Зимняя охота на егеря

Зимняя охота на егеря
Арабеска

Человек бывает слабым. Чаще, когда живет он в большом обществе, где его личность и поступки теряются в хитросплетениях судеб и жизненных путей. А Игнат Максимец всегда хотел оставаться собой. Потому и выбрал на жительство отдаленный лесной кордон, где соперничать с ним в разуме могли лишь звери да птицы. Чувствовал себя всезнающим и всемогущим, а тульская двустволка стала и другом и собеседником. За радение по охране лесных богатств Алексеевский лесхоз награждал Игната грамотами и щедро наделял порохом и дробью. Родители Игната умерли в голодном двадцать первом году. Потому на всем белом свете не осталось у него ни одной живой души.
Да он и не горевал о том, хотя одиночество не сделало его замкнутым человеком. Порубщики леса, которых он настигал, пуще всего боялись не протокола и даже не тяжелой руки лесника, а его словоизлияний. Намолчится, бирюк, в чащобе, а потом - на тебе: и про поганца Муссолини свое мнение выскажет, и японскому микадо достанется. И про матерого вепря не забудет, что перепахал своими клыками весь огород.
К лету сорок первого года Игнат женился. Окрутили его на Землянщине по нетрезвому делу на Фенечке Обозной. Она статью в королеву вышла, коса пшеничная в руку толщиной - да только глухонемая.
- А тебе в лесу говорящая и ни к чему! - подливал тесть самогонки зятю в стакан. - Зато конные дроги правой рукой за ось поднимает.
А уполномоченный НКВД сержант Федя Груздев, племянник тестя, добавлял, скрепя портупеей:
- Я тебя еще и егерем сделаю вдобавку к лесничеству. Чтоб браконьеры на твою жену не заглядывались. Эвон, какая аппетитная! - хлопал он подвернувшуюся Фенечку по заду, что крепко коробило жениха.
Он привез Фенечку на кордон, загрузил ее работой по дому и вроде забыл о супружеских обязанностях. Фенечка сама по себе - Игнат сам по себе. Хлопот ему только прибавилось. В начале июня попал в настоящую перестрелку с браконьерами в Ивкином овраге. Там у него прикармливались кабаны с поросятами, так какие-то подлецы с пулеметом Дягилева приехали. Игнат им приклад расщепил с третьего выстрела. А то неясно, чем бы оно кончилось. Хотя знал он, что пулемет 1акой и есть только в милиции. Там у них недавно несколько врагов народа выявили, комиссия работала. Видать, хотели гребаных комиссаров поросятинкой попотчевать. К вечеру после перестрелки на мотоцикле примчался племянничек тестюшкин. Мать-перемать, кричит, не для того я тебе карабин выдал, чтобы ты в живых людей стрелял!
Отнял карабин и умчался. Фенечка ему с крыльца вдогонку кулаком пригрозила. Видать, были у нее какие-то свои воспоминания о двоюродном братце.
Ладно.
Игнат достал старую двустволку, почистил ее, для порядку дуплетом в белый снег выпалил. Хороший бой, до синяка на плече. Загрузил конный возок фуражом и поехал в Ивкин овраг, кабанов подкармливать.
Так при семейном молчании и хлопотах текли дни. Фенечка на ночь ложилась на деревянном помосте в горнице и при всякой попытке Игната пристроиться рядом коротко, но сильно толкала его кут лаком в грудь. Игнат брал старую свою шинель времен срочной службы в кавалерии и шел в сарай на сеновал. «Одичает - сдастся», - думал он и переключался мыслями на дела лесные. Знал, что в лю¬бую ночь могут нагрянуть четверо братьев посаженного им за порубки председателя Заготскота. Опасался красного петуха. Могут, понятно, наведаться и колхозники из Остроухова. Они крытую клуню делают, так потягивают лес втихомолку... Волки вон не к добру завыли. Да и ветер в кронах запутался - не иначе к утру гроза соберется.
А утром приехал при новеньких петлицах своячок на мотоцикле. В коляске - пулемет с новым самодельным прикладом. Фенечка зырк нула на него и - шмыг в боковушку. Особист облизал усики и сказал:
- Поехали кабанов постреляем - не пропадать же добру.
