ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Мой отец, Коростелев Петр Андреевич, родился в 1910 году. Он прожил трудную, но, на мой взгляд, интересную жизнь, не дожив трех месяцев до своего 95-летия. Он был свиде-телем, а во многом и участником, почти всех значительных событий прошлого века: Импе-риалистическая и Гражданская война, коллективизация и раскулачивание, борьба с религи-ей и репрессии 30-х годов, Отечественная война и послевоенное лихолетье, оттепель и пе-рестройка. Он был учителем литературы и вел записи о своей жизни. Считаю, что знакомст-во с ними будет интересным, как старшему поколению, так и молодежи, ибо это взгляд на происходившие в стране события простого деревенского паренька.
Глава 1. Д Е Т С Т В О
Родился я в рабочей семье. Отец работал на Ирбитском заводе в кузнечном цехе, но имел и небольшой надел пашни и покоса. Из живности была одна корова. Жили мы на ок-раине рабочего поселка, которая называлась Гробово. Название странное. В далеком про-шлом здесь жили кержаки. Река Ирбит в этом месте делает большой изгиб. В конце этого изгиба на небольшом мысочке кержаки устроили кладбище. В 1776 году Савва Яковлевич Собакин построил ниже по течению на левом берегу листоделательный завод. Реку перего-родили плотиной, получился довольно большой пруд. Водой стало подмывать берег и в пруд выплыли кержацкие гробы-колоды. Они и дали такое название местности.
Одновременно с заводом строился поселок с таким же названием "Ирбитский завод". Самый близкий к заводу был дом управляющего. Возле дома на берегу пруда был разбит большой сад. После революции дом был превращен в клуб, а сад - в парк с прекрасными липовыми аллеями. Недалеко строились дома служащих завода. Перед заводом выстроили церковь. Первые улицы носили название Большая, Торговая, Заводская.
Заводу нужны были рабочие. Их набирали всюду, не гнушаясь беглыми крепостными. Прибывшие рабочие строили дома на задворках, так получилась улица Задняя. За плотиной на возвышенном берегу, который назвали Гора, построили дома для инженеров и других служащих завода. К ним стали пристраиваться дома рабочих. Эту часть поселка назвали Зарека. Так оно и пошло: Завод, Гора. Зарека, Гробово.
В 1905 году завод, как и всю страну, потрясли забастовки. 4 марта дневная смена за-держала ночную. Необычно загудел заводской гудок. Все собрались на площади перед управлением. Вскоре появился управляющий Сафонов. Ему предъявили требование о по-вышении зарплаты и снижении продолжительности рабочего дня до 8 часов. Сафонов отве-тил отказом. Рабочие возмутились и пригрозили забастовкой. Кто-то предложил вывезти управляющего на свалку. Притащили дровни, кинули на них лист ржавого железа, усадили на него Сафонова и вывезли с завода. Мать рассказывала, что хотели спустить его в про-рубь, но помешала полиция. Сафонов уехал в тот же день в Алапаевск, где находилась цен-тральная контора, ибольше не вернулся. Завод был остановлен на семь месяцев, рабочие своей забастовкой ничего не добились. На заводе появился новый управляющий Котов. Все его предшественники свободно общались с рабочими, этот же привез с собой охрану - чер-кесов, на завод приходил в сопровождении двух-трех охранников с ременными плетками.
В 1908 году завод потрясло страшное событие - рабочий Кропотухин застрелил глав-ного инженера Третьякова. За какие провинности тот выгнал его с завода, никто не знал. Мать рассказывала, что Кропотухин несколько раз сам просил, жена умоляла восстановить его, но Третьяков был неумолим, не согласился и управляющий.
"Я тогда горничной была у Третьяковых. Дело было под вечер. Дочь Третьякова играла на пианино, а он рядом на скрипке. Кропотухин в это время сидел на березе напротив окна и выжидал, как он показал на суде, когда отец отойдет от пианино - боялся промахнуться и попасть в дочь. Было тихо, сыновья читали книжку, жена вязала. Кончили играть, Третьяков отошел от пианино. Выстрел, звон разбитого стекла, Третьяков упал. Я бросилась к окну и увидела двоих. Кропотухина я сразу узнала, второй был уже далеко. Прибыли пристав и врач. Я все рассказала. Мужиков схватили, судили и сослали с Сибирь". Рассказ матери взволновал меня, но почему-то жаль было не Третьякова, а Кропотухина, он все еще был в ссылке.
По рассказам бабушки Елены - матери отца - нашим родоначальником был казак из Пугачевского войска, который после разгрома восставших вместе с другими бежал на север и осел в соседней деревне. Звали его Прохор, и было ему восемнадцать лет. Парень в са-жень с лишним роста, плечистый, белокурый и кудрявый. Это же подтвердила и прабабка. По ее словам, Прохор был побочным сыном Пугачева и вдовы Дарьи Коростелихи.
Прохор нанялся батраком к справному крестьянину, у которого была дочь Марфа. Не-веста богатая, но парни ее обходили: слишком высокая она была и дородная, да к тому же лицом рябая - последствие оспы. Прохор женился на Марфе, следуя поговорке: "Нам с лица не воду пить и с карявой можно жить".
Завод работал на древесном угле. Прохор и Марфа стали углежогами. Лучшие бревна он откладывал на постройку дома, плохие использовались для угля. На второй год после свадьбы молодожены заехали в свой дом. У них было девять сыновей. От одного из них, Петра, и пошла наша ветвь. У него было восемь дочерей и двенадцать сыновей. Мой дед Денисей был двенадцатым сыном. Он так и прослыл "Денисей двенадцатый", редко кто звал его по фамилии.
Отец матери Михаил умер рано - угорел на заводе. Его похоронили, а вскоре в ту же могилу похоронили его сестру. Гроб Михаила из любопытства вскрыли - труп лежал на боку и рукой держался за бороду. Он был похоронен заживо, в гробу очнулся и задохнулся. Я часто слышал эту историю и жутко переживал, представляя себя зарытым в могилу.
В семье я был третьим, старше были сестра Таисья (Тайка) и брат Павел. По всем приметам я должен быть счастливым - третий. Надо признаться, счастье от меня не отвер-нулось: Тайку изнасиловали и бросили колодец два пьяных белогвардейских офицера, Па-вел погиб в начале войны на Карельском фронте. Бабка по матери Фекла хотела назвать меня Михаилом в честь мужа, бабка Елена, женщина крутого нрава, настояла на Петре. До семи лет каждая звала по-своему, и поэтому за мной на долгие годы закрепилось прозвище Петромишка.
Когда мне исполнилось четыре года отец, страстный картежник, проиграл меня в карты бездетному соседу. Когда тот пришел за мной, я из дома убежал. Был конец октября, выпал первый снег. Я босой и раздетый прибежал к бабке Фекле. Подобрали меня окоченевшего возле ворот. Больше месяца я находился между жизнью и смертью. Выходила меня бабка, у которой я и прожил до августа. Мать устроила скандал и заявила отцу, то пожалуется миро-вому. Испугавшись не столько судьи, сколько людской молвы, отец навсегда забросил карты.
14 августа 1914 года началась Первая Мировая война, отца забрали в солдаты. Мне шел уже пятый год. Помню, на площади у церкви расставили столы, за которыми сидели но-вобранцы. Каждому налили стакан вина, на закуску огурцы, селедка, ломоть хлеба. Колоко-ла гудят. Поп Гавриил молебен отслужил. Новобранцев выстроили вдоль дороги. Женщины голосят, проклиная Германию. Прозвучала команда: "Вперед! Выше ногу!"
Прошли версты две. Слезы, рыдания. Новобранцы скрылись, провожающие повернули обратно. Я шел позади всех. Остановился возле дома богача Калинина. Перед домом большая застекленная веранда. Стекла разного цвета. Недолго думая, набрал камней и стал бросать их в стекла, только звон стоял. Выскочил дворник и огрел меня метлой, я дал деру. По дороге возле дома знатного купца паслись индюки. Индюк топорщится, крас-ная кишка над клювом трясется. Я решил потрогать ее. Подошел, схватился за кишку. Ин-дюки окружили меня, наскакивают, бьют крыльями, все лицо раскровенили. Выручила вы-скочившая из ближайшей избы баба: "Так тебе, бродяжка, и надо! Будешь знать кто такой индюк!" Дома дядя Иосиф, которого мы звали Оська, со смехом спросил: "Ты с какого фрон-та, Петромишка? Где тебе так вывеску покарябили?"
Мать стала работать на строительство железной дороги, которую тянули тогда от Егор-шино до Ирбита, Тайка ушла в няньки, Павел в деревню батрачить, я был предоставлен сам себе. Вставал вместе с мамой, она на работу, я в лес. Чтобы не блудить, уяснил: слева пруд, справа железная дорога, впереди речка. Пошла черника, затем брусника. Дед Денисей смастерил коляску, я в ней свободно ведро брусники привозил. Половину отдавал ему. Се-годня я принес полную корзину смородины жене мастера железной дороги. Она обадова-лась и попросила приносить еще, сами они за ягодами не ходят. Увидев, что я босой, при-несла мне старые, но еще добрые сапоги своей дочери: «Ходи в сапогах, а то ноги нако-лешь, и змея может ужалить». «Мои ноги ко всему привычны, а там где ягоды, змей нет». – возразил я. От отца вскоре пришли плохие вести: он в плену.
Узнав, что моя мама хорошая портниха, жена мастера на целый месяц засадила ее за швейную машинку. Мама на всю их семью шила костюмы, верхнюю и нижнюю одежду. Де-тям сшила модные пальто, такие в поселке ещё никто не носил. В сентябре сестра и брат пошли в школу: Тайка в четвертый класс, Павел в первый. Дома я дружил с Тайкой. Когда она готовила домашнее задание, я все время сидел возле нее. Она была моей первой учи-тельницей, научила меня читать и писать. Я выучил всю аблицу умножения и решал вместе с ней примеры и задачки. Учеба давалась мне легко, вместе с Тайкой я учил стихотворения, причем запоминал быстрее ее. С Павлом я не дружил. Не было дня, чтобы мы не дрались. Годами я был моложе, но остом не уступал ему. Когда не хватало силы, я пускал в ход зубы. За это меня часто бил отец - Павел был его любимцем. Дружил я с дядей Оськой. Летом ез-дил с ним на покос, пока он косил, я собирал грибы и ягоды. Так тянулись дни и месяцы.
В конце ноября к нам приехала из Ирбита тетушка Анна, двоюродная сестра деда. Это была симпатичная особа, шикарно одетая, говорила спокойно, не повышая голоса. Тетка пригласила меня погостить у нее. Бабка Елена была против этого, она не любила Анну и на-зывала ее бондаршей, но мать согласилась - дома было очень голодно. Поезда еще не хо-дили, отвез нас на лошади дед Денисей. Дорога была очень плохая. В Ирбит и из Ирбита шли целые караваны, кто с товаром, кто за товаром - вскоре открывалась знаменитая Ир-битская ярмарка. Одеженка на мне была ветхая. Меня закутали в ягу, посадили под облучек и прикрыли сеном. Дорогой я уснул.
Когда въехали в Ирбит, я вылез из-под облучка и с большим интересом смотрел по сторонам. Дома в основном каменные или полукаменные - верх деревянный - и почти все двухэтажные. Начинало уже смеркаться, на улице горели фонари, в окнах домов тоже был свет. Такого я еще не видел. У дома нас встретил старичек с окладистой бородой, тетка на-звала его Екимом. Он был дворник и конюх. Дом большой каменный двухэтажный стоит на углу. Еще я заметил, что над парадным крыльцом горит красный фонарь. Зашли мы в дом с черного входа. Комнаты прибраны, кругом чистота, обстановка шикарная: диваны, кресла, ковры. Один угол занят огромным фикусом, на окнах герани, они все еще цветут. Повариха Даша быстро накрыла на стол. Ужин богатый, деду тетка выставила бутылку коньяка. И уго-щала она нас совсем по другому: каждому отдельные тарелки, одна в другой.
Мне отвели маленькую комнатку, вход со двора. Дверь в соседнюю комнату заставле-на моей кроватью. В комнате столик, стул, на стене вешалка. Осмотрев комнатку, я прошел-ся по коридору, который проходил от главного входа по всему дому. По обе стороны кори-дора комнаты с номерами, по шесть комнат на каждой стороне. В конце коридора буфет, в котором сидели какие-то мужчины, выпивали и закусывали. Из комнат с номерами периоди-чески выходили мужчины, через некоторое время туда заходили другие. Сгорая от любо-пытства - что же там делается? - я ушел в свою комнату, отодвинул кровать и приоткрыл дверь. Боже мой! Что я там увидел! Подобную картину я не раз наблюдал в ночном, когда сводили кобыл с жеребцами. Видел и "собачьи свадьбы". Но сейчас я видел такую же кар-тину у людей. Сразу вспомниломь слово бабки - "бондарша". Я, конечно, видел голых мужи-ков во время купания, но сейчас было другое. Я любовался их телосложением, у меня поя-вилось желание, когда вырасту, стать такими же красивыми, как они. Закрыв двери, я лег спать. Уснул не сразу - перед глазами мелькало увиденное.
Проснулся в восемь часов, во всем доме была мертвая тишина. Повариха накормила меня на кухне. Тетка проснулась поздно и, узнав, что я уже позавтракал, предложила вы-мыть в номерах полы - вот для чего меня пригласили в гости. Обедал на кухне, - это было узаконено - так же как и мытье полов. Вечером тетка принесла мне новую одежду, чего я ни-как не ожидал. «Вот тебе, Петромишка, - тетке нравилось это имя - одежда. Ты ее будешь одевать, когда к нам придут гости. В своей одежде будешь работать. Пойдешь на улицу - надень валенки, шубейку, шапку. Это тебе плата за работу».
На теткиной половине три комнаты: гостиная, ее спальня и комната, которую она назы-вала кассой. Из нее в коридор выходило окошечко, через него тетка продавала билеты на вход в номер. В кассе лежали альбомы с фотографиями голых девушек, гость по ним выби-рал "товар". Я попросил у тетки книги и в свободное время читал. Тетка купила задачник, и время от времени проверяла решенные мною задачки и примеры. Иногда я читал ей вслух.
Первого декабря открылась ярмарка. Я почти каждый день гулял, катался на карусели. Чтобы было больше свободного времени, часть номеров мыл ночью, сразу после закрытия. Мне нравилось пошнырять среди праздногуляющих по базарной площади, смотреть на то-вары в ларьках и магазинах, слушать, как китайцы смешно выговариват цену на бумажные игрушки. Катаясь на карусели, я познакомился с двумя беспризорниками, которые ее и кру-тили. Один из них Колька по прозвищу Король, другой Тришка Кривой - один глаз закрыт бельмом. Он был старше и очень злой. Колька Король мне нравился больше, я ему каждый раз приносил что-нибудь поесть.
Вечерами, когда приходили гости, мое место было в буфете. Я собирал со столов бу-тылки и стаканы. Стаканы мыл и отдавал буфетчику. Иногда приходилось носить в номера вино. Начиная с Рождества номера скупали купцы и кутили часов до трех. Тетка радовалась - была большая выручка. Кое-что от купцов перепадало и мне, я пел для них песни. Когда они перепьют, начинают хвастаться друг перед другом. Один раз соревновались - кто боль-ше порвет денег. Я собрал обрывки и отвез домой. Тайка целый месяц склеивала их, полу-чилось больше трехсот рублей. Бабка Фекла склеенные деньги обменяла в Ирбите в гос-банке.
В Рождество я славил перед пьяными купцами, они щедро награждали. Иногда прихо-дилось помочь пьяному купцу одеться, и с помощью девки выпроводить его из номера. Не обходилось без дядьки Никиты, который дежурил у входной двери. Здоровенный детина. Он брал купца подмышки и выносил в комнату рядом с раздевалкой, он называл ее отрезви-ловкой. Как только купец протрезвится, он выставлял его за двери. Дальнейшее его не касалось. Накануне Крещения весь верх был скуплен купцами. Была и большая выручка в буфете. Что только не вытворяли пьяные купчишки. Часов в девять вместе с девками го-лые пришли в буфет и организовали хоровод вокруг столов, приплясывая и распевая ма-терные частушки.
Рядом с моей комнатой принимает гостей Ася, самая красивая из двадцати пяти деву-шек. В этот вечер с ней "играл" сибирский купец Степан Парамонович, мужик атлетического сложения. В самый разгар веселья к ним в номер ввалился тщедушный купчишка и стал до-нимать Степана, претендуя на Асю. Тот развернулся и ударил купчишку наотмашь. Купчиш-ка свалился, как подкошенный. Все это произошло на моих глазах - я принес в номер вино. Купчишка не поднимался - он был мертв. Степан сразу протрезвел. «Что делать»? - был его первый вопрос. «Вытащить на улицу через черный ход и бросить в снег»,- сказал я. Тетка в этот вечер работала на первом этаже - на время ярмарки внизу дополнительно "работало" пять номеров. Степан поднял купчишку, я вывел его черным ходом. Открыв ворота, он бро-сил труп в снег. Вернулся с улицы в номер Аси совсем трезвый.
- Милые мои, - обратился он к нам, - не погубите, не выдайте меня. Я ведь не хотел убивать, не думал, что он такой хлипкий. Я вас умоляю. За молчание я вам дорого заплачу.
- Я ничего не видела, денег мне не надо, - сказала Ася.
- А ты, хлопец? - спросил он меня.
- От денег не откажусь, а молчать умею.
- Я умоляю вас, на колени перед вами встану.
- Этого не надо, - ответила Ася. - Сами не проговоритесь. Идите в буфет, ведите сябя спокойно, пейте, кутите, уйдете со всеми.
Купцы ушли в четвертом часу утра. Извозчики развозили их по квартирам. Я взялся за швабру и к вечеру все номера были готовы к приему новых гостей. Шубу и шапку убитого я перенес к себе в комнату и спрятал под матрац, лег спать и проспал до обеда. Разбудила меня повариха.
- Ты не заболел, случайно, парень?
- Нет, ночью поспать не удалось, работы было много, вот уеду домой, там отосплюсь.
- Иди, пообедай. Я блинчиков тебе подогрею, пельменей отварю. Заговение сегодня, с завтрешнего дня на постную пищу перейдем.
Приехали на ярморку бабка Фекла с дядей Оськой. Я сплавил им одежду и обувь уби-того купчишки. Тело его нашли только в марте, когда начал таять снег. Степан Парамонович заплатил мне за молчание 200 рублей. Он уехал с ярмарки одним из первых и увез с собой Асю, как я понял, чтобы не выдала.
В апреле я уехал домой. Тетка написала маме письмо и вложила в конверт 50 рублей. Меня пригласила на следующую ярмарку. Теперь я ехал на паровозе, полчаса и дома. Письмо отдал матери, деньги же передал бабке Фекле. Отдать матери побоялся, она ни за что бы не поверила, что деньги заработаны. Узнав, что отец в плену, бабка Елена стала на-стаивать, чтобы дом переписали на брата отца. Бабка Фекла, узнав об этом, уговорила мать заплатить отступную и переписать дом на себя. «Кто знает, вернется ли муж из плена, а у тебя четверо на руках, - убеждала она. - Денег я тебе дам. Сосед поможет оформить доку-менты. Куй железо пока горячо». Дед Денисей сказал матери, что теперь она хозяйка и пусть сама заботится о ремонте дома и дровах. А бабке Елене велел не шуметь, опасаясь, что мать может выгнать их из дома. Бабка Фекла на мои деньги купила лошадь, а шубу и бобро-вую шапку купчишки променяла на зерно.
Женщины, мужья которых были на войне, могли брать в качестве работников пленных немцев или австрийцев. Бабка Фекла, как солдатка, взяла двоих для себя и двоих для нас - братьев австрийцев Степана и Беню. Братья оказадись мужиками хозяйственными. Недале-ко от нашего дома находилась заброшенная пашня примерно две десятины. На нее со всей округи вывозили лишний навоз. Степан предложил распахать пашню и засеять. Четверо пленных и дядя Оська осенью раскидали навоз, весной землю вспахали и засеяли. Сначала соседи не обращали внимания, но когда появились всходы, позавидовали, а один даже предъявил свои права на пустырь. Его урезонила бабка Елена: "Вот ты, Ефим, дома жи-вешь, а мой сын не известно еще вернется ли. А пашню мужики по-хозяйски сделали".
В мае дед Вася, брат Денисея, взял меня в подпаски. Вторым подпаском был Гришка, парень 16-ти лет, у которого не действовала правая рука, и для ремесла он был непригоден. Май выдался теплым. Утром хозяйки согнали коров в загон. Коровы за зиму отвыкли друг от дружки, выпущенные на простор загона, они мычат, бодаются, только рога трещат. Молодые телки носятся, задрав хвосты. Пастбище от поселка верстах в пяти. Ох, и намучились мы с Гришкой! Мы шли по сторонам, не давая стаду разбрестись, дед Вася подгонял коров сзади, громко щелкая кнутом. Корм еще плохой, коровы схватывают сухую прошлогодную траву и бегут дальше. Часа в три они потянулись в домашнюю сторону, наиболее ретивые пошли напролом, не останавливаясь. Дед послал нас вперед, приказав сдерживать беглянок, но стадо разошлось широко, сдержать коров мы не смогли. «Ну и черт с ними! - выругался дед. - Пусть бегут, дальше дома не уйдут». С последними коровами мы пришли домой под вечер. Потерь не было, все вернулись домой. Мучились мы целую неделю, потом коровы успокои-лись, стадо стало послушным. Дни стояли теплыми, прошли первые дожди, зелень росла как на дрожжах. Коровы вели себя спокойно, хорошо наедались. Стадо пригоняли домой около девяти вечера. Я каждый день беру с собой книжку, при любом удобном случае ста-раюсь читать. В июне и июле намучались мы с коровами - донимал овод. Они почти весь день стояли в пруду, выставив из воды только голову. В августе овод пошел на убыль, стало легче. В сентябре надоели дожди. Иной день льет, не переставая, и ты ходишь мокрый - хоть выжми.
Рядом с нашим покосом была большая болотина. Наши пленные австрийцы за две не-дели срубили кочки, вычистили релки, получились покосные угодия десятины три. Между кочек протекал ручей. Мужики выпрямили его и углубили, заставив воду стекать в речку. В конце августа они ходили по лесам и лугам, собирая семена визиля, мышинного горошка, клевера. Семена рассеяли по покосу. Проезжающие мимо старики смеялись: «Когда коту делать нечего, он одно место лижет, а Коростелиха своих работников семена заставляет собирать». На другой год покос зазеленел свежей травой. Наш русский мужик не умеет так разумно хозяйничать, как немцы или австрийцы. После войны они женились на сетрах ма-тери и уехали в Ирбит: Степан завел пекарню, Беня устроился на колбасную фабрику.
Октябрь и ноябрь я сидел дома. Много читал, завел тетрадь и переписывал туда стихи, какие только попадались. Тайка заставляла меня учить правила грамматики. Пока она была в школе, я выполнял то, что она мне задавала, а вечером делал вместе с ней то, что задала ей учительница. Научился решать примеры с дробями и скобками, выучил меры длины, площади, массы, объема. Читал я уже как взрослые: мама и дядя Алеша, который учился в Ирбитском профтехучилище. Павел пошел во второй класс, но учится слабо - ленится.
С одногодками я дружу мало, больше нравятся ребята постарше. Один из них, Ленька Дрягилев, приходится мне родственником со стороны бабки Елены. О матери Леньки ходила дурная слава - ее посещали мужики и парни. Я иногда оставался ночевать у Леньки. Спали мы с ним на полатях и я узнал, зачем приходят эти люди - они читают запрещенные книги и газеты, и никаких любовных дел у них нет. Читают, спорят, доказывают что-то друг другу. Наговорятся и расходятся, иногда под утро.
В конце ноября я снова уехал в Ирбит, снова стал поломойкой. Тетка Анна обрадова-лась мне. За лето я вырос, ботинки, что она мне покупала, стали малы. Приехал я в обутках, сшитых дедом Денисеем. Ботинки мать убрала: сгодятся для младшего брата, а тебе новые купят. Я привез тетке брусники, сушеной смородины, земляники, малины, полный туесок соленых рыжиков. Варенье мать не варит – нет сахара. Я обошел все номера. За время моего отсутствия ничего не изменилось. В соседнем с моей комнаткой номере принимает Зарина, девушка пухленькая симпатичная. Первым гостем появился у нее красавец капитан Казангради. Отец у него итальянец, мать - дочь Ирбитского купца первой гильдии. Вслед за ним пришел Ленчик - красавец номер два.
Гостей в этот вечер не густо, одни военные. Купцам не до гулянок – они готовят свои магазины к ярмарке. С военных взятки гладки. В номерах они не пьют, в основном сидят в буфете. Девицы выходят в шикарных халатиках, крутятся перед ними, с клюнувшими уходят в номера. Купцов по сравнению с прошлым годом меньше. Тетка сокрушается - малы при-были. «То ли дело было до этой проклятой войны, - восклицает она. - Раньше у приезжих купцов чего только не было: шелка из Китая, жемчуг и драгоценные камни из Индии, ситцы из России. А какая была пушнина, одно заглядение. Здесь на ярмарке можно было увидеть редкостные изделия, а теперь полное оскудение. А какие гости приходили! Сегодняшные купчишки не годятся им и в подметки. Сам видишь, что они вытворяют с перепою, смотреть противно. Вот поторгуют недельки две-три, и опять будут скупать номера и устраивать пья-ные оргии. Нам, Петромишка, приходится мириться с их выкрутасами - купчишки народ де-нежный, на эти дела не скупятся. По мне пусть хоть на голове ходят, лишь бы платили.
В этот вечер первым к Зарине зашел Ленчик. Вскоре появились два шпика, один ос-тался у дверей номера, другой побежал, как я понял, за полицией. Я зашел в свою комнату, приоткрыл дверь и позвал его, сообщив о шпиках. Зарина подала ему пачку разноцветных бумажек, он сунул их за голенище сапог. Черным ходом я вывел его из дома. В это время в буфете поднялся шум, стоящий у дверей шпик пошел туда, а к Зарине завалился капитан Казангради. Шпик привел городового, околоточного и пристава. Тот бесцеремонтно открыл дверь и остолбленел. «Извините, господин капитан, произошла ошибка. Извините, извините, - скороговоркой повторял он, пятясь назад. Захлопнув дверь, он набросился на шпиков: - Где были ваши глаза, идиоты, вон отсюда! Я покажу вам, как надо работать»! Он подошел к кассе и извинился перед теткой за вторжение, которая так ничего и не поняла. Приход при-става встревожил Казангради, и он ушел обозленный.
Я и раньше замечал, что Ленчик уносит из номера разноцветные листочки. Я видел их, расклеянные на заборах, и задумывался: откуда их берет Зарина? Разъяснение пришло не-ожиданно. Как-то во дворе я увидел Екима, который убирал снег, ему помогал сын Алексей. Он работал наборщиком в типографии и часто приходил помогать отцу. Еким увез полный короб снега, а Алексей зашел в конюшню. Я решил посмотреть, что он там делает. В углу конюшни стоял старый диван, на котором отдыхал Еким, за диваном я увидел западню, из-под которой шел свет. Я приподнял западню и заглянул в подпол - Алексей печатал листов-ки на разноцветной бумаге. Увидев меня, он тут же поднялся.
- Ты зачем сюда пожаловал? - сердито спросил он.
- Так, хотел посмотреть на лошадей.
- Слушай, парень. Ты здесь ничего не видел, ни меня, ни того, что в погребе. Если об этом узнают, заведение твоей тетки прикроют, а ее посадят в тюрьму.
- Не беспокойся, дядя Алеша. Я знаю, что большевики борются против царя. Листовки твои я читал, знаю, что от Зарины их уносит Ленчик. Я уже раз спас его от жандармов. А листовки я могу выносить и передавать, кому скажите. За Ленчиком следят, шпики каждый день прогуливаются возле дома.
- Ладно, я переговорю с товарищами. Иди в дом и сюда больше не заглядывай.
Еким прибил к конуре собаки что-то вроде ящика, как-бы расставил будку. Алексей в этот ящик стал класть листовки, а я относил их сапожнику Василию Сергеевичу, то в вален-ке, то в сапоге, которые, якобы, надо было починить. Если у сапожника были люди, я всегда говорил: "Дядя Вася, я вам работёнку принес". Он отвечал: "Давай, племянничек, зайдешь в конце недели".
Дела у тетки пошли веселее, особенно после Рождества. Купцы скупают заведение целой группой. Тетка с удовольствием им сдает – хлопот меньше, а денег больше. Приехал и сибирский купец Степан Парамонович. «Ася умерла, - сказал он мне. - Вот сотня рублей, она перед смертью просила передать. Получишь и от меня»
Сегодня Крещение. На улице идет снег. Снежинки падают медленно, они осыпают крыши домов, ветки деревьев, пуховой постелью ложатся на землю. Кругом бело. По среди-не улицы снег уже притоптан, приглажен полозьями саней. Неподвижно стою возле крильца, пушистые снежинки белым бархатом ложатся на меня. Я не шевелюсь, стою как заворожен-ный, мне кажется, что я слышу их голоса, такие тихие, нежные.
- Петромишка, ты что, уснул? - спросил подбежавший Колька Король. - Ты уже превра-тился в снеговика.
- Нет, я не уснул. Мне нравится такой снег, падающий хлопьями.
- Ладно, постоял и хватит, пошли кататься на карусели.
- Ты сегодня ел? - спросил я Кольку. - Подожди, сейчас принесу.
День был прекрасный, а для меня самый черный. Мне хотелось помочь Кольке - уж очень плохая на нем одежонка. Я ничего не придумал, как украсть деньги. Среди торговой площади собралась кучка мужиков, один продавал лошадь, другой покупал. Они никак не сходились в цене. Покупатель держал в руках мешочек. Решив посмотреть у лошади зубы с целью определения ее возраста, он сунул мешочек в карман, оставив снаружи шнурок. Я дернул за него и мешочек стал моим. Мы отступили в самую гущу зевак. Что было дальше, я не знаю, так как, выйдя из толпы, мы дали деру. Одеть Кольку мне помог Степан Парамоно-вич. Не спрашивая о происхождении денег, он почти даром продал валенки и полушубок. Оставшие 25 рублей, я отдал Кольке. Совесть меня не мучила - я одел Кольку, а купец еще заработает, вон, ни сколько пропивают, лучше бы бедным помогали. Если бы об этом узна-ла мать, мне бы не сдобровать. Как-то я оборвал у соседки в огороде лук - очень хотелось есть. Соседка пожаловалась - мать отходила меня крапивой.
С ярмарки 1916 года я привез домой 500 рублей. Деньги я отдал бабке Фекле, она не спрашивала, откуда они. Бабка купила для нас вторую корову и лошадь. Павел больше не батрачит, а вместе с пленными австрийцами возит жителям, не имеющих лошадей, сено, дрова, весной пашет огороды. В пяти верстах от поселка у деда Денисея были четыре зале-жи примерно по десятине. На эти участки вывозили навоз, а обратно кряжи на дрова, часть себе, часть на продажу. В этом году снова произошла неприятность. Один из купчишек вы-шел охладиться, упал с крыльца и умер. С разрешения тетки я переправил его верхнюю одежду бабке. Потом я научился утаивать деньги от тетки. В разгар ярмарки на первом эта-же дополнительно работали шесть номеров, на которые тётка установила пониженную цену. Ими пользовались, по её словам, люди "низшего сорта". Мне она доверила торговать пер-вым этажом. Я брал с гостей ту же цену, а разницу оставлял себе. Поэтому я и боялся отда-вать деньги матери.
В апреле вернулся домой. В этот год я взялся один пасти коров, набрал небольшое стадо, только своих, Гробовских. Гонял недалеко, около версты. Пас по долине речки Кру-той, названной так из-за крутого правого берега. Речка делает много изгибов, между кото-рыми находятся ровные поляны разной величины. Левый берег пологий, поросший негустым сосняком, в котором много земляники и рыжиков. Трудностей не испытываю - в средине до-лины есть большая поляна, на которой коровы всегда отдыхают. Если нет овода, лежат ча-сами, я в это время собираю ягоды и грибы, могу и почитать книжку. В девять часов приго-няю их домой. Время я определяю по тени, для чего на поляне вбил кол. Хозяйкам нравит-ся: коровы хорошо наедаются, перегон небольшой, удои прибавляются.
Мама больше на железной дороге не работает, а ходит к жене мастера: моет, стирает, ухаживает за огородом, за гусями, курами, утками. Часть ягод и грибов мама продает ей же. Когда мама работала на дороге, она в рассрочку купила швейную машинку. Последний большой взнос заплатила бабка Фекла из привезенных мною денег. Мама шьет соседям и знакомым, по найму стежит одеяла, Тайка ей помогает. Она хорошо вяжет крючком кружева, скатерти. Ей тоже приносят заказы. Учится она уже в пятом классе, Павел в третьем, но ле-нится, больше работает на лощади. Пленные Степан и Беня очень образцово ведут наше хозяйство, ввели пятипольный севооборот. Урожаи очень хорошие. Лошадям своего овса хватает, курам ячменя. Сеем горох, пшеницу, частично продаем. Помимо лошадей и коров держим свиней и овец. А вообще жизнь очень тяжелая. Мука стоит дорого, мясо и масло еще дороже. В магазине товаров мало, мама по протекции мастера покупает кое-что в ва-гон-лавке.
К нам иногда приезжает Колька Король, привозит листовки, увозит материал о положе-нии на нашем заводе. Из листовок узнаем, что положение в стране тревожное, в больших городах рабочие бастуют. В поселке появляются листовки не только из Ирбита, но и из Ала-паевска и из Екатеринбурга, их оттуда приносит дед Бобрик, который живет в Егоршино, это в 20 верстах от поселка. Меня с Бобриком свел Коробкин, один из посетителей кружка в до-ме Леньки Дрягилева. В поселке дед из соображений конспирации не появляется, мы встре-чаемся с ним возле речки Крутой. Он помог мне сделать землянку в почти отвесном берегу недалеко от дороги. Я всю неделю таскал доски и двери с заброшенного недалеко овина. Стены дед укрепил плетнем из ивовых веток и установил прочную дверь. «Вот тебе, Петро-мишка, барсучья нора. О ее существовании нераспространяйся. Ее не сразу заметишь, хо-рошо скрывает ольха и шиповник. Вот здесь и будем встречаться, ты мне материал для лис-товок, я тебе листовки для Коробкина. Да и тебе хорошая защита от дождя».
В июле, когда коров стал одолевать овод, я перешел на пастьбу ночью. На некоторых коров, особо неспокойных, хозяйки надели колокольчики. Перед входом в землянку я сма-стерил что-то вроде кресла, научился спать сидя. Сплю чутко, как только зазвенит колоколь-чик, просыпаюсь и отгоняю коров подальше от дороги. Часов в восемь утра коровы неспе-шатянутся к дому. Отдохнув и искупавшись, отправляюсь в лес за грибами, к обеду суп из маслят и жареха из рыжиков - моя основная еда. Собираю и ягоды. В самую ягодную пору в лес ходят мама и Тайка, работу им дают, но платят мало.
В конце ноября в третий раз уехал в Ирбит. Мама была недовольна, но я уехал. В Ир-бите встретил 1917 год. Работа та же. Ленчика взяли в армию, с маршевой ротой ушел на фронт капитан Казангради. Тетка Анна занимается вербовкой новых девушек, к ним гости идут охотнее. Шесть нижних номеров тетка отдала мне на откуп. Я договорился с Никиты-чем, который исполнял роль швейцара и вышибалы, чтобы он направлял гостей вниз ко мне. Колька Король сейчас живет с нами, помогает мне убирать помещения. В городе чувствует-ся работа большевиков. На торговой площади народу пруд пруди. Многие приходят сюда узнать новости, прочитать последние листовки, а они появляются здесь ежедневно. Шпики весь день, а иногда и ночь, шныряют в толпе. Колька уже около года участвует в распро-странении листовок. Он организовал целый отряд помощников. Часть листовок он отдает дяде Васе, часть прячет на основном торговом дворе, где останавливаются приезжие име-нитые купцы - никому и в голову не придет искать их там. Тришка Кривой берет листовки и раздает беспризорникам, а те разносят их по городу, кто наклеивает, кто распространяет в массе зевак. Беспризорники знают всех шпиков в лицо, и умело скрываются от них в толпе. Ухитряются даже засунуть листовку к ним в карман.
Двадцать третье февраля 1917 года. Утром, как обычно зашел к тетке, чтобы узнать с чего начинать. Тетка была еще в постели. Лежала она как-то необычно, правая рука опуще-на, глаза открыты. Я прикоснулся к руке – она была холодная, глянул в глаза - не мигают. Тетка Анна умерла во сне. Я сунул руку под подушку, вытащил ключи от камода и поочеред-но открыл все ящики. В правом верхнем ящике лежала коробка с драгоценостями: кольца, серьги, брошки, тут же были ценные бумаги. На самом верху лежала дарственная на мое имя. Спрятав все, я спустился вниз и сказал, что тетка умерла. Женщины стали готовить Анну Федоровну в последний путь, мужики занялись гробом и могилой. Красный фонарь над заведением потушили, девушек распустили. Колька Король по моей просьбе съездил в по-селок и вернулся с бабкой Феклой и двумя тетками. Я показал бабке завещание. «Я говори-ла тебе, что ты будешь счастливым человеком, в рубашке родился. Вот и сбылось».
Священник на кладбище отказался отпевать тетку: "Недостойна сия великая блудница. За свои мирские деяния она будет кипеть в аду. За торговлю живыми телами не будет ей прощения". С Алексеем и бабушкой мы сходили в какое-то учреждение, где узаконили заве-щание тетки на мое имя. Бабка Фекла стала моим опекуном. Имущество тетки разделили между родственниками и прислугой. Никитыч взял в аренду первый этаж и устроил там ноч-лежку для беспризорников, избрав Кольку Короля старшим. Верхний этаж оставили в распо-ряжение Алексея, ему же оставили одну из лошадей, другую забрал дядя Оська.
Через день после похорон пришло известие о революции в Петрограде, а через не-сколько дней зачитали царский манифест об отречении Николая II (Кровавого) от власти. В городе начались волнения, революционным порывом масс воспользовались эсеры и мень-шевики. Пользуясь их поддержкой, богачи в марте создали параллельно уездному земству и городской Думе Комитет общественной безопасности. В апреле открылся эсеровский съезд Советов, а в мае на моем доме, конфискованном впоследствии большевиками, появилась вывеска "Ирбитский совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов". В 168 запасном полку возникает "Советсолдатских депутатов". Все претендовали на власть.
В Ирбитский завод известие пришло с опозданием. Закончив службу, вместо пропове-ди отец Гавриил объявил: «Радостную весть сообщу вам, миряне, с сегодняшнего дня вы граждане свободной России, трехсотлетнему владычеству Дома Романовых пришел конец - Николай II по требованию народных масс отрекса от престола. Не деспотизм, а республи-канское правление многострадальная Русь обрела. Высшая власть в руках Временного Правительства».
- Что же это будет? - качал головой дед Денисей, принесший эту весть из церкви. - Да разве можно такое? - дед говорил вполголоса, как будто в доме был покойник.
- Что ты говоришь, Денисушка? - причитала бабка Елена. – Как можно без помазанни-ка божьего?
Через несколько дней завод закрутился в круговертий событий: появился депутат Гос-думы Иван Ульянов, агитируя мастеров в партию эсэров; на извозчике прикатил толстенький господин в бобровой шапке агитировать в партию кадетов. Из ссылки вернулся Григорий Ветлугин – опытный революционер, председатель Алапаевского Совета рабочих депутатов в 1905 году. Вокруг него группировались старые рабочие. Это было ядро будующей больше-висткой ячейки завода, это они распространяли среди рабочих приносимые мною листовки.
Церковная площадь гудит как улей. Из Земской Управы вышел председатель Григорий Ширкунов с приехавшим из Ирбита известным купцом Кузнецовым. «Граждане свободной России, - начал он. - Еще немного и Германия запросит мира. Наше революционное прави-тельство прилагает все силы для победы. Я думаю, мы единодушно примем следующую ре-золюцию: «... Считать, что заключение мира с Германией возможно на условии очищения Германией захваченных территорий и предоставление свободного самоопределения раз-личным славянским народностям...» Медлит с голосованием Ширкунов, смотрит на Ветлуги-на, знают, как скажет Ветлугин, так и будет.
- Погоди голосовать! - К крыльцу пробирался Шаров, один из членов большевисткой ячейки. - Давайте обсудим, товарищи, голосовать ли нам за эту резолюцию, подходит ли она нам? И чего же мы требуем? Вот тут в сказано: "...с предоставлением России преимущест-венных прав в отношении Константинопольского пролива (Босфор и Дарданеллы. прим. авт.)» Значит бить немцев и турок, покуда они пролив не отдадут! Нужен тебе этот пролив, Марфа? А тебе, Степан? - На кой ляд он мне нужен! - слышится из толпы. - Вот видите, ни мне, ни вам он не нужен, а нужен он богатеям, чтобы через него изделия рук рабочих прода-вать.- И повернувщись к Кузнецову: - Ребята вон подросли, что же послать их на войну? Ес-ли их не убьют, может немца или турка убьют? Вот, ты, что от японцев получил? - он обра-тился к однорукому мужику. - Што? - тот неожиданно растерялся. - Вот! - он потряс пустым рукавом. - Култышку. Был человек, а сейчас полчеловека. Что с одной-то рукой сделаешь? Цыгарку свернуть и то с горем пополам. Эх...- он махнул рукой.
- Вот, товарищи, с какой резолюцией приехал к нам господин Кузнецов. Хватит народ обманывать. Мы требуем немедленного прекращения войны, восьмичасового рабочего дня без уменьшения заработка. Я считаю, не Временному Правительству надо петь хвалу, а вы-бирать Совет рабочих, как в Алапаевске.
- Верно, Совет выбирать! - раздались голоса. - И вот пристава, этого царского холуя, убрать надо.
- Верно, убрать!- загудела толпа. То ли из любопытства, то ли предчувствуя беду, при-став сам вышел на крыльцо.
- Снимай, царский холуй, свою оружию. Кончилась твоя власть! - потянули его за пор-тупею. - А куда это денем? - потряс один шашкой.
- Как куда? Милицию создавать надо, свою из рабочих. Я Кропотухина Семена предла-гаю, наш человек, честный!
- Ну, Семен заступай на должность. Оружие вручают тебе по требованию народа. Че-стно стой за наше рабочее дело. Вот и власть наша, народная. Все, ребята, айда по домам.
Я снова нанялся в пастухи. Сначала, после смерти тетки, получив весь ее капиталл, обрадовались. Но не тут-то было! Царские деньги отменили, в обиход вошли "керенки". Правда бабушка, точно предвидя беду, купила две коровы, ячмень, овес, пшеницу, муку. Но большая часть денег так и пропала. "Легко пришли, легко и ушли", - сказала она. За пастьбу хозяйки теперь платили молоком, маслом, яйцами. Если жизнь вокруг кипела, то моя прохо-дила однообразно. Новинкой стало то, что я стал ходить к поездам и продавать пирожки с мясом и блинчики. "Керенки" старались не беречь, пускали в оборот. Чувствовалось, что надвигается новая революция.
Глава 2. У Ч Е Н И Е
Вот и подошла моя пора, идти в школу. Впервые мать сшила мне новые брюки и ру-башку. До этого мне доставались только обноски от Павла. То, что покупала мне тетка Анна, стало мало. Мать часто повторяла: «Тебя, Петька, точно черт за волосы тянет. Ты моложе Павла на четыре года, а уже перерос его. В отцовскую породу пошел - долговязый. Рубашки и штаны еще добрые, а на тебя не натянешь. Будут ждать младшего брата». В школу нас из Гробово набралось 17 человек. Сговорились собраться в конце улицы. Шли чуть ли не стро-ем. Одежонка на многих ветхая, двое идут босиком. В школу пришли первыми. Ребята и девчата встали к стенке, озираются кругом, казалось, что они боятся дышать. Я открыл дверь в учительскую, там сидели три учительницы. Одну я уже знал. Это была Александра Михайловна Третьякова, дочь убитого в 1908 году главного инженера, у которых мама слу-жила в горничных.
- Александра Михайловна,- обратился я, - мы из Гробово, пришли учиться в первый класс.
- Слушай, Петромишка, во-первых, прежде чем войти, нужно постучаться и попросить разрешение; во-вторых, надо сказать здравствуйте. Запомни это. Ждите в коридоре звонка, заходите в комнату, на двери которой написано "1 класс". Маленькие ростом пусть садятся на первые парты, большие - подальше. К вам придет учитель, зовут его Леонид Николаевич. Постарайтесь отнестись к нему доброжелательно.
Я нашел первый класс и заглянул в него. Пусто. Подошел к ребятам и велел потихонь-ку идти за мной, сесть за парты. Себе выбрал вторую парту, сел поближе к окну. Нас, перво-классников, набралось 57 человек. Кто успел, занял место за партами, остальные стояли на ногах. Прозвенел звонок, вошел учитель Леонид Николаевич, тот самый Ленчик, которого я когда-то спас от жандармов. Он сильно изменился. Кисть правой руки резиновая, на правой щеке большой рубец, немного прихрамывает на правую ногу. Остановился у учительского стола, осмотрел всех и сказал: «Здравствуйте»! Мы в разнобой ответили ему. «В даль-нейшем при входе учителя будете молча вставать». Половину урока он рассаживал ребят. Многие сидят по три-четыре человека за партой. Потом он стал каждого спрашивать, запи-сывать фамилию и имя в журнал. Когда очередь дошла до меня, я назвал фамилию и имя. Он долго смотрел на меня. «Старый знакомый? - я кивнул. - Садись, после поговорим».
На втором уроке Леонид Николаевич спрашивал, кто какое стихотворение знает. Рас-сказывали многие: "Подснежник", "Буря мглою небо кроет", "Узник", "Укажи мне такую оби-тель". Я рассказал "Песню о буревестнике" Максима Горького. Ребята слушали вниматель-но. После стихотворений он спросил, кто какие буквы знает. Руки подняли восемь человек, не считая второгодников, их было одиннадцать. На третьем уроке была проверка - кто и до скольки умеет считать. Здесь набралось больше, но многие умеют считать только до десяти.
После третьего урока Леонид Николаевич отпустил ребят домой, остались вдвоем. Долго смотрели друг на друга.
- Почему у тебя двойное имя? - спросил он. Я рассказал:
- Имя Петр я не люблю, Михаил мне нравится больше, но оно незаконно, крещен Пет-ром. Леонид Николаевич, что с вами случилось?
- Война - это не прогулка по бульвару. На войне стреляют, в штыковую атаку ходят, до-ходило до рукопашной. Меня осколками снаряда угостило, вот так разукрасило. У меня к те-бе просьба - никому, ни слова о том, что я бывал в заведении Анны Федоровны.
- Разумеется. Я вообще ни с кем об этом не говорю, как будто я там и не был, а раз не был, то ничего и не видел.
Домой мы шли вместе. Леонид Николаевич снял комнату напротив бабушки Феклы. Комнатка маленькая, на втором этаже. Я предложил ему переехать к бабушке, у нее комна-та больше.
- Я беру у нее молоко и сдаю белье в стирку. Спроси, если возьмет, я перееду.
Бабушка сдала комнату и взяла Леонида Николаевича "на хлебы". С приятелем мы пе-ретащили его вещи, в основном это были книги. Я сказал ему, что с этого дня буду его нянь-кой и никаких возраженией не принимаю. В субботу мы ходили с ним в баню. Я парил его и мыл. Парить меня научил дед Денисей, парился он до одури, если зимой - голый в сугроб и снова париться. В бане я увидел рубцы на спине Ленчика - в домашних условиях он разре-шил называть себя так - спросил, болят ли они. Он ответил, что перед непогодой чувствует боль в раненой ноге.
- Ленчик, а ты не собираешся жениться? Девок красивых много.
- Какой из меня жених. Девушки любят здоровых и сильных мужчин, вот вырастешь - узнаешь.
- А где сейчас Казангради?
- Казангради штабник, им легче - над ними пули не свистят.
Половина класса усваивает буквы плохо. Один прочитал "р-а-м-а", а все слово - "окно". Только человек десять-двенадцать учатся на "хорошо" и "отлично". В начале октября Ленчик предложил мне перейти в третий класс:
- Ты на уроках бездельничаешь, задачи, и примеры за третий класс решаешь, как бли-ны печешь. Я отказался:
- За третий класс кончу, за четвертый возьмусь, что не пойму, ты мне объяснишь. Спешить мне некуда. Мне восьмой год, четвертый класс закончу в двенадцать, куда дальше, пятого класса сейчас все равно нет.
- Ты прав. Куда не кинь - всюду клин.
- Ленчик, Колька Король привез листовки, в них призыв к новой революции. Ты читал? Это будет?
- Да, читал. Новая революция будет, она не за горами.
Распродав у поезда пирожки, я шел домой вдоль полотна железной дороги. Когда прошел штабеля шпал, заметил в тупике огонек. Подошел поближе и увидел, что из дверей вагон-лавки выносят товары и складывают на подводу. Воров четверо. Троих я узнал сразу - это наши, гробовские, четвертый мне был незнаком. Руководил ими Ванька-воришка, за ним давно водились нехорошие дела. Нагруженная подвода вначале двигалась вдоль полотна, затем свернула на нашу улицу. Остановились у дома Калашниковых, товар сгрузили и спря-тали в подвал. Все разошлись по домам, только незнакомец - Рыжий - пошел дальше. Я не-заметно иду за ним. Меня скрывает темнота. Задами огородов, пашней он вышел к дому ба-бушки Феклы и свернул в соседний дом.
Я ночевал у бабушки на полатях. Проснулся от рева ее дочери. Она работала уборщи-цей на вокзале. Начальник станции, обнаружив пропажу, накричал на нее: "Если не найдем украденное, я буду тебя считать соучастницей. Ты ночью была на работе и должна видеть случившееся"! Я выглянул с полатей и успокоил ее, рассказав все, что видел ночью. Все воры были в то же утро арестованы, пропажа возвращена.
Часов в двенадцать дня Ванька-воришка попросился в туалет – он искал способ, как удрать. Наблюдая в щелку, он увидел, что конвоир поставил винтовку и справлял малую ну-жду. Ванька выскочил из туалета, схватил винтовку и, ударив конвоира по голове, дал деру. Его заметил второй конвоир и поднял тревогу. Ванька перелез через заводскую ограду, про-бежал по територии, перебежал через речку и стал подниматься в Гору. Бежавший за ним конвоир выстрелил. Ванька кубарем скатился вниз, попытался подняться, но сил уже не хва-тило. Подоспевший начальник станции выхватил у конвойного винтовку и проткнул Ваньку штыком. Загудел набатный колокол, на церковную площадь стал собираться народ. Такого в поселке еще не было. Днем, после убийства Ваньки, трех остальных парней провели по Тор-говой улице до церковной площади. На них навесили часть украденного товара и заставля-ли кричать: "Я украл мыло! Я украл сахар! Я украл табак"! Кто не кричал, того били палкой. На церковной площади за парней заступились мужики. Милиционер накричал на начальника станции: "Самосуда не потерплю! За самосуд ответишь"! Видя такое, начальник станции прекратил шествие, парней посадили в каталажку.
Сходка на церковной площади затянулась. Люди выражали явное недовольство дей-ствием властей и самоуправством начальника станции. Когда он поздно вечером возвра-щался домой на лошади мимо кладбища, раздался выстрел. Лошадь помчалась и привезла мертвого хозяина домой. Эти события растревожили народ. Сходки стали называться ми-тингами и стали проходить каждый вечер. Люди открыто требовали от властей наведение порядка в поселке, пресечение воровства и других безобразий. Чувствовалось, что события выходят из-под контроля, власть с ними не справляется.
Большевики на митингах пропагандируют Апрельские тезисы Ленина, разоблачают предательскую политику буржуазии, знакомят с решениями Второго Уральского областного съезда Советов. Стали доноситься слухи, что в Петрограде произошла новая революция, Временное правительство низложено, министры арестованы. Но в поселок революция при-шла с опозданием. В феврале 1918 года демобилизованные фронтовики распустили старую Земскую управу и выбрали большевисткий Совет во главе с фронтовиком Михаилом Пано-вым. Национализировали листоделательный завод, выбрали деловой совет во главе с Красным директором Шаровым. Завод продолжал работать на старых запасах.
В поселке, как и по всей России, развернулась борьба за молодежь. Каждая партия старалась перетянуть ее на свою сторону. Более ретивым оказался бывший управляющий заводом Лебедянский, представитель социал-демократов, примкнувший к меньшевикам. Он еще при Временном правительстве отдал молодежи театр, выстроенный еще Сафроновым. В театр приходил со своим граммафоном, учил молодежь танцевать вальс и другие баль-ные танцы. Молодежь с удовольствием слушает и музыку, и песни. На завод приехали рабо-тать выпускники Ирбитского профтехучилища. Леонид Николаевич незаметно влился в их компанию, хотя и был намного старше. Он был большевик, и, я думаю, это было его задани-ем. Я как хвостик следовал за ним, с галерки наблюдал за всем, что делается в театре. Лео-нид Николаевич предупреждал ребят, чтобы присматривали за Лебедянским, он заигрывает с ними неспроста.
Как-то к нам пришел директор завода Шаров и предложил собрать рабочую молодежь. Собрались в субботу в просторном доме сапожника деда Матвея. Шаров сидел за столом и беседовал с хозяином. - Смотри, Матвей, какая гвардия пришла! - кивнул он головой на пришедших.
- Гвардия, - усмехнулся Матвей. - Голубей им гонять, да за девками бегать. А не пора ли им к нашему рабочему делу прислушаться? Ведь рабочего понять - надо самому почер-томелить.
- Слушаю вас и удивляюсь, - заговорил Леонид Николаевич. - Вы или не были моло-дыми, или забыли свою молодость, или, скорее всего, хотите видеть их беззаботными юн-цами. Многие из них не знали юности: прямо из детства на завод или в батраки. Вот этот с восьми лет в батраках, а этот с четырнадцати с отцом в листопрокатном цехе работает, с шести утра и до шести вечера на ногах.
- Ничего, поймут, - Шаров повернулся и внимательно осмотрел собравшихся. - Ивана Антоновича Дрягилева знаета? Нет? А Ваньку Припадачного? - все заулыбались. - Вот ви-дете, смешно. У человека ни фамилии, ни отчества, одно прозвище. А почему? Вы и не ин-тересуетесь. А я помню: нормальный, на редкость смышленый мальчик рос, нужда и худые люди, видите, до чего довели. Семья у них большая была, вот и отдали Ванюшку в батраки в соседнюю деревню. В людях не дома: с утра, чуть свет, на работе и до самого вечера. Вы-бился мальчик из сил. Однажды в ночном уснул. А хозяйскому сыну забавно - насыпал ему в открытый рот земли, да и разбудил пинком. Мальчик чуть не кончился. Перепугался. С тех пор и трясет его. Пожаловался отец в суд, да что толку, прокурор на него же и накричал.
- Вот сволочи! - сказал кто-то. - Неужели нет на них управы?
- Да, правду говорят: с сильным не борись, с богатым не судись, - продолжал Шаров. - Но это только пока в одиночку. А вот поднялся народ и самого царя-кровопийцу сбросили. Значит, сильны мы и сила наша в единстве. В следующее воскресение надо всю рабочую молодежь собрать в театре и создать Союз рабочей молодежи. Вот сейчас изберем коми-тет, он и развернет работу. Надо определить вначале количественный состав.
