Гордеев и восканян

МИХАИЛ АРЦ

У тебя исчислены мои скитания;
положи слёзы мои в сосуд у Тебя,
 - не в книге ли они Твоей?

ПСАЛОМ 55.

***

- Такой вот замечательный и удобный рейс, - женщина усадила ребёнка рядом с Восканяном и начала колдовать над ремнём безопасности – Тринадцать часов и мы в Москве, да, Денни?  - она поцеловала мальчика в лоб, - Без посадок этих, пересадок, без этого долбанного «Орли».
- Don’t fasten it, mom. It’s too early…  - мальчик смотрел на непослушный ремень и сопел.  Потом по-русски сказал:
– Мы эщо не скоро летим.
- Скоро, Денни, очень скоро.  – женщина коротко выдохнула и выпрямилась.  – Всё. Деник к полету готов! 
Она оглядела салон.
– Пусто!  Сейчас  покушаем, и спать.  Да,  солнышко?
Мальчик промолчал и достал из кармана фигурку шерифа Вудди.
- Вы посмотрите за ним минуточку, – женщина улыбнулась Восканяну  - а я очень-очень быстро. Туда и обратно, ОК?
Восканян кивнул и включил планшетку.  Женщина исчезла в конце салона.
- Ты говариш по-рюски? – мальчик пристально смотрел на Восканяна.
- Немного.  Тебе сколько лет?
Денни расстегнул пуговицы на курточке Вудди. 
- Five and a half. My name's Danny …
- А чего ты такой грустный, Денни…
Ребёнок поднял на Восканяна серые глаза.
–  Я нэ грустны...  - он вздохнул. - I just don wonna go there, men …
-  Where?
-  Russia.
-  Почему?
-  Because it is stupid to go Russia, just to see some stupid snow!   - мальчик с отчаяньем посмотрел вслед ушедшей матери.
«Как моя Манька, - мысленно улыбнулся Восканян,  -  растут калифорнийские дети без зимы и мороза».
-  А ты снег когда-нибудь видел?
-  Видел.  – Денни достал из другого кармана Бузза, - Two years ago, in mountains .  But mom and dad говорят, что в Москвэ это по-другому.  И ещо там дэдушка Мороуз.  He is real, not like that stupid Santa… 
-  Ну, вот видишь! А ты не хочешь ехать!  Увидишь настоящий снег, настоящего Дедушку Мороза! 
Денни поднял голову и улыбнулся: 
-  И бабюшку. 
-  Снегурочку, - смеясь, поправил Восканян.
-  Бабюшку.  – повторил мальчик и холодно посмотрел на Восканяна, -  My grandma lives in Moscow.    Я никогда ее нэ видел.  And turn off your «iPad» .  Сейчас нэлзя... 
- Ребёнок совершенно прав, - стюардесса стояла в проходе и улыбалась коралловыми губами, – Пока не взлетим, Вы его выключите, ладно?