- Как? - опешил Игнат. - Да они наперечет в охотничьем хозяй¬стве!
- А нету больше охотничьего хозяйства! - весело выдал гость.
- Так прокурор посадит...
- А нету больше прокурора, - так же весело сказал особист.
Атеист Игнат чуть не перекрестился:
- Ты, часом, с ума не сошел, своячок? Да за такие слова тебя на Соловки упекут.
- И Соловков нету, - веселился родственничек. И спросил: - Ты что, ничего не знаешь?.. Ну, пенек! Война ведь с немцами началась.
Игнат ошарашено уставился на особиста:
- А кабаны тут при чем?
- Так не оставлять же их немцам!
Егерь расхохотался:
- Ты что, вояка, Гитлера к нам на кордон решил пустить?
Тот проверил пулемет, вставил диск:
- Он, Гитлер, меня не спросит. Сам придет. На вот оружие, завали пару кабанчиков. Свезу областному военкому, чтоб не шибко придирался к моим родственникам. Хай за него другие дураки воюют.
Игнат принял карабин. Взвесил на руке и навел на особиста:
- Ведь прикончу сейчас гада. Тебе надо врагов ловить, а ты по кабанчикам ударил. Сталин тебя зря, что ли, учил воевать малой кровью и на чужой территории? Да я сам с этим пулеметом залягу у края леса и ни одного немца не пропущу. Иди отсюда, гад, пока я твоей моциклетке колеса не подырявил. И не зыркай в боковушку-Я все равно я тебя одного с Феней не оставлю. Испортил, подлюка, девку - она никак сердцем оттаять не может.
Против ожидания, свояк не обиделся.
- Тогда вот тебе предписание от начальника милиции - сдать ружье как запрещенное в военное время... Я жду.
Игнат свернул крупную дулю и сунул свояку под нос:
- Вот тебе и твоему начальнику. Говоришь - война, а меня в лесу с голыми руками оставляешь. Как же я лес и зверье охранять буду?
- О себе подумай, пенек, - коротко стукнул костяшками пальцев по лбу сержант. - Да кому они теперь нужны, твои лес и звери! Скажи спасибо, если башку сбережешь. А уж Фенечку обязательно проворонишь - это я тебе говорю. Неси ружье, орясина!
Так и забрал двустволку. Игнат с горя оттянул на коваленьке старый тесак (хоть какое-то оружие) и сказал Фенечке:
- Ты и впрямь ушла бы к отцу, пока наши немца за границу не вытурят. Черт его знает, кого еще занесет теперь на кордон. Законы то порушились. Слышь - в три топора на Займище застучали? Опять остроуховские озоруют. Пойду - шугану.
Фенечка к отцу не ушла. Но и в грудь Игната толкать перестала. Женой она оказалась никакой - ну просто куль с отрубями. Через несколько дней Игнат уже сам взял шинель и забрался на сеновал. Черт с ней, с бабой, думал он. А вот газетку свежую раздобыть не мешало бы.
Сходил в Буденное, в райцентр. На почте дали газет недельной давности, у сельсовета послушал радио из колокола со столба. Дик¬тор голосом, которым впору говорить о великих праздниках, вещал на весь поселок: «В результате упорных уличных боев наши войска оставили город Смоленск. В воздушных боях сбито семнадцать са¬молетов противника. Наши потери - три самолета». Ну, коли так, подумал Игнат, тогда скоро победим. Однако видел, что в райцен¬тре почти нет мужчин, в магазинах - шаром покати, а в культтоварах - ни одного ружья на продажу.
- Изъяли по случаю войны, - сказала пожилая продавщица и указала рукой на зеленый ящик, - купи вон лучше патефон.
И неожиданно заплакала. Прямо-таки заревела в три ручья.
- Ты чего? - опешил Игнат.
- Трое у меня уже там, - женщина отворотила край халата, вы¬терла слезы и сквозь заплаканные глаза заулыбалась навстречу новому посетителю. Входил сюда начальник милиции. В новенькой гимнастерке, синих диагоналевых галифе и при кобуре.
- Так берешь, что ли? - это женщина Игнату. - Я за патефон спрашиваю.
