Следственный эксперимент. ч. 1

                Владимир Васильченко               


                С Л Е Д С Т В Е Н Н Ы Й   
                Э К С П Е Р И М Е Н Т               


               
                1
         Тело ювелира Арама Кацаяна лежало поперек. Едва освещенная желтым светом старого прикроватного торшера комната выглядела так, как будто сердитые милиционеры провели здесь дотошный обыск с пристрастием. Она напоминала салун из американского вестерна, где пьяные ковбои совсем недавно закончили коллективный мордобой, но уже успели слинять, прихватив с собой тех, у кого не хватило сил уйти своими ногами. Бесформенные кучи постельного и прочего белья, вышвырнутые вместе с выдвижными ящиками антикварного комода, в беспорядке были разбросаны по слегка вымытому полу. В углу лежал один из стульев с двумя несимметрично сломанными ножками. Еще один, но целый, валялся на боку рядом со столом. Остальные четыре  неправильным квадратом стояли на разных расстояниях от стола. Если бы у Кацаяна была библиотека, ее содержимое, наверное, тоже было бы рассыпано сейчас где-нибудь здесь.
         На небольшом, слегка покосившемся рабочем столе, находившемся в углу комнаты недалеко от окна, среди миниатюрных инструментов и линз стояла не к месту старая ржавая консервная банка, из которой торчало несколько окурков сигарет «Hollywood». Это уже само по себе было уликой, ибо Кацаян резко и напрочь бросил курить много лет назад в школьном туалете, когда туда случайно заглянул директор. Судя по еще не совсем высохшим фильтрам, курили не больше двух часов назад. На обеденном столе, среди грязных десертных тарелок с размазанными остатками салата из щедро политых сметаной крупно нарезанных огурцов, помидоров и лука, стояла пустая бутылка из-под водки с наклейкой  «Кристалл». Еще одна, такая же пустая, но со знакомой всему миру этикеткой «Столичная», валялась под столом. По всему столу в беспорядке было разбросано несколько  обгрызанных кусков хлеба и стояло две пустых банки из-под сардин в масле.
         По стульям, грязным залапанным стаканам и вилкам можно было определить, что стол был накрыт на пять персон, но один гость был не пьющим и на диете, а еще один не пришел. Одна из тарелок была разбитой пополам. Между половинками ее на скатерти расползлась небольшая, размером с блюдце, клякса застывшей, но еще не высохшей крови. Пара капель была и на одном из осколков самой тарелки. 
         Постель была разворошенной. Несвежая изжеванная простыня слегка прикрывала только один бок перекошенного матраца, местами распоротого по боковым швам. Из прорех торчали куски лежалой желто-серой ваты.
         Кацаян лежал поверх всего этого, и поперек. Из левой ноздри его могучего носа, слегка не дойдя до усов, дугообразной дорожкой к уху наследила спекшаяся кровь, оставившая небольшое пятно на небрежно подсунутой под голову мятой подушке с давно нестиранной наволочкой.
         У двери на пороге комнаты, прижавшись к стене, застыл сосед Кацаяна, пожилой человек с залысинами на длинном усталом лице, отставной гвардии майор сухопутных войск Анисим Петрович Полуянов. Он был в галифе и мягких домашних тапочках.
         Недалеко от кровати с телом, широко расставив ноги и со сцепленными за ягодицами руками, стоял участковый, младший лейтенант Иван Дубов. За свой маленький рост и неестественную для милиционера худощавость он с первых дней службы получил среди местной шпаны ироничную кличку «Иван Поддубный», сразу же трансформированную в более короткую «Поддубняк». Но затем, по мере знакомства с ним, клички для удобства стали быстро укорачиваться. Вскоре он стал «Поддубелем», быстро превратившимся в «Поддупеля», а затем в «Дупеля». Но кто-то принес весть, что участковый не пьет совсем, поэтому вернулись к корню слова, и он стал «Дубом». Это лишало иронию смысла, поэтому ему слегка удлинили погоняло до «Поддуб» с ударением на «о». Споры между авторами кличек продолжались уже сами по себе, как бы в отрыве от самого клейменного, перерастая порой в драки. Назревало разделение криминального мира на отдельные группировки. Об участковом постепенно забыли совсем, каждая группа отстаивала только свой вариант клички. Сам Иван был в курсе. Ему нравились все придуманные для него имена, особенно те, которые происходили от корня «дуб», ибо это возвышает. Он был талантливым каратистом-самоучкой и мастерски владел всеми видами восточных единоборств. Но знал об этом только он сам, поскольку применить их ему до сих пор повода не находилось. Из-за этого время от времени на него нападали приступы агрессивной скуки.
         Оперуполномоченный, старший лейтенант Федор Носов был сложен, как культурист и гигантского роста, на два сантиметра выше двухметровой отметки, а таких у нас уважают. Завидовавшие ему сотрудники с подачи Дубова в отместку стали измерять его рост в миллиметрах, и поэтому дали ему кличку: «Агент-2020», вскоре переименованную в «дубль-двадцать», о чем сам Федор не догадывался. За его внешнюю угрюмость и привычку смотреть исподлобья прямо в глаза виновного, в криминальной среде его называли созвучно фамилии «Носорог», и относились с опаской. Но и уважали тоже. Это прозвище Носов знал, но относился к нему равнодушно. Он не был многословным, но если говорил, то как правило оказывался прав. Если кого-то хватал Носорог, то это всегда было по делу. Кроме того, еще никому не удалось от него улизнуть. Он всегда брал преступника с первой попытки.   
         За спиной Федора маячила мелкой тенью еще одна фигура. Это был совсем молодой и «зеленый» стажер, студент третьего курса юрфака Женя Филюев, которого за хорошую успеваемость и прилежное поведение только сегодня направили для прохождения практики ночных дежурств непосредственно в городской отдел милиции, и сразу же прикрепили к лучшему оперативнику.
         Филюев обладал неброской внешностью и был сантиметров на 30 ниже своего наставника. В его наивных серо-голубых глазах отражались отчаянные попытки придать взгляду вдумчивую внимательность и предельный интерес к происходящему. Не быть отличником он не умел.