***

Боря Восканян родился в Москве в 1973-м.  Через десять минут, вслед за ним, на серый больничный свет явился его брат Глеб.  Близнецы были первенцами в семье профессора Московского Авиационного Института Ильи Витальевича Гордеева.
Через пять лет после рождения сыновей, профессора исключили из партии и выгнали из института с эпитафической формулировкой «за пропаганду идей монархизма и распространение вредоносных работ Солоневича и Тихомирова».  Знакомы ли были работники парткома и ректората МАИ с работами двух «вредоносных» философов, неизвестно, зато их труды тщательно изучал и творчески переосмысливал сам Илья Витальевич, а сразу вслед за ним и ученые-универсалы из 5-го Управления.   
К моменту трагической и предсказуемой опалы, Илье Витальевичу исполнилось пятьдесят.  Его супруга Иветта Григорьевна, Веточка, дочь академика Амирханяна была на двадцать лет моложе супруга. В дни гонений (а как ещё назвать увольнения, исключения?) Веточка проявила себя в высшей степени достойно.  «Армянская декабристка!» - грустно улыбался Илья Витальевич.  Дошло до того, что Веточка озвучивала друзьям и знакомым дерзкую и невиданную идею перевода трудов русских монархистов на армянский язык.
Тесть, академик Амирханян, вел себя более рассудительно.  В самый тяжелый момент он предложил Илье Витальевичу вариант переезда с семьёй в Армению.
-  На время, Илюша, только на время!  - убеждал академик по телефону.   Опытной душой он ощущал на проводе невидимых слушателей и говорил:
- Свой учебник по аэродинамике ты великолепно допишешь и в Ереване!  К тому же, - особенно разборчиво добавлял Григорий Арамович  -  я просто убежден, что помогу тебе избавиться от всей этой дряни в голове!  Просто уверен!
Илья Витальевич, благодарил, но от переезда отказывался. 
А Веточка наоборот хотела ехать.  Она верила, что в тёплой, виноградной стороне все ужасы последних месяцев растворяться в синем небе. Там живет удивительный папа, а значит и детям будет спокойно, и ей, и Илюше... 
Наконец, решили так:  Вета и Боренька едут к дедушке.   И не просто так, а с важным семейным поручением: «присмотреться и подготовить почву».  Егорка ближайшее лето проведёт в Подмосковье, в доме бабули Зины, мамы Ильи Витальевича.   Сам же профессор останется в Москве, дописывать свой учебник вблизи обожаемых библиотек и пары частных учеников, дарующих ложное ощущение финансовой независимости от закавказской родни.
Такой вот план, которому и последовали.  И принялись ждать будущего. 
А будущее вскоре превратилось в кипящий и неуправляемый кошмар.
Примерно через месяц, прохладным июнем из Москвы пришла новость, похожая на скверный анекдот: Илья Витальевич арестован.  И не по «политической статье» (чего серьезно опасались близкие), а за дерзкую связь со своей бывшей аспиранткой Олей Киселевой, написавшей как положено и куда следует развернутое заявление об изнасиловании. 
Напрасно родственники с кавказской горячностью убеждали Веточку в очевидной надуманности «дела». 
Вета сразу вспомнила то, чего, в сущности, забыть не могла: Оля Киселева, когда-то её однокурсница и подруга, была настоящим проклятьем хрупкого семейного счастья Гордеевых.  Однажды, захмелевший Илья даже проговорился, что «если бы не чудо по имени Вета Амирханян», он бы непременно женился на Киселевой.
«Дождался, чуда рядом нету!», - рыдала в подушку Веточка.
Другое дело, что самого изнасилования наверняка и в помине не было! Какое изнасилование?!  Олечка была прирожденной шлюхой и идейной карьеристкой – волшебная смесь, несущая обладательнице головокружительный успех.   
А еще через неделю Веточке позвонил последний оставшийся у Ильи приятель Лёня Климов.   Торопливо, не оставляя ей и секунды на ответ сообщил, что три часа назад Илюша скончался от сердечного приступа в камере Бутырской тюрьмы. 
Через три часа Вета собралась с духом и перезвонила Зинаиде Ильиничне.  Она не знала, как сообщают матерям подобные известия и от волнения у неё совсем сел голос.  Оказалась, однако, что баба Зина обо всем уже знала.  Поплакали через пол-страны.   Вета приглашала свекровь в Армению. 
И тогда, собравшись с духом, Зинаида Ильинична попросила Вету о самом сокровенном: хотя бы «на пока», «на время» оставить у нее Глебушку, ставшего единственным смыслом её нескладной и горестной жизни.
Вета сначала испугалась и неделю советовалась с родителями.   А потом перезвонила свекрови, поговорила с сыном и они решили, что на Новый год Зинаида Ильинична с Глебом приедут в Ереван и тогда уж большая семья подумает как жить дальше.   
-  Всё будет хорошо! - убеждал Григорий Арамович Вету, - Всё будет просто замечательно, доченька!  Приедут, осмотрятся и останутся!  Вот увидишь!  Здесь места хватит всем!  И Зине и Глебушке. 
Академик стоял на террасе своего просторного дома и вглядывался в сумрачные дали участка. 
Не нужно открывать ворот, когда приходит беда, что за безумный совет?  Законопатьте их!  Купите второй замок, поставьте  охрану. 
Вета, вероятно, открыла. 
Григорий Арамович умер в августе.  Как герой американского кино-шедевра, играя с внуком Борей в зарослях молодого, пыльного виноградника. 
На похороны, кроме многочисленных коллег и соратников, съехалась большая родня, разбросанная по Союзу.  И не только.  Две престарелые калифорнийские тётки и куча тамошних братьев - сестёр, конечно, не приехали, (с ними и связи толком не было), зато прилетел Серго Восканян, Сережа, бесконечно далёкий родственник из Софии. 
Сереже было тридцать пять.  Он работал тренером национальной сборной Болгарии по борьбе, а в недавнем прошлом боролся сам.  Двухметровый, черноглазый и бородатый.   
Единственный, из приехавшей родни, кто остался на седьмой день поминовения.  Остался потому, что уже не мог уехать от Веты.  И Вета тоже влюбилась. 
Месяца через два, все формальности были улажены,  инстанции пройдены,  разрешения получены.   Сережа с Ветой и Борей уехали в Софию. 
А Глеб остался в Подмосковье. Ещё и потому, наверное, что Болгария была той курочкой - не птицей, которая преданно клевала с протянутой руки, и почти не считалась «заграницей».  И у Веты была уверенность, что очень скоро и Глебушка окажется рядом с ними. А может, и не было никакой уверенности, а просто жизнь катилась по рельсам и не было сил её остановить и развернуть. 
Примерно через год, Серго Восканян выезжал с национальной командой Болгарии на первенство Европы в Марсель.  Каким–то чудесным образом ему удалось на те же самые дни оформить туристическую путёвку во Францию для Веты и Бори.   Их выпустили.
Это был шанс и они не вернулись. 
1-го сентября 80-го года Боря c мамой Верой и дядей Серго приземлился в JFK. 
А Глеб Гордеев пошёл в первый класс 121-ой московской школы.

