17

-17-

– Я принесу тебе сок, – шепчет Фрэнк, словно возникнув из моего сна.

Глаза слепит свет. У меня жуткая пульсирующая мигрень, голову словно схватила чья-то огромная рука и сжимает, сжимает, сжимает...

– О-о-о, – стону я, отчаянно пытаясь вспомнить, что было вчера вечером. А вспоминаю я всегда туго – сплю очень крепко, будто в кому впадаю, с похмелья же соображаю ещё хуже. – А ты что делаешь в моей постели?
– Даниэль, я не в твоей постели, а в твоей спальне, - улыбается Фрэнк.
– А. – Я приподнимаюсь на подушке.
– Ты спишь без нижнего белья? Мне виден…э…всё видно, – радостно сообщает Фрэнк. – Ты замёрз?
– Эй... не смотреть! – Я натягиваю одеяло и подтыкаю его со всех сторон. – Который час? Хани заезжала? И почему ты здесь и строишь мне глазки? Перестань смотреть, я сказал. Ты пожираешь меня глазами, как... как похотливый самец.

Фрэнк смеётся, прикрывает глаза ладонью и протягивает мне стакан.

– Твой папа оставил записку. Элизабет проснулась вчера в девять вечера и, видимо, потом долго не могла уснуть, потому что спит до сих пор. Он пошёл по магазинам, в записке спрашивает, не хотим ли мы встретиться с ним в шесть в баре “Рида”. Руперта и Крессиды нигде не видно, и дверь в его комнату закрыта. Хани звонила полчаса назад, она заедет в супермаркет за продуктами для ланча. Сейчас полдесятого. Прости, что расстроили тебя вечером. Но ты им тоже спуску не дал, – улыбается он. – И если ты себя чувствуешь примерно так же, как я, то, думаю, стаканчик сока тебе не помешает. А ещё на кухне есть свежий чай. В памяти всплывают события вчерашнего вечера. Кажется, я нахамил Крессиде... или она нахамила мне? Перематываем дальше: Фрэнк, коктейли, карри...
– Ах да, на автоответчике сообщение от Доминика, – говорит Фрэнк. – Спрашивает разрешения прийти на ланч. Он в Сардесон.
– Боже, – хриплю я, – как мне плохо. Будь добр, позвони ему и скажи, пусть приходит. Я спущусь через пару минут. Дома еда какая-нибудь есть? Душевное тебе спасибо за сок. Думаешь, с Элизабет всё в порядке?
– Наверное. Просто она впервые так поздно заснула. Сходить проверить?
– Нет-нет. Пусть спит. А теперь выйди, пожалуйста, я хочу встать.
Он поворачивается и направляется к двери.
– Ах да, Фрэнки?
– М-м?
– Мне вчера тоже было очень весело. А теперь иди, мне надо одеться.

Фрэнк подмигивает и вежливо закрывает за собой дверь.

Несмотря на грандиозное похмелье, мы с Фрэнком нафаршировали и запекли двух куриц и целый грузовик тыквы. Хани героически взяла на себя чистку тыквы, нарезку пастернака, а я приготовил стручки фасоли, ну, а Фрэнку достались курицы - ненавижу возиться с сырым мясом. Мы накрыли стол в кухне и рухнули без сил в полдвенадцатого, размышляя, не опохмелиться ли. Фрэнк сдался и всё-таки выпил стаканчик “Кровавой Мэри”, а я решил подождать до обеда.

Руперт с Крессидой объявились к полудню. Она – свежа, но немного взъерошена, он – излучает довольство и, возможно, сексуальную удовлетворённость.
– Как вкусно пахнет, – говорит Крессида. – Курица?
– Да. Хорошо выспалась? Или устала? – нагло спрашиваю я. – Всё-таки легли поздно.
– О, – беспомощно бормочет Крессида. – О... – Краснеет и смотрит в пол.
– Прекрасное утро, – громогласно заявляет Руперт, потирая руки. – Омлетика нет?
– Нет, обед скоро. Выпей кофе – в кухне есть. На ланч придет Доминик.
– Ой.
– Не такой уж он страшный, Руперт. Если останетесь с ним наедине, то можете обменяться впечатлениями обо мне.
– О господи... – округляет глаза Крессида.

