Про грустный троллейбус

Один маленький Автобус остался сиротой. Все знают, как это бывает: папа работал на междугородних рейсах, и его перевели в другой район, так что он не успел даже попрощаться, а мама однажды просто не вернулась домой; знакомые машины говорили, что её угнали. И получилось так, что маленький, ещё с "газельку", "Икарус" остался один-одинёшинек. Совсем один.
И он начал плакать.
- О чём ты плачешь? - спросил возвращавшийся в депо троллейбус.
- Я остался один, и нет у меня больше ни мамы, ни папы, - ответил автобус.
- Не плачь, - сказал троллейбус. - Поедем со мной.
Автобус поехал за троллейбусом, и тот привёл его к себе домой. Так у Икаруса появилась новая семья: папа-троллейбус, мама-троллейбус и две сестрёнки - конечно, тоже троллейбусы. Но так ли это важно, когда у тебя есть крыша над головой, а твои новые родители тебя любят?
Другие машины поглядывали на это с неодобрением. "Он не такой, как все, - говорили они. - У него нет рогов, даже самых маленьких, как у его сестёр! И он пьёт бензин, а не электричество, как его родители!" Вредные малолитражки дразнили Автобуса: зажимали его на перекрёстках, не выпускали с остановок и обидно гудели своими пронзительными клаксонами. "Где это видано?! - выговаривали старые ворчливые троллейбусы. - Вы же понимаете, что он не может жить в нашем депо! Он дурно пахнет и слишком громко тарахтит, даже когда просто стоит на месте!" Некоторые ососбенно наглые трамваи даже подкарауливали приёмную маму Автобуса на тёмных улицах и, рассыпая пренебрежительные снопы искр, бесстыдно намекали ей на то, что одного из своих детей она родила вовсе не от мужа.
"Ну и что, что ты не такой, как все, - утешал Автобуса папа. - Всё равно мы тебя любим, всё равно ты наш сын!" А мама даже связала ему шапочку с рожками. Рожки были маленькие и не доставали до проводов, но всё-таки были почти как настоящие, и другие машины уже не так дразнили Автобуса, принимая его за обычный маленький троллейбус.
Время шло. Автобус подрос, и мама с папой начали брать его с собой на маршруты. Ненастоящие рога Автобуса весело скользили по проводам, и люди, улыбаясь, махали ему с остановок, а машины, подмигивая фарами, пропускали его на перекрёстках. Постепенно Икарус забыл своих родных маму и папу, да и шапочка с рогами стала как будто частью его самого. И лишь во сне он выезжал из бетонного лабиринта города, затянутого проводами, под огромное синее небо, которое не нужно было всё время поддерживать головой, и зелёный простор полей и лесов мчался ему навстречу, когда он летел из одного города в другой, как его отец.
Автобус вырос и возмужал; теперь он каждое утро выезжал на маршрут. Отъехав от депо, он всегда поворачивал налево, туда, где рычал сотней тысяч моторов грязный беспокойный город и где сердитые невыспавшиеся служащие каждое утро торопились на свою скучную работу, проклиная троллейбусы, которых всегда слишком мало и которые всегда едут слишком медленно. На том же перекрёстке возле депо был и поворот направо, ведущий вдаль, из города, туда, куда едут отдыхать и смеющиеся дети, и туристы с гитарами, и художники с мольбертами, и фотографы, и отпускники, и ещё очень-очень много очень хороших и весёлых людей. Икарусу всегда хотелось свернуть туда, пробежать вдоль зовущих зелёных лесов, рассечь грудью воздух полей, залитых солнцем и стрекотанием кузнечиков, пересечь реки, взобраться высоко в горы...
Но там не было проводов.
Автобус всё грустнел, каждое утро проезжая мимо поворота своей мечты, и вместе с ним грустнел и город: лето сменилось серой дождливой осенью, а потом пришла и равнодушная белая зима. Другие троллейбусы уже давно забыли, что он когда-то был автобусом, и холодными ночами жались к нему поближе, потому что он был тёплый и успокаивающе урчал своим мотором, заглушая свист вьюги. С тем, что он пил бензин, все давно свыклись: в конце концов, у каждого свои причуды. Так Икарус перезимовал.
