!», «Ты мой?», «Ты мой…» - наверняка стучали колеса, но я их не слышал. Я заснул, как и в тот вечер, ничего не ответив ей.