18

-18-

 После продолжительных поисков, я пришёл к одной из тех безликих коробок, в которых не поселился бы даже под угрозой смерти. Я ждал его рядом с парадной. Видеть никого не хотелось, а Тэйлора в особенности. Какой я идиот, что назначил встречу!
Я болезненно сглотнул, меня мутило.

Звякнул лифт. Появился Тэйлор в чёрных джинсах и красном вязанном вручную свитером. Увидев меня, он слегка улыбнулся. Я пытался улыбнуться в ответ, но меня хватило лишь на страдальческую гримаску. Я смотрел, как Тэйлор идёт ко мне, как волнующе покачиваются его бёдра, мне становилось всё хуже и хуже. Ну почему не разобравшись со своей жизнью, я влезаю в отношения, которые изначально ни к чему не приведут?

С трудом переставляя ноги, я сделал несколько шагов навстречу и ткнулся губами в его щёку. Поцелуй вышел так себе, но я уловил в дыхании Тэйлора лёгкий винный душок. Значит, тоже нервничает. Почему-то от этого открытия мне полегчало.

Я заказал столик в ресторанчике недалеко от его дома. Место вполне подходящее: не слишком модное и вполне романтическое. Метрдотеля я предупредил, что сначала мы заглянем в бар, а потом уже переместимся в основной зал.

В баре Тэйлор заказал имбирное пиво, а я взял чашку кофе, решив, что алкоголя в этот уикэнд моей печени уже достаточно.

Совсем как подростки на первом свидании, мы скованно болтали, задавали друг другу вопросы, ответы на которые нас нисколько не интересовали, смеялись над несмешными шутками и старательно выказывали энтузиазм. Хотя до этого мы встречались в баре, я ощущал себя не в своей тарелке и буквально из кожи лез вон: выдумывал темы, проникновенно улыбался, демонстрировал остроумие и раскованность. Но моему истощённому организму этот изнурительный  тяжкий труд оказался не по силам. Уже через несколько минут я был как выжатый лимон.

Пока Тэйлор отвечал на очередной пустой вопрос об Лос-Анджелесе, я вяло наблюдал, как двигаются его губы, и отчитывал себя: «Расслабься…перед тобой красивый мальчик…просто общайся с ним и получай удовольствие…как раньше». Сегодня у нас было свидание. Запланированная встреча. Обоюдное представление. Которое на поверку оказалось садомазохистским аттракционом, в котором участники с пристрастием проверяли и оценивали друг друга. Мне вдруг стало тошно и захотелось спать. Чувствуя, что вот-вот отрублюсь, я прервал Тэйлора, извинился и сбежал в туалет.

Глядя на себя в зеркало, я последними словами крестил кретина, отражавшегося в нём, хлопал по щекам и брызгал физиономию водой, надеясь, что Тэйлор не припрётся вслед за мной. Мысль о том, что впереди ещё целый вечер, приводила меня в исступление. Жаль, что нельзя навсегда остаться в этом сортире и закончить своё жалкое и никчёмное существование. Деваться мне было некуда, пора возобновить пытку.

- Извини, что-то контактные линзы барахлят, - вернувшись в бар, проговорил я, чтобы как-то разрядить обстановку, но смех слишком напоминал кашель смертельно больного человека. Схватив свой кофе, я резким движением взболтал его содержимое и одним махом проглотил остатки жидкости, после чего мрачно уставился в пол. В голове царили звенящая пустота и безразличная усталость.
Спасение пришло в лице метрдотеля:
- Ваш столик готов, господа.

Нас провели через огромный зал, забитый под завязку. Рассматривая интерьер, я испытал чувство удовлетворения, что хоть с рестораном не прогадал. Тусклые напольные светильники в сочетании с подобранными цветами интерьера создавали сюрреалистический эффект. Необычная и ненавязчивая музыка – если это вообще можно назвать музыкой – мягкими волнами выплывала из какого-то невидимого источника. За столиками, мимо которых мы шли, сидели весёлые благополучные люди, все как на подбор молодые, стройные, красивые и элегантные, все окутаны ореолом лёгкой богемности, все излучали творческую энергию. Я понятия не имел, кто они, кем работают и на что живут, но совершенно точно они не были банковскими работниками, адвокатами, врачами или учителями – слишком уж бросалась в лицо их раскованность, естественно и непринуждённо звучал смех, и слишком блестели глаза.

Наш столик находился в углу, скрытый в небольшой нише. Тонкие красные свечи разной длины горели в центре стола, покрытого тёмно-синей скатертью. Столовые приборы необычной формы ждали своей минуты возле огромных белых тарелок. Я помог Тэйлору сесть, чем привёл его в замешательство, вероятно, он предполагал иную расстановку сил. Изучение меню заняло несколько минут.

