Солдат

Где-то в горах, в заброшенном ауле, в полуразвалившейся кошаре схоронилось на отдых разведподразделение. Человек десять  не более. Перешёптываясь, продумывали план дальнейших действий. После проведённой операции, казалось, даже горы охотились на них, сбрасывая камни на их  пути, со своих вершин.
Отдых был необходим. На исходе и силы и нервы. По пятам шли шакалы. Официальная пресса и первые лица государства настойчиво, маниакально  называла  шакалов боевиками, внедряя тем самым в подсознание людей некую мысль о благородстве целей, силе, бесстрашии, доблести последних. И только те, кто непосредственно сталкивался с "боевиками" утверждался в мыслях о шакальем  происхождении, так называемых "боевиков". Разведчики, спецгруппа знала, с кем имела дело, бредни политиков пропускала мимо ушей, принимая единственно правильное решение, уничтожая шакалье племя, при первой возможности.
Обсудив последние предложения по выходу из создавшегося положения, все перевели взгляды на командира:
- Что, "Ком", принимай решение, мы твои.
- Отдыхаем и в путь.
В путь не получилось. На подходе к аулу послышался гул тяжёлых машин. Мгновение спустя, через аул в направлении кошары двигались две фуры, в сопровождении трёх джипов набитых вооружёнными людьми. Отрывистая, чихающая речь  не оставила выбора, то был враг. Разведчики затаились. В кошару задним ходом въехала одна из фур. Влилась толпа чем-то одурманенных "тварей", гогоча, жестикулируя руками пара из них откинула задний борт машины. Из неё выпал обнажённый истерзанный труп женщины, медленно, сползая по борту на женщину упал труп ребёнка, внутри осталось три трупа, один мужчины и два юношей со следами увечий, с перерезанным горлом. Те двое, что откинули борт, смеясь,  пнули ногами женщину и ребёнка: "Чха! Чха! Чху-чха-чха! Га-га-га!"  - "Чха-чха!" - отозвались другие. Образовав круг, стали хлопать в ладоши, задавая ритм, "качали маятник", всё более распаляясь. В середину круга впрыгнули двое, началась круговерть, танец, такой же отрывистый и резкий, как и речь пришельцев. 
Солнце заходило за горы, их тень постепенно, медленно накрывала пять крестов над пятью свеженасыпанными холмиками. В кошаре, прижавшись к стене спинами, сидели молодая женщина с острыми чертами лица, пушком чёрных волос над верхней губой, крючковатым носом, сросшимися бровями, мужчина лет сорокапяти, казалось, что злые глаза смотрят прямо из чёрной бороды, молодой парень с улыбкой оскалившейся гиены. Напротив них, кто сидел, кто ходил, кто матерился, не находя себе места и покоя, обсуждая, не зная, что делать, ругались разведчики. Бородатый горец подтолкнул женщину плечом, указав ей глазами на офицера. Та, кивнув, сразу, на четвереньках подползла к командиру, прильнула к нему, прижавшись грудью, горячо на ломанном русском зашептала:
- Слюшай. Атпусти нас. Сдэлаю всё, что пожалаешь. Дэнег, много дэнег дадим, всэм хватит. Толко отпусти, нэ пожалэешь. 
- Пшла вон! Тварь! - офицер брезгливо оттолкнул её обратно,- Ещё дёрнись сука, точно пожалеешь!
Некоторое время разведчики продолжали спорить, пока один из них не произнёс сквозь зубы, неоднократно возникавшую у всех мысль, но не произносимую вслух:
- Замочить их. И не ломать голову.