- К чему он мне в лесу? - хотел прошмыгнуть мимо начальника. Но тот цепко ухватился за рукав:
- Егерь? Почему не в армии?
- Так инвалидность у меня, - Игнат расстегнул ворот рубашки, и в просвете показался лиловый рубец. - Когда служил срочную, усмиряли мы бунташную станицу на Кубани. Вот меня казачок один и полоснул.
- Но-но, - начальник милиции сам завернул на Игнате отворот рубашки, - никому не рассказывай байки о мятежах при советской власти. Небось, подписку давал?
- Так я ж только вам...
- Она вон слышит, - кивнул милиционер в сторону продавщицы, - Так что забирай свой патефон и носу из леса до самой победы не показывай. Ружье сдал?
- Так точно. С шилом остался.
- И шило заберем, - успокоил начальник. - И зверей твоих переловим для армии. Небось - в мирное время новые нащенятся.
...Так и явился Игнат на кордоне с ненужным ему патефоном. Неожиданно, словно ребенок, музыкальной машине обрадовалась : Фенечка. Она быстро научилась заводить диск и потом сидела, под¬перев кулаками щеки.

- Оседлаю я горячего коня,
Крепко сумы приторочу в перемет.
Стань, казачка молодая у плетня.
Проводи меня до солнышка в поход! -

Скрипела пластинка, и Игнат подозрительно поглядывал на жену. Может, и не глухая она вовсе, думал он, хотя жена и сидела-то, словно в постели лежала - ни одним членом не двигала.
Пластинки было всего две. Вторая на чужом языке, но с такой , заводной мелодией, что Игнату под нее словно черт в ребро тыкал. Хотелось сорваться - да в пляс! А тут осень пришла, дожди зарядили. Теперь даже рад был, что купил патефон. Без пластинок совсем можно было с глузду съехать.
Немцы, слышно, уже и Дон перешли. В лесу стало скушно. Му¬жики на войне - воровать лес некому. Дичи расплодилось - табунами лоси ходят. Волки, подлые, уже днем окружают кордон и такую
тоску наводят, что впору волосы на голове рвать. Фенечка молчит да щеки кулачками подпирает. Стала она еще красивее - хоть кар¬тину с нее пиши. Уже по первопутку приезжал тесть, уговаривал ее возвратиться домой. Зятя не звал, и это уязвило Игната:
- А я тебе не человек? - спрашивал тестя. - На кого ж ты меня думаешь оставить?
Тесть покосился на блестящий тесак на лавке. Неторопливо свер¬нул самокрутку:
-Ну, какой ты человек, Игнаша?.. Леший - одно слово. Уж все сроки прошли - а у Фенечки не то чтобы ребеночка - живота нет. Мы с племянником решили изъять ее у тебя.
Опять пришлось Игнату сворачивать фигу:
- Вот тебе, а не Фенечка, - поднес он ее тестю. - У меня и свидетельство брачное есть из сельсовета.
- Сходи с ним знаешь куда? - тесть пустил в потолок струю дыма. Крупная муха, попав в нее, тут же упала на стол. Тесть смахнул ее рукой:
- Надо же - до зимы дотянула... Скоро хана всем этим сельсоветам. У нас уже все в открытую говорят, что немцы сразу распустят колхозы и каждый заживет своим хозяйством. Да вот мы с племянником уже приглядели ветряк...
Но тут тесть осторожно потянул с края стола шапку и стал медленно приподниматься. Потому что Игнат, с белым от бешенства лицом, навис над ним и нешуточный тесак подрагивал в его кулаке. Тесть забыл кисет и тенью метнулся к двери. Пока Игнат выскочил, тот уже уходил верхом по узкой лесной тропинке.
- Вот придут немцы - я тебя достану! - проорал он издали сквозь перестук копыт. Игнат с минуту постоял, сдерживаясь, а потом с гакой злостью метнул нож в молодую осинку, что она, бедненькая, надломилась на самой серединке.
Всю зиму он расходовал запасы фуража Подкармливал и прикармливал зверей. Потом закучерявилась зеленью листва и к маю стал замечать Игнат, что Фенечка его, слушая пластинки, робко притоптывает тапочком в такт мелодии. Радовался за нее, пытался учить говорить.