После недолгих, но горячих споров, сошлись на семи. Председателем избрали Нико-лая Плишкина, политическое руководство поручили Леониду Николаевичу.
Лебедянский не унимается, помимо танцев организовал вечера поэзии и романсов. Читала стихи Агния Сердюк:
"Для сердца нежного и любящего страстно
Те поцелуи слаще всех наград,
Что с милых, робких уст похищены украдкой
И потихоньку отданы назад".
После нее выступает учительница Александра Филипповна:
"Ах, люби меня без размышлений,
Без тоски, без думы роковой,
Без упреков, без пустых сомнений,
Что тут думать? Я - твоя, ты - мой".
Их сменяет инженер Замятин. Он в форменном кителе с бархатным воротником, на-крахмаленной, отливающей белизной, рубашке. Волосы зачесаны на пробор.
"Постой! Здесь хорошо! Зубчатой и широкой
Каймою тень легла от сосен в лунный свет.
Какая тишина! Из-за горы, горы высокой
Сюда и доступа мятежным думам нет".
- Верно, не все идут туда, - Леонид Николаевич сделал ударение на последнем слове. - Но есть и другие стихи, послушайте:
"Когда я был отроком тихим и нежным,
Когда я был юношей страстным, мятежным,
И в возрасте зрелом, со старостью нежной,
Всю жизнь мне все снова и снова, и снова
Звучало одно неизменное слово:
- Свобода! Свобода! Свобода!"
Его голос с каждым словом крепчал, становился чеканным:
"Но если б грозила беда и невзгода,
И рук для борьбы захотела свобода,
Сейчас полечу на защиту народа
И, если паду я средь битвы суровой,
Скажу, умирая, могучее слово:
- Свобода! Свобода! Свобода!"
На следующий вечер в театр пришла Александра Михайловна Третьякова. Она орга-низовала хор, в него записались многие, даже не члены Союза. Земский врач Козлова стала режиссером. Частым гостем был конторщик Соколов, человек в годах, высокий, красивый, большой любитель сцены. Его игра трагических ролей захватывала публику. Первой пьесой был "Ревизор", второй "Раздор". Народ шел с охотой. Пьесу "Пролетарий" ставили четыре раза. Очень нравилась инценировка "Узник". Сидит за решеткой борец-революционер, ох-раяют его жандармы, звенят кандалы. Но вот звучит вдали "Марсельеза". Песня все ближе иближе. Она широка, ее поют массы, народ освобождает своего защитника. С этим спектак-лем объездили ближайшие деревни.
- Надо менять стиль работы нашего Союза, - сказал Леонид Николаевич. - Кроме раз-влечения надо заниматься делом. Наш Союз дал трещину, нужно устроить собрание в бли-жайшее воскресение и привлечь больше молодежи.
Весна - всегда весна. Не успели сбежать ручьи, у заборов лежат еще грязные охабки снега, а на пригорках выскочила и заулыбалась радостная травка. Воздух влажный, но ка-кой-то особенный - пряный. Вечернее солнце заглядывает сверху на оживающую землю. Прозвенел колокольчик. В зрительный зал ребята входят как-то поособенному, торжествен-но. Избрали президиум собрания. Первым выступил председатель:
- Я считаю, что наш Союз перерождается. Все за большевиков, но некоторые агитиру-ют за Учредительное собрание, за меньшевиков. Заявляют: "Свобода, за кого агитируем - наше право"! Я зачитаю "Обращение ко всей рабочей молодежи Урала". - И после прочте-ния: - Надо присоединяться к Социалистическому Союзу. А кому не нравится наш Союз - не держим! Скатерью дорога!
- Вот что, товарищи, - слово взял Шаньгин, бывший моряк Балфлота. - Мы рабочие и наше место в рядах рабочих. Сейчас идет борьба с буржуазией и надо четко определиться, с кем мы. Надо ехать в Екатеринбург, расспросить о работе, привезти Программу и Устав Союза. Вот вы, рабочие, в курсе событий по стране? Знаете, что буржуазные партии всяче-ски заманивают молодежь в свои сети, а рабочую стараются увести от политической борь-бы? Они знают: за кем молодежь - за тем и будующее. А будующее, считают большевики, за людьми труда, за нами. А потому нечего раздумывать, надо включаться в борьбу за свои права, за социализм, и не одним, а с рабочей молодежью. Так союз стал полностью боль-шевистки настроенным. Программу и Устав Союза приняли единогласно.
Тайка с подружками-одногодками оборудовала в пустующем доме избу-читальню - хо-зяйка уехала в Алапаевск, оставив дом на наше попечение. В дом приходили женщины с ру-кодельем, девушки показывали концерты, проводили громкие читки, учили женщин писать и читать. Я принимал в этом активное участие. Читал стихи, пел песни, отплясывал русского и барыню. Одна из подружек Тайки обладала красивым сильным голосом. Ее любимая песня - "Зачем ты, безумная, губишь..." Ее слушали особенно внимательно.
В феврале 1918 года создаются отраслевые профсоюзы, приток рабочих в которые значительно усилился. Проводятся вечера отдыха, читаются лекции. 1 мая поселковая ком-мунистическая организация была утвержена Уральским обкомом РКП(б). Перед этим ком-мунисты провели чистку партийных рядов, избавившись от всех случайных и примкнувших элементов.
У меня в школе произошел инцидент с отцом Гавриилом. Ребята поспорили: носит ли попик под рясой штаны или нет. Поп относился ко мне хорошо. Все молитвы я знал назубок, научился от деда Денисея. На уроках Закона Божьего я неизменно получал пятерки. Так вот я решился разрешить спор. Я пересел к учительскому столу и во время урока нарочно уро-нил под стол карандаш. Получив разрешение его поднять, я залез под парту, пролез под стол и заглянул к нему под рясу. «В штанах»! - громко крикнул я, вылезая из-под парты. По-пик соскочил со стула как ужаленный и стал выгонять меня из класса. Я отказался. Тогда он схватил меня за левую руку и стал вытаскивать. Но не тут-то было! Я правой рукой вцепился в парту, а силенка у меня была. Поп тоже был не слаб. Он сдвинул парту вместе со столом - со стола все полетело. Левый рукав оторвался и остался у него. Бросив мне в лицо ото-рванный рукав, попик выскочил из класса. С одим рукавом я ушел домой, переоделся и вер-нулся в школу. Класс гудел, парни гоготали как гусаки. В школе это был первый случай про-теста против церкви и религии. «Вывели человека из себя. Он еле жив, - ругался Леонид Ни-колаевич. И мне: - Дома поговорим». Дома за ужином я подробно рассказал, как все было. Все хохотали, а Леонид Николаевич отругал меня: «У тебя, видать, привычка подглядывать. До революции тебя бы в два счета выставили из школы, надо быть осмотрительнее».
Поп всю неделю не приходил в школу, появился только в последний день занятий. Пе-ред уроками, как обычно, нас всех выстроили на молитву. Читать псалмы вышел ученик чет-вергого класса. Неожиданно он громко крикнул: "Да здравствует Интернационал!" Все запе-ли, подхватили даже те, кто плохо знал слова. Поп сначала возмутился, что-то кричал, по-том убежал в учительскую, где с ним отваживались. Учебный год окончен. Нам объявили, кто переведен во второй класс. Больше половины учеников осталась на второй год.
Кадеты и эсеры организовали в городах погромы. В Ирбите разграбили и сожгли все торговые дворы. Буйствовали черносотенцы и офицеры, а потом все сваливали на больше-виков. На помощь жителям Ирбита поспешили шахтеры Егоршино и рабочие Ирбитского за-вода. Погромы удалось приостановить, но о восстановлении Советской власти в городе и уезде говорить не приходилось. Наступило смутное время. Лишь в Ирбитском заводе, где сложилась крепкая парторганизация и Союз молодежи, власть удерживалась в руках Совета рабочих депутатов. Для борьбы с внутренней контреволюцией 20 мая создается специаль-ный коммунистический отряд численностью 50 человек, который получил боевое крещение при подавлении кулацких мятежей в близлежащих деревнях. В начале июня в Туринске вспыхнуло кулацкое восстание. Рабочие Ирбитского завода принимают решение: всем, кто может держать оружие, вступать в Красную Гвардию. Вступило 200 человек, половина ком-мунисты.
Летом 1918 года на Урал пришла Гражданская война, которая началась с мятежа че-хов в Челябинске. Здесь сосредоточилось свыше восьми тысяч солдат и офицеров. В конце мая чехи разогнали Челябинский Совет, захватили власть и двинулись на Курган, Омск, Екатеринбург. Красная Армия не могла сразу вступить в борьбу с чехами, не хватало сил. Мобилизация коммунистов и беспартийных рабочих сразу приобрела широкий размах: Шад-ринск, Тагил, Белорецк, Лысьва, Невьянск, Алапаевск - вот неполный перечень городов и поселков, население которых встали на защиту Советской власти. В поселке Ирбитский за-вод формировался Первый Камышловский полк Красной Армии, половина которого состоя-ла из рабочих завода и бедноты близлежащих деревень, всего около 700 бойцов. В ходе боев в отряд влилось еще 200 человек.
Партийная работа в поселке усилилась, происходило массовое вступление рабочих в армию и военная учеба. В отряд призывалась молодежь, достигшая восемнадцатилетнего возраста. (В этом призыве был старший брат моей матери Панов Никан Николаевич, кото-рый добровольцем в 16 лет вступил в Красную Армию, стал впоследствии генералом, ко-мандиром дивизии, освобождавшей Севастополь. Прим. автора). В конце тридцатых годов поселок Ирбитский завод был переименован в Красногвардейск.
В поселок пришел небольшой отряд из Тавды и Туринска, которые заняли колчаковцы. Они рассказали о злодеяниях белых офицеров: у пленных красноармейцев отрезают носы и уши, выкалывают штыками глаза, грабят население, насилуют женщин и девушек. Полков-ник Казангради расстреливает пленных на глазах у женщин и детей.
Под давлением белых красные части были вынуждены отойти к Ирбитскому заводу. 12 августа 1918 года Гражданская война пришла в поселок, начались бои. Из Егоршино прибыл бронепоезд, он километров двадцать двигался по железной дороге вглубь позиций белых, обстреливая близлежащие деревни. Деревня Шмаково, расположенная в шести верстах от Ирбитского Завода, была сожжена полностью. Колчаковцы отступили в деревни Якшино и Буланово. Командир роты Абросимов попросил меня сходить в разведку: "Ты маленький, на тебя не обратят внимания, а парень ты, как я понял, толковый". Ночью, надев рваную рубаху и штаны и взяв удочку, я отправился "в поход". Берегом речки Ирбитки прошел до деревни Якшино. Прислушался. Тихо. Устроился, как бы удить, а сам присматриваюсь. На рассвете, как на притчу, стало хорошо клевать. В деревне кричат петухи, где-то залаяла собака. С бе-рега к воде спустился дядька в колпаке, зачерпнул воды и пошел обратно. Я догадался, что это повар. Смотал удочку и пошел за ним. Он дошел до дома, с разобранным на дрова за-бором, во дворе дома дымилась кухня.
- Дяденька, подай кусочек Христа ради, - жалобно попросил я.
- Откуда ты такой взялся? - Из Шмаково, наша деревня вся сгорела, мамку убило.
- Вон в ведре вчерашняя каша, ешь, сколько влезет.
А я и вправду хотел есть. Он дал мне ложку и подозрительно спросил:
- А в сумке у тебя что?
- Рыбки немного наудил, а сварить не в чем.
- Давай, сейчас сварим уху на двоих. Картошку чистить умееешь?
- Умею, невелика наука.
Когда я наелся, он предложил: - Оставайся со мной, будешь помогать чистить картош-ку, страсть как не люблю это занятие. Будешь всегда сыт, а вот возьмем Ирбитский Завод, достану тебе хорошую одежонку. Только в деревню не ходи, больше старайся быть у кухни.
В шесть часов утра повар поехал с завтраком вдоль линий окоп и взял меня с собой. Я насчитал 15 пулеметов и 3 пушки. За зданием пожарной находился склад снарядов, на ка-ланче наблюдательный пост. В обед тоже ездили вдоль окоп, изменений никаких. На склад подвезли боеприпасы. Под вечер два солдата привели на веревке корову, за ними шла женщина и умоляла отдать, говорила, что корова одна, а детей пятеро. Солдаты забили ко-рову, и, несмотря на плачь женщины, подхватили ее и утащили в сарай и изнасиловали. Че-рез некоторое время, причитая и прикрываясь оборванной одеждой, она выскочила и убе-жала в деревню. «Дура баба, сама пришла к мужикам. Не маленькая, понимать должна, что козел капусту не караулит». Солдаты разделали тушу и повесили ее на воротах: «Вот тебе, Поликарп, мясо на варево, завтра еще корову приведем. У женщин, мужья которых ушли в Красную Армию, разрешено забирать скот». Пришел из штаба холеный офицер: «Завтра накормить надо в половине шестого, начнется такая драка, что о-е-ей»!
В двенадцать ночи Поликарп сказал мне: «Ты подежурь у кухни, а я немного посплю. Ты только следи, чтобы в кухне был небольшой огонек, чтобы суп и каша не остыли». Он ушел в амбар, а я наколол мелких дров и стал подкладывать их понемногу. Примерно через час из Буланово прибыло подкрепление и стало занимать вторую линию окоп. Солдаты под-тащили несколько пулеметов, на конях подвезли шесть пушек. Как только они ушли, я решил навредить белым. Разжег большой огонь, чтобы каша подгорела, набрал два ведра конского навоза и высыпал их в котлы. Спустился к реке и тем же путем вернулся в поселок, передав все сведения Абросимову.
Поликарп проснулся, когда суп выпрел и каша сгорела. Увидев сделанное мною, он от растройства, а больше из страха быть расстреляным, повеситься на воротах рядом с ко-ровьей тушей. Без пятнадцати шесть загремели пушки красноармейцев. Мост через реку был взорван, белые стали переправляться вброд. Тогда командир роты приказал открыть плотину - поток воды смыл солдат, многие утонули. Наступление колчаковцев было сорвано. Наступило временное затишье.
Камышловский полк перебросили под Нижний Тагил, там разгорались большие бои. Под колокольный звон в Ирбитский завод въехали белые, их встречали местные купцы хле-бом-солью. Казангради приказал собрать все взрослое население: кто не придет, гнать пал-ками. Женщины, старики, дети потянулись на церковную площадь, солдаты окружили их плотной стеной. Примерно через час появился Казангради в окружении офицеров. «Гражда-не, - сказал он басовитым голосом. - У кого есть какое-либо оружие или боеприпасы, сдать. Чтобы через полчаса все было здесь, на площади. Затем по дворам пойдут солдаты, кто не сдаст, будет расстрелян. Спешите».
Не успели люди дойти до своих домов, а солдаты уже пошли с обыском. Бывший уряд-ник, имевший винтовку еще с японской войны, прибежал, запыхаясь, домой, достал ее из чулана и засунул под стог соломы в соседнем огороде. Солдаты заметили бегущего, быстро обшарили солому, нашли винтовку и арестовали Никаныча - так все звали соседа. Подтал-кивая в спину, прикладами его пригнали на площадь. Узнав об этом, Казангради приказал бить в колокола и собрать на площади людей.
- Граждане! Я вас предупреждал, чтобы вы сдали оружие. Вот этот шкурник вместо то-го, чтобы выполнить приказ, спрятал винтовку в солому. Значит, он собирался стрелять в спину нашим доблестным солдатам. Я слов на ветер не бросаю. Сейчас он будет расстре-лян у вас на глазах, чтобы все знали, что ожидает ослушников.
- Ваше благородие, - взмолился Никаныч, - не прятал я оружию, у меня отродясь его не было. Подбросил кто-то, ваше благородие.
Жена Никаныча, будучи на последнем месяце беременности, тут же на площади би-лась в истерике. Женщины отпаивали ее водой, уговаривали крепиться, но это не помогало.
- Ваше благородие, - обратился к Казангради купец Замятин. – Этот человек никогда на войне не был и оружия в руках не держал. Винтовку ему точно подбросили. Он механик паровой машины, без него завод остановится. Пощадите его.
- Заменяю расстрел розгами, чтобы другим неповадно было.
Никаныча уложили на лавку, двое солдат сели ему на голову и ноги и принялись шом-полами избивать ни в чем неповинного человека. Никаныч сжал зубы и молчал, вынося боль ударов. Встав с лавки, он натянул кальсоны, подхватил жену и, превозмогая боль, пошел домой. Забегая вперед, скажу, что это был мой будующий тесть. Не успел Никаныч уйти с площади, как туда привели старуху, у которой в огороде нашли кем-то подброшенные па-троны. Казангради приказал дать ей 25 розг.
- Не конфузь старуху, - раздалось из толпы, - откуда у нее патроны, ясно, что подбро-сили.
- Молчать! - рявкнул Казангради. - Найти крикуна и высечь!
Крикуна не нашли, а бедную старуху так отходили, что идти она не могла, соседи по-ложили ее на пальто и унесли на руках. В поселке наступили черные дни. Женщин, мужья которых ушли в Красную Армию, каждый день гоняли рыть окопы под Писанцем и Буланаш. Тайка с подружками, опасаясь солдат, ушли в деревню, где фельдшером работал наш род-ственник, там они стали сиделками.
Как-то над поселком пролетели два самолета белых, переполошив наших баб. Неда-леко от нашего дома был колодец, возле которого на завалинке любили собираться бабы из соседних домов. Сидят, судачат о житье-бытье, кто вяжет, кто шьет. На колодец за водой пришел древний дед, черпает воду и балагурит с бабами. Вдруг послышался необычный звук. Дед задрал голову вверх и увидел самолеты. «Бабы, еруслан»! - закричал он и отпус-тил бадью с водой, которая с шумом понеслась вниз. Рукояткой валька деда больно удари-ло. Он взвыл от боли и бросился бежать. Глядя на него, бабы с визгом и оханьем пустились кто куда, кто спрятался в канаве, кто за забором. Одна решила залезть в свою избу через окно и застряла. Дед залез под бревна и с опаской выглядывает из-под них. Всю эту картину наблюдал капитан, который остановился в нашем доме. Он хохотал до слез. Бабы стали вылезать из своих убежищ, озираясь по сторонам в поисках деда. Ох, и досталось иму!
А вообще это был такой чудак, что другого не сыщешь. Помню в четырнадцатом году по проложенному полотну железной дороги пришел первый поезд. Посмотреть на него со-брались и стар, и млад. Близко не подходят, все боятся. Я решил подойти и посмотреть на это чудо. «Куда ты, шельмец! - закричал на меня дед. - Ведь тебя задавит»! Дед решил, что поезд может свернуть с рельс и наехать на меня. Когда возле наших домов стояли пушки красных, он боялся даже из дома выходить.
После взятия белыми Екатеринбурга солдаты из поселка ушли, остались урядник и полицейский. Они местные, не бесчинствуют. В поселке стало относительно спокойно. Заня-тия в школе начались в октябре. Снова ввели уроки Закона Божия. После Рождества к нам пришла новая учительница Капитолина Леонтьева. Это была пожилая и строгая дама. Ма-териал объясняла хорошо, увлекла нас рисованием, приносит из дома бумагу, краски, кис-точки, разрешает всем этим пользоваться. С приходом белых концерты прекратились, снова в ход пошли вечерки. Мы в школе подготовили инценировку "На лесной поляне": песни, пля-ски, стихи. Концерт давали три раза.
Как-то я встретил в школьном саду мальчика, он недавно приехал к нам из Егоршино. Мы заметили, что одно из окон в подвал школы открыто и, не сговариваясь, забрались туда. Там мы обнаружили три пачки листовок, напечатанных еще до Октябрьской революции. Я узнал их, эти листовки привозил к нам Колька Король. Мы взяли по пачке и разбросали их по улицам, он по одной, я по другой. У самой церкви парня задержал урядник, и он рассказал, где взял листовки. Подвал обшарили, но ничего больше не нашли. Парня, учитывая мало-летство, - он еще не пошел в школу - отпустили, а бабушку, у которой он жил, публично вы-пороли на церковной площади. На другой день урядник провел парня по всем классам, но он не узнал меня, а может, не хотел узнать. В отметку я хотел поджечь дом урядника, но он был рядом с домом моей тетки и я раздумал.
Отец Гавриил в конце учебного года скончался. Апрельским теплым вечером он с семьей силел на веранде и пил чай. Вдруг в открытое окно влетела сова. Он так перепугал-ся, что отдал богу душу. Это посчитали дурным предзнаменованием, бабы об этом долго судили-рядили.
Я снова занялся распространением листовок. Из Ирбита их привозил Николай, из Егоршино дед Бобрик. Оставляю листовки у колодцев, женщины приходят по воду, читают их и передают новости друг другу. Из листовок узнаем о боевых действиях, особенно инте-ресует всех судьба Камышловского полка, в котором воюет много односельчан. В январе 1919 года Красная армия перешла в наступление, впервые появились фамилии Чапаева, Фрунзе, узнали, что есть приказ Ленина до весны освободить Урал от Колчака. Чехи, убе-дившись, что их заставляют служить интересам иностранного капитала, отказываются вое-вать. 11 мая дед Бобрик принес радостную весть - разбит Тобольский полк колчаковцев, в белой армии началось дезертирство, солдаты сотнями сдаются красным. Особенно "уро-жайным" выдался июль, белых разбили под Егоршино, освобожден Ирбит, Камышлов. У нас в поселке белые задержались на сутки, но и то успели натворить черных дел.
У нас в семье горе - два белогвардейских офицера изнасиловали Тайку и сбросили ее в колодец. Навел их на нее наш сосед Васька Якуев. Он был влюблен в Тайку, но не полу-чил взаимности. Увидев, что она зашла в избу-читальню, он сообщил об этом квартировав-шим у них белогвардейцам, сообщив вдобавок, что Тайка первая комсомолка в поселке. Произошло это вечером, а утром соседка пошла за водой и услышала голос из колодца. Тайку вытащили, но она умерла от переохлаждения. Ее похоронили 26 июля, для меня этот день стал траурным на всю жизнь. Не стало моей сестры, моей первой учительницы.
Через несколько лет я рассчитался с Васькой. Мы зимой возили на санках дрова через пруд. Как-то совпало так, что мы с Васькой возвращались вдвоем. Метрах в двадцати от бе-рега он попал в незамерсшую ключевину, чуть припорошенную снегом. Он стал звать на по-мощь. Мне стоило забежать на берег, схватить жердь из прясла и подать ему. Но я этого не сделал: Тайка утонула - тони и ты. Когда подбежали взрослые, Васька уже ушел под лед.
Больше года длилась оккупация. Много жертв и бед принесла она. Погиб Лен-чик - Леонид Николаевич, мой первый учитель и наставник. Он был мне больше, чем учитель, он заменял мне брата и отца. Казангради расстреливал неугодных без за-зрения совести. Помня прошлое, я старался не попадаться ему на глаза. В отместку я украл у квартировавшего у нас офицера револьвер. На меня не подумали, но ма-тери досталось. Я так испугался, что забыл, куда его спрятал. В пятьдесят втором году револьвер был найден под стрехой сарая во время ремонта в виде куска ржавого железа.
Лето 1919 года. Я снова пасу коров на прежнем месте. Колчаковцы разбиты и отступа-ют. Днем и ночью идут их обозы с награбленным добром со стороны Егоршино мимо моей землянки. Меня не видят - землянка надежно спрятана в густой зарости шиповника. В нее мы натаскали уйму оружия и от красных, и от белых, в том числе три гранаты. Полдень, ста-до отдыхает. На дороге показался обоз из семи подвод. К речке крутой спуск. Когда перед-няя телега поровнялась с мостиком, я бросил одну за другой все гранаты. Кони захрапели и кинулись под гору. Передняя подвода свалилась с мостика в речку, вторая опрокинулась в канаву. Пять коров и два бычка-первогодка, привязанные к телегам, оторвались и убежали, убежала и белая лошадь, сбросив с себя седока. Пять подвод перескочили мостик и скры-лись вместе с бежавшими колчаковцами. Они, очевидно, приняли меня за партизан. Прошел час, второй, на дороге тихо. Никого. Я поймал коня и пригнал коров к своему стаду. Освобо-дил от постромок и привел еще двух лошадей. Под вечер подошла наша конница. Среди бойцов был мой дядя Алексей. Он помог перенести в землянку трофеи: постельное белье, палатки, муку, макароны. На одном возу был даже самовар. С покоса ехал дядя Иосиф, с его помощью подняли телеги, он запряг лошадей и увел их с собой. Мне оставил оседлан-ную белую кобылу и коров с бычками.
В конце июля скончался дед Денисей. Днем он работал на строительстве нового зда-ния станции, а вечером умер. Бабушка Елена уехала жить к дочери в деревню Крутиху. Те-перь в доме мы живем одни. Ночью пасу коров, а днем работаю на покосе, кошу со всеми наравне, научился насаживать и отбивать косу.
Гражданская война ушла в Сибирь, у нас тихо и спокойно. Я пас коров весь сентябрь и только в октябре явился в школу. Учительница Анна Львовна не хотела со мною заниматься: "Он целый месяц пропустил, будет в классе отстающим". Заступилась заведующая школы, хорошо знавшая меня: "Догонит. Он и сейчас не отстающий, за третий класс программу прошел". Учительница взяла меня. Я заверил ее, что не подведу.
Нас восемь человек, перешедших из первого класса во второй. Держимся вместе, по-могаем друг другу. Пятнадцать второгодников косятся на нас. Учатся они плохо. Один из них Аркашка по кличке Бобка, парень-переросток, завзятый шут. На уроке то закричит петухом, то залает по-собачьи. Остальные ржут над этим дураком. То залезет под парту и хватает девченок за ноги. Учительница сделать с ним ничего не может, он зачастую доводит ее до слез. Как-то он пролез под партами до учительского стола, залаял по-собачьи и укусил учи-тельницу за ногу. Та с криком выскочила из класса. Я разозлился и пнул ему в морду. А бо-тинки на мне были тяжелые солдатские. Он взвыл, выскочил из-под стола и вон из класса. Я предупредил второгодников, что с каждым поступлю также. В классе наступил порядок.
Первый учебный год после войны. Нет ни учебников, ни тетрадей. За ведро брусники выменял у соседа краски и кисточку. Кое-что осталось от сестры и Ленчика. Новая учитель-ница Капитолина Леонтьевна, помимо рисования, руководит хоровым кружком, учит танце-вать. Наш класс считается лучшим в школе. Всех она перевела в третий класс. На выпуск-ном вечере все матери благодаили ее за заботу о детях. К нашему глубокому несчастью она скоропостижно скончалась.
В начале двадцатого года из плена вернулся отец. Он сдался австрийцам в первом же бою: я тебя не трогаю, и ты меня не трогай. Пришел он с поезда ночью. Семейные приняла его с радостью, но я не простил, что он проиграл меня в карты, и, сколько он не просил, не слез с полатей, не двинулся с места и не произнес ни слова. Павел же, напротив, быстро соскочил и прижался к отцу. «Где Тайка, где отец и мать»? - спросил он. «Тайку убили кол-чаковцы, отец умер, мать ушла жить к дочери», - ответила мать, разжигая печку. Я выглянул из-за занавески и увидел у отца на глазах слезы. Таким я еще его не видел. Незаметно со-скользнув с полатей я ушел на двор, напоил скотину, задал им сена. В сенях столкнулся с матерью:
- Петр, - сердито сказала она, - ты, что это закусил удила? Отца родного не признаешь. Не дело это. Такого упрямства я за тобой раньше не наблюдала.
- Ничего, - ответил отец, - все образуется.
Вскоре собрались родственники и соседи. Пришла бабушка Фекла и привела с собой младшего брата Ванюшку, который родился после того, как отца забрали в армию. При виде большого количества мужиков он растерялся.
- А который тятька-то? - громко спросил он.
- Наверно я, - ответил отец, взял его и посадил на колени.
Все сели за стол и начали пить чай.
- А что это Петька за стол не садится? - спросила соседка.
- Его очередь конюшню чистить, - выручил меня Павел.- Петька порядок любит.
На другой день отец осмотрел хозяйство и остался доволен. Не понравилась только белая кобыла, по-нашему бусуха.
- Эта лошадь не крестьянская, - сказал он. - В хозяйстве она лишняя, а вот гнедые справные, работяги.
- Бусуха Петромишки, - подал голос Павел, - он ее никому не доверяет. Если ему не перечить, он парень сговорчивый.
- Лошадей надо перековать, подковы совсем стерлись, - как-бы не слыша его, сказал отец.
- Тебе виднее, - бросил я. – Наверное, разучился ковать коней?
- Наоборот, многому научился. Австрийцы народ деловой.
В третьем классе нам достался горе-учитель. Старик, голова и руки трясутся. Все вре-мя ругается: бездари, ослы, тупицы, осиновые пни, люди без ума, сборище, уличная шпана - это были обычные обращения к нам. Каждый день три урока арифметики и один письма. Других уроков он не проводил. Наша "восьмерка" работает дружно: один за всех и все за одного. Остаемся после уроков в школе и коллективно готовим домашнее задание. Пока все не выучим, домой не уходим. В этом году мы мало что узнали, мало читали, совсем не рисо-вали и не дали ни одного концерта. Кончилось тем, что нас всех оставили на второй год, старика учителя убрали, а наш класс взяла заведующая школы. Занимались каждый день по пять уроков: чтение, письмо, арифметика, рисование, пение. Учим стихи, за зиму дали пять концертов. В этот год мы постарались, четвертый класс закончили все. Договорились всем классом поступать в школу второй ступени. Но, не тут-то было! Школу второй ступени за-крыли. Отец с Павлом уехали работать в Алапаевск, наш завод еще не работает. Семья у нас прибавилась - родилась сестренка Женя. Когда мама занята по хозяйству, нянчиться приходится мне, Ванюшка еще мал.
Двадцать первый год оказался неурожайным. Народ сильно голодает. Особенно труд-ной была весна двадцать второго, ели лебеду, пестики, крапиву. Я научился ставить петли на зайцев, пользоваться "волчими ямами", выкопанными еще Павлом. Большим подспорьем является рыбалка, многие ловят сетями и неводом. И все равно, в этот год много народу умерло от голода.
Белую трофейную кобылу я стал считать своей и дал ей кличку Милка. Она здорово привязалась ко мне и посторонних не подпускала. Милка была скаковой лошадью и для ра-боты не годилась. Отец неоднократно предлагал от нее избавиться, но я не соглашался. При потребсоюзе был породистый жеребец по кличке Ментик. Ухаживал за ним агроном. Отцу очень хотелось иметь жеребенка от Ментика, но агроном не соглашался. Как-то к агро-ному приехал из города родственник, которому он разрешил иногда прокатиться на Ментике для разминки. Я подговорил его приехать к речке Крутой, где я пас коров и Милку. Там и произошло спаривание ее с Ментиком. Родственник ничего не заподозрил и агроному не сказал.
Прихожу я как-то из школы, а у нашего дома цыгане галдят. Отцу пришла в голову дур-ная мысль - обменять Милку на мерина. Как во время я пришел! Цыган уже взялся за узду. "Милка, ко мне"! - крикнул я. Кобыла на дыбы. Цыган не ожидал и отлетел. Отец ругается, цыгане галдят.
- Ты что, ослеп? - сказал я отцу. - Этот мерин старее поповской собаки. Милка жеребая от Ментика, скоро будет приплод. И запомни: она моя, это мой трофей, к ней не прикасайся.
Отец разразился бранью: - Не хочешь жить мирно - уходи!
- А уходить придется тебе. Дом куплен на мои деньги, скотина тоже. Ты с чем нас оста-вил? Что ты приобрел за то время, как вернулся из плена?
Учитель биологии Петр Федорович дал нам по одному помидорному семечку. Я выса-дил его в ведро с землей, а в августе, когда начались заморозки, занес ведро в избу и зем-лю удобрил. Когда я принес куст на выставку, он выглядел прекрасно: пышная зелень и крупные красные помидоры в четыре яруса. Проходя мимо куста, все останавливались и любовались, спрашивали: где достать семена?
В двадцать третьем году у нашей школы юбилей, ей исполнилось сто лет. Школа стала семилетней. В пятом классе преподавателем русского языка и литературы была у нас Лидия Петровна, человек-душа. У нее было легко учиться. Огромная энергия. Организовала выпуск литературного журнала, в него я написал свое первое стихотворение, рисовал для него ри-сунки. Лидия Петровна родом из села Константиновка Рязанской области, подруга Сергея Есенина. Мы написали ему коллективное письмо, он нам ответил. Потом я уже сам с ним переписывался, рассказал ему все о себе. Он написал про меня сказку - "Пастушонок Петя".
Пастушонку Пете трудно жить на свете,
Тонкой хворостиной управлять скотиной.
Если бы коровы понимали слово,
То жилось бы Пете, лучше нет на свете.
Но коровы в спуске на траве у леса,
Говоря по-русски, не смыслят нибельмеса.
Им бы лишь мычалось да трава качалась,-
Трудно жить на свете пастушенку Пете.
Хорошо весною думать под сосною,
Улыбаясь в дреме о родимом доме.
Май все хорошеет, если все игольчей,
На коровьей шее плачет колокольчик.
Плачет, и смеются на цветы и травы,
Голос раздается звоном средь дубравы.
Пете - пастушенку голоса не новы,-
Он найдет сторонку, где звенят коровы.
Соберет всех в кучу, на село отгонит,
Не получит взбучку - чести не уронит.
Любо хворостиной управлять скотиной,
В ночь у перелесиц спи и плюй на месяц.
Ну а если лето - песня плохо спета,
Слишком много дела - в поле рожь поспела.
Ах, уж не с того ли дни похорошели -
Все колосья в поле, как лебяжьи шеи.
Но беда на свете каждый час готова,
Зазевался Петя - в рожь зайдет корова.
А мужик как взглянет, разведет ручищей,
Да как в спину втянет прямо кнутовищем.
Вот приходит осень с цепью кленов голых,
Что шумят как восемь чертенят веселых.
Мокрый лист с осины и дорожных ивок
Так и хлещет в спину, в спину и загривок.
Елка ли, кусток ли, только вплоть до кожи
Сапоги промокли, одежонка - тоже.
Некому открыться, весь как есть пропащий.
Вспугнутая птица улетела в чащу.
И дрожишь полсуток то душой, то телом,
Рассказать бы утке - утка улетела.
Рассказать дубравам - у дубравы опадь,
Рассказать коровам - им бы только лопать.
Нет, никто на свете, на обмокшем спуске
Пастушенка Петю не поймет по-русски.
Мыслит Петя с жаром: то ли дело в мире
Жил он бы комиссаром на своей квартире.
К этой сказке я добавил свои восемь строк.
Нет, мне сны не снятся, сплю я, как убитый,
Утром поднимаюсь, быстро собираюсь.
Встал, а день что надо - солнечный, звенящий,
Легкая прохлада овевает чащи.
Надо мной береза, веткой утираясь,
Говорит, сквозь слезы, тихо улыбаясь:
- Тяжело на свете быть для всех примером,
Будь ты лучше, Петя, раньше пионером.
В траурные Ленинские дни меня приняли в комсомол. Когда я сказал об этом дома, отец зло бросил: "Безбожник"! Первое поручение – вожатый пионерского отряда. У дяди Алеши я выпросил красную рубаху и попросил маму сшить из нее несколько галстуков. Ма-ма поворчала, что я испортил вещь на безделушки, но галстуки сшила.
Я организовал литературный коллектив "Красные маки". Со сцены высмеивали лоды-рей, нерях, хулиганов. Я подбирал стихи и соединял их своими связками - получался лит-монтаж. Пел сатирические частушки и куплеты. В школе выпускался журнал "Юные силы", я принимал в его деятельности активное участие. Работал в клубных кружках: хоровом, дра-матическом, на все хватало сил.
В школе провели вечер, посвященный А.С.Пушкину. Кроме стихов и песен поставили из "Бориса Годунова" "Сцену у фонтана". Я играл Лжедмитрия, Марину Мнишек играла Ася Пузанова, в которую я был тайно влюблен. Слова произносили чужие, но получилось как-будто наши. Мы стали оставаться после уроков и вместе готовить домашнее задание. Мне было двенадцать лет, но я водился с двадцатилетними, со сверсниками мне было неинте-ресно. Парни-одногодки отстали еще в первом классе, некоторые вообще бросили школу, бьют баклуши, живут скучно. К взрослым парням я часто захожу на вечерки, пляшем под гармошку, я учу их танцевать вальс, краковяк и другие бальные танцы.
В этот год я стал совсем взрослым - так мне показалось. Через дорогу от нас живет отец с детьми: дочерью Вассой и сыном Григорием, матери у них нет. Вассе уже 16 лет. Ко-рову в стадо она не отдает, а пасет сама. Как-то она присоединилась к моему стаду, да так и повелось - вдвоем веселее. Возле поляны, на которой коровы всегда отдыхают, был глубо-кий омут. Здесь я всегда купаюсь. Теплый июльский день, даже от земли отдает теплом. Ку-пались мы всегда голыми - трусов в деревнях не носили. Я разделся в кустах и в воду. Вас-са тоже разделась и без всякого стеснения ко мне в речку. Вначале мы просто бултыхались, потом она обхватила меня - сильная была девка - и потащила на берег. Тут все и случилось.
- Васса, а ты не будешь сожалеть о том, что мы сделали?
- Да я это делаю с тятькой и Гришкой, - ответила она спокойно.
- С родными этого делать нельзя, противозаконно.
- Откуда мне знать. Тятька, как напьется, - лезет ко мне, тятьки нет дома – Гришка лезет.
Когда начался новый учебный год, я стал посматривать на девчат совсем по-другому.
В седьмом классе до школы дошли сведения, что я посещаю вечерки. Учительница Анна Дмитриевна - мы звали ее "Рыжая" - потребовала, чтобы я это прекратил, намекнула, что парни приходят на вечерки пьяные, курят, сквернословят. Я ответил, что вечерки - это мое личное дело, а курением и выпивкой я не занимаюсь. Тогда меня решили доко-нать: на каждом уроке спрашивали первым, "Рыжая" договорилась об этом и с другими учителями. Не вышло. Я на все вопросы отвечал правильно. Ворчали, но ставили пятерки. В третьей четверти школу проверяли комиссии из области и района. Беседовали со мной. "Рыжей" вкатили выговор. Я шествовал над бабушкой Семеновной, вел все ее хозяйство. Она была очень довольна мною и ласково звала меня Орленок. В канун пасхи Семеновна умерла, оставив завещание на мое имя. В ее избе мы и собирались на вечерки. Мы сами ввели правило: ребята заготовляют дрова, девчата моют пол. Хозяйничает в доме Дина, она старше меня и живет уже самостоятельно.
В 1926 году по окончанию семилетки я решил поступать в Ирбитский педагогический техникум, стать учителем. Все лето работал на торфянике. К заработанным деньгам доба-вил полученные от продажи избушки бабушки Семеновны. С болью в сердце продал белую кобылу и уехал в Ирбит держать вступительные экзамены. Отец был против этого, он хотел, чтобы я остался дома и помогал ему по хозяйству.
- Если уедешь, на мою помощь не рассчитывай! - зло бросил он.
- А была ли помощь от тебя? Ты за все время, как вернулся из плена, дал мне хоть ко-пейку? Сколько ухлопано моих денег в хозяйство, сколько вещей мать пустила в ход, а у ме-ня нет ни белья, ни обуви. Уезжаю учиться в холщевых штанах и сандалях на босу ногу.
Чемодан с вещами я тайком отнес к бабушке Фекле, от нее ушел к поезду, не попро-щавшись с родителями. Мама пришла на вокзал, принесла постряпушек и дала три рубля. Экзамены сдал и с первого сентября стал учащимся первого курса, студентами нас не назы-вают. Во время экзаменов познакомился с Евгенией Лузиной - помог ей решить задачу по математике. После экзаменов ребята разъехались по домам за вещами, а я остался, ехать не было некуда и незачем. Пять дней отработал на уборке урожая, на заимке – учебном хо-зяйстве техникума. Косил пшеницу и овес, дело для меня привычное. Завхоз это заиметил и попросил поработать до начала занятий, разрешив питаться в техникумовской столовой бесплатно. За ужином мне дали дополнительно стакан молока и двойную порцию каши.
Я взялся ухаживать за лошадьми - их две - вместо заболевшего конюха, возил воду по утрам и вечерам. За это мне заплатили 25 рублей. "Босяк"! - презрительно бросил Аркадий Помаскин, единственный сын богатого кулака. Сдавшим вступительные экзамены на одни "пятерки", в том числе и мне, дали повышенную стипендию, для первого курса это 12 руб-лей. Из нее на питание вычитают 7 рублей и 50 копеек за общежитие. За уборку урожая я получил премию, добавил имевшиеся деньги и, впервые в жизни, купил в рассрочку в ком-сомольском магазине, где продавцом работал мой земляк, бобриковое пальто, шевиотовый костюм, желтые ботинки, бурки, белые рубашки и галстук. Даже ребята со старших курсов так не одеваются. Вот тебе и "босяк".
Вчера мы разбились на звения по пять человек. Учиться будем по дельтон-плану звеньями. Нам дают задание на весь месяц: темы, практические работы, упражнения, указа-ны учебники. Работать будем по кабинетам каждый день по шесть часов. Звено, которое выполнит все задания, приходит сдавать зачет. Помимо индивидуальных тетрадей есть еще и Круговая тетрадь, в которой каждый член звена пишет по очереди. Эта тетрадь проверя-ется учителем. Весь изученный материал делится на части, учащиеся тянут номера - кому что достанется, - объясняют правила и выполняют практические работы. Можно задавать другим вопросы. Появился новый предмет - педология, эти занятия будут курсовыми и, ча-ще всего, с учениками первого и второго классов. Нам дали задание приобрести краски, кис-точки, ватман, тушь, перья. Я купил разные перья, в том числе и плакатные, и бумагу-миллиметровку, пригодится для геометрии. Купил тетради, наклеил и надписал этикетки. Теперь я, кажется готов "грызть гранит науки".
В общежитии в комнате нас четверо, двое с третьего курса, один со второго. В комнате весело - ребята разыгрывают друг дружку, в основном на почве ухаживания за однокурсни-цами, спорят, кто больше добился у девушек успехов. Понемногу втягивают меня:
- Зря ты положил глаз на Евгению, видел, кто рядом с ней сидел. - Мы коллективно хо-дили в кино, и я угостил девочку фруктовой водой. - Это Фролов, он дружит с ней с шестого класса. Он единственный сын богатых родителей, а у Евгении три сестры и брат. Отца нет, мать стряпает для церкви просвиры. Тебе здесь не отколется.
- Спасибо за информацию, но у меня с ней простая дружба, до любви еще далеко, не буду предугадывать, время покажет.
По математике, физике и химии мы рассчитались быстро, почти все задания - повто-рение материала седьмого класса. При изучении биологии много работы досталось мне: я рисовал каждому и даже в Круговую тетрадь. Все сделал в красках. Учительнице понрави-лось, особенно то, что мы видели под микроскопом. Обратила внимание, что все рисунки одинаковые. Спросила: кто рисовал, я сознался. Она сделала замечание:
- Вы будующие учителя начальных классов и должны сами уметь хорошо рисовать. Там, на селе, помощников у вас не будет, все придется делать самим, да еще и помогать сельским руководителям.
На уроках педологии мы три часа просидели в первом классе, тестировали учеников, проверяли внимание, способность запоминания, распознавание цветов.
Сосед по комнате, второкурсник, привел меня в клуб советских торговых служащих (СТС). Клуб помещается в доме тетки Анны, который она завещала мне в 1917 году, и кото-рый был конфискован большевиками после революции. Коллектив называется "Синяя блу-за". Их всего двенадцать человек, в основном девушки, парней мало. Готовим выступление к Международному Юношескуму дню. Я буду петь частушки, занят в общих плясках. Про се-бя сложил частушку:
Петромишка в ход пошел, буду "синеблузником",
Семью новую нашел, буду профсоюзником.
Концерт удался. Вызывали на "Бис", особенно с частушками. Выступил в массовой сцене в спектакле "Емельян Пугачев".
На уроке физкультуры показал хорошие результаты в беге на сто и двести метров, в прыжках в длину и высоту. Учителю физкультуры понравилось, и он взял меня в команду техникума - выступать на закрытии сезона. Впервые попробовал играть в волейбол и бас-кетбол, игры для меня новые, у нас таких не было. На закрытии сезона пробежал стомет-ровку за девять секунд, первым был на дистанции 200 метров. Неожиданно попал в фут-больную команду, мой пост - ворота. Из игры вышли сухими. За четыре года это первый раз. Директор отметил в приказе по техникуму, многим дали повышенную стипендию.
Евгении стипендию не дали - дочь бывшего священника, хоть и умершего пять лет то-му назад. Уехала домой, даже не попрощавшись.
Директор Ирбитского драмтеатра Даворский взял меня на работу в качестве статиста. В пьесе "Право первой ночи" дублирую артиста Свидерского, играю роль молодого помещи-ка, роль небольшая, но одна из ведущих. Крепостную девушку играет Софья Чарская - звез-да драмтеатра. Ей где-то около тридцати, но выглядит она моложе. Я знаю ее, она приезжа-ла в поселок с мужем, ставили пьесу "Взрыв Софийского собора", я играл там роль палача. Меня узнала. Ее муж, сын богатого московского НЭПмана, погиб этим летом в пьяной драке. Чем-то я ей понравился.
- Петр, - она называла меня только так, - проводите меня, сегодня ваша очередь.
- К вашим услугам, Софья Павловна. Однако достоен ли я? - мне казалось, мы все еще играем наши роли. От театра до ее дома два квартала. Идем рядом, хотя мне все время хо-чется пропустить ее вперед.
- Вот мой старый балаган. Нет, нет! Поднимемся ко мне. Откройте дверь, вот ключ. Входи смелей и свет включи. Боюсь ужасно темноты, - а на лице улыбка. - Считай, что ты в моем плену.
- Пусть будет так. Насколько мне известно, плеенный - это ведь еще не раб.
- Сейчас я голову твою кудрявую срублю.
- Секиру вашу домовой унес.
- Я вижу, не боишься ты угроз, тогда тебя я просто полюблю.
Я уже смекнул, что будет дальше - насмотрелся в свое время в заведении тетушки Ан-ны. Так оно и вышло. Угощение с шампанским и коньяком. Ночь провел в ее постели, ушел в восемь утра, хорошо, что было воскресение. Парни шутят:
- Какая, друг, тебя похитила злодейка?
- Не говори! В раю всю ночьку проводил! - Мне казалось, что игра все еще продолжается.
Теперь после каждого спектакля иду к Софье. У меня в Ирбите живет дядя Иван ди-ректор магазина, я стал приносить для Софьи от него кое-какие продукты, особенно ей нра-вится белый хлеб, он появляется в НЭПманских магазинах, но это дорого и его быстро рас-купают, а для нее дядя Ваня отпускают по госцене. Мы часто ходим в подшефные деревни с концертами. Там я покупаю свежее масло, яйца, мясо, соленые грибы, огурцы, картошку. У нас сложилось что-то вроде гражданского брака, она дала мне второй ключ от квартиры. Бо-гатый гардероб ее мужа перешел ко мне, вся одежда оказалась моего размера. Батя НЭПман ничего не жалел для сына, он и сейчас щедро одаривает свою невестку.
Зимой мы с труппой ездили в Туринск. Возили пять спектаклей, я участвовал во всех. Дали два концерта, мы с Софьей показали русскую пляску. В Туринске остановились у моего друга детства, который любезно предоставил в наше распоряжение свою квартиру. Днем отдыхали, спали до десяти часов, к полдню появлялись в клубе. Женщины Софье завидо-вали, им приходилось ютиться в клубных комнатах.
Вернулись из Туринска в день моего рождения - десятого января. Отпраздновали его вдвоем, так захотела она. Это был последний день ее жизни. Ночью я проводил ее на вокзал, она поехала в Свердловск. Где-то под Режом столкнулись два поезда: грузовой и пассажирский. От Софьи Павловны нашли только сумочку с документами. Об этом я узнал через месяц, когда на мое имя, но на ее адрес, пришел перевод на 200 рублей. Как в ее сумочке оказались мои данные - загадка. На ее жилье претендентов не оказалось, квартира досталась мне. По тем временам целое богатство. Признаться, я даже рад.
В учебе все идет нормально, все звено учится только на пятерки и четверки. В конце декабря контрольная работа за первое полугодие. Нашему звену досталась тема "Почва". Нужно охарактеризовать ее со стороны сельского хозяйства, биологии, химии. Я доклады-ваю первым, из остальных звеньев задают вопросы, на которые отвечают остальные члены звена. Отвечаем четко, заняли второе место.
Вступил в члены профсоюза. Меня выбрали от первого курса в профком и дали куль-турный сектор. Живу по принципу: Ванька сюда – Ванька туда. А мне это нравится - скучать не приходится. Организовали коллектив "Красная рубаха". Метод работы тот же, что и в "Синей блузе". Нас 16 человек: 10 девчат и 6 парней. Ходим по деревням, принимают нас хорошо. Особенно крестьянам нравятся частушки, куплеты на местную тему, пляски. После выступления "Красной рубахи" зажимщики хлеба, попавшие в частушки, стали сдавать хлеб.
В октябре мне предложили вести уроки рисования в подшефной школе. Все звено по-могает мне: учеба идет хорошо, уроки в классах на высоте. Ребята сидят спокойно, работа-ют активно. Помогает наш учитель по рисованию, разработал для меня методику по всей программе. В начальных классах повел дополнительно пение. За октябрь я получил зарпла-ту 35 рублей, 10 рублей дали в театре, еще 35 рублей заработал, заменяя ушедшего в от-пуск водовоза. У меня даже глаза разгорелись при виде таких денег.
В марте нам дали задание побывать в одной из деревенских школ, познакомиться с методом работы сельского учителя. Мне досталась деревня Косари в 18 километрах от го-рода. Утром встал на лыжи и вперед. Пришел как раз к началу занятий. Школа - обычный деревенский дом: одна большая комната - это класс, еще есть маленькая комната и кухня – это для учительницы, она тут одна. Занятия идут в две смены: в первую смену 10 учеников первого класса и 8 учеников третьего. Я внимательно смотрю, как учительница ведет заня-тие сразу в двух классах: одному дает самостоятельную работу, с другим занимается. По-том классы меняются местами. Изредка отвечает на вопросы тем, кто работает самостоя-тельно. У нее два классных журнала: в одном она ставит оценки за устные ответы, в другом за самостоятельную работу. В два часа пришла вторая смена: 6 человек второго класса и 9 человек четвертого. Ход уроков такой же, только четвертый класс работает больше само-стоятельно. После уроков мы просмотрели четвертные планы, отставаний от программ нет. Ответы учеников оцениваются справедливо, «четрерки» и «пятерки». По сравнению с нашей подшефной школой здесь порядка больше. Записав все данные, я собрался в обратный путь. «Я вас не отпущу, - возразила учительница. - Куда вы, на ночь глядя? А если что-нибудь с вами случится! Оставайтесь, уйдете утром. Спать будете со мной. Будте же муж-чиной. Не осуждайте меня, мне нужен ребенок. Я прошу вас, вы молоды и красивы, я увере-на, сын будет похож на вас. Помогите мне». Утром, провожая меня, она сухо сказала: «О том, что было, забудте, связи со мной не ищите».
Кончился учебный год, все разъехались на каникулы. Мне ехать некуда. По рекомен-дации горкома комсомола я пошел работать в детский приемник-распределитель. Работа на три месяца, зарплата - 35 рублей, можно там и питаться. Войны наводнили страну беспри-зорниками. Отец убит, мать умерла от тифа - так они обычно говорили. Их собирали по чер-дакам, подвалам, кого-то ловили на свалке, где они, как бездомные собаки, питались отбро-сами. Многие и озверели, как собаки, но в большинстве были просто жалкими и забитыми. Надо было разобраться - кто есть кто и распределить, кого в обычный детский дом, а кого и в детскую исправительную колонию.
Пришел в детприемник – по-другому изолятор - как раз в обед. Ребята сидят за двумя столами, отдельно мальчики и девочки, едят с большим аппетитом. Они здесь живут уже месяц.
- Поведете группу мальчиков, - сказала мне воспитательница Мария Васильевна. - Их десять человек. Трудными являются Ящичек и Советов, остальные ребята послушные, но все воришки, с ними надо быть настороже.
Я подошел к столу, поздоровался, представился и протянул руку:
- Меня зовут Петр Андреевич, я буду вашим воспитателем. Вот вам моя рука. Кто по-даст свою руку, с тем будем друзьяим. Ну, смелее, смелее.
Руку протянул один, затем робко второй, и уж тут разом все остальные. Я сверху кладу свою вторую руку:
- Наши руки сомкнулись на крепкую дружбу, будем же верны своему слову!
- Будем верны! - ответили все разом.
- Назовите свое имя.
- Ящичек, - назвался первый.
Я заметил, что Ящичек является лидером среди мальчишек.
- Это кличка, а ты назови свое имя. Кстати, а почему Ящичек?
- Звать Володька, а Ящичек потому, что я сюда из Крыма в ящике для мусора приехал. А вас я знаю, вас Петромишкой кличут.
- Откуда меня знаешь?
- Мочегонов сказал, он ваш земляк.
- Ну-ка покажись земляк. Как звать?
- Колька Упоров, я из Боярки.
- А почему Мочегонов?
- Писаюсь ночью в постель.
- У кого еще недержание?
- У Хромки и Кольки-вонючки.
Хромкой ребята зовут Яшку, он хромает на левую ногу. Был в батраках у богатого му-жика. Тот в шутку посадил его на необъезженную лошадь. Та на дыбы. Яшка упал и сломал ногу. К врачу не обращались, ногу правила бабка-повитуха. Нога срослась, но неправильно. Так он стал Хромкой, настоящей фамилии не знает.
Колькой-вонючкой оказался мой двоюродный брат по отцу Николай Старченков. Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть. Он всего на два года моложе меня, в детстве мы часто играли вместе. Его мать умерла во время Гражданской войны, отец женился вторично, но мачеха невзлюбила Николая и после смерти отца выгнала из дома. Пожил немного у тетки, но в деревне случился большой пожар. Один мужик слышал, что если поймать крысу, опа-лить и отпустить, то остальные крысы убегут. Так вот он поймал крысу, облил ее керосином, поджег и отпустил. Он не понял, что огонь надо было погасить. Дома, которые стояли на ле-вом берегу речки, а это почти треть деревни, сгорели. Лето было жаркое, вся деревня на по-косе. Сгорел и дом тетки. Сама она уехала жить к дочери, а Николай стал беспризорником. В деревне Боярка залез в погреб к богатому мужику и выпил кринку молока. Мужик поймал его и, как конограду, засунул в задний проход палку. Вот после этого он и страдает недер-жанием. Вообще он чувствует себя плохо, больше лежит. Так я познакомился со всеми своими воспитанниками. Многие не знают ни имени, ни фамилии, - так, одно прозвище. Ко-гда ребята ушли к себе, Мария Васильевна резко сказала:
- Воспитатель не должен быть с воспитанниками запанибрата.
- Это не панибратство, Мария Васильевна, а взаимное уважение. Вы, очевидно, заме-тили, что мужчины начинают общение с рукопожатия. И обычай этот пришел к нам из глуби-ны веков.
