Новогоднее. Поэма

Антон ТЮКИН

НОВОГОДНЕЕ

Уведи меня в ночь, где течет Енисей…

Осип Мандельштам

ПРЕДВЕСТЬЕ

Не посмотрим с надеждой в грядущую, лунную ночь,
Только скрип старых петель вновь влечет меня прочь,
В наплывающий мир разворота,
За которым не будет кого – то.

От усталости встречи балдея, и глядя’ сквозь сумерки лет,
Убегая от всех этих вечных конфет и котлет,
Пузыря – телевизора – рыла,
Что десятки – десятков годов все талдычит подряд,
То, о чем все разумные не говорят,
А безумным - и думать постыло.

* * *

Постоим же у нового года на самом краю,
Не поверив, вернее забыв, что мы были в раю,
Но такое лишь в детстве бывало.
Там осталась пушистая ель, а вернее – лишь слабая, давняя тень,
Ночь прекрасных огней, отплывающий день,
И забытие снов – одеяло.

Что осталось еще? Только ломкие искры и звуки?
Мечты? Зеркала?
Коростель? Окуджава?
Скворец – шоколад?
Чай с ореховым тортом?
Полжизни…

Ты растратил безумно, бесцельно подряд.
Но такое не думают, не говорят,
Посреди этих толп, этих рож, этих …
Ад.
Захлебнемся от горечи - муки в безумной Отчизне.

* * *

В этой жизни, сплетенной веревочкой боли и мук,
Мелких, зряшных потуг и ужасных разлук,
Роковое, пустое начало.
Что тебя на волне из тоски и беды,
Как ледышку на кромке бессонной воды,
Cловно люльку над бездной качало.

Эта странная музыка полулюбви,
Эта дикая песня у века в крови,
Эта удаль – пройти, как по краю…
И упасть, заглянув в ледяную купель,
В сини очи, туда где скворец – коростель,
Дольше ужаса. Cлаще - не знаю.

* * *
ПРАЗДНИК
 
Ты давно появился на свет в тех краях,
Над которыми носится ужас и прах,
Умирающей, сгнившей Державы.
И над темной бедой, и над странной судьбой,
Пронесясь и исчезнув, как дым над водой,
Ты не взыщешь какой – нибудь славы.

Упадешь?  Пропадешь… Так в безумной России пропал,
Кто узрел хоть на миг в белом поле у века звериный оскал,
Волкодава – ли, волка – ли… ровно.
Все равно из тенет невозможно бежать,
Как не сбросить с чела ледяную печать,
Если даже дозволено раз прокричать,
В навалившийся ужас, хотя б однословно…

* * *

Новый год нарастает над годом прошедшим тогда и туда,
Где гитарка цыганская тренькает, 
Воет в поле метель, да пурга наметает стога,
Как стада заплутавшие в ночи - те саваны жуткого, мертвого снега.

И продрогшая стужа за горло бредет,
И под ложечкой снова противно сосет,
А кругом – только темень, лишь мерзлость и лед,
И не видим кругом ни огня, и не будет ночлега.

Ледяной холодок, да пустой туесок,
Да простывший горшок, да охрипший басок.
Приготовит нам горе на праздничный ужин.
Вот так новости – старости, понимаешь тогда -
Окружила кручина, баючит беда,
И увидишь – ты в мире не дюжен, не нужен…

* * *

Это странное время мельканья огней,
Этот посвист и хрип в ярком беге коней,
Не Последних Дней всадники ль эти?
Вроде эти…
Иль вроде… Иль все же - не те…
Не узреть эти блики и призраки в той черноте,
Но … надеемся зря грезя, помня?, забыв? - о рассвете.

Не расслышать мышиного шороха в ночь, не глянуть, ни узнать,
Не подумать - почувствовать, ни увидать.
Не осилить рукою строкою терзая тетрадь -
Мы за все это тоже в ответе.
Мы у времени нашего – злые, порочные дети.

Вот напишем раз строчку – и вроде,
Вдруг добавим дебильно – “Володе…”
А сносить унижение ныне -
Лишь по силу бездумной скотине.

* * *

ДОРОГА

Так давай улетим, словно детстве во сне,
Не желая купаться в крови и дерьме,
Иль припасть к той холодной брусчатке,
От которой и танки, и взятки.

Гладки. Сладок, привычен империи страх,
Что у нас с давних лет молоком на губах.
Но от ужаса века шалея,
Мы уже не cпоем, как они в тех проклятых, десятых годах:
Лорелея моя, Лорелея.

Не желая упасть в чернозем и пропасть,
Провалясь без следа в окаянную пятую часть,
Или может, наверно, в шестую – седьмую?
Уходя в тихий мир, затворив плотно дверь,
За которой рычит ли, и бесится зверь,
Я уже говорю: Не ревную.

Так пора же в дорогу, дружок,
Посошок.
Знаешь, в прошлое я ни ходок – на вершок,
Потому, как узрел я: Подобно,
Чуду - чудному - юду, что смотрит на нас – ледяные глаза,
Те, которые вряд – ли растопит хоть чья - то слеза,
Ры’ча, лая и скалясь озлобно.

В непроглядную черность, под которой беда,
Да в безлунную полночь, где в небе едина звезда,
Что дыханием живым отзовется.
Потому что разорван из боли и мук,
Этот горестный, скорбный, пылающий круг.
И вокруг у тебя ни друзей, ни подруг, 
И никто, никогда не вернется.

Не воротится на зов к тебе никогда, 
Никого не ищи. Торжествует беда,
Все дороги из дома ведут в никуда,
Пропадая. Хоть покажется – кроме…

Ведь желали не раз и не два: Чтоб чуме побывать в том дому,
Так к чему теперь плакать о нем? И гадать: Почему? И к чему?
Потому одному – это вымыслить не по уму,
Не чуме, так уж точно пребыть в нем свирепой саркоме.

Никого не ищи. Никогда не зови.
Ни сочувствия – звука не будет, 
Ни полулюбви…
Лишь дыханием мрачных глубин отзовется,
Боязливость - тщета, cуета – маета,
Ты подумаешь – “эта надежней”, а она – еще “та…”
И к тебе ничего не вернется,
И Господь к тебе не обернется.
Не откликнется, не отзовется
Из глубин мирового, сухого колодца.   

9 - 14 декабря 2011 года