- Ну, милая, повторяй - ко-су-ля!
- О-у-я...
- Хорошо! - радовался Игнат. - А теперь скажи: Ста-лин!
- А-иы...
Лето на улице. Дел в охотничьем хозяйстве невпроворот. А у Игната одна забота - научить Фенечку внятной речи. Чуть минутк! свободная, он - к ней:
- Бе-ре-за... Са-мо-лет... Са-ни-та-ры.
В воскресенье нарочно вырвался в райцентр купить букварь и хоть одну еще пластинку. В Буденном - пыль столбом. Ревут волы, ржут кони, сизый солярочный дым есть глаза.
- Какие пластинки! - схватилась за голову знакомая продавщица культтоваров. - Не нынче - завтра немцы войдут. Видишь - убегает все, что может двигаться. А впереди всех армия драпает. Защитнички! Мой отец в первую мировую германца дальше Бреста не пустил. И теперь, сказал, никуда не побегу.
Она укоризненно покачала головой, глядя, как на перекрестке у Дома колхозника уперлись друг в друга два грузовика. Офицеры орали, размахивая пистолетами.
- Стыдоба! - сплюнула продавщица. - И я никуда не побегу. Будь что будет. А пластинки - вон они, в подсобке. Хоть все забирай, гори оно голубым огнем.
Все не все, а десяток наугад взял. Да только вышел из магазина - вот он, своячок в портупее.
- Решил под немцем остаться! - заорал он на Игната. - Да я тебя зараз к стенке поставлю по законам военного времени.
Игнат перехватил пластинки под левую руку и правой свернул свою любимую фигуру из трех пальцев:
- Вот тебе, родственничек, по мирным законам. Я сейчас скажу где надо, как вы с тестюшкой мельницу приглядели да зажировать под немцами задумали. У тебя гражданская одежда в сундуке в старом амбарчике спрятана?..
Спесь вмиг слетела с сержанта. Он воровато огляделся и про¬шипел:
- Ну старый хрыч, ну трепло... Слушай, своячок, давай и ты с нами. У тебя ж лесное хозяйство, зверья несчитано. Немцы завтра придут - застолбим все это за собой и заживем припеваючи.
- Да иди ты! - неосторожно замахнулся Игнат и пластинки вее¬ром посыпались из-под руки. Расколотились все до одной.
- К счастью, - хмыкнул сержант. - Но в гости жди. Приду сам ли, немцами ли. Да и по Фенечке соскучился.
- У-у-у! - заскрипел зубами Игнат и заторопился в сторону леса.
И потом почти до самой осени не происходило ничего. Летали по
небу самолеты. Где-то громыхало и ухало, и тропинка к домику на кордоне основательно заглохла. Фенечка уже выговаривала некоторые слова и, казалось, пыталась понять, о чем же поется на той иноземной пластинке.
- Не по-нашему это! - объяснял Игнат, но до жены никак не дохо¬дило, что между людьми может быть языков больше, чем один.
В конце декабря, студеным полднем Игната всполошила беспо¬рядочная стрельба. Она доносилась оттуда, где обычно подкарм¬ливались кабаны. Наспех натягивая полушубок, не попадая в рукава, Игнат побежал на выстрелы, невнятно крича черт знает что, то и дело падая в глубоком снегу. Когда выбежал на поляну - опешил.
Прямо у корыта с фуражом и тертой свеклой лежали четыре застреленных кабана. Один, старый секач, еще дергался, и по его клыку, словно по лезвию клинка, стекала густая кровь. Это было первое, что увидел егерь.
Потом увидел другое. Вокруг поляны стояли люди в обтянутых белым касках и маскхалатах. Короткие черные автоматы, короткие широкие лыжи.
«Немцы», - успел подумать Игнат. И тут же в грудь ему уперся ствол:
- Вас? - коротко гавкнул автоматчик, и у Игната едва не подкоси¬лись ноги. «Фенечка там одна». - И невесть почему мелькнуло перед глазами лицо своячка, и словно послышалась музыка с инозем¬ной пластинки.
- Егерь я тутошний, - прохрипел Игнат и не узнал своего голоса.
Немцы враз обмякли, загомонили.