Зашел к мальчикам в спальню - в нос ударил спертый воздух и, что скверно, запах мо-чи. Потребовал открыть окна и проветрить комнату. Оказалось, что окна забиты на гвозди. Тогда я выставил несколько стекол и открыл двери, предупредил, что ночью буду всех бу-дить, пока сами не привыкнут. После "тихого часа" увел всех на реку купаться. С каким на-слаждением они кувыркались в воде. Троих учил плавать. ария Васильевна высказала мне претензию:
- Ваш шаг необдуман, вы еще не знаете ребят, а уже так далеко увели их от детдома. Они же все разбегутся.
- Никуда они не денутся, а купаться будем три раза в день: утром, после "тихого часа" и перед сном.
- Батя, а завтра тоже будем купаться? - один назвал меня так, и это укоренилось за мной на долгие годы.
- Обязательно! - ответил я.
После ужина я читаю им книгу "Борьба за огонь". Слушают внимательно. Двое садятся рядом и прижимаются ко мне. Чувствую – ребятам нужно душевное тепло, которого им так недоставало в их короткой, но такой трудной жизни. Мальчики быстро уснули. Мария Ва-сильевна закрыла девочек на замок - чтобы не разбежались - и ушла домой. Я расположил-ся на диване в комнате для воспитателей. В три часа ночи ко мне прибежал мальчик и по-жаловался, что один из парней пристает к нему:
- Когда ребята уснут, он лезет ко мне, а мне больно. Он и к другим пристает.
Спрашиваю: - Как его зовут?
- Серега, а фамилии у него нет. Мы его Кобелем зовем, без фамилии он.
Я уложил мальчика на диване и зашел в спальню. Ребята спали, в чем мать родила. В дальнем углу Серега Бесфамильный - так мы отныне стали его звать - пристраивался к под-ростку. Я резко отдернул его, он поднялся, рычит на меня как зверь. На шум проснулись все остальные.
- Почему вы спите в таком виде? Может ваша нагота и действует на Серегу.
- Он у нас неделю живет, - пояснил парень по кличке Хасан. – К другим приставал, но получил по морде. У нас раньше ничего такого не было. На такие дела Степка есть.
- Это кто такой Степка?
- Вообще-то Степанида, но мы ее Степкой зовем.
- А вы, оказывается, жуки тертые. Всем спать, завтра поговорим.
Утром после купания Мария Васильевна налетела на меня:
- Петр Андреевич, куда это годится!? Комната не закрыта, стекла выставлены, сами неизвестно где!
- Я вам вчера сказал, что мы будем по утрам купаться. А стекла выставлены, потому что в комнате духота и вонь. За такую антисаниторию вас судить надо.
- Сами виноваты, пусть не мочатся по ночам.
- Их же лечить надо, а вы никаких мер не принимаете.
- Это дело фельдшера Семена Семеновича, но он в отпуске.
- Девочек тоже надо выпускать, а не держать затворницами. Вот у нас есть брат и се-стра, а видятся они только в столовой. И не нужно бояться за ребят, пусть они живут вместе, ничего дурного не случится. Ведь в обычных детдомах мальчиков и девочек не разделяют, как вы.
- А я боюсь, - призналась Мария Васильевна. - Большинство мальчиков воры, а девоч-ки развратны.
- Были другие условия, другое влияние среды.
- В детприемнике дети содержатся временно. Пусть в обычных детдомах они живут вместе, там воспитателей больше. Мне нужно заняться хозяйственными делами, девочки остаются одни, конечно я их запру.
- Я буду спать здесь, выделите мне место.
- Можно в воспитательской.
- Мне это не подходит, нужна отдельная комната.
- Есть маленькая комнатенка, но в ней темно.
- Для сна много света не надо. Скажите, по какой форме вы пишите планы воспита-тельной работы?
- Никаких планов, слежу, чтобы не разбежались и все.
Мне нравилось возиться с ребятами, хоть были они озлоблены, а порой, и дерзски, в душе оставались просто дети. До отбоя собирались на террасе и, пока было светло, читал им книги, а потом мы разучивали песни. Были у них и свои песни, об их невзгодах и печалях.
Не знал отца, не знал я мать, мальчишка был с задором,
И все на свете пережил в канаве под забором.
Краюшку хлеба я украл, меня назвали вором,
И от погони скрылся я в канаве под забором.
За детдомом был большой пустырь. Я организовал мальчишек. Вырвали бурьян, раз-ровняли площадку, поставили столбы в качестве футбольных ворот. Расчитили беговую до-рожку, выкопали яму для прыжков. На это ушла неделя. Ребята с удовольствием гоняли мяч. К нам стали приходить городские мальчишки из ближайших кварталов. Я купил десять букварей, после завтрака стали заниматься по три часа. Через неделю к нам присоедини-лись девочки. Мария Васильевна сидит с нами - боится за них:
- Они же познали свободную жизнь и мужиков, за ними нужен глаз да глаз! Того и гля-ди, что сбегут. Наша задача изучить ребят и отправить их в детские дома, а неисправимых в детскую колонию.
- Они живут у вас больше месяца, а вы не учите их грамоте.
- Теперь это ваша группа, делайте с ними что хотите, "батя", - сказала она презрительно.
К нам привели паренька, которого все зовут Енко, хотя по-настоящему Евгений. Па-рень рослый, говорит, что ему четырнадцать лет, хотя наш фельдшер считает, что ему не менее шестнадцати. Я обратился к нему по имени:
- Егений!
- Я не Евгений, я Енко.
- Крещен ты Евгением, звучит это красиво, в переводе с греческого - "благородный", а Енко - это так, по-домашнему.
- Интересно, буду знать.
- Ты давно ведешь такую жизнь?
- С начала войны. Как отца взяли на войну, а жили мы без матери, я перешел жить к тетке по отцу. А у нее без меня пятеро. Тетка звала меня "лишний рот", братья обижали, ну я и ушел от них. Батрачил у кулака, но и там не сладко. А потом жил как придется. Попал вот комсомолии на глаза, приволокли сюда.
- Надо бы самому образумиться, тебе шестнадцать, мы с тобой почти ровесники, я кончил первый курс техникума. Садись за парту вместе с малышами, будешь учиться.
- Какие они малыши? Хасан и Серега старше меня, Степанидку уже жмут.
- И ты тоже жал?
- Степанидка теперь моя, я ее у Тришки Кривого в карты выиграл, она для меня деньги зарабатывает, мужики на нее падки. Кривой вначале приголубит девченку, накормит, оде-нет, обует. Месяц-два позабавится, а потом проиграет в карты.
- А ты не боишься от нее заразиться?
- Степанидка здоровая.
- Сегодня здоровая, а завтра может наградить "дурной" болезнью.
- Я об этом не думал.
- А надо бы подумать. Я прошу тебя понаблюдать за старшими парнями, они беспокоят младших, особенно этот, Бесфамильный.
- Этот необузданный, не мытьем, так катаньем возьмет. Степанидка ему не нужна, он до мальчиков падок.
- Отучать его надо. А как? Подумай. Один я ни чего не сделаю, парень силь-но испорчен.
- Скажи, с чего они тебя батей зовут? Они что стали твоими детьми?
- Назвали в шутку, да так и привыкли. А я не возражаю.
- А ритуал наш выполняли?
- Чего не было, того не было. Ритуал ваш поганый, нам не нужен.
- Поганый-то он поганый, но крепость имеет большую, после него мы становимся как братья. У нас, беспризорников, свои законы. Вот, скажем, я выиграл у Кривого девку Ко-шечьку, она моя собственность и никто не имеет права до нее прикоснуться. А Васька Дыл-да взял ее силой и я его зарезал. Закон суров, но справедлив, кто нарушит - тому не жить.
Со второй половины июня мы стали ходить в лес за ягодами. Год был ягодный, мы на-бирали по полведра на брата. Ребята наслаждаются компотами, киселями, особенно им нравится молоко с ягодами. Городские жители за ягодами не ходят - боятся. Ходят слухи, что в лесу скрываются беглые заключенные. Мы неделю ходили и никого не видели, беспо-коят только комары и овод. Я приношу ягоды в качестве подарка дяде Ване. Однажды у него я встретился с хозяйкой бани, познакомились. Я и ей отнес ведро ягод. После этого я с вос-питанниками стал мыться без очереди и с паром. В Ирбите жили наши старые работники: Степан и Беня. Я и им приносил ягоды. Беня работал на колбасной фабрике и предложил брать за бесценок свиную кожу, из которой получался хороший холодец. Беня иногда при-брасывал говяжьи лытки. Первого июля к нам привели девчушку, ребята зовут ее Кошечкой, а по-настоящему Лена. На вид ей лет пятнадцать, стройная, прелестная. Евгений рассказал мне, что Кривой мучил ее, заставляя зарабатывать для него деньги.
Седьмое июля 1927 года - День борьбы с беспризорностью. По городу объявлен ком-сомольский рейд, в нем приняли участие сотни жителей города. С восьми часов утра к нам стали поступать беспризорники. Первая пятерка: Илья, Владимир, Никита, Степан, Егор. Их сразу направляли в душевую. Парни вели себя нормально - мылись, ожидали, когда прожа-рится белье. Завыпендривался один Илья. Я сразу заметил, что в этой группе он авторитет.
- У меня белье чистое, только вчера в Подкорытово с веревки снял. Раз меня взя-ли мильтоны силой, то ты, воспитатель, должен меня своими руками вымыть.
- Петр Андреевич, бросте вы его, он ведь решил над вами поиздеваться, - сказал Никита.
- Ничего. Вот мы ему сейчас одно место хлоркой помажем, сразу успокоится.
- Это еще зачем?
- Чтобы дурных насекомых не было, Илюша. Не узнаешь меня?
Он сразу притих: - На пушечку не возьмешь, батяня!
- А помнишь, как листовку сзади жандарму приколол?
- Было дело, а ты откуда знаешь?
- А кто листовки вам приносил?
- Был парнишка, Петромишкой звали, в доме с красным фонарем жил.
- Так это я и был.
Фельдшер по признакам определил, что они, пожалуй, старше меня. Стригли наголо, некоторых пришлось брить, завели все-таки насекомых. Пока мылись, Евгений сходил в ма-газин и купил дюжину трусов. С девушками было сложнее.
- Петр Андреевич, - обратилась ко мне с брезгливой гримасой заведующая, - обрабо-тайте красавиц. Да одежду хорошо прожарьте, им придется одеть свою, у нас казенной для такого возраста нет.
- А почему нас мужчина должен осматривать? - спросила девица с растрепанными во-лосами, Анна Рыжая - у беспризорниц сплошь вместо фамилий клички.
- Заткнись, шалава! - зыркнул на нее дворник.
- Никита, так нельзя, это все-таки женщины. Их надо уважать. Наколи лучше мелких дровец, надо много горячей воды, чтобы девушки хорошо промыли головы. А вы, красави-цы, не стесняйтесь, проходите, раздевайтесь. Я сейчас для вас вроде врача, а врач - не мужчина.
Девиц промыли, проверили на вшивость, четырех пришлось побрить, как и парней. Эту неблагодарную работу взяла на себя сестра-хозяйка.
- И как вы это терпите? - возмутилась она. - Насекомых как в муравейнике.
После обеда привели еще десять парней. Пришлось под спальню оборудовать боль-шую комнату, не хватает кроватей, спят по двое. Фельдшер осмотрел всех, велел остричь, но хорошо хоть, что других болезней нет. Мария Васильевна ушла в гороно - с прибавлени-ем "семейства" наша смета на питание не справится, нужна дотация. Я сходил к Бене и при-нес в долг кожи, лыток и костей - такую ораву надо кормить. Ночью с Евгением по очереди дежурим. В три часа ночи он не выдержал, ушел спать. Под утро ко мне зашел парень, представился:
- Меня зовут Глеб Шадрин, я из Туринска. Мне сказали, что в городе была облава и всех беспризорных привезли к вам. Я ищу одного, он уехал на поезде, говорят, их и оттуда снимали. Вдруг он у вас.
- Днем посмотрим, пока пошли в воспитательскую комнату. Вошли, включили свет и уперлись взглядом друг в друга. Глянули в зеркало, на нас глядели близнецы, даже боро-давки на одном и том же месте, только у Глеба волосы темнее. Я попросил его рассказать все о себе, кто родители, как попал в беспризорники.
- Родился в Шадринке, обычная деревенская семья. Отец на войне убит, мать в два-дцать первом году умерла от тифа. Жил с бабкой, после ее смерти два года жил у Игнатки Лебедкина. Пршивый он человек, заставлял воровать. Сбежал сюда и стал беспризорником.
- А твои родители Шадринские?
- Да. А вот бабка Марфа Петровна Коростелева родом из поселка Ирбитский завод.
- Тогда понятно, она родная сестра моего деда Денисея Петровича, так что мы с тобой троюродные братья. Есть хочешь? Пойдем в мою комнату. Запасы у меня от дядюшек, ешь, не стесняйся. Один из них племянник твоей бабушки Марфы, я тебя с ним познакомлю. А пока ложись спать.
- Как же мне называть тебя? - спросил Глеб. - Пусть не знают о нашем родстве.
- Ребята называют меня батя, вот и зови так, чтобы не выделяться.
- Батя, а кто из ребят пришел сюда? - Я назвал поименно всех.
- Илья, Илья, - повторил он несколько раз. - Это имя мне не нравится. С одним Ильей мы кровные враги. А остальные мои дружки.
- Даже если это тот Илья, не бойся, скандала не будет, крови я не допущу.
Ссора Глеба с Ильей, как я понял из разговоров, произошла из-за девочки, которую выиграл в карты и хотел изнасиловать какой-то парень из их компании. По мнению Ильи, он, как выигравший, имел на нее право. Глеб заступился, произошла драка, парень погиб. Ребя-та сидели уже за столом и священнодействовали ложками, когда я ввел в столовую Глеба. Илья соскочил и бросился на него. Я встал между ними.
- Илья, сядь на место! - как можно строже сказал я. Глеб вышел вперед.
- Назад! - крикнул я. Парни разошлись.
- Илья, больше разума. Глеб поступил жестко, но справедливо. Я бы на его месте по-ступил так же. Как можно допустить, чтобы взрослый парень насиловал восьмилетнюю де-вочку. Надеюсь, что по отношению к своему ребенку ты такой жестокости не допустишь. Да-же звери охраняют своих детей, а вы ведь люди. Я призываю вас к миру. Теперь мы одна большая семья и дружбой надо дорожить.
Примирение состоялось, но Илья после рукопожатия толкнул Глеба в грудь:
- Глеб, а ты не будешь стремиться "к верху"? - спросил он. Я не мог не вмешаться:
- Вы что, боретесь за власть? Запомните, старший здесь я. По-натуре я добрый, но могу быть и злым. Учтите все это.
После завтрака мы все пошли за ягодами. Мария Васильевна возражала, но я настоял. Ягод принесли много. И она обрадовалась не столько ягодам, сколько тому, что вернулись все. А они и не думали сбегать, их предупредили: если сбегут или нахулиганят, направят в закрытую колонию, так как возраст большинства уже не детский. После ужина я собрал всех на веранде, предстояло решить серьезную проблему.
- Друзья мои, давайте поговорим серьезно. Вам уже по четырнадцать-пятнадлцать лет, а некоторым и за шестнадцать. Самое большее вас продержат в детдоме год, а кого-то и меньше. Да и места в доме явно не хватает. Вот перед нами большое двухэтажное здание, оно пустует. Ремонт требуется небольшой. Мое предложение - привести его в порядок и по-селиться в нем. Оформим на каждого свидетельство о рождении. Организуем коммуну. Все устроитесь на работу, организуем учебу, чтобы вы стали полноценными членами общества. Для вас это самый выгодный путь - в детдоме вы воспитанники, а там вы сами себе хозяева.
- И смотреть нечего, - подал голос Никита. - Завтра же и приступим. Батя правильно предлагает, мы будем хозяевами, и мильтоны перестанут к нам привязываться.
- Я с Батей вполне согласен, - сказал Глеб. - Пора кончать подзаборную жизнь. Будем собирать ягоды, грибы и продавать их. У кого какие есть сбережения - в общий котел. Я пер-вым вкладываю 25 рублей, у многих, думаю, карманы тоже не пустые, давайте раскошели-вайтесь.
Ребята собрали свои сбережения, я отдал свою месячную зарплату. Утром приступили к работе: обмели стены, потолки, разбившись по двое на комнату, вымыли окна, двери, по-лы. В подвале нашлись целые "вторые" рамы, которые устанавливают на зиму, их тоже пус-тили в дело - в окнах не хватало стекол. Даже печи оказались исправными. Не хватало ме-бели, решили пока койки взять из детдома. Вымытые и проветренные комнаты выглядели по-иному. На собранные деньги купили обоев. Степан - он работал в кондитерской - дал нам ведро ржаной муки, из которой мы заварили клейстер, и часть комнат оклеили. И снова в лес. На этот раз с нами пошли девушки. Марии Васильевне это не очень понравилось, она заявила, что всякую ответственность с себя снимает. На вырученные за собранные ягоды деньги снова купили обоев. Дела пошли, через две недели дом стал нарядным и светлым.
Нам здорово повезло. Илья привел к нам Николая - Кольку Короля, с которым я позна-комился еще в пятнадцатом году. Я сразу его узнал по характерному шраму на лбу, а он ме-ня нет - прошло больше десяти лет.
- Здравствуй, Князь! - я сказал это картинно, как в театре.
- Я не Князь, я Король, прошу не умалять мой титул.
- А я Петромишка, помнишь такого?
Он схватил меня в свои объятья и чуть не задушил. Сильный, однако, мужик. Ребята с удивлением смотрели на нас - Король в их среде был непререкаемым авторитетом, и вдруг оказалось, что мы с ним давние и очень близкие знакомые. Наедине Николай рассказал: много пришлось помыкаться, пока богач Пантелей в начале НЭПа не взял его в приказчики. Пантелей помимо магазина содержал харчевню - пристанище всех воров и бандитов. Триш-ка Кривой там главным был. С ним три девицы работали. Они заманивали мужичков при-лично одетых, ну и не с пустыми карманами. Тришка с товарищами делали встряску мужич-ку и выбрасывали почти раздетого на улицу. Все, что было украдено в городе, да и других городах, перешивалось, целая мастерская на это работала. Часть поступала к Пантелею, часть сбывалась на толкучке. Два года тому назад сына Пантелея Данилку убили. Пантелей дал Кольке документы Данилки, даже заставил Данилкину жену жить с ним, чтобы ни у кого не было подозрения. Тихая, бессловестная была женщина, умерла при родах - Пантелей поскупился на врача. Сейчас Колька богатый человек, Пантелей, опасаясь конфискации - он слишком темная личность, давно у милиции на примете, - переписал все на него. Но, види-мо, скоро будет ни с чем. НЭП подходит к концу, в ходу лозунг "Кто кого". Частников начиная ликвидировать, конфискуя их имущество. Тришка Кривой из друга превратился во врага. Он напрашивался к Пантелею в сыновья, но получил отказ. В харчевне у него было пристани-ще, он там питался роскошно, а сейчас шляется с квартиры на квартиру. Кривой злится на Николая, считая его во всем виноватым. Из друзей у него остались Афонька Рыжий да Да-нилко Заяц, которые мыкаются здесь же, в Ирбите.
- Надо в сегодняшнюю ночь вывезти из магазина все самое ценное. Сможешь все это принять?
- Если это не повлечет ответственности, - ответил я.
- Не думал я, что ты такой трус. На сегодня я еще хозяин. Пусть все, что я как наслед-ник имею, пойдет на пользу ребятам. Привезем сюда кровати, постельные принадлежности, мебель. А Пантелея все равно раскулачат. Пусть забирают харчевню, я не хочу с ней свя-зываться. А весь товар из магазина вывезем. Кому придет в голову проверять обстановку детского дома? Есть у тебя что-нибудь наподобие склада?
- Есть пустующая комната в моей квартире.
- Дай мне двух-трех помощников.
- Бери хоть всех.
За одну ночь наш дом превратился в самую изысканную квартиру с прекрасной обста-новкой, каждому по комнате. Меня можно обвинить в крохоборстве - не обижусь. Мое жела-ние - сделать ребят счастливыми. То, что сделал для нас Николай, заставит каждого комму-нара забыть беспризорную жизнь, стать настоящим человеком. Возможно, я ошибался, но тогда я был наивным юнцом и верил в счастливое будущее: вот обживутся они недельку-другую, пока будут заниматься ягодами, да грибами, потом подыщу им работу. Надеюсь, горком комсомола мне поможет. Обращусь так же в гороно и горком партии. Зимой будем учиться. Питаться пока будем в столовой детдома. Четверо устроились учениками на кон-фетную фабрику, пятеро - на спиртоводочный, двое - на кожевенный, трое - на пивзавод, двое – в пекарню, трое - в колбасную. Других предприятий в городе нет. Мария Васильевна довольна:
- Вот ребят ты хорошо устроил, а девиц я пасти не намерена, у меня своих забот по горло, на зиму устрой их ученицами на швейную фабрику, пусть приобретают специаль-ность. Я ведь их всех давно знаю. Их не раз приводили в детдом, а они сбегали. Я и теперь на них не надеюсь. Хватили они вольной жизни, познали мужиков, едва ли их остановишь.
На вторую ночь Николай перевез на мою квартиру все товары, в магазине осталось залежалое барахло. А днем к ним пришли с описью. Там в это время оказался Тришка Кри-вой. Он начал стрелять и убил одного милиционера. В перестрелке погиб Пантелей, Кривой с товарищами скрылся. Теперь в каждом магазине висят их фото с надписью: "Берегись воров". Наш фельдшер дал заключение по определению возраста парней: всем им по 16 лет, за исключением троих, которым по пятнадцать. На старших парней и девушек оформи-ли свидетельства о рождении. Все парни приняли мою фамилию и имя в качестве отчества. Мы стали звать их Петровичи. Дату рождения им записали первое июля - день выдачи свидетельств о рождении, а я нежданно-негаданно стал "отцом" двадцати взрослых сыно-вей. Вот так сформировалась наша коммуна. На общем собрании мы придумали ей назва-ние - "Дружба". После смерти Пантелея Николай получил из Свердловска и Перми большую партию мануфактуры, готовой одежды и обуви. Он устроился заготовителем в райпотреб-союз, часто ездит в командировки.
- Надо снять с ребят мерку, я приобрету им рабочую и выходную одежду, надо и о зиме подумать.
- Думать надо, Николай, но у ребят мало денег.
- Деньги не нужны, товар уже оплачен, тысячи на полторы, я думаю. Мы оденем ре-бят, да и самим надо прибарахлиться. Постельного белья также не хватает.
- Николай, если можешь, приобрети швейную машинку, простыни и наволочки сами сможем подшивать.
- Машинку я достану, но белье лучше готовое покупать. Нам надо подумать о питании. Не будут же ребята все время в детдоме питаться. Надо своими поварами обзаводиться, обучить двух-трех девушек постарше. Столовую надо нам свою.
- А не получится воровская малина?
- Нет, не получится. Все уже прошли через это. Хватит. Больше не допустим.
Всем парням Николай привез по два костюма, выходной и для работы, рубашки белье и прочее. Не забыл и меня. У нас началась нормальная семейная жизнь. Ребята складыва-ются на питание, оставляют себе на карманные расходы, остальное кладут на сберкнижки. Каждый по одному вечеру и ночью дежурит за меня в детдоме, я доверяю им во всем. У ме-ня появилось свободное время для театра, клуба, занятий.
С выходом из отпуска заведующей детдомом Юлии Васильевны старшие девушки тоже стали ходить с нами в лес за ягодами.
- Забирайте этих кобыл, - сказала она. - Караулить их нечего. Пусть лучше по лесу хо-дят, чем будут на базаре заразу собирать. Лето выдалось теплым и ягодным. Мы наварили для детдома много варения, снабди-ли ягодами дядюшек и тетушек. Лишнее продавали на базаре. В августе пришла моя оче-редь отрабатывать на заимке – учебном хозяйстве техникума. Все Петровичи работали со мной, отработали 40 человеко-дней, оплату получили продуктами. Коммуна зажила своей жизнью. Сегодня к нам милиционер привел девицу лет четырнадцати. Пьянющая, волосы растрепаны, неизвестно когда мытые. Сквернословит, хоть святых выноси. С милиционером лезет в драку.
- Ее надо не к нам, а в вытрезвиловку. Зачем вы ее привели?
- Там мужики, женского отделения у нас нет, начальник милиции приказал доставить ее к вам.
Времени уже одиннадцать, ребята все спят, а с ней сладу нет. На шум вышел Никита и грубо взял девицу за подбородок.
- Чего расшумелась, падла? - негромко, но с прижимом сказал он. - С кем пила?
- С Кривым. Он, гад, меня всю обобрал и выбросил, мною брезгует, а деньги берет.
- Ты в детдоме была?
- Была.
- А почему сбежала?
- Там выпить не дают и к мужикам не пускают, а мне надо.
- Степанидка, у тебя одни пакости на уме. Запомни, вот это Батя. Перед ним дурочку не ломай, не такая уж ты пьяная. Не будешь слушаться, на одну ногу наступлю, за другую раздеру. Ты наши законы знаешь. Посмотри на себя, на кого ты похожа? Запомни, Степка, я за тобой буду следить. Еще раз сбежишь - пеняй на себя. Батя, можно я ее вымою?
Никита увел ее в душевую и вымыл как ребенка. Я непрерывно грел воду на кухне - настолько она была грязная. В волосах вши. Я хотел остричь ее наголо, но сестра-хозяйка намазала ей голову керосином, через два часа Никита снова повел ее в дущевую. Одежда ее была грязная, и я отдал ей свою блузу. На следующий день, выспавшись и хорошо поев, она рассказала о себе:
«Восьми лет я осталась без родителей, родни тоже никакой. Жили мы в деревне Ле-бедкино. Меня взяла в няньки соседка-богачка, ребенок был годовалый, но все еще качался в зыбке. Соседка ездила летом вместе со всеми косить, я целые дни была с ребенком. Бы-вало, усну под зыбкой, ребенок разревется - хозяйка за волосы оттаскает и опять заставляет водиться. В один день старший сын заболел и не поехал на покос. Ребенок уснул, я тоже уснула под зыбкой. Никита лег на меня и сделал мне больно. Пригрозил: "Скажешь кому - задавлю!" Он стал делать это часто, за ним и младший брат тоже. Я у них три года жила. Хозяйка заболела, ее положили в больницу. Ночью хозяин сам залез на меня. Хозяйка ле-жала две недели, так он каждую ночь брал меня к себе в постель. Хозяйка выписалась и вы-гнала меня. Я пришла в Ирбит и тут попала к Кривому. Год тому назад он проиграл меня Ен-ку. Так я пошла по рукам. Енко заставлял меня деньги зарабатывать. Я на базаре мужиков сговаривала, на вокзал ходила, там меня и взяли. Я пить научилась, у меня такое состояние, что мне все время хочется».
- Степанида, ты будешь меня слушаться?
- Тебя буду, а воспитательницу нет, она меня терпеть не может. Я ведь была уже в детдоме и сбежала - не могу жить в клетке, мне свобода нужна и мужики.
Я предложил коммунарам взять Степаниду уборщицей и следить за ее поведением. После разговора с Никитой она ни разу не сбегала, стала следить за собой и даже похоро-шела. В доме она навела и поддерживала идеальную чистоту. Николай из каждой поездки привозил ей какую-нибудь обновку. У ребят она стала своим человеком. Работающие на конфетной фабрике часто баловали ее.
Как-то, подойдя к детдому, я увидел мальчика лет четырнадцати. Грязный, оборван-ный.
- Скажи, в каком тут доме детприемник?
Я ответил. Он повалился, и я едва успел подхватить его на руки. Завел в помещение и положил на диван. Передо мной живые мощи. Я принес ему стакан молока, он взял его дро-жащими руками и выпил с жадностью. После душа я уложил его в свою комнату, всю ночь наблюдал за ним, изредка подкармливая оставшейся от ужина кашей. Утром я передал его фельдшеру. Вечером, когда я готовился к занятиям по биологии, он зашел ко мне. Вымытый и одетый он выглядел вполне симпатично. Разговорились. Он назвался Толиком. Я попро-сил его рассказать о себе.
- Папа и мама погибли при крушении поезда в прошлом году. Меня взял к себе двою-родный брат отца и держал, пока не продал все наше имущество. А потом стал называть меня дармоедом, часто бил. Тогда я убежал от него и вот видишь до чего дошел.
- Хорошо, что ты пришел сюда, будешь сыт, обут и одет, будешь учиться. Сколько классов закончил?
- Учился в пятом.
- Ты отдыхай, я немного порисую, надо для уроков срисовать из этой вот книжки.
- А можно я тоже порисую?
Я дал ему бумагу и карандаш. Толик быстро сделал набросок, да так квалифициро-ванно, что я обрадовался. Я предложил ему рисовать, а сам стал раскрашивать. За вечер мы сделали рисунки на месячное задание по биологии. В мое отсутствие он не только рисо-вал, но и раскрашивал. За два с половиной месяца ребята привыкли к домашней обстанов-ке. Они обеспечивают чистоту в своих комнатах, создают уют, выкрасили окна, двери, полы. Внимательно следят за девочками, особенно за теми, кого выиграли. Я это заметил, когда мы ходили за ягодами. Однажды Володька Ящичек предложил мне:
- Батя, хочешь, я подарю тебе Кошечку.
- Как это подаришь? Она что твоя собственность?
- Моя. Я ее у Кривого выиграл.
- Володя, у нас не рабовладельческий строй. Она свободный человек. С беспризорной жизнью вы покончили, пора забыть дурные законы. И перестаньте считать девочек своею собственностью.
В коммуну приняли еще двух пареньков, Ленчика и Генку. Они моложе моих Петрови-чей, ребята умные, неиспорченные, хорошо рисуют. Я поселил их в своей комнате в комму-не и устроил в шестой класс детской школы. Вечерами они дежурят со мной в детприемни-ке, помогают мне рисовать наглядные пособия, а я им делать домашнее задание. Оформи-ли им свидетельства о рождении: год рождения 1914, дата - четырнадцатое декабря, когда пришли в коммуну.
В школах стали вводить обучение методом "целых слов". Я стал заниматься по этому методу с маленькими девочками из детприемника. Ребята нарисовали мне большую картину из букваря к фразе "МАМА МОЕТ МАШУ". Так, не торопясь, мы изучили к весне всю азбуку. Девочкам очень нравилось "играть в слова", придумывая самые различные варианты. Вско-ре они уже сами читали маленьким детям сказки. Нас предупредили, что детприемник бу-дет обычным детдомом, и ребята будут жить до совершеннолетия. Это нас, воспитателей, ко многому обязывает, мы должны подготовить детей к жизни, воспитать их полноценными гражданами. Николай приобрел тетради, учебники и прочие школьные принадлежности. Мы начали заниматься по программе начальной школы. Многие не умели ни читать, ни писать. Кто умел, помогал другим.
Техникум переехал в новое здание, старое, бывшая гимназия, выведено на капиталь-ный ремонт. Завхоз попросил меня съездить на заимку за соломой - конюх опять прихвор-нул. Половину соломы я скидал на сеновал, половину отдал приезжим учащимся для наби-вания матрацов. Я уже подгребал остатки, когда появилась она - красавица с ослепительно голубыми глазами. Смотрю на нее - дыхнуть боюсь, а вдруг это мираж. А она удивленно смотрит на меня, оказывается, пришла за соломой. С сеновала сбросил ей овсяной соломы - она мягче, взял иголку с ниткой у жены конюха, помог ей зашить матрац и отнести в комна-ту. Мы познакомились, ее зовут Женя. Прощаясь, я пригласил ее в кино, шел очень хороший фильм "Дина Дзадзу".
В кино мы с Женей сидели в ложе. Она с большим вниманием смотрела на экран, а я смотрел на нее. Она и в профиль была хороша, красивые густые вьющиеся волосы, но главное глаза - синие, синие, таких глаз я не видел. Я, молча, подсовываю ей конфеты, она, молча, берет. После кино мы долго гуляли по улицам, я проводил ее до общежития, отдал ей пакетик с остатками конфет и ушел ночевать в детдом. Я теперь больше ночной сторож, чем воспитатель.
Парни первокурсники остались недовольны, что я увел у них Женю.
- Франтик! – презрительно бросил один. - Откуда он взялся? Надо устроить ему "темную".
- Это он устроит вам "темную", - сказал Неустроев, мой соученик по школе. - У него два десятка воспитанников, они его батей зовут. Это бывшие беспризорники. Что они с вами сделают, лучше не говорить.
- Драки у нас не практикуются, - возразил Гришка Волынкин, мой одногруппник. - Вас мигом выгонят из техникума. Деревенские привычки забудьте. Он хороший парень, рекорд-смен техникума по бегу.
Двадцать шестое августа, скоро начало занятий. Ходим с Женей по магазинам, поку-паем для нее тетради, учебники и все остальные ученические принадлежности. Сходили с ней на экскурсию к дяде Ване на конфетную фабрику, побывали в пекарне и колбасной фабрике. Беня шепнул мне: «Не упускай из рук свою судьбу, свое счастье. Своди ее в ЗАГС. Заходите к нам, тетушки вам помогут».
После вторичного просмотра фильма "Дина Дзадзу" я стал звать Женю Диной, она не возражала. Следуя совету Бени, предложил сходить в ЗАГС. Она согласилась при условии, что будет жить в общежитии, чтобы никто не знал до поры, до времени. Я согласился, все равно в техникуме будем видеться каждый день. В ЗАГС сходили в среду. Я слышал, что среда самый счастливый день для женитьбы, а мы с Диной должны быть счастливы.
Перед ЗАГСом я пригласил ее к себе на квартиру. Осматриваясь, она спросила, кто здесь живет. Я ответил, что живу здесь я, иногда ночует мой "сын" Николай. У меня два-дцать сыновей, это бывшие беспризорники. Я рассказал ей все про Петровичей. Все они почти моего возраста, Николай даже старше. Квартира досталась мне после смерти тетки. Правду Дине я не сказал, это могло ее ранить.
Я показал ей Софьин гардероб и предложил примерить то, что подойдет. Дина выбра-ла костюм, в нем она выглядела еще красивей. В таком наряде она сходила в ЗАГС, но по-том повесила обратно. Взяла неброский костюм и поношенную обувь, чтобы девченки не завидовали. Я предложил отпразновать наш брак. Пока готовился празничный стол, подо-шел Николай.
- Познакомся, Дина, вот это мой самый старший "сын", он даже старше меня. А вот это, Николай, моя Дина.
- Очень приятно. Батя, не будь ты батей, я бы ее у тебя похитил.
- Похитить мою Дину у тебя не получится, - я принял шутку.
- Не ссорьтесь, я познакомлю тебя со своей подругой Катей, она очень милая, вы бу-дете прекрасной парой. Я уверена.
- И когда же я смогу увидеть эту милую девушку?
- Это можно сделать сегодня, - сказал я. - В театре повторно идет спектакль "Поэт и царь". Пойдемте все вместе. А сейчас за стол.
- Батя, а можно я буду Дину сестричкой называть? Диночка, ты не будешь возражать?
- Буду! Мы только что пришли из ЗАГСа. Мы муж и жена, но об этом, Коленька, пока никто не должен знать.
- Муж и жена! Муж и жена! Муж и жена! - повторял он, хлопая в ладоши. - А ты, Батя, молчишь! Дина не сестра, она мама. Мама Дина! Мама Дина! Мама Дина! Я сейчас.
Он убежал в свою комнату - одну из комнат Софьиной квартиры я отдал ему - и вер-нулся с бутылкой шампанского: - Гулять, так гулять!
В семь часов вечера, зайдя предварительно в общежитие за Катей, мы пошли в театр. Мне, как работнику театра, дали контрамарки, причем в ложу. Только мы устроились, как меня вызвали на сцену.
- Петромишка, выручай! - встретил Даворский. - Свидерский вдрызг пьян, ты с этой ми-нуты Александр Сергеевич Пушкин. Садись гримироваться. Благо, что роль ты знаешь, вы-ступал же три раза.
Мои приятели были удивлены, услышав мой голос со сцены, я читал стихотворение "К Чаадаеву". После спектакля Даворский расцеловал меня: «Как ты вовремя появился в театре»! За этот спектакль он заплатил мне 25 рублей, но, главное, в последующих афишах моя фамилия писалась со словом "артист".
Когда, проводив девушек в общежитие, - Дина наотрез отказалась жить у меня - мы возвращались домой, Николай признался, что Катюша ему понравилась. Я предложил ему позаботиться о ней, купить тетради, письменные принадлежности.
- Уж о ней-то я позабочусь! - он выпил изрядно. - Одену с головы до ног. Батя, а ты за-коны нашего братства знаешь? Нет! Совершим, выполним Закон Братства!
Я подумал. Закон Братства у этих людей самый прочный, а Николай мне и моим ребя-там нужен. Приходится соглашаться.
Когда пришли домой, Николай налил по рюмке коньяку: - Ну что, согласен?
- Согласен. Вспомни, что нас связывало тогда: во время войны и перед революцией.
- Я все помню. Но наш Закон сильнее, он нерушим. Я начинаю, ты заканчиваешь. А те-перь по чарке.
Пьяный он куралесил часов до трех, наконец, заснул. Я ушел в детдом. В моей комна-те спали двое "сыновей", но тут, же проснулись.
- Ребята, я закрепил с Колькой Королем Закон Братства. Это хорошо или плохо?
- Это хорошо, Батя. Вы были друзьями, а сейчас стали побратимами. Это как родные, однокровными. Я с ним тоже закрепил. Он не дает меня в обиду, даже Кривому.
Первое сенября 1927 года. Воскресение. Последний раз с младшими ребятами идем за ягодами, с нами пошли Дина, Катя и две воспитательницы из детдома. Бруснику поблизо-сти выбрали, поэтому пошли подальше. Брать бруснику легко и интересно, прямо горстяти, а ягода – глаз радует. Но нести семь километров полное ведро - рука онемеет. Одна из вос-питательниц раскисла, она никогда не ходила так далеко пешком. Ребята напару несли ее ведро на палке. Часто отдыхали, домой пришли уже в темноте.
Сегодня в детдоме появилась Манька Моторка, прозванная так за изворотливость. Ей лет двенадцать-тринадцать. Она побывала во всех детдомах Ирбита: поживет месяц-другой и сбежит. На личико недурна, фигурка тоже выглядит привлекательно. Манька известна как самая опытная воровка. Работает всегда в одиночку. Заходит в квартиру, просит воды на-питься. Пока хозяйка ходит, она успевает что-нибудь стырить. Берет только дорогие вещи. Шестое ноября, когда в театре проходило торжественное собрание, она забралась в дом, где жили руководители города и района. Более ценные вещи она перенесла из одних квар-тир в другие, все разбросала, но ничего не унесла. После этого погрома жильцы разбира-лись между собой две недели.
- Батя, позолоти ручку, я тебе погадаю, всю правду скажу.
- Прежде всего, Мария, нужно здороваться, куда бы ты ни пришла.
- Здравствуй, Петромишка.
- Откуда ты знаешь мое прозвище?
- А я два месяца жила в няньках по соседству в Ирбитском заводе.
- К нам надолго пожаловала?
- Пока не выгоните, надоело шляться по вокзалам.
- Мы никого не выгоняем, пока человек ведет себя прилично. Марию Васильевну знаешь?
- Как облупленную. Я, можно сказать, из-за нее и ушла из детдома. Она все еще за-крывает девочек на замок?
- Нет, больше не закрывает.
Манька ушла к Марие Васильевне, а через полчаса сцепилась со Степанидой, зашед-шей в детдом. Пришлось их разнимать и поместить Маньку в отдельную комнату. Переноче-вав, она ушла.
Кончилось лето, начались занятия в техникуме. В этом году мы изучаем второй раз-дел биологии - зоологию. Приходится рисовать много рисунков, особенно то, что видим под микроскопом: срез кожи, кровь. Мои Петровичи пошли учиться в школу для взрослых. Я по-просил учителей помочь ребятам, учитывая их знания и подготовку. Трое пошли в седьмой класс, эти молодцы. Остальные в пятый и шестой.
В техникуме обновили состав "Красной рубахи". Из старых «краснорубашечников» ос-талось четыре человека. Директор сказал первокурсникам, что тот, кто не будет заниматься общественнополезной работой, стипендию получать не будет. Из Дининой группы пришли двенадцать девочек, пришли и мальчики. С ними я подготовил первый номер для подшеф-ных деревень - "День урожая". Девочки молодцы: и поют и пляшут, а мальчики недотепы, с ними придется повозиться. Ребята-первокурсники обиделись, что я увел у них Дину, особен-но после того, как увидели моих Петровичей, которые пришли в деревню посмотреть кон-церт.
На обратном пути Петровичи перезнакомились с девочками, парням это не понрави-лось и они ушли из "Красной рубахи", решив, что без них концертов не будет. Тогда я при-гласил своих Петровичей. Вначале репетировали порознь: мы в коммуне, девочки в техни-куме. Петровичи оказались голосистее, выглядели солиднее. Октябрьский концерт получился прекрасным. Николай достал костюмы: у девушек сарафаны, цветные платки, бо-тинки на резинках, у ребят вышитые рубахи, пояски с кисточками, сапоги в гармошку. В годы разрухи мы в новых ярких костюмах выглядим празднично, ярко. В деревнях на нас смотрят, как на святых. В праздник Октябрьской революции мы выступили в нашем техникуме. По-нравилось всем. После выступления имел разговор с директором техникума: откуда ребята в коллективе? Я рассказал ему все о детдоме и коммуне, пообещал, что через год-другой они придут в техникум.
- Почему ты раньше ничего не говорил? Трех я бы взял в этом году, ничего, что у них нет семилетки. Приведи их завтра ко мне. Получен приказ из Наркомпроса: детей бывших священников, купцов, офицеров белой армии из техникума исключить. Завтра я объявлю это решение партии. Вместо них давай всю свою "Красную рубаху". Организуем для них подготовительные курсы, дадим им стипендию, я кое-что подброшу из резервного фонда.
В техникуме неспокойно, исключили двадцать три человека. Говорят: дети за отцов не отвечают, а ведь вот выгнали, даже с четвертого курса.
С одиннадцатого ноября подготовительная группа начала свою работу. Четыре часа ребята учатся самостоятельно, дома с ними занимаюсь я. К концу года ребята подтянулись, сдружились с девочками, образовались пары. Я рад: пусть трудно, но они стараются войти в новую жизнь. Как просто, бесцеремонно, они обращались с девицами в "малинах", особенно с теми, кого выигрывали в карты. А девушки из техникума совсем другие, к ним нужен другой подход, другое обращение. Все новое дается нелегко. Ребята радуются, что идут наравне с теми, кто не испытал бродячей жизни, не спал под забором, не ходил в рванье, кого не заедали вши. Я подключил девчат к подготовке Петровичей к поступлению в техникум. По средам, субботам и воскресениям они приходят к нам в коммуну и ведут уроки математи-ки и русского языка. Эти посещения еще больше сближают их с ребятами. За зиму в дет-приемник привели еще несколько мальчиков и девочек. Некоторые беспризорничают давно и приобрели все пороки беспризорного мира. Они с интересом смотрят на Петровичей, мно-гие из которых им знакомы. Я разрешил Петровичам взять их в коммуну, показать, как они живут, - наглядная агитация много убедительнее.
Николай с Катей сходили в ЗАГС. Он нас балует, для Дины и Кати привез шелковые сарафаны и туфли.
- Николай, это приятно, что ты заботишься о нас, но не слишком ли это накладно для тебя?
Нет, Батя. Пантелей эти деньги нажил за счет ребят, так пусть они ими и пользуются.
Дина, благодаря тому, что получает повышенную стипендию, стала пользоваться Со-фьиным гардеробом, но в основном бельем. На учебу ходит в поношенных, новые костюмы надевать стесняется.
- В них я буду выглядеть наряднее наших учительниц. Нет! Так не пойдет! Буду носить только блузки, они дешевле и не так бросаются в глаза. Настаивать не стал: хоть и жена, но живем пока врозь.
Опять имел разговор с директором техникума: «Откуда у вас такие замечательные костюмы»?
Пришлось рассказать ему всю правду о Николае и о той помощи, которую он оказыва-ет нам.
- Это хорошо, что все пошло на пользу, но особенно об этом не распространяйся. Я как-нибудь загляну в вашу коммуну, посмотрю, как вы живете.
- Живем неплохо, материальная сторона - лучший воспитатель. Воровать их заставлял голод и холод. Бывае, срываются, но не воруют, а это уже хорошо. А вообще - черные пятна не сразу смываются.
- Не жалеешь, что пошел работать в детприемник?
- Нет. Работа воспитателем мне многое дала.
Коллективно подготовили новогодний балмаскарад "Пятнадцать сестер" - 15 девушек в национальных костюмах символизировали 15 союзных республик СССР. Приняли участие все первокурсники, многие со второго и даже третьего курса. Костюмы готовили из Николае-вого запаса. Шить помогала тетя Соня - лучшая белошвейка города, все Ирбитские модницы шьют одежду у нее. В коммуне уже три швейные машинки и девочки наловчились на них ра-ботать.
Новый год мы с Николаем, Дина и Катя отпразновали в коммуне. После праздника де-вочки согласились остаться на нашей квартире - все равно всем о нас известно. А днем вто-рого января нас постигло большое горе – в сквере в центре города был обнаружен труп Ни-колая - Кольки Короля. Он получил чем-то тяжелым по голове и удар ножом в живот.
- Это Кривой сделал, - сказал Илья. - Это его прием. Мы этого гада найдем, он от нас никуда не денется. Око за око, кровь за кровь.
- Искать ищите, но самосуда не допущу. Его надо отдать в руки правосудия.
- Нет, батя, он поднял руку на своих и ответит перед своими. Мы сами будем его судить.
- И будете преступниками, как и он. Я вас понимаю, нам всем будет не хватать Нико-лая. Я вас прошу, не портите себе жизнь. Вы встали на правильный путь, вы будующие учи-теля, как вы будете ученикам в глаза смотреть.
Весь январь мы были в трауре, я даже день своего рождения не стал отмечать. Как память от Кольки Короля я ношу золотое обручальное кольцо, подаренное им мне в день нашей с Диной импровизированной свадьбы.
С первого января наш техникум стал шефом только что образовавшейся коммуны в селе Зайково. В коммуну вошло семь деревень, в которые мы ездим два раза в месяц. Наша "Красная рубаха" хорошо помогает становлению коммуны. У нас очень много материала на местные темы. Критикуем тех, кто не сдает государству хлеб, а прячет его, порой закапывая в землю, кто мешает созданию коммуны. Слушают нас внимательно. На выступлениях все-гда полон зал, сидячих мест не хватает, стоят в проходах. В течение января мы побывали во всех семи деревнях коммуны. Обнаружили спрятанное зерно в четырех местах. :
Мы решили покататься на снежной горке, по-нашему катушке. Я обратил внимание, что катушка сделана из хорошего теса, чего рачительный хозяин позволить не мог. Принюхав-шись, я уловил запах мокрой мешковины. Вдвоем мы оторвали одну доску и увидели мешки. Катушку разобрали, мешки увезли.
В другой раз я обратил внимание на стык стен конюшни и амбара. Амбар построен не-давно, сделан добротно. Но вот концы бревен в сторону конюшни выступают, чуть ли не на метр. Я залез на сеновал над конюшней и разгреб сено. Стык под ними был закрыт досками. Я приподнял одну - так и есть, под ним отборное зерно. Хозяин с руганью полез на сеновал, но его стащили. Тогда он спустил собаку, которая вцепилась в ногу милиционера и была убита выстрелом из нагана. Хозяина связали и увели.
В третьем месте я обнаружил хлеб в двойном потолке сеновала, обратив внимание, что снаружи сеновал был высоким, а внутри почти на метр ниже. Зерна было так много, что вывозить его пришлось на нескольких подводах. Хозяин вел себя спокойно, только бросил: "Подавиться вам моим хлебом!"
Четвертый вырыл в огороде колодец. Обычно колодцы роют в низком месте, а тут на пригорке. Снег возле колодца не утоптан, сразу видно, что колодцем не пользуются. Я от-крыл колодец - воды в нем не было. Местные комсомольцы спустились в колодец и обнару-жили там хлеб. Вечером в клубе девчата спели частушки, где прошлись по адресу кулаков, не желающих сдавать хлеб государству. Кулаки стали бояться нас. Оказываются, частушки бьют не хуже оружия. Дважды после выступлений по нам стрелили из дробовиков, но, к сча-стью, ни в кого не попали. В деревне Кекорка одна из девушек вышла из школы, где мы вы-ступали, раньше других. Кулаки схватили ее и сбросили с моста в реку. Спасла девушку шу-бейка-борчатка, полы которой развернулись, как парашют, и смягчили удар о лед. Кулаков судили и выслали из района. Зажимщики зерна поверили в силу критики со сцены, а больше того, что их могут выслать из деревни, и стали сдавать зерно.
В этот год я стал свидетелем начала коллективизации крестьянского хозяйства, унич-тожения меж между крестьянскими наделами, классовой борьбы в деревне. В колхозы всту-пают пока бедняки и батраки – голь перекатная, так величают их кулаки. Середняки только присматриваются, а кулаки в открытую ведут антиколхозную агитацию и пропаганду, запуги-вая середняков, и сочиняют небылицы. Ходячей стала небылица об общем одеяле, которую разносят подкулачники и побирушки: "Видение было такое на Святую Троицу. Сам Господь Бог призывает православных не ходить в колхозы. Там все жены будут общими, а спать все будут под одним одеялом. За такое дело бог будет карать ослушников огнем и мечом". Пе-редаются из уст в уста сказки об антихристах, о страшном божьем суде.
Я из своих воспитанников организовал бригаду культармейцев: готовим маленькие литмонтажи, в которых разоблачаем кулацкие выдумки. Частушками и куплетами бьем по кулакам и подкулачникам. Рушится старая деревня, меняется ее классовый состав. Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Колхозники организуют детские площадки, молодежь чаще заглядывает в клубы. В селах и деревнях растут комсомольские ячейки, создаются пионер-ские отряды.
В апреле техникум постигло горе - умер наш директор Георгий Иванович, у него в лег-ком был осколок гранаты еще с Гражданской войны. Високосный год собирает жертвы: Ни-колай, Георгий Иванович, кто следующий? Нового директотора пока нет, его обязанности исполняет завуч. Воспользовавшись ситуацией, мои Петровичи переженились, чего Георгий Иванович не допустил бы. Вышла замуж за Ленчика и Катюша. Мы рады, что она не отошла от нас и снова влилась в нашу семью. Они живут в моей квартире в комнате Николая. Мы с Диной пользуемся квартирой только тогда, когда возвращаемся из театра - в общежитие ид-ти далеко, а поздно ночью и небезопасно.
Учебный год прошел благополучно. Я рад, что все Петровичи окончили первый курс техникума. На лето они устроились на работу, первокурсников разослали по деревням рабо-тать на детских площадках. Дина с подругой Галиной уехали в деревню Скородумово неда-леко от Зайково - это самая большая деревня из семи, вошедших в коммуну. Со своим дет-домом я уехал в лагерь в деревню Косари, работаем на пару с Марией Васильевной. В ее группе двенадцать девочек, а в моей пятнадцать мальчиков, все в возрасте десять-двенадцать лет. Девочек устроили в здании школы, мальчики расположились в палатках. Место красивое – пологий песчаный берег, прекрасное место для купаания. Я поинтересо-вался у председателя сельсовета: куда делась учительница? Уехала вместе с сыном, ска-зал он, а куда не знает. Сама некрасивая была, одно слово - уродина, а парнишка красивый, Петькой звали.
Днем работаем в колхозе, пропалываем морковь, свеклу, лук. Вечером ребята играют в футбол и волейбол, с удовольствием купаются. К нам стали приходить местные парни, ор-ганизовались две футбольные команды. Приходят не только школьники, но и взрослые и, мне кажется, они стали присматриваться к нашим старшим воспитанницам.
В средине месяца проводилось очередное собрание жителей деревни. Половина жи-телей в колхоз еще не вступили. Кулацкие байки дошли и до Косарей: общее одеяло, общие жены, клеймо антихриста. Мы активно включились в агитацию за колхоз, организовали "Красную рубаху", показали несколько номеров, местный материал преподнесли в виде ку-плетов и частушек, порядком пощекотали нервы тягодумам. Внимательно слушали мой рас-сказ о Зайковской коммуне. На многих подействовало сообщение о раскулачивании, о вы-сылке кулаков из деревни. И, как ни странно, первыми стали записываться в колхоз зажи-точные мужики, за ними пошел середняк. Как в сказке, даже не верится, на следующее утро деревня Косари "проснулась" единым колхозом "Путь Ленина".
Июнь порошел благополучно. Ребята работали прилично. Звеньевые колхозных бри-гад отзываются о них хорошо. В конце месяца мы уже ходим за ягодами, здесь ягодные мес-та ближе и лучше, чем в Ирбите. Ягоды и грибы заготовляем на зиму, да и в пищу идет мно-го - ребятам нужны витамины. Старшие ребята настроили бредень, теперь в нашем меню часто появляется рыба.
Пятое июля 1928 года. Утром ко мне в лагерь явились все Петровичи и с ними Галина. Я сразу понял, что что-то случилось.
- Батя, будь мужественным, - а сами окружили меня плотным кольцом.
- Дины больше нет, - захлебываясь слезами, говорит Галина. – Она сгорела в здании детской площадки, вместе с ней сгорело тридцать шесть ребятишек. Все это произошло у меня на глазах.
- Как это случилось? - у меня потемнело в глазах, и подкосились ноги. - Почему они сгорели?
- Третьего числа в Зайково привезли новый фильм. Дина разрешила мне сходить в ки-но, а сама осталась с детьми. Фильм начался в девять вечера. Где-то в средине фильма раздался набатный звон. Все стали выскакивать из клуба, началась давка. Я стояла сзади и успела выскочить в числе первых. Казалось, что пожар в конце улицы, это больше версты от клуба. Оказалось, горит в Скородумово. Пока мы добежали, здание площадки было все в огне. Еще были слышны крики из горящего дома. Было слышно, как обваливается потолок, осела крыша. Крики прекратились. Когда из Зайково прибыли пожарники, тушить уже было нечего. Поднялся ветер, воды близко нет, дом то стоял на отшибе. Я прибежала первой и видела, как два мужика убегают от пожара в лес. Пламя освещало далеко, видно было - один мужик рыжий, мне казалось, что голова его тоже горит.
- Это Афонька Рыжий, - авторитетно заявил Никита. - А второй, не кто иной, как Данил-ко Заяц. Они всегда на пару действуют.
- Но зачем надо было поджигать дом с детьми? Их ведь явно кто-то подтолкнул на это злое дело. Мне надо съездить туда? - спросил я.
- Никуда тебе ехать не надо, там только серый пепел и зола. Родители детей пробова-ли собрать кости, они рассыпались, как песок. Кости лежали возле дверей, ребята пытались выбраться, но дверь оказалась подперта снаружи ломом.
- Одна из женщин признала ведро. Ее постоялец, Иван Залесный в это ведро покупал керосин, - сказала Галина, - а после пожара он к ней больше не приходил. Женщина сказа-ла, что на левом глазу у него бельмо.
- Мы считаем, что это Кривой, он водился с местными кулаками. Надо об этом сооб-щить в милицию.
Я слушал ребят и не слышал. В голове какой-то сумбурд, и среди сумбурда одна мысль: "Дина сгорела, Дины больше нет".
