Как один Иван Иваныч революцию пропил

Так вот сидишь себе в темном углу: за окном — пустота и вечер. Сказать даже нечего себе по существу. Темные тени иногда проползают вдоль стены соседнего здания. В нем есть кабак с яркой вывеской и еще какое-то учреждение, – целыми днями там сидят за столом люди, как я сейчас, и перебирают бумаги; по вечерам иногда они бухают, но все культурно пока было, и я ничего неприличного еще не замечал. А в баре – да, там бывает всякое. Но все лишнее. На столе моем – пустые листы для ухода по ним, – это отступные пути с различными вариациями и схемами. Сейчас мне снова придется выбирать и бежать, снова бежать: от себя, от мира, людей, тебя, но в первую очередь — от себя. Да, так что там о Иван Иваныче… А вот и друзья-писатели вышвырнулись из кабака; напились, и куртки их треплет ветер, и дождь, и… и все уже было, и дело даже не в том, что либидо мое не ищет объекта и остается дома одно, а просто… просто… Нах…
Так вот дело-то было когда! О ту пару правили в стране нашей двое аж президентов. Одного щупленького Менеджером звали все, второго головастого – Ресепшном. Вот они, в общем, вместе и шурудили дай Бог ноги. Но дело, собственно, не в том, хотя и в том всенепременно, но есть еще Иван Иванович такой, который во времена те на заводе работал, где и я был и собственными глазами оного видел да к тому же каждый день. Вот. Любил Иван Иваныч этот стращать всех: придет на работу с утра, сядет на стульчик и давай басни травить: то ему не нравиться, это не по душе, а вон тот и подавно человек для него мерзкий. В общем, зануда был страшный: скажешь слово ему поперек, как во все горло заорет: «Сталина на вас нет!! Расселись!» А потом ключ какой-нибудь – в карман, пару отверток и с понтом дела работать пошел, быстренько так зашуровал в шуршащих своих штанах – это от грязи они шуршащие у него были, не стирал никогда. Ну ладно, к чему штаны-то тут, причем? Ясно, не к чему и не причем. И вот какие дела, значит, дальше-то пошли. Менеджер с Ресепшном до того, понимаешь, разбушевались, такой поперли беспредел, что сил никаких терпеть не было, и начал народ восстание вооруженное на собственное государство творить. А перед этим – дня за три – слушок прошел уже и по заводу нашему, что Президенты-то прочухали все и скоро сами крушить всех первыми начнут и даже специальную комиссию по чрезвычайным ситуациям уже создали. И вот эта самая комиссия на завод-то к нам и наведалась, и директора из кабинета его вывели головой вниз, руками за спину – за то, что, по наветам, намедни посмел в пьяном виде ругать обоих вышеназванных горе-правителей; и все это несмотря на то, что даже Ольга Петровна, бессменная секретарша директора с пятидесятилетним стажем, в ногах валялась у этих безусых юнцов с пистолетами. Ну вот. А Иваныч наш, дело это проведав, такие обосрушеньки учредил, что грех и рассказывать, хотя и придется, а то и начинать совсем не стоило. Взял справку в медпункте, перед этим палец себе расплющив молотком, и понесся в магазин за водкой, – накупил ее, проклятой, как на свадьбу, и дома, собака, закрылся на два замка. И жену даже не пустил, сказал, чтоб к теще на время уе… и чтоб «привет!» ей от всей души передавала, а она пусть уходит и не стучится, потому как не прописана и вообще права никого не имеет, а то милицию вызовет и то да се. Вот такой скот, правда ваша. Ну да так. Пьет один Иван Иваныч день, пьет второй, видит за окошком какие дела творятся: мужики с вилами бегут, а от них менты с дубинками и автоматами убегают. Все нормально, думает, Иваныч, наша возьмет. Пьет три дня, пьет четыре – за окошком попы, рясы задравши, бегут голенями белыми отсвечивают бесстыдно, жирок на икрах играет, лоснится от пота на бегу. Все нормалек, говорит себе Иваныч, наливает себе и за это дело стопочку опрокидывает. Прошло еще дня два: за окном крестьяне, подранные, от танков бегут. Ох, дела-то какие, говорит себе Иваныч и со страху пол-литра еще уговаривает. Страсти Господни! Вот кончилась неделя, за окошком никого: собаки трупы обгладывают. Иваныч в жутком алкогольном отравлении лежит на диване – помирает. «Хоть телевизор включить, может вещать начали, – думает он последними мозгами. – И жену зря прогнал». Включает телевизор, а там и передают – репортаж без комментариев: Красная площадь, на двух фонарях висят повешенные президенты, оба голые и, видимо, хитро как-то высушенные. Даже так – по-другому и не скажешь. «Наша взяла, – говорит, – себе Иваныч. – Будет Сталин на вас на всех, будет! Порасселися, а вас бы взять порасселить по камерам прохладным да уюта предоставить! Все будет, все! И всем! Как товарищ Шариков завещал. Отныне и присно! Вот как!»
Хлопнул стаканчик и помер со спокойной душой наш Иван Иваныч, а президенты новые пришли, не хуже старых.