- Ягер? -немец убрал автомат. Похлопал Игната по плечу. - Гут. Гут!
И густо-густо посыпал по-своему. И солдаты время от времени
хохотали. А потом они сделали из лыж подобие санок и взвалили на них две туши. Знаками показали Игнату - тащи давай!
- Куда? - не понял Игнат.
- Нах хауз, - махнул рукой тот, первый. Видимо, главный, - реши Игнат. И потянул за лыжные палки, прикрепленные к самодельным санкам.
Еще издали у своего дома увидел аэросани со сверкающим дис¬ком затухающих во вращении лопастей. Там пилот в черном комби¬незоне и два офицера в шинелях с меховыми воротниками и в фу¬ражках с наушниками пытались заговорить с Фенечкой. Оставили женщину в покое, лишь запаренный Игнат подтянул туши к крыльцу. Офицеры и тот, первый, заговорили. Несколько минут они даже спорили о чем-то, потом один офицер с кокардой в виде черепа с костями, сказал по-русски:
- Рад видеть в вас здешнего егеря. Извините моих подчиненных за истребление зверей. Я их уже отчитал. Не пристало нам, германцам, на территории, ставшей теперь частью рейха, уничтожать свое же добро. Нам только неясно - как вы охраняете здешние угодья, не имея оружия.
Игнат отер снегом затекшие от палочных лямок руки и ответил:
- Так война ведь, товарищ военный. Изъяли, понятное дело.
- Не доверяли? - не унимался офицер.
- Им там, в Кремле, виднее, - Игнат уже успокоился. Понял, что Фенечку никто не обидел. - Можно подумать, что вы дадите ружье!
Офицер обернулся к другому, бросил пару слов по-немецки. Потом - Игнату:
- От имени немецкого командования предлагаю вам служить еге¬рем на том же самом участке, где вы служили до сих пор Берегите наш лес от порубок. А наших зверей от истребления. Хорошая служба за фюрером не пропадет, а хорошую винтовку мы вам дадим. Дадим лыжи, тулуп, шнапсу, керосину. И при этом прошу учесть - для вас не должно быть различия в браконьерах - местный ли он житель, либо солдат нашей армии. Перед законами рейха в этой ситуации все равны. Завтра явитесь в районную управу за докумен¬тами. И прошу извинить за убитых нынче зверей. Больше такого, - он приложил руку к груди, - не повторится.
Обе туши они увезли в аэросанях. Еще два солдата заставили Игната притащить вторым заходом и пропировали на кордоне до следующего вечера. Фенечка просидела это время в сараюшке с фуражом. Да о ней и не вспоминали немцы - любители дичи и шнапса.
.. .Делать нечего - пошел утром в управу. На улице встретил своячка. Без портупеи, в бороде.
- Ц-ц! - особист приставил палец к губам. - Я тут оставлен в подполье партизанским связным. А вот тестюшка продался немцам
в управе сидит на бумагах. Ну ничего - наши вернутся, мы с него спросим. По всей строгости военного времени.
- Ну и брехло ты, - покачал головой Игнат. - Какой же подполь¬щик первому встречному себя раскрывает!
- Так ты ж свой!
- Я твоим никогда не был и не буду. Появишься на кордоне - пристрелю, как собаченка. Не погляжу, что ты в партизаны рядишься.
А в управе и впрямь восседал тесть. Сделал вид, что страшно обрадовался:
- Я ведь тебе твердил, что при немцах иная жизнь будет. Мне как сказал вчера комендант, что ты согласился служить на них, так я сразу тебя зауважал. Вот - бери - документы готовы. Распишись вот тут разборчивее и прими потом в цейхгаузе карабин. Двенадцатизарядный. Нарезной. Полуавтоматический. От советской власти ты такого сроду бы не дождался. А немцы - они службу ценят. И если выслужишься перед ними - человеком сделают.
И тут у Игната опять взыграло ретивое. Он отложил в сторону деревянную ручку с ржавым пером и свернул тестю фигу:
- Вот им от меня служба, и тебе заодно. Я в лесу живу не для того, чтобы немецкие подачки выслуживать. А затем, чтобы богатство для людей сберечь. Наши все равно вернутся - и тогда людям и лес нужен будет, и мясо, и пушнина. Вот потому я и беру нынче этот поганый карабин и потому с тобой разговариваю, чучело ты в куцем мундире. Кабы не Фенечка, я б тебя первого из того карабина ухайдокал. А пока - живи. Только заклинаю - забудь дорожку в лес. И племянничку своему, придурку, закажи.