Ребята ушли из лагеря поздно вечером. Я проводил их далеко за деревню. Стоял на дороге, пока они не скрылись из вида. Кажется, все ушло из моей жизни: Софья, теперь Ди-на. Подруку меня взял Евгений - Енко, он, оказывается, остался со мной.
- Батя, пойдем домой. Сейчас уже ничего не изменишь.
- Женя, - я, кажется, впервые назвал его так, для меня это имя надолго стало святым. - Ты можешь понять: зачем они сожгли детей, Дину? За что им такое страшное наказание? Если это Кривой, я из него кровь по капле выпущу.
- Батя, ты строго-настрого наказал ребятам не устраивать самосуд, а сам?
- За гибель тридцати шести ребятишек, принявшим такую ужасную смерть, нет этим выродкам пощады!
- Ребята их найдут, всех найдут и будут судить нашим судом. Они теперь в лесу пря-чутся, там у них схрон есть. Найти его трудно, рядом пройдешь - не заметишь. Надо ждать, Кривой рано или поздно появится в Ирбите. Его бандитская натура не выдержит лесного одиночества. Один он трус. Я это точно знаю, я два года был его подручным. А братья Ры-жие наверняка скрываются в Ирбите, у них там есть, где спрятаться.
- От меня ушел самый близкий человек, кроме нее у меня больше никого нет. Почему на меня все время сваливаются беды? Ушла Софья, ушел Николай, сейчас вот Дина.
- Батя, моя бабка говорила: "Одну забывай, другую наживай". Будет еще и у тебя любовь.
Сегодня девять дней. Я всю ночь не сомкнул глаз. Ждал. А чего ждал? Сейчас вот си-жу у палатки и жду восхода солнца. Кругом тишина, даже сосны не шелестят иглами. И вот оно встает из-за горизонта, огромное, красное, на него сейчас даже можно смотреть. Но вот оно становится меньше, но ярче, смотреть уже невозможно, слепит глаза. Малиновки и зо-рянки на все голоса прославляют утро, восход солнца. Соловьи совсем примолкли, их ме-лодию нарушает плачь иволги. В ее плаче я слышу голоса ребят, зовущих на помощь, голос Дины. В голове что-то страшное, кажется, она сейчас разорвется.
- Батя! Батя! - трясет меня Никита, Глеб брызжет мне в лицо водой. Я прихожу в себя. Из палатки выскакивают ребятишки.
- Братва! На зарядку становись! - командует Илья. Как хорошо, что "сыновья" меня вы-ручают в трудную минуту.
Тринадцатое августа устроили поминальный день - сорок дней, как не стало Дины. В колхозе в этот день не работали. Вроде стало забываться, а сегодня опять сердцу больно. И день, какой-то несуразный. Люди в такие дни на кладбище ходят, а мне и сходить-то некуда, цветы положить не на что, нет у моей любимой могилы. Ночью ко мне в палатку залезла Ленка по прорзвищу Кошечка.
- Что тебе нужно? - спросил я, еще неокончательно пороснувшись.
- Ты звал меня, вот я и пришла.
- Когда это я звал тебя?
- Когда - не важно. Я здесь, и все.
- Ты толкаешь меня на преступление: я - воспитатель, ты - воспитанница. У меня не-давно погибла жена, хоть это ты должна понять!
- Я гулящая девка, прошла все. И ничего преступного в этом нет.
- Слушай, а может тебя выдать замуж? Колхозный тракторист Василий давно приглядывается к тебе.
- Я-то согласна, а как он на это посмотрит. Нас, детдомовских, всерьез не принимают. Кто возьмет безродных, да еще с таким прошлым?
- А мы сделаем так: ты замани его в мою палатку и уговори. А я как бы невзначай зайду к вам.
Сценарий оказался действенным. Ленка сыграла превосходно. Василию деваться не-куда: во-первых, он побоялся огласки, в деревне такие дела - большой позор, во-вторых, я пригрозил ему судом за совращение воспитанницы. Через два дня они зарегистрировали брак в сельсовете. Я из Николаевых запасов сделал Ленке большое приданое, чем удивил всех колхозниц. Свадьбу играли всей деревней, пришли и званные, и незванные. Со сторо-ны невесты гостями были мои Петровичи, они дали настоящий концерт. Василий, видя бога-тое придание за невестой, был несказанно рад, тем более что я подарил ему бостоновый костюм, о котором он и мечтать не мог. О подвохе он, конечно, не догадался.
В конце лагерной смены произошел еще один курьезный случай. Енко все лето гулял с дочерью председателя колхоза: катались на лодке, слушали ночами соловья, и, как итог, Анна станет матерью. Об этом мне с дрожью в голосе признался Енко:
- Батя, что дальше делать?
- Идти к отцу и просить руки дочери. Другого выхода нет.
- А как я пойду? Я боюсь!
- Так и быть, пойду с тобой.
Вечером, захватив бутылку водки, мы отправились в гости. Я выступал в роли свата. Услышав о случившемся, отец возмутился:
- Вожжами их надо оженить, чтоб не пакостили и отца с матеоью не позорили.
- Вожжи, Иван Петрович, оставь конюхам. Дело надо решать полюбовно, тихо, без ог-ласки. С кем не случается, вспомни свою молодость. Евгений парень работящий, будет вам хорошим зятем.
- Давай, отец, без вожжей, - заступилась мать. - Прости ты их. А Андреевич прав: грех венцом покрывают.
И опять всей деревней играли свадьбу. Иван Петрович повеселел, когда Петровичи привезли богатое приданое жениха, а особенно когда вручили ему темно-синий бостоновый костюм.
В конце августа мои коммунары все в сборе. Они приехали от родителей своих жен, и остались довольными. Сегодня организовали генеральную уборку, комнаты вымыли, выби-ли пыль из постелей и ковров, повесили новые шторы. Они намерены жить в коммуне с же-нами, скрывать, что девочки замужем, уже не имеет смысла. В коммуне лучше, чем в обще-житие, у каждой пары своя комната.
При очередной поездке в Зайковскую коммуну ребята заметили на вокзале Афоньку Рыжего и взяли его, отобрав нож и револьвер. Целую неделю он молчал, потом «расколол-ся»: «Вместе со мной был Игнашка Лебедкин, Ганька Губа и Степка Крототов. Мысль эту подал отец Кротова, он целую ночь разговаривал с Кривым». В тот же день все были аре-стованы. Приговор был суров.
Начался новый учебный год - для меня это третий курс. У нас новая учительница по педологии Римма Сергеевна, симпатичная пышечка, и новый директор Бортников - молодой энергичный мужчина. Он будет вести исторический и диалектический материализм. Не ста-ло рисования и немецкого языка. Жаль, мне хотелось изучить язык основательно. В конце августа директор вызвал меня и попросил представиться.
- Учащийся третьего курса Коростелев, прозвище Петромишка.
- Так не годится. Вы учащийся третьего курса, учитель рисования и пения в начальных классах. Наше обращение должно быть официальным.
- Тогда Петр Андреевич.
- Так вот, Петр Андреевич. Зайковская коммуна приглашает вас в первых числах сен-тября на юбилей - коммуне исполняется два года. Коммунары хотят видеть вашу "Красную рубаху".
- Хорошо, сделаем. Как только съедутся после каникул члены коллектива, начнем ре-петиции.
В тот же вечер пересмотрел имеющийся литмонтаж, написал новый. Коллектив со-брался тридцатого августа, в тот же вечер приступили к репетициям. В коммуну выехали шестого сентября. Бортников поехал с нами и взял жену. На столовую мы не особенно на-деемся, еду берем с собой, в деревне покупаем в основном молоко, иногда сметану, яйца. Бортниковы, не стесняясь, ужинали с нами вместе, даже приняли участие в игре "бутылоч-ка". Они, вообще, не на много старше нас, выпускники Свердловского университета, не за-были еще студенческую жизнь.
Через две недели с нами ездила Римма Сергеевна. Ох, и намучился я с ней. Во-первых, она поехала в туфельках на высоком каблуке, во-вторых, в такой узкой юбке, что шагает по воробьинному. Ребята все ушли вперед, а я с Риммочкой чуть не опоздал к поез-ду. В Зайково от вокзала до клуба расстояние три километра и мы опять плетемся в хвосте. Я устроил ее у знакомых, а сам поспешил в клуб, где ребята обрабатывали собранный в бригадах материал о деятельности коммуны. Вечером я принес Римме Сергеевне ужин, предупредил, что ее лекция через полчаса, попросил не опаздывать, так как народ здесь аккуратный, соберется вовремя.
- К лекции я готова, за ужин и заботу благодарю. А ваша девушка не будет меня ревновать?
- Моя девушка уже никого не будет ревновать, - я рассказал ей Динину трагедию.
После лекции и концерта устроили танцы. Риммочка танцует легко. На вокзале в ожи-дании поезда сыграли в "бутылочку", присоединилась к нам и Риммочка, причем крутила так, что несколько раз мне пришлось целоваться с ней. В Ирбите коммунары сели на конку и уехали к себе, а мне пришлось провожать Риммочку до дома. Оказалось, что мы живем в одном и том же доме, только с разных сторон.
- Петр Андреевич, прошу проводить меня до квартиры, там темная лестница.
- Опять темная лестница, - подумал я, - потом темные дела. Приманка у всех женщин одинакова.
Продолжалось это недолго, Римму Сергеевну вызвали в Пермь на переподготовку - педологию, как предмет, признали лженаукой. Сейчас она готовится на преподавателя ис-тории. Встретили мы с ней Новый Год и расстались навсегда.
В обучении новинка - с первого сентября начинается практика в начальных классах. С учителем-методистом составили рабочие планы. Нампредстоит проследить полностью за учителем: как вошла в класс, как поздоровалась с учениками, с чего начала урок. По воз-можности делать записи. Это называется пассивная практика. Поочередно сидим с первого класса по четвертый.
После уроков проводим обсуждение. Учитель называет тему урока, добились на уроке цели или нет, что помешало. Мы высказываем свои замечания, учитель, где соглашается, а где и нет. Арбитром выступает учитель-методист. В первую неделю я провел по четыре уро-ка рисования и пения. По ходу урока проверял рисунки, подсказывал, как правильно изобра-зить то, или иное. Для меня это не трудно - с рисованием у меня всегда было хорошо. На уроках пенья труднее. Вначале спели ранее разученную песенку, затем приступили к разу-чиванию новой: коллективно выучили слова, пропел ребятам первый куплет. Стали петь всем классом - сразу видно у кого есть музыкальный слух, а кому "медведь на ухо наступил". Вначале я писал текст на классной доске, потом ученики стали писать его в тетради по чис-тописанию, а на уроках пения пользоваться на- писанным. Мне легче, помогает моя работа в детдоме и пионерских отрядах, я, фактически, уже третий год веду уроки, а многим это трудно дается, стесняются общения с детьми.
Учитель-методист познакомила нас с методом "целых слов" при обучении грамоте в первом классе. Двое Петровичей - они хорошо рисуют - нарисовали мне на ватмане картин-ки, по ним учительница вела уроки, а мы всем звеном у нее учились. Результаты прекрас-ные, все ребята читают не только по слогам, но и целыми словами. У меня получилась це-лая азбука в цветных картинках. Учительница разрешила нам вести уроки, а сама только наблюдает за нами. Практика продолжалась до конца учебного года. Последняя неделя мая была подготовкой к новому учебному году.
Во второй половине января 1929 года в газете "Комсомольская правда" появилась ста-тья М.И. Калинина о подготовке к Первому Всероссийскому слету пионеров. Из учеников третьего и четвертого классов была организована пионерская организация. Собирали книги для сельских школ, макулатуру, металлом, осенью собирали колоски на полях. Вместе с "Красной рубахой" выступали с концертами по школам. На окружном слете пионеров мы за-няли первое место, а наша "Красная рубаха" и пионерские "Красные маки" заняли первое место на областном пионерскос слете. Как итог - мы в количестве двадцати человек едем в Москву на Первый Всероссийский слет пионеров. Пятнадцатого августа нас, делегатов от Свердловской области, провожали с духовым оркестром. Шел специальный поезд. Перед этим пионеров водили по театрам, музеям, устраивали экскурсии на предприятия Сверд-ловска. Через два дня мы прибыли в Москву. Всех делегатов одели в форму: белые рубаш-ки, красные галстуки, коричневые трусы, тапочки. Каждому выдали нагрудный значок "Уча-стник слета", на рукава нашили ромбики, на головунадели испанку. Нас расселили по квар-тирам в Сокольниках.
Слет открылся восемнадцатого августа на стадионе "Динамо". Сплошная живая белая масса, алеют галстуки. Москву разукрасили флагами, транспарантами, по улицам течет мно-готысячная река пионеров-москвичей. В Москву съехалось 6738 делегатов, 100 представи-телей пионеров Азии, Европы, Африки, 200 гостей комсомольцев.
Ровно в четыре часа на центральной трибуне появляются руководители партии, совет-ского правительства, центрального комитета комсомола. Слет открыл Секретарь ЦК комсо-мола Косырев, который призвал пионеров овладевать знаниями, участвовать в великом строительстве, быть верными борцами за дело Ленина, чье имя носит пионерская организа-ция. На зеленом поле стадиона выступают делегаты республик, краев, областей, демонст-рируя успехи в своей творческой работе, выполняют гимнастические упражнения, танцуют. Целый бал-маскарад: желтые циплята, морковь, капуста, яблоки, снопы пшеницы.
На следующий день открылась первая пионерская спартакиада и смотр художествен-ной самодеятельности. Наша команда городошников вышла победителем, коллектив "Крас-ные маки" занял второе место. Следующие два дня были в Кремле на конференции пионе-ров, встречались с Крыжановским, Крупской, Буденым. Вечером все участники слета отпра-вились в Подмосковные военные лагеря, где у костров "Красные рубахи" выступили перед красноармейцами. На следующий день познакомились с жизнью красноармейцев, участво-вали в соревнованиях с бойцами и командирами. И снова городошники вышли победителями.
Закрытие слета состоялось двадцать пятого августа на стадионе "Динамо". Над ста-дионом низко пролетели самолеты, белым снегом посыпались листовки. Послышался зыч-ный голос Маяковского, он читал стихотворение "Песня-молния", обращенное к делегатам. К моменту слета в пионерской организации состояло полтора миллиона пионеров, а к концу 1929 года их стало более трех миллионов.
По возвращению "Красная рубаха" выступила во всех школах Ирбита, делились свои-ми впечатлениями о слете. Выступали и перед рабочими на предприятиях. Первое же вы-ступление состоялось на митинге, посвященном встрече делегатов. Встреча вылилась в грандиозный праздник.
В конце августа 29-го года уезжаю на практику в деревню Герасимовку Тавдинского района. Руководство техникума спешило направить нас, учащихся четвертого курса, в шко-лы, чтобы мы с начала учебного года приступили к внедрению метода "целых слов" в пер-вых классах. Метод новый для всех учителей. День был суматошный. Надо было запастись учебниками, учебными пособиями, письменными принадлежностями. Мне помогали все Петровичи. Нужно было вдобавок запастись бельем, одеждой, обувью, продуктами питания на первое время - с питанием стало неважно. Прожить в деревне придется всю первую чет-верть, уедешь по-летнему - возвратишься по-зимнему.
Под вечер Петровичи вручили мне всё, приобретенное за день – набралось четыре чемодана, одна азбука заняла целый чемодан. Положили 50 листов ватмана, тетради, бук-вари. Прикупили даже лампу-молнию и запасные стекла: в деревне электричества нет, а мне придется заниматься вечерами, керосин как-нибудь достану. Ночью они проводили меня на вокзал.
Пошел дождь, погода явно портилась. Как назло плащ-дождевик был упакован в чемо-дан. Утром прибыл на станцию Тавда. Дождь не перестает. Пассажиры торопятся пробежать быстрее до вокзала. Я достал из чемодана брезентовый плащ, из поезда вышел последним, в вокзал не пошел. Осмотрелся и увидел у коновязи лошадь, покрытую попоной, и мужичка, который от дождя прикрылся большим листом бересты.
- Здорово, папаша! Куда путь держишь?
- Путь мой далек, - ответил он хрипловатым голосом.- В деревню Герасимовку.
- Возьми меня с собой, мне как раз туда надо, еду к вам учителем.
- Куда тебя денешь? - согласился он. - Только сразу предупреждаю, дорога долгая, бугры да буераки. Шагом поедем, гнедуха у меня старая. Тут еще вот дождь не перестает. За полчаса до костей промок, простуду вот еще схватишь.
Я понял намек, сбегал в буфет, купил бутылку водки и пару бутербродов с колбасой. Дед выпил и подобрел.
- Вас как звать? - спросил я, укладывая и увязывая чемоданы.
- Николай Савельевич. А вас как звать-величать?
- Зови поросто Петр, рано еще величать.
- Нет, так не пойдет. Ты учитель, лицо официальное, обязательно по отчеству.
- Тогда, Петр Андреевич Коростелев.
Николай был прав, дорога действительно оказалась отвратной. К полдню тучи разо-рвались, в разрывах просвечивало голубое небо, скользнули солнечные лучи. На душе по-веселело. Я спросил Николая, большая ли деревня Герасимовка, сколько улиц. Домов сто, ответил он, а улица одна, версты на три тянется.
- А давно существует деревня, и откуда такое название?
- Мы сюда после девятьсот пятого года переселились из Белоруссии, безземелье нас там замучило, вот мы и решили счастье попытать, а название деревне дали по первому пе-реселенцу - Герасиму. Кто со скотиной приехал, тот быстро выправился, а кто безлошад-ный, тот до сих пор мыкается. Тут ведь как? Земли сколь хошь, но все тайга. Деревья вали, пни корчуй. По первости лопатой копали, зерно между пней сеяли. Это теперь поля, а рань-ше выруба сплошные были. Я плотник, днем, бывало, с братом срубы другим рубим, а но-чью себе. А жена моя, Евдокия Евстегнеевна, вроде бабки-повитухи была, по всем здешним деревням ездила, роды принимала. Кто курочку даст, кто уточку, так и обзаводились живо-тиной. Сейчас вот лошадь есть и корова. А у кого свиньи, овцы, гуси, куры. Помогаем друг другу, иначе не прожить.
- А богатые в деревне есть?
- Есть, но немного. Семей восемь, поди. Они раньше нас приехали, а как разбогатели, стали батраков нанимать. Работать на них приходится. А то как? Своего хлеба на весь год не хватает, у них занимаем. Время придет сеять, косить или жать, а ты идешь в первую оче-редь у них отрабатывать. - Чем чаще Николай прикладывается к бутылке, тем становится разговорчивей. - Годы-то, какие были! Революция, Колчак, анафема его побери! Банды вся-кие развелись. У нас Калина озорничал, да Гришка Барашков. Потом двадцать первый го-лодный год. Люди траву ели, с голоду пухли. Сколько народу тогда перемерло, к голоду еще тиф прибавился. Продразверстка, опять же, пошла. От центра далеко живем, ни одежды, ни обуви, ребята в лаптях ходят. Вот приедешь, сам увидишь. Можно было бы что-то продать, а некому. В город далеко, не наездишься. Вот кулаки только справно и живут. Вся деревня на них работает. У них только птичьего молока в доме нет. Неважно мы живем, - подвел итог Николай.
Въехали в деревню. Красивый пятистенный дом.
- Это Арсентия Кулуканова. - продолжал Николай. - Основной мироед, вся деревня у него в долгу, вот и у меня долгов, как шелков. Были слухи, что убил он купца, который раз-возил по деревням товары, но недоказанным дело осталось. С этого, однако, и разбогател. А вот в этих избушках Морозовы живут, здесь дед Серега, бывший тюремный надзиратель, а в том - его сын Трофим. В двадцать восьмом году избрали его председателем сельсовета, так совсем забросил хозяйство, из семьи ушел к молодой. Прежняя жена с ребятишками одна мыкается. Так же, как и мы, голь перекатная. Зятья Сереги Кулуканов да Силин всех агитировали, чтобы Трофима в председатели выбрали, считай, он у них теперь в долгу. Будь он порадивее к работе, давно бы в люди выбился. А Кулуканов его спаивает, у него самогон не выводится. А вот и моя хоромина, приехали.
Я спросил Николая: «Будет ли у него свободная комната». «А ты посмотри, может, по-нравится», - был ответ. Комната мне понравилась. За чаем, - а я выставил на стол колбасу, конфеты, - договорился с хозяйкой, что она возьмет на постой с питанием, чем и сняла с меня эту заботу. Договорился и о цене, деду за проезд заплатил 25 рублей, чему он страш-но обрадовался.
Утром я разобрал вещи, сложил книги, выгладил костюм хозяйкиным утюгом и попро-сил ее купить больше керосина, так как вечерами мне придется много заниматься. Покончив с делами, отправился осматривать деревню. Пришлось надеть калоши - тротуаров в дерев-не нет.
Утро было безоблачным, солнце пригревало по-летнему. Земля после вчерашнего до-ждя сырая, выбоины на дорогах и канавы полны воды. Я шел вдоль деревни, внимательно осматривая дома. Они разные по размерам, но все новые. Бревна толстые, избы срублены основательно. На обратном пути зашел в школу. Заведующая, она же единственная учи-тельница, женщина средних лет, одета простенько. Я отрекомендовался, познакомились, ее зовут Елена Васильевна. Моему приезду обрадовалась, как-никак помощь.
- Дело будете иметь с первым классом. Ребята все перероски. Школа открывается первый год. Восемь человек учились в соседней деревне Городищи, остальные не пересту-пали школьный порог. В первый класс записались ребята десяти-двенадцати лет. Возьме-те? - спросила под конец она.
- Давайте, буду испытывать метод "целых слов". Мы давали в подшефной школе уроки по одной неделе, у меня получалось.
- Вы, Петр Андреевич, организуйте с ребятами художественную самодеятельность. Я вас видела в Доме учителя в Ирбите, вы выступали с "Красной рубахой". Мне понравилось. Послезавтра начало уроков в девять часов, а завтра они придут на "Первый звонок", позна-комитесь с ними.
Я спросил: - Есть ли учебники и тетради?
- Букварей мало, один на двоих-троих, с тетрадями тоже туго.
Хорошо, что я захватил и то, и другое. Я сходил на квартиру, взял бумагу, краски, кис-точку и написал лозунг. Повесил портреты Ленина, Сталина, Крупской. Елена Васильевна передала мне список учеников моего класса. Всего двадцать человек: седьмым значится мальчик с интересной фамилией - Книга. Десятый - Павлик Морозов, сын председателя сельсовета, которому через три года предстоит стать Героем-пионером, а спустя много лет - пионером-стукачом. А, по-моемому, он не был ни тем, ни другим. Он оказался игрушкой в руках взрослых людей и пал жертвой в их борьбе.
Назавтра утром ребята собрались в школу. Мы провели линейку, познакомились с уче-никами. Я завел первокласников в класс, сделал перекличку, внимательно посмотрел на ка-ждого, чтобы на первых порах знать их имена, знать каждого в лицо. Поговорили: как они провели лето, часто ли ходили коллективно в лес за ягодами, грибами. Выяснилось, что всем коллективом не ходят, дружат небольшими группами по четыре-пять человек. Ходят в лес не только за ягодами - это обычно. Мальчики ходят на рыбалку и даже на охоту. Я пред-ложил ребятам сходить в ближайший лес на прогулку, зная по детдому, что в лесу ребята чувствуют себя раскованнее и легче идут на контакт. Так оно и получилось - ребята охотно рассказывали о себе и о других. Я, в свою очередь, рассказал им о детдоме, о моих Петро-вичах, о поездке в Москву, о пионерском слете. Спросил ребят, есть ли в деревне комсо-мольцы.
- Комсомольцев у нас нет, - ответил Павлик Морозов. - Были, да ушли в армию.
Я уже давно обратил внимание, что в этом коллективе он лидер. Парень высокий, во-лосы русые, серые умные глаза. Ребята называют его заводным. Хорошо бегает, прыгает, увлекается рисованием. Парень прямой и честный.
- А вы сами организуйте пионерский отряд, учительница вам поможет. А скоро будете комсомольцами, возраст у вас подходящий.
- Не выйдет у нас, Петр Андреевич, - сказал один из мальчиков, - родители не разре-шат. Пионеры ведь в бога не верят, богу не молятся. А у нас попробуй, сядь за стол, или выйди из-за стола, не перекрестившись, - отец так ремнем отходит.
- У вас, что у всех такие родители?
- У всех, - подтвердил Павлик. - Наши родители богу молятся да самогон хлещут.
- Сейчас по всей стране идет коллективизация в деревне, дойдет и до вас. Надо гото-вить бедноту и середняков к этому, и антирелигиозную работу надо проводить. Дело это не-легкое. Вот вы выучитесь, будете книги, газеты читать, поймете, что к чему. Будете потом других учить.
Утром первого сентября я оделся как на самый большой праздник. Коридора в школе нет, ученики заходят в класс прямо с улицы. Я их встречаю. Ребята научены здороваться - я отвечаю каждому. Собрались они за полчаса до начала урока. Я рассадил их по партам: кто пониже ростом - на первую парту, кто повыше - в конец. К столу сел Морозов и Книга, они оказывается двоюродные братья.
- Я еще раз представляюсь. Зовут меня Петр Андреевич. Когда я вхожу в класс, вы должны встать - это приветствие учителю. Садиться можно после того, как я скажу: "Сади-тесь". Если кто-то хочет сказать - поднимите руку. Давайте повторим это еще раз. Я вышел из класса и зашел - ребята встали.
- А сейчас начнем первый урок. Вот расписание занятий. Красным цветом обозначен урок чтения, синим - арифметика, зеленым - письмо, коричневым - физкультура, черным - рисование. Когда научитесь читать, все расписание сделаем одним цветом.
На первом уроке мы разучивали по слогам слова "МА-МА" и "МА-ША", на втором счи-тали, на третьем писали, на четвертом была физкультура, на пятом я читал им "Борьба за огонь". Вот так прошел первый день в школе. На каждом уроке я усложняю слова, даю до-полнительное слово, даю для наглядности рисунки. На первой неделе запомнили цифры до десяти, научились складывать, вычитать, делить, умножать, решать примеры со скобками. Чувствую заинтересованность ребят, иногда остаемся и после уроков, разучиваем устный счет. Успехами первой недели я вполне доволен. Собираясь в деревню, я думал, что буду скучать, а получилось наоборот - весь день с ребятами. Керосин для дополнительных уро-ков покупаю на свои деньги, чтобы не делать перерасход по смете.
За три недели мы полностью прошли азбуку. Все стены украсили моими рисунками. Организовали "Живую газету", первый номер посвятили "Дню урожая". Использую матери-ал, с которым выступали с "Красной рубахой" в Зайковской коммуне. Учимся подмечать не-достатки, более яркие факты вводим в частушки и куплеты. Елена Васильевна осталась до-вольна проведением уроков, но посетовала, что не сможет так обставлять уроки - нет кра-сок, бумаги, да и времени - у семейных женщин всегда уйма домашних дел. Я пообещал ос-тавить ей все мои рисунки.
- Ваши уроки интересны и ваш метод "целых слов" эффективен. Я буду сидеть на каж-дом вашем уроке обучения грамоте. Потом проведем контрольную работу, тогда будет ясно - хвалить или хулить ваш метод.
- Метод этот не мой. Наши учащиеся разъехались на практику по многим школам и все испытывают этот метод в первых классах. Вот встретимся после практики, устроим конфе-ренцию, каждый выскажет свое мнение, мнение учителей и заведующих школ.
Ребята читают бойко и четко. Репетируем каждый день "Живую газету", часа на два ходим в лес, собираем ягоды, ребята рассказывают о своих домашних делах. Морозов с приятелем пригласили меня на рыбалку на ближайшее озеро. Я поймал всего двадцать штук, из них два хороших линя, у ребят много больше.
- Подсекать надо, Петр Андреевич, когда рыба начинает клевать, - поучал меня Пав-лик. - А вы ждете, когда она сама вам на крючок сядет, так ничего не поймаешь.
- Разучился я, Паша, забыл, когда удочку в руки брал. В детдоме ребята бреднем ловили.
- Детдомовские ребята озорные?
- Всякие есть. Те, которые долго беспризорничали, испорченные, у них много плохих привычек, а те, которые сразу от родителей попадают, такие же, как и вы.
- А городские ребята хорошо учатся?
- Поразному. Есть умные, толковые ребята. Учатся с желанием, прилежно, а есть и та-кие, которых родители учиться заставляют, они в школе просто отсиживаются, ну и получа-ют двойки да тройки. Хорошие ребята состоят в пионерских отрядах. Вот мы с вами сейчас готовим "Живую газету", а у нас в подшефной школе есть пионерский художественный кол-лектив "Красные маки", который выступает в деревнях с концертами, три раза выступали в Москве на Первом Всесоюзном пионерском слете.
- А чем еще занимаются пионеры? - спросил Павлик.
- На пионерских сборах разучивают песни, стихи, игры. Обсуждают нерадивых пионе-ров, помогают слабым ребятам, обучают взрослых грамоте. Устраивают пионерские костры, возле них рассказывают, читают стихи, устраивают соревнования. Вожатыми у пионеров комсомольцы с предприятий или из техникума.
В день открытого урока я пришел в школу заранее, надо было подготовиться. Учителей приехало двенадцать человек. Урок начал новым материалом - выделение буквы "И". Ребя-та помогли мне вырезать и раскрасить буквы, их они уже знают. Перешли на чтение, прочи-тали по букварю шесть страниц. Читали без запинки, четко произнося слова.
После обсуждения уроков, - а оно было бурным, - мы показали номер "Живой газеты". Петровичи к этому времени выслали мне костюмы, с которыми мы ездили в Москву, учителя были удивлены.
- Неужели вы все это подготовили за месяц? - спросила заведующая школы села Городищи.
- Как видите. Мы сейчас готовим номер к празнованию двенадцатой годовщины Октября.
Заврайоно Татьяна Ивановна похвалила меня, но предупредила: не зазнавайся, не ус-покаивайся на достигнутом, накапливай опыт. Следующий открытый урок, даже не урок, а весь день, назначила на средину октября. Предупредила, что приедут директора и завучи всех школ района.
- Для открытого дня нужно брать школы большие, которые, к тому же, существуют много лет, - не соглашается Елена Васильевна. - А у нас за что ни возмись, того и нет. Мы только первые шаги делаем, школе то первый год.
- Вот и постарайтесь показать маститым директорам, что можно сделать, если жела-ние и руки приложить. Когда всего вдоволь, тогда всякий сумеет. А когда только начинашь и есть только стены и парты, тут нужно умение, изворотливость и находчивость.
- Не уверена я, Татьяна Ивановна, что мы можем что-то серьезное показать. Ученики наши - сплошная беднота, вы видели, в чем они ходят? Тетрадей нет, учебник один на тро-их, всю работу в школе проводим.
- Это тоже козырь в вашу пользу. И этого молодого человека - взгляд в мою сторону, - постарайтесь закрепить за собой. Школа будет расти, понадобятся новые учителя.
- Мне еще полгода учиться, - сказал я. - А потом куда распределят, туда и поеду. Хоте-лось бы остаться в Ирбите, привык я к этому городу. А здесь с тоски зачахнешь: ни театра, ни кино, ни клуба, разве что на посиделки ходить. В Ирбите я работаю в драмтеатре, чис-люсь артистом, да и в детдоме воспитателем подрабатываю.
- В школе работать интереснее, в тетдоме вы просто нянька.
Репетицию с ребятами заврайоно просмотрела с начала до конца. Номер почти готов, отрыбатываем детали. Слова и мелодию ребята выучили, плохо, что нет музыки, все под тра-ля-ля, да под песни. Спели частушки, куплеты, все на местные темы: пропесочиваем зажимщиков зерна, кулаков и подкулачников.
В субботу уполномоченный райкома партии велел председателю сельсовета Трофиму Морозову собрать жителей Герасимовки в школе. Пришли, в основном, мужики, но были и женщины. Уполномоченный зачитал цифры продовольственного налога, назвал тех, кто рассчитался с государством и тех, кто все еще тянет со сдачей зерна. Предложил организо-вать "Красный обоз".
- Что везти-то на этом обозе? - подала голос женщина. – Самим есть нечего.
- Это когда же ты успела все зерно съесть? А сколько еще не обмолочено! Нечего при-бедняться.
- А ты на чужой каравай рот не разевай!
Послышались смешки. Уполномоченный, пропустив сказанное мимо ушей, рассказал о задачах, поставленных райкомом партии и райисполкомом о скорейшей сдаче зерна госу-дарству, назвал цифры сдачи, предупредил, что злостных зажимщиков зерна будут привле-кать к ответственности через суд, будут давать твердые задания.
- Больше предупреждений не ждите. Не вывезите положенное количество - лишитесь всего урожая. А сейчас перед вами выступит "Живая газета" учеников школы.
Четырнадцать ребят зашли в класс. Присутствующие были ошеломлены яркостью красных рубах. Начался литмонтаж, стихи, песни, перестроения, пирамиды. За литмонтажом пошли частушки на местную тему. Мужики, которые только что протестовали против сдачи зерна, хохотали до слез, узнавая и себя, и других. Выступление заняло ровно час. Я объя-вил окончание концерта, поблагодарил за внимание, пообещал, что в следующей "Живой газете", которая будет показана в праздник седьмого ноября, частушки будут еще хлеще.
- В следующий раз поговорим о колхозе. Организовывать его лучше зимой, будет вре-мя коллективно подготовиться к весеннему севу. Продумаете план севооборота.
- А скажи-ко нам, молодой человек, как там живут в колхозе? Небось, спят под общим одеялом?
- Выходит и до вас дошел этот анекдот, - я рассмеялся. - Живут, как и жили, в своих избах, своими семьями, а каждый муж спит со своей женой, в своей кровати. Гоните вы от себя этих пустомель, не давайте себя дурачить. Семья всегда останется семьей, при любом строе. В колхозе коллективно работают, поля без меж, многопольный севооборот, богатые колхозы тракторы приобретают, земля общая, кроме огородов, там каждый себе хозяин. У вас теперь как? У одного хорошая пашня, у другого суглинок да подзол. Один с урожаем, другой с пустым карманом. В колхозе все будете сыты, не придется у кулака занимать, а по-том на него работать. Колхоз будет, не может в государстве быть две системы. Коллективи-зация идет во всесоюзном масштабе. Колхоз ведь не коммуна: каждый колхозник оставляет у себя корову, половину овец, свиней. А вот лошадь с упряжью в колхоз. Все на трудодни получать будете: больше трудодней - больше получите.
Дома я застал Николая Савельича за ремонтом женских туфель.
- Савельич, надо новые туфли купить, для жены ведь.
- Где ж их купишь? К нам в эту глухомань никакой обуви не привозят. Давно купить на-до, а вот приходится сидеть и чинить.
Я примерил туфлю - мой размер. Написал Петровичам и попросил купить хозяйке но-вые туфли 37-38 размера.
В средине октября приехали директора и завучи всех школ района. Я показывал им метод "целых слов". По их мнению, урок прошел отлично. Все перелистали азбуку, пере-смотрели конверты со словами, слогами, буквами.
- Все, что мы видели на уроке, - сказал заврайоно, - надо только приветствовать и пе-редавать опыт учителям начальных классов.
- Большей части учителей такая наглядность неподсилу. - заметил директор семилет-ней Тавдинской школы.
- Буквы написать и раскрасить каждый учитель сможет, а рисунки можно вырезать из журналов, нужна только изворотливость и инициатива учителей, - вмешалась инспектор Татьяна Ивановна.
В конце октября хозяева уехали в гости, домовничать оставили соседскую дочь Дашу, девицу в возрасте, каких в деревнях называют перестарками. Даша для меня пекла и жари-ла лучше, чем хозяйка, тайком из дома приносила масло и сметану. Из-за этого я чуть было не попал в неприятное положение - к Даше присматривался Данилко Морозов, двоюродный брат Павлика, ученик второго класса, переросток в шестнадцать лет. Вечером, накануне отъезда, он подошел ко мне и спросил:
- Ну что, учитель, уезжаешь?
- Уезжаю, ученик, желаю тебе успехов. Не переживай за свою подружку, я ее не тронул.
Данилко посмотрел зло, ничего не ответил. Не знал я тогда, что через три года он ста-нет убийцей брата.
Восьмого ноября я попрощался с учениками своего класса, они проводили меня до квартиры, славные ребята, жаль, нет возможности с ними сфотографироваться. Пообещали писать письма, я сказал, что пришлю им новые литмонтажи. На этом и расстались, я думал совсем, но утром они были уже у ворот и проводили меня до околицы: в лаптях, стареньких шубейках, но, сколько веселья и задора. Я долго еще слышал их голоса: «Петр Андреевич, приезжайте! Будем ждать»!
Приехал я летом, а возвращаюсь по санному пути, розвальни легко скользят по наез-женной дороге. Вечером на поезде выехал в Ирбит. Лежу на средней полке и прислушива-юсь к разговору мужиков:
- Теперь на стройках выгоднее жить, заработок приличный, отработал восемь часов и иди куда хочешь.
- А кто же хлеб растить будет? - спросил хрипловатый голос. – Без хлеба немного построишь.
- Колхозы хлеб выращивать будут, им Советская власть землю навечно закрепила.
- Мил человек, к землице надо руки приложить. Она любит, чтобы ее удобряли да про-пахивали. Изварначились мужики, легкой жизни побежали искать, - продолжал хриплый голос.
- Не легкой жизни, а тяжелую промышленность поднимать. Вон, какой Уралмаш наме-тили построить.
- Ну, давайте, давайте! Надоело, калачи есть, за буханкой в очереди стоять будете. Из деревни, конечно, все не побегут. Настоящий хлебороб от земли не оторвется, он сам не уйдет, настоящий-то хлебороб.
О чем только не говорили мужики, а сошлись на одном - надо работать, что на стройке, что на земле.
В ноябре ночи начинаются рано, темнота сгущается быстро. На вокзале меня встрети-ли четверо Петровичей, подхватили чемоданы и повезли к себе в коммуну. Пока ехали на конке ребята рассказывали о делах в техникуме, об учебе, о своих семейных делах.
- Понимаешь, Батя, проводим конкурс на лучший номер к двенадцатой годовщине Ок-тября. Жены от нас отделились, готовятся со своим третьим курсом, а мы со своим вторым.
- И, конечно, жены вас победили.
- То-то и дело, что нет! Мы заняли первое место! На нашем курсе девчата оказались голосистее и даже красивее. Данька не удержался и роман с одной из них завел.
- И как на это посмотрела жена?
- Отлупила туфлей по морде, - понуро сказал Даниил, - но все же простила.
- Она тебе об этом еще напомнит, женщины измены не прощают. А как дела в детдоме?
- Дежурим все по очереди. Зарядку проводит Глеб, домашнее задание проверяет Лен-чик. Вот твоя зарплата за два месяца.
- Это ваша зарплата, оставьте ее на подарки женам.
За чаем засиделись до полуночи, расспрашивали, как жизнь в деревне. И мне было легко с ними. Хорошо все-таки дома! На следующий день меня неожиданно вызвал дирек-тор техникума.
- Петр Андреевич, выручай! - он впервые назвал меня по имени и отчеству. - В Москве проводится экстренное совещание. Заведующая Зайковской начальной школы уезжает на неделю-другую. Тебе придется заменить ее, заниматься будешь со вторым классом. Рабо-тать будешь не как практикант, а как учитель, зарплату будешь получать. Считай, что техни-кум ты уже закончил, счастливого тебе пути на учительском поприще.
Глава 3. Р А Б О Т А
Итак, я стал учителем. Класс большой, тридцать шесть учеников, больше половины мальчики. Зайково мне знакомо хорошо. На квартиру я попросился к старой знакомой, у ко-торой останавливались, когда приезжали с "Красной рубахой". Удобно, ее дом рядом со школой.
- Жить у меня живи, но керосин имей свой, вы ведь любите по ночам сидеть, а у меня лишних денег нет, - сказала хозяйка.
- Деньги у меня есть, вот бери на первое время, продуктов купи: молоко, яйца, масло. Мяса, наверняка, не достанешь - скот колоть запрещено.
- Курятинки найдем. Были бы денежки - будут и девушки, - пошутила она. - Ложись спать, утро вечера мудренее.
В восемь утра я был уже в школе. Просмотрел классный журнал, планы на неделю. Учебники и тетради в порядке. Представился учителям, некоторых я знал по учебе в техни-куме. Первый день прошел незаметно. Мне не понравилось, как ребята знают таблицу ум-ножения, я весь урок потратил на ее изучение, дал задание на дом - учить таблицу на три, чтобы отвечали без запинки. Приспосабливаюсь к возрасту учеников, всем им по девять лет - такими темпами, как в Герасимовке, с ними не пойдешь. Слабеньких учеников оставляю после уроков. Иногда остаются и отличники, даю им более сложные задачи и примеры. Са-мый любознательный ученик - Речкалов, будующий летчик, дважды Герой Советского Сою-за. Он лучшый математик, задачи на время он всегда решает первый.
В начале декабря в школу приехала Евгения, она заменила заболевшую учительницу третьего класса. С Евгенией мы поступали на первый курс, но потом ей не дали стипендию, как дочери церковного служителя, и она ушла. На следующий год снова поступила. Я тогда уже был женат на Дине. У нас раньше были теплые отношения, и сейчас я снова обратил на нее внимание, она же относится ко мне холодно - не может простить мне Дину. Хотя как это можно - ревновать к мертвому человеку! В школе она пробыла недолго, что-то около неде-ли. Ночью я проводил ее на вокзал. За всю дорогу она не сказала ни слова и, уже стоя на подножке вагона, спросила: «Когда приедешь в Ирбит»?
В Ирбит я вернулся в конце декабря - уехавшая в Москву заведующая школы, заболе-ла и пролежала в больнице три недели. Ночью ко мне постучали, я открыл, думал Евгения, но на пороге стояла Манька Моторка.
- Батя, впусти блудную дочь!
- Проходи, гостьей будешь. - Она зашла в комнату на свет. - Что с тобой? На тебе лица нет!
- Дай что-нибудь выпить.
Осушив залпом стакан водки, она посмотрела на меня полными ужаса глазами и ска-зала страшную весть:
- Батя, я зарезала Тришку Кривого! Я отомстила ему за всех, кого он убил: Кольку Ко-роля, Дину, детей! Я выследила его, он зашел в дом, был сильно пьян. Я долго не реша-лась, но, все же, зашла. Хозяйка не хотела меня впускать, но он, узнав по голосу, приказал. Я закрыла лицо шарфом и прошла к нему. Он был уже в постели. Налил мне, заставил вы-пить. Он решил, что я к нему пришла - он однажды, гад, заманил меня в "малину", напоил и овладел. Он стал меня грубо раздевать, но я схватила со стола нож и вонзила ему в живот. Он упал на кровать, а я ударила его еще несколько раз. Потом закрылась шарфом и ушла. Я переночую у тебя, а завтра пойду в детдом, думаю, меня не прогонят.
- Оставь шарф, он очень приметный, хозяйка могла запомнить. Возьми мою шапку.
Днем ребят из коммуны вызвали в милицию для опознания трупа. Все недоумевали: кто мог убить Кривого? Я промолчал. Много позже я узнал, что Манька Моторка подалась на юг.
На место происшествия прибыли следователи и работники милиции. Хозяйка квартиры рассказала:
- Около часу ночи постучала девка, я не хотела впускать, но жилец, Сергей Сергеевич, велел впустить. Она прошла к нему. Прошло немного времени, в комнате поднялся шум, и вдруг девка выскочила, закрыв лицо. Я так испугалась, что залезла на печь и всю ночь про-сидела в страхе, а утром пришла в себя и тут же заявила. Женщины к нему заходили, то од-на придет, то другая, но лицо не закрывали. А эта впервые была, маленькая такая, паль-тишко замызганное, а вот лицо не видела.
- Это, гражданка, не Сергей Сергеевич, а Тришка Кривой, - сказал следователь. - Опасный бандит и убийца. Будете нужны - вызовем.
Нас выпустили досрочно, на полгода раньше. Сразу после Нового Года еду в дернвню Коркино Туринского района. А так хотелось остаться в Ирбите! Директор техникума, когда я зашел к нему с этой просьбой, сказал, что получен приказ: всех выпускников направлять только в деревни - грядет коллективизация сельского хозяйства, мы должны помогать, а за-одно и ликвидировать неграмотность. В райкоме комсомола предупредили: не поедешь по назначению - выкладывай комсомольский билет.
- Ты не огорчайся, - сказал директор на прощание. - Коркино село большое, культур-ное, недалеко от Туринска. Там есть клуб, семилетняя школа. Ты хоть и в начальной школе будешь учительствовать, но с твоим талантом по пению и рисованию можешь и там подработать.
Окончание техникума решили отметить в коммуне. В разгар веселья я сделал Евгении предложение. Через полгода она оканчивает техникум, теперь он будет трехгодичным - на селе нужны молодые учителя.
- А ты, женишок, сначала с работой устройся, квартиру приличную приобрети, тогда и поговорим о женидьбе. - сказала она с улыбкой.
Я поцеловал ее: - Теперь все равно от меня никуда не уйдешь, поцелуй этот присушит тебя ко мне.
- А я знаю средство отсухи, оно отмачивает отсуху и присуху.
- А ты не отмачивай.
Все сбережения Николая я разделил поровну между Петровичами, двоим сыновьям Глебу и Юрию - их жены сестры - оставил квартиру Софьи. Забрал часть мебели и одну швейную машинку, другую оставил Кате – это ей купил Николай. Не надеясь на деревню, сделал необходимые покупки: тетради, учебники, карандаши. Ребята помогли отправить ба-гаж малой скоростью. Новый Год встретили в коммуне. Встреча больше походит на поминки, я уезжаю, а ребята остаются. Каждый понимает, что коммуна разваливается. У каждого се-мья, свои стремления, свои интересы. Жены радуются, что в этом году оканчивают техни-кум, каждой хочется нормальной семейной жизни, общежитие надоело.
Без четверти двенадцать неожиданно прибежала Евгения. Ей тут же налили шампан-ского: «С Новым Годом, Евгения! Наше общее тебе пожелание, выйти замуж за Батю, стать нашей матушкой»! «Горько»! - закричали все. Я поцеловал Евгению и выпил свой фужер. Евгения выпила половину: «А это допей ты». Когда я выпил, она сказала: «А вот это и есть отсуха». Все засмеялись, а я ответил: «Когда пьют под "Горько", ни присуха, ни отсуха не действует». Дальше все пошло своим чередом: песни, пляски, пожелания. Домой мы с Евге-нией ушли вместе. Уже в постели я спросил ее:
- Это очередная ночь или последняя?
- Самая рядовая», - был ответ.
Я предложил ей назавтра сходить в ЗАГС.
- Во-первых, завтра выходной день и ЗАГС не работает, - ответила она, - а, во-вторых, эта официальность роли не играет. Но запомни, если кто у тебя появится, мы станем навсегда чужие.
Весь день первого января я делал визиты к дядюшкам и тетушкам. Они снабдили меня продуктами на целый месяц:
- С питанием сейчас везде туго, - сказала тетушка. - Это тебе на первое время, пока не устроишься на новом месте. Как у тебя с деньгами? Зарплату в школах раз в месяц дают.
- Не страшно. В Зайково зарплату за полтора месяца получил, в детдоме отпускные за два года. А потом, везде люди живут, от голода нигде не умирают.
Вместе со мною на работу едут три девушки. Вещей у них - по узелочку, я же тащу три чемодана, хорошо, что меня провожают Петровичи. В дороге не спим, обсуждаем, что нас ждет впереди, как нас встретят ученики, как сложится самостоятельная жизнь. Я пропел:
"... Она распрямилась устало, рукой по лицу провела.
- Довольно! - Сложила тетради и тихо к окну подошла.
Как грусно она посмотрела, на небе играет луна.
А сколько у нею еще дела, полночная спит тишина.
Планы, тетради, тетради, а завтра уроки опять,
А где-то оркестры играют, друзья и подруги скользят...
Второе января 1930 года. В Туринск прибыли рано утром и отправились к Ивану Ива-новичу, моему знакомому по прежним приездам в город с театром. Он принял нас любезно, жена поставила самовар, пригласила девушек к столу, попросила не стесняться.
- Ваня, это же артист, который был у нас вместе с женой. Как она?
- Ее нет, Софья погибла при крушении поезда.
- Петромишка, Дина ведь сгорела! - девушки смотрят на меня удивленно, ничего не по-нимая из нашего разговора. О Софье в техникуме никто не знал.
- Софья первая моя жена, Дина вторая. Я успел дважды жениться и дважды овдоветь.
- Это на тебя похоже.
- Это мое несчастье.
Отдохнув к началу рабочего дня пришли в районо. За столом сидел мужчина средних лет и просматривал бумаги. На нас он не обратил никакого внимания. Я спросил, можем ли мы видеть заврайоно. Он посмотрел на нас невидящим взглядом и ничего не сказал. Я сно-ва повторил вопрос. Он, наконец, оторвался от бумаг и спросил:
- Что вам угодно? Я заведующий районо Николай Васильевич Шевелев.
- Мы прибыли из Ирбитского педтехникума на работу в вашем районе. Вот наши на-правления.
- Очень приятно. Петр Андреевич вы едите в село Коркино, примите второй класс. Об-радовать не могу, класс большой, 56 человек, успевающих менее половины. Прежняя учи-тельница не справилась - нет образования, слабохарактерная, так что работы будет много.
Он также быстро распределил по школам девушек, им будет легче, классы маленькие. Вызвав секретаршу, он приказал выдать нам талоны в столовую по двенадцатое января на время проведения конференции и проводить в комнату, приготовленную для нас в библиотеке.
- Как-то неудобно получается, Николай Васильевич, не можем же мы жить почти две недели в одной комнате, - сказал я.
- А чего тут неудобного? Вы должны понять, что нет у меня свободных комнат и гости-ницы в городе нет.
- Если так, то я сегодня же уезжаю в Ирбит.
- Ну, знаете ли? - набросился на меня Шевелев. Эти слова услышал вошедший в комнату мужчина.
- Что шумите, Николай Васильевич? - спросил он.
- Да вот прибыли молодые учителя с очень большими требованиями.
- Не такие уж и большие, просто человеческие, - подключились к разговору девушки.
Вошедший оказался председатель горсовета: «Идите, девчата, и устраивайтесь, а для вас - это мне - что-нибудь придумаем».
Днем мы осматривали город, изрядно продрогли, к вечеру вернулись в здание райис-полкома. В отведенной комнате был только пустой стол. Чтобы как-то скрасить картину, я воскликнул:
- Девушки, устроим коллективный ужин, раз ничего другого у нас нет! Я схожу за кипят-ком, а вы накрывайте на стол.
Девчата застелили стол газетой, расставили, выпрошенные у технички табуретки, и выложили нехитрые свои припасы.
- А где же ваши чашки-ложки?
- А ничего этого у нас нет.
- Милые мои, вы едите на постоянное место жительства. Там нет общежития. Тарелка, ложка, кружка, ножик - это вещи первой необходимости. Вот вам мой подарок, - я достал из чемодана взятые у Ивана Ивановича чашки и раздал их девушкам. - Пусть это будет памя-тью о нашем первом учительском дне. Прошу к столу, сегодня я угощаю, будем пить черное кофе. Сахар, масло, печение, конфеты - все Ирбитское.
- Я ожидала, что они отправят нас по школам, и уж потом на конференцию, а они еще празднуют Новый Год и мы для них просто обуза. Выходит напрасно мы спешили, можно еще было два дня пожить в Ирбите.
Чтобы скрасить нерадостную ситуацию, я рассказал им о Туринске:
«Город построен в 1600 году на месте татарского поселения Епанчан-юрта по приказу Бориса Годунова. Переселяли сюда крестьян из Вятки, Каргополья. Им выделяли земель-ные наделы, заставляли сеять хлеб. Поселение быстро развивалось, в 1633 году был осно-ван торг, перешедший в 1643 году по указу Михаила Романова в Ирбитскую ярмарку. Сюда приезжали купцы из Индии и Китая. Тут жили сосланные декабристы, сейчас еще стоят их дома, вот мы сейчас находимся в доме Басарыгина, а рядом в двухэтажном доме жил Пу-щин, друг Пушкина. В парке, через который мы проходили, многие деревья посажены декаб-ристами. А еще раньше в Туринске отбывал ссылку князь Пронский, а севернее в поселке Пелым – Бирон и фельдмаршал Миних, а еще севернее в Березово - некогда всевластный Александр Меньшиков и Остерман. У этого края богатая история».
- И откуда ты это все знаешь?
- Интересуюсь, читаю, кое-что выписываю и вам советую, вдруг ученики спросят. Вот слушайте, - я достал блокнот: "Туринск - уездный город, 610 домов, 5 церквей, женский мо-настырь, приходское училище, женская гимназия, больница, 55 торговых лавок. Город чис-тый, с широкими, но плохо освещенными улицами..."
- Времени много прошло, а улицы так и остались неосвещенными, - вздохнули девуш-ки. Они ночевали в комнате, кое-как устроившись на полу, а я ушел к Ивану Ивановичу.
На следующий день началась учительская конференция. С докладом выступил Шеве-лев. Доклад построен неплохо, говорит он прилично, перебирает школу за школой, называет учителей, добившихся хорошей успеваемости, критикует нерадивых. Прошелся и по школе в деревне Коркино, отрицательно охарактеризовал учительницу, которую мне предстоит за-менить, негативно прошелся по мне:
- Сразу предупреждаю заведующую начальной школы, что Коростелев очень требова-тельный, не уважительный к начальству. Хотя он окончил техникум с отличием, человек он недобрый, пожалуй, даже злой.
После доклада открыли прения, но выступающих учителей было мало. Говорили, в ос-новном, о хозяйственных делах, а не об учебе. Взял слово и я:
- В докладе Шевелев облил грязью Коркинскую учительницу за то, что она дала плохие знания ученикам. Но он, ни словом не упомянул, что в ее классе 56 учеников. Разве можно так перегружать учителя? Ведь это почти два класса. О чем думало руководство районо? А бюрократизма у Шевелева хоть отбавляй. Вот мы приехали из Ирбитского педтехникума, досрочный выпуск в помощь деревенским школам. А как нас встретили? Выделили в биб-лиотеке пустую комнату, даже стульев нет, не говоря о кроватях и постельных принадлеж-ностях. Остается постелить соломы и, как свиньи, спать вповалку. Только такой руководи-тель, не зная человека, дает ему очень нелестную характеристику. В этом все Шевелевское: бескультурие, бездушие и неумение работать с людьми.
Учителя сидели как завороженные, они не ожидали такого отношения к начальству. Молчал и Шевелев, видимо не найдя сразу, что ответить. Затем выступил первый секретарь райкома партии. Он обратил особое внимание учителей на общественную работу на селе, на коллективизацию сельского хозяйства, на борьбу с кулачеством.
- Что-то не слышно голоса учителей в агитации за колхозы, - сказал он. - Кулаки и под-кулачники много небылиц рассказывают о колхозах, стращают народ божьими карами. А учителя молчат. Необходимо больше проводить бесед на антирелигиозную тему, кулаки на религии и строят свою агитацию против колхозов. Учителя не организуют художественную самодеятельность в деревнях, а в агитационной работе большую роль играет "Живая газе-та". Я был в Зайковской коммуне, видел там выступление "Красной рубахи", "Синей блузы". В художественной форме, в литмонтажах они рассказывают народу о значении колхозов. А в наших деревнях тишь, гладь и божья благодать. Боитесь вы, что ли кулаков?
