Не было бы счастья,...

            Не было бы счастья,...
            
              Нет худа без добра,
              А добра-без худа.
              Эта истина стара,
              Как псалмы Талмуда.

   Вынесенную в заголовок известную пословицу о том, что несчастье порой оборачивается неожиданным благом,следует в данном случае трактовать шире,понимая под несчастьем любые неудачи, неумелые, безграмотные действия,неблагоприятные обстоятельства,любую непруху",которые могли привести к несчастью, но по счастливому стечению обстоятельств завершились благополучно, можно сказать,-счастливо.

   Начну с того, что на заре "туманной юности после окончания академии был направленслужмть в Севастлейский Центр по переучиванию лётчиков нановую технику.

    В Севастлейском Центре переучивали на новую технику не только наших лётчиков, но и лётчиков – “демократов”
из бывших стран народной демократии, к описываемому времени социалистических стран, союзниц по
Варшавскому договору: Албании, Болгарии, Венгрии, Германии, Польши, Чехословакии. Лучше всех летали и
быстрей обучались немцы и поляки, похуже – венгры, болгары, чехи и словаки, а хуже всех–албанцы, имевшие налёт
меньше, чем пилоты других стран.

   Про одного немца говорили, что он даже воевал против нас в конце Великой отечественной войны, летал, по его
 словам, на разведывательном самолёте, прозванном нами рамой за своё с ней сходство. Но вполне возможно, что
он воевал на  бомбардировщике или истребителе, а сам был ассом, сбивавшим наших менее опытных лётчиков.

    Хотя в конце войны “молодняк” берегли, старались не выпускать в бой, когда в небе были немецкие ассы, а поднимать против них  одних “стариков”, но всякое могло быть, к тому же были потери у нас и среди наших ассов – на войне как на войне. Эта тактика сберегла жизни многим 18–19-ти–летним ребятам, но они не понимали этого и обижались,что им не дают показать себя в бою, а война вот-вот закончится, и им не удастся сбить ни одного фашиста.

    С одним из таких обиженных, подполковником Сюткиным, Алексеем Самуиловичем, бывшим лётчиком, мне довелось
работать в одном управлении в НИИ–2МО. Прошло после войны уже около 40 лет, а он, умный и во всех отношениях
хороший человек, всё ещё таил обиду и жаловался мне на своих фронтовых командиров, которые почти наверняка
уберегли его от геройской, а может быть, и бесславной обидной гибели в первом же бою, за то, что из-за них он не
считался участником боевых действий и лишился каких-то небольших льгот, хотя и успел попасть на фронт в
действующую армию в апреле 1945-го года.

     Но теперь все иностранные лётчики  были наши друзья, и старое немцам не припоминали, тем более что программу переучивания они осваивали успешнее других. Албанцы против нас вроде не воевали, но зато хлопот они доставляли больше других и лётчикам–инструкторам, и преподавателям в учебном центре, и инженерно–техническому составу,делая замечания о неправильной работе того или иного оборудования или даже его отказе, тогда как на поверку оно  оказывалось исправным, а работало “неправильно” из-за неграмотного, неумелого использования его в воздухе.

     И вот один из них забыл перед посадкой выпустить шасси. Ему по странному стечению обстоятельств не смогли или не успели подсказать, что он их не выпустил, хотя по инструкции он должен был после 4-го разворота доложить
руководителю полётов, что выпустил посадочные закрылки, тормозные щитки и шасси. Возможно, он и доложил,
но нажал не на те рычаги и кнопки, а на сигнализацию, что шасси не выпущены не обратил внимания. Так или иначе,
но посадка получилась на “брюхо”.

     Я этот впечатляющий момент не видел, так как по роду своей работы находился  вне зоны видимости взлётно-посадочной полосы, но те, кто наблюдал эту картину, рассказывали, что зрелище было феерическим: искры сыпались из-под фюзеляжа самолёта, как от огромного бенгальского огня в разные стороны на несколько метров, а самым удивительным было то, что самолёт не взорвался, так как лётчик умудрился, не контролируя расход  топлива, выработать всё горючее и тем самым своей безответственной безграмотностью и безалаберностью спас свою жизнь и самолёт от полного разрушения.