К нам подошёл официант, расцвёл в счастливой улыбке и почти выкрикнул:
- Добрый вечер! Как ваше настроение?
- Спасибо, хорошо, - ответили мы, переглянувшись.
- Замечательно! Меня зовут Тим! Вы у нас в первый раз?
- Да.
- Превосходно! Уверен, вам у нас очень понравится.

Будь у меня с собой пистолет, я бы его точно пристрелил. Бессмысленное нагромождение превосходных форм и восклицательных интонаций режет ухо не меньше, чем скрип пенопласта по стеклу. Наше свидание и так висело на волоске, а тут ещё этот Тим – подобострастный, приторно сладкий и, несомненно, голубой – с восклицательным знаком. Его показной, бьющий через край энтузиазм в считанные минуты превратил меня из унылого неврастеника в маньяка-убийцу. Пока он взахлёб перечислял прелести фирменного меню, просто сказочного по его словам, Тэйлор давился смехом, наблюдая не столько за ним, сколько за мной, бесившимся от едва сдерживаемой злобы. Как только официант удалился на безопасное расстояние, он расхохотался в голос.

Отсмеявшись, отпил вина и внезапно сказал:
- Расскажи мне о своём творчестве.
- О чём? – мгновенно напрягся я.
- В баре ты обмолвился, что пишешь в свободное время. Давно?
- Почти пять лет.
Ну вот, сейчас последует сакраментальный вопрос, а публиковался ли я. Тэйлор сделал ещё глоток, посмотрел на меня с интересом:
- А почему ты пишешь?
Такого я не ожидал. Никто и никогда не спрашивал меня, почему я пишу.

Я открыл было рот, но понял, что у меня нет дежурного ответа. Пришлось выдержать паузу и неторопливо приложиться к бокалу.
- Только не говори, что ты должен, - предупредил он.
- В каком смысле – должен?
- Я часто разговариваю с гостями в баре. И многие говорят, что пишут, поскольку якобы чувствуют, что должны это делать, как будто некий внутренний голос им постоянно об этом талдычет. А для других это что-то вроде терапии.

Я обрадовался, что разговор перешёл на общие темы.

- Ну, да, так и есть. Самые лучшие писатели занимаются этим именно потому, что иначе не могут. Но, как правило, вовсе не потому, что у них хорошее воображение и они умеют рассказывать истории.

Тэйлор внимательно на меня смотрел, поощряя продолжать дальше.

- Понимаешь, творческие люди, по настоящему творческие, как правило, люди с приветом. Неугомонные, с шилом в заднице. Создадут что-то и успокоятся на какое-то время – своего рода психотерапия. Они страдают некими идеями, а творчество приносит им успокоение, позволяя избавляться от накопившегося внутри напряжения. Это своего рода способ навести в своей голове хоть какой-то порядок, контролировать свою жизнь, в котором они нуждаются больше всего, иначе просто сойдут с ума.
- И у тебя так же?
- Ну-у. У меня, конечно, всё не так драматично. Увы, моя жизнь безнадёжно стабильна. Будь иначе, возможно из меня бы вышел писатель получше и я бы был знаменитостью.
- Тогда зачем продолжать?

Ничего себе вопросик! Я судорожно искал подходящий ответ, который всё не находился, да и пристальный взгляд Тэйлора не давал сосредоточится. Тогда я пожал плечами и сказал:
- Нравится, наверное.

Не самый удачный ответ, поэтому я торопливо продолжил:
- Просто мне достаточно того, что я могу написать хороший рассказ. Могу написать восемнадцать хороших рассказом и одну повесть. Даже если в результате получится не то, что я замышлял, всё равно это нечто новое, чего не существовало прежде. Так что, я думаю, мною движет обыкновенное тщеславие. Желание оставить след в истории. Глупо, наверное, да?
Тэйлор смотрел на меня всё также пристально. Он медленно качнул головой:
- Да нет, не глупо. Я понимаю о чём ты. Но не думаю, что ты пишешь поэтому.
Должно быть, я ослышался.
- На свете существует много других способов оставить свой след в истории. Возможно, тебе нравится себя тешить именно такой мыслью, но это вовсе не значит, что именно так дела обстоят на самом деле. Я бы ещё поверил, если бы ты писал песенки или юморески, что-то более популярное. Вряд ли тщеславен человек, который тратит вечера в одиночестве, сочиняя рассказы только с одной целью – осчастливить человечество своей писаниной. Здесь что-то другое. Только я пока не понял что.

Появление Тима с предложением сделать заказ букально спасает меня. Мы взяли на двоих порцию моллюсков, Тэйлор выбрал лосося, а я – пиво.
- О, превосходный выбор! Превосходнейший! Ваши моллюски будут готовы через пару минуток!
Тим умчался за головоногими, а я рассмеялся, надеясь, что Тэйлор не возобновит сеанс психоанализа. Но не тут-то было. Подняв голову, я наткнулся на его требовательный взгляд, ожидающий ответа.