В конце дня к нам подошел Шевелев:
- Коростелев, поезжайте в Коркино и устраивайтесь там с квартирой, десятого января быть здесь, будут из облано. Ближе к вечеру поедет одна медичка, вот и поезжайте с ней. А вы, девушки, можете ехать с почтой, они иногда берут попутчиков.
Выехали мы в половине шестого. Мороз крепчает, ветер гонит порошу, переметает до-рогу. Возница моя, дама лет двадцати пяти, на лошадь покрикивает по-мужски. Ноги в бур-ках коченеют, холод начинает пробирать до костей. Наконец въехали в село. Длинная пря-мая улица тянется, как сказала Луша - так зовут возницу, - до реки, огибающей село с юга. Улица кончается большим деревянным домом, почерневшим от времени. Это и есть на-чальная школа. Немного в стороне вторая школа-семилетка. Здание двухэтажное, обнесено металлической оградой. Вывеска на школе новая, выполнена профессиональным художни-ком. Перед школой большая площадь, расчищенная от снега. Начальная же школа со всех сторон занесена, сугробы выше окон, и лишь узкая тропка ведет от дверей школы до полен-ницы дров.
- Вот мы и приехали, товарищ учитель. Куда прикажите вас доставить? Где вы будете жить?
- Где буду жить, не знаю, а пока везите в тепло, продрог, ноги к буркам примерзли.
- Тогда поехали ко мне, приму, как дорогого гостя, не обидетесь.
- Какие могут быть обиды у такого беспризорника, как я.
Подъехали. Дом двухэтажный, внизу больница, вверху живет Луша - она медсестра - и техничка Марина. В квартире исключительный порядок, на столе белая скатерть, кровать заправлена белым покрывалом, на полу домотканные дорожки. Все говорит о том, что хо-зяйка чистюля. В чистой комнате и хозяйка похорошела: румянец играет во всю щеку, голос заметно смягчился, стал тихим и ласковым, движения грациозны. Пока хозяйка хлопочет с ужином, просматриваю попавшую под руку местную газету. Главный упор на коллективиза-цию, идет агитация середняков за колхоз. На первой странице сводка по району, видно, что середняки все еще выжидают, неохотно идут в колхоз. За столом Луша продолжила начатый еще в дороге разговор:
- Расслоение в деревне очень резкое. Вот пойдете по улице и сразу увидете матери-альное состояние мужиков. Дома двухэтажные, с плотными тесовыми воротами, высоким забором. Весь двор покрыт общей крышей, ни один вор не проберется - у каждого кулака две-три собаки, ворота всегда на запоре. У бедняков домишки низенькие, крыты драньем. В любое время ворота открыты, воровать то нечего. У кулаков квартиру лучше не ищите, не уживетесь. Они бедняков за людей не считают, а сами живут за их счет. НЭП им большую силу дал. Старожилы рассказывали, что после революции, когда устанавливалась Совет-ская власть, кулаки долго сопротивлялись, но комитеты бедноты их прижали. А сейчас вот снова лютуют, на любом собрании верховодят. Только и слышно: крепкий мужик - опора го-сударства, на нас все держится. Для себя они выгоду обязательно извлекут, а бедняков не-былицами застращали.
В десять часов утра я пришел в сельсовет. Принял меня председатель Игнат Павло-вич. Остался недовольным, что в средине учебного года приходится увольнять учительницу. На мое требование о предоставлении отдельного жилья, ответил, что отдельного нет, но он посодействует в поиске отдельной комнаты у частников. Квартиру мне сняли у Ивана Ва-сильевича Шабалина, небольшую горенку, в цене сошлись быстро, тем более, что половину оплачивает сельсовет. На другой день Иван Васильевич привез из Туринска мой багаж, и я расставил в комнате всю свою мебель.
Спал я крепко и проснулся рано. Сделал зарядку, к которой приучил себя еще в техни-куме. За этим занятием меня застала хозяйка и очень удивилась, увидев в трусах - в дерев-не трусов не носили. Пришлось растолковать ей, что это спортивная форма и что так будет каждое утро.
- А по мне хоть нагишом ходи. Давайте завтракать.
К завтраку я вышел в черном костюме при галстуке, на что хозяйка сказала, что я слишком модно одет.
- Зоя Григорьевна, я учитель и это будет моя повседневная рабочая одежда.
После завтрака я занялся своими делами: разобрал книги, разложил их по полочкам, пересмотрел журналы "Красная рубаха" и "Живая газета". Перечитал несколько раешников, один переделал, посвятив его Шевелеву. Десятого января, даже не отметив свое двадцати-летие, я вернулся в Туринск. По окончанию конференции профсоюзные работники решили устроить вечер художественной самодеятельности. Перед нами выступали ученики семи-летней школы, после них учителя. Выступил и я - спел приготовленные куплеты, в которых пощекотал нервы Шевелеву. В зале смятение, одни восхищаются, другие негодуют, можно ли так критиковать начальство. Номер назывался "Благодарим за радушный прием". При-верженцев Шевелева возмутило не столько содержание, сколько форма исполнения. Но по-ловина зала мне аплодировала, особенно первый секретарь райкома. Я понимал, что в лице Шевелева приобретаю недруга, ну, да и бог с ним!
В первый день занятий я пришел в школу на час раньше. Отыскал классный журнал, просмотрел, что пройдено, на чем остановились. Через полчаса пришли две учительницы, обе в летах, и заведующая школы Анна Михайловна, с ней я встречался на конференции. В классе ребята сидят по трое за партой, за некоторыми даже по четыре. Знакомство начал с чтения. Большая часть читает по буквам, двенадцать человек совсем не читают. На втором уроке решали примеры на четыре действия арифметики на время. За десять минут решили пять человек, за двадцать - двенадцать, остальные не решили. Почти все не знают таблицу умножения. На третьем уроке писали диктант. На «пятёрку» написали два ученика, на «чет-верку» - шесть, на «тройку» - шестнадцать, остальные - на «двойку». Картина ясна.
Составил расписание дополнительных занятий - учим таблицу умножения. Заучивание наизусть получается только при коллективном повторении, самостоятельно заучивают еди-ницы. По мере удлинения светового дня - электричества в деревне нет - увеличиваю про-должительность дополнительных занятий. Хорошо еще то, что ребята живут недалеко от школы, успевают дома пообедать и приходят на вторую смену.
Через две недели провел родительское собрание. Говорил о каждом ученике, кому и какая требуется помощь со стороны родителей и как организовать выполнение домашних заданий. С первого февраля разделил ребят на две группы: посильнее в одну, слабее - в другую. Занимаемся в две смены. Я доволен тем, что родители стали приходить на занятия, при них ребята более дисциплинированы. В основном повторяем пройденное, многое при-ходится брать зубрежкой. На уроках пения разучиваем песни, готовимся к Дню Красной Ар-мии. Предыдущая учительница пение не вела. Тексты песен записываем в тетрадях по чис-тописанию, но многие запоминают текс наслух, читают еше плохо.
Во второе воскресение февраля сделал для себя выходной день - первый за все вре-мя работы в Коркино. Встал на лыжи. День выдался безветренным, снег уже улежался, лы-жи скользят отлично. Не заметил, как со мной девушка Аня. Деревня маленькая, избы чуть не до крыш утодобежал до соседней деревни Кибирево, где работает прибывшая вместе нули в снегу. Посредине улицы тянется узкая дорога, от которой к каждому дому проторена тропка. В деревне пусто, даже не у кого спросить, где живет учительница. И вдруг, как в сказке, Аня сама идет мне навстречу - пошла в Туринск. Я проводил ее до самого города, это около двух километров. Переговорили обо всем, поделились впечатлениями о начале нашей учительской деятельности. У нее положение лучше, чем у меня: в классе 27 человек, ребята вполне подготовлены, свободного времени у нее больше. Она часто бывает в Турин-ске, ходит в кино. Обратный путь показался мне длиннее - сказалась усталость.
Вечером решил сходить в клуб. Взрослой молодежи мало, в основном ученики семи-летки - им разрешено в воскресение посещать клуб. Танцуют только девочки, парни стоят в углах. Удивительно, что на улице они хулиганят, ругаются, а в клубе становятся стеснитель-ными. Весь вечер танцую с дочью Анны Михайловны Людой. Девочка симпатичная, но ма-ленького ростика, танцует, однако, прилично. Людмила хорошо поет, довольно начитана и, в то же время, простая и общительная. Другое дело ее подруга Аня Сыромятникова. На ред-кость красавица, личико розовое, прямой тонкий нос, открытые темно-синие глаза. Она на-поминает мне Дину, очень большое сходство. Танцевал с ней вальс - танцует хорошо. Была б она не ученица, влюбился бы.
К концу вечера появилась Луша со своей неизменной подругой Марией. Когда танце-вал с ними, видел, девочки косо смотрят на нас, неужели ревнуют. Танцы кончились, зав-клубом Макар Сажин предложил проводить Лушу с Марией. Он называет их в шутку "вдо-вушками" - были замужем, да мужики сбежали. Макар напросился к ним на чай - он был не-равнодушен к Марии, пришлось согласиться и мне - мужская солидарность. Домой вернулся заполночь и получил нагоняй от Зои Григорьевны: «Не дело это, учитель, по "вдовушкам" шляться, дурная молва о них по деревне ходит».
Дела в школе заметно продвигаются: таблицу умножения выучили уже до восьми, поч-ти все ученики правильно решают примеры, хотя с задачами справляются еще не все. До-полнительные уроки идут каждый день. Директор семилетки - она именуется школой кол-хозной молодежи – предложил мне вести уроки пения и хоровой кружок. Свободного време-ни скоро совсем не будет. Провел два первых урока в пятых классах, начал с песни о Крас-ной Армии. Ребята стесняются. Пою сам, ребята подтягивают. Песню разучили через неде-лю. Отобрал в школе мальчиков и девочек с сильными голосами и организовал из них хор, с некоторыми разучиваю сольные номера. Договорились с баянистом - будем разучивать кол-лективные пляски. Времени в обрез - День Красной Армии уже на носу. С семикласниками организовали "Живую газету", в ней захотела участвовыать и деревенская молодежь. При-шло четырнадцать человек, в том числе и Аня Сыромятникова. На первой репетиции заучи-вали тексты, отрабатывали выходы и движения, репетировали пляски. Пришлось повозить-ся с гармонистом - нот он не знает, приходится напевать ему раз по десять. Половина "жив-газетчиков" пишет еле-еле, приходится заучивать слова наслух. Школьники сильнее, под диктовку пишут быстро, стихи читают четко. Деревенские только частушки поют мастерски. Как-то на репетицию зашел секретарь партячейки. Прослушал от начала до конца и остался довольным. Посоветовал включить материал из колхозной жизни, навести критику на кулаков. «Из уст "живгазетчиков" должно звучать: "Террористов - под суд, зажимщиков хлеба - под суд, ликвидация кулачества, как класса". Середняк еще плохо идет в колхоз, надо ему разъяснять, агитировать. На Украине уже сплошная коллективизация, а мы топчемся на месте. К весне работу надо закончить, будем нарезать колхозу пашни, сенокосные угодья, лучшие конечно».
Я попросил список середняков, буду заходить к ним по делам учеников, заодно буду агитировать идти в колхоз, может, что и получится. За неделю побывал на квартирах у деся-ти ребят. После обсуждения успехов (или неуспехов) детей перехожу на разговор о колхозе. Родители по этому вопросу беседуют охотно, масса вопросов, особенно о дележе скотины и инвентаря. А главное их смущает слово "наше". Мужик привык к слову "мое": мое поле, моя лошадь, мой хлеб. За что ни возьмись, все мое. И вдруг ничего моего нет. Приходится долго и подробно объяснять, что обобществляются только средства производства: лошади, сбруя, плуги и прочее, ну и, конечно, земля. Осторожно ведут разговоры о вступлении в колхоз, все время чего-то опасаются. Восьмерых удалось уговорить, шестерым по их поросьбе написал заявление, двое написали сами.
А однажды у меня произошла интересная встреча. В одной избе я увидел старушку, о которой по деревне давно ходили разговоры: под видом побирушки она ходила по селам и агитировала против колхозов. Вначале я завел разговор об ученице. Старушка молчала, де-лая вид, что это ее не касается, но по глазам было видно, что ей не по себе.
- Ну что, гражданочка, - обратился я к побирушке, – продолжайте свою агитацию, а я послушаю, авось пригодится.
- Да разве ж я агитирую, гражданин хороший, хожу вот по дворам да подаяние прини-маю. Что поделаешь? Головой стала немощна, работать, силушки уж нет.
- Разрешите вам не поверить! Вы совсем не стары и умом, по всему видно, не обиже-ны. Вместо того чтобы работать, ходите по селам, сочиняете разные небылицы, пугаете на-род божьими карами. Кому вы служите? Кулакам? И дорого они вам платят? - мои вопросы ошеломили побирушку, она явно не ожидала такого поворота событий. - Поймите, коллекти-визация идет по всей стране, ее не остановить, как не смогли остановить революцию.
- А я что? Люди говорят об этом. В коммунах-де все сделают общим, и жен и мужей.
- А та сама видела такое?
- Сама, батюшка, не видела, а люди добрые говорят.
- А вы всякой брехне не верьте и сами не сочиняйте. Кулаки будут ликвидированы, как класс - это требование самого народа. Колхозы – это сама жизнь и ты, Анна Никитична Кро-това, этому движению не помешаешь.
На последних словах побирушка вздрогнула: - Не сподобил господь бог вроде с тобой встречаться.
- А ты приглядись, может, все-таки узнаешь. Помнишь Зайково? "Анна Кротова знахар-ка, всех врачей обогнала, ох и врет она, нахалка..." Вспомнила?
- Ой! Сначала и верно не признала. Срезал ты меня, учитель, всю веру во мне убил. А я ведь верила в то, что говорила.
- Так, значит, ты все врала! - напустилась на нее хозяйка. – Сколь ты вчерася у кумы наплела!
- Вот и верь вам, болтушкам, - вмешался хозяин. - Все! Завтра же напишу заявление в колхоз. Оба брата уже в колхозе и я пойду.
- Сегодня в клубе общее собрание, - вмешался я, - вот Анна Никитична и выступит, расскажет, на кого она работает и чьи песни поет.
- А меня мужики не изобьют?
- Это не позволим, а вот отматерят, это точно.
В клуб я пришел с Кротовой и, с согласия Макара, запер ее в его кабинете. Собрание начал секретарь партячейки. Мужики разговорились не срузу. Тогда привели побирушку, и она призналась, что по указке кулаков ходила по дворам и агитировала против колхозов. Главный зачинщик у них Василий Тишков, никто к нему батрачить не идет, вот он и сочиняет небылицы. Мужики зашумели все сразу, пришлось призвать к порядку.
- Гнать кулаков из села! А Ваську Тишкова в первую очередь! Это он мешает нам орга-низовывать колхоз, строить новую жизнь! – громче всех кричал Николай Тихонович, поль-зующийся у середняков большим авторитетом. - Я сам сейчас вступаю в колхоз и всех при-зываю.
И лед тронулся, середняки один за другим просятся записать их в колхоз. На собрании вынесли постановление: "Просим райисполком, и райком партии выселить из села кулаков: Тишкова Василия, Тишкова Савву и Коркина Иосифа, мешающих организации колхоза." Ночью Василий Тишков собрал самые ценнные вещи и исчез из села вместе с домочадца-ми, а вскоре выселили и остальных. В доме Тишкова устроили детские ясли, дом Коркина отвели под библиотеку. Скот согнали на общий скотный двор, сюда же свезли их сено и со-лому. Постепенно к ним добавился обобществленный скот.
Молодежь выехала на лесозаготовки, живут в лесу, работают по сменам круглосуточ-но. Надо успеть до начала посевной подвезти лесоматериалы для строительства конного двора, телятника, свинарника, овчарника. Организуются бригады огородников, полеводов, животноводов. Приехал агроном, по вечерам с колхозниками проводятся занятия по агроми-нимуму, составляются планы севооборота.
Получил письмо из Герасимовки от Павлика Морозова. Они меня помнят и это отрад-но. Он сообщил, что Елена Васильевна от них уехала, после нее приезжали еще две моло-дые учительницы, но быстро сбежали. Колхоза в деревне еще нет. Кулаки, особенно Арсен-тий Кулуканов, мешают его созданию, активно агитируют крестьян против колхоза, призы-вают прятать хлеб и не сдавать его государству. Павлик просит прислать новые литмонта-жи. Я послал ему наши разработки.
Получил также письмо из Перми. Я зачислен на заочное обучение только что открыв-шегося отделения при Пермском педагогическом институте. Прислали сразу три задания, придется посидеть, хотя времени свободного совсем нет - готовимся к Дню Красной Армии. В клубе работают три коллектива художественной самодеятельности - это уже своего рода смотр. Мои малыши уже готовы, форму им, красные рубахи, прислали из Ирбита Петровичи. В этих костюмах мы выступали в Москве. Готова и семилетняя школа, они тоже выступают в красных рубахах. Деревенская молодежь будет выступать в синих блузах, так решил Макар. Он привез из района материал и заказал их лучшей швее деревни. Девушки каждый вечер приходят на помощь, рассчитываем, что к генеральной репетиции все будет готово.
У меня в школе своя страда - конец третьей четверти на носу. Три ученика никак не могут научиться читать по слогам. Читаем после уроков хором и поодиночке - один читает, двое следят. У остальных дела лучше, на «пятерки» и «четвертки» учится уже половина класса. Вечером двадцать третьего февраля после доклада о Красной Армии провели кон-курс "Живгазет" коллективов: начальной школы, школы семилетки и деревенской молодежи. У каждого коллектива есть свои положительные стороны: начальная школа хорошо высту-пала в построениях и танцах, в семилетней школе исключительно хорошо поют девчата, де-ревенская молодежь выделяется зрелостью, умением держаться на публике. Для жителей деревни все коллективы хороши. После долгих и жарких споров первое место присудили начальной школе, второе семилетке, третье молодежи. Когда объявили места и вручили по-дарки, сидящие в зале малыши, как по сговору, начали скандировать: "Молодцы, молодцы, молодцы!" Публика им долго аплодировала, ведь каждому родителю приятно видеть на сцене своих детей, выступающих так слаженно и четко. После выступления, когда мы шли домой, Макар предложил для районного смотра коллективы объединить и дать один боль-шой номер.
- Это надо проверить, отработать связывающие моменты, как бы мостики между кол-лективами, - парировал я. - Работа предстоит большая, а времени в обрез, не лучше ли ос-тановиться на достигнутом.
Макар горячо убеждал меня, что выигрыш от объединения будет превосходный, а под конец спора пригласил на свой день рождения – оказывается, ему завтра исполняется два-дцать пять лет, решено отпраздновать сегодня, благо завтра воскресение и можно ото-спаться. Когда мы ввалились к вдовушкам, гости уже собрались.
- Молодые люди, вы заставляете долго ждать! Макар Степанович, вы виновник торже-ства, а так долго не являетесь, - начала выговаривать нам моя заведующая Анна Михай-ловна, кутаясь в цветную шаль.
- Анна Михайловна, просим прощения, - ответил за Макара я. - У нас сегодня замеча-тельный день - мы провели, можно сказать, смотр творческих коллективов.
- Мы это видели и преклоняемся перед вашим трудолюбием, такое в нашей деревне впервые.
- В дальнейшем надо взять лучших ребят из обеих школ и выступить одним коллекти-вом, а не распыляться! - Макар продолжал наш спор.
- В семилетке есть свои учителя, пусть они и готовят свой коллектив, а Коростелев бу-дет готовить наш.
- Вы не правы, Анна Михайловна, - в воинственной позе встал перед ней Макар. - Нельзя быть эгоистом.
- Это не эгоизм, мы должны отстаивать честь своей школы.
- А как же мне быть с остальными коллективами без талантливого руководителя, тем более перед районным смотром?
Анна Михайловна осмотрела Макара с ног до головы, как будто видит впервые: - Не было Петра Андреевича, вы ведь как-то работали.
- Товарищи, за стол. Нас ждет хороший ужин, все равно вы ни до чего сейчас не дого-воритесь, - сказала Мария, которая взяла на себя роль хозяйки и, похоже, неплохо с этим справлялась.
Первый тост предложили мне, как самому молодому. С бокалом в руке я встал и про-читал экспронтом придуманные стихи:
Живи и здравствуй, дорогой приятель,
Во здравие свое, на благо мира.
Поверь, я очень точный предсказатель,
За четверть века! Быть большому пиру!
Живи и знай, что жизнь прекрасна,
И сколько не было б в ней зла,
Не обижай людей напрасно.
Умей прощать и добрым будь,
Пусть дымкою покроются невзгоды,
Шути и смейся всем чертям назло,
И жизнь наладится - таков закон природы.
Веселье пошло своим чередом. Под гитару поем песни и романсы, хотя хор получает-ся неважныи, как говорится: "Кто в лес, кто по дрова". Вскоре я постарался смыться. Дома отсыпался весь следующий день.
А жизнь, между тем, не идет, а бежит - надо готовиться к женскому Дню 8 Марта. В школе предложил ученикам написать сочинение "Мамин праздник". Есть оригинальные мысли, живой язык, хотя с грамматикой не все в порядке. Дни заметно прибавились, на-строение у ребят уже весеннее. В классе дела пошли на лад, но дополнительные занятия пока не прекращаю. Добьюсь, чтобы все перешли в третий класс. Пробую вести письменный опрос, даю им карточки с вопросами, но письменные ответы не блещут, надо с каждым бе-седовать отдельно, а их более пятидесяти человек. Коллективу "Живгазеты" школы семи-летки помог только в подборе материала, в остальном справляются сами. Деревенской мо-лодежи приходится помогать, ничего не поделаешь, это комсомольское поручение. А вот с малышами репетирую каждый день. И как на все хватает времени - сам удивляюсь.
А на дворе весна. Воробьи стаями носятся по деревне, устраивают драки, так, что пе-рья летят. Голуби воркуют и танцуют перед голубками, как и крутятся перед ними. Голубки важничают: "Вот я какая, увлеки меня, покажи свою любовь!" А как забавно они целуются. У нас с ребятами своя жизнь. Провели родительское собрание, выступили перед родителями, поздравили своих мам и бабушек с Международным Женским Днем.
На последней неделе третьей четверти приехали инспекторы во главе с заврайоно Шевелевым. Пригласили учителей из семилетки. У меня были на всех уроках и не по разу. Остались довольными. Я, по правде, такого не ожидал. На четвертый день инспектор по на-чальным классам Серафима Сергеевна сама провела диктант. Местами нарочно произно-сила слова так, чтобы сбить учеников с толку. Но ребята успешно справились с заданием, написали без двоек. По арифметике оценки еще лучше. Мне потом коллеги сказали, что по-лучить хорошие оценки у Серафимы очень трудно. Провел один урок со слабыми ученика-ми, показал, как надо учить ребят читать методом "целых слов", показал им свою азбуку.
- Что ж вы не выступили на учительском совещании в январе? - возмутился Шевелев. - Надо было тогда показать учителям этот метод.
- Не до этого было! - сказал я. - Да и азбука шла в багаже. Я этим методом учил ребят первого класса в Герасимовке во время практики, через три недели все умели читать.
- Надеюсь, вы покажете и нашим учителям свою азбуку и свой метод, - сказал Шеве-лев, как бы извиняясь за прошлое. В целом выводы комиссии были положительные.
Неожиданно получил письмо от Евгении, она находится на практике в одной из дере-венских школ района. Сменила гнев на милость, просто-напросто просит послать денег. Просьбу выполнил. Эта весть разнеслась по селу на следующий день - поистине, ничего не утаить в деревне.
Моя хозяйка провела генеральную уборку в квартире, повесила у меня в комнате што-ры и постелила ковер перед кроватью. На письменный стол я поставил фотографию Дины. Зоя Григорьевна, увидев фотографию, удивилась:
- Это же Женя Лузина, моя племянница, дочка моей сестры!
- Да это Женя, моя жена, она сгорела в Скородумово вместе с детьми, кулаки подожг-ли ночью здание детской площадки.
- Это зверье, их самих надо сжечь живьем, чтоб им ни дна, ни покрышки. Сестра со-всем извелась, потеряв дочь.
- Это невосполнимая утрата. Ребята писали мне, что поджигателей поймали, хотя ма-тери разве от этого легче. В семилетке есть девочка Аня очень похожая на Женю.
- Нюрка двоюродная сестра Жени, ее мать и Женина мать Даша сестры-близнецы, от-сюда и схожесть. Петр Андреевич, сколько времени вы прожили с Женей?
- Меньше года, и понимаете, Зоя Григорьевна, нет даже могилы, вот, это все, что оста-лось от моей Дины, - я показал на фото - Так я в шутку ее звал.
- Матери бы подарить такое. Эх, Женя, Женечка, что они, изверги, сделали с тобой!
- А как это сделать? Я ведь даже не знаю, где она живет. Мы с Женей собирались съездить к ее подителям, да вот не пришлось.
- Я как-нибудь дам знать Даше, она ведь через реку живет.
Закончился учебный год, ребята все перешли в третий класс. Разве это не победа?! За полгода выучить ребят, которые ни читать, ни решать не умели. А их 52 человека. Провели родительское собрание, пришли все родители, а это уже чего-то стоит. Ребята сами украси-ли класс, принесли из дома комнатные цветы, стол застелили красной скатертью, на окна повесили бумажные шторы. Официальную часть не затягивали - места в классе мало, роди-тели сидят, ребята стоят. Художественная часть прошла хорошо. Ребята для исполнения номера заходили в класс из коридора. От родителей масса благодарностей, а я, в свою оче-редь, поблагодарил их за помощь, одному бы мне не справиться.
Захотелось побыть одному, ушел на речку и просидел там до утра. Вот на востоке по-казалась узкая белая полоса, она становится все шире и шире. К ней примешивается жел-тая полоса, оранжевая, розовая, пунцовая. Кругом полная тишина, даже собаки не лают. И вот в черемушнике, толпящемся вдоль реки, защелкал соловей, ему ответил второй, завя-залось соревнование: кто кого перепоет. Победитель получит премию, да еще какую! К нему подсядет самочка, разгорится любовь, а побежденный останется одиноким, вроде меня. Но он снова будет петь, к нему прилетит другая подруга, песня сделает свое дело. А вот моя песня спета, а другая не складывается. Над рекой поднялся туман, потянул ветерок, река покрылась мелкой рябью. На смену соловьям пришли зорянки. В их репертуаре меньше ме-лодий, но и эти прелесть. А майское разнотравье льет свой опьяняющий аромат.
Вечером пожаловали гости, мать Жени Дарья Григорьевна и ее сестра Мария. Разго-вор зашел о Жене, я рассказал все, что услышал от Галины.
- Эта утрата, Дарья Григорьевна, должна сроднить нас. Вы потеряли дочь, я потерял жену. Горе у нас одно.
Женщины всплакнули. Выручил хозяин Иван Васильевич:
- Женю слезами не вернешь, Зоя накрывай на стол, помянем Женю, выпьем за упокой.
- А ты не торопись выпить, - вмешалась хозяйка. - Теперь в колхозе работы по горло, а ты запьешь на неделю, а то и две.
- По такому случаю можно всем по одной рюмочке и выпить, тем более, что бутылка всего одна, - сказал я. - Мне ее из Ирбита друзья прислали. Поминки по Жене - два года - я отмечу в Перми, уезжаю на учебу, а день рождения отметим здесь, я вернусь к тому времени.
Дарья Григорьевна долго сидела молча, о чем-то думала.
- У нас муж дочери называется зятем, - сказала она задумчиво, глядя то на меня, то на фотографию. - А зять, почти что сын.
- Это так. Теперь у меня будет вторая мама. - Мы обнялись и расцеловались.
Первого июня выехал в Пермь. Весь июнь мы слушали лекции, выполняли контроль-ные работы, писали диктанты, изложения и сочинения. Сдал экзамены за первый курс и по-лучил контрольные работы на второй. Занимались много, но, все же выделяли время для театра, в это время в Перми гастролировали артисты из Ленинграда и Москвы. В начале ав-густа выехал домой. Целую неделю прожил в Ирбите у Петровичей. Евгению не встретил - они по окончании техникума уехали на экскурсию по Пушкинским местам.
Август начался прекрасной погодой, какая бывает в это время на Урале. Дни стоят жаркие, безоблачные. Колхозники не нарадуются - сенокосная пора в разгаре. На покос вы-ехали все, умеющие косить. Работаем с раннего утра до позднего вечера. Меня включили в звено деревенских комсомольцев, они смотрят на меня с недоверием, думают, что меня включили в их звено для счета. Я встал вторым за бригадиром, считавшимся одним из луч-ших косарей в деревне. Однако я все время "наступал ему на пятки", да и "оберушник" (ши-рина захвата травы косой) у меня шире, чем у него. Все ожидали, что я скоро скисну, а я легко и уверенно шел за ним. В обеденный перерыв звеньевой, извинившись, признался, что не ожидал от меня такой работы, думали, раз учитель, то и к крестьянскому труду не приспособлен.
Обедали по очереди. Нашему звену, скосившему на четверть гектара больше других, предоставили право обедать первым. В знак уважения звеньевой мне первому поставил та-релку. После обеда я направил косу, которую здесь называют литовкой. Подтянул пятку, чтобы не "сдавала", напильником "отстрогал" лезвие. Бригада окружила меня, всем было интересно, как я направляю косу. Попросили посмотреть их косы, мне понравились только две - остальные были то круто посажены, то полого. Показал, как надо настраивать, "стро-гать" лезвие. После обеда я пошел замыкающим, подгонял всех членов звена. К концу дня я полностью утвердился в составе бригады. Вечером у костра ребята признались: «Мы дума-ли, ты только петь да плясать умеешь, а выходит ты еще и косарь хороший».
Покосная страда длилась без малого две недели. Когда поспела гребь, к работе под-ключились женщины и подростки, гребли, метали стога, работа продвигалась быстро. Три раза в день купались в речке, вечером у костров пели песни, устраивали пляски. Два раза к нам привозили кино, показывали прямо под открытым небом, пользуясь темнотой. Один раз пришлось собирать внеочередное комсомольское собрание. С нами работал Гаврюшка Вдовин, парень лет двадцати пяти, страшный матершинник. Женщины решили его проучить, а заодно посмотреть, есть ли у него то, на что он всех посылает. Поймали, раздели догола и стали гонять по покосу. А под конец громко заявили, что посылать-то у него не на что. Комсомольцы хотели объявить ему строгий выговор, но коммунисты посо-ветовали ограничиться предупреждением. Женская выходка на него так подействовала, что он замкнулся, стал от всех отдаляться. Я взял Гаврюшку под свою защиту, при мне парни его не задевают. Мы с ним и косим вдвоем. Однажды он заявил:
- Как мне дальше жить? Засмеют же все в деревне, когда узнают. Хоть в петлю лезь.
- Вот в петлю не надо! Ты сколько классов кончил? Семь. Поезжай учиться в техникум, я помогу тебе подготовиться.
Теперь каждый вечер мы занимаемся: вспоминаем стихи, пишем диктанты, повторяем алгебру и геометрию. Я уговорил председателя колхоза отпустить Гаврюшку на учебу. Гав-рюшка уехал в Ирбит. Я написал письмо директору техникума, попросил помочь парню. Он поступил на первый курс, получил стипендию. На первое время я дал ему денег, перень ос-тался очень довольным.
Двадцать пятого августа началось осеннее совещание учителей. Мне дали для высту-пления 40 минут. Это вначале вызвало возражение, но когда я стал показывать азбуку, слу-шали с интересом. Не обошлось без возражений: не умеем рисовать, такую азбуку им не сделать. Шевелев же потребовал от всех переключиться в первых классах на метод "целых слов", а возражения учителей назвал надуманными - немного рисовать умеют все.
Для меня начало учебного года началось с неприятности. В Коркинскую семилетнюю школу назначен новый директор, жена которого учительница начальных классов. Мне пред-ложили освободить место и перейти в другую школу. Объяснение простое: у других учите-лей дома, семьи, их не тронешь, а я одинокий человек, меня можно перевести в любое дру-гое место. Шевелев подключил райком комсомола, райком партии, мне пригрозили - при-шлось уступить.
Меня направили в деревню Красново, расположенную на другом берегу Туры. Дерев-ня зажиточная, кулацкая, колхоза в ней еще нет. Мужики заняли хитрую позицию: живут мирно, спокойно, налоги все платят, на все мероприятия отзываются дружно, но о колхозе и слышать не хотят. Заведующий школой Александр Шаврин знаком мне по техникуму, это он попросил Шевелева направить меня к нему вторым учителем: я поведу первый и третий классы, он - второй и четвертый. Всего в моих классах двадцать семь человек. Я переехал в Красново, взяв только самое необходимое, всю мебель оставил на прежней квартире. Мо-лодежь в первый же день попросила меня организовать у них "Живую газету", чтобы пере-щеголять Коркино. Желающих набралось двадцать человек, в том числе два гармониста. Стали готовиться ко "Дню урожая". Прошло две недели и меня снова вызывают в район - я назначаюсь заведующим Шевелевской начальной школы.
- Вопрос согласован с райкомом партии, - сказал Шевелев.
- Но зато он не согласован со мной. Я что, пешка? Вы даже не спросили меня. Никуда я не поеду. Раз ко мне такое отношение, я уеду из вашего района.
После моего ухода Шевелев позвонил в Красновскую школу и приказал не допускать меня до работы. В райком я не пошел, что там делать, раз вопрос согласован. Бесцельно ходил по городу, не находя себе места. Ни с кем не хотелось встречаться, ни с кем говорить. Почему все работают спокойно, а меня дергают второй раз за месяц? Сколько я потратил сил и времени, чтобы сделать класс успевающим, а в итоге передать его залетной кукушке (они покинули деревню меньше чем через год). Только начал работать в Красново, сошелся с людьми, с молодежью и вот опять... Размышляя так я дошел до Коркино, зашел к Анне Михайловне и взял у нее справку о работе в начальной школе. Она уже знала о моем пере-воде в Шевелево, сообщила, что в Красново уже приехала новая учительница, только что закончившая курсы. Я распрощался с Анной Михайловной, сказал, что из района уезжаю и ушел к Лушке. А события разворачивались круто. Шаврин приехал в районо и рассканда-лился с Шевелевым.
- Это безобразие, издевательство над человеком!
- Другого выхода нет, Шевелевская школа совсем без учителей, - оправдывался зав-районо.
- Школы комплектуют заранее и что я должен делать один с четырьмя классами, в первый класс записалось уже тридцать человек, другие классы тоже растут.
- Учителя мы вам подыщем, а держать Коростелева на вторых ролях нерационально, он имеет специальное образование, показал себя с хорошей стороны, мы же его на повы-шение выдвигаем.
- Он совсем уезжает из района, вы отняли его у меня и Шевелево будет без учителя.
- Как это уезжает из района? Куда? - заспешил Шевелев, не ожидавший такого исхода. - Я сейчас же иду в райком партии.
- Райком не поможет, вы довели человека до отчаяния, в таком состоянии он на все пойдет. Устроиться на работу он может в любом районе, его хорошо знают в Ирбите, возь-мут в любую школу.
Шевелев позвонил в Коркино, Красново, Шевелево, а я, не зная ничего об этом, поре-красно проводил время в обществе "вдовушек". Заврайоно сам пошел на вокзал в надежде перехватить меня перед поездом. В Красново выехал секретарь райкома комсомола в на-дежде уговорить меня, и был крайне удивлен тем, что меня в деревне уже нет.
Утром я зашел в клуб к Макару, чтобы забрать у него журналы "Красная рубаха" и "Живая газета", и встретился там заведующего избы-читальни (избача) деревни Шевелево. Узнав, что я назначен к ним, он стал уговаривать меня, рассказал, что Шевелево село большое, богатое, много молодежи, материально я буду обеспечен лучше, у них уже орга-низован колхоз, дела идут хорошо, и что я ничего не потеряю.
- Поедем, - предложил он. - Посмотришь, убедишься и не захочешь уезжать. - И ведь уговорил.
Деревня мне понравилась: она более компактна, чем Красново, жителей больше, школьники же ждут-недождутся учителя. При моем появлении устроили целое собрание.
- Оставайся у нас, - сказал секретарь комсомольской организации, - мы такую "Живга-зету" организуем, что весь район позавидует.
- А ты откуда знаешь про "Живгазету"?
- Да об этом все знают. В прошлом году Коркинцы первое место в районе заняли, я сам видел вас, - парень показался мне знакомым.
- Слушай, а где я мог тебя раньше встречать?
- На вступительных экзаменах в педтехникуме, ты мне еще шпаргалку по алгебре под-бросил.
- Теперь вспоминаю. А почему ты исчез?
- Степка Тишков нас сбаламутил, он провалился по алгебре и нас сманил, мы и уехали.
- У него вся семья сбежала, и добро свое бросили.
- Их бы все равно раскулачили, это же кулачье высшей марки. Так что, остаешься?
- Уговорил, остаюсь, пойдем школьное хозяйство смотреть.
Школа мне понравилась. Побелено, покрашено, парты стоят новые.
- Помогай, секретарь, - попросил я. - Подними всех комсомольцев, организуйте обход всех дворов, выявите всех детей. Указывать год рождения и образование. Сбор сегодня ве-чером у школы.
Через час у меня были готовы списки. В Шевелево будут учиться 55 человек, больше всего в четвертом классе. В пять часов вечера собрались все ученики, многие пришли с ро-дителями. Поговорили об учебниках, тетрадях и других школьных принадлежностях. Раз-местил детей по классам. Было это семнадцатого сентября. В районо я ничего о себе не сообщил. Не знаю, сколько бы это продолжалось, но на третий день меня обнаружил пер-вый секретарь райкома партии. Я зашел в сельсовет уточнить некоторые расходы по стать-ям на школу и там встретился с ним.
- Ты как здесь оказался? Тебя все районо ищет.
Я рассказал все, начиная с вызова в районо, сказал, что хотел совсем уехать, да вот сговорили меня Шевелевцы, остался.
- У нас ему будет лучше, - сказал председатель сельсовета. – Мы его уже на колхозное довольствие поставили.
Секретарь райкома внимательно осмотрел школу, заглянул в классные журналы, уточ-нил количество учеников по классам, обеспеченность учебниками и тетрадями.
- Завтра же из районо привезут все необходимое. А на начальство зла не держи, ему сейчас ох как трудно приходится, в районе открываются новые школы, а учителей не хвата-ет. За колхоз больше агитируй, в этом году в деревне должна быть закончена коллективиза-ция. С нами связь держи, будешь в Туринске - заходи. Ты теперь заведующий школой, с те-бя и спрос будет большой.
В воскресение комсомольцы съездили в Коркино и Красново и привезли мои вещи, стал вживаться в новую среду. Познакомился со всеми комсомольцами, молодежь тянется ко мне. С кулаками еще не встречался, но наслышан о них много. С комсомольцами они не в ладу - горят желанием быть хозяевами положения, а те не дают им ходу. Культурная рево-люция в деревне - дело огромной важности и гораздо сложней, чем я ожидал. Много време-ни уходит на внеклассную работу, занятия с молодежью, которая тянется к культуре, к новой жизни. На заочное обучение время выкраивается по крохам, в основном за счет отдыха.
Колхоз в Шевелево сильный, дружный, с кулаками воюет по всем статьям. В основном, борьба идет за середняка, а те хитрят, и с бедняками заигрывают и от кулаков не отделяют-ся. Организовал ликбез, рассчитывал на бедняков, а середняки пришли первыми. В техни-куме нам преподавали зерноводство, животноводство, огородничество. В колхозе проводим работу по обмеру коров, составлению кормового рациона, следствием чего явилось увели-чение надоев. Середняки, когда я прихожу к ним по школьным делам, просят научить и их. На ликбезе провожу уроки по сельскому хозяйству, агрохимии, разговариваем и о колхозе.
- Хитришь, Андреевич, заманчиво про колхозы говоришь, а послушаешь крепких мужи-ков, и опять боязнь берет, - часто слышу от них.
- Крепкий мужик - это кулак, ему колхоз непонутру. Все батраки в колхоз ушли, рабо-тать на него некому. Индивидуальными заданиями их прижимают, в пашне и покосах уреза-ют, вот они и злятся на колхоз, поют на все лады против него. А вам прямой расчет идти в колхоз, тем более что сплошная коллективизация все равно будет. Нежелающих вступать в колхоз, вышлют. Ну, какой вам резон куда-то уезжать, тем более в места, более худшие. Вон с Украины и Кубани всех кулаков выслали в необжитые места. Дойдет дело и до нас.
Затягиваются беседы, высказывают середняки свои сомнения. Во время бесед узнаю, кто у них лидер, на кого они равняются. Я это давно заметил. Наступает переломный мо-мент, идет в колхоз лидер, а за ним и остальные середняки вступают.
С новой школой я разобрался быстро. Как и обещал секретарь райкома, на второй день привезли книги, тетради, журналы. Школа стоит на отшибе от деревни, к школе при-строена небольшая конюшня, в которой техничка держит поросенка. От ближайшего дома до школы метров триста, от моего дома больше километра. Квартиру мне предоставил Дмитрий (избач), больше всех уговаривавший остаться в деревне. Отец Дмитрия кузнец, уважаемый в колхозе человек, член правления. Дом у них большой, три комнаты и кухня. Вместе с взрослыми живут три дочери с детьми, племянник и племянница, родители кото-рых умерли. Мужья дочерей служат в Красной Армии. Мне отвели маленькую комнату мет-ров шесть. Вся мебель в комнатку не вошла, оставшуюся часть я разместил в учительской.
Школа работает в две смены: вначале я занимаюсь с первым классом, затем приходит второй и третий, на их четвертый урок приходит четвертый класс и остается дальше. Уроки пения, рисования и физкультуры я провожу со всеми вместе. Я нахожусь в школе с восьми утра и до семи вечера. В восемь начинается ликбез или занимаюсь с "Живой газетой".
В первый день октября я решил устроить себе выходной день и сходить в лес, который начинался сразу за школой. Только я зашел на опушку, как наткнулся на пару влюбленных. Я хотел проити мимо, но тут заметил, что с влюбленными случилось несчастье - они не мог-ли разъединиться после бурной любви. Я сбегал в деревню, вернулся с подводой и отвез незадачливую пару в больницу в Коркино. В Шевелево я решил не обращаться, опасаясь огласки. Фельдшер помог влюбленным разъединиться. Девица осталась в Коркино, а парень поехал со мной обратно. В дороге познакомились, его зовут Серега.
- Серега, а ты случайно не силой взял девченку? В тюрьму захотел?
- Так это вроде по общему согласию.
- Какое уж тут согласие, если она всю вывеску тебе исцарапала.
Парень побледнел и стал заикаться.
- Учитель, не выдавай меня. В деревне такое не прощается.
- А если она родителям расскажет?
- Не расскажет, это для девченки позор, только ты не говори.
- Постараюсь умолчать, только ты к ней больше не подойдешь. Имей в виду, что с это-го момента ты под моим наблюдением.
Вечером в клубе я встретился с Серегой, он оказался прекрасный гармонист и я при-влек его для уроков пения. Прошло уже почти три месяца учебного года. Они богаты собы-тиями. Во-первых, вечер, посвященный тринадцатой годовщине Октября, прошел исключи-тельно весело, нам бурно аплодировали, смеялись отдуши, когда пелись частушки на мест-ный материал. Во-вторых, я близко сошелся с ребятами.
- Петр Андреевич, вы видели оборотня?
- Когда, Гриша, где?
- Нам бабушка рассказывала, что ночью по деревне ходит оборотень, который пре-вращается то в свинью, то в козла, то в большую жабу и эта жаба проглатывает всех, кто ей встретится.
- Почему же эта жаба не проглотила бабушку?
- Она ее со стороны видела.
- Все это сказки, ребята. Никаких оборотней в природе нет, бабушка специально пугает вас, чтобы вы раньше приходили домой, и ложились спать. Когда я был маленьким, нам ба-бушка тоже рассказывала, что в полночь покойники выходят из могил и договариваются ме-жду собой: за кем на следующий день смерть послать. А посылают они ее за теми, кто в это время не спит, а бегает по улице. Чтобы проверить ее слова, я две недели ходил в полночь на кладбище.
- И покойников видели? - спросил Гришка, испуганно глядя на меня.
- Представьте, ребята, никого не видел, кругом тишина. Надо, ребята, больше книг чи-тать, кино смотреть, а не бабушкины сказки слушать.
Ребята разговорились. Оказывается, не только бабки суеверны, но и матери, которые выросли уже при советской власти. Темна еще деревня, ой, как нужна здесь культурная ре-волюция. Материальную сторону, вроде, подтянули, а культура и просвещение отстают, сильно отстают. Надо ломать психологию отцов и матерей. В деревне сильно сказывается принцип: отец - глава всей семьи, а глава - зачастую обычный самодур.
Всю деревню разбили на пятидворки, мне, как комсомольцу, выделили свою. В связи с тем, что вышло постановление партии, и правительства о запрете забивать коров на мясо, приходилось следить, особенно за кулаками, которые имели по нескольку коров. Как-то, идя утром на работу, я услышал в одном из дворов дикое коровье мычание. Оказалось, кулак Епифан Рысев собрался забить корову, привязал ее к столбу и ударил обухом топора, но промахнулся и только сломал корове рог. Я заскочил во двор и закричал на него. Он испу-гался. В это время мимо проходила дочь школьной технички. Она побежала в сельсовет и вскоре пришли работники сельсовета и милиционер. Разозлившись, Епифан ударил корову топором. Его тут же схватили и увели.
Вечером меня вызвали в сельсовет - из Туринска приехал судья, мне предложено быть секретарем суда. Епифана осудили - выслали из деревни в 24 часа. Еще не кончился суд, как прибежала девушка и сообщила, что ее сосед, Коркин, ночью забил коров. Мы все по-шли к Коркину, обыскали все, но ни мяса, ни коров не нашли, из четырех была только одна. На вопрос, где остальные, он упорно молчал. В середине загона лежал огромный короб, в который хозяин задавал сено коровам. Я перевернул короб, под ним оказался рыхлый на-воз, а в нем зарыто мясо. Мясо увезли, а Коркина осудили и отправили вместе с Епифаном в Туринск.
Комсомольцы обошли свои пятидворки и переписали весь скот, сверили со списком сельсовета, оказалось, что двух коров не хватает. Их хозяев без суда отправили в Туринск. Забой скота прекратился, люди поняли - с законом шутить нельзя. Тем не менее, мы каждый день обходили свои пятидворки, проверяя наличие скота.
Председатель сельсовета отдал мне под квартиру дом Епифана Рысева. Пока я вел уроки, женщины под руководством Сереги перенесли все мои вещи на новую квартиру.
- Что я буду делать один в таком большом доме? - набросился я на Серегу. - И где я буду питаться? - До этого меня кормила хозяйка квартиры.
- Питаться будешь у нас, маманя хорошо готовит. Там ребятни вон столько, а здесь будет тишина. Тебе же готовиться к занятиям надо.
- А кто будет мыть, стирать белье?
- Попросим соседку. У нее есть дочь, она немного чекнутая, но делает все хорошо. Моя мать часто приглашает ее в помощь.
- И все ты знаешь наперед. Так вот иди и попроси мать приготовить мне ужин, я голо-ден, и попроси соседку все здесь тщательно промыть, чтобы духом кулацким не пахло.
Пока я ужинал - он мать заранее предупредил, - дом был вымыт, печь протоплена, развешены шторы и занавески, Серега помог женщинам расставить мебель. Под спальню я занял небольшую горенку с одним окном, хозяйскую кровать я оставил в большой комнате, вдруг кто остановится у меня.
- На ней буду спать я, - заявил Серега, - можно и девочку пригласить. - Серега мечта-тельно заулыбался.
- Я тебе приглашу! Забыл уговор?
Отец Сереги Николай Прокопьевич в колхоз еще не вступил, выжидал, как все серед-няки. Мужик неглупый, хозяйственный, и жена ему подстать. В доме чистота и порядок. За обеденным столом о многом переговорили, в том числе и о колхозе.
- Приглядываюсь, - сказал Николай Прокопьевич. - Говорят: семь раз отмерь и раз отрежь.
- И долго будете примерять? Ну, отдадите половину скота в колхоз, половину же себе оставите.
- Нечего сказать, половину. Беднота в колхоз ничего не приводит, а я должен отдать корову, нетель, которая весной отелится, да двух лошадей. Жалко.
Я понимал его психологию хозяина. Ведь и я недавно был таким же. Нужно было ис-кать компромисс. Я догадывался, что на Николая Прокопьевича смотрят многие середняки: как он - так и они.
- А давайте я куплю у вас одну лошадь и корову с нетелью. По корове оставим у себя, а нетель сдадим. Я в колхоз тоже вступлю и не с пустыми руками. А у вас будут деньги. По-думайте, колхоза ведь все равно не избежать.
- А нечего и думать, - вмешалась хозяйка, - соглашайся, Николай.
- А, будь, что будет! Какую корову возьмешь, Андреевич?
- Корова и лошадь будут ваши, мне все равно держать их негде. Подумайте, каких коров сдать.
На том и порешили. Мы вступили в колхоз, а за нами потянулись другие середняки, к тринадцатой годовщине Октября коллективизация в Шевелево была закончена.
Довольно быстро в деревне оргаеизовалась "Живая газета", секретарь комсомола не обманул - в самодеятельность пошла почти вся деревенская молодежь. Пришла и молодая женщина Агаша, которая рассказала мне страшную историю: «Семья наша беднее всех была. В прошлом году я нанялась работать на молотилку к богатому мужику, раньше он был церковный староста. Как-то сын его поймал меня, затащил в омет соломы и изнасиловал. Я хотела подать в суд, но он меня отговорил, пообещал жениться. Я, сдуру, и согласилась, вышла за него. Он тогда такой елейный был, услужливый, а после свадьбы, как подменили. Житья мне у них не было. Свекровь всю работу по дому на меня свалила, и имя мне одно было - оборванка. Муж, к тому же, оказался садистом: бил меня по всякому поводу и без повода, а потом совсем озверел - откусил сосок. Я долго в больнице лежала, к ним больше не пошла. Их раскулачили первыми и выслали из деревни. Я вот только в вашей "Живгазе-те" и ожила. В деревне очень плохо относятся к женщинам, которые уходят от мужей, назы-вают расстригами. Понаблюдайте, как девченки относятся ко мне, хорошо, что в пару в час-тушках вы меня берете».
- Агаша, поступай учиться заочно в Ирбитский педтехникум, двое парней и девушка уже оформились. Я занимаюсь с ними, объясняю, что сами понять не могут. Тебя обяза-тельно примут, в зимние каникулы вместе с ребятами поедешь на сессию. Я напишу письмо.
Ответ пришел быстро. Они выполнили три контрольных работы, их зачли с оценкой "отлично". В "Живгазете" ребята, наконец, обратили на нее внимание, мало-помалу жизнь ее начала налаживаться, один из парней положил даже на нее глаз. Помогло и то, что они при-ходят ко мне на занятия, сидят целый вечер, и домой уходят вместе. Глядя на них, поступил в техникум и Серега. Парень он неглупый, только уж очень любвеобильный, девки так к нему и льнут. Сейчас ребята, которые учатся в техникуме - я зову их "моими студентами", - часто приходят ко мне в школу, решают с учениками задачи и примеры. Парни проводят уроки физкультуры, девушки читают книги для внеклассного чтения, заучивают стихотворения и таблицу умножения.
В средине ноября к нам приехал инструктор райкома партии, парень лет двадцати трех. Остановился у меня. За чаем разговорились. Он, в основном, работу проводит в де-ревне Митрофановке, в трех километрах от Шевелево. Там очень медленно движется кол-лективизация. Попросил помочь. У них плохо идет хлебозаготовка, кулаки не сдают хлеб. Их сажают на ночь в здание пожарной, сидят, а зерно не сдают. Мы съездили в Митрофановку два раза, критиковали кулаков в частушках и куплетах, призываем, высмеиваем.
Ночью, когда мы шли с инструктором из Митрофановки в Шевелево, нас обстреляли. Инструктор открыл из револьвера огонь и ранил одного из нападавших. Мы притащили его в сельсовет. Утром на допросе он выдал остальных. Всех их забрали и увезли в Туринск. Из района прибыл судья. Кулаков в Митрофановке судят и высылают, а мы лазим по их хозяй-ствам и ищем спрятанное зерно. Я по Зайково знаю места, где можно спрятать хлеб, уда-лось найти три таких места.
Вечером я сидел дома за столом и проверял тетради, "студенты" выполняли контроль-ные работы. Вдруг выстрел с улицы, только стекла в окне посыпались. Ребята тут же на улицу. Снег глубокий, стрелок далеко убежать не смог. Догнали и изрядно помяли бока. Ока-зался сын Рысева, высланного за забой скота. До утра его заперли в кладовке, а утром увезли в Туринск. В Митрофановке стало неспокойно, участились поджоги. Из района при-была милиция, выселили семнадцать семей, после этого добились сплошной коллективиза-ции. В деревнях стали закрывать церкви. В Шевелево этот процесс прошел относительно спокойно, поплакали собравшиеся старушки, этим и кончилось. Зато в соседней деревне поп и церковный староста во время сбрасывания колоколов с колокольни открыли огонь из ружей, но были быстро разоружены и отправлены под конвоем в Туринск.
Перед новым годом ко мне с проверкой приехал сам Шевелев, причем один, без "свиты". Отношения оставались натянутыми и мы почти не разговаривали. Он рассмотрел классные журналы, тетради учеников, к моим планам не прикоснулся. Из школы ушел в сельсовет и больше не заходил. Письменные выводы выслал неплохие.
Тридцатое декабря. Скоротал последний месяц тридцатого года. Самый холодный и злой месяц, с самой длинной ночью, когда воют ветры и метет метель. Сижу после дел пра-ведных в избе, потрескивают дрова в камине, отдавая жаром. Люблю в такие вечера, не за-жигая лампу, сидеть у раскрытого камина и читать любовные романы. Возраст что ли такой? Все чего-то хочется, но звание "учитель" на многом ставит запрет. Всю эту осень и зиму я прожил "умником", знал только школу и общественную работу. Зато полугодие закончили превосходно. Сегодня провели утренник, посвященный встрече Нового года. Родительский комитет лучшим ученикам вручил памятные подарки - книги.
В пединституте Свердловска организовали заочное отделение, куда я перевелся из Перми и уехал в зимние каникулы. Слушал лекции, сдал два экзамена и три зачета. Побы-вал во всех театрах. По приезду получил от Шевелева выговор за неявку на совещание. О том, что я учусь в институте, я ему не сказал. "Мои студенты" сдали все зачеты и были дос-рочно переведены на второй курс техникума. Это меня обрадовало больше всего - не про-пали мои труды. Теперь будем нажимать, чтобы летом сдать за второй курс. Я передал им свои конспекты, учу писать рабочие планы, по ним они проводят под моим наблюдением в нашей школе уроки. Сами учимся и ребятишек учим. Председатель колхоза пошел нам на-встречу и разрешил "студентам" уходить с работы для проведения уроков. После мартов-ских каникул я рассказал Шевелеву о подготовке у себя пяти человек, которые скоро станут учителями начальных классов и смогут заменить меня. Прибывшая инспекторская комиссия признала, что парни дают уроки лучше, чем учителя, прибывшие с трехмесячных курсов. Шевелев пообещал ребятам, что по окончании техникума он укомплектует их в нашу школу.
