Мельниковы дочки. часть 5

На Крещение народ
собирался в крестный ход.
Все, от мала до велика,
ко святым подались ликам.
На иконы помолились,
да на купола крестились.

Тут на паперти собора,
в толкотне густой народа,
две сестрицы повстречались.
Целовались, обнимались –
не видались, считай, год!
А вокруг бурлит народ…

– Ой, сестрица дорогая!
Не узнать тебя, родная!
Расцвела, что маков цвет!
– И тебе, мой свет, привет!

Но тут средняя сестра
ликом стала вдруг пестра.
К ней, в расхристанном кафтане,
подошел один мужланин
и вольготно, что корову,
её треплет за понёву:

– Недосуг болтать, хозяйка!
Служба кончена, давай-ка
поспеши, садись в возец,
заждался, поди, купец!

Младшая сверкнула глазом,
словно камешком-топазом:

– Сгинь, осклизлая поганка!
Кто ты? Смерд! А я – дворянка!
Нам с сестрицей не мешай
да судьбу не искушай.
Иль мне кликнуть гайдуков?
Враз отхватишь батогов!

Кто не верит чудесам,
вот бы подивился сам:
был нахрапистый наглец,
стал подлиза, трус и льстец.
Низко до земли склонился
и, попятясь, испарился.

– Это что за персонаж?

– То Саид, приказчик наш.
Его муж ко мне приставил,
да стеречь меня наставил.

– С мужем как живёшь, не худо?

– Видишь же, жива покуда.
Муж меня жалеет, любит,
редку ночку не голубит.
Через день несёт подарки:
сарафаны, шубы, шапки.

– А почто тогда грустна,
 моя средняя сестра?

– Что мне злато, серебро?
Свет не видела давно!
За ворота не пускают
да гостей не привечают.
Волю вижу лишь в оконце.
Служба в церкви – лучик солнца!
Дом не дом, а будто  клетка.

– Ты, сестра, попала крепко
в позолоченный капкан.

– Чтоб он сгинул, басурман!
Вон он сам, сестра, смотри!

– Да уж, черта помяни…   

Невзирая на мороз,
шел купец, главою бос.
Что начищенная пушка
светит лысая макушка.
Блеск ослепит очи даже!
Борода черна как сажа,
шита золотом ферязь,
а ступает – сущий князь!

Вот подходит он к сестрицам,
взор пронзителен, что спица.
На жену зрачком сверкнул,
точно в прорубь окунул.

А дворянка подбочась
говорит ему смеясь:

– Что ты щуришься, свояк?
Не признаешь, что ль, никак?
Я – сестра твоей жены,
знать, родня с тобою мы!

А купец стоит, молчит,
на сестру жены глядит.
Тяжким взором всё приметил:
и рубины на браслете,
в бусах жемчуга с орех,
соболиный дивный мех…

– Да, не бедная родня.
Что же просишь у меня?

 
Тут из задних из рядов
вышло девять гайдуков.
У хозяйки за спиной
встали каменной стеной.

Ликом злы, что хан Мамай!
Ты таким лишь повод дай:
вон как плети теребят,
что за поясом торчат.

– Никогда я не прошу,
коли надо что – велю!
Ты торопишься, гляжу?
Что ж, тебя я не держу,
а твою жену сама
я доставлю до двора.

 
И ведёт сестра сестру
по широкому двору,
да в возок её сажает,
волчьим мехом укрывает.

Кучеру велит – "Гони!",
гайдуки в народ – "Пади!".
Уступает люд дорогу,
кланяясь сестрицам в ноги.

И возок по воле мчит,
глухо полозом стучит.
Теребят бездумно мех,
сёстры, глядючи на снег.
Много есть о чем сказать,
да не знают, как начать.

– Ты ответь мне, не тая,
моя средняя сестра,
почему с тобою мы
в жизни счастья лишены?

И, под мерный стук копыт,
ей купчиха говорит:

– Есть, наверно, в нас  вина.
Да, видать, и не одна.
Только в чем?  Того не знаю.
С мужем, верь, живу – страдаю!

– Врать не стану, что меня
чаша минула сия.
Посмотреть со стороны,
мне завидовать должны:

что хочу – всего в избытке!
Не тружусь, ссучая нитки,
не толкусь и у плиты,
муж есть, слуги, гайдуки.

Злата – вон, греби лопатой!
Лести слог витиеватый
словно патока течёт…
Скажешь, жизнь сладка как  мёд?

 
– Не скажу, про что не знаю!
Но, признаться, начинаю
думать, что и не малина.

– Верно! Лютая судьбина
с дураком меня связала.

– Как так? Сваха же сказала,
что жених тебе скупой!
А он что – душой больной?
 
– Не реши, что небылица,
сказ мой правда, верь, сестрица!

И, не пряча ясных глаз,
начала дворянка сказ.