***

Внизу плыла безбрежная Гренландия.  Ни облаков под крыльями, ни тумана. Глядя на эти очарованные просторы, Борис вдруг настроился на метафизический лад и решил, что страшно глупы те, кто утверждает,  что тесно на Земле душам умерших и что якобы нужно искать для них заоблачные эмпиреи.   «Места сколько угодно и здесь, - думал Восканян, глядя вниз, – Вот хотя бы Гренландия.  Умирай, не хочу!»
- И Вы окончательно потеряли Вашего брата? – отвлекла его от «надмирной ваты» мама Денни.
- Да нет, почему же?  В 87-ом начали звонить друг другу. А в 91-ом, за год до смерти,  мама даже в Москву успела слетать.   Баба Зина тоже была жива, а Глеб женился.  В 16 лет, представляете? Ранний цитрусовый!   И на ком?! – Восканян засмеялся, - На собственной школьной математичке Сонечке, Софье Михайловне.  Ей тогда уже 23 было!
- И сколько же они в итоге прожили?
- Про итоги не скажу,  пока живут...   
- До сих пор?! Incredible,  она же старая для него!  -  как большинство иммигрантов четвёртой волны, соседка о приличиях не заботилась.
- А вообще-то, молодцы, - добавила она помолчав и подумав о чем–то своем. - И сейчас Вы в гости к ним летите…
Восканян вздохнул.
- Сейчас я лечу за Глебом.  Привезу его, подлечу...
- А что у него?
-  Пока выясняем...   Он в Израиль обследовался,  а теперь хочу проверить его у себя в клинике, друзьям показать...
- А Вы... 
- Я врач в Cedars-Sinai Medical Center .  OB/GYN.
Это была даже не привычка – твердое знание, в 9-ти случаях из 10-ти, вслед этой аббревиатуре собеседники (особенно женщины) начинали улыбаться.  Загадка!  Кто решил, что это веселая професcия?
- Ну, тогда присмотрите за Денни ещё разок, ладно? - соседка улыбнулась, не портя статистики. 
Она ушла, а через пару секунд мальчик проснулся. 
-  Good morning, mеn!
-  Morning. - мальчик протёр глаза, зевнул и огляделся.  - Where is mom?
- Just left.  Gonna be back in a minute.  Иди сюда.- он поманил Денни к себе, - Посмотри вниз...    
Мальчик перелез через подлокотник и заглянул в иллюминатор.
-  Gush!..   – он замер, глядя в белую бездну, потом зашептал что-то.
-  Чего ты бормочешь? – спросил Восканян.
- You know, there are million dinosaurs under this ice, and they all dead and frozen.   
«И он, примерно, о том же!» - поразился Борис
-  But some day they gonna be back.  You‘ll see…   – Денни сделал страшные глаза и прижал лицо Бузза к иллюминатору. 