Первого апреля я уехал с почтальоном в Туринск получить зарплату и кое-что купить. Пока бегал по магазинам, почтальон, не дождавшись меня, уехал. Пришлось отправиться пешком, а это 22 километра и за плечами двести штук тетрадей. До Коркино дошел засвет-ло, а дальше шел уже в сумерках. На выходе из деревни меня догнал молодой человек.
- Далеко ли шагаем, дружище? - запросто обратился он ко мне.
- Иду в деревню Шевелево, проворонил почту, вот и шагаю пехом, да еше с грузом тетрадей, - я показал на мешок.
- Зачем тебе такая уйма тетрадей? Тяжелые, ведь. Давай я поднесу.
- Я учитель деревенской школы, если хочешь, помоги. - Мы разговорились и познако-мились, его зовут Филипп Спиридонович.
- И куда же ты, Филипп Спиридонович, путь держишь?
- А я и сам не знаю. Я в этих краях впервые. Сам я из Саратовской губернии, полгода, как демобилизовался из флота. Работал в деревне трактористом, квартировал у одной стервы. Она нагуляла где-то на стороне, а указала на меня. Присудили алименты. А я к ней даже не притронулся. Скажу по-правде, у меня с этим делом не получается, чем-то болел в детстве. После суда я сгоряча всыпал ей и ушел. Она в суд подала за избиение, вот я и сбежал в дальние края. Как думаешь, найдут?
Мы долго шли молча. Как помочь парню? Почему-то я проникся к нему уважением, возможно, это и есть мужская солидарность.
- Наш колхоз только собирается покупать трактор, к весне, видимо, пригонят. Думаю, что обеими руками за тебя ухватятся - в округе никого, знающих трактор нет. А жить будешь пока у меня, я все равно один. После ужина мы засиделись заполночь, рассказывали каж-дый про свою жизнь. Я спросил, правда ли то, что он мне рассказал?
- Все, как на духу! Я ведь тебе честно признался, что меня, вероятно, будут разыски-вать, как преступника.
- Мне, почему-то хочется тебе верить, Филипп. Я с беспризорниками работал, много от них наслушался, и правды и, еще больше, неправды. Думается, умею отличить одно от дру-гого. В Ирбите у меня живет девятнадцать "сыновей", все бывшие беспризорники, теперь учащиеся техникума. Был двадцатый, но его убили. Его свидетельство о рождении сохрани-лось у меня. Вот ты и будешь моим двадцатым "сыном" - Николаем Петровичем Коростеле-вым. Никакой розыск не найдет, да и преступление твое ерундовое. Давай будем ложиться спать. Уснешь ты Филиппом Спиридоновичем, а проснешься Николаем Петровичем. В де-ревнях паспортов не дают, так что будешь жить со свидетельством о рождении. В соседней деревне организуются курсы трактористов, для видимости поступишь туда, по окончании получишь документы уже на новое имя.
Утром прибежал Серега - забеспокоился, куда это пропал учитель. На завтрак мы пришли к ним вдвоем, и я представил хозяйке "своего сына", сказал, что задержался в Ту-ринске, домой пришли поздно, решили не беспокоить. Она согласилась взять "на хлеба" и его. На следующий день Николая приняли в колхоз и отправили на курсы трактористов.
Возле "моего" дома была большая пустующая конюшня. По решению правления кол-хоза ее переделали в теплицу. Я взялся за выращивание рассады, все школьники помогают мне. Рассадой обеспечили не только огородную бригаду, но и личные подворья. Вокруг школы и "моего" дома разбили цветники, семена я выписал - в деревне цветами никто не занимается.
Николай окончил курсы досрочно, тракторист он первоклассный - значит, не врал. Во второй половине апреля колхоз получил трактор, на котором Николай впервые в деревне выехал пахать. Сбежались все, многие трактор видят впервые. Работал Николай самоот-верженно, чуть ли не круглосуточно, тринадцатого мая полностью закончили сев.
Закончился учебный год, всех учеников перевели в следующий класс. Ученики четвер-того класса подали заявления в Коркинскую семилетнюю школу. Огородной бригаде я пере-дал теплицу, в ней уже поспели огурцы. Цветы передал дочери технички, помогать ей будут ученики четвертого класса.
Я окончил второй курс института. Нам выдали аттестаты об окончании учительского института, теперь мы можем работать в семилетней школе. Нас зачислили на третий курс института. Прослушали лекции, получили задания и контрольные работы. Занялся уком-плектованием школы: всего набралось 64 ученика, половина первоклашек. Прибыли два учителя мужчины, они поведут старшие классы, первый класс, как самый большой, я взял себе. Заниматься буду в первую смену, они во вторую. Иначе не получается - в школе не хватает классных комнат. Колхоз согласился оплачивать учителей трудоднями.
Заврайоно разрешил нам набрать группу неграмотных переростков, их набралось два-дцать семь человек. Заниматься с ними будут "мои студенты" и получать зарплату. Через день проводим занятия по заочному обучению - это стало правилом. По окончании третьего курса техникума они будут учителями, и тогда я смогу уехать куда-нибудь и устроиться ра-ботать в семилетнюю школу. У меня стало больше свободного времени на заочное обуче-ние и на занятие с "Живгазетой", колхозники смотрят ее с удовольствием.
Николай пользуется в колхозе большим авторитетом, его уважают, с ним считаются. Серега познакомил его с хорошенькой девушкой Мариной, похоже, у них налаживается лю-бовь. Мне удалось купить для него в Туринске костюм, ничего из моего на него не налазит - уж очень широк в плечах.
В прошлом учебном году перестал ходить в школу ученик четвертого класса Семен - переросток в шестнадцать лет. Я зашел к нему домой. Оказывается, он женился на девице, которой за двадцать и ростом под два метра. В деревне ее называют полторы Марьи. Я уз-нал, что в Шевелево это не первый случай. Работницу держать невыгодно, а женских рук в семье нехватает, вот и женят сына на выгодных условиях по поговорке: "Сживется - слю-бится". В этом году Семен ходит в группу переросков. С первого учебного дня я строго нака-зал учителям: если ученик не пришел в школу, в этот же день учитель должен сходить на дом и выяснить причину, рассказать, что проходили на уроке, что задано на дом. Если уче-ник болеет, учитель посещант его каждый день. Это стало правилом, за этим я слежу.
После уроков рассказываю первоклашкам сказки, первую сказку изобразил в рисунках, просидев за ними всю ночь. На следующем уроке чтения ребята сами рассказывали сказку по рисункам. Сказку "Три медведя" разыграли, как сценку. На родительском собрании в ли-цах прочитали басню "Стрекоза и муравей". Моему примеру последовали и другие учителя, всем классом показывают отдельные сценки для родителей, читают стихи, поют песни.
К Октябрьским торжествам с комсомольцами поставили пьессу "Альбина Мегурская". Главную роль играла Агаша. Много было положено трудов, но они не пропали даром. Спек-такль прошел исключительно хорошо, Агаша играет бесподобно. Я все время наблюдаю за ней, как она раскрывает свои таланты. Колхозники впервые смотрели спектакль, по их просьбе пришлось его повторить. С ним мы объехали все ближайшие деревни.
Петровичи успешено окончили техникум, работают вместе с женами учителями. Чет-веро поступили в Свердловский аэроклуб - стать летчиками их заветная мечта. В Ирбите остались Глеб с женой Галиной. Галина работает заведующей школы взрослых, Глеб пре-подает в ней математику. Он окончил курсы трактористов, подрабатывает летом в колхозах.
В конце октября нас проверяла инспектор начальных классов районо. Проводила во всех классах контрольные работы, осталась довольной. Значит, учителя работают правиль-но и это отрадно. После Нового Года имел неприятный разговор с Шевелевым. Речь шла о здании школы, которое мало и уже не может принять всех учеников.
- В селе надо строить новую школу, - начал он разговор. - Существующее здание не соответсвует новым требованиям: две небольших комнаты, ни коридора, ни раздевалки. Ставте вопрос о строительстве новой школы перед правлением, колхоз богатый.
- Богатый, но ненастолько, у него своих проблем по горло, нужны хозяйственные по-стройки, скот держать негде.
- Найдут средства, если их пошевелить. Кстати, объясните, почему вы упорно не яв-ляетесь на совещания?
- Я учусь заочно в Свердловском пединституте на третьем курсе. В зимние каникулы сдал два экзамена, рассчитываю летом сдать все за третий курс.
- Ну и зачем нужно было из этого делать секрет?
- Учеба - личное дело каждого. Я не считаю необходимым это обнародовать.
- А вот это напрасно! Подготовка кадров - дело государственной важности, вашему примеру могли бы последовать многие учителя, тем более молодые.
- "Мои студенты" заочно учатся в Ирбитском педтехникуме и тоже на третьем курсе. Ну и кто последовал их примеру?
- С нового учебного года постараемся всех учителей, закончивших только краткосроч-ные курсы, направить на заочное обучение. Есть, правда, одно опасение - выучатся и уедут из деревень.
- Учителей для Шевелево я вам подготовлю, оставлю для школы надежных, доморо-щенных, которые никуда не уедут.
- Вы намерены нас покинуть?
- В этом году нет, а в следующем намерен. Я имею аттестат об окончании учительско-го института, что дает мне право работать в семилетней школе.
- И какой же факультет?
- Русский язык и литература. Хочу освоить также немецкий язык.
- Может, согласитесь работать в Туринской средней школе?
- Время покажет.
- Скажите, чем вы руководствуитесь, давая первоклассникам материал второго класса?
- Я даю только посильный материал. Учитываю цепкий ум и память ребят. Во втором классе они будут закреплять его. Я так пробовал в Герасимовке, пробую и здесь, получается.
- Я не против вашего метода, но, ни в одной методике этого нет.
- Просто боятся: "Как бы чего не вышло".
После этого неофициального разговора в школу неожиданно нагрянула комиссия во главе с Шевелевым, проверяли нас три дня. По существу уроки вели они, а мы присутство-вали. Обо всех учителях отозвались положительно. Согласились, что здание школы не от-вечает требованиям. Шевелев пообещал поставить вопрос о строительстве новой школы на сессии райисполкома.
Ко дню Красной Армии с учителями поставили пьесу "Защитите женщину", а после торжественного собрания выступил коллектив "Живой газеты" школьников. К Международ-ному женскому Дню 8 Марта подготовили пьесу "Птичий грех", выступили коллективы "Жи-вой газеты" школьников и сельской молодежи. Оба коллектива выступили на празднике "Первая борозда", праздновала вся деревня, теперь уже колхоз. Николай прокатил малышей на тракторе.
Учебный год закончился, все ученики перешли в следующие классы, учителя разъеха-лись на учебу. Я окончил третий курс и принял участие в проходящем учительском смотре художественной самодеятельности. Пел, читал стихи, танцевал. После смотра был устроен банкет. Я такого еще не видел: вина, столы заставлены холодными и горячими закусками. Я весь вечер танцевал с интересной особой. Танцует она прекрасно, легко, держится грациоз-но. Я не знал, что на банкете сидит ее муж, он только в конце вечера станцевал с ней по-следний вальс.
Чуть не опоздал к поезду - долго стоял за билетом, в вагон заскочил уже на ходу. Ва-гон плацкартный. Нашел свое место, но оно оказалось занято какой-то парочкой. Не очень вежливо попросил их освободить, на возникший шум пришла проводница и, разобравшись, увела их с собой. Я отдышался, расставил вещи и сел на свое место на нижней полке.
- Земляк! - слышу с верхней полки. - Ты чего расшумелся?
Поднял голову. На верхней полке лежит моя хорошая знакомая по Ирбитскому заводу Мария Павлова, окончившая техникум на два года раньше меня. Я обрадовался встрече, столько лет не виделись, поздоровался.
- Петромишка! Ты все еще такой неугомонный! Откуда и куда, неспокойное чадо?!
- Еду в деревню Шевелево, где работаю заведующим начальной школы. Сдал экзаме-ны за третий курс пединститута, русский язык и литература.
- Слушай, какой тебе резон работать в начальной школе, когда ты можешь работать в семилетке? Я работаю заведующей районо в Ирбитском заводе, мне нужен преподаватель русского языка и литературы. Поселок не деревня, да и людей ты знаешь.
- Как ему не знать, - раздался голос с другой полки, там оказалась тоже моя землячка, - он же там вырос, его мать председатель поселкового совета.
- Давай заезжай в поселок, я напишу приказ о твоем назначении с первого августа. Квартира у тебя есть. Организуешь "Красную рубаху", ты же знаешь, какой у нас замеча-тельный клуб, почти театр.
О многом переговорили за дорогу. Вспомнили техникум, как они мыли в нашей комнате полы, а мы кололи для них дрова. Договорились о месте и времени встречи. В поселке я зашел к бабушке Фекле. Она не ожидала такой встречи, мы не виделись шесть лет, с той поры, как я уехал поступать в техникум в 1926 году.
- Надолго ли? - бы ее первый вопрос.
- На один день. Еду из Свердловска в Туринский район. В поезде встретился с Марией Павловой, пригласила работать в семилетней школе.
- А что домой не зашел?
- Вечером зайду, а пока у тебя отдохну.
Бабушка напекла блинов, напоила меня чаем. В десять часов я ушел на встречу с но-вой начальницей. Оформление заняло полчаса: мне дали выписку из приказа о моем назна-чении на должность учителя и письмо в Туринское районо. Решил зайти в магазин - не идти же домой без гостинцев. Только открыл дверь, лицом к лицу столкнулся с матерью.
- Петр! Какими судьбами?
- Здравствуй, мама! Я проездом, давай вернемся, купим что-нибудь.
В магазине большого выбора нет, но, все же больше, чем в деревне. Я набрал полный портфель, купил бутылку коньяка. Зашли с матерью к ней на работу, понаблюдал, что такое быть председателем поссовета: то один подойдет, то другой позвонит, живая работа. В два часа ушли на обед. Отец был дома. Я поздоровался, он ответил тем же. Прибежала сест-ренка, она за эти годы сильно подросла, уже двенадцать лет, пойдет в пятый класс. Они жи-вут втроем - старший брат Павел живет в Алапаевске, младший Иван - в Свердловске. Мать приготовила обед и пригласила за стол. Отец молчит, неужели все еще помнит нашу ссору шестилетней давности. Я разлил коньяк и предложил ему выпить мировую и забыть все прошлые обиды. В это время пришли дядья и бабушка Фекла, бутылка мигом опустела. Раз-говор шел о моем переезде, будующей работе, квартире.
- Зачем тебе квартира? - спросила мать. - Вон горница пустая стоит, занимай всю.
- А по мне хоть всю избу занимай, - сказал отец, - одну печь мне оставь, я без нее жить не могу, спина после плена болит.
В Шевелево мне помогли Серега и Николай. Из мебели я взял стол, стулья, книжную этажерку и кровать. Все остальное оставил Николаю. Предложил ему скорее жениться на Марине - одному в деревне будет трудно. Подарил купленную у Николая Прокопьевича ко-рову и лошадь.
Через шесть лет я снова в родном поселке, снова на родной улице, которая носит те-перь имя Воровского, советского дипломата, убитого белоэмигрантами в 1923 году. За шесть лет поселок изменился, появились новые дома, особенно расстроилась Зарека, там появились целые улицы, где поселились переехавшие из соседних деревень крестьяне. Школьные здания остались без изменения. Сейчас у меня небольшая передышка, до нача-ла работы две недели. Я так соскучился по своим ягодным и грибным местам, что каждый день хожу в лес. Два раза съездил на покос, прошелся по любимой речке, где когда-то пас коров, собрал три ведра смородины. На известном только мне болотце собрал морошку, че-тыре дня собирал бруснику.
Пятнадцатое августа 1932 года. Снова пришел в свою родную школу, но теперь уже в качестве учителя. Кажется, недавно я зашел сюда первоклассником, а вот прошло уже пят-надцать лет. Начал с осенней подготовки с отстающими учениками, их восемь человек, все получили переэкзаменовку на осень по русскому языку. С учениками прозанимался неделю, каждый день по четыре часа: повторяем устно правила, пишем диктанты, разбираем ошиб-ки. Ребята научились слушать меня, это уже достижение. Перевели в следующий класс всех. Познакомился с директором школы Орловым. Мужчина лет пятидесяти, высокого роста, волевой, бывший офицер белой армии, перешедший на сторону красных, член ком-мунистической партии. У него высшее образование, поведет историю.
В конце августа впервые присутствую на педагогическом совещании школы. Коллектив почти весь мне знаком - одни учителя учили меня, с другими я вместе учился в педтехнику-ме. Распределили классы и нагрузки. Мне достались пятый, шестой и седьмой классы, в пя-том и седьмом - классное руководство. Дополнительно буду вести физкультуру и рисование. Зарплата получилась довольно высокая 205 рублей. Тут же предложили развернуть в школе художественную самодеятельность, создать свою "Красную рубаху", так полюбившуюся вы-пускникам Ирбитского педтехникума.
Три дня провел на районном совещании учителей. Здесь, как и в Туринске: отчет зав-районо по итогам прошедшего года, доклад о международном положении и наши внутрен-ние дела. После совещания директор дал два дня на составление планов. Я написал в Свердловск женам "наших летчиков" и попросил зайти в институт усовершенствования учи-телей и списать тематические разработки по русскому языку и литературе. Первого сентяб-ря в восемь утра я был уже в школе - надо подготовиться к приему учеников. Директор и за-вуч были уже на месте.
- Не спится, Андреевич, волнуешься? - спросил завуч.
- Спал хорошо, волноваться нет причин.
- А я перед каждым новым учебным годов волнуюсь, - признался он.
- Беспризорники меня приучили смелым быть, вот с ними приходилось держать ухо востро и глядеть в оба.
В каждом своем классе провел по два урока: по русскому языку диктанты, по литерату-ре повторение за предыдущий год. Во вторую смену провел шесть уроков физкультуры. Вы-копали ямы для прыжков, поставили столбы для игры в волейбол и баскетбол, окопали площадки и залили ровики известкой. Сентябрь выдался теплый и сухой. Три недели трени-ровались, а в конце месяца провели соревнования между классами, самым спортивным ока-зался шестой класс.
Перебирая багаж, привезенный из Туринска, я нашел паевую книжку рабкоопа. Решил зайти в контору, чтобы перерегистрироваться и дополнить пай. За столом сидела девчушка-счетовод лет шестнадцати, небольшого ростика, румянец во всю щеку. В тот же вечер я встретил ее в клубе на комсомольском собрании, где она вела протокол. Собрание было шумным, обсуждали создание художественной самодеятельности, выступление на праздни-ке "День урожая" в подшефном колхозе. Мне предложили организовать "Живую газету".
После собрания все вышли гулять в сад. Этот сад на берегу заводского пруда был по-сажен управляющим заводом в начале века возле его дома. Теперь в доме клуб. В саду мо-лодежь каждый вечер, особенно летом, устраивает гулянки, танцы, катание на лодках. В этом саду влюбленные назначают встречи. Самая дальняя аллея сада, из сиреневых кус-тов, так и называется - "аллеея любви". Из клуба вышли гурьбой, но постепенно рассыпа-лись на группы и пары. Я оказался в группе с девчушкой-счетоводом. Понемногу группа рас-палась, и мы остались вдвоем. Познакомились, ее зовут Лида. Мы долго гуляли по саду, рассказывали о себе. После семилетки она училась в том же техникуме, что и я, но потом передумала и поступила счетоводом в контору рабкоопа.
- В начале 1930 года, - сказала она, - к нам приехала Евгения Лузина и сагитировала поступать в Ирбитский педтехникум. Я проучилась полтора года, мне не понравилось, в кол-хоз часто ездили, нас заставляли за лошадьми ухаживать, а я коней боюсь. Теперь вот по-стигаю счетоводное дело. Вспомнили школу, учителей, которые нас учили, Я рассказал ей о моем первом учителе Леониде Николаевиче.
- Мой старший брат Никон часто вспоминал его, - сказала она задумчиво. - Они воева-ли вместе, он и погиб у него на глазах.
- Я помню твоего брата, он дружил с моим дядей, они учились вместе в Ирбитском профтехучилище.
Проводив Лиду до дому, я на прощание поцеловал ей руку. После каждой репетиции самодеятельности мы гуляли вместе. Как-то я признался ей в любви, она ответила взаимно-стью. После каждой репетиции мы организуем танцы. Лида танцует неважно. Начинаю учить, вечер от вечера получается все лучше и лучше. Четырнадцатого ноября мы вступили в брак: в обеденный перерыв зашли в поссовет, где секретарь, дальний родственник Лиды и большой любитель выпить, за бутылку водки выдал Лиде паспорт, приписав один год, и за-регистрировал нас без всяких формальностей. Вечером после репетиции мы пришли к ее родителям и объявили, что мы муж и жена. Теща ойкнула и присела, а тесть, подумав, не-много сказал:
- Живите, но чтобы, ни с той, ни с другой стороны жалоб не было. Сами друг друга вы-брали. А ты, Андреевич, не обижай мою любимую дочь, береги ее, ведь ей нет и семнадцати - ребенок еще.
Зимой райком комсомола направил Лиду на учительскую работу – в школе не хватало учителей. Узнав, что она училась в педтехникуме, ей дали четвертый класс. Мы каждый ве-чер занимаемся, пишем с ней рабочие планы, я передал ей свои конспекты по всем предме-там. Она оформилась на второй курс техникума на заочное обучение. Учитель из нее полу-чается требовательный, материал она знает прилично. Инспекторская проверка дала ее ра-боте положительную оценку. Отрицательно отозвалась только одна учительница бывшей церковно-приходской школы.
- Все планы и конспекты уроков написаны ее мужем, это его труды.
- Ну и кто вам мешает привлечь своего мужа? - возразила инспектор районо. - Ведь уроки-то ведет она сама. Оставте ее в покое, она растущий учитель, вам бы не мешало по-учиться у нее любви к ученикам и исполнительности.
У меня работа идет нормально, но портит картину один пятиклассник Петя Олонцев, на уроках его все время приходится сдерживать. Однажды он пробрался к нам на концерт, у него сильный голос и он попросил разучить с ним какую-нибудь песню. Я напел модную то-гда песенку "Джим подшкипер", она ему очень понравилась. Песня носила революционный характер, и он спел ее на утреннике, посвященном Октябрьской Революции. Спел и на кон-церте перед родителями, приняли хорошо, много аплодировали. Я разучил с ним еще одну песню - "Красный мак" и снова успех. Парня как подменили. Он стал прилежно учиться, хо-рошо ведет себя на уроках. Парень он сильный, тому, кто безобразничает на уроке, в пере-мену от него достанется. Дисциплина в классе наладилась.
Семиклассники, а среди них много переросков, изъявили желание работать в "Живгазете".
- Петр Андреевич, а нас примут в клубную "Живую газету"? – спросила самая бойкая.
- В клубной вам делать нечего. Парни там взрослые, не всегда выдержанные на слова, да и задерживаться поздно вечером вам родители не разрешат. А "Живую газету" мы в шко-ле организуем и утрем нос взрослым.
- Вы их плохо знаете.
- Я их знаю прекрасно, они же мои ровесники, со мной в начальных классах учились, но дальше второго не пошли.
- Да не слушайте вы ее, Петр Андреевич, ей с ухажером встречаться надо, - подал го-лос один из парней.
- А тебя это не касается! - огрызнулась девушка.
- Нас это всех касается, ты в нашем коллектие и мы не дадим тебе нарушать дисциплину.
Пришлось организовать с ними художественный коллектив, ведут они себя совсем по-взрослому, активно работают и поют в хоре.
Учебный год проработал нормально, без второгодников, только весь день приходилось торчать в школе. Контрольные работы по заочному обучению делаю преимущественно но-чью, хорошо, что поселок электрофицирован.
В начале нового года у нас сменился директор школы, старый ушел заведующим рай-оно, новый - не учитель, а партийный работник, росту среднего, щупленький, немного заи-кается, для учителя это большой минус. Меня назначили завучем взамен уехавшего. Увели-чилось количество классов, к нам прикрепили еще восемь близлежаших деревень, там только начальные школы. Значительно сменился преподавательский состав, много опытных учителей уехало в Егоршино, там теперь районный центр, в который входит и наш поселок. Им на смену пришла молодежь, образование - семилетка и трехмесячные курсы.
Школа занимает пять зданий, довольно далеко разбросанных друг от друга. Я занима-юсь в первую смену, всю вторую посещаю уроки других учителей. Мне не нравится работа учителя физики Болотова: поурочные планы очень кратки, нет последовательности в веде-нии уроков и системы повторения ранее пройденного, да и дисциплина на уроках не блещет. Я стал настаивать, предупредил, что с такими планами больше на уроки не допущу и опла-чивать их не буду.
- Не имеете права.
- Имею. Хотите работать в школе, выполняйте все требования, они едины для всех учителей.
На следующий урок я пригласил директора, он согласился со мной и объявил физику выговор. Все остальные учителя стали принимать мои замечания всерьез. В пятом классе у преподавателя математики плохая дисциплина. В этом классе учится ее брат, в семье у них какие-то нелады, он и в класс это переносит, подговорил ребят не слушаться учительницу. Пришлось перевести его в другой класс и побеседовать с мальчиками в присутствии их ро-дителей.
Силами учителей поставили спектакль "Прыжок Краскома Пояркова". На роль капитана пригласил директора завода, он любитель сцены и принимает в работе клуба деятельное участие. Ставим пьессы, в которых я играл в Ирбитском драмтеатре: "Альбина Мегурская", "Поэт и царь", "Свадьба Кречинского". В школе организовали хор и танцевальный кружок, выступления солистов. "Живая газета" утрачивает свое значение.
На осеннем совещании учителей стало известно, что директор уходит работать в рай-ком партии, новым директором назначается Степанида Ивановна Рожина, с которой я учил-ся с первого по шестой класс. В техникуме она шла на курс ниже меня. Пришла она в школу одетой неряшливо - это у нее сохранилось со школы - лицо в пигментовых пятнах, значит беременна, считай, год пойдет комом.
- Ну что, подружка, будем воспитывать наших птенцов?
- Значит, будем, - ответила она холодно.
С Болотовым взаимоотношения не налаживаются. Прежний директор приструнил его и он, хоть через силу, терпел мое присутствие на уроках. Новую директрису он возненавидел больше, чем меня. Я пригласил Степаниду Ивановну к нему на урок. Он нас не ждал, к уроку подготовился плохо, разволновался и тем усугубил положение. Директриса взяла его планы, быстро пробежала глазами.
- За этот урок вы зарплату не получите. Я приложу этот план к ведомости, пусть работ-ники районо полюбуются на эту филькину грамоту.
- Вы не имеете право отбирать у меня мои планы!
- Имею или не имею, но спрашивать у вас не буду.
Болотов хотел выхватить планы, но она быстро отдернула руку. Стол покачнулся, чер-нильница опрокинулась, и чернила попали ей не платье.
- Вон отсюда, пес паршивый! - директриса разразилась бранью, эта привычка осталась у нее с детства. Я увидел ее такой, какой она бывала в классе, когда ссорилась с девченка-ми. Болотов выскочил из учительской, как ошпаренный. Когда она успокоилась, я сказал:
- Узнаю Паньку Рожину, ученицу шестого класса.
- Нет, я его из школы выживу, работать с таким типом, я ненамерена.
Из районо прибыла комиссия, разобрались быстро, Болотова из школы убрали. Нас постигло несчастье. Во время Октябрьских праздников Степанида Ивановна, ни кому не ска-зав, ушла рожать в нетопленную баню. Обнаружили ее на вторые сутки, ребенок был мерт, ее саму с трудом откачали врачи. На работу она не вышла, уехала, не сдав дела. До конца учебного года мы работали без директора, я был один в двух лицах.
Встречу Нового Года совместили с юбилеем - 60 лет Петру Федоровичу Думнову и 40 лет его педагогической работы. Учителя сбросились по десятке, сотню выделил профсоюз. Такой закатили банкет, какого наши учителя еще не видели. Торты стряпала моя теща: 40 лет - сорок тортов. На столе стоял жареный поросенок и разные закуски. Райком профсоюза наградил юбиляра ценным подарком - ручными часами и Почетной Грамотой.
В институте усовершенствования учителей мне сказали, что с этого года в школах вво-дятся экзамены, билеты предложено составлять самим. Я дал задание учителям, начиная с четвертых классов, готовить билеты, составлять примеры и задачи, подбирать предложе-ния, используя стихи, песни и художественные произведения. С нового учебного года у нас новый директор Гладков Константин Иванович - Костя Гладков, который во время моей уче-бы в техникуме был директором клуба, где я начинал свою "артистическую карьеру" в кол-лективе "Синяя блуза". Мы встретились как старые друзья.
- Давно ли, Иванович, на педагогическом поприще?
- Только начинаю. Окончил совпартшколу, поведу обществоведение. А ты давно здесь?
- Второй год.
- Ну что ж! Будем работать вместе, товарищ завуч?
- Будем, только надолго ли? За то время, пока я здесь, сменилось три директора.
- Мое намерение, - он задумался и вдруг потянулся, – остаться здесь надолго. Помоги дом купить.
Мы проговорили с ним часа три, вспомнили молодость, "Синюю блузу". Довольно бы-стро подыскали дом, который Косте понравился: теплый, расположен недалеко от школы и есть дрова от старого хозяина. Директор осмотрел все здания школы, убедился, что они ма-ло приспособлены для занятий, но изменить мы уже ничего не могли. Вместе с ним пере-смотрели годовой план работы школы, отметили, что уже выполнено и качество выполнения. Собрали педсовет, на котором каждый учитель отсчитался о выполнении чет-вертных и полугодовых планов. Договорились, что учителя-предметники будут разрабаты-вать тематические планы и больше готовить наглядных пособий. Наша задача - полный пе-ревод учеников и с хорошими оценками. Директор предложил всем учителям, не имеющим законченного педагогического образования, поступить на заочное отделение Ирбитского педтехникума и предупредил: «Учтите, кто не будет повышать свою квалификацию, тому придется оставить школу».
Мы организовали в школе учебу с учителями, имеющими только семилетку и трехме-сячные курсы, занятия по программе первого курса педтехникума. Мне поручили руково-дство курсами и проведение уроков русского языка и литературы. Зачеты у них будут при-нимать в педтехникуме. Будут также заниматься учителя из близлежащих деревень. Нако-нец-то всерьез взялись за народное образование. Учителей разбили на пятидворки для обу-чения неграмотного взрослого населения. Первую половину года я занимался с рабочими листопрокатного цеха, вторую - с рабочими леспромхоза.
У меня изменились условия жизни - из Свердловска вернулся младший брат и женил-ся, пришлось уступить ему комнату и переехать к тестю. Мама осталась недовольна, что я увез всю привезенную из Туринска мебель, она за год привыкла к обстановке, но и мне хо-чется жить по-человечески. С питанием становится все хуже. Меня поддерживают "сыно-вья", они работают в деревнях, там с питанием лучше, кое-что перепадает и мне. Мы реши-ли с женой обзаводиться хозяйством, отец дал нам корову, поссовет выделил мне сенокос-ные угодья. Приехали в гости Петровичи с женами. Коллективно отметили их день рождения - первое июля. Они три дня помогали заготовить сено, а потом всем гамузом отдыхали, ку-паясь в нашем пруду - там, где они живут, протекают только маленькие речки.
Третий год работы в школе начался для меня вполне удачно - учителем биологии пришел Василий Костылев, мой соученик по техникуму и большой друг. Я уговорил директо-ра назначить Василия вторым завучем, мотивируя тем, что классы располагаются в пяти разных зданиях и мне трудно контролировать их работу. Мою просьбу удовлетворили в рай-онном отделе народного образования, и я передал ему все начальные классы.
В школу приехала новая пионерывожатая Светлана, девушка восемнадцать лет, писа-ная красавица. У нее с директором начался роман, в результате которого она стала мамой. Не особенно приятным оказалось поведение одной из учительниц. Классное руководство ей дали в шестом классе, в котором учились преимущественно ученики из ближних деревень, много среди них было переросков. У нее завязался роман с одним из учеников, а в резуль-тате беременность. Парню нет еще шестнадцати лет, их брак не регистрируют, аборты за-прещены. Вот такие два сюрприза для школы.
Четвёртого марта 1934 года у нас родился первый ребенок - дочь, назвали Мимоза. Нянчится с ней теща, которая души в ней нечает. Развивается она прекрасно, уже в четыре месяца сказала первое слово "пап". Женщины недовольны - почему не "мама" и не "баба".
В начале нового учебного года от нас ушли многие ученики - в деревнях стали откры-ваться школы-семилетки, а в поселке открылась начальная школа - работать стало легче. Я стал больше уделять внимания работе с учениками, по субботам провожу то диктант, то из-ложение, на каждом уроке грамматический разбор. В клубе поставили ряд спектаклей: "На дне", "Малиновое варение", "На границе", "Красный пакет". Наши учителя принимали в них активное участие. Со своими шестиклассниками я всю четвертую четверть готовил пьесу Островского "Бедность - не порок". С ней мы объехали все ближние деревни, повторяли во-семь раз. Вырученные деньги сдали в фонд школы на помощь необеспеченным ребятам, туда же пошли деньги от спектаклей учителей.
Директор завел роман с учительницей, вскружил ей голову. После встречи Нового Года они, изрядно пьяные, увлеклись любовью прямо на снегу, в результате она схватила двух-стороннее воспаление легких и умерла. Косте припомнили его дела с пионервожатой, ис-ключили из партии и сняли с работы. До конца учебного года я опять "исполняющий обязанности".
Я купил у тестя избу, и сделал к ней пристрой - получился большой дом: три комнаты и кухня. Для строительства пригласил плотников, за их работой следил тесть. Крышу крыли уже в сентябре, тесть все время подгонял работников: "Спешите, мужики, пока нет дождей, а то все дело испортите". Дом получился хороший - просторный и светлый. Тесть с тещей живут с нами. Сено и дрова вывез мой отец, он работает в колхозе кузнецом и ему дают за это на неделю лошадь.
Новый учебный год начали с новым директором. Он развелся с женой и уехал из села Покровское. Я сразу понял, что это ненадолго - помирится с женой и вернется. Так оно и вышло. Его сменил другой, Мавр Александрович. Появился он случайно. От него к нам в по-селок сбежала жена, он и приехал за ней. Жизнь у них не сложилась, вначале смылась с любовником жена, а вслед за ней и он. Весь учебный год мы работали с Костылевым заву-чами без директора. Финансовыми делами занимался я, хозяйственными Василий Павлович вместе с завхозом. Хорошо, что тот оказался пронырливым мужиком. Учебный 1935-36 год начали со среды - по всем поверьям счастливый день. Это мой шестой год работы в данной школе. Надеюсь проработать его благополучно.
Первого июля съехались Петровичи, приехали даже "летчики". Они работают на Верх-исетском заводе и занимаются в аэроклубе. Всей компанией мы два дня косили у нас, два дня у моих родителей. На пятый день пошли за черникой. Набрав ягод, вышли на край пше-ничного поля. Зеленое море! Какие хлеба! Присели отдохнуть.
- Давно мы так не сидели всей "семьей", - мечтательно сказал Глеб. - Вот бы снова со-браться в нашей коммуне и жить всей семьей.
- Не выйдет, Глеб, - ответил я. - Все мы живем самостоятельно, у каждого своя семья, свой семейный уклад.
- Ну, хотя бы чаще встречаться, а то живем в одном районе, а встречаемся раз в году, разленились.
- Не разленились. Просто у нас много работы. У меня это первое свободное лето, все предшествующие годы учился заочно в институте.
- Мое предложение, - вступил в разговор Никита, - в день рождения будем собираться по очереди у каждого, в алфавитном порядке, за исключением "летчиков" - они люди казен-ные. Сашка, ты первый. На очереди Володя, потом Глеб, Егор, Иван, Никита, Николай.
- Ты Ленчика забыл, а еще Генку, Толика, Серегу.
- А ко мне, братцы, приезжайте на день рождения, - сказал я. - Как раз зимние канику-лы, а еще лучше на Новый Год.
Мы сидим, договариваемся, а жаворонки заливаются над нами в безбрежной синеве. Тихо шумят сосны, в них неугомонный свист и щебет разных пичуг. Обоняние ласкает аро-мат разнотравья и полевых цветов.
Нам назначили нового директора Заморина Николая Алексеевича из Таборов. Мужик деятельный, чувствуется, что он директор со стажем, школьную работу знает. Проработал он недолго, его арестоваои за какие-то старые дела. Всю вторую четверть мы опять работа-ли с Василием без директора. Перед Новым годом я встретился с заврайоно и сумел угово-рить его назначить директором школы Василия Павловича. Я, честно говоря, плохой хозяй-ственник, лучше я останусь завучем, в этой должности от меня пользы будет больше. Васи-лий более прижимистый мужик, более властный. В начале 1937 года Костылева назначили директором школы. Знать бы тогда, какую мину я подложил под него.
Василий Павлович решил расширить школу, для чего сделал пристрой, в котором обо-рудовали раздевалку для учеников. Пристрой сделали из бревен старого сарая, крышу по-крыли старым железом, снятого с этого же сарая. Покрасить не смогли, не достали краски. Когда начались осенние дожди, крыша стала протекать. Этот год был черным в жизни наше-го народа. Началась компания выискивания "врагов народа", участились аресты. В поселке за одну неделю арестовали двадцать человек, брали ночью. Народ в смятении, забирают честных, добросовестных людей, работавших на благо Родины. Арестовали и Василия Пав-ловича Костылева.
В нашу школу приехал новый учитель географии Тимофей Иванович. Руки у него в локтях были вывернуты наружу, за что ученики прозвали его «Самовар Иванович». Человек он был безалаберный, часто выпивал, за что имел неприятные разговоры с директором. Один раз, напившись с дружками, он проснулся утром без одежды и обуви. Так вот этот вы-родок написал донос на директора, что он специально покрыл пристрой старым железом, чтобы вода попадала на одежду учеников. Он исчез бесследно. Через месяц сосед зашел в его комнату и под клеенкой на столе обнаружил черновик доноса, так мы узнали, за что был арестован директор.
Я обратился в НКВД, но там мне твердо сказали: "Идите и работайте, с подобными во-просами больше не обращайтесь. НКВД зря никого не арестовывает". Педколлектив сильно переживает арест директора и клянет Самовара Ивановича. Жители поселка живут в стра-хе, ожидают, кто будет следующим. Как-то к нам в школу ворвался Гришка Грошев из акти-вистов, стал лазить по сумкам учеников и рвать тетради, на обложках которых была картина "Князь Олег прощается с конем". Когда я схватил его за руку, он закричал: - Вы слепые учителя, не видите, что нарисовано на обложке, сплошная контрреволюция.
- Какая контрреволюция? Рисунок к стихотворению Пушкина, подлинник дореволюци-онный. Где ты нашел контрреволюцию?
- Смотрите, вот, вот и вот.
- Вижу, это вышитая кайма на рукавах и подоле рубахи. Что тебя смущает?
- Читайте, что получается. Он начал вертеть рисунок и доказывать нам, что можно прочитать слова: "Долой Сталина".
- Ну, Гришка, ты такое напридумывал! Кому придет в голову крутить рисунок и выиски-вать подобное. И, вообще, кто уполномочил тебя творить в школе такое безобразие, есть же директор и завуч. Давай иди отсюда.
Учитель по труду, обидившись на хозяина квартиры, и будучи сильно пьяным, поджег стог сена, сметанный в огороде. Парня арестовали и увезли в Свердловск. Меня вызвали на суд в качестве свидетеля. После суда я зашел к одному из наших "летчиков" Юрию.
- Батя, как кстати! Аэроклуб направляет нас, всех четырех, в школу военных летчиков. Сбылась наша мечта. С нами будут учиться двое из вашего поселка Николай Панов и Иван Старченков.
- Знаю, хорошие ребята, мои ученики из первого выпуска. Забегая вперед, скажу, что оба стали Героями Советского Союза, их именами названы улицы в поселке Красно-гвардейск.
- А как здесь оказался, Батя?
- Приезжал на суд. Один из моих учителей, будучи пьяным, поджог сено у хозяина квартиры, что-то там кричал несуразное. Вот сегодня его судили. Я не стал дожидаться при-говора, и так все ясно. Натерпелся я с этим прохвостом. Как начались аресты, покоя нет. Попытался узнать, за что арестовали нашего директора, так на меня и накричали.
- Да, здесь тоже берут сотнями, теперь вроде приостановились.
Домашние встретили меня с радостью.
- Мы весь день беспокоились, - сказала теща, - места себе не находили.
- Но я ведь ездил только свидетелем.
- Теперь ничего не поймешь, забрали и с концом.
- Я за собой никакой вины не чувствую.
- А другие чувствовали?
- Не знаю, трудно разобраться в том, что творится.
Аресты в поселке прекратились поздней осенью, но жизнь все, же напряженная. Дохо-дило до смешного. Как-то под вечер прибежала рассыльная и вызвала меня в поселковый совет, сообщив, что приехал из района "большой начальник". В коридоре поссовета возле кабинета уполномоченного НКВД я встретил соседа инженера завода.
- Вот вызвали, а кабинет закрыт. Вас тоже сюда?
- Пока не знаю, а почему вы решили, что нам сюда?
- А как иначе! Сказали, что приехал "большой начальник".
В это время открылась дверь в актовый зал.
- Товарищи, проходите быстрее, мы вас только и ждем.
В зале оказалось много людей из числа активистов, всех нас пригласили для ознаком-ления с предстоящими выборами в Верховный Совет СССР.
В январе 1937 года у нас родился сын, любимый внук деда Николая. Мы дали ему имя - Джемиль. Водиться с ним стала моя бабушка Елена. Это была странная женщина, одних внуков она любит, других не замечает. Сын стал ее любимчиком.
Летом у меня гостил один из "сыновей" Геннадий с женой Ириной и сыном Игорем. Мальчишка замечательный, ему пять лет, а он читает как ученик третьего класса, считает до ста, знает много стихов. Игорь не родной сын, Геннадий женился, когда мальчику было око-ло четырех лет. Мы ходили с Геннадием за морошкой, собирая ягоды, разговорились о его житье:
- Скажи, Батя, может ли женщина родить ребенка и остаться девственницей?
- Да нет, такого, насколько мне известно, не бывает.
- А вот у нас было, Ирину я взял девицей.
Я попросил Лиду по-женски поговорить с Ириной, понимая: что-то тут не так. Рассказ Ирины ошеломил нас: «Как-то, возвращаясь вечером в общежитие через сквер, я услышала за кустами голоса: "Давай задушим его и бросим", - сказал мужчина. "Иди вперед, я догоню тебя", - ответила женщина. Когда стихли их шаги, я вышла из-за кустов. На скамейке лежал завернутый в какое-то тряпье ребенок, он тихонько попискивал. Видимо у матери не хватило духу совершить черное дело. Я взяла ребенка и отнесла к бабке - мы с ней из одной дерев-ни. Выслушав меня, бабка предложила отнести ребенка в милицию, но тут он заревел, про-ся есть. Бабка напоила его молоком с сахаром, и он уснул. Так он и остался у бабки, она по-любила его и стала с ним водиться. Я училась тогда на третьем курсе, стипендия малень-кая, у бабки пенсия и того меньше, помогали девченки из нашего звена, вот так и вырастили сына».
- А Геннадий знает, что Игорь не родной тебе сын?
- Нет, но, по-моемому, догадывается. Сына он любит даже больше, чем меня.
- А надо сказать, это же благородный поступок, и потом не те родители, что родили, а те, что воспитали.
- А вдруг он не будет любить Игорька?
- Будет. Их двадцать "братьев", бывших беспризорников, закон у них твердый, любовь к ближнему на первом месте.
В июле традиционно приехали Петровичи с женами, не было только "летчиков", они уехали служить на западную границу.
Новый 1937-38 учебный год начался с аттестации учителей. Четверых учителей, не имеющих педагогического образования, от работы освободили, трех из семилетки перевели в начальную школу. После педтехникума учителями начальных классов пришли четыре на-ших бывших учениц, в среднее звено прибыло восемь дипломированных учителей, так что почти весь педколлектив новый. Установили часовую нагрузку - не более восемнадцати ча-сов в неделю. Это должно повысить успеваемость учеников и глубину их знаний, при усло-вии, конечно, если учитель будет истинным педагогом, а не просто урокодавателем.
К концу первой четверти учитель географии по фамилии Дупан близко сошелся с дву-мя молодыми учителями. Все бы ничего, но эта троица стала часто попивать. Пришлось с Дупаном поговорить основательно.
- Вы семейный человек и по возрасту их старше. Думаю, своих сыновей вы бы не ста-ли втягивать в пьянку. Если такое не прекратится, ищите себе работу в другом месте.
Эти безобразия на время прекратились, а вскоре ребята женились и отошли от Дупа-на. Он, однако, нашел компанию вне школы и продолжал попивать. Намучился я с препода-вателем литературы по фамилии Спивак, гражданской женой Дупана. Я сделал ей замеча-ние, что ее поурочные планы не соответствуют требованиям.
- Пусть такие планы, какие вы требуете, пишут молодые учителя. Я проведу любой урок без всяких планов, у меня наметан глаз.
- Ничего не имею против ваших глаз, но поурочные планы должны быть нормальными. У нас все предметники пишут тематические планы, и вы не будете исключением. Не за это ли вас попросили из предыдущей школы? Прошу не забываться и держать себя в руках.
- Вы не имеете права задавать мне такие вопросы, я старше вас, у меня больше опыта.
- С этим я не спорю, но пока я завуч, вы будете выполнять мои требования, они, кста-ти, одинаковы для всех учителей. У Петра Федоровича я учился, я уважаю его и прислущи-ваюсь к его замечаниям. Так вот, он не нарушает установленного порядка. Если вы считаете себя звездой учительского мастерства, покажите это делом, а не склоками.
Силами учителей поставили пьесу "Васса Железнова", Спивак играла главную роль, я бы сказал: играла саму себя, сыграла хорошо.
Первое полугодие мы проработали сносно, но после Нового Года Спивак стала уст-раивать скандалы с мужем почти ежедневно. Дело в том, что Дупак близко сошелся с тех-ничкой, та просто-напросто угощала его бражкой. Спивак напустилась на техничку с руга-нью, та ответила ей тем же. Мы разобрали их на профсоюзном собрании, но лучше не ста-ло. В течение зимы она перессорилась со всеми учителями, а перед Новым Годом у нее произошел конфликт с ученицей. Они вместе купили в буфете конфеты. Звонок на урок, а у них во рту по конфетке. Она сделала замечание ученице:
- Козлова, вынте конфету изо рта!
- Александра Александровна, у вас тоже конфета во рту, вы же ее не вынимаете.
- Как ты смеешь делать мне замечания? Вон из класса!
- И не подумаю, я ничего плохого не сделала.
Учительница решила вытащить ученицу силой, но та уцепилась за парту, сидящие ря-дом ребята помогали ей. Все кричат, визжат. Кто-то запел: "Эй, дубинушка ухнем..." Учи-тельница выбежала из класса, урок был сорван. На следующий день кто-то подложил ей в стул иголку. Стул был "венский" с отверстиями в сидении. Иголка была пристроена так, что не выступала из сидения и была не видна. Когда Спивак, а она была грузная женщина, села на стул, сидение прогнулось, и иголка выступила. Учительница соскочила, как ужаленная, и с криком выбежала из класса. Ребята догадались, в чем дело и иголку удалили. Установить виновного не удалось, весь класс занял "глухую оборону". Козлова в тот день в школе отсут-ствовала, была на приеме у зубного врача. После этого случая "венские" стулья из классов убрали, заменив их табуретками. Спивак от этого класса отказалась.
После случая с техничкой Дупак окончательно потерял авторитет в глазах учеников, они часто видели его пьяным. Стали сочинять про него небылицы, колкие насмешки. Зная, что он боится лягушек, весной запустили ему за шиворот лягушенка. Крику было на всю школу. В другой раз они приколотили его калоши к полу гвоздями. Пришлось провести с ре-бятами собрание вместе с родителями, ученики оставили Дупака в покое.
Летом все население обсуждало проект новой Конституции СССР, вносили свои пред-ложения. В декабре прошли выборы в Верховный Совет СССР. Впервые выбирали тайным голосованием. Я был назначен секретарем счетной комиссии. Работы было много. Я сам прошел весь избирательный участок и записал всех, кто может голосовать. Всем учителям определили десятидворки. Они еще раз переписали всех избирателей и каждую среду по-сещали закрепленные дома, рассказывали, как будут проводиться выборы, отмечали при-бывших и убывших, приглашали на встречу с кандидатами в депутаты.
В день выборов до двенадцати часов дня у столиков, где выдавали бюллетени, была большая очередь, население спешило воспользоваться впервые предоставленным правом. К шестнадцати часам непроголосовавших остались единицы. В зале один за другим высту-пали коллективы художественной самодеятельности, обстановка была праздничной. По ули-цам поселка снаряженные тройки катали ребятишек. В двенадцать часов ночи начали под-счет бюллетеней. Каких художеств только не было. На многих было написано: "Я (такой-то) отдаю свой голос за кандидата в депутаты", в урнах обнаружили бюллетени, вложенные в паспорта, несколько бюллетеней унесли домой, оставив в урнах паспорта, а один бюлле-тень был обнаружен даже в нише вентиляции.
В марте я был назначен директором семилетней школы. Жене пришлось перейти в на-чальную школу, признали у нас семейственность. Жаль было терять хорошего учителя. В школе ей дали четвертый класс, сплошные второгодники. Встретили ее недоброжелательно, особенно Ануфриева, считавшая себя лидером педколлектива. При инспектировании уроки Лиды были признаны лучшими. По окончанию учебного года Лида получила Почетные гра-моты от облано и районо, чему удивилась даже заведующая школы.
Весь июль 1938 года я был занят подготовкой к выборам в Верховный Совет РСФСР и местные советы. Теперь я председатель счетной комиссии. Избирательный участок в шко-ле. Оборудование взяли на себя женщины. Принесли из дому ковры и цветы. Голосование прошло быстро и организованно, но не обошлось на этот раз без ЧП. На воротах домов по улице Ленина появились листовки с лозунгами: "Долой Сталина!" "Не голосуйте за выдвину-тых кандидатов, они против народа!" "Кто пойдет голосовать - у того сгорит дом". Все это написано детским почерком. Начальник милиции вызвал меня на второй день после выборов:
- Полюбуйтесь художеством, Петр Андреевич, не исключено, что это ваши питомцы.
- Точно. Вот эти листовки писал Войцеховский, его родители высланы сюда во время коллективизации. А вот это определенно почерк Лени Панова, его отец и дядя, бывшие меньшевики, арестованы как "враги народа". Почерк третьего мне не знаком.
- А вы не ошибаетесь? - начальник милиции вертит в руках то одну листовку, то дру-гую. - Дело ведь пахнет контрреволюцией, ошибиться тут нельзя.
- Войцеховский точно, это он писал. Панов тоже не оригинал, почерк слегка изменен, но это он.
Вскоре привели Леню Панова. Увидев меня он, как вкопанный, остановился у дверей.
- Леня подойди сюда, - как можно ласковее сказал я. - Что же ты не дал мне на провер-ку свою писанину? Вот товарищи из милиции тут ошибки нашли.
Из глаз у Панова потекли ручейком слезы.
- Кто тебя подбил на такое? - спросил начальник милиции.
- Витька Войцеховский.
- А вот это кто писал?
- Костя Шаповалов.
- Леня, а кто из взрослых подсказал вам это? - спросил я.
- Брат Войцеховского и еще один дядька, но я его не знаю.
- И когда же вы успели их расклеить?
- Утром, когда еще было темно.
Через час всю пятерку арестовали и увезли в райцентр.
На августовском совещании в отчетном докладе заврайоно много говорил об этом слу-чае. Как только не сгущал он краски, поливая грязью весь педколлектив и особенно меня. Благо, что "ежовы рукавицы" больше не действуют, а то приписали бы клеймо "враг народа", как-никак их писали ученики нашей школы. Тогда же на совещании в райцентре произошел случай, достойный "уголка Остапа Бендера". В общежитие к учителям пришла аферистка, которая назвалась моей племянницей и работником универмага. Она пообещала достать дефицитные вещи, собрала с учителей что-то около десяти тысяч рублей и исчезла. На тре-тий день учителя обратились ко мне с вопросом: где живет моя племянница?
- Какая племянница, у меня их три?
- Та, которая работает в универмаге.
- Моим племянницам двоим по шесть лет, а третьей четыре года, в универмаге они еще не работают.
- Девица лет двадцати, черные вьющиеся волосы, густые черные брови, прямой кра-сивый нос, открытые черные глаза, на леыой щеке родинка.
- Милые вы мои! Вас облапошила некто иная, как Манька Моторка, знакомая мне по Ирбитскому детприемнику. Могу только посоветовать обратиться в милицию.
- Слышал я о Маньке Моторке, - сказал начальник милиции, - крупная аферистка, ра-ботает всегда в одиночку. И о чем вы думали? Прошло уже трое суток, ищи ветра в поле. Составте список, кто, сколько дал денег, укажите свой адрес, будем искать. Больше ни чем помочь не могу.
За прошедший учебный год я получил Почетные грамоты от районо и облано, дали грамоты и другим учителям. Это послужило дальнейшему раздору со Спивак, она считала, что ее незаслуженно обошли. Год для меня выдался скандальный - Спивак писала кляузы в облано и наркомпрос. Приезжали представители, проверяли мою работу, беседовали с учи-телями и учениками. Приезжал и секретарь райкома партии. Спивак предупредили: если еще появится жалоба, она будет снята с работы и лишена звания учителя. Это на нее по-действовало, но мелкие ссоры не прекратились. После посещения школы инспекторами Наркомпроса Дупак и Спивак из школы убрали.
Осенью в нашей семье случилось несчастье - в аварии на заводе погиб тесть. Теща уехала жить к сыну, все хозяйство свалилось на нас с Лидой, хорошо, что с заготовкой сена и дров помогли Петровичи, но корову к зиме решили ликвидировать. В ноябре у нас родился второй сын, назвали Джильберт. Теща просила назвать его в честь тестя Николаем, Лида согласилась, но я настоял, слишком много у меня "сыновей" по имени Николай.
В поселке произошел случай, достойный анекдота. Весной вернулся один из ранее арестованных учителей и застал дома мужчину, с которым жена сошлась в его отсутствие. Мужчины разошлись мирно, на этом дело бы и кончилось, но тут жена подает заявление в суд, будто бы сожитель ее изнасиловал. Судья задает вопрос:
- Кем вам приходится ответчик?
- Квартирантом.
- У него была отдельная комната?
- Нет, он с первого дня спал со мной в одной постели.
- И сколько времени продолжалось ваше совместное проживание?
- Почти год.
- Почему же вы не подали дело в суд тогда же, а ждали целый год?
- Я не думала, что муж вернется, а он помогал мне материально.
Судебное разбирательство было прекращено, суд состава преступления не нашел. Больше всего этот "спектакль" переживал муж, но его вскоре снова арестовали и больше он не вернулся.
В этом году в школу прибыла учительница русского языка и литературы, окончившая Свердловский пединститут. Она сразу же заявила, что будет заниматься только в седьмых классах, как имеющая высшее образование. Я возразил ей, что даже опытные учителя на-чинают с пятого класса и доводят учеников до выпуска, тогда видна вся работа учителя.
- Я возьму только седьмые классы, - заявила она высокомерно, – у меня будет одна подготовка.