- Ты ведь не отстанешь?
- Просто мне интересно. Я впервые разговариваю с писателем не на работе. А значит, трезвым и способным мне всё нормально объяснить. Но если это сокровенное, можешь не говорить. – Добавляет он с извиняющейся интонацией в голосе.
Да нет, это сокровенное, но лишь в том смысле, что я ещё никому не рассказывал. С другой стороны, меня об этом никто так подробно не расспрашивал.

- Ты слышал когда-нибудь выражение «вымысел интереснее правды»? – Он кивнул. – Так оно и есть. Но знаешь, верно и обратное, вымысел может стать правдой. Не в том смысле, что он оказывается пророческим или как-то влияет на действительность сам по себе. Просто художественный рассказ, основанный на вымысле, воздействует на читателя сильнее, чем документальная хроника, например, новости, которые печатают в утренних газетах. Все «великие» произведения как раз из разряда художественной литературы, то есть вымышленной. Также, как и в театре: декорации условны и примитивны, а сюжет придуман, и всё же хороший спектакль не оставляет тебя равнодушным.

Я замолчал, чувствуя неловкость, словно очутился на сцене перед толпой слушателей и забыл слова своей речи.

- Вобщем, как-то так.
- Это здорово, правда. Дашь мне почитать что-нибудь?
Я неопределённо махнул рукой.

Снова появился Тим, на сей раз с большой дымящейся тарелкой, доверху заполненной моллюсками.
- Будьте осторожны, - предупредил он, вылупив глаза от возбуждения, и водрузил в центр стола блюдо с моллюсками. – Они ужасно, ужасно скользкие! Ужасно!

Ещё какие скользкие. В этом мы убедились буквально через минуту. Тэйлор взял ракушку, но не рассчитал сил и сжал её слишком сильно, от чего та вылетела из его пальцев и чуть не угодила в женщину, сидевшую за столиком по соседству. К счастью, ракушка немного не долетела и ускакала нашим соседям под ноги. Похихикав, как школьники, мы махнули на неё рукой.

- Ты сейчас над чем-нибудь работаешь? – спросил Тэйлор, осторожно открывая следующую ракушку.

Ну, вот, клоун снова на арене. И почему бы нам не поговорить о чём-нибудь или о ком-нибудь более интересном, например, о самом Тэйлоре. Я бы с большим удовольствием уступил место у микрофона.

- Закончил повесть месяц назад.
- Его уже кто-нибудь читал.
- Я отправил его в издательство, надеясь, что её опубликуют.
- И? Они что-нибудь ответили?
- О, да! – отвечаю с горькой усмешкой. – Они были очень любезны и приложили даже письмецо, в котором написали, что материал показался им плоским и однобоким.

Тэйлор поднял брови, изобразив непонимание.

- Настолько, что разочаровал их. Это моё любимое место.

Он помолчал, потом мрачно улыбнулся и сказал:

- То есть твой рассказ был настолько ужасен, что…
- …они были просто в бешенстве, - закончил я, испустив тяжкий и долгий вздох.

Тэйлор смотрел на меня, изо всех сил стараясь сдержать смех, но не выдержал и захохотал:

- Ваша рукопись такое дерьмо, - сквозь смех объявил он, - что мы просто подавились ею.

Я поднёс ко рту кружку.

- Извини, - сказал Тэйлор и слегка сжал мою руку. – Я знаю, это подло. Ваша рукопись такой отстой, - прыснул он, - что мы тут все изблевались.

И он зашёлся в настоящей истерике. Говорят, глаза – это зеркало души. Так вот, по моему мнению, слушая смех человека, можно понять гораздо больше. Смех Тэйлора был безыскусным и искренним, без малейшего намёка на неловкость или напряжение. Это был смех свободного человека. А такой смех похож на музыку. Тэйлор заливался от души, подрагивая всем телом, запрокидывая голову. Ему нравилось смеяться. И хотя я ненавижу, как и большинство людей, когда надо мной смеются, через минуту уже и я хохотал во всё горло.

- Прости. Прости, пожалуйста, - с трудом выговорил Тэйлор.
- Да ладно. И в самом деле, смешно.
- Смешно. С тобой не соскучишься
- Я публикую её по частям в Интернете. Решил, что если она не понравилась издательству, то это не значит, что она вообще никому не понравится.
- Ясно, я её обязательно прочту. Мне надо в туалет, на минуту.

Он встал и быстро направился в туалет. Я смотрел, как Тэйлор идёт, огибая столики и людей. Как его бёдра плавно покачиваются, а руки мягко касаются спинок стульев. И вдруг почувствовал, что мне хорошо и спокойно. Несмотря ни на что. Несмотря на настойчивые расспросы Тэйлора, несмотря на несвойственную мне откровенность, несмотря на скользких морских гадов и противоестественную жизнерадостность Тима и даже несмотря на письмо с отказом из издательства. Удивительно, но даже физически мне было не так погано, как в начале вечера. Ни следа усталости или головной боли.

Словом, Тэйлор из Лос-Анджелеса оказался отличным лекарством.