А потом пришла весна, и одним воскресным утром, когда радостно пели птицы, когда искрилась в лучах раннего солнышка роса, когда деревья трепетали маленькими клейкими листочками, Автобус решился. Он закрыл глаза и повернул направо. Позади раздался грохот, ему показалось, что он потерял что-то очень важное, но, обернувшись, он увидел, что это была всего лишь его глупая шапка с ненастоящими рогами, упавшая на асфальт, а сам он по-прежнему мчался навстречу восходящему солнцу, и вот ему уже улыбались дети, и дачники, и художники, и туристы, и ещё много-много очень хороших и весёлых людей. Автобус вырвался из города и бросился навстречу зовущему простору, впервые за долгое время видя над собой лишь голубое небо, не опутанное сетью проводов. Свежий воздух летел Автобусу в лицо, и он, радуясь внезапно обретённой свободе, бежал всё быстрее, подпрыгивал всё выше. Это было непередаваемо, это было лучшее, что он испытывал в своей жизни, и ему казалось, что ещё чуть-чуть - и он сможет взлететь.
Он крепко зажмурился, оттолкнулся от земли и полетел.

Троллейбусы столпились вокруг бездыханного Автобуса. Никто не смотрел в глаза его приёмным родителям. Никто не знал, что делать. Все понимали, что Икарусу конец. И тогда его папа, ни к кому не обращаясь, сказал:
- Я отдам ему свой аккумулятор, свои колёса и свои стёкла.
И тогда мама Автобуса принесла самые настоящие рога, которые купили для неё и которые она хотела подарить сыну на день рождения. И тогда сёстры Автобуса принесли свои новые блестящие фары, которые им подарили совсем недавно и которыми они очень гордились. Тогда и остальные троллейбусы начали копаться в своих сумках и шкафах, и каждый давал, что мог. А один старый, но очень добрый троллейбус даже отдал ему свой двигатель: это кажется так много, когда ты думаешь о себе, и это кажется так мало, когда ты хочешь помочь умирающему товарищу. Троллейбусы принесли всё, что смогли, всё, что нашли, всё, что смогли достать и выпросить, и стали ждать.
Наконец, Икарус открыл глаза. Он снова был жив, он снова был дома... И над ним снова были натянуты провода.
На следующее утро он снова вышел на маршрут. Птицы пели, как и вчера, но теперь ему пришлось повернуть налево, потому что справа по-прежнему не было проводов; душный город сомкнулся вокруг него. Так продолжалось день за днём: каждое утро Автобус надеялся, что произойдёт чудо, и каждое утро беспощадный грязный город равнодушно принимал его в свои бетонные объятия, чтобы выплюнуть глубокой ночью - обессиленного, измученного, хромающего на все четыре колеса, с грязными стёклами, с мятыми дверями, которые теперь плотно не закрывались, с облезлыми сидениями, с пятном синей краски на оранжевом боку, потому что другой троллейбусы не нашли...
Наконец, в очередной серый дождливый день Икарус решил убежать. Постояв в нерешительности перед знакомым перекрёстком, он вздохнул и повернул направо. Рога оторвались от проводов, он проехал ещё несколько шагов, но огонёк в его глазах погас, и он остановился.
Потом, конечно, приехал могучий тягач, и мама, которая, осыпая сына поцелуями и гладя его по крыше, долго и горячо объясняла, что он больше не Автобус, что теперь он стал Троллейбусом, и что с этим придётся смириться. Икарус не слушал.
До осени он не дожил - просто развалился на части прямо на маршруте. Люди говорили, что это из-за того, что он был собран из всякого хлама, что у него был убитый двигатель и что вообще удивительно, как он мог ездить после аварии, да ещё и со всем этим старьём... Другие троллейбусы думали, что он так и не захотел стать одним из них, так и не смирился с тем, что он больше не Автобус, и умер от горя. Отец Автобуса всем говорил, что он, на самом деле, нашёл себе новый автобусный кузов и сбежал, оставив всё то, что ему подарили друзья...
И лишь мама понимала, что ему просто незачем было ехать дальше.