... Карабин оказался тяжелым, с граненым стволом. В сумку егерю плохо выбритый фельдфебель насыпал без счету патроны и дал баночку с ружейным маслом. На пегой своей лошадке вернулся к вечеру на кордон. А там - Фенечка: щека поцарапана, кофточка на полоски распущена.
- Немцы помяли? - ахнул егерь. Фенечка несогласно покрутила головой:
- Э-э-дь-ка...
Игнат аж затрясся. Выскочил во двор, все сараюшки, все сусеки проверил - смотался блудливый своячок. С горя только хотел вы¬пить самогонки, как услышал одиночные выстрелы. Карабин в руки - и за порог. Через полчаса по сугробам добежал до отдаленной полянки. А там - трое немцев с винтовками. Гогочут, подвыпившие, у каждого за поясом по крупному зайцу-русаку.
- Стоять! - гаркнул Игнат. - Винтовки в снег!
Те поначалу растерялись. Потом, зверея на глазах, подняли стволы. Игнат едва успел упасть в снег, как рядом забурунили снежные султанчики от пуль. Не будь дурак, сам грохнул в их сторону. э
Вояки развернулись - и ходу между деревьями. Игнат походил по поляне, нашел еще подстреленную сороку. Для порядка обошел поляну несколько раз, расширяя круги. С досадой обнаружил све¬жие порубки: опять остроуховские балуют. И ведь не воруют с де¬лянок, что сами немцы определили под вырубки. Норовят у себя же украсть, неисправимые.
Часа два бродил по лесу, успокаивался, читал звериные следы. Отметил, что в лесу опять появились барсуки. От лютого мороза потрескивали деревья, и сам Игнат возвратился домой заиндевелый, как Дед Мороз.
А там стояли аэросани коменданта. В горнице сидел сам офицер и стояли перед ним трое недавних браконьера. Фенечка сидела в углу перед лампой в надвинутом по самые брови платке и вила нитку из кудели.
- Ты стрелял в этих солдат? - спросил комендант.
Игнат сел на лавку, поставил между колен карабин:
- Так вы ж сами велели никого в угодья не пускать, товарищ офицер.
Комендант усмехнулся. Потер сухие ладони:
- Просил у твоей жены самогонки. А она молчит...
- Немая она от рождения. Сейчас сам налью.
Угостился вместе с комендантом. Браконьерам даже не предло¬жил. Офицер откусил кончик соленого огурца, спросил:
- Небось по партизанам не стреляешь?
-По мне, - Игнат хрустнул огурцом по-настоящему, - один черт, кто балует в лесу. Ты попадешься - и тебя кокну.
Комендант захохотал, стукнул егеря по колену:
- Молодец, хозяин. Только знаешь ли ты тут, в лесу, что русская армия наступает и скоро все твои звери достанутся Советам. Теперь нет нужды их беречь. Вот я и послал этих фуражиров за дичью.
Игнат с сожалением поглядел на карабин:
- Отберешь, поди?
- Пользуйся, - махнул рукой комендант. - При твоем характере ты тут не одного активиста завалишь. Нам же польза. А солдаты мои сейчас кабана добудут, ты уж извини.
Игнат потемнел лицом. Желваки заходили на скулах:
- Уж если тебе дюже захотелось свежего мяса отведать, то заби¬рай мою свинью из закуты. А лес губить не дам.
И они одновременно метнули взгляд на заряженный карабин егеря.
- Шальной ты, - сказал офицер. И согласился на свинью.
Ее, почти двухцентнеровую хрюшку, живьем затолкали в аэро¬сани, и лопасти велосипедными спицами засверкали на морозном солнце. Игнат вернулся в дом. Завел патефон и начал свирепую пьянку под иноземную мелодию с черного диска.