За ланчем собралась вся наша большая семья, которой я вчера вечером пугал Крессиду.
Папы, к сожалению, нет – он у своего портного. Но зато здесь Руперт, с ним скромная, молчаливая Крессида, Доминик со своей супругой Кейко (она ужасно высокая, особенно для японки), я, Фрэнк, Хани и Лиза, которая, проснувшись только в десять, приветствовала меня без обычного восторга и весь день не слезала с коленей Фрэнка. Она в восторге от куклы, которую ей подарила Кейко, и она очень приветлива с Домиником. С Фрэнком же она ещё приветливее, и мне приятно видеть, что она его выделяет.

Обед проходит на удивление прекрасно. За столом ни на минуту не смолкает светская беседа благодаря усилиям Хани, за что я ей крайне признателен, поскольку сейчас не в состоянии  играть роль хозяйки дома и позаботиться о застольном разговоре.

После обеда, когда я загружаю посудомоечную машину, Кейко хватает меня за руку:
– Ты показывай альпом! – И так раза три или четыре подряд, все время широко улыбаясь.
– Какой альбом? – не могу понять я.
На что Доминик, который сидит на полу и пытается развлекать уже слабо сопротивляющуюся Элизабет, комментирует:
– Думаю, она хочет посмотреть свадебный альбом.
– Я не знаю, где он, – ною я. – Где его сейчас искать?
– Он на третьей полке в кабинете на втором этаже, – сообщает Доминик. – Если только ты его никуда не перекладывал.
– Альпом, – повторяет Кейко и улыбается так широко, что я пугаюсь, как бы её лицо не треснуло пополам.
– Портвейна никто не хочет? – спрашивает Руперт. И я тут же вспоминаю, что выходные, оставаясь в городе, Руперт предпочитает проводить в хмельном тумане.
– Да, пожалуй, – отвечают все, кроме меня.

Я в это время отправляюсь наверх на поиски свадебного альбома, который, конечно, никакой не свадебный, но тут, кажется, требуются пояснения.

На один из Хэллоуинов мы с Домиником надели во фраки и в таком виде отправились в клуб. Ведущий вечера устроил импровизированную церемонию, фотограф всё это действо зафиксировал на камеру. Позже я собрал эти фотографии и составил «свадебный» альбом. Поскольку выйти за Доминика мне не грозило, я был готов довольствоваться и этим. Если не знать в каких обстоятельствах происходила съёмка, можно подумать, что всё было устроено специально.

На поиски уходит минут десять, поскольку альбом я всё-таки куда-то упрятал. В конце концов, он находится, весь покрытый пылью, на гардеробе в спальне.

Я спускаюсь вниз с толстым альбомом в кожаном переплёте.
– Ой, классно! – восклицает Крессида. – Обожаю свадьбы.
– Это была не свадьба, – напоминаю я ей в сотый раз. – Просто вечеринка.
– Но ведь у тебя было что-то вроде свадебного платья?
– Можно и так сказать.

Крессида – душа добрая, поэтому заставляет себя улыбнуться.