***

По-настоящему близкими, братья стали три года назад.  Тогда Глеб вместе с Соней и дочкой Анечкой прилетел в Калифорнию на рождественские праздники.
За год до этого он возглавил благотворительный фонд одной из крупнейших в России нефтяных компаний и все его разговоры, мысли, звонки  были о работе. Фонд строил школы и интернаты, центры реабилитации, оплачивал операции, покупал оборудование, компьютеры. 
Борису показалось тогда, что Глеб по-настоящему счастлив.   
Что-то, помнится,  скользило в долгих вечерних разговорах о силах,  мечтающих «сломать и распилить» компанию, но, Глеб был уверен, что это «мертвые планы полу-мертвых людей». 
Жен, дочек, друзей поражало внешнее сходство братьев.  Усилилось оно со временем или ослабло судить было трудно: из детства осталась всего пара дачных фотографий, но теперь уж всё было неотличимым – и блестящие под тропическим солнцем лысины и орлиные носы и высокие голоса. 
Рак, однако, подполз только к одному.
 
***

Из окон адвокатской конторы открывалась имперская панорама. 
- А это вот какая башня? – Борис смотрел на закат.
- Водовзводная. - адвокат Аркадий Иванович Конст наблюдал за Восканяном  поверх очков и пыхтел трубкой. - И всё таки, Борис, каким образом мы станем с Вами двигаться?  Заглянем правде в ее синие, косые глазки, или же станем строить песчаные калифорнийские замки?
- Нет, зачем же? – Борис отошёл от окна и сел на диван. - Давайте строить московские, из монолита. Я для этого, собственно, и прилетел.   Софья Михайловна в тяжелейшем психологическом состоянии и, поскольку я полностью ответственен за принятие решений, просто хотел толком разобраться и понять... 
- У нас крайне мало времени, мистер Восканян,  - Аркадий Иванович вздохнул и перегнулся через стол.  -  И в чем-либо толком разобраться, а тем белее понять Вы просто не успеете.  Нужно действовать, Борис.  Послушайте, то, что Ваш брат невиновен совершенно очевидно.  Это понимают и следственные органы и, разумеется, я.  Мало того, это будет прекрасно понимать судья, когда дело - не дай Бог! – окажется в суде.  Представляете?!  - адвокат откинулся в кресле и снял очки, - Все всё понимают, и, тем не менее,  Глеб Ильич обязательно будет осуждён!  В этом и состоит прискорбное содержание российской судебной системы.
-  В чём? В том, что все понимают и, как Вы выразились...
-  Даже не пытайтесь сформулировать, умоляю Вас, Борис! Все осмыслили и сформулировали задолго до нас с Вами. Скажу так: при теперешней расстановке сил, рычагов и, как принято говорить, противовесов, подобная ситуация – единственно возможная и в чем-то даже разумная, уверяю Вас!
-  Вы действительно так думаете? 
-  Знаете как я частенько говорю своим студентам?  - Конст протёр бархоткой очки и положил их на стол, -  Я говорю им так: предоставьте мне 15 минут реального правового поля и практической состязательности сторон и я, заметьте - за 15 минут! - до основания разрушу любое обвинение, по любой уголовной статье, в любом российском суде!  Так я говорю своим студентам. – адвокат горестно улыбнулся.  - И  хотя это сущая правда, толку от нее мало, поскольку у нас с Вами нет ни поля, ни состязательности, ни пятнадцати минут.  Их нету, Борис.  Отсюда вывод: нужно искать жемчуг в том дерьме которое под руками – это один из моих краеугольных принципов.   Имеется ли этот жемчуг в нашем случае?   Конечно!  Дело в том, что любая даже самая негибкая система имеет, к счастью, свою оборотную сторону - скрытые точки прогиба.  Это очень важный для нас парадокс.   
Аркадий откашлялся и голос его стал серым, негромким.
-  Я организую Вам встречу, Борис.  Это человек из первой десятки в отрасли.  Внимательно послушайте его.  Если он что-то предложит, то это будет наш единственный шанс, поверьте. 