И опять летали в небе самолеты. И опять бухали за лесом орудия. И опять люди в белых халатах стреляли кабанов. Игнат нашел в лесу две растерзанные туши и залег в засаду за деревянными корытами с подкормкой. Тут на него и вышли семеро на лыжах. Ав¬томаты у них ладненькие, с круглыми дисками, лыжи узкие и махор¬кой потягивает с их стороны нашей, сельповской. Игнат не дал зве¬рей в обиду, стрелять начал первый. Бил чуточку поверх голов, чтоб не задеть. Зато военные начали атаку по всем правилам военного дела. Рассыпавшись в снегу, они скоро взяли егеря в кольцо и туго бы ему пришлось, кабы знали они о его убежище в корневище трехсотлетнего дуба. Ходили кругом, матерились.
- Может - померещилось?
- Ну да! - ответил другой. - И дырку тебе в шапке дух святой прострелил.
- Ладно, - остановил их третий. - Тут рядом лесной кордон. Пойдемте к леснику, пусть за проделки в его лесу и ответит.
Игнат оказался дома раньше военных. Их он ждал, но никак не думал, что вместе с разведкой заявится и своячок Федька. Бритым, гад, и уже в портупее с петлицами. Фенечка как увидела братца, так в истерике зашлась.
- Уйми бабу, - сказал военный. Видимо - командир.
Игнат проводил жену в боковушку. Вышел, сел на скамейку. Федька, гад, сам достал из-за занавески четверть с самогоном и стаканы. Военные по-хозяйски расселись на скамьях, и Федька приступил сразу после закуски:
- Распоряжением военного коменданта Буденновского района мы изымаем оружие у населения. Сдай, сука, карабин и тесак, а то упеку туда, где Макар телят не пас. Они, - кивнул в сторону военных, - думают, что в них кто-то посторонний стрелял. А это твоя работа За сопротивление властям тоже статья. Так что собирайся, своячок, отвезу тебя в кутузку. Под трибунал пойдешь, - и зыркнул на подсобку.
Игнат налил себе без приглашения, понюхал ладонь и свернул свою привычную дулю:
- Это тебе и твоему трибуналу. Я во время оккупации сберег лес, зверье, хоть ты перед тем и лишил меня оружия. Думал, обломать меня с голыми руками. Я сам где надо расскажу, как ты отсиживался при немцах да чужих жен насиловал...
- Но-но! - угрожающе поднялся сержант госбезопасности. - Я выполнял специальное задание... Товарищ майор, - обратился он к военному, - арестуйте его и кордон обыщите. Ему немцы выдали боевой карабин за усердие.
- Ага, - поддакнул Игнат, - а документ на тот карабин выписал прихвостень немецкий, твой дядюшка. Что, съел?
Командир стукнул ладонями по столу:
- Мне тут разбираться некогда, мне воевать надо. Собирайся, егерь, сдам тебя в райцентр в комендатуру. А карабин сдай - зачтется на суде.
Игнат помолчал. Потом снял полушубок и сказал, суя руки в ру¬кава:
- Брешет вам Федька все. Ищите, если делать больше нечего.
Еще налил себе самогонки, проглотил и потянулся к соленому огурцу. «Чего это Фенечка огурчики так часто открывает?» - поду¬мал мельком и шагнул за порог. Военные ничего искать не стали. Офицер сел на лошадку егеря, а все остальные отправились в райцентр пешком.
Буденное только что оставили немцы. Поселок почти не пострадал, хотя все его плетни и заборы были взломаны проходившей тут техникой. В теле пожарной каланчи зияла пробоина от снаряда. На улицах встречалось непривычно много людей, причем и конвоировали тут многих.
А во дворе комендатуры - опять неожиданность. Стоит у двери живой и здоровый тестюшка с длиннющим списком и выкликает время от времени задержанных. Те исчезают в здании, но назад не появляются. Видимо - выход для них с другой стороны.
Игнат струсил. Он ясно слышал прямо за дощатым оврагом за комендатурой редкие, но дружные выстрелы. Будто залпом десяток плотников вгоняли гвозди. «Не иначе - расстреливают!»
- Игнат Максимец! - крикнул тесть и, словно аршин проглотил, запнулся. Игнат подошел, спросил с натугой:
- Чего еще?
Тесть забегал глазами.