- Вы возьмете бывшие классы Спивак, учителя вам свои классы не отдадут. Классы сборные, ученики в них преимущественно из деревень, обращайте больше внимания на практические работы.
- Сама разберусь, зря, что ли я четыре года училась в институте.
Итоги первого полугодия показали ее недоработки. Она отстала по программе на це-лую тему. Успеваемость у нее самая низкая, дисциплина на уроках не блещет.
- Придется вам заниматься с классом летом, - подвел я итог в конце года. - Вы не дали ученикам знаний, если мы выпустим их из школы с тройками, их ни в один техникум не примут.
В новом учебном году она взяла пятые классы, но проработала недолго, вышла замуж и уехала. Ее седьмой класс взял я. Как всегда начал с диктанта. На «тройку» написала толь-ко одна ученица, остальные на «двойку». Включил в расписание три дополнительных урока, на которых повторяю материал пятого и шестого классов, на основных уроках изучаем но-вый материал, но включаю и повторение. Даю ребятам вопросы из экзаменационных биле-тов. Мои труды не пропали даром, экзамены ребята сдали все.
В феврале в нашей школе случилось несчастье. Двое парней Вася и Коля на выходной день решили сходить в деревню домой, а это 18 километров. Примерно на половине пути их догнал на лошади председатель колхоза, отец Васи. Он был сильно пьян, посадил в ка-шовку сына и уехал. Утром Вася прибежал домой к Коле, чтобы списать задачки.
- Какой Коля? - удивилась мать. - Он не приходил.
Когда Вася рассказал ей все, она, поняв, что с сыном случилось несчастье, наскоро одевшись, бросилась бежать с криком: "Коля! Коля"! Услышав крики, соседи тоже побежали в лес. Вася растолкал спящего отца, который запряг лошадь и поскакал за ними. Мать дог-нали километрах в двух от деревни, а еще через километр увидели пепелище, разбросан-ные клочки одежды и обглоданные кости. Мать рухнула, как подкошенная. Собрались люди, крики, слезы. Прибыл милиционер. Мать положили в кошевку и увезли домой. На Колю на-пали волки, об этом узнали, найдя в сумке запись в тетради. Привожу дословно. "Мама, про-сти, погибаю. Меня окружила стая волков. Я успел подбежать к копне сена и поджечь ее. Пока она горела, волки были на расстоянии от меня. Пишу, чтобы вы знали. Мы шли с Васей Салычевым, возле кирпичных сараев нас догнал Степан Федорович, председатель колхоза. Ваську он посадил в кошевку, а меня не взял. И вот костра больше нет, стая волков все ближе и ближе ко мне. Кольцо сжимается..." Не у каждого взрослого наберется мужества так подробно описать надвигающуюся смерть. Меня несколько раз допрашивали, но что я мог сказать - ребята жили на частной квартире. Допросили и хозяйку квартиры, она сказала, что отговаривала ребят, но они ее не послушали. Допрашивали, конечно, и председателя кол-хоза, но он ничего вразумительного объяснить не мог. Сказал только, что в кошовке было два места, и что Коля не просился, так как до деревни было недалеко.
Заведующий районо Орлов ушел директором средней школы, она была одна на весь Егоршинский район. Вместо него назначили Игошева, работавшего до этого заведующим конторой "Заготскот". Не знаю, что он закончил, но учительская работа как-то не вяжется с заготовкой скота. При инспектировании школы он не сошелся во мнении с учителем мате-матики. Тот три года преподавал в машиностроительном техникуме и был сильным матема-тиком. Я поддержал учителя, возник конфликт. Другие учителя тоже остались о заврайоно невысокого мнения, одно слово - заготскот. До конца учебного года я не ездил в районо, зарплату привозил завхоз.
Летом я съездил в Ирбит к Глебу, одному из своих "сыновей". Повстречался с завгоро-но Медведевым, который согласился взять меня учителем в среднюю школу. Воспользо-вавшись тем, что Игошев был в отпуске, я уволился из Егоршинского районо. В доме оста-лась теща с нашей старшей дочкой, которой было уже пять лет. «Мне будет веселей с ней, - сказала она, - да и вам будет легче». Лида в школу больше не пошла, а устроилась счето-водом на автоприцепный завод, через два месяца она стала бухгалтером.
Я дополнительно взял шестой класс в соседней школе – учительница ушла в декрет-ный отпуск. Обе школы средние, но порядок в них отличается как небо от земли. В основной школе дисциплина и знания учеников приличные, в соседней школе сплошные перероски, половина второгодников. С первого же урока мне пришлось "дать бой" нерадивым ученикам. Троих вышвырнул из класса, вытаскивая буквально из-под парт. Удивляюсь, как такие же-ребцы помещались под партами. В первый же день я оставил после уроков всех парней для беседы. Изложил свои требования и метод расправы с нарушителями. На следующем уроке один ученик Генка Шандриков решил меня испытать и получил свое. Хоть это и непедаго-гично, но я взял его за шиворот и вытолкнул из класса, да так, что он лбом открыл дверь. Такого никто из парней не ожидал, они любили доводить учительницу до слез. Больше ин-цидентов не было. На следующем уроке Шендриков встал и попросил у меня прощения. О дисциплине на уроках вопрос больше не стоял.
Я получил новую квартиру и попросил Генку помочь мне перенести вещи. По дороге разговорились. Я узнал, что Генка живет с матерью, отца у него нет. Когда к матери прихо-дят мужики, Генка уходит из квартиры и ночует у приятелей. «Мне бы хоть семь классов за-кончить, - сказал он. - Мать и так грызет, что я у нее на шее сижу, мешаю ей. Кончу школу, поступлю на работу, мне скоро 18 лет, буду учиться в школе для взрослых». Устроившись с квартирой, я зашел к дядюшке, директору конфетной фабрики, и попросил его принять Генку на работу. Затем я посетил Глеба, жена которого Галина работала директором школы для взрослых, и договорился, что она примет Геннадия. Друзья Генки в классе совсем присми-рели, а двое попросили меня устроить их тоже в школу для взрослых. Класс перестал тя-нуться в хвосте, хотя за первую четверть «пятерок» и «четверок» было маловато.
Пионеры класса по моему совету, взявшие звание "отряд имени Павлика Морозова", стали книгоношами, распространили больше сотни книг, проводят интересные сборы, при-глашая на них участников Октябрьской революции и Гражданской войны. Перед выходом учительницы из декретного отпуска ребята организовали против нее протест. Приходили в школу родители и просили оставить меня до конца учебного года, но закон был на стороне учительницы, и мне пришлось уступить.
В основной школе тоже были перероски, но особенно выделялась Ольга, девица кра-сивая, но к учебе не очень прилежная. Я узнал, что она встречается с Сашкой, парнем из нехорошей семьи. Отца у него нет, мать выпивает и часто приводит к себе мужиков, поэтому он из дома убегает и живет у приятеля, моего ученика, от которого я все это и узнал. Недав-но родители Ольги уезжали, так парень этот жил у нее. Я побывал у нее на квартире. Живут они прилично, Ольга единственная дочь. Меня встретили настороженно, особенно мать.
- А чего тут особенного? - заявила она. - Кто в эти годы не встречается с парнями. Я с четырнадцати лет начала на вечерки ходить, там с мужем и познакомилась. А теперь у мо-лодежи больше свободы. Дома сидеть - жениха не высидишь.
Зашел я и к Сашке. На квартире действительно пьяный вертеп. Я помог ему устроить-ся на работу в колбасную фабрику к Бене и в школу для взрослых, последнему я наказал, чтобы он спрашивал с Сашки как с собственного сына.
В зимние каникулы съездили в Ялту, там живут три двоюродные сестры Лиды. Млад-шая сестра Анна недавно вышла замуж, муж крымский татарин, парень видный, гостепри-имный. Мы хотели устроиться в Крыму на работу - не получилось. "Со стороны не берем, растим свои национальные кадры" – ответили мне. Из Крыма заехали к теще, заготовили ей на зиму дрова и сено. Лида на завод больше не пошла, устроилась бухгалтером в ресторан на вокзале, учителем работать не захотела. Сыновья ходят в детский садик, старший с удо-вольствием, а младший из садика сбегает.
С первого дня нового учебного года в своих классах установил трудовой порядок. Сла-бых учеников чаще спрашиваю на уроках, организую с ними дополнительные занятия, если они не усваивают материал. Договорился с другими учителями, они охотно идут мне на-встречу - никому не хочется иметь двоечников. Стал ходить в городской хор, им руководит бывший учитель нашего техникума по пению и музыке. В хоре много знакомых по годам уче-бы. Часто посещаю драмтеатр, там работает новая труппа, старых знакомых мало. В театр на гастроли приезжают артисты из других городов, такого при мне не было.
В Ирбите кроме Глеба живет еще один мой "сын" Анатолий с женой. Мы часто встре-чаемся семьями, отмечаем праздники, летом выезжаем на природу. Как-то жена Глеба об-ратилась ко мне со слезами в голосе:
- Батя, что мне делать? Мне нужен ребенок, а у нас с Глебом ничего не получается, он оказался "пустоцветом".
- К врачам обращались?
- Обращались, он лечился, но все бесполезно. Хоть расходись. Но я люблю Глеба. Ба-тя, помоги нам, ведь вы так похожи, он ничего не заподозрит. Никто ничего не узнает.
- Мы не просто похожи, мы троюродные братья.
И я рассказал Галине ту давнюю историю двадцать седьмого года.
- Тем более, это будет почти родной ему ребенок.
Просьбу Галины я удовлетворил. А жизнь идет своим ходом. На выходные выезжаем в поселок – он теперь называется Красногвардейск, - навещаем бабушку и дочь. Весной вы-езжаем тремя семьями: копаем огород, высаживаем овощи. Лето проводим в поселке как на даче: косим сено, заготовляем дрова, купаемся, загораем, собираем ягоды и грибы. В конце июля ко мне неожиданно приехал Генка, мой любимчик. Он живет в деревне недалеко от Ирбита, работает учителем в школе.
- Батя, как ты посмотришь на то, что я женюсь?
- Положительно. Ты окончил техникум, работаешь, так что семью содержать можешь.
- А ничего, что у Розы ребенок?
- Если любишь женщину, люби и ребенка. А кто она такая?
- Роза училась в нашем техникуме, проходила практику в нашей школе, теперь прие-хала на работу. Она мне нравится, но вот ребенок...
- Сразу будешь богатым: и жена, и сын. Вон Серега женился и тоже сразу сына приоб-рел. При регистрации мальчика усынови, чтобы была полноценная семья.
Свадьбу справили в Ирбите. Дядюшки натащили всякой вкуснятины. Съехавшие из ближайших деревень Петровичи привезли молодоженам много подарков. После свадьбы поехали к Геннадию в деревню, где в складчину купили молодым дом. Прислали деньги и наши летчики. Сами они приехать не смогли - на западной границе стало тревожно. Эту свадьбу мы назвали "слетом братьев Коростелевых". Следующий учебный год снова начал-ся в понедельник - день, говорят, тяжелый. Что он нам принесет? Начался нормально. У ме-ня седьмые и восьмой классы, работаю в первую смену. На вторую смену решил поработать в бывшем "своем" детском доме, вспомнить старое. Группа мальчиков, шестой класс. Гото-вим домашнее задание, провожу внеклассное чтение, беседуем на повседневные темы. До-мой ухожу, когда ребята уснут. Сыновей вижу совсем мало, только утром и вечером.
Из наркомата просвещения пришли путевки, приглашают поехать на работу на Даль-ний Восток, там катастрофически не хватает учителей. Посоветовавшись с женой, я дал со-гласие. Зима сорокового и сорок первого года прошла нормально.
Двадцать второго июня 1941 года. Воскресение. На этот день намечено народное гу-ляние в сосновом бору, излюбленное место отдыха ирбитчан. С вечера туда завезли обору-дование для буфетов. Мы задержались - поджидали Петровичей из близлежащих деревень. Приехали пять человек с женами и детьми. Мужчины навьючились продуктами. Илья пошу-тил: "По привычке кони знают, где сударушка живет..." Все расхохотались. Только мы подо-шли к клубу работников совторговли, как из репродуктора раздался голос Левитана: "Сего-дня в четыре часа утра без объявления войны немецкие войска напали на Советский Со-юз..." Началась война. У репродуктора собралась толпа, народ все подходит и подходит. А голос продолжал: "...Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством... Вся ответственность за это разбойничье нападение целиком и полностью падает на германских правителей".
- Все, братцы, - сказал я, - плакал наш пикник. Возвращаемся на квартиру и будем слу-шать радио, что будет дальше.
Ребята разъехались по своим деревням готовиться к призыву. Мне в военкомате ска-зали, что в первую очередь призывают тех, кто недавно демобилизовался из армии. Через два дня из Ирбита ушел на фронт первый эшелон. Отъезжающие выпили, поют песни, про-вожающие - жены и матери - голосят. Ужасная картина. Мы проводили старшего брата Пав-ла. Жена, узнавшая недавно, что у него есть внебрачный сын, провожать не пошла, только бросила вдогонку: "Первая пуля тебе в лоб". Мама сильно переживает, у нее на руках оста-ются четверо детей: трое Павла, один младшего брата Ивана, который служит в армии с до-военного времени.
- Не обращай внимания, мама, на слова Тоньки; собака лает – ветер носит. Старшую внучку пошли на работу, возраст у нее подходящий, двоих отправь к матери, младшего ни-куда не денешь, мать у него умерла, ближе тебя у него никого нет.
В июле я проводил Петровичей на фронт. День их "рождения" и проводы на фронт от-метили в ресторане на вокзале, где Лида работает теперь бухгалтером. Проводил шестна-дцать своих "сыновей", четверо летчиков уже воюют. Договорились, что будем поддержи-вать связь через жен.
- Запомните, друзья, - сказал я им на прощание. - Что бы с вами не случилось, возвра-щайтесь сюда, у вас здесь семьи, а это опора в жизни.
Мне в военкомате разрешили поехать на Дальный Восток, пока без семьи. Сказали: подойдет срок, призовут, там тоже нужны солдаты. В конце июля, отправив семью в поселок к бабушке, я выехал во Владивосток. Ехать пришлось в вагонах товарного типа, перепол-ненных пассажирами. Сутками стояли в тупиках - встречные поезда везут военную технику и солдат. Остановки только в лесу с командой: дамы налеко, мужчины направо. В вагоне нас пятнадцать учителей. Во Владивосток прибыли только через восемнадцать дней. Меня на-правили директором семилетней школы села Введенка, Иманского района. Заврайоно на-путствовал:
- В школе надо наводить порядок. Бывший директор совсем спился, жена с дочерью от него ушли. Постарайтесь отучить его от пьянки, он, вообще-то, сильный математик.
После знакомства бывший директор попросил меня:
- Андреевич, оставь меня в школе рядовым учителем, я пить не буду, да и водки те-перь не достанешь. Меня на работу нигде не возьмут, жена везде рассказала, что я неис-правимый пьянница.
От старых учителей, проработавших больше года, осталось три человека, остальные прибыли из разных мест: Свердловска, Рязани, из соседних поселков. Все мы, приезжие, живем в одном школьном доме. Здание школы одноэтажное, стоит на краю села. Жители - переселенцы с Украины. Дома - мазанки. Живут колхозники богато, держат на подворье ко-ров, свиней, гусей, уток. Кур держат мало, они плохо приживаются в сыром климате. В кол-хозе богатые урожаи пшеницы, сои, кукурузы. Огороды у жителей большие, но картофеля садят мало, в сырой почве он не растет. Вокруг села болота. Я в первую ночь не мог уснуть - лягушки громогласные, басистые, такой задают концерт.
На следующий день председатель колхоза выделил бригаду для ремонта школьного здания, подключились и ученики седьмого класса: девочки месят глину с соломой, мальчики красят парты. За работу им начисляются трудодни и по тому, как работали парни, я понял, что трудодень для них не пустой звук.
Помимо директорства я взял себе русский язык и литературу в пятых-седьмых классах, поведу также немецкий язык. Но долго работать мне не пришлось, в апреле я был мобили-зован в Красную Армию. Нас, не служивших ранее, но имеющих образование, направили в школу лейтенантов в село Шкотово. Но и с армией мне не повезло. Во время занятий по от-работке штыкового боя, я неожиданно упал с режущей болью в животе. Меня затащили в санчачть. Лежу, подогнув ноги к животу - боль стихает, вытяну ноги - невыносимая боль. Прибывший врач определил - прободная язва желудка. Отправили в госпиталь, благо он был недалеко. Четверо курсантов положили меня на плащпалатку и перенесли через сопку – это был самый короткий путь. В госпитале врачи устроили консилиум. Слышу:
- Надо немедленно делать операцию, - говорит один.
- Уже поздно, - отвечает другой.
- Надо спросить больного, согласен ли он на операцию, - слышу женский голос.
- Будем оперировать. Больной, вы согласны? Учтите, будет больно.
- Делайте, все вытерплю, только бы жить.
Операция длилась два часа, не усыпляли, не было лекарства, делали под местным наркозом, боль почувствовыал, когда зашивали шов. Скрипел зубами, но молчал.
- Молодец!- сказал доктор после операции. - Будешь жить.
После меня оперировали солдата с аппендицитом - орал на весь госпиталь.
Через две недели меня комиссовали, вернулся в Введенку. В школе другой директор, устроился рядовым учителем. Чувствую себя неважно, сильно мучает изжога: стою - ничего, сяду - жжет, лежать совсем не могу, сплошное мучение. Техничка сообщила мне, что в шко-ле уже несколько дней ночует мальчик, я позвал его к себе. Он назвался Николаем, ему одиннадцать лет. Отец их давно бросил, а мать умерла. Старшего брата взяла к себе тетка, как-никак работник, а его не берет - нахлебник. Мальчишка славный, неизбалованный. Я предложил ему жить вместе - он согласился. Я нагрел воды и вымыл его в стиральном ко-рыте, после чего накормил. Спать я положил его с собой. Он прижался ко мне. Сразу вспом-нился двадцать седьмой год, детприемник и беспризорники, которым я дал свое имя. Столь-ко лет прошло, а беспризорные дети остались. Николай стал моим помощником: дрова на-колоть, воды принести. Парнишка исполнительный, послушный. Дочь соседки-учительницы отдала ему свои сапоги, завклубом - солдатскую шинель. Одна из учительниц перешила ее по его росту, из простыни сшила рубашку и двои трусы. С миру по нитке – одели парня. Позже я купил ему в Имане костюм. Документов у Николая не было, и я записал его на свое имя, так у меня появился двадцать второй "сын" Николай Петрович. Вскоре мы уехали с ним на Урал к моей семье. Я устроился на работу учителем русского языка в ремесленное учи-лище, Николай пошел в школу.
Мама получила похоронку на старшего брата Павла, он погиб в Карелии. Ничего не из-вестно о наших летчиках и их семьях, они жили в приграничных районах. В декабре 1942 го-да меня снова призвали, признали годным для армейской службы. Направили в Еланские лагеря под Камышловом в 45 артиллерийскую бригаду. Одели нас в БУ-шное вылинявшее обмундирование, на ноги ботинки с обмотками. Ох, и намучились мы с ними, особенно на первых порах. Они все время разматываются и тащатся за тобой. Я попал в подразделение минометчиков. Два дня учились разбирать и собирать миномет, наводить его на цель. Как ни странно, у меня получается все быстро, как будто я всю жизнь был минометчиком. В конце первой недели провели стрельбы из винтовки, в конце второй - из миномета. Я работал на-водчиком, стрельбы признали отличными - все три мины попали в цель.
Меня приняли кандидатом в члены ВКП(б), в своем подразделении я провожу полит-беседы.
На третьей неделе мы изучали пушку. Ох, и намучились мы – пушку приходилось во-зить на себе. После стрельбы из пушки нас стали называть маршевой ротой. Учитывая мое пребывание в школе лейтенантов, мне присвоили сразу звание старшего сержанта, в этом звании я провоевал до конца войны.
В июле 1943 года я был отправлен на фронт. Перед отправкой мне дали пять суток отпуска, которые я провел с семьей. Николая ушел в детский дом - с четырьмя детьми Лиде было трудно, да и чувствовал он себя в семье чужим. Много позже, в 1958 году, мой млад-ший сын, в то время курсант Таллинского мореходного училища, встретился с ним в Порт-Артуре во время практики на торговом судне. Николай после детдома вернулся на родину и стал моряком.
Глава 4. В О Й Н А
Я попал в 31 Гвардейскую стрелковую дивизию 64 Гвардейский артиллерийский полк командиром орудия в начале августа 1943 года. Командир батареи старший лейтенант Са-ша Худенький. Фамилия явно не соответствует фигуре, рост под два метра, косая сажень в плечах. Он весь сбитый, силушка так и играет. Командир второй батареи старший лейтенант Саша Маленький подстать Худенькому. Воспользовавшись передышкой, я организовал ба-ню, восспользовавшись довольно обширный блиндаж, оставщийся от немцев. Мы сложили каменку, натаскали разного металлома, собрали валявшуюся вокруг металлическую и дере-вянную посуду и все наполнили водой, наломали веников. Первого я пригласил Худенького. Я его так напарил, что он взмолился: "Хватит! Оставь душу на покаяние!" Следом парился Маленький. Он оказался очень простым парнем. Я заметил у него привычки беспризорников.
- Саша, а ты случайно не из детдомовских?
- Да, я был беспризорником, жил в детдоме. А как ты узнал?
- Я три года работал воспитателем в детдоме, много вашего брата через мои руки прошли. Двадцать человек стали моими "сыновьями".
Слух о бане дошел до высшего начальства. Только мы батареей кончили мыться, при-бежал ординарец заместителя командира полка по политчасти.
- Старший сержант, подполковник Губский просит подготовить для него баню.
Губского я близко не знал, видел издалека, он однажды заходил к нам на батарею. Я парил его по всем правилам русского банного искусства, окатывая после каждого захода хо-лодной водой. Он оказался простым мужиком, из учителей. Спросил, как звать, кем был до армии. Узнав, что я учитель, удивился:
- С высшим образованием и рядовой солдат, мог бы быть хорошим политработником.
- Начальству виднее, в армии за солдата думают командиры.
- Приходи ко мне, пока стоим здесь, будешь писать политдонесения, собирать сведе-ния с дивизионов. На машинке можешь печатать?
- Вполне.
- Тогда, совсем хорошо.
Для меня началась новая работа. В боях пока не принимаю активного участия, но и не стою в стороне. Обхожу дивизионы, батареи, готовлю материал для политотдела, сам оце-ниваю действия расчетов и отдельных бойцов. Вместе с расчетами нахожусь в любом пек-ле. Даже само перемещение от орудия к орудию небезопасно - немцы быстро засекают ог-невые точки. Мне было дано задание, сопровождать майора из политотдела на наблюда-тельный пункт командира дивизиона. На обратном пути в поисках расчета, находившегося впереди нашей батареи, я неожиданно напоролся на вражеских разведчиков, которые ре-шили захватить меня в плен. Завязалась перестрелка. Я закричал своим: "Стреляйте по мне! Здесь немцы!" Наши бойцы открыли огонь из пулеметов и автоматов. Подоспели сол-даты из соседней батареи. Восемнадцать немцев остались лежать на земле, двоих удалось взять в плен.
Неожиданно в блиндаж вбежала, лучше сказать влетела, Юлька, связистка из штаба дивизиона. Она пришла разъяренная, с языка то и дело слетали бранные слова, какие и му-жик не всегда выговорит.
- Что случилось, Юленька? - спросил я.
- Не думает ли этот бегемот, что я отвечу ему взаимностью, паду в его объятья! Не было этого и не будет! Я Сашку Маленького люблю, и никто мне этого не запретит!
- Кого ты имеешь в виду?
- Капитана Гаврилова, командира дивизиона. Вот прислал меня к вам взамен вашего связиста. Так сказать ближе к противнику.
- Успокойся, Юленька, не стоит расстраиваться по такому поводу. Вот выйдем во вто-рой эшелон, будешь каждый день встречаться с Сашкой, мне кажется, он имеет по отноше-нию к тебе серьезные намерения.
В ночь перед боем в блиндаж заглянул командир батареи старший лейтенант Малень-кий. Я отрапортовал:
- Гвардии старший лейтенант, расчет находится на отдыхе, все спят.
- А ты почему не спишь?
- Я уже выспался, да и не могу я привыкнуть к новому месту.
- Привыкай, мы сейчас часто будем менять дислокацию, грядет большое наступление. Завтра, вернее уже сегодня, - он посмотрел на светящийся циферблат командирских часов. - Будет очень жарко. Наша задача прорвать сильно укрепленную оборону противника. Лес остался позади, впереди голая местность. При малейшей остановке сразу же зарывайтесь, а то у тебя народ особенный, интеллегентный, рыться в земле не любят.
- Напрастно вы на моих ребят наговариваите, товарищ старший лейтенант, работают они безотказно.
- Ну, вот и прекрастно. К шести часам утра накормить всех, быть в полной готовности. А кто это у тебя там в юбке?
- Жена ко мне приехала, товарищ комбат.
- А если без шуток?
- Новая связистка.
При этих словах Юлька проснулась и сладко потянулась.
- Юленька, привет! Ты как здесь оказалась?
- Прислали из штаба дивизиона, товарищ комбат, пришлась не по сердцу капитану Гаврилову.
- А что надо сделать, чтобы прийти вам по сердцу? - спросил Сашка.
- Прежде всего, быть настоящим мужчиной, как например наш командир орудия стар-ший сержант Коростелев.
- Значит вам по сердцу интеллегенты?
- Само собой. Мужчина должен быть интеллегентным, какой бы пост он не занимал. Надо уметь быть обаятельным, а не хапать женщину, как некоторые.
- Юля, а ты возьми надо мной шефство, научи быть обаятельным.
- А что я буду иметь за это, товарищ комбат?
- Все, что ты захочешь, мне ничего не жаль.
- Пообещать: "Все, что захочешь", в наших условиях слишком громко сказано, - с издевкой наступала Юлька. - А кто за это поручится?
- Юля, я буду поручителем. Пойдет?
- Если, Петр Андреевич, передашь свои качества Сашке Маленькому.
Они вышли из землянки, а я подумал о привратностях судьбы. Скоро бой, никто не знает, выйдет ли он оттуда живым, а вот любить-то хочется. Велика сила любви.
Комбат и Юля, выйдя их блиндажа, остановились в ходу сообщения. Повернув Юльку, Сашка впился в ее пухлые губы.
- Юлька, любимая моя, не могу я без тебя. Раньше голос твой ловил по телефону, из-далека смотрел на тебя, а нынче, как мальчишка... Пойдем, посидим, ночь сегодня теплая.
Они долго сидели, молча прижавшись друг к другу, пока из темноты не вынырнула фи-гура солдата.
- Товарищ комбат, вас к телефону, вызывает "первый".
- Юля, иди в блиндаж, скоро начнется. До скорой встречи.
Он еще раз оглянулся и исчез вместе с посыльным. Юлька не спешила уходить, серд-це часто билось, подогретое страстью. Она вылезла на бруствер и стояла там, освещенная немецкими ракетами, наперекор судьбе. Юлька не слышала ни воя, ни шипения мины. Пря-мым попаданием ее разнесло в клочья.
Немцы открыли ураганный огонь. Снаряды и мины рвут землю, с визгом разлетаются в разные стороны осколки. Расчет по ходу сообщения пробирается к орудию. В это время на-ши "катюши" дали ответный залп, заставив замолчпть немецкие пушки. С шипением пронес-лись снаряды из дальнебойных орудий.
Боевое крещение я принял в августе 1943 года в боях за село Алешино. Немцы окопа-лись так, что считали себя недоступными. Мне пришлось заменить убитого наводчика ору-дия. Проверил себя в деле. Руки не дрожжат и глаз верен. Главное быстрота: успеешь под-бить танк – останешься жив, не успеешь - ничего от тебя не останется. К исходу дня Алеши-но было освобождено. Из всех дивизионов прислали донесения. Командир батареи Малень-кий в своем донесении просил отметить старшего сержанта Коростелева, заменившего по-гибшего наводчика орудия. В этом бою батарея подбила три танка.
- Тебе было поручено только наблюдать, а не лезть, куда не просят! - обозлился Губский.
- Сама обстановка заставила меня принять участие, людей нет, а танки идут.
Губский поворчал, но ходатайство о награждении подписал. За этот бой я получил первую награду - медаль "За боевые заслуги". Прошли по территории освобожденной Ор-ловской области. Фашисты разбили город, сожгли окрестные деревни. Жуткая картина - тор-чат одни печные трубы. Недавно сообщили, что в Орле у здания тюрьмы из рва выкопали двести трупов. Судя по размерам рва, здесь зарыто около пяти тысяч: женщины, дети, ста-рики, пленные. Повсюду остались минные поля, двигаемся только по дорогам. Прихо-дится бить по полям из пушек, чтобы уничтожить мины.
Здесь разгорелись самые ожесточенные бои. Даже нам, артиллеристам, приходилось вступать в рукопашные схватки, защищая орудия. Я впервые принимал в них участие. Же-лание выжить настолько велико, что во время боя не чувствуешь никакого страха, страх приходит потом. Я впервые в жизни почувствовал, что во мне есть что-то зверинное. После этого боя я заметил у себя седые волосы.
В результате боев дивизия захватила большие трофеи: крупные склады боеприпасов, горючего, продовольствия, сотни автомашин и мотоциклов, орудий и минометов.
Проходя деревню Зеленая Лужа, мы были удивлены, что деревня стоит как картинка: дома обновлены, даже покрашены, как будто, война обошла ее. Когда же в деревню вошли тыловые части, из всех домов открылся ружейный и пулеметный огонь. Стрелковый полк вернулся и окружил деревню. Оказывается в Зеленую Лужу немцы привезли бывших поме-щиков. Вооружены были все от старого до малого. Бой длился без малого три часа, всех, оставшихся в живых, отправили в Орел.
На подступах к деревне Одрино немцы пошли в психическую атаку: идут во весь рост, кричат и стреляют из автоматов. Жуткая картина. С нашей стороны стреляет все, даже зе-нитки бьют прямой наводкой. Горы трупов, а немцы все идут и идут. Среди наших бойцов оказались слабонервные: несколько человек побежали в тыл, а трое с матом размахивая винтовками, как дубинами, ринулись на врагов. Действительно психическая атака. Остано-вились на отдых в городе Карачев. В полку половины личного состава уже нет: убиты и ра-нены. Меня снова отозвали к Губскому, пишу наградные материалы, представления к при-своению очередных воинских званий офицерам. Написал письма домой маме и жене. Из-редка получаю письма от Петровичей, они разбросаны по разным фронтам.
Девятнадцатого августа освободили деревню Речицы. Это только название, а дерев-ни, как таковой, нет, стерта с лица земли, остались только несколько развалин. Увлеченные успехом передовые части прошли деревню не обследовав подвалы. Три дня немцы очень метко бомбили наши части. Ночью прибывшая часть тщательно маскируется в лесу, а днем налетают бомбардировщики. У нас под бомбежку попали кухня и санчасть, убиты два фельдшера и врач, ранен командир полка. Я впервые был контужен: два раза попадал под бомбежку, а потом во время артобстрела меня зацепило.
Я возвращался из батареи в штаб полка. Тропинка проходила недалеко от развалин церквушки. Вдруг вижу, среди развалин мелькнул немец, меня, похоже, не заметил. Я при-таился, жду. Он появился снова и скрылся в подвал. Я прибежал в штаб полка и сообщил оказавшемуся там нашему комбату. Он собрал пяток офицеров, вооружённых автоматами, и мы окружили церквушку. Комбат приказал мне открыть дверь в подпол. Я открыл и крикнул по-немецки: "Солдаты! Руки вверх!" В ответ раздались выстрелы. Комбат бросил туда гранату. Вышли двое с поднятыми руками. Подвал осмотрели: один убит, другой ранен. Нашли рацию, карты, запас продуктов, вино, оружие.
Двадцать третьего августа с небольшими потерями взяли село Брасово, и на этом за-кончили наступление. Нас отвели во второй эшелон. Маршем прошли по ранее отвоеван-ным местам и остановились недалеко от Брянска в поселке Толмачево. Поселок уцелел почти полностью. Разместились на квартирах, почти по-домашнему: сидим на стульях, едим за столом из тарелок, спим на кроватях. Вечером слышна гармошка, песни девушек, как будто и нет войны. А приглядишься, кругом разрушения, война всюду оставила свои следы. По радио сообщили, что советские войска освободили Харьков. У всех солдат приподнятое настроение - наши войска гонят немцев с Украины. Мы простояли в Толмачево до средины ноября. Я снова ушел к Губскому, которому присвоили звание полковника. Снова отбиваю пальцы на пишущей машинке, оформляю наградные листы, печатаю политдонесения. Я обосновался в том же доме, что и он, заняв пустующий чулан. Притащил туда стол, устано-вил на нем пишущую машинку, получился отдельный кабинет.
Вечером зашел Губский, предложил готовить художественную самодеятельность к двадцать шестой годовщине Октября.
- Приказываю организовать бригаду, для начала сводную. Взять из подразделений певцов, танцоров, чтецов. За сбор исполнителей отвечать будет комсорг полка, в его распо-ряжении комсорги дивизионов. Руководить бригадой будешь ты. Заниматься будете в клубе, его в ближайшие дни отремонтируют.
Сейчас пишу литмонтаж, репетиции проводм каждый вечер, иногда и днем. Отрабаты-ваем движения и пляски, слова и мелодии звучат хорошо. Репетируем пьесу "Медведь" и сцену из оперетты "Свадьба в Малиновке". После просмотра начальник Политотдела сказал Губскому:
- Здорово вы придумали, как настоящие артисты. С этими номерами необходимо по-бывать во всех полках, вы им покажите пример.
С новым пополнением прибыл Корушкин, я с ним встречалсчя еще в Еланских лагерях. Он до войны окончил Свердловское музыкальное училище по классу баяна, поэтому я сразу же привлек его к художественной самодеятельности. Он организовал хор, занимается с со-листами. Я руковожу плясками и агитбригадой.
- Товарищ гвардии полковник, а можно нам после репетиций немного потанцевать, - обратилась к Губскому Верочка, связистка из нашего дивизиона.
- Пожалуйста, танцуйте, но к вечерней поверке быть всем на месте. И потом, девчата, пошли нехорошие слухи, а вы солдаты, хоть и в юбках.
- Слухи распускают штабники, которые сами пристают к нам, но не получают взаимно-сти. Это у них грязные мысли в головах, - сказала другая девушка. - Комсорг вам не жало-вался, как я ему морду набила.
- Пока нет! А за что?
- Пусть руки не распускает. Вы же знаете, как о нас говорят военные: "Солдат в штанах воюет, солдат в юбке б..."
- А ты подбери себе партнера, он будет и личной охраной.
- А кто будет охранять от этой "личной охраны"?
- Разум.
В этот вечер на танцы остались одни офицеры, из солдат только я и гармонист. Пер-вый вальс. Верочка танцует со мной, но офицеры просто атакуют ее, во время танца подхо-дят и отбирают у партнера. Видя это, я отвел ее закулисы.
- Уведи меня отсюда, надоели они мне все! - попросила она.
Ушли мы незаметно, а когда начался очередной танец, офицеры бросились ее искать, покинув клуб. Ни Худенького, ни Маленького как на грех не оказалось.
- Это старший сержант увел ее! - разошелся лейтенант Давыдов. - Удивляюсь, почему она предпочла нас ему? Кто он такой?
- Удивляться нечему, - сказал начхим. - Высшее начальство относится к нему по-особому. Человек он неглупый, с высшим образованием. Пойдем, не нарывайся на скандал, он завтра же доложит полковнику.
Давыдов разошелся, он был пьян, - а пьяный он изрядное барахло - привязался к гар-монисту, который выходил из клуба, и ударил его. Корушкин дал ему сдачу, да так, что тот растянулся на земле. Подоспевшие солдаты окружили гармониста и стали оттеснять от раз-бушевавшего Давыдова. Все это увидел из окна своей квартиры командир полка, который позвонил коменданту и приказал арестовать бузотера. Молодые офицеры пытались увести Давыдова, но он вдруг вырвался, отбежал в сторону, выхватил пистолет и начал стрелять в толпу. Один из офицеров упал, пуля попала ему в ногу, правда пробила только мякоть.
- Славка, что ты делаешь? Ты же Игоря застрелил!
Увидев, что с двух сторон подступают вооруженные солдаты из коменданского взвода, Давыдов приставил пистолет к сердцу и спустил курок. Наутро прибыло высокое начальст-во. Прогремел наш полк с этим ЧП.
А время идет, праздник приближается. Репетиции проводятся регулярно. Желающих принять участие в них много - это дает возможность хоть как-то скрасить солдатские будни. Но всех невозможно задействовыать. Командир полка весь женский состав разместил вме-сте с персоналом медсанчасти, объявив это "запретной зоной". Выход из "зоны" только строем. Подготовку к концерту проводим отдельно для мужского и женского состава. Вход к женщинам разрешен только мне и гармонисту. Празднование Октябрьской годовщины про-шло отлично, прибыло все начальство из дивизии и соседних полков. Губский поблагодарил всех нас.
Сегодня получил письмо от Ильи, пишет, что лежит в госпитале, задело осколком ми-ны. Худшее уже позади, сам может писать. Домой пока не писал, не хотел беспокоить. Я на-писал ему в тот же день и отругал - своим молчанием он заставляет жену волноваться еще больше. Печатая донесение под диктовку адъютанта Губского, я услышал свою фамилию: Коростелев Иван Петрович награжден орденом Красной Звезды посмертно. Холодок пробе-жал по спине. Я спросил у адъютанта: откуда погибший?
- Призван в армию Ирбитским райвоенкоматом. Что с тобой?
- Иван Коростелев - мой сын.
- Тут еще один Коростелев, Владимир, тоже из Ирбита.
- Это тоже мой сын.
- Не может быть! Они же с 1912 года.
Не помню, как я допечатал донесение. Войне конца не видно, а уже стольких Петрови-чей нет в живых: Юрка, Иванчик, Данька и Севка. В боях под Москвой пали Степан и Никита. И вот теперь еще двое. Адъютанту я ничего не стал говорить.
Пятнадцатого ноября дана команда на погрузку в вагоны. Как назло испортилась пого-да, идет мокрый снег. Погрузка продолжалась неделю, тронулись с места двадцать первого ноября. Описав большую дугу, выехали на железнодорожную линию Москва-Калинин. Едем быстро, на вокзалах не останавливаемся, все стоянки только в лесу. После Бологово повер-нули на Великие Луки. Когда идешь с боями, на пути все рушится, горит, а прошел, и ужасы войны стираются в памяти. А вот здесь, где нет выстрелов и не рвутся снаряды, сплошные развалины отравляют душу. Великие Луки - город мертвец, результаты войны видны везде. Остановились в лесу, приказ - спешить с разгрузкой. Начальник торопит начальника, а спина
трещит у солдата. Распутица неимоверная, снаряды носим на руках за пять километров, шлепая по грязи. Только окопались, поступила команда двигаться вперед. За ночь заняли новые позиции и снова рой окопы. Копают все, включая комбатов. Со стороны немцев из-ретка вспыхивают ракеты, боятся, чтобы к ним не подкрались незаметно. Уставшие за ночь солдаты разморились от 100 граммов "фронтовых" и уснули прямо на сырой земле - хоть четверть часа да полежать, дать отдых телу.
Только забрежил рассвет, началась артподготовка, которая продолжалась пять часов, пока не кончились снаряды. И опять трое суток таскаем снаряды на себе. На четвертые су-тки прорвали оборону противника и двенадцатого декабря заняли деревню Горки. Вторая половина декабря оказалась исключительно "урожайной", к Новому Году освободили еще четыре населенных пункта.
У меня особая радость - принят в члены ВКП(б).
Новогодняя ночь началась необычяайно тихо. Сплошная темнота, даже немцы не "ра-кетят". Но ровно в полночь они нанесли такой массированный огонь, что от земли невоз-можно подняться. А мы, как на притчу, даже щели себе не отрыли. И тут ударили наши "Ка-тюши" - такого Новогоднего фейерверка, думаю, еще никто не видел.
Седьмое января 1944 года. Нас перевели во второй эшелон, где мы простояли до седьмого апреля. Получили новую матчасть, конную тягу заменили автомашинами - студе-беккерами.
Все свободное время занимаюсь художественной самодеятельностью. Солдаты слу-шают нас с удовольствием, им хоть каждый вечер показывай, пусть даже старый материал. Особенно любят частушки на местные темы, хохочут от души. Сегодня проснулся рано. На-до было побывать во всех дивизионах, собрать материал для политдонесений. День выдал-ся ясный, снег в тени голубой, а на солнце розовый. Он еще не успел слежаться и напоми-нает легкую пену. Командира первого дивизиона капитана Слепухина я застал по-домашнему, в нижней рубахе.
- Давай, давай, чернильная твоя душа, записывай все, что тебя интересует.
- А что меня может интересовать из этих сводок? - не воюем.
- А вообще читают их в Политотделе?
- Конечно. На основании нашей "писанины" они дают донесения в армию. И чем чаще упоминается в них фамилии солдат и офицеров, тем легче подписываются документы на повышение званий и наградные листы. Вот и пишите о людях, которые отличаются в боях, солдаты вашего дивизиона заслуживают наград.
- Тот, кто больше всех заслужил, тот уже в наградах не нуждается, он свою "награду" получил.
- На них можно оформлять посмертно, не скупитесь, чем больше в дивизионе наград, тем больше авторитет, больше к вам уважения. Начальство пока добренькое, подписывает.
С очередным пополнением из госпиталя прибыл Толик. Я уговорил командира диви-зиона взять его в наш расчет: я командир орудия, он наводчик. Когда остались одни, я бук-вально набростлся на него:
- Толик, рассказывай все о себе. Где воевал, когда был ранен, что знаешь о братьях?
- Утешительного мало, батя. Нет Ленчика и Саньки. Их накрыло прямым попаданием за пулеметом. Так разнесло, что и хоронить было нечего.
- Наша семья уменьшилась еще на два человека.
- Батя, кто еще?
- Иван и Володька. Где погибли Ленчик с Санькой?
- Под Вязьмой в ночь на шестнадцатое октября сорок первого.
Толик уснул быстро, а я до утра не смог сомкнуть глаз. Убитых и раненых я видел мно-го, но вот своих ребят... Вспоминаю, какими они пришли в детприемник. Ленчик пришел сам, сравнительно чистенький. А Санька грязный, оборванный, все тело в болячках. Дружба у ребят была особенной, они никогда не расставались, Ленчик часами занимался с Санькой. Вот и погибли вместе.
Двадцать третьего июня прибыли на новое место, сделав большой переход. Едем на машинах, не жизнь, а сплошное удовольствие. Остановились между Оршей и Витебском. Расчеты врываются в землю, машины круглые сутки подвозят боеприпасы. Я занят новым делом - работаю топоразведчиком. Целый день в стереотрубу изучаю передний край про-тивника, наношу на карту мельчайшие изменения: пулеметные узлы, орудия, более людные места во вражеской обороне.
Во время боя ни о чем не думаешь, лишь бы скорее уничтожить врага. А вот перед бо-ем мыслишки бродят разные. Особенно страшно во время бомбежки, когда воют бомбы и кажется, что они падают прямо на тебя. Думаешь: "Ну, все! Точка! Все кончено..." А жить так хочется! Но вот закончилась бомбежка, все утихло и сам смеешься над своей слабостью. В минуты затишья думается только о семье. Сердце охватывает тоска, невыразимое желание увидеть всех родных. Это желание не проходит ни днем, ни ночью.
Запомнился бой на торфяном болоте. Через болото ведет узкоколейка - это единст-венный путь, по которому могут двигаться танки. По болоту они не пройдут, к тому же, часть его по обе стороны узкоколейки заминирована. Мы сделали себе настилы из поваленных деревьев. Всем выдали по полторы нормы "фронтовых". Сигнал к бою - три выстрела из дальнебойных орудий. Ждем рассвета.
И вот на востоке темная полоска горизонта сменилась светлой. Розовый румянец вспыхнул за дальним лесом и, как будто, невидимый художник, пробуя краски, набрасывает разноцветные полоски: желтые, зеленоватые, малиновые - и все это переходит в чистую си-неву. Проснулись птицы. Их разноголосый концерт воспевает восходящее солнце, лучи ко-торого золотистыми стрелами падают на землю, отражаясь в капельках утренней росы.
Наша батарея выстроилась вдоль узкоколейки, орудие от орудия метрах в пятнадцати. Наготове стоят соседние батареи. Наше первое орудие продвинулось до конца болота, от-ступать некуда. Один за другим прозвучали три выстрела, снаряды с шипением пронеслись над узкоколейкой. В один миг тишина сменилась адским грохотом выстрелов и разрывов. Дальнебойные снаряды ложатся то дальше, то ближе, сотрясая все кругом. Враг отвечает, снаряды шлепаются с хрюканьем, взметая болотную грязь.
Прямым попаданием разбито второе орудие нашей батареи, погиб весь расчет. Ос-тавшиеся орудия продвинулись вперед и полностью вышли из болота. За нами движутся остальные батареи. Навстречу вышли немецкие танки, завязалась лобовая атака. У первого танка слетела башня, он загорелся, загородив дорогу другим. Воспользовавшись обстанов-кой и дымовой завесой, наш боец подкрался ко второму танку и бросил ему под гусеницы связку противотанковых гранат и бутылки с зажигательной смесью. Горит второй танк. Вы-шло из строя третье орудие батареи, его столкнули в болото, давая дорогу остальным бата-реям. Подожгли еще три танка. Клубы дыма мешают прицельному огню. Из-за леса выныр-ныли наши бомбардировщики и сверху накрыли немецкие танки.
Пехота вышла на кромку болота, казалось перевес на нашей стороне. Но вот ударили тяжелые орудия противника. Пехота спятилась в болото, пушкам же деваться некуда, узко-колейка превратилась в ловушку. Один за другим выходят из строя орудия. Танки медленно продвигаются по узкоколейке, сталкивая подбитые орудия под откос. Большую помощь нам оказали сами немцы, ударив по ошибке по своим танкам и пехоте, которая вынуждена была отойти. С большим трудом наши танки, преодолев двухкилометровое болото, вышли на опе-ративный простор, растекаясь вправо и влево от узкоколейки. Пропустив танки, уцелевшие орудия тоже вышли на окраину болота. От трех батарей осталось пять пушек. Танки против-ника снова пошли в атаку, пытаясь занять выход узкоколейки из болота. Все орудия бьют прямой наводкой. Пущены в ход гранаты и бутылки.
Разрывом снаряда убит весь расчет моего орудия, меня спас щит пушки. Ко мне под-бежал парторг дивизиона, старший лейтенант Кожевников. Я за наводчика, он подносит снаряды и стреляет. Два танка с перебитыми гусеницами крутятся на месте. Я выпускаю в них один снаряд за другим. Вот загорается один танк, за ним второй. Кожевников изранен осколками, но продолжает подносить снаряды. Подтянулись все оставшиеся орудия. Удари-ли "Катюши". По бровкам узкоколейки бегут "штрафники", оглашая окресности отборным ма-том. Немцы дрогнули и отступили. Кожевникова перевязывают и увозят в госпиталь. Я избит комьями земли, тело ноет от ударов, но, ни один осколок меня не задел. Из оставшихся в живых бойцов, скомплектовали расчеты к орудиям, и пошли дальше. За этот бой я получил "Орден Славы", Кожевников написал из госпиталя, что представлен к званию Героя Совет-ского Союза, но в итоге наградили только орденом Красной Звезды.
Двадцать четвёртого июня полностью освободили Витебск. Кругом развалины, горя-щие дома. Жуткая картина. Тридцатого форсировали реку Березину вблизи города Борисо-ва. За эти бои нашей дивизии было присвоено звание "Витебская". Меня снова отозвал Губ-ский - Политотдел требует донесения каждый день. Командиры относятся к донесениям снисходительно, приходится у каждого выспрашивать, все записывать, а потом уже состав-лять общее донесение. Меня выручает пишущая машинка, которую я раздобыл при взятии Витебска. Дополнительно помогаю штабникам оформлять наградные листы. Начальник штаба полка, пробирая своих писарей, как-то сказал:
- Смотрите, как быстро и правильно оформляет документы Коростелев, его реляции на награждения не вызывают сомнения. А у вас что? Филькина грамота. Будете дальше так ра-ботать, пошлю в пехоту.
- Так у него же высшее образование, к тому же учитель русского языка, а у нас четыре класса и коридор.
- Как я раньше его не разглядел? - почесал в затылке начштаба. - Теперь, конечно, Губский не отдаст его ни за что. Ему благодать, знай только, подписывай.
За обедом получил два письма. Отставив тарелку, распечатываю первое. "Батя, кре-пись, - по спине побежали мурашки, - своими руками похоронил Егора и Ивана..." Дальше читать не стал, прочитал только подпись: "Илья". Илья живой. Обед так и остался. Есть не хочу, ком застрял в горле. Распечатываю второе письмо, читаю сразу подпись: "Галина". В голове рождается надежда. Читаю: "Здравствуй, Батя! Мы с Глебчиком остались сиротами, у нас нет папы Глеба. Мы не сможем даже посетить его могилу. Вспомни, с каким упоением он пел: " И никто не узнает, где могилка моя..." И вот оно сбылось. Твое письмо получила, оно такое теплое, дружеское, сердечное. Я твои письма перечитываю много раз, прочитаю - и на душе легче... Мы собирались на день рождения Глебчика - все жены Петровичей, кто близко живет. Только веселья не получилось, одни слезы. Все женщины семьи Коростелевых с лю-бовью вспоминают тебя, только благодаря тебе мы с мужьями были счастливы. Ты сам так много сделал для ребят и заразил нас любовью к ним. Глебчик теперь у бабушки в деревне, она отпаивает его молоком... Бываю в Красногвардейске, захожу к твоей жене. Она теперь председатель завкома Ирбитского завода. Я завидую ей, у нее каждый день бывает сотня рабочих, в основном женщины, и для всех она найдет доброе слово, каждому чем-либо по-может, с сердцем подходит к людям. Пиши. Я из Ирбита никуда не уеду".
Ушел за деревню в лесок, но и там места не нахожу. Весь лес загажен. Вернулся в расположение только к ужину. Меня уже разыскивают.
- Ты что такой хмурый? - встретил меня капитан Худенький.
- Веселиться не с чего. Получил два письма, не стало моих троих "сыновей". Погиб са-мый любимый - Глеб.
- Соболезную тебе, но, ни ты, ни я положения не изменим. Давай лучше выпьем, помя-нем, чтобы земля им была пухом.
К Губскому я пришел в шесть вечера, принес подготовленное политдонесение.
- Где ты был? Не обедал, не ужинал. Что случилось?
Я подал два письма полковнику, он внимательно прочитал и удивленно посмотрел на меня.
- Кем они тебе приходятся?
- "Сыновьями".
- Ничего не понимаю, - сказал он, переводя взгляд с писем на меня. - Расскажи толком.
Я рассказал Губскому о работе в детприемнике, о коммуне.
- И сколько же у тебя таких "сыновей"?
- Было двадцать два, но вот семерых уже нет. Ничего не известно о четырех летчиках и их женах. Старший брат тоже погиб, еще в начале войны.
- Крепись, батя! Война - есть война.
Шестого июля, совершив двадцатикилометровый бросок, сходу вступили в бой. При-шлось форсировать реку. Она не очень широкая, но глубокая и течение сильное. Меня вы-ручает трофейный "поплавок" - надувной жилет. Я трижды переплывал реку, хоть с большим трудом, но переправил по частям станковый пулемет. Саперы натянули три троса, держась за которые, переправляется пехота. Немцы обстреливают реку, правда, не видя переправы, бьют наугат. Вода в реке кипит от разрывов. Наши пушки отвечают тем же, отвлекая про-тивника от переправы. С воздуха нас охраняют самолеты. И все равно есть потери. Немцы пустили танки. В одном из расчетов ранило наводчика.
- Старшой, выручай! - кричит мне командир орудия.
Я занял место наводчика. Выждав, когда танки и пехота подошли поближе, открыли огонь. Один танк завертелся. Оказавшись повёрнутым к нам боком, получил три снаряда и загорелся. Командир орудия только и сказал: "Капец, накрылся!" Бой разгорелся страшный, сила ломает силу. Контратака следует за контратакой. Кажется, никаких сил больше нет, но появляются новые танки и снова пушки ведут стрельбу. Вот еще подбили четыре танка. Ка-ждый раз, когда танки отходят, мы продвигаемся вперед. К рассвету расширили плацдарм до трех километров. В этом бою наша батарея подбила шесть танков, не имея потерь в лич-ном составе, кроме раненного наводчика.
Сегодня у меня исключительно радостный день - светлый, солнечный, теплый и на-редкость спокойный. А самое главное - я встретил Глеба, живого и здорового, вот и верь по-хоронкам. Я принес пакет Губскому из Политотдела. Он стоял возле своей квартиры и раз-говаривал с двумя танкистами. Я обратился к нему по форме и передал пакет. Вдруг один из танкистов поворачивается: " Батя"! Я глазам не верю: "Глеб"! Мы бросаемся друг к другу в объятия. Губский смотрит на нас и ничего не может понять. Я заговорил первый:
- Глеб, мне Галина написала, что ты погиб, пришла похоронка.
- Ошибка, Батя, вышла.
- Товарищ полковник, это и есть мой "сын" Глеб, самый любимый.
- Ладно, встречайтесь, донесение сам сделаю.
В это время подбежал второй танкист:
- Андреевич, ты ли это?
Передо мной стоял Николай - Филипп Спиридонович, которого я в 1932 году в Шевеле-во зачислил в свои "сыновья".
- Знакомься, Глеб. Это еще один из "сыновей", Николай Петрович Коростелев.
- А мы знакомы, - сказал Николай. - Я еще долго думал: кто такой?
- Ну что, дети мои, рассказывайте: как живете, как воюите, почему на тебя, Глеб, похо-ронка пришла?
- Мы с Ильей войну начали под Москвой. В начале два месяца стояли в резерве, за-нимались боевой подготовкой целые дни. Твоя выучка нам очень пригодилась, любое ору-жие мы осваивали первыми. Через месяц нам присвоили звание младших лейтенантов. Илья попал в разведку, я в десантники. Боевой путь начали от Ржева. Какие бои были! По восемь атак в день отбивали, с одними бутылками на танки шли. В октябре легче стало, по-дошло подкрепление. Потом нас сбросили к партизанам с особым заданием. Было шестна-дцать, а осталось только трое. Вот там я и пристрастился к танку. Партизанам удалось уг-нать у немцев танк. В отряде был танкист, у которого действовала одна левая рука, вот он и стал моим учителем. Ты же помнишь, я на тракториста выучился. Через восемь месяцев я вернулся на "большую землю", присвоили звание лейтенанта. Был тяжело ранен, по ошибке послали похоронку. После госпиталя попросился в танковую часть и вот наша встреча. Батя, если не секрет, когда в нашей "семье" появился Николай? Ты нам никогда о нем не рассказывал.
- Мы с Николаем мало жили, я оставил его в деревне Шевелево, а сам сбежал. Мы пе-реписывались, он даже выручал меня, когда было тяжело с хлебом.
- Батя, что знаешь о ребятах?
- Летчики, видимо, погибли в начале войны. Из писем Галины знаю, что погибли Ники-та, Степан, Егор, Иван, Володька, Ленчик и Сашка. У меня на глазах погиб Толик.- Мы долго молчали.