         Носов медленно передвигался по комнате, переступая через препятствия, и в полном молчании. По мере осмотра места происществия он брал с пола и со столов все, что чем-то привлекло его внимание, рассматривал, потом так же молча клал или ставил на место точно так, как эта вещь лежала или стояла изначально.
         Он взял со стола один из стаканов, на стекле которого мутно высвечивались отпечатки пальцев, понюхал еще не испарившиеся остатки жидкости, потом посмотрел сквозь него на свет торшера и поставил на место.
   - Так, - сделал он заключение. – «Столичная». Группа крови третья. Это не Поц.
         Евгений обалдело переводил взгляд со стакана на Федора, но вопросы задавать пока не решался. Заслужить ярлык недоумка с первого дня практики ему не хотелось.
         В комнате не раздавалось ни звука. Той же неторопливой походкой Носов подошел, наконец, к телу Кацаяна и, замерев, вперил в него свой широко известный взгляд. Евгений устремил свой взор туда же. Тела пострадавших он видел только на фотографиях в учебниках, наяву – впервые.
   - Вы кто? - вдруг спросил Федор, не меняя своей позы.
         Серьезность Евгения тут же превратилась в крайнюю степень удивления с легким налетом страха и нереальности происходящего. Он смотрел на Носорога часто моргавшими глазами, изредка поглядывая и на Кацаяна.
   - Я обращаюсь к вам, – Федор повернул лицо к Полуянову.
   - Я понятой, - ответил тот «севшим» голосом.
   - Я вас звал?
   - Нет. Это я всех позвал. Его... - уточнил он, слегка кивнув в сторону участкового.
   - Как было?
   - Сначала громко говорили, будто спорили. Потом гремели мебелью, футбол мешали смотреть. Потом хлопнули дверью. Я выглянул, а дверь приоткрыта. Вошел потихоньку, потому что уж больно тихо стало, а тут вот... - он обвел комнату легким движением головы, и кивнул на Кацаяна.
   - Время?
   - Виноват, не посмотрел. Второй тайм только начался, - спохватился Полуянов.
         Продолжая изучать его взглядом, Носов вдруг резко ударил пинком по подошве правого ботинка Кацаяна.
         Полуянов отпрянул и прислонился к дверному косяку. Евгений резко побледнел, схватился за спинку стула, открыл рот и, прекратив моргать совсем, смотрел на Федора. Дубов, мгновенно среагировав на громкий шлепок, занял позицию №4 для отражения атаки.
         Тело Кацаяна дернулось от удара, вздохнуло и медленно село. Федор смотрел на него и не мешал.
         Евгений закрыл рот и широко открыл глаза, не отводя взгляда от  Кацаяна. Дубов сделал резкий выдох, расслабился, приложил правый кулак к левой ладони и, сказав «Ух», встал в прежнюю позу. Полуянов начал было движение рукой, чтобы перекреститься, но ему помешало комсомольское прошлое.
   - Кто приходил? - спросил Федор, не отрываясь глядя в лицо усатого медитирующего истукана.
         После долгой паузы с моногократными попытками открыть глаза, а потом сконцентрировать взгляд на голос, Кацаян медленно покивал головой.
   - Что взяли?
         На сей раз ювелир, так же медленно, но помотал головой, а потом снова закрыл глаза.
   - Дождись следаков, - коротко глянул Федор на Дубова и, повернувшись, быстро пошел к двери. Евгений бросился за ним вдогонку.