- Ты - это... Как там Фенечка?.. Я ведь у немцев по заданию командования служил. Коли спросит комендант обо мне - подтверди по-свойски.
И опять злость словно ослепила Игната. Пальцы сами сложились в крупную фигу, и он прямо-таки до крови тыкнул ею под нос тестю:
- Сидеть вместе будем, обормот. Я тебе и китель куцый припом¬ню, и мельницу частную...
Но тут из-за двери возникла длинная крепкая рука. Она вклещи лась в воротник Игната и буквально затащила его в помещение.
... Напрасно ждала Фенечка мужа и день, и два.
Напрасно ждала его целых четыре года. Уже давно прислали на кордон нового егеря и нового лесника, а она сидела и немовала в своей избушке. Благо, что к патефону с иноземной пластинкой прибавилась ей еще одна заботушка. А то с ума сошла бы от одиночества.
Раза три появлялся на хуторе братец Федюшка. Но уматывал несолоно хлебавши. Брала Фенечка трехрожковые вилы, и лице ее выражало такую решимость, что особист на всю любовь махал рукой.
А Игнат Максимец из своих десяти лет отсидел в лагерях всего четыре. Пересуд не подтвердил его приспешничество оккупантам и скрипучая машина правосудия выплюнула его из своих шестере¬нок, как никчемную помеху. Темной майской ночью он постучал в окошко пристройки. Там всполохнулся свет от спички, мелькнуло родное и знакомое лицо за окном. Она выскочила за порог и обмякла на руках мужа:
- Игнат!..
- Господи, - заплакал тот, - заговорила, болезная... Живой я, жи¬вой. И пришел насовсем.
В пристройке было темно, пахло молоком и еще чем-то новым, непривычным для нюха. Рядом с деревянным помостом стояла маленькая кроватка. Игнат, ломая спички, зажег огонь и склонился над ней. Там спал, разметав кудряшки, белоголовый мальчик.
- Сын?.. - не веря себе, спросил он.
- Сы-нок... Иг-на-а-шень-ка, - полупропела жена, и обессилев¬ший Игнат, не помня себя, сел на скамейку.
Прибежали егерь с лесником. Семьями начали готовить стол, и к утру весть о возвращении Игната долетела до райцентра. Ставший заместителем начальника милиции свояк Федор говорил в дежурке:
- Документы у него, конечно, в порядке. Не придерешься. А вот карабин он все равно достанет, и заговорит этот карабин, помяните мое слово. Так что ухо всем держать востро. Игнашу отправить на лесоповал - наша святая обязанность.
И ведь впрямь долго, несколько месяцев милицейские посты не покидали леса. В августе, на Ильин день, Федьке донесли, что в Казенном лесу из карабина ранены двое браконьеров из Подсереднего.
- Доигрался! - обрадовался свояк. - Теперь уж точно ему крышка.
Сел в двухколесную бричку-беду и поехал на кордон. Игнат с Фенечкой по-прежнему жили там, огородив себе хатку-плетенку. Должности Игнату так и не дали. Перебивались скотиной да огородами.
Уехал Федька один, а привозить его обратно отправились чуть не всем отделением. Как показали потом лесник с женой - соседи Максимца, застрелила двоюродного братца из карабина сама Фенечка. Как увидела в окошко его бричку, вышла и прямо от двери уложила на траву. Потом прибежал с огорода Игнат. Разбил при¬клад карабина о ствол дуба, а Фенечке связал руки и долго бил ладонями по щекам. Она стояла и, шатаясь под ударами, даже не плакала.
Игнат отнес сначала карабин к лесному омуту и кинул его в самое гирло. Потом сам же и отправился в милицию.
Суд признал Фенечку невменяемой и отнял у супругов ребенка. И передал мальчика отцу Фенечки, за неделю до того вернувшему¬ся из ссылки.
К зиме Фенечка сгорела от непонятной хвори, и Игнат похоронил ее в лесу, около своей плетеной избушки. Проезжающие мимо кор¬дона потом часто видели на могилке у креста небритого мужика с патефоном, который подпевал пластинке:

Встань, казачка молодая, у плетня,
Проводи меня до солнышка в поход.

И все сворачивал невидимому собеседнику дули и совал их в пространство перед собой.