***

Через пять минут после того, как Восканян вошел в номер гостиницы, зазвонил телефон. 
- Меня зовут Олег Вениаминович.  Звонил адвокат Вашего брата.  Если не затруднит, спуститесь на первый этаж гостиницы, в кафе.  Я тут.  В полосатом свитере.
- Сейчас буду. - ответил Борис.
Олег Вениаминович сидел за столиком у окна.  Он был седой, смуглый и выглядел лет на тридцать.  Пожал руку и начал говорить отрывисто и покашливая.
- Я приехал потому, что меня попросил Аркаша. Посмотрел бумаги Вашего брата.  Ничем не обрадую.  Вряд ли сможем помочь. Во-первых заказчик процесса весьма серьезный, а главное, дело уже крепко сшито.  Был, конечно, момент…  - Седой помолчал секунду… - когда у Вашего брата имелся, похоже, некоторый шанс…   Но он не показал счета за кордоном, ушел от разговора.  Хотя честно говоря, я его прекрасно понимаю.  Там такие подонки орудуют, что верить им, конечно, нельзя. Хоть и коллеги, но правда, как говориться, дороже.  – Олег Вениаминович усмехнулся.   -  Такая вот ситуация.  Поэтому,  извините.  Мой ответ – нет.
Восканян выдохнул и закрыл глаза. 
- Аркадий сказал мне, что Вы - наш единственный шанс.
- Мне очень жаль…
Борис испугался, что Седой прямо сейчас встанет и уйдет, поэтому быстро сказал:
- Он очень болен…  Я врач и сейчас говорю не как брат, а именно как врач…
- Я понимаю Вас…
- Он умрет…
- Насколько я информирован, Глеб Ильич получает все необходимые медикаменты.
-  Олег Вениаминович! Какие медикаменты?!  Вы же понимаете… 
-  Понимаю… - Седой вздохнул и пристально посмотрел на Восканяна.  -  А вы очень похожи на брата…
Борис поднял глаза.
-  Вы видели Глеба?
-  Видел.
-  Когда, если не секрет?
-  Два часа назад.
-  И как он?
-  Не могу Вам сказать.  Два часа назад я видел его фотографию в компьютере.
-  Понятно.  Послушайте, месяц назад Глеб должен был пройти интенсивный курс реабилитации в Израиле.  Пройдет еще десять, пятнадцать дней и процессы станут необратимыми.  Я прошу Вас… 
Седой посмотрел в окно.
-  Я поговорю с людьми.  Еще раз.  Но не хочу Вас обнадеживать… 
Он снова посмотрел на Бориса и повторил:
- Вы очень похожи…
Они попрощались.

***

-  Так и должно было быть, Борис.   Они просто цену набивают!
Голос Конста в трубке звучал неуверенно. 
- Я свяжусь с ними снова и они перезвонят Вам. Обязательно!
Восканян подумал и сказал:
-  Аркадий, я прошу Вас уделить мне 10 минут… 
-  Говорите…
-  Нет, нужно встретиться.  По телефону вы сочтете меня за шизофреника и просто повесите трубку, а так, хотя бы выслушаете.
-  Заинтриговали.  Жду Вас.
Конст просматривал поверх очков монитор и курил.   Борис пил кофе. 
- Этот Седой... Он дважды повторил, что мы очень похожи, Аркадий… Дважды…
- Какой седой и кто похожи? – адвокат улыбался написанному на экране.
- Ну, Олег Вениаминович…  Он сказал, что мы с Глебом исключительно похожи. 
-  Ну разумеется, что похожи, вы же двойняшки. – Конст оторвался от компьютера и взглянул на Бориса. 
-  Мы близнецы, но это не важно...  Так вот, Аркадий, я всё продумал. У нас есть выход...   Единственный.  Пусть они просто поменяют нас на время. 
- В каком это смысле? 
-  Послушайте.  – Восканян сделал самое убедительное выражение лица, на которое был способен. – Если я предложу эту идею Седому, он меня даже слушать не станет.   А Вы сумеете его убедить.  Я уверен, что сумеете…
-  В чем убедить? – адвокат снял очки и удивленно улыбнулся.
-  Глебу обязательно нужно лететь в Израиль, иначе он умрёт, так?
-  Мы уже говорили об этом…
-  Верно.  Так вот, курс длится 9 дней.  Он короткий, интенсивный и на следующие 5 месяцев Глебу его вполне хватило бы.  Стало быть, на все – про все, вместе с подготовкой и перелетами ему потребуется две недели.  Максимум.  И вот… - Восканян выдохнул и сказал: - Он полетит лечиться, а я посижу эти две недели вместо него в тюрьме... 
- Вы в своём уме? – Конст нервно хохотнул и запыхтел потухшей трубкой.- Вы вообще соображаете, что говорите? 
- Вполне.  Вполне соображаю. – Восканян не то что бы нервничал, но слова подбирал.  – Скажите им, что все это не бесплатно.  Скажите, что я всё продумал до самых мелочей...
- Вы не могли продумать всё до мелочей, Борис! Поскольку этих мелочей просто не знаете.  В силу отстранённости.   И ничего подобного говорить им я, конечно же, не буду. 
- Будете.  – Борис поставил чашку на стол, - Вы будете говорить, Аркадий.  В конце-концов, Глеб Ильич платит Вам немалые деньги, а кроме того...
- Что, «кроме того»? – Конст внимательно смотрел на Восканяна.
- А кроме того, я просто прошу Вас об этом.  Прошу.  Он умрет…
Адвокат помолчал.
- А Глеб Ильич, по Вашему мнению, должен быть в курсе этого разговора?
- До тех пор, пока не получено согласие – для чего?
- Согласие...  - Конст усмехнулся и покачал головой.  – А деньги? Если он не будет знать, каким образом… 
-  Это смотря, какие деньги, Аркадий.  С чем-то я могу справиться сам...   
- Хорошо, - Конст коротко кивнул, - я попробую. 
 Минут через сорок он перезвонил.
-  Они готовы вас выслушать.