     Всё же осознав возможность взрыва, он не дожидаясь, пока самолёт остановится полностью, открыл фонарь, вылез из кабины на плоскость самолёта, спрыгнул с неё ещё на большой скорости, исхитрился не попасть под стабилизатор, не покалечиться при падении на бетон и побежал, прихрамывая,подальше от самолёта. Отчислили ли его из Центра, не знаю, ибо после того,  как привезли  “творение рук его” к нам на восстановление, мы работали от рассвета до заката, и было уже не до узнавания “новостей”.

     Об аналогичном случае, когда техническая неграмотность лётчика предотвратила аварию, а возможно и 
катастрофу, рассказывали мне, когда я проходил стажировку на самолёте Ил–28. На нём для аварийного покидания
самолёта штурманом надо было открыть люк поворотом специального рычага вроде штурвальчика в определённую
сторону. В одном из полётов командир  никак не мог выпустить шасси и дал команду штурману покинуть самолёт,
а тот, получив команду на покидание самолёта, никак не мог открыть люк, так как пытался повернуть рычаг в другую
 сторону.

     В результате этого лётчик, вырабатывая топливо для вынужденной посадки на “брюхо”, стал пытаться
ещё и ещё раз выпустить шасси, придавая самолёту вертикальное ускорение, чтобы открыть замки, удерживающие
шасси в убранном положении, и это ему, в конце концов удалось. Шасси вышли из люков, самолёт благополучно
приземлился, и инженерам и техникам не пришлось с ним возиться. А нам, бедолагам, не повезло. Двойная, если не тройная ошибка пилота албанца, возможно, спасла ему жизнь, но не предотвратила аварию.

     И в заключение приведу пример, когда кажущаяся неудача оборачивается "весомым, зримым" успехом.  Шёл 1994-й год. В непризнанном Приднестровье, где служил в танковой части тогда мой товарищ Владимир Иванович, назревали крупномасштабные военные действия с "самопризнанной" республикой Молдова.

     Мать Владимира, обеспокоенная судьбой сына, обратилась на правах старинной приятельницы моей жены к нам с просьбой посодействовать ей в переводе её сына к новому месту службы на их родину в Майкоп, где она проживала после выхода на пенсию по болезни.

    Мне удалось через товарищей в Главном штабе Войск ПВО выйти на адъютанта Главнокомандующего и с его помощью организовать встречу матери моего товарища с нашим Главкомом, который сделал соответствующий письменный запрос по существу вопроса Главнокомандующему сухопутными  Войсками . Вопрос был решён положительно наполовину: из Приднестровья товарища откомандировали, но для дальнейшего прохождения службы направили не в Майкоп, а в Забайкалье,под Читу.

     Я считал,что это уже удача, так как перевод по ходатайству из другого вида вооружённых сил даже высокопоставленного лица, но не за родственника, а за племянника (так я представил Владимира) какого-то полковника, лично неизвестному ни тому, ни другому Главкому,очень трудно решаемая задача.

     Но мать товарища посчитала, что я недостаточно "подсуетился", а в итоге этого её Володю заслали далеко от неё в какую-то глухомань. Но через несколько недель началась война в Приднестровье,уже без героического участия её Володи непонятно во имя чего, а через несколько месяцев началась 1-я чеченская война, где при штурме Грозного из-за бездарности высшего военного командования героически, но бесславно погибла почти вся Майкопская танковая бригада. И Лидия Степановна тогда переменила своё мнение.

    А Владимир Иванович, хотя и послужил несколько лет в суровых климатических и бытовых условиях, стал командиром отличного танкового батальона,затем= комендантом Читинского гарнизона, адъютантом командующего Забайкальским военным округом, получил звание полковника, вместе с командующим перевёлся в Ростов-на-Дону, получил там 4-х-комнатную квартиру,  а в завершение военной карьеры был назначен на должность военного комиссара города Сочи.  Вот вам и неудача с переводом в Майкоп.А как же картёжная поговорка:знал бы прикуп,
жил бы в Сочи? Оказывается, иногда можно и не знать прикупа.