– Ты женатая Руперта? – спрашивает Кейко. Пожалуй, я больше не буду пытаться передавать её акцент.
– Да. Давно.
– Хо! – Кейко в восторге. – Хо! Много, много мужи! – И радостно хлопает в ладоши, как ребёнок.
– Хм, только двое. Точнее, только один. Мы с Домиником...
– Я знаю, – расплывается Кейко в широкой улыбке. – Только заниматься трахаться.
– Любовью, – выкрикивает Доминик снизу, закрывая ладонями уши Элизабет. – Надо говорить “заниматься любовью”, Кейко.
– Ты мне говори “теперь трахаться, Кейко”. Ты мне говори “в постель”, – упрекает она Доминика. – “Трахаться, Кейко”, – повторяет она, чтобы все поняли. – Мистер Член. – После этой фразы мы все давимся со смеху. Даже Крессида хихикнула. Кейко кивает, всё ещё улыбаясь, и пару раз дёргает бёдрами для полной наглядности.
– Да поняли мы уже, – раздраженно говорит Доминик, шея у него вся красная. Вполне естественно в такой ситуации. Мистер Член!
– В общем, – обращаюсь я к японке, на лице которой сияет негаснущая улыбка, как у зайчика из рекламы батареек, – вот оно, платье. – Я открываю альбом.
Крессида и Кейко опускаются рядом со мной на колени, склонившись над альбомом.
– Аах, – вопит Кейко прямо мне в ухо. – Аах, какой красиво!
– Розовый фрак, – вздыхает Крессида.
– Какой красиво! – опять визжит Кейко.
– Ярко-розовый. Что я могу сказать, Кресс? Это, можно сказать, был мой второй брак.
– Ужасно красиво. Правда, прозрачная рубашка – это как-то рискованно. Боже, смотри, как она к тому же облегает твою грудь, ты как будто голый.
– Тити. – Кейко гордо выпячивает грудь. Соски натягивают тонкую бледно-розовую ткань блузки. – Много сися.
Боже ты мой, Доминик явно расширил свой репертуар.

Пытаясь не обращать внимания на упругую грудь, упёртую прямо мне в лицо, я стараюсь отогнать навязчиво всплывающую в воображении картинку: Доминик и Кейко занимаются сексом. Надо вернуться к фотографиям.
– Сначала я хотел надеть кремовый.

Мои объяснения прерывает настоящий взрыв хохота, доносящийся с дивана. Мы отрываем взгляд от альбома и видим, что мужчины покатываются со смеху. Фрэнк лежит на полу, и по щекам его текут слезы. Руперт заходится в кашле, а Доминик колотит его по спине (слишком сильно, должен заметить). У самого Доминика пунцовое, перекошенное от смеха лицо.

– Хааааа! – сипит Фрэнк. – Хааа! О господи. Помогите!

В жизни не видел, чтобы людям было так весело. Двое других от него не отстают. И вызывает какие-то непонятные подозрения.

– Хоооо! – вопит Руперт.
– Я сейчас лопну! – кричит Доминик.
– Ой, поосёнок, – лопочет Элизабет, улыбаясь мне.
Так, это уже вызывает подозрения. Серьёзные подозрения. ОЧЕНЬ СЕРЬЁЗНЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ.
– Ой, поосёнок, – восторженно лопочет Лиза и бежит вперевалочку ко мне. – Хью. Хью.

Мужчины уже с трудом контролируют свое дыхание. Странно, но никто из них не смотрит мне в глаза.

– Извините, – говорю я ледяным тоном. – Эй?

Все трое вдруг начинают откашливаться и суетиться. Фрэнк, издав последний хриплый хохоток, поднимается, бормочет что-то про кофе и быстренько линяет на кухню. Руперт, такой же розовый, как и его рубашка, вытирает глаза, выпрямляется и расправляет складки на брюках. Доминик некоторое время сидит, уронив голову и обхватив её руками, потом откидывает назад волосы, вытирает лицо и громко выдыхает: “Уф”. И снова переключается на Элизабет.

– Что вас так рассмешило? – обращается Крессида к Руперту.

Улыбка играет на её губах: ей тоже очень хочется посмеяться.

– О-о, – стонет Руперт, широко открыв глаза и все ещё задыхаясь. – Ничего особенного. – И тут же фыркает, сморкается и бормочет. – Господи, я не могу. Ужас как смешно.

Доминик опять заходится идиотским хохотом, ловит мой взгляд и делает вид, что это он не смеётся, а как бы кашляет.