- А я, - начал Николай, - воевал в Уральском Добровольческовом танковом корпусе. Горел, тоже валялся в госпитале, в эту часть попал с пополнением. К лейтенанту Глебу Пет-ровичу Коростелеву присматривался, обратил внимание на схожесть отчества и фамилии, но расспросить, как-то, не решился.
Утром, когда Глеб мылся голый по пояс, я обратил внимание на его худобу. Подошел сзади, обхватил его и приподнял.
- Видать плохо тебя в госпитале кормили, жиру совсем нет, вернешься домой, сын одолеет.
- Батя, а у тебя есть фотография Глебчика?
Я достал фоторгафию. Глебчик стоял на стуле, держась за спинку, сзади стояла Галина.
- Батя, у меня такой сын?
- Да, у нас такой сын, а ты ему не пишешь.
- Сейчас напишу, при тебе напишу, дай только бумагу и карандаш, у меня этого ничего нет. И оставшимся братьям напишу.
- Бумага и чернила у меня есть, есть даже "фронтовые". Садитесь, сыновья, за стол. Чем богаты - тем и рады.
Я натопил баню, Глеб пришел со своим ординарцем Сашкой. Напарив Глеба, я при-нялся за него.
- Батя, - он назвал меня так же, как Глеб, - ты мне спину хорошенько пропарь, а то гря-зи, хоть ножом соскребай.
- Вот за такое антисанитарное состояние тебя надо не парить, а высечь. Так недолго и вшей завести.
- Было дело. Когда шли бои под Москвой, три месяца не только не мылись, но и не раз-девались. Настоящий муравейник был.
На следующий день мы ушли вперед. Я все время думал о Глебе. Когда еще придется встретиться? Впереди предстояли тяжелые бои.
Штабная батарея расположилась возле речки, защищенная крутым берегом. В поисках места для лошади мы обнаружили с коновозчиком немецкий блиндаж, целый дом, врытый в берег. И как его не заметили, проезжавшие раньше нас? Нам, обычно, запрещали входить в подобные устройства, опасаясь мин-ловушек, но мы на свой страх и риск обошли все углы и ничего подозрительного не обнаружили. Рядом нашлось удобное место для лошади и теле-ги. Веником из сосновых веток я обмел потолок и стены, вымыл нары, стол, три стула. Со-орудил печку, чтобы не было сырости, из снарядной гильзы сделали светильник, вид полу-чился приличный. Комбат согласился с нами сразу, а капитан из особого отдела запротесто-вал: как бы чего не вышло. Его же ординарец сразу оценил удобство:
- Люди спят по-человечески, а мой трусишка сидит под кустиком. Пойду его приведу.
И привел. Минут десять капитан озирался, но все же, вошел. И еще полчаса пришлось его уговоривать лечь на нары и хоть немного поспать.
Восьмого июля подошли к Вильнюсу, но только тринадцатого удалось подавить сопро-тивление противника и полностью овладеть столицей Литвы. От нас отошел полк, в котором служил Глеб. Перед расставанием он зашел ко мне, прочитал Галинино письмо. Парень со-всем вымотался. В боях за Минск чуть было не сгорел в танке, вытащил Сашка, хотя сам был ранен. Позднее я узнал, что за взятие Варшавы, Глеб был награжден орденом Отече-ственной войны второй степени, посмертно. При форсировании Немана мне опять помог надувной жилет. Я переплыл через реку и перетащил трос, держась за который переправи-лись остальные солдаты. За форсирование Немана я был награжден орденом Красной Звезды.
Из-за головотяпства начальника штаба капитана Артемьева у нас произошел трагиче-ский случай. Он расположил штабную батарею в лесочке на берегу речки. Командир полка предупредил, что место выбрано неудачно, людей надо рассосредоточить. Машинистка расположилась на поляне и, положив портативную машинку на колини, печатала донесение. Молодой лейтенант, неравнодушный к девушке, приняв картинную позу, сказал ей:
- Ниночка, ты сегодня слишком яркая, красные шаровары, белая блузка, немцы навер-няка любуются тобой в бинокли.
В этот момент из-за солнца вылетели немецкие самолеты и сбросили на нас бомбы-лягушки. Сбрасывают их чемоданами, в воздухе чемоданы раскрываются, бомбы сыпятся в большом количестве и дают много мелких осколков. Я успел заскочить в щель, на меня на-валилось человек пять, они прикрыли меня, но все были ранены. Больше всех досталось Нине – ее буквально изрешетило осколками. Правда через три недели она вернулась в полк - осколки были маленькие и вошли неглубоко. Больше всех пострадал медсанбат, располо-жившийся недалеко от нас. Много убитых и раненых среди медперсонала и пациентов. По-гибла также певичка из концертной бригады, которая задержалась у нас на сутки - уж очень ей понравился Губский. Ночь провела у него, а вот утром глупо погибла, малюсенький оско-лок попал ей прямо в сердце.
Получили приказ двигаться на север - немцы подбросили свежую дивизию и до сорока танков. В одном месте им удалось прорвать нашу оборону. Продвижение фашистов удалось остановить только при поддержке авиации. Стоим в деревне, места прекрасные. Хозяин-литовец встретил нас радушно, угостил медом, яблоками и молоком. Просил, чтобы мы не портили его ульи. Заметно: чем ближе мы подходим к границам Восточной Пруссии, тем сильнее сопротивление противника. В лесах появились "кукушки" - прикованные к деревьям солдаты, которые должны были стрелять нам в спину. Приходится внимательно осматри-вать каждое большое дерево, жизнь всему научит. К концу августа полностью освободили Беларуссию, большую часть Литвы и подошли к границе Восточной Пруссии. Недалеко от города Люблина был обнаружен лагерь смерти Майданек, где пленных уничтожали газом "Циклон". По некоторым данным здесь погибли полтора миллиона человек.
Со мной произошел случай, достойный Голливудского боевика. Губский дал задание отнести в Политотдел очередное донесение. Незадолго до этого пехота окружила и уничто-жила небольшую группу эсесовцев. Губский предупредил, чтобы я без оружия не ходил, но мне не хотелось таскать винтовку, а до Политотдела было напрямик не более полутора ки-лометров. Я бежал по тропинке и только выскочил из-за куста, как увидел эсесовца, целив-шегося в меня из пистолета. Времени на раздумье не было, я просто бросился на него. Он откинул пистолет - в нем не было патронов - и мы сцепились. Он был здоровый мужик и, бы-стро подмяв меня, вцепился в горло, пытаясь задушить. Меня выручило то, что он был ра-нен в ногу и, очевидно, ослаблен, да и рана давала о себе знать. Изогнувшись, я вытащил из-за голенища ножик, подаренный мне учениками ремесленного училища перед отправкой в армию, и ударил ему в шею. Подобрав пистолет, я забрал его документы и, на память, снял с мундира регалии и высшую награду Германии - Железный крест. За этот схватку я получил выговор и медаль "За отвагу".
Сегодня первое сентября, первый день осени. Детвора после каникул придет учиться. Как хочется в школу! Там интересная жизнь. А здесь? Скитаешься, как волк, по лесам, жи-вешь в землянке, а если и попадешь на хутор, то, как скотина, в сарае или хлеву, если они сохранились. Пришло письмо от жены, она сообщила, что младший брат Иван посмертно награжден орденом Отечественной войны. Его убили где-то недалеко от нас. Оказывается, мы одновременно форсировали Березину, но вот не встретились. К письму приложено сти-хотворение, которое младший сын прочитал в детском садике на утреннике.
Сын письмо писал отцу и поставил точку,
Дочка тоже к письмецу приписала строчку.
Пишет мальчик: "Извини, что пишу печатно,
Всех фашистов прогони и вернись обратно.
Напиши подробно мне о делах военных,
Где живешь ты на войне, сколько взял ты пленных?
Много пушек или нет в вашей батарее?
Если это не секрет, напиши скорее.
Все приказы я прочел и сказал я маме:
Ты, наверно, брал Орел с вашими "орлами".
Храбрым буду я, как ты, в штыковой атаке,
Не боюсь я высоты, темноты, собаки.
Я не плакал целый год, плачет только мама,
Чуть письмо твое придет или телеграмма.
Ты не ранен, не убит, плакать ей не надо.
"Нет, я плачу, - говорит, - от того, что рада".
Есть боец один в кино, на тебя похожий,
Ну, прощай, уже темно, мама спать положит.
Поздней ночью в темноте он поставил точку,
Мама тоже на листе приписала строчку.
Написала восемь слов утром рано, рано:
"Будь здоров, папуля!
Крепче бей ты всех врагов,
Ждем тебя". - Мамуля.
Я в таком же стиле написал письмо младшему сыну:
"Здравствуй, милый мой сынок! Я спешу с ответом.
Набирайся, мальчик, сил, шлю поклон с приветом.
Извиниться просишь ты, что печатно пишешь,
Ничего, мой сын, пиши, я прочту, ты слышишь?
Будет время, я вернусь, как добьем фашистов,
Я прошел всю Беларусь, бил и бью фашистов.
Я в Орле не воевал, полк прошел левее,
По Орловщине шагал, бил врага по шее.
Там я немца задушил в рукопашной схватке
И медаль я получил за мои ухватки.
По Смоленщине прошел, бил врага из пушки,
Немец подлый не ушел от такой игрушки.
По привету передай маме и сестренке,
Письмо братишке передай, пусть читает звонко.
Утром восемнадцатогно октября массированным артиллерийским огнем началось но-вое наступление. Противник семь раз пытался отвоевать город Поевань, но город, все же, мы взяли и перешли границу Германии. Теперь война шла на чужой территории - в Восточ-ной Пруссии. Мы почти каждый день брали населенные пункты, неумолимо продвигаясь к Кенигсбергу. Идя по земле врага, мы не встречали ни одного мирного жителя - все ушли с отступающей армией.
В ночь на двадцать пятое октября немцы неожиданно оставили городок Гольдан. На-ши танки, преследуя врага, ворвались в город и создали страшную панику среди не успев-шего эвакуироваться гражданского населения, стреляя из пушек по магазинам и более вы-дающимся зданиям. В эту нору устремилась дивизия, не расширяя плацдарма. А ночью немцы закрыли выход, и дивизия оказалась в мешке. Окружение полное. В такое положение наша дивизия попала впервые. Заняли круговую оборону. Начались разговоры о самолик-видации: "Гвардейцы умирают, но не сдаются!"
Командир полка приказал мне взять полковое знамя и хранить его как зеницу ока. Ря-дом со мной все время были два бойца, как бы мои охранники. Знамя я свернул вчетверо и обмотал им себя, прикрыв гимнастеркой. Мне пришлось поработать и наводчиком и коман-диром орудия. На выручку нам пришла Первая Московская дивизия и 11-я Гвардейская, на-ши постоянные соседи. Работала и наша авиация. От нее досталось и немцам и нам, в та-кой обстановке трудно ориентироваться. Двое суток отбиваем атаки, не отступая ни на шаг. К концу вторых суток пошли на прорыв. Я, на всякий случай, обвешал себя гранатами. Мос-ковская дивизия сильно потеснила немцев, которые сами оказались в мешке. Выйдя из ок-ружения, наша дивизия была выведена во второй эшелон. За сохранение знамени я был на-гражден вторым орденом Красной Звезды.
Ночью пошел снег и шел весь следующий день. Дует пронизывающий ветер. Полков-ник ночью всех поднял по тревоге. Прошли около десяти километров и вернулись обратно. По оценке полковника учение прошло успешно. Не вернулась только машина штабной бата-реи. Блудили по милости начштаба. Меня всегда удивляло, что он, бывший учитель, не уме-ет читать карту и совершенно не ориентируется на местности. Полковник поставил мне за-дачу - найти заблудившихся бойцов. Я нашел их на хуторе, все они спали вповалку в ма-ленькой комнатушке, даже не выставив часового.
Со средины декабря мы снова на переднем крае. Мне разрешили вернуться в топораз-ведку. Сутки торчал на передовой, наблюдая за расположением огневых точек противника. Обнаружил пять пулеметных точек и четыре пушки. Под вечер появились танки и рассосре-доточились в линию. Немцы своими артналетами явно вызывают нас на ответный огонь, чтобы засечь наши огневые точки, мы пока стараемся не обнаруживать себя. Дальнейшие события протекали так стремительно, что я привожу их в виде дневниковых записей.
16 декабря 1944 года. В шесть часов утра началась разведка боем, первые залпы по обнаруженным ранее огневым точкам. Противник огрызается из дальнебойных орудий. Впе-ред пошли только в час дня, продвинулись на семь километров и захватили населенный пункт. Ночевали в блиндаже, оставленном немцами. Спал плохо - мешали блохи.
17 декабря. Двинулись вперед в семь утра. В десять начала работать авиация, но в первом заходе ударили по своим. Много жертв. Бедной пехоте достается и от своих, и от чужих. Противник пытался закрепиться на высотах, но их быстро сбили. К вечеру в неразбе-рихе потеряли обоз и кухню. Ночевали снова в немецких блиндажах, в них грязно, все раз-бросано, много мусора и парнографии.
18 декабря. Исключительный день, на небе ни облачка, тепло. Мы теперь не жгем до-ма немцев, как это было после перехода границы. Вышел строгий приказ. А сколько было уничтожено прекрасных вещей: картин, различных предметов культуры, книг. Все это можно было вывезти и направить в школы, театры, музеи.
19 декабря. Развили такое наступление, что за сутки захватили несколько небольших городков и хуторов. Двадцатого остановились на передышку, ждали подвоза боеприпасов и пополнения личным составом.
В городе Подронен встретили 1945 год. Встреча Нового года произошла без тостов, бокалов и речей. Сидим в палатке. Здесь когда-то была деревня, а теперь пустое место. Не успели мы толком разместиться, как началась ружейная и пулеметная стрельба. Пуля про-летела возле моего уха, даже почувствовалось движение горячего воздуха, и попала в со-седа, разворотив плечо.
21 января 1945 года. Перешли в наступление и захватили город Инстербург. Нам дос-тались большие трофеи. В последующие шесть дней форсировали две реки и захватили девять населенных пунктов.
27 января. Противник находится от нас в шести километрах. Чем ближе к Кенигсбергу (до него 15 километров), тем немцы сильнее сопротивляются. Местного населения по-прежнему нет, все уходят в Кенигсберг. Противник ведет обстрел с моря, сегодня снаряд попал в Политотдел, много жертв. Осколки долетели и до нас, к счастью никого не задело. От блох горит все тело, так хочется в баньку.
С ординарцем Губского Николаем устроили баню в немецком блиндаже: нашли желез-ную бочку, из которой сделали печку. Николай приволок металлический чан ведер на де-сять, вместо тазика использовали корыто. Воду нагрели в полевой кухне. Веники сделали из пихты, берез здесь нет. Наши соседи уже под Кенигсбергом, а на нашем участке тихо. Под вечер налетели самолеты, но наши истребители их быстро отогнали, сбив четырех.
8 февраля. Стоим в шести километрах от Кенигсберга. Наши соседи отошли на пере-формирование, и наша дивизия растянулась по всему фронту. Хорошо, что противник не знает об этом, а то бы нам хана. Удалось захватить город Понарт, это уже в трех километ-рах от Кенигсберга.
18 февраля. Смертельно ранен командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Черняховский. Это тяжелая утрата. Командование фронтом принял Маршал Совет-ского Союза Василевский.
Штаб изготовил макет города и крепости Кенигсберг площадью 40 квадратных метров. Воспроизведена вся система обороны противника: форты, доты, дзоты и другие сооруже-ния, артиллерийские и пулеметные позиции. Макет электрофицирован, световая сигнализа-ция наглядно демонстрирует огневые средства противника.
5 марта. Началось наступление на Кенигсберг. Первый день отведен на огневую раз-ведку целей, в ней участвует легкая артиллерия. Затем в течение трех суток артиллерия большой мощности разрушала оборонительные сооружения. Все командиры и политработ-ники повторяют лозунг: "Добьем зверя в его собственной берлоге!"
6 апреля. Проведена трехчасовая артподготовка. Тысячи орудий бьют по фортам, до-там и дзотам. Город заволокло дымом. К исходу дня пехота прорвала первые позиции и за-вязала бои на южных окраинах города.
7 апреля. Советские войска продвинулись с севера к реке Прегель, разделяющей Ке-нигсберг на две части. Мы из пушек стреляем прямой наводкой. После двух удачных попа-даний разрушена часть форта, гарнизон выкинул белый флаг.
В ночь на 8 апреля форсировали реку и соединились с войсками, наступавшими с за-пада. Вражеский гарнизон полностью окружен и изолирован от немецкой армии. С самолета сбросили листовки с предложением о сдаче, но получили отказ.
9 апреля. Бои продолжаются уже в центре города. Орудия ведут огонь по Королевско-му замку. Вечером замок захвачен. Появились парламентеры с белым флагом. Гарнизон города капитулировал.
10 апреля. В городе непривычная тишина, нигде, ни единого выстрела. Задымились кухни, солдаты, поливая друг дружку и котелков, смывали грязь. Мимо провели пленных на пункт сбора.
11 и 12 апреля. Погода меняется, дует пронзительный ветер. Движемся вдоль берега Балтийского моря. Вели бои за город Рюдау. Захватили четыре бункера, взяли в плен один-надцать немцев. Один ушел и пообещал привести целую роту. И не обманул, привел. Про-двигаемся быстро, в одних населенных пунктах постреляем из пушек, другие проходим без единого выстрела.
15 апреля. Небольшой бой разыгрался за город Берспинкен, задержались на целые сутки. Продолжаем движение по берегу. Населенные пункты маленькие, больше хутора и рыбачьи поселки. Немцы отступают в Пиллау. Ночью наш дивизион, который двигался пер-вым, заехал на хутор. Подбегаем к машинам, и спрашиваем: "Где командир?" В ответ: "Хальт!" Началась суматоха, перепугались и мы и они. Развернули пушки и дали залп. Нем-цы убежали, оставив машины. У нас одиннадцать человек раненых. Взяли в плен девять немцев. Чтобы с ними не возиться, раздали девушкам-связисткам, которым не удалось по-стрелять на войне, автоматы и они расстреляли пленных. Утром ездовые решили покормить лошадей, заметив под крышей кладь овса. Из клади извлекли еще двадцать три немца. И опять девушкам была работа.
16 апреля. Получил от жены письмо. Она сообщила, что пришли похоронки еще на четверых "сыновей", в их числе Илья. Кто следующий?
Мне опять приказано быть при штабе полка. Ночью на шоссе нас обстреляли из мино-метов. Штабники подняли панику и разбежались кто куда. Нас выручил двигавшийся за нами дивизион, ответным огнем подавивший минометы. Остановились в имении богатого пана. Вот жил человек! Отступающие не пограбили его, в комнатах сохранилось все. На нас хозя-ин посматривает искоса, боится. Кухня от нас отстала, пришлось воспользоваться съестны-ми припасами пана.
18 апреля. Ночью нас подняли по тревоге и утром мы были на подступах к городу Пил-лау - второму большому городу Восточной Пруссии. Сосредоточились на берегу Балтийско-го моря. Столько техники я еще не видел. Движемся по берегу моря, утром немцы обстре-ляли нас со своих кораблей. Прошли двадцать пять километров. Кругом немецкие сожжен-ные машины, повозки, трупы людей и лошадей. Все хутора разбиты, многие сожжены.
26 апреля. Пиллау взяли штурмом и по косе Фриш-Нерунг двинулись в сторону Гдань-ска. Коса узкая, местами всего тридцать метров. Продвигаться очень трудно, вся коса зава-лена разбитой техникой: танки, бронемашины, пушки и чего там только не было. Боев уже нет, стреляем так, для остраски. Прошли большое количество хуторов и отдельных домиков.
Второго мая войска маршала Рокоссовского раньше нас взяли Гданьск. Мы повернули назад, двигались по тому же маршруту.
В ночь с восьмого на девятое мая небо на западе озарилось огнем. Победа! Кругом творилось что-то необычайное - стреляли в воздух из всех видов оружия. Развернув пушки в сторону Балтийского моря, мы стреляли до тех пор, пока не кончились снаряды. Непрерыв-но взлетают разноцветные ракеты, кругом кричат: "Ура!" И что больше всего поразило - мно-гие солдаты плакали. Я впервые видел, как плачут огрубевшие в боях мужчины. К рассвету стрельба стихла. Завтрак был отменный, "фронтовые" удвоили.
Одиннадцатого мая наша дивизия переехала в Кенигсберг. Город в развалинах. После нас, его бомбили союзники, чтобы показать, что и они тоже воевали в Кенигсберге. Нашу 11-ю армию оставили, а две других армии фронта начали перебрасывать на Дальний Восток. На первом этаже одной из развалин я обнаружил целую комнату со всей обстанов-кой. Комнату вымыл, проветрил, на развалинах насобирал всякой посуды, началась мирная жизнь. На работу выхожу к девяти, печатаю и подшиваю всякие бумажки.
В городе остались немки, их использовали на разных работах. Руководил ими старши-на, который прилично владел немецким языком. Я решил потренироваться в разговорном языке, на этом мы сблизились. Как-то он проговорился, что у него заболело интимное место. Я понял, в чем дело, и доложил начальнику Политотдела. Весь личный состав подвергли медицинскому осмотру - одиннадцать офицеров и двадцать два солдата оказались больны-ми. Подвегли осмотру и немок, рассадницами оказались восемь человек, их изолировали. В подразделениях взялись за дисциплину, ушедших в самоволку строго наказывали. Всех предупредили: скоро начнется демобилизация, тот, кто окажется больным, не будет демо-билизован до полного выздоровления. Это подействовало на солдат сильнее самых строгих приказов.
Я целую неделю мастерил в подвале дома баню, сложил каменку, трубу вывел в вен-тиляционный короб. Рядом обнаружил вход и решил туда заглянуть. А там оказался целый склад: простыни, пододеяльники, наволочки, мужское и женское белье, разная посуда. Я намылся, напарился, сменил солдатское белье на гражданское. Пригласил Губского, он пришел с адъютантом и капитаном из Политотдела. После бани офицеры ушли, а адъютант задержался. От меня он пошел напрямик через развалины и нарвался на мину - от него ни-чего не осталось. Всю войну парень провоевал, не был даже ранен, и вот в мирное время его не стало.
Готовится первая партия к демобилизации, я пока не подлежу. Губский собирается на Дальний Восток, его переводят в другую армию. Перед отъездом я набрал в заброшенном саду земляники и наварил ему две трехлитровые банки варения. Так прошло лето. Днем ра-бота в Политотделе, вечером игра в карты или домино, изредка смотрим кино. Вчера смот-рели фильм "Радуга". На душе тяжело. А фильм прекрасный, этот фильм будут смотреть всегда. Офицеры уезжают в отпуска и возвращаются с женами. Некоторые уезжают холо-стыми, а приезжают женатыми - мужики в тылу нарасхват. Я щедро делюсь с семейными "своими" запасами белья, не разглашая, однако, источник.
На двадцать пятое сентября намечены физкультурные соревнования между полками дивизии. Решил и я принять участие, вспомнить былое время, свои восемнадцать лет. Каж-дое утро делаю разминку, тренируюсь в беге, прыжках в длину и высоту, толкаю ядро, мечу диск. Всей командой играем в футбол, волейбол и баскетбол. Капитан команды - начальник штаба полка. День соревнований выдался солнечный, не по-осеннему теплый. Все офицеры дивизии собрались на стадионе, им подготовили удобные места. Заиграл духовой оркестр, начались соревнования. В беге на сто метров - это моя любимая дистанция - я сразу вы-рвался вперед, вкладывая все силы. Начались прыжки в высоту, многие сходят на высоте полтора метра, я и здесь обошел всех. В эстафете четыре по сто я бегу первым, а это много значит для команды. Эстафета наша. В толкании ядра я занял третье место, диск тоже мет-нул неважно - в техникуме у меня результаты были лучше. В футбол выиграли у стрелкового полка со счетом «один-ноль». Наша команда получила благодарность от командира диви-зии, а я за личное первенство четвертую медаль "За отвагу".
Отпразновали 28-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Погода испортилась, идут дожди, небо хмурое, под ногами грязь. Немецкое население от-правляют в центральную Германию.
Пятнадцое ноября, суббота. Последний банный день, в понедельник уезжаю домой, пришла и моя очередь. Нам выдали новое обмундирование, но на ноги снова ботинки с об-мотками. На перину и постельное белье я выменял у офицеров две пары кирзовых сапог для себя и Алексея, парня из Свердловска. Меня назначили старшим по вагону, вручив спи-сок тех, кто должен был ехать со мной. Состав стоял рядом со штабом дивизии, и я заблаго-временно перенес туда багаж: больше сотни клубней цикламена и георгинов. Прихватил кое-что из одежды - дома здорово обносились, многое пришлось обменять в деревнях на продукты.
Семнадцатое ноября. В два часа дня объявили посадку. Всех отъезжающих выстроили на перроне, поздравили, поблагодарили за службу, рассадили по вагонам. В четыре часа поезд тронулся. Все разместились по нарам - едем в теплушках, недовольных нет. Настрое-ние у всех приподнятое и даже колеса выговаривают: "Едем домой, едем домой, едем домой!" Возвращаемся почти по тем же местам, где воевали. Везде одна картина - развали-ны и руины. На вокзалах очереди, народу масса, сидят неделями, дожидаясь своей очереди за билетами. В Смоленске, где мы простояли довольно долго, ко мне обратился Алексей:
- Старшой, разреши посадить в вагон женщину.
- Кто такая?
- Наша землячка, из Свердловска. Места на нарах много, а ночью еще будут сходить.
- Братья славяне заворчат, да и как она будет себя чувствовать среди такого количест-ва мужиков.
- А мы спрячем ее в уголке, может и не заметят.
- Возьми мою плащ-палатку, чтобы не очень выделялась.
Алексей быстро организовал посадку своей новой знакомой. Поезд тронулся. Наша новая соседка притаилась под палаткой. Утром я разглядел ее. Она выглядит довольно мо-лодо, черные вразлет брови, изящный прямой носик, яркие губы. Разговорились. Она оказа-лась учительница, до войны жила в Смоленске. Муж военный, погиб в первые дни войны. Был сын, его эвакуировали с детским садиком, о нем она ничего не знает. Немцы угоняли ее в Германию. Теперь едет на родину, в Свердловске у нее сестра. Услышав мою фамилию, рассказала, что в школе у них была учительница Коростелева Вера Сергеевна, муж которой был летчик. Перед самой войной их перебрасывали к границе. На проводы пригласила ее с мужем. Там были и другие летчики.
- Как звали ребят? - с дрожью в голосе спросил я.
- Они называли себя как-то по-детски: Иванчик, Данька, Севко. Мужа приятельницы звали Юрий.
- Все ясно. Это были мои "сыновья". Увидев удивление, рассказал о событиях 1927 года, детприемнике и коммуне.
- Что с ними дальше случилось, я не знаю, - с грустью в голосе сказала она.
- Они все погибли в начале войны, мне об этом написала Вера. Она буквально под бомбами сумела убежать из военного городка, пристала к отступающей воинской части, стала снайпером.
На станции Москва-сортировочная вагон наполовину опустел. Нас сводили в столовую и выдали сухой паек. Алексей сумел в котелок слить две порции супа - значит человек он добрый, а я - две порции макарон.
Такую же операцию проделали в Казани. Алексей, по-моемому, стал неравнодушен к попутчице, попросил у нее адрес, пообещал навестить. В Свердловске они с вокзала пошли вместе, я попрощался и пожелал им счастья.
Глава 5. И П О С Л Е Д Н Я Я
Из Кенигсберга я выехал осенью, а приехал на Урал зимой – сугробы снега и крепкий морозец. Домой пришел в три часа ночи, а уже утром по поселку разлетелась новость, что я привез целый вагон добра - клубни я временно оставил в тепле на вокзале - и, ни больше - ни меньше, как золотую ступу. Жена пыталась убедить соседок, что немцы, такой практич-ный народ, что никогда не будут делать ступы из золота, но эта легенда существовала до самого отъезда из Красногвардейска в 1952 году. Хорошо хоть, что воры в эту байку не по-верили и не пытались нас ограбить.
Месяц отдыхаю, занимаюсь с детьми, особенно с младшим сыном. Он слишком рано пошел в школу, ему еще не было и семи лет, писал плохо, "с голки на голку". С бумагой пло-хо, я достал ему тетрадь в косую линейку и каждый вечер учил его. Через две недели он на-чал писать строго по линейке. С первого января приступил к работе в школе рабочей моло-дежи завучем, дополнительно в дневной школе взял пятый класс, куда свели всех второгод-ников. При первой же встрече я сказал им:
- Все учителя считают вас самыми плохими учениками в школе, а мы сделает так, что наш класс будет лучшим. Согласны?
- Согласны! - хором ответили ребята.
Для начала написали диктант. Проверка показала большой разнобой в знаниях учени-ков, но они не безнадежны. Общих ошибок мало, придется работать индивидуально. Каж-дый день провожу дополнительные занятия, домашнее задание выполняем тоже в классе. Проверяю все, что записано в тетрадях учеников, включая и другие предметы. Договорился с остальными учителями, чтобы у нас были единые требования.
Месяц прошел незаметно. Ни один учитель не жалуется на дисциплину в классе. Не было случая, чтобы ученик не приготовил домашнее задание. «Двоек» не стало, но «троек» еще много. Написали диктант, присланный из облоно. На уроке присутствовали директор и завуч, преподаватель русского языка и литературы в старших классах. Первой тетради про-веряла она и очень удивилась, что написали все без «двоек».
По школе рабочей молодежи работы непочатый край. Провели январский набор, те-перь классы близки к норме. Коллектив учителей мне нравится, все имеют институтское об-разование, энергичные, знающие свое дело, чего не скажешь о директрисе. Она коренная ленинградка, эвакуированная во время войны, мечтает только об одном, как бы поскорее вернуться на родину. Уехала она в конце апреля, так что учебный год заканчивал один. Уче-ники, в основном демобилизованные из армии, садятся в те же классы, из которых ушли на фронт. Полгода повторяли старый материал, потом перешли к новому. Ребята работают, сильно устают, иногда засыпают на уроках, но, все же трудятся, понимают: без знаний - ни-куда. За это я их хвалю. Иногда жалуются: "Петр Андреевич, время поджимает".
- А вы сделайте так, чтобы оно вас не поджимало, не тратьте его попустому. Я инсти-тут закончил заочно, знаю, по чем фунт лиха. Вот сегодня вы собрались на полчаса раньше. И что сделали за эти полчаса? Вели пустые разговоры: кто кого проводил после танцев и сколько раз поцеловал. И кому нужно это хвастовство? А вместо этого взяли бы сборник стихов, выбрали предложения и разобрали бы их.
Май. Люблю я эту пору весны. В воздухе разливается аромат набухающих почек и первых весенних цветов. Все в природе пробуждается и живет в каком-то ожидании. Ни ко-маров, ни мошек, ни прочего гнуса. Зайдешь в лес - не надышишься. Цветут подснежники, сон-трава, медуница, молодое разнотравье как зеленый бархат. Во всю идет огородная страда. Встаю в шесть утра и иду в лес рубить дрова. Как много времени отнимае домашнее хозяйство!
Меня назначили директором школы рабочей молодежи. Приступил к ремонту школьно-го здания. Ремонт ведут рабочие завода, но работают лениво и некачественно. Пришлось обратиться к директору завода. Он стал часто заглядывать в школу, темпы работы и качест-во улучшились.
С первого июля пошел работать директором пионерского лагеря. Пошел и покаялся. С питанием очень плохо, особенно с хлебом. Делить приходится по граммам. Злые языки сплетничают, что мы, работники пионерлагеря, объедаем ребят, уносим продукты. Меня и других воспитателей по дороге домой несколько раз обыскивали. Каждый день торчит какой-нибудь представитель завкома, следит за каждым шагом поваров. Одна из воспитательниц не выдержала такого издевательства и уволилась. Пришедшая ей на смену учительница математики член партии на сплетни не реагирует. Во все услышанье заявила: "Пусть только попробуют меня обыскать - глаза выцарапаю!" Этот вопрос обсуждался на партсобрании завода, слежка прекратилась.
В дневной школе произошла смена директоров - прибыл новый директор Степан Тиш-ков. В тридцатом году я принимал участие в раскулачивании его отца, жителя деревни Кор-кино. Степан еще в двадцать шестом году поступал вместе со мной в педтехникум, но про-валился на вступительных экзаменах. Позже, когда в техникум стали принимать без экзаме-нов - нужны были учителя для сельских школ, - он поступил и техникум закончил. А вот сви-детельство об окончании Пермского учительского института он купил во время войны. Я по-интересовался: в институте такой студент не числился. В настоящее время он учится заочно в Свердловском пединституте, но, по словам его жены преподавателя математики, вот уже четыре раза не может сдать экзамен по русскому языку.
В школе достраилось новое здание, начатое еще до войны. За полгода случилась не-достача в сумме 10 тысяч рублей. Деньги присвоил он, а ответственность легла на счетово-да. Тишков купил дом и провел в нем ремонт, а счетовод, в счет погашения недостачи, про-дала корову, часть вещей и внесла все свои сбережения. Мне с ним приходится встречаться на партийных собраниях - коммунисты трех школы поселка сведены в одну организацию. Он почти на каждом собрании говорит: в школе рабочей молодежи дутая успеваемость.
- У вас ученики работают и учатся, а у нас только учатся и получают «двойки», - говорит он.
- Значит, ваши учителя плохо работают. А потом, взрослые относятся к учебе более ответственно, осознают, что нужны знания.
Посыпались кляузы в районо. Приехал инспектор, интересный, между прочим, дядька. Он, по его словам, владел шестнадцатью языками, во всяком случае, основными европей-скими в совершенстве, хотя по специальности был историком. Несмотря на такие знания жил в деревне с незамужней сестрой и обзаводиться семьей не хотел. На вопрос: "Что такое любовь?" - ответил коротко: "Глупость!" Он несколько раз проверял школы, присутствовал на экзаменах в старших классах и остался, вполне доволен знаниями наших учеников. Учебный год закончили без второгодников.
В 1949 году меня наградили орденом «Знак Почета». Тишков возмутился: почему на-градили меня, а не его. Он мотивировал тем, что его школа крупнее, по три-четыре парал-лельных класса. Школа добилась хорошей успеваемости. Его поддержала учительница, с которой мы в один год закончили педтехникум, и вдруг мой стаж больше, чем у нее. Нача-лись проверки, от меня требовали справки о работе в детприемнике и детдоме, все это за-тянулось на добрых два года.
Весной 1951 года Тишкова сняли с работы и уволили из школы - избил ученика-пятиклассника. Он перешел к нам в школу учителем истории и тут же начал плести интригу за интригой с целью занять мое место. Дело дошло до райкома партии. Не удовлетворен-ные его решением они написали в обком. Пришлось поехать в Свердловск. В обкоме партии мое дело слушалось ровно пять минут:
- Вас все равно с Тишковым мир не возмет. - сказали мне. – Есть вакантное место ди-ректора средней школы на одной из ответственных строек, поезжайте туда, ничего не потеряете.
- А как на это посмотрит заведующий облано?
- Уладим. Считайте это партийным поручением.
Через полчаса принесли выписку из приказа облано о назначении меня директором школы в закрытом городе, известном теперь как Лесной. А была возможность уехать в Крым. Жена отдыхала у брата в Джанкое и договорилась: мне давали директорство, жене тоже была работа. Но об этом я узнал уже после заседания обкома, а его решение обсуж-дению не подлежало. В сентябре 1952 года я уехал из Красногвардейска, навсегда покинув родные места. Приезжал туда только на похороны родителей.
Новая школа мне понравилась, ее только что построили, еще краска не просохла. Про-сторное двухэтажное здание с большим актовым залом. Наполняемость классов неболь-шая, особенно старших. В девятом классе всего десять учеников, десятого нет вообще, в поселке только один ученик, он ездит в соседнюю школу. Учителя, все женщины, жены ин-женеров и офицеров соседнего гарнизона. Они живут здесь около года, но, как я сразу заме-тил, живут не дружно между собой. Школа хорошо оснащена наглядными пособиями, есть даже передвижная киноустановка.
Начальник стройки Проценко, мужик двухметрового роста, он здесь полный хозяин, без его указания не делается ничего. Такую власть в закрытых городах - "зонах" - дал им все-сильный шеф Лаврентий Берия, в то время курировавший атомный проект. Он даже горкомы партии и комсомола упразднил, заменив их, как в армии, политотделами. У меня с Проценко в первую же неделю произошел неприятный разговор. Он направлял в школу, особенно в старшие классы, своих инженеров, видимо не особенно занятых на производстве. Те сидели на уроках математики, физики, химии и уходили, ничего не сказав. Правда, беды от них не было, но это создавало нервозность в учительском коллективе. А однажды он зашел в класс во время урока и начал делать мне замечания.
- Михаил Павлович, - сказал я как можно спокойней, - у меня урок, прошу не мешать, разговаривать будем после.
Он постоял, зло посмотрел на меня, махнул рукой и вышел. Вечером позвонил и по-просил зайти.
- Ты почему компроментируешь меня перед учениками? - бросил он мне, едва я от-крыл дверь кабинета.
- Я думаю вам известно, что в класс во время урока посторонние не заходят. И это не я, а вы компроментируете директора школы, делая замечания в присутствии учеников.
- Здесь на стройке я хозяин и могу любому сделать замечание.
- На стройке - да, а в школе - нет. Школа вам не подчиняется. На вашем балансе толь-ко здание, вот и следите за его состоянием, а в учебный процесс прошу не вмешиваться и считаться со мной, я не пешка.
- Ладно, будем считать, что беседа состоялась, больше недоразумений не будет.
В течение всего учебного года мы с ним больше не встречались.
Закончив учебный год, я уехал из "зоны" в город Нижнюю Туру во вновь открывшуюся семилетнюю школу директором, оказалось, что моего довоенного образования недостаточ-но для занятия должности директора средней школы. Здание школы несравненно хуже, де-ревянное, построенное в 1767 году при строительстве железоделательного завода. В школе пока по одному начальному классу, по четыре пятых и шестых. Седьмых классов нет.
Хорошо то, что есть большой пришкольный участок. В январе начали готовиться к по-садкам. Запланировали каждому классу культуру и опыты. В городе цветы никто не выращи-вает. Я списался с одним цветоводом из Беларуссии и получил семена георгинов, гладиолу-сов, флоксов, астр, цинии, левкоев и других цветов. Получился прекрасный цветник в центре города. Каждый, кто проходит мимо, обязательно остановится, многие любуются часами. Ребята ревностно оберегают участок. Осенью школа заняла первое место на сельхозвы-ставке среди школ города. Во время осеннего совещания учителей завгороно лично водила директоров школ и учителей биологии по нашему участку.
- Чтобы на следующий год в каждой школе был такой участок, - потребовала она.
В начале мая вся школа вышла на субботник. Против нашей школы раньше стояла церковь. Ее разобрали, осталось пустое место. Мы на эту площадь высадили деревья, раз-били клумбы и посадили цветы. Все лето ухаживали за посадками, деревья прижились пол-ностью. За эту работу горсовет выделил школе три тысячи рублей. В августе ученики школ города приняли участие в туристическом слете "Золотое лето". В соревнованиях: хождение по азимуту, преодоление препятствий, установка палатки, разведение костра и приготовле-ние пищи наш пятый класс занял первое место, за что ребята были премированы путевками по Бажовским местам. Поход продолжался восемнадцать дней. И хотя из двадцати человек двое не выдержали трудности, и за них пришлось нести рюкзаки, все остались довольны. В Свердловске я сводил ребят в цирк, зоопарк и драмтеатр.
Осенью убрали урожай с пришкольного участка, он оказался лучше, чем на огородах жителей города. В школе провели "Праздник урожая". Все угощения ребята приготовили са-ми из продуктов с пришкольного участка, чем ни мало удивили приглашенных на праздник родителей.
В декабре в школе случилось ЧП. Ребята на уроке физкультуры катались на лыжах за городом. На обратном пути учитель пошел первым, в городе ребят не пересчитал. Оказа-лось, что один мальчик отстал, сбился с пути вышел на лесосеку, где и заночевал у сторожа. Ночью ко мне пришли родители и подняли шум: где их сын? Я разбудил учителя физкульту-ры, мы встали на лыжи и до трех часов дня бродили по лесу в поисках пропавшего ученика. А он выспался и на попутной машине приехал домой. Учителю завгороно объявил выговор, попало и мне. После этого случая я или завуч обязательно инструктировали лыжников, ухо-дящих за город, а на обратном пути учитель шел замыкающим и пересчитывал всех учеников.
Ребят в школе стало меньше - подошли годы военного времени. Я отдал уроки русско-го языка молодой учительнице, а сам повел уроки биологии, в педтехникуме нам по этому предмету дали хорошие знания, прослушали и по агрономии специальный курс. Кроме того я увлекался садоводством и цветоводством. Все это мне пригодилось.
Получил новую квартиру и перешел работать поближе, в школу учителем биологии - сказались годы и здоровье. Нет директорских забот, благодать! Свободное время провожу в Доме культуры. Поставил пьесу "Две женщины", переделав рассказ Реутова, опубликован-ный в Пермской областной газете. Спектакль прошел с большим успехом. Мы ставили его двадцать пять раз, объехали все ближайшие деревни и поселки, выступали даже в Сверд-ловске в клубе имени Андреева. В Дом культуры прибыл новый режиссер, с ним подготови-ли пьесы "Слепое счастье", "Миллион за улыбку", "Барабанщица", "Палата", "На страже по-рядка".
Весной развернул работу на пришкольном участке. Раскопали целину, участок полу-чился прекрастный. Посадили вишню, яблонни, сливы, иргу, смородину. Под цветы отвели четырек сотки, на них красуются георгины, гладиолусы, астры и другие цветы. В огороде по-садили двадцать два сорта картофеля, помидоры, кабачки, патисоны - всего более пятна-дцати культур. Учителя меня отговаривали, убеждали, что из этого ничего не выйдет, что ученики не любят трудиться. Осенью заговорили по-другому: ученики самоотверженно тру-дились на своих участках, стоило их только настроить на работу.
В зимние каникулы проводился смотр художественной самодеятельности школ города, наша школа заняла на нем первое место. Я написал литмонтаж "Учителям, как вдохновен-ной песне, жить века, пока жива земля". В него вошли стихи, песни, проза, пляски, отдель-ные сценки, частушки. Занят был весь педагогический коллектив.
В новом учебном году мне дали классное руководство в пятом классе, половина учени-ков из соседней деревни, в субботу они сбегают с уроков, чтобы попасть домой. Знания у них очень слабые. Особенно не ладят с учителем русского языка - не хотят учить стихи. Учитель злится, ругается, бьет стулом об пол, сломал уже два. Я оставил ребят после уроков.
- Будете учить стихотворения наизусть. Не хотите учить дома, будете учить здесь. Кто выучит, расскажет мне, потом пойдет и расскажет учителю.
Ребята было расшумелись, но я прикрикнул: «Все! Сидите и учите».
Через полчаса поднялась первая рука. Мальчик рассказал стихотворение вполне прилично.
- Вот ведь можешь выучить, если захочешь. Почему раньше не учил?
- Так ведь все не учат.
- Никогда не иди наповоду у лентяев класса, сейчас иди в учительскую и расскажи сти-хотворение учителю.
И пошли один за другим. Нашлись, правда, и такие, кто не хотел учить. Одного я силой оттащил от двери и посадил за парту, он даже взвыл от боли. Пять человек выучили только к двенадцати часам ночи, а занимались мы во вторую смену. За многими пришли родители. После этого стихи начали учить все и к сроку.
В школе и городе случилось ЧП. Трое учеников, двое из которых учились в десятом классе, а один в пятом, сделали себе ножи и стали вечерами останавливать и грабить про-хожих. Одного мужчину, отказавшего дать деньги, ударили ножом в спину. Удар был слабый, на мужчине было толстое зимнее пальто, но этот случай наделал шума в городе. С одного пьяного мужика ребята стащили шапку, сильно избили его ногами и бросили в сугроб. Умер он от переохлаждения - сильно был пьян, но для людской молвы и этого было достаточно. В городе поползли слухи: действует банда грабителей. Парней арестовали на второй день - с младшим началась истерика, родители заподозрили неладное, сообщили в милицию, маль-чик все рассказал. Парням дали по десять лет.
Масла в огонь подлили двое братьев-подростков, они стали звонить по телефонам и предупреждать: вы проиграны, вас ждет смерть. В городе началась настоящая паника: в ки-нотеатре не продавали билеты на некоторые ряды, кассирша предупреждала, что они про-играны. Проиграны места в автобусах, люди перестали ездить, а если ехали, не садились, предпочитая стоять. Такое предупреждение получил редактор городской газеты прямо на работе. Бедняга упал в обморок - у него было больное сердце - и с ним долго отваживались. Вычислил парней главный инженер электростанции. Ему позвонили домой во время обе-денного перерыва. Зная систему АТС, он не положил трубку на рычаг, зашел в соседнюю квартиту и попросил телефонистку определить, кто ему звонит. Телефонистка быстро выяс-нила, что звонят из квартиры директора Дома культуры. Наряд милиции застал ребят на месте преступления: они продолжали крутить диск телефона, не понимая, что уже засечены. Уголовному наказанию они по малолетству не подлежали, но отца за плохое воспитание де-тей исключили из партии и сняли с работы.
Перешел работать в школу рабочей молодежи. С дисциплиной на уроках много лучше - народ взрослый. Труднее с допризывниками – большая часть не желает идти в армию, а без восьмилетнего образования в армию не призывают, заставляют учиться. Вот они и во-лынят: неделю ходят в школу, неделю прогуливают. Я быстро их раскусил и открыл учите-лями их секрет. И чтобы отправить их в армию, мы договорились, в те дни, когда они прихо-дят в школу, нагружать их по полной программе. Переговорил с военкомом. Их вызвали в военкомат и провели беседу. Всех допустили до экзаменов, поставили им тройки и выписа-ли свидетельства об окончании школы. Их тут же призвали в армию.
В городе произошел страшный случай - учитель по труду Плотников изнасиловал и убил восьмилетнюю девочку-соседку. Труп девочки он положил в мешок, туда же сунул свою рубашку, запачканную в крови, и бросил в пруд, благо его частный дом стоял на берегу. Чтобы скрыть следы крови он выкрасил пол и уехал из города. Девочку хватились вечером, искали всю ночь. Утром мать спросила маленького сына Плотникова, не видел ли он ее дочь. "Она лежала в кровати с моим папой и плакала", - ответил мальчик. В доме Плотнико-ва устроили обыск и в подполе обнаружили кровь, просочившуюся через щели в полу. Когда Плотников вернулся, его сразу арестовали. Вначале он от всего отпирался, но через неделю рыбаки случайно вытащили сетью мешок с трупом девочки. Плотникову предъявили в каче-стве улики его рубашку, и он сознался. Приговор был суров.
Ученики стали плохо посещать школу, у меня упала нагрузка, и я перешел на работу в семилетнюю школу в ближайшей деревне, до которой добирался каждое утро на автобусе. Путь проходил мимо скотного двора. Стадо коров возглавлял огромный бык, который не до-жидаясь пастуха рогами разбросал жерди загона и повел коров на пастбище.
- Уходи, - кричит мне женщина, - бык не любит посторонних мужчин!
Я перепрыгнул через изгородь, стараясь как можно быстрей миновать быка, который уже начал рыть ногами землю. Когда он явно с недобрыми намерениями направился в мою сторону, я встал за толстый столб, так, чтобы он не смог достать меня рогами. Расчет ока-зался верным - бык, подойдя ко мне, уперса рогами в столб. Я схватил его одной рукой за рог, а второй стал гладить ему шею, самое нежное место. В кармане у меня лежала конфетка. Я протянул ее быку. Облизав руку своим шершавым языком, он с наслаждением - даже глаза закрыл - съел ее.
- Иди, буян, к своим невестам, - сказал я ему. Бык, как будто поняв меня, повернулся и пошел к стаду, а я пошел дальше.
- Как же вы не побоялись нашего Мишки, так мы зовём быка, - спросила меня женщина, когда я поровнялся с ней.
- А я наполовину тоже Мишка, вот я и поладил с тезкой.
Здание школы, построенное в 1953 году, деревянное двухэтажное. По словам старо-жилов, школа дважды горела. Классы маленькие. Что мне понравилось - это пришкольный участок, большой и хорошо удобренный - раньше здесь были огороды. Я все лето с ребята-ми работал на участке, школьники трудятся с желанием, им очень нравятся опыты. Резуль-таты очень хорошие. Мы провели выставку перед родителями учеников – наш урожай ока-зался выше, чем у них, и овощи у нас крупнее. В первый день занятий ребята пригласили меня в лес за грибами. Я по опыту знаю, что вне класса они становятся раскованнее, рас-сказывают много о том, о чем в классе умолчат. По пути до леса, а это около двух километ-ров, я рассказал им о своей работе в деревне Герасимовке, о трагической судьбе Павлика Морозова.
- А кто такой Павлик Морозов? - спросила одна из девочек.
- Это герой-пионер, убитый кулаками в 1932 году. Третьего сентября ему исполнилось бы пятьдесят лет.
Ребята заинтересовались. Я рассказал им все, что знал о Павлике, и то, что сам ви-дел, и то, что прочитал в книге, вышедшей после его гибели. В городе проходил пионерский слет, посвященный герою-пионеру. Я договорился с директором электростанции, он выде-лил автобус и я свозил ребят на слет. После слета ребята предложили присвоить их отряду имя Павлика Морозова.
В своем классе мы решили все праздничные дни отмечать чаепитением. Ребята при-носят продукты из дома и сами пекут торты, этим увлеклись все и девочки, и мальчики. В Октябрьские праздники пригласили матерей, показали им, чему ребята научились за год. Отзывы матерей, самые положительные, многие просили научить и их "печь такие лепешки". От себя я угостил мам "пьяным" тортом, в который перед выпечкой добавляется бутылка водки. А чтобы вкус ее был незаметен, добавил стакан молотой черемухи.
После торта наши мамы запели, особенно те, кто попросил добавки. Это услышал ди-ректор школы.
- Вы их что, водкой угощали? - строго спросил он, вызвав меня к себе в кабинет.
- Да нет же! Они пили только чай.
В кабинет зашли ученики и пригласили директора за стол. Он поломался для видимо-сти, но от чая не отказался. Ему положили по кусочку оставшихся тортов и два куска "пьяно-го" торта. Последний понравился ему больше других, и он попросил добавки - поскольку ре-бятам торт не давали, его осталось довольно много. После чая директор опьянел.
- Девочки проводите меня до кабинета, - попросил он. - Вина вроде не пил, а пьян, пьян по настоящему. В чем здесь секрет?
Секрет я никому не раскрыл.
В 1970 году я вышел на пенсию, но продолжал работать. В материальном отношении удобно, получаю пенсию и полторы ставки в школе. С директором школы произошел круп-ный и неприятный разговор. Он не обеспечил учителей дровами и на все их просьбы отне-кивался. Я написал фельетон в местную газету, на который обратили внимание в горкоме партии. Директор вместе с председателем сельсовета в трехдневный срок обеспечил всех учителей деревни дровами. До конца учебного года он косился на меня, обратился к завго-роно с просьбой, чтобы меня не укомплектовали на следующий учебный год, как пенсионе-ра. Гороно ему навстречу не пошло. Ко мне обратились ученики старших классов:
- Петр Андреевич, принесите что-нибудь почитать, а то в нашей библиотеке ничего ин-тересного нет.
- А вы с книгами обращаетесь хорошо?
- Очень бережно, - ответили они.
- Проверю вашу бережливость, принесу книги о Шерлоке Холмсе.
С этого дня я часто приносил ребятам книги из своей библиотеки. В 1975 году старшие классы в школе закрыли, оставили только начальные. Учеников на автобусе возят в Ниж-нюю Туру. Я снова перешел работать в школу рабочей молодежи. На учет встал в партий-ную организацию при городском музее. Избрали секретарем. Основная работа - сбор ин-формации по истории города. Я взялся за сбор информации об истории народного образо-вания в городе Нижняя Тура за последние 60 лет. В основном фотографии, рассказы старо-жилов, данные из архивов. Большую помощь оказали местные краеведы, особенно Виктор Федорович Чернильцев, который съездил в Пермь и там взял много ценного материала об истории города (Нижняя Тура до революции входила в состав Пермской губернии).
Организовали в подшефной школе клуб "Страницы великой жизни". Начали с темы "Семья Ульяновых", затем "Жизнь и деятельность В.И.Ленина", "Соратники Ленина". Клуб работал восемь лет.
В ноябре 1982 года мы с Лидой отметили "Золотую свадьбу". Собралась вся семья, включая правнучку Аню. Нас тепло поздравили друзья и знакомые.
Решил поработать цветоводом в горкомхозе. Силами работников горсовета и горкома партии соорудили теплицу. Землю завезли из соседнего совхоза, которая была выгребена из теплиц, где выращивались огурцы. Земля оказалась заражена тлей, белокрылкой, пау-тинным клещем и мушистой росой. В феврале 1985 года я посадил розы, калы, астры, льви-ный зев, гвоздику; и однолетни: флоксы и цинии. Начальство к теплице осталось равнодуш-ным - сделать сделали, но до ума не довели. Нет воды для полива, ни одной форточки для проветривания. Посадил грядку огурцов. Ими бесцеремонно стали распоряжаться начальник горкомхоза и председатель горсовета. Каждый из них утром появляется в теплице, набивает карманы огурцами, предупреждая при этом, чтобы я другому огурцов не давал. Кончилось тем, что я вырвал и выбросил все огурцы и посадил вместо них цветы.
Девятого января 1986 года накануне моего Дня рождения нас постигло несчастье - уш-ла из жизни жена. В старых сказках о счастливых семьях говорилось: они жили долго, в любви и согласии и умерли в один и тот же день. Мы прожили в любви и согласии более пя-тидесяти трёх лет, но я вот на многие годы пережил ее. Смерть вообще неизбежность, каж-дый ждет своего заката, но умереть в расцвете сил - нелепость.
Продолжаю работать. Сидеть дома один не могу - в голову лезут всякие мысли. Рабо-таю в Доме пионеров, часто бываю в школах на пионерских и комсомольских собраниях. Много формалистики и казенщины: пионеры и комсомольцы читают по бумажкам заранее написанные тексты. Живой беседы нет. Недавно провели встречу пионеров двадцатых-тридцатых годов, Отечественной войны и теперешних пионервожатых. Делились воспоми-наниями и опытом работы.
Теплицу при горкомхозе сдали в аренду, а я решил повести кружок юнатов. Теплица в Доме пионеров пока не построена, цветы высаживаем в горшочки и ящики. Посещаю клуб садоводов-любителей. Обсуждаем интересные вопросы, делимся семенами, что-то коллек-тивно выписываем.
Не прошло и сорока дней после смерти жены как меня стали сватать, нашлось много, даже очень много "доброжелателей". Бухгалтер из горсовета предложила на выбор аж три женщины, в возрасте тридцати-тридцати пяти лет, и это притом, что мне было далеко за семьдесят. Я-то понимал, что им нужен не я, а моя трехкомнатная квартира. Точку поставил приезд ко мне на постоянное жительство дочери. Вот так с ней, а еще с внуком, и живу...
Записки отца. документальная повесть
© Copyright: Джемиль Коростелёв, 2011
Свидетельство о публикации №211121301244
Свидетельство о публикации №211121301244
Рецензии