Весенний дождь

Эта история не имеет ни четкого начала, ни конца.
Как и жизнь на нашей планете:
Никто не знает, когда точно она началась,
Никому не видано, когда ей суждено прекратится.

Весенний дождь… Как же он прекрасен! Как же он нужен растениям после долгой и унылой зимы! На голых деревьях уже стали появляться почки. Виднелась зеленая трава. Кое-где лежал еще не до конца растаявший снег. Дождь бил по могилам, по крестам. На кладбище было пусто. Дождь вольно гулял по рядам между угрюмых, грязных плит. И вдруг в самом конце, возле маленькой неприметной могилке, он встретил девушку. Она сидела на сырой земле в черном пышном платье и большой черной шляпе, в черных длинных перчатках и таких же черных туфельках на маленьком каблучке. Светло русые волосы спадали на плечи и перекрывали ее лицо. Девушка сидела с опушенной головой и тихонько напевала какую-то песню. Дождь прислушался. Ах, да это же «Аве Мария!» Девушка приподняла голову. Казалось, что она почувствовала, что дождь подслушивает и аккуратно пытается увидеть ее лицо, сделавшись косым. Большие серые глаза блестели, а по ее бледным щекам текли прозрачные слезы. Дождь взглянул на могилку: Элеонора Брандерстаф. О, он прекрасно знал эту женщину! Старая богатая светская львица. В свои 85 никогда не пропускала никакого бала. А там, ведь не имела сил танцевать, повиснет на каком-нибудь молодом юноше и тот таскай ее весь вечер. Вот на последнем балу и протянула ноги. Странно… вроде у нее нет родственников… кроме троюродного племянника от сводной сестры по линии матери. Хмм… Кто же эта молодая особа тогда? – думал себе дождь.
Девушка допела и, достав с под черного веера, которого дождь вначале и не заметил, алую розу, поцеловала цветок в лепестки и положила на могилу. Встала, поклонилась, перекрестилась и ушла. Дождь разрывало любопытство. Раньше, где бы он не гулял, он не обращал на нее особого внимания, и ему казалось, что вообще не видел ее. Поэтому он последовал за ней. Девушка вышла на дорогу, ведущую в город. Плакстон – маленький старенький городишка, находящийся уже на грани вымирания, но все же державшийся на плаву благодаря парочке дворян, имеющих в нем свои поместия, как летние дачки. Остальная ж часть, а их немного больше чем 300 человек, были бедняками более склонными к пожилому возрасту. Молодежь старались сбежать в большой город.
Девушка зашла в городок. Дождь наступал ей на пятки. Маленькие белые домишки с островерхими крышами из красной черепицы, казалось, приветливо встретили ее. Она подошла к двери одного из них и, отряхнувшись от дождевых слезинок, зашла. Дождь зашел вместе с ней, в виде капелек на ее шляпке. Это был бар. Девушка села за барную стойку сняла шляпу и, положив ее рядом с собою на стул, поправила мокрые волосы. Тут же к ней подошел мужчина. По одежде можно был судить, что он здесь работает, а по его глазам – что он ее хорошо знает.
-Джинни, чего ты сидишь тут такая... мокрая? Хочешь заболеть что ли? Элла, иди-ка сюда!
В комнату вошла женщина в фартуке и поварском колпаке. Ясно, что она шеф-повар этого заведения. Только вот готовить ей много не приходится. Чаще всего в кафе заходят здешние гуляки и пьяницы, чтоб пропустить бокальчик пива.
-Дорогая, а ну пойдем со мной! Давай-давай! – поднимая девушку со стула и взяв ее шляпку, приговаривала женщина.
Они зашли на кухню. Там было тепло, даже жарко. Теперь дождь узнал девушку. Это была Верджиния. Бедная девчушка в свои восемнадцать она столько уже испытала горя. Ее мать умерла при ее родах. Думали, что и дите мертвое, но, слава Богу, она выжила. С детства была очень слабенькой и болезненной. Когда ей исполнилось три года, погиб и отец и ее на воспитание взяли Элла и Сэм Грэддо, как раз эти мужчина и женщина, что являются владельцами этого кафе. Верджиния для них будто своя дочь. Элла не могла иметь своих детей, поэтому она очень опекалась девочкой.
Она сняла с Джинни мокрую одежду и закутала дувушку в теплое махровое полотенце. Затем развесила вещи сохнуть возле печки.
- Чего ты такая грустная? Что тебя тревожит? – спросила она, увидев печаль и волнение на лице приемной дочери.
-  Эл, я просто не понимаю… У меня не укладывается в голове… Как это все странно!
- Что именно, дорогая?
- Посмотри, Элеонора Брандерстаф. Ты знаешь, какая она на самом деле была бедная! Но не в том плане, как мы все привыкли рассматривать это слово, вроде синонима к «неимущий», а в том, что у нее не было человека, который по-настоящему бы любил ее! Да, мы привыкли видеть ее постоянно улыбающейся в газетах, слышать, как она устроила новый роскошный балл, рассталась с очередным молодым любовником… Мы привыкли завидовать ей… А на самом деле все эти молодые альфонцы были с ней  лишь из-за того, что им было удобно! Лишь только потому что она открывала им дорогу в жизнь роскоши! А я, как представлю, как эта бедная женщина заводит новый роман с очередным опустошителем ее кошелька, зная, что ему от нее надо, и все же надеясь, что ошибается, так аж слезы наворачиваются на глаза и сердце начинает щемить… Эл, ты думаешь, что кто-нибудь пришел на ее похорон из любви и тоски о ней? Нет! Все эти разодетые куклы пришли лишь для того, чтоб покрасоваться! Думаешь кто-нибудь из них искренне плакал? Эх… А ее племяннику с семьей было легче нанять меня оплакивать старушку, чем самим вспомнить и потужить за тетей… Это так грустно… Я понимаю, если у человека нет близких, тогда, конечно, его должен оплакать хоть чужой, посторонний человек. Но тут ведь есть! Хоть кто-то, но есть... Это так страшно… Ты говорила, что человек жив, пока он живет в чьем-либо сердце, в чьих-либо воспоминания, слезах… а ей, видно, суждено быть забытой…
Дождь внимательно слушал каждое слово девушки, пока все капельки его не испарились…

Не ругайте меня и не вините, пожалуйста,
За троеточие в конце.
Я рассказала Вам все,
Что услышала сама от моего хорошего друга…
Дождя!