***

Седой сидел за тем же столиком в кафе, пил текилу и говорил чуть заплетая язык. 
- Вы нетрадиционно мыслите, господин Восканян.  И очень быстро.  Подозрительно быстро.  Где Вы учились?  В Кэмп-Пири или Харвей-Пойнт? - он жидко засмеялся. 
-  В UCLA.
-  Приличная школа...  – Седой смотрел мимо Бориса, курил и думал.   
– Текила, - сказал он, – напиток мексиканцев, а Калифорния – это их земля. Исконная.  А вы пришли и отняли ее!  Надо возвращать, Борис, надо возвращать...  Что Вы на это скажите? – было понятно, что ответа он не ждет и думает совсем о другом. 
-  Сделаю все, чтобы увлечь правительство США этой идеей.   
-  Обещаете?
-  Клянусь…  - Восканян заказал себе кофе.  - А что с нашими делами, Олег Вениаминович?
Седой откашлялся.
-  Как Вам сказать, Борис...  Был искренне и глубоко удивлен услышанному от Аркаши.  Забавная идея, что тут скажешь. Но при этом почти безнадежная.   Однако, озвучьте-ка ее еще разок, глядишь, я что-нибудь надумаю...
Восканян внутренне перекрестился и начал.
-  Олег Вениаминович, я не cмогу освятить для Вас организационную, так скажем, сторону, это всецело ваша профессиональная сфера.  Однако, главное на мой взгляд то, что во всей этой схеме, ни Вы, ни иные люди, которые могли бы нам помочь, не подвергаетесь никакому риску…
Седой усмехнулся. 
- Во-первых потому, - торопливо продолжал Восканян, - что в моей семье, среди знакомых, друзей никто, ни о чем и никогда не узнает.    Я просто скажу своим, что задерживаюсь в Москве еще на месяц и все!   Девятидневного курса Глебу хватит на несколько месяцев, а потом, если будет такая необходимость,  мы сможем повторить, с Вашей помощью…
- Ничего не могу обещать... 
- Согласен, – Восканян внимательно следил за Седым и пока все в его реакции ему нравилось, - не стоит загадывать так далеко.  Сейчас главное – не дать ему умереть.   
-  Ну, предположим…  Предположим…  Однако существует ведь огромное количество неучтенных Вами рисков…
- Каких же?  Никаких!  Мы целиком в Ваших руках и никаких рисков. 
- А вот предположим, не вернётся Ваш брат через месяц из солнечного Израиля.  И более того, поднимет там шумиху… 
- Невозможно.   Во-первых, он не предаст меня.  А во–вторых, подумайте,  для чего ему поднимать шумиху?  С какой целью?  Все ровно наоборот! – Восканян сделал паузу и понизил голос, -   Именно на свободе, он сможет привлечь те средства, о которых Вы говорили.  Из тюрьмы он никому и никогда не поверит.  Олег Вениаминович!  Почти всему на свете есть цена! Пусть Глеб поверит, что существует реальная схема выхода из его ситуации, приемлемая и для него и для семьи и для вас.  Придумайте эту схему вместе!  Я смогу убедить его, я буду на Вашей стороне! Мы найдём вариант…
-  Смотрю на Вас и верю... - Седой развёл руками и засмеялся. – Ну, Вы, Борис, даёте...  – он почесал затылок, - А знаете что?..  Давайте попробуем!  Однако, у всякого плана есть этапы, а у каждого этапа, как поётся в революционной песне, свой бюджет. 
-  Разумеется.
-  Ваша идея настолько же необычна, насколько и дорога…
-  Согласен…
Олег Вениаминович поднял на Бориса хмельные глаза и сказал:
- Пол ляма.
- Это чего значит? – не понял Борис.
- Это значит пятьсот тысяч.
- Каких? 
- Тут ведь как...  – Седой откинулся в кресле и глянул в окно, - мы хотя и в Европе, но сознание у нас определенно азиатское.  Так что, справедливости ради, и не Евро и не Юани, а ваши зеленые рубли...  Для Вашего же, Борис, удобства.  Вот  счёт. – он достал из нагрудного кармана и положил на стол листок из ученической тетради.  Завтра утром, по московскому времени, деньги должны быть тут. 
Седой долил себе Текилы. 
-  Я допускаю, что для осуществления платежа, Вам предстоит беседовать c банкирами, юристами или с родственниками.  Избегайте любых ненужных подробностей, деталей.   Please ... 
- Всё будет так, как я обещал...
- Не сомневаюсь.  И с Аркашей на эту тему больше не общайтесь.  Все что ему нужно будет узнать, он узнает от меня.  Теперь, вот что.  Завтра вечером, если утром – он кивнул на листок, -  все будет в порядке, Вы увидите брата.  Пообщаетесь с ним около часа. Потом мы отвезём его в аэропорт и он, по Вашим документам, возьмёт билет в оба конца и, не встречаясь ни с кем в Москве, улетит.   Дальнейшее, целиком на его совести.  Пока его не будет, я гарантирую Вам вполне сносные условия содержания в одиночной камере с трехразовым питанием, телевизором, газетами и возможностью ежедневно звонить близким.  Одним словом, хоть и тюрьма, но не совсем. - Олег Вениаминович грустно улыбнулся. 
-  Спасибо. 
-  Во гнилые времена, во поганые нравы! - Седой засмеялся. – В тюрьму Вас сажаю, а Вы мне «спасибо»…
-  Вы знаете за что...
-  Знаю-знаю...  Завтра около одиннадцати вечера я позвоню вам и скажу где, во-сколько и какая машина вас заберет.  Договорились? -  Олег Вениаминович сделал большой глоток текилы, поднялся из-за стола и протянул руку. -  А вообще, вы молодец, Борис...  Правда.  Такие люди – гордость нашего вымирающего рода. И не забудьте, что мне тут насчет несчастных мексов наобещали!
- Считайте вопрос решенным.