- Ну, замочи. - вызывающе, не веря своим словам, ответил командир. Боец осёкся. Посмотрел вокруг. В кошаре, вокруг неё, валялось замоченных человек тридцать, но все они были вооружены, у стены же сидели безоружные, уже безоружные. Но, вот он увидел поглощаемые мраком кресты над могилами, там, за кошарой, за аулом. Страшная картина насилия, издевательств, глумления, истязаний возникла у него перед глазами. Щёлкнул передёрнутый затвор, второй щелчок перевёл  автомат на одиночную стрельбу. Ствол медленно, выискивая "мушкой" цель, развернулся в сторону пленных. Женщина, вскочив побежала к открытым воротам, там горы, там свобода. Выстрел. Чвак! Пуля вошла ниже левой лопатки. Ствол развернулся в сторону бородатого горца. Его глаза уже не были злобными. Они были испуганными. Спина ёрзала по стене, стремясь продавить её наружу, последнее, что может спасти. Выстрел. Чвак! Маленькая дырочка в сердце. Ни капельки крови. Маленькая дырочка. И всё. Молодой горец, прижавшись плечом к бездыханному старшему, отвернувшись, выкинул вперёд руки раскрыв ладони, растопырив пальцы, надеясь таким образом остановить пулю. Выстрел. Чвак! Прошитая ладонь. Дырочка в сердце. Голова на груди бородоча. Глаза открыты. Из дырочки бородатого, начала сочиться кровь, всё сильнее и сильнее.
Безмолвие. Солдат поставил автомат на приклад перед собой. С верху, ещё тёплый ствол, накрыл руками. Прошло несколько минут. Командир молча встал, направился к выходу, за ним потянулись бойцы. Один, проходя мимо женщины, лежавшей у распахнутых ворот, протянувшей руки перед собой, словно за уходящим солнцем, положил рядом с ней снайперскую винтовку, предварительно разбив прикладом казённую часть:
- И, что она принесла тебе? Счастье? - повернулся,- Ладно. Чего стоишь? Пойдём.
По щеке стрелявшего солдата потекла слеза. Преодолевая спазмы в горле, он произнёс:
- Простите меня.
 Перекрестился. Замкнулся. Закинул автомат на плечо. Пошёл. Остановился перед убитой им женщиной, посмотрел на неё, на  снайперскую винтовку, оглянулся на бородача с молодым парнем, разбросанные кругом трупы, догорающие машины. Вспомнил, как ещё днём они танцевали над трупами замученных ими жертв. Повернулся и пошёл проч.
Горячие точки. Как легко произносят эти слова первые лица государств, успокаивая наше сознание. Всего лишь точка. Больше ничего. Разве, что ещё горячая.
Прошло несколько лет. Не судьба, правители бросали солдата с его боевыми товарищами, в эти самые горячие точки. Смерть искала солдата, а он искал её. Но они никак не могли встретиться лицом к лицу. Только смерть замахивалась косой, как между солдатом и ней вставал, кто-то другой, прикрывая грудью, избранника смерти. Солдат оборачивался и видел спину смерти, уносящей очередного его друга. Он порывался идти первым в горах, но друзья отодвигали его в середину цепочки. И смерть никак не могла подобраться к нему, подрывая первого на мине и стреляя в спину последнему. За ним всегда следовал тенью один из бойцов, готовый быть живым бронежилетом. Появлялись новобранцы и так же прикрывали его собой.
- Почему?" - кричал он.
Бойцы только улыбались в ответ, хлопали по плечу:
- Не заморачивайся. Всё нормально.
Прошло ещё несколько лет. На руках солдата последний из той десятки, той в кошаре. Вокруг бойцы, плотным кольцом, человек десять.
- Почему? - солдат смотрит в глаза другу.
- Ты не виноват. Не твой грех. Наш. Но ты взял его на себя. Мы все решили, там. В раю, будем просить Бога о прощении. Твоём прощении. Если ты попадёшь в ад, мы спустимся к тебе и вытащим оттуда или останемся с тобой. Не торопись. Живи пока здесь, а мы там дела уладим и свистнем тебе, когда всё будет нормально. – улыбаясь, ушёл последний свидетель, унёс правду с собой. Молодые бойцы не знали, почему должен жить старый солдат, но, следуя примеру бывалых бойцов, точно знали, что он должен жить, ценой их жизней, но должен жить, пока им не свистнут откуда-то сверху или снизу:
- Всё нормально. Пора. Отпустите его.
Мне привиделся сон, удивительный сон. Но не вальс "Бостон".