– Ещё покажи, – говорит Кейко, тыча в альбом своим идеально наманикюренным пальчиком.

Надо что-то сказать, иначе я сгорю от стыда на месте или убегу из комнаты, захлебываясь от рыданий.

– А ты ещё видишься с этими людьми? – спрашиваю я Доминика, кивая на альбом, но не осмеливаясь посмотреть ему в лицо, поскольку боюсь, что он опять засмеётся.
– Время от времени. С некоторыми пришлось расстаться, – говорит Доминик. – Но, к сожалению, не с клиентами. Должен сказать, мне иногда действительно не хватает общества образованных англичан с юга. Знаешь, тех, что говорят на нормальном английском языке, а не на каком-нибудь диалекте.
– Ты жуткий сноб. Просто жуткий.
– Ох, перестань. Тебе они тоже не нравились.
– Мне они не нравились, потому что они были глупые зануды, а не потому, что у них не было диплома Итона. Кроме того, именно благодаря этим работягам с акцентом ты сейчас так хорошо живешь.

Ненавижу в Доминике этот снобизм, который он обычно не показывает на людях. Сейчас он расслабился, чувствуя себя в кругу своих.

– Они тоже хорошо живут благодаря мне, – возражает Доминик. – Благодаря мне они могут покупать тачки своим мамашам. - Он фактически выплёвывает эти слова, столько в них презрения.
– Если бы Фрэнк тебя слышал, он бы тебе врезал.
– А что, ты пойдёшь ему стучать на меня?

Я вздыхаю. Не поймите меня превратно, Доминик всегда заботился обо мне, и у него масса достоинств. Но иногда эти достоинства перестают прикрывать его недостатки, и в такие моменты я его просто ненавижу. Так или иначе, сейчас не время для ссоры, и вообще, дела Доминика теперь меня не касаются. Но другие дела меня касаются.

– Крессида, ты не займешься ненадолго Элизабет? – прошу я. – И заодно, может, покажешь Кейко сад?
– Конечно. – Крессида подхватывает девочку одной рукой, а другую протягивает Кейко. – Пойдёмте, девочки.

Я тоже встаю, закрываю дверь в гостиную, набираю полную грудь воздуха и шагаю к дивану:

– Так, вы двое. Вы, пара мерзких вонючих предателей, говорите, над чем смеялись.
– Думаю, тебе лучше не знать, – недовольно отвечает Руперт.

Доминик качает головой и улыбается как идиот.

– Прости, Даниэль. Это приватная шутка.
– Говорите!
– Тебе будет не смешно. – Доминик прячется за свисающей челкой и прикусывает губу. – Хотя Фрэнку было очень даже смешно.
– А ты расскажи, попробуй.
– Это, как бы сказать, мужская шутка, – мямлит Руперт. – Про девушек. Только и всего.
– Ну, так и мне расскажите.
– Нет, – качает головой Доминик. – Знаешь, дом стал таким уютным. Не в моём вкусе, но всё очень мило. По-домашнему. А малышка Элизабет – просто прелесть, правда? Говорит прямо как Фрэнк, я заметил.
– То, что она так говорит, ещё не значит, что она научилась этому от Фрэнка. И не пытайся сменить тему.
– Что-то долго он с кофе возится, – в отчаянии оглядывается Руперт.
– Подвинься, – командую я и плюхаюсь на диван. – Эта шутка не о... – я откашливаюсь, – не обо мне?
– Что ты, нет! – восклицает Руперт, краснея до самых ушей.
– Конечно, нет, – уверяет Доминик, а у самого губы дрожат от напряжения – так сильно он пытается сдержать смех.
– Слушайте, вам придется мне рассказать. Потому что я просто обязан это знать. Руперт?
– Да нечего рассказывать, – не сдаётся он.
– Недавно мне стало известно, что... – начинаю я, но продолжить не могу.

Доминик и Руперт уперлись взглядом в пол.