***

-  Деньги пришли, Борис Андреевич… - Седой стоял у широкого стола. – Все-таки считаете, что совсем без вариантов? А, Борис Андреевич?..
-  Ну ты же сам видишь, Олег… Какие тут варианты? 
Седой вздохнул, подождал пару секунд, потом спросил:
-  Разрешите идти?

***

Восканян вышел к остановке ровно к половине второго ночи, как ему было сказано по телефону. 
В Москве было душно.  Ветер набегал короткими рывками и было ясно, что если не сейчас, то под утро обязательно польет дождь.
Восканян, конечно, волновался, но вообще-то был счастлив.   У него получилось.  Глеб все-таки едет лечиться.   
«Дальше посмотрим. - думал он, -   Дальше легче.  Будем решать вопросы по мере их поступления»…
Он увидел подъезжающую к нему темную девятку. 
«Она самая. И точно-то как, минута в минуту!»
Удивился резкому торможению машины.  Увидел опускающееся стекло, потом лицо с наморщенным лбом и глазами навыкат. «Это пистолет с глушителем», - сразу понял он, увидев матовый предмет в руке лупоглазого.
Увидел всполох, почувствовал в груди невиданный прежде по силе удар.
Последнее, о чём успел подумать еще здесь было вот что:
«Никакой Гренландии, пожалуйста, Господи!  Куда-нибудь домой, в Калифорнию…  И места полно, и к Маньке близко».