Я прочищаю горло и пытаюсь начать предложение сначала. Даниэль, наберись мужества, ты всё равно должен с этим разобраться, а сейчас самый подходящий момент.
– Недавно мне стало известно, что... что... может быть, я... я издаю неприличные звуки в... в постели.

Мне сложно это обсуждать по нескольким причинам, в том числе потому, что я невольно вспоминаю, что спал с этими мужчинами. И в моей памяти всплывают обнажённые и распалённые фигуры Доминика и Руперта.

– Правда? – Руперт глядит поверх меня. – Любопытно, – блеет он и пытается встать, но я вдавливаю его обратно в диван.
– А какие звуки? – интересуется Доминик, снова проявляя свои садистские наклонности.
– Хм, я как бы... храплю. – Теперь уже краснею я.

Руперт и Доминик опять впадают в беспамятство от смеха.

– Хррррр, – орёт пьяный Руперт.
– Хрю, – вторит ему Доминик.
– Нет. Нет. Этого не может быть. – Я чувствую, как под тяжестью этой страшной правды опускаются мои плечи.
– Не всегда, Даниэль, – утешает добрый Руперт.
– Но часто, – добавляет Доминик.
– Почему вы ни разу не говорили мне об этом?
– Не хотели тебя расстраивать, – вежливо оправдывается Руперт.
– Как-то неудобно об этом говорить, – уточняет Доминик. Оба стараются не смотреть друг на друга, чтобы снова не разразиться гоготом. – Но потом Фрэнк нас спросил.

Руперт старается меня успокоить:

– Большинство людей в такой момент делают что-нибудь странное.
– Ты-то уж точно, – отвечаю я, умирая от желания отомстить. – Показать?
– Что показать?
– Показать, какое у тебя лицо, когда ты кончаешь?
– Уймись, Даниэль.

Я прижимаю подбородок к самой шее, так что под ним складываются еще три подбородка. Раздуваю ноздри что есть мочи. Закатываю глаза. “Ёооооооо, – тяну я самым низким голосом, на который способны мои голосовые связки. – Уаааа”.

– Вот так ты делаешь, – мило сообщаю я Руперту. – В общем, на пару секунд у тебя деформируется всё лицо.

Доминика от смеха просто скрючило.

– Это неправда! – кричит Руперт.

Я с многозначительным видом поднимаю одну бровь.

– А что касается тебя, – поворачиваюсь я к Доминику, – то ты, Мистер Член, делаешь вот так.

Доминик не может противостоять искушению посмотреть. Я изображаю на своем лице гримасу неимоверного усилия, зажмуриваю глаза, открываю до предела рот и дополняю картинку воплем облегчения.

– Вот как ты делаешь. Такое лицо, будто у тебя запор, а потом такой крик, будто тебя, наконец, пронесло.
– Даниэль! – рычит Доминик. – Ты самый ужасный на свете. Ничего такого я не делаю.
– Боюсь, что делаешь, – довольно улыбаюсь я.
– Нет!
– Да. Я знаю, потому что сам это неоднократно видел.
– Чёрт возьми, – хитро говорит Руперт. – Я-то думал, что это у меня страшная рожа. По крайней мере, я не выгляжу так, словно только что обосрался.
– Да пошёл ты, Руперт, – злится Доминик.
– Не думаю, что у меня хватит смелости снова заняться с кем-нибудь сексом. – Руперт пытается повторить гримасу, которую я только что показал. – Разве можно, если знаешь, какая при этом получается харя?

Ну, значит, мы квиты. Конечно, надолго этого утешения не хватит, но сейчас мне намного легче. Поверить не могу, что Фрэнк их об этом спросил. Ох, ну и пожалеет же он.

Довольный я поднимаюсь наверх в себе и достаю из кармана джинсов картонку с номером телефона Тэйлора. После третьего гудка он снимает трубку, чему я несказанно рад. До сих пор я был уверен, что номер неправильный. Мы договариваемся встретиться в